Прозрачный небосвод наполнен светом,

Без сожаленья скрылись облака.

Чтоб гомон птиц, погожих дней приветом,

В пьянящей сини плыл издалека…

Подобно Лелю, солнце златокудро,

Играют блики в «догони» – игру…

Как всё благочестиво, щедро, мудро,

Как вторит эхом вешних вод добру!

Что им луга, приветливые рощи,

В лучах заката горизонта нить?

Кто не в ладу с собой, намного проще,

В день Страшного Суда других винить.

Тем, у кого другие виноваты,

Тем, для кого другой – такой сякой.

А почему бы, возлюбив собрата,

Душе желанный не найти покой?

Словно тесто месили шины

Разомлевший асфальт дорог.

Самовластно укрыл машины

И с полнеба белёсый смог.

Жар за сорок – критерий истин,

Или вправду всему конец?

У обочины лес без листьев,

Зелень серая, как свинец.

Сгинь проклятого смога вата,

В чёрный саван одетый лес!

По шоссе спешит виновато

Караван спецсредств МЧС…

Кто б не хотел так жить,

Чтоб на исходе лет,

Под бременем

Забот унылых века,

Мерилом радости

Казался белый свет

С улыбкой щедрою

Родного человека?

Кто б не хотел так жить,

Чтоб отступили прочь

Сомнений шквал,

Обман пустых мечтаний?

Чтоб россыпями звёзд

Сияла ночь,

И был попутным

Ветер испытаний!

Тронут прохладные пальцы рассвета

В Царство Теней ускользающий мрак.

Заворожённые магией света,

Встретятся с утром и лес, и овраг…

Вот горизонта окрасилась линия,

Сбросив стыдливо покров темноты.

Свежесть безбрежная – синее, синее

Небо, посланцем заветной мечты…

Звуков грядущего дня пробуждение,

Час обновленья, свидания час…

Раннее утро. Надежды рождение.

И ожидание в каждом из нас!

Я огорошен, я растерян,

Судьбой-злодейкой обделён!

Совсем не так самоуверен,

Не, как Нарцисс, самовлюблён.

Кто виноват – не понимаю,

Раздумий груз – не по плечу.

Я достаю, я донимаю

Всех тех, кого любить хочу.

Мне неуютно, одиноко,

Пугает бремя пустоты…

Пусть настоящее жестоко,

И не сбываются мечты.

Несёт из мусорного бака,

Нет сигарет, опять «стрелять»…

Как хорошо, что есть собака,

И с ней положено гулять!

Вздох осени тих в пустоте лесов,

Охваченных уныньем одолевшим.

И душу не закроешь на засов,

Когда она молчит о наболевшем.

Но чувствуешь вокруги тут, и там,

Вся в ярком одеянии наплечном,

Погожих дней тень ходит по пятам,

Как ты и я, в мечтах о счастье вечном.

Как ты и я, в плену красивых грёз,

Гонцов благословенной ойкумены…

Безрадостных не принимая слёз

И не прощая прошлому измены.

Судьбы любимцам – им не до стиха,

Каких-то рифм смущать себя исканьем.

В канун зари, когда земля тиха,

Их, одарив сполна, рукоплесканьем?

Поэту же бездушный мир спасать

Вдвоём с Эвтерпой в бдении неспешном…

Так в толк не взяв, как можно не писать,

И в чьих-то списках числиться успешным!

Злорадно воет ветер за окном,

Прохожему в лицо, бросаясь снегом.

Январский вечер и луна пятном

Спешат куда-то иноходца бегом…

Им вздох смятенья – промелькнувший миг,

Что прошлое с грядущим разделяет.

Безмолвствует в шкафу учёность книг,

А ветер-неуч по свету гуляет…

В песочнице сугроб вместо песка,

Газоны замело крупою снежной…

И оттого минутная тоска

Такой сегодня кажется безбрежной.

Синь небес. Тепла дыханье.

Если спишь, недолги сны.

Воздух – сплошь благоуханье

Раскрасневшейся весны!

Будто праздник – ниоткуда

Новь грядёт, и планов тьма.

Ноткой до-минор этюда

Под пол спряталась зима.

Бесконечный стук капели,

Ясных дней круговорот.

Маясь в талых вод купели,

Плавает забытый лёд.

Трели птиц, наполнив небо,

Нет покоя, ну и пусть!

И нежданно, словно небыль,

Светлая приходит грусть…

Пред нами жизнь, не всё в ней «слава Богу»,

Вот только, что ж без устали зудеть?

С днём нынешним шагающему в ногу,

На это мрачно нет нужды глядеть.

А мы зудим, ещё ворчим в придачу,

В душе следы обиды разместив.

Поскольку мимо носа мчит удача,

И с нею – не для нас аккредитив.

То там опять чего-то недодали,

Как манны с неба здесь чего-то ждём…

Да, жизнь такую мы «в гробу видали»,

Но, всё-таки, пусть скверно, а живём!

Что ж это нынче такое за лето?

Нет, стопроцентно не тянет на рай.

Братство двуногое в шорты одето,

Жарит Ярило, ложись, помирай!

Злата дороже каждая капля,

Да не колодезной – просто воды.

Хмуро косится носатая цапля

Засухи вдоволь изведав беды.

И ведь не тропики зноем карают,

На расстоянии экватор от нас.

В брызгах фонтана детишки играют,

Словно бы здесь не Москва, а Ла-Пас.

Злимся, ворчим, потому что нет мочи!

Ветра-бездельника милостей ждём.

Может быть, небо порадует к ночи

Город обильным, желанным дождём?

Налетевшая осень

Показывать нрав принимается,

Уязвлённого дачника

Ранним явленьем смутив.

Непогоду предчувствуя,

Сердце невольно сжимается,

Промелькнувшее лето за всё,

Что не сталось, простив…

В сером омуте неба

Мерещится грусть журавлиная,

Блеклой дымкой тумана

Приутихшая стелется даль.

И не спит подле дома,

Под ветром, листва тополиная,

И крадётся в окно

Уходящего лета печаль…

Блуждают блики по стенам,

Блуждают блики

Огня, доверившего нам

Секрет великий.

Огня, доверившего нам

Секрет витальный

У жизни, как и у свечи,

Исход фатальный!

Вздохнут протяжно вьюги одиночества,

Смутит покой полночных бдений хлад…

И нет пророка, как и нет пророчества,

И каждый сам на свой несчастлив лад.

Зачем же ширь небес обманно-синяя,

Зачем бездонна, глаз не отвести?

Легла судьбы на гладь ладони линия,

Легла и крест назначила нести.

Синклита мыслей не унять брожение,

Как не унять беспечных птиц галдёж.

Но, словно ощутив весны движение,

Ты веришь снам, надеешься и ждёшь.

Ступени в рай лобзающий с восторгом

Под судьбоносный звон колоколов,

Тебя не купишь пошлых выгод торгом

И не прельстишь игрой красивых слов.

В души пенатах праздничное утро,

И щедра длань сладкоголосых нег.

Да будет солнце вечно златокудро,

А мысль чиста, как будто первый снег!

И в светлый миг с самим собой согласья,

Как некий знак, ниспосланный в ответ,

Мелькнёт мечтой на небосклоне счастья

Твоей звезды желанный силуэт.

Хозяин крыш сегодня тёк ручьями,

На диво смирный проявляя нрав.

Кинь взгляд: окрест, с округлыми плечами,

Весна-царица, свиту слуг собрав…

Плывут по лужам корабли-машины,

За это им зевак дотошных взор…

И облака, обняв небес вершины,

Напомнят блузки девичьей узор…

За далью – даль, бегут пути-дороги,

И как велит ниспосланный удел,

Глотают пыль упрямцы-козероги,

Взвалив на плечи уйму всяких дел.

Им не до но-шпы и папаверина,

Им каждая минута дорога.

Тем, у кого душа гардемарина,

И от рожденья крепкие рога!

Взглянуть – перехватит дыханье

Какая вокруг синева!

Стрекоз, суетливых, порханье,

В лугах, где по пояс трава…

Уж, верно, не корысти ради,

Вот так же, как сладость из сот,

Светила, янтарные пряди,

Струятся с прозрачных высот…

По телу разлита истома,

Не скрыть умиленья слезы…

В тишь Божью не хочется грома

И прочих проделок грозы!

Что нам толпа и что толпе до нас?

Сомненье – не синоним отреченья.

Тогда к чему поток ворчливых фраз,

И истин прописные поученья?

Под сенью мудрой правды алтарей,

Под сводами всевидящего Храма,

Что нам церковность злобных дикарей

И праведность – молящегося хама!

Ты заблудился.

Стоп – дороги нет!

А филин уханьем

Дразня, сбивает с толку…

В кармане брючном

Несколько монет,

Что бряцают

Без нужды и умолку…

Бьёт по щекам

Насмешливо листва,

Глумится лес,

Чужой в ночном убранстве…

И торжествует

Сила колдовства —

Хозяйка в злобном,

Замкнутом пространстве.

Блажен, кто верует, с добром, братаясь, света!

Вот только нет добра, и веры нет.

И лепестки увядшего букета

Не вдохновят на чувственный сонет.

Прославленный клеврет причуд вальяжных,

Властитель виртуальных крепостей,

Ты будешь тигров воспевать бумажных,

Да водкой с пивом потчевать гостей!

Снега без края под крылом зари,

Счастливый миг природы пробужденья!

В лесу на ветках франты-снегири,

Земных созвучий чествуя рожденье.

Какие мысли, чувств каких полёт

С родни по крови жизни безмятежной?

Надев коньки, беспечно резать лёд,

Иль томной неге ввериться безбрежной?

День незаметно завершает бег,

Уже не так, как ранним утром, молод.

А в темном небе новый кружит снег,

И – даст Господь! – не лютым будет холод…

Ворвался летний день в столицу,

Смутив дожди и листопад.

Улыбкой светится на лицах

Температурный перепад.

Как на заказ тепло и сухо,

Поддавшись солнца колдовству,

Щенок игриво поднял ухо,

Топча осеннюю листву.

Что, если б не кончалось лето,

Отрада местной детворы…

И погружаются с рассвета

В мечты московские дворы.

Расплавленных мыслей

Печальное танго,

Надеждой – судьбы

Благосклонный кивок.

И цедит нектар,

Свежевыжатый, манго,

Поставивший на кон,

Азартный игрок.

Что ждёт впереди,

Если срок истекает?

От звучного выстрела

Спрятать висок…

И прихотям жажды

Не зря потакает

С недобрым предчувствием

Манговый сок.

Звучит кантатой зимней вьюга

В небесном зале в час ночной,

Вот только верного нет друга,

Чтобы зажечь огонь свечной…

Безмерная усталость в теле,

Как в доме пусто одному!

Сорвались с привязи метели,

Не зная сами, почему…

Молчит поэт, пылится лира,

На цыпочках крадётся тишь…

Но незачем творить кумира

И свой придумывать Париж.

В сердцах браня унынья вечер,

Дней-близнецов круговорот…

Когда с надеждою на встречу

Стучится в двери Новый год!

Я с кем-то не допил,

Кого-то не дослушал,

К кому-то был в тот день

По менторски суров.

Мне кто-то поверял,

С чего не знаю, душу,

А я, казнясь, молчал

От дефицита слов.

Как муравей спешил,

Забыв, что это глупо.

Никто в тот жаркий день

Кросс не бежал со мной.

И исподволь грешил,

На мир взирая тупо

С седьмого этажа

Обители земной!

Гостей не звал,

Не разливал вино.

День выходной,

Но всё ж хватает дела.

Когда ко мне,

В открытое окно,

Невесть откуда

Бабочка влетела.

Что ей порхать

Учёных книг среди,

Вдали от красок

Солнечного лета?

Но как сказать

Проказнице: «Уйди,

Не звал тебя

Хозяин кабинета!?».

И вот она

Садится не спеша

На край стола —

Покуда суть да дело.

Как будто друга

Юности душа

Меня проведать

В комнату влетела…

Почему так бывает в жизни,

И не ясно, чья в том вина.

На страданьем оплаченной тризне

Сыновей звучат имена…

Гроб, венки, и вокруг седые,

Боль – одна сплошная слеза.

А они, как январь, молодые

Навсегда закрывают глаза…

Навсегда, не воззвав к отмщенью…

Всхлипнет скорбно траурный зал

Над бессильем земного вращенья

Возвратить ушедших назад…

Он из плеяды тех, кому не рады —

Что миру с круга спившаяся голь?

И позволяют едкие тирады

Как он себе, частенько, алкоголь.

Тогда в пылу, истца сверкнув глазами,

Ответ испросит попранная честь,

Давно «на вы» с дуэльными азами,

Но смыть позор способна только месть.

Под гром оваций кончится премьера,

В фойе погасят ставший лишним свет…

А где-нибудь, совсем не у барьера,

Не чести ради вынут пистолет.

Как дни упоительны

Ранней весны!

По венам пульсирует

Вера в удачу.

Сомнения прочь,

Если цели ясны,

И к ним ещё куча амбиций

В придачу.

Но что же так быстро

Проходит она,

Смутив взор уныньем

Стареющих сосен?

Проходит, всё больше

Похожая на

Под выцветшим зонтиком

Хмурую осень…

По гулким коридорам бытия,

В заветный час души с умом согласья,

Задумчиво бреду усталый я,

Непризнанный творец земного счастья.

Бреду, от чуждых глаз скрывая боль,

Не напоказ простое одеянье.

С покорностью приняв свою юдоль,

Бреду, ведомый жаждой покаянья.

Бреду, дав искупительный обет,

Не быть как все, а жить за всех в ответе!

Похожий на слепого пируэт

На не натёртом бытия паркете…

Как воздух свеж, как разгулялось солнце,

Как дружно воды гимн весне поют!

Упала тень, смутившись, на оконце,

Незваной гостьей здесь найдя приют.

И с верой в плоть и кровь тепла прелюдий,

Что хлопоты зимы уже пусты,

Спешат с грядущим на свиданье люди,

И в мир надежды строятся мосты!

Приветливые ангелы в ночи

Одарят упоительною дрёмой,

Наполнив грешный мир первопричин

И негою, и сладкою истомой.

В накидке звёздной странница-луна,

И с нею лунный, неизменный посох…

Безмолвьем, легкокрылым, пелена

Укроет травы, мёрзнущие в росах.

О, что за благодать порой ночной

Забыться в серебристых струях света,

Пленённым и покоя глубиной,

И обаяньем дремлющего лета!

Когда клянут незрелые умы

К лучам морщин сыновнее почтенье,

Когда и мы – как будто бы не мы,

А сточных вод в небытиё теченье…

Когда в тенетах поединка воль

Порыв отчаянья сердцем птахи бьётся.

Зачем на рану кто-то сыплет соль

И в спину нам заливисто смеётся?

Беснуется недремлющий сатир,

С тупым упорством управляя миром,

Чтоб в благодушной тишине квартир

Нашёлся тот, кто стать решил сатиром.

Для вечности природа, как дитя —

Завянет куст судеб, покорный воле.

Но властвует над миром не шутя,

Рогатый бес – апологет неволи.

Ты ль будешь во хмелю, иль твой двойник,

Подняв стакан дурманящего зелья

Над грудою покрытых пылью книг,

Ненужных, как в чужом пиру похмелье!

В дождём умытой зелени одежд,

Разгул весенний чествуют, как брата,

Дразнящие уста земных надежд

Чуть пьяные от листьев аромата…

А брат – лазурный весь и здесь, и там,

Пригожий весь, в себе таящий чудо…

И вдохновенье ходит по пятам

Желанным гостем, родом ниоткуда!

Известно, всяк имеет свой удел —

Рожденья день, как и кончины дату.

А к ним в придачу массу разных дел,

Пока ты, знай, бежишь себе куда-то…

Что говорить – стезя твоя долга!

С речным трамваем побратались утки.

В гранит навек одеты берега

«Москварики», не спавшей ни минутки.

Вон Кремль зубцами стен невдалеке,

На «Красном Октябре» конфеты к чаю…

Я объяснюсь в любви родной реке,

Хотя… порой её не замечаю.

Мы платим дань дням алчным постоянно,

С бесстрастьем сердца сверив боль потерь.

Пусть руки опускает покаянно

Тот, кто эмоций ценит канитель.

До них ли вечным баловням удачи —

Ждёт гордых нас в конце тоннеля свет!

Тогда зачем, давая с блеском сдачи,

Прельщаемся иным на склоне лет?

Не с тем ли, чтоб смиренно, среди прочих,

На муки, кто готов за веры крест,

Погожим утром, что мудрее ночи,

Услышать вдаль плывущий благовест!

Лето, росное лето,

В тонкокрылых стрекозах,

Деловитых жуках.

Всё по пояс раздето,

В разыгравшихся грозах,

В разудалом цветенье

На окрестных лугах.

Лето – сердцу раздолье,

Гладит путника стопы,

Сочным плодом дарит.

Птиц болтливых застолье,

Вдаль зовущие тропы,

И высокого неба

Над тобой лазурит!

Вспыхнет лето на коже румянцем,

Буйством красок рассудок смутив.

Рассвищусь в лугах иностранцем

На заморский, не наш мотив…

Джинсов «Гуччи» ценитель узких,

С пачкой «Кента», хоть строг Минздрав.

Чтоб навеки остаться русским,

Средь густых, затерявшись, трав!

Струится вечность жертвенными водами,

С глазами сфинкса дремлет тишина…

Займётся день, и прошлой жизни всходами

В дверь постучат былого времена…

Они, как пульс биения сердечного,

Что не под стать им – сор, презренный тлен.

Что мнимость им успеха быстротечного,

Что им капризный ветер перемен!

Сам по себе, ему не нужен третий,

И пиршеств не прельщает благодать!

Хохочет в спину ветер междометий,

В конец устав по храбрецам рыдать.

Объятья смерти шире океана,

Что злобным им какой-то там редут!

И ломтик хлеба на ребро стакана

Фрондёру данью памяти кладут…

Тоскливо, серо за окном,

Прошла пора в любви признаний…

В душе страстей вчерашних сном,

Калейдоскоп воспоминаний…

Что нам до них, и что мы им?

Как манны, жаждешь слов поддержки.

Но одиночеством храним

Тот, кто покроет все издержки…

Кто верит в мокрые кусты,

Прохладу парка в час рассветный,

Листву над городом пустым,

Порывом сорванную ветра…

Спешит под солнце юга птичья стая,

Добудь в лесах российских корм зимой!

А кто-то, прошлых дней альбом листая,

Найдёт средь старых снимков снимок мой.

Найдёт и улыбнётся этот кто-то —

Костлявый парень, сущий Дон Кихот

Победно смотрит с выцветшего фото,

И надпись есть – семидесятый год…

Храни, счастливец, жизни пряный вкус

На память о ниспосланной удаче

Узреть, как щедро плодоносит куст

В погожий день на подмосковной даче!

Простора чувств несметные дары

Пророчат мир всем в дом с добром входящим.

Костёр, мангал, шашлычные пиры

И век былой в обнимку с настоящим.

Ночной простор без берегов и дна,

Разлёгся мрак, как падишах на ложе…

На цыпочках крадётся тишина,

Она не спит, полна раздумий тоже…

Иные наступили времена,

Пожар страстей в груди не полыхает.

И в вышине, двурогая луна,

О днях минувших горестно вздыхает.

Благословенна круга бесконечность,

Мельканье дней, летящих, как стрела!

Небесный свод, баюкающий млечность,

Над твердью суши распустил крыла.

Былое дремлет изваяньем в нише,

Резца эллина прославляя путь.

А мысли взлёт, в мечтах подняться выше,

Потребует ещё чего-нибудь.

Взлёт безрассудный, жаждущий полмира,

Корыстного слепца – да Бог подаст

Тому, кто не творит себе кумира

И душу за бесценок не продаст!

В свой черёд появившись на свет,

Я его на плечах несу.

Не успеет закат-рассвет

Мне с пристрастьем устроит суд.

Ходят слухи про рай в шалаше,

Только где тот рай, где шалаш?

У меня кавардак в душе,

У меня в душе ералаш.

Рядом слышится дружный гам:

«Плюнь на всё, живёшь и живи!».

Мне родным стал ненужный хлам,

Хитро шепчущий: «Се ля ви».

Отчий дом пустили под слом,

Не поймёшь, кто друг, а кто враг…

У меня в душе бурелом,

У меня в душе кавардак!

Что с того, что не всё ещё спето,

И бокал не осушен до дна…

Пусть, как прежде, шатается где-то,

Загулявшая в небе луна…

Пусть смущаются ветви берёзы,

Обнимая унылый забор…

Пусть в глазах набежавшие слёзы,

А в словах запоздалый укор…

Пусть в душе хороводят метели,

Откружат, отшумят, ну и пусть.

Видно, многого слишком хотели

Под лихую российскую грусть…

Что с того, что не всё ещё спето,

Что бокал не осушен до дна…

Лето. Ночь. И шатается где-то,

Загулявшая в небе луна.

Мы с ним не расстаёмся не на миг,

А он, в ответ, не расстаётся с нами.

Как с властью недр – живительный родник,

Как моря ширь с капризами цунами.

Ни в чём не разобраться без него,

Не выразить словесно чувств движенья.

Ему ж от нас от всех нужней всего

К его стараньям капля уваженья.

Действительность туманна и горька,

Себя узнать ему бывает трудно.

Тупого бескультурья рука

Над вечным издевается прилюдно.

Он выдержит, он ко всему привык,

О чистых водах слова беспокоясь.

Hani русский, скромной мудрости язык

Есть предками завещанная совесть!

Ночи безмолвие одето в лунный свет…

Ни шороха, ни листьев колыханья…

Власть сонных нег… Ещё далёк рассвет…

Чуть слышно мглы незримое дыханье…

Здесь всё, благую заповедь верша,

Забыв, как страждет одиноко, без приюта,

Заблудшей христианкою, душа

В безжалостном пространстве абсолюта.

Жесток вердикт «мужей ареопага»

Тому, кто бдит в тюремных стен тигли…

Но честь дороже перемирия флага,

Сильнее мук несломленной души!

Приговорённые равны пред эшафотом,

Уменье палача всему цена.

Тебя распнут на радость санкюлотам,

А жажде губ так хочется вина…

Что жизнь? Обманно это слово,

Как герб дворянский, взятый напрокат…

Без тени сострадания, сурово

Отслужит мессу стынущий закат…

Ты как будто захлопнул дверь

И куда-то ушёл на время…

Невозможно прожить без потерь,

Непосильно потери бремя.

Но ненастной, осенней порой,

Что предательски зла ночами,

Вещих снов желанный герой

Ты спасаешь нас от отчаянья.

Без регалий и звона наград,

Возбуждённый и торопливый,

Откровенно чему-то рад,

И по-детски наивно-счастливый…

Ликует синь безбрежная вокруг,

Пернатые с утра заводят трели.

А в небе солнца золотистый круг

Диктует ритм заспавшейся капели.

Бежать вприпрыжку хочется как встарь,

И меховые ни к чему бахилы,

Когда весны раскрытый календарь

Вливает в нас невидимые силы!

Сноп солнечных лучей с высот небесных,

Рассыпал зёрна-блики тут и там,

Средь грязи улиц, луж дворов окрестных,

Где тень ненастья бродит по пятам.

И, млея от восторга, парки, скверы,

Зимы стряхнув остатки затяжной,

Поклоны бьют дарам небесной сферы,

Что с миром тусклым делится весной!

Стихи – следы душевного порыва,

Взлёт до небес, какой бывает вдруг.

Я исчерпал себя, поэт надрыва,

Глашатай скорби и незримых мук.

За это могут разорвать на части,

Поэта рождён страданий мир творить.

А я – назло – особым счастлив счастьем,

Но вслух о нём не стоит говорить!

Зима! Её капризы непонятны,

Как непонятно многое порой.

Зачем, к примеру, нам на солнце пятна

Иль неба твердь с озоновой дырой?

И пусть сосед, ей-ей, не торжествуя

В грязи российской обновляет путь,

Приход зимы собачьим нюхом чую,

Хотя январский дождь льёт не чуть-чуть.

Какая жизнь – такая и погода!

Противников прошу умерить пыл.

Сюрпризы преподносит нам природа,

А снег такой же белый, как и был!

Я «в весеннем лесу»

Не цедил себе сок

Из набухшей груди

Белоствольной берёзы.

Мне тягучие думы

Сверлили висок,

И святых страстотерпцев

Мерещились слёзы.

Не хотелось оваций,

Дежурных речей,

Монументами мир,

Как квартира, заставлен.

Мир – приют декораций,

Бутафорских мечей,

Где Гораций

Забвеньем невежды прославлен.

Мне весеннего леса

Не тревожить покой,

Мне – пришельцу с другой,

Безымянной планеты.

Что вливается в вечность

Небесной рекой.

Той, в которую мелкой

Не швыряют монеты!

По земным просторам,

Без конца без края,

Где суровой долей

От тоски гульба,

Пронесутся ветры,

Закружат, играя,

И навстречу выйдет

Чья-нибудь судьба.

Широко и вольно,

Отглотнувши счастья,

Получив в подарок

Синий взор небес.

Но, скрывая зависть,

У ворот ненастье

Вьётся под ногами,

Словно мелкий бес.

Ветры удалые

Гонят прочь ненастье.

Как ковёр, послушно

Стелется ковыль…

Ты – моё хмельное,

Всем на зависть, счастье.

Ты – моя шальная,

Без оглядки, быль!

В приморском парке

Танцевальный вечер.

В приморском парке,

Дум властитель – джаз!

И гладит взглядом

Бархатные плечи

С надеждой тайной

Местный ловелас.

Наряд партнёрши,

Как всегда, в порядке.

В краю магнолий

В ритмах танца – зной.

И ширь морская

Вторит танцплощадке

Своею томной,

Чувственной волной…

Ты – надежда и счастье,

Совершенства предел.

Ты – укрытие в ненастье,

Талисман моих дел.

Самый любящий критик,

Справедливый судья,

А ещё – аналитик,

Тоньше, глубже, чем я.

Ты – души откровенье,

Адресат сладких грёз.

И моё вдохновенье,

И предмет тайных слёз.

Богом данная совесть,

Мой советчик и друг.

Не прочтённая повесть

И спасательный круг!

Час свиданья. Встреча у реки.

Берега реки волна лизала…

И когда сплетались две руки,

Шёпотом ты мне «люблю» сказала…

Катер воду пенил, а над ним

Синь цвела без признаков ненастья…

В летний день, когда судьба двоим

Нам ключи доверила от счастья!

Ночная тишь неясных дум полна,

А в спящем доме, тайн сорвав покров,

Поток волос струится, цвета льна,

Весь в предвкушении плоть дразнящих слов…

– Слов – верных царедворцев бездны глаз,

Кораллов губ, что в омут страсти манят.

А те нещадно и в который раз

Заворожат, закружат, одурманят…

До будничных ли дат календаря,

Когда вулкан страстей не затухает?

И за окном пурпурная заря

В рассветный час завистливо вздыхает…

Девушка в библиотечном зале

Восхищённо смотрит вам вослед.

Чтоб в ответ на это ей сказали

С высоты учёности и лет?

Остудили б пыл элементарно

Фразой ледяною, без купюр:

«Стыдно тратить время столь бездарно,

Впредь остерегайтесь авантюр?».

Иль, оправив праведника тогу,

Здравый смысл поставив, под ружьё,

Вспомнили б, что в жизни, Слава Богу,

Каждому отпущено своё?

Или, испугавшись притязаний,

Муж учёный, с разницею лет,

Спрятались бы в этом самом зале

От девчонки, смотрящей вослед?

Лазоревые дали,

Луга, волною плёс…

Вы мне себя отдали

Не в шутку, а всерьёз!

С кокетливым смиреньем

Увядшей красоты,

С беспечным откровеньем

Просроченной мечты…

И было в мире тихо,

Подкрадывалась мгла…

Несдержанность, плутиха,

Опять подстерегла…

Помятою травою,

Слезой разбитых грёз…

Больною головою…

Но, к счастью, не всерьёз!

Ночь. Кров, увитый тишиной,

Сокрыв мечту об утре светлом…

А в мире судеб, за стеной,

Взгрустнёт февраль порывом ветра…

Как бесшабашный перепляс,

Над Скандинавией метели,

Метели что в разлуки час,

В неё поверить не хотели…

Волною, словно из свинца,

Простор морской, сердясь, грохочет…

И позывные пшют сердца

В глухую тьму февральской ночи.

Я жизнь терпел,

До боли стиснув зубы,

Не ради жалких крох

С её стола.

Не пели в честь мою

Осанну трубы,

Бодлер не вдохновлял

«Цветами зла».

Друзей болтливых

Не прельщали речи,

И заодно

Застолья утомляли без числа.

Пока, укутав

Снежной шалью плечи,

Ты зимней сказкой

Мне навстречу шла…

Стряхнули сон старинные усадьбы,

Луч солнца прописался под сосной…

Мне нравится, когда играют свадьбы,

И нравится вдвойне, когда весной.

Они, по сути, дети обновленья,

Бесценного сосуда бытия.

И Высшей Волей Божьего Веленья

Ещё одна рождается семья.

Пусть будут ей порукой птичьи трели,

Пусть льёт с небес приветный свет звезда.

И хочется, чтоб две судьбы в апреле

Одной судьбою стали навсегда!

Я живу, как будто в сладкой дрёме,

Пусть былое грозно смотрит вслед.

Страннику, мечтавшему о доме

Столько вёсен, столько зим и лет.

Согнутому, словно цифра восемь,

Под судьбы безжалостной пятой…

Для кого весь год стояла осень,

И не называлась золотой…

На кого луна с небес ворчала,

Посчитав себя других мудрей.

И хотелось всё начать сначала,

Всё сначала и на зависть ей!

Каждый вечер ты несёшься к дому,

Миновав «гаишников» посты.

Чтобы облетали по-иному

Для меня с календаря листы!

Шептали уста: «На восток, на восток»,

Румянились щёки рассвета.

Струившийся с дерева клейкий листок,

Томился желанием лета.

И звали дороги и даль без границ,

И удаль отцов вековая,

И пряталась ночь под крылами ресниц,

Заветное что-то скрывая.

В дремотном покое застыли леса,

С надеждой и лёгкою грустью,

А самой любимой на свете глаза

Цвели василькового Русью…

Кому же, как не мне,

Врагу речей спесивых,

Обнять с восторгом гладь

Теплеющих высот?

Отдавшись в тишине,

Легенде грёз красивых,

Чей сладкий поцелуй —

Нектар янтарных сот.

Живительный как тень,

Что странник ждёт усталый,

Пьянящий как вино,

Желанный как рассвет…

И быть самим собой,

Словно ребёнок малый,

В голубоглазый день

Родившийся на свет!

В смятенья час, когда на сердце плохо

От козней гулкой, липкой пустоты,

Когда смердит зловонием эпоха,

И давит груз постылой суеты…

Когда проблем удавка горло сжала,

Когда незваной гостьей тишина,

Внезапно, словно лезвие кинжала,

Меня в бессрочный плен берёт ОНА.

И я – рабом – в ЕЁ всецело власти,

В Эдема кущах полон сладких грёз…

Не зная, чем снискал неволи счастье,

До сей поры забытое всерьёз…

Ростки любви лелею, как садовник,

Судьбе готов платить любую мзду.

Восторженный и преданный любовник,

Открывший, наконец, свою звезду!

Мне б быть другим,

А я вот не хочу

Быть не таким,

Каков на самом деле.

И рядом с кем-то,

Очень дорогим,

Хочу кипеть, как лава,

На пределе.

Благословлять хочу

Звучанье дня,

Всерьёз считая

Будто люди – братья.

И у камина,

В отблесках огня,

Дарить не в меру

Пылкие объятья.

Над громадой домов —

Яркой россыпью звёзды,

Сотворенные кем-то

Из осколков мечты.

С озорными глазами

Мне мерещились вёсны,

Что негромко, на счастье,

Подарила мне ты.

Тёплый ветер внимал

Торжеству нашей встречи.

Фонарей ожерелье

Город сонный надел.

И с полотен Латрека,

Взор дразнящие плечи,

Мне казались важней

Всех несделанных дел…

Оставь меня в покое,

Несносное дитя!

Случится же такое —

Влюбиться не шутя.

Влюбиться в одночасье,

Без памяти, всерьёз,

Без моего согласья

На море, море слёз!

Рассудочность трепещет,

Как птица в кулаке.

Зачем то звёзды блещут

С укором вдалеке…

Сознание – отрава,

Твердит, словно в бреду:

«Тебе идти направо,

Налево я пойду».

Осклабившийся холод,

Зловредная жара…

А сердца, сердца голод

Всё шепчет: «Не пора…».

И ряженым не спится,

В цветастых колпаках,

Пока трепещет птица-рассудочность

В руках.

Мы будем с Царством Эроса на «ты»,

Не в силах укротить желанья дрожи.

Постель, шампанское, беспечные цветы,

И полный тайн прохладный бархат кожи.

Пусть длится вечно страсти карнавал,

Ни Ты, ни я, мы не наденем маски…

Встречая бездны чувств девятый вал,

На милость волн отдавшись без опаски!

А на деревьях набухают почки,

Эмоций буйства ярок балаган.

И разбежались солнечные точки

По многолюдных улиц берегам.

Лицо весны – сплошное умиленье,

Пьянит, как хмель, бровей девичьих взлёт

И за зиму забытое томленье,

А в небе клином с юга птиц прилёт.

Как хочется раскрыть фонтанов губы,

Прося взамен поток хрустальных струй!

А те, кого мы любим, трижды любы,

И слаще мёда первый поцелуй.

Был солнечный день, золотились цветы,

Земного частицею рая.

Был парк и скамья, и красивая – Ты,

Кокетливо ножкой играя.

О, как восхитительны, как дороги,

И это, отнюдь, не причуда,

Невинные шалости стройной ноги

В тени у заросшего пруда!

Похожий на сказку ушёл он легко,

День счастья, по-детски беспечный.

Небесным путём, высоко-высоко,

Путём, под названием Млечный.

Мелькнёт лицо, внезапно мысли скомкав,

Портретом в раме «БМВ» окна,

Какой-нибудь прекрасной незнакомки

Из серых дней осенних полусна…

Мелькнёт надеждой шумных улиц броских,

В разгар страстей Меркурия поры,

С благословенья бутиков московских,

Приюта разной модной мишуры…

Жаль, нет вуали, вдохновлявшей Блока,

Потерян ключ, порученный не мне…

Не от того ль порой так одиноко,

И ищешь призрак истины в вине?

Когда тайком, внимая зову струн,

Придёшь ко мне тропою вожделенья,

И вновь костёр зари преступно юн,

Миг превратит в чудесное мгновенье…

Всем естеством когда, дитя любви

Сладчайший грех займёт желанный ярус,

Отдавшись исступлению крови,

Распустим над землёй безумства парус!

Я за веселье

Принимал обман,

Не в силах жить

Ненастьем дум ранимым.

И сладок был

Беспечных дней дурман,

Дурман страстей,

Казавшийся не мнимым.

Но вот пришлось

Устроить самосуд

И себялюбца

Свергнув с пьедестала

Воспел, как мог

Огня любви сосуд,

Для нас с Тобой

Прозрачнее кристалла…

Не надо, ничего не говори,

Зачем, когда уста пощады просят?

И в час рассветный гаснут фонари,

Весною не пророчащие осень…

Горение огня, хотенье тел,

Кипенье страсти, схожее с пунами.

И добрый ангел в комнату влетел,

Решив, наверно, пообщаться с нами.

В миг откровенья,

Чар любви во власти,

Мы пьём нектар

Из кубка лучших дней!

Сплетеньем судеб

Прорастает счастье

В подлунном мире

Света и теней…

Чтоб не случайно,

В ясный день погожий,

Такой же щедрый,

Как свиданья час,

Нам улыбнулся

Дружески прохожий,

На нас похожий

Или лучше нас…

И станет мифом

Суеты неволя,

И вторя

Сумасбродства естеству,

Тесней сомкнём сердца

По доброй воле.

Мы, кто давно одно

По существу!

За взглядом Даш, Наташ, Диан

Какие прячутся открытья!

Не потому ли донжуан

Вздыхает, торопя с о бытья?

Кокетство трепетных грудей,

Ноги в чулке вид сладострастный.

И эротических идей

Яд для здоровья безопасный…

Томим желаньем колдовским,

Тьма грешниц по нему скучала…

И наслаждается мужским

Началом – женское начало!

Как струи водопада пали руки,

Немой вопрос мольбою уст застыл.

Ночь. Пустота. И горький хлад разлуки,

Шепча, что дней веселья след простыл…

Уныло в замке из слоновой кости,

Мечте-дурману вслед не поглядишь.

Сомненья роем, в замке мрачном гости,

Где за хозяйку гробовая тишь.

Есть, кто здоров вполне, и кто недужен,

Какой положен крест, такой несут…

И кто-то есть всегда кому – Ты – нужен,

Как средь барханов, в зной, с водой сосуд!

Когда-нибудь всё это мне приснится:

Смущённый сумрак, гладь скамейки, сад,

Порхающие бабочкой ресницы

Как отблеск дней, несущихся назад…

Приснится праздник – тот, что ты хотела,

Приняв в подарок неземную даль,

С руками волн, ласкающими тело,

В краях, где вольно и растёт миндаль…

Ну а пока, в пылу обид атаки,

В плену эмоций и пустых угроз,

Мы едкие друг другу дарим враки,

Скрывая стон невыдуманных слёз.

Серебристым сопрано

Смеётся беспечность гламура.

Где вальсируют тени,

Полночных гостей череда.

Где в летящих шелках,

Как виденье, богини фигура,

Не касаясь ступеней

И бесстрастная, словно беда.

Вскинет брови беспечность,

Помрачнеют былые святыни,

Огнедышащий зной

Опалит чью-то пылкую грудь.

И оставит страдать

Посреди равнодушной пустыни,

Для которой потерян

К аналою прозрения путь…

Я в бесчисленных рылся архивах,

Точно клад, правду жизни искал,

А на залитых солнцем Мальдивах

Свою женщину кто-то ласкал.

Вот бы знать, что нас всех ожидало,

Что его ожидало, её…

С грустным видом листва опадала,

Да горланило зло вороньё…

Но тогда, на руинах эпохи,

Ненавистник друг в друга пальбы,

Принимал их любовные вздохи

За счастливый подарок судьбы.

Кого-то материли по привычке,

Потягивая пиво, мужики…

Я ехал в подмосковной электричке,

Попутные мелькали огоньки…

Сраженье в «подкидного» завязалось,

Дремал сосед, пригревшись у окна…

Короче – жизнь как жизнь, но мне казалось,

Что в этой жизни только Ты одна…

Тогда зачем вообще куда-то еду?

И в поисках ответа на вопрос

Терзался тайной завистью к соседу,

Дремавшему, сопя под стук колёс…

Кружит ветер жухлую листву,

Август сник, прохладой заморочен.

Осень разговор по существу

С летом завела не между прочим.

Правда чья из них – не нам судить

И от бега времени скрываться.

В жизни так – кому-то уходить,

Значит, кто-то должен оставаться.

Быстротечным ливнем год пройдёт,

Поступь дней от глаз сокрыв искусно.

Кто-то в свой черёд опять уйдёт,

В свой – опять кому-то станет грустно.

Оставаться, уходить, страдать,

Поклоняться Модильяни кисти…

Дабы до конца не разгадать

Тайный смысл непогрешимых истин.

В краю безликих экзистенций —

Добыче философских книг,

Под всхлип несбывшихся интенций,

Завёлся – чтоб ему! – двойник.

С тех пор минувших и поныне

(Хотя, возможно, это – клон!),

В твоей, а не в своей личине,

Как брат-близнец, шагает он.

Ты смотришь на других поступки

Не с грозной зоркостью орла,

Идёшь, где надо, на уступки,

Умело делая дела.

А он заметно привередлив,

Ворчливый, нудный, скучный клон

И до смешного надоедлив,

Пустых придирок чемпион.

Тебе тоскливо – клон хохочет,

Ты улыбнёшься – клон грустит.

Всё, не шутя – чего-то хочет,

Исподтишка за что-то мстит.

Так и живёшь, а жизнь двоится,

Ох, как сложна и недолга…

Вполглаза спишь, и часто снится

Лицо заклятого врага!

Недвижимость с бассейном в Сан-Марино,

Престижный «Ламборджини», евро тьма.

Не снимут с полки Александра Грина

Наследники, сошедшие с ума.

Им вторит в лад такой же мир безумный,

Воспев сиюминутных благ каприз.

Но волей книг, с волной обнявшись шумной,

Живёт творенье сказочника – Лисс.

По водной глади из аквамарина,

Бог даст, в отлучке будет ураган,

Наперекор уик-энду в Сан-Марино,

Отправлюсь на рыбалку в Зурбаган!

Забытый парк,

Роняющий листву…

Унылая картина

Лишь у пруда,

Беспечному не

Вторя мотовству,

Трава, как в мае,

Цвета изумруда…

В природе лето,

А совсем не осень,

Но пеленой

Подёрнулся рассвет…

Холодных облаков

Седая проседь,

Шлёт лету

снисходительный привет.

И так, как пел

Уже не запоёшь,

Да шёпот ветра

Больше всё о грустном…

Ещё немного,

И скиталец-дождь

Слезой осенней

Выразит все чувства.

Для сущего нет третьего звонка,

Ему сродни бегущих дней цикличность.

Вот только тень надгробного венка

Не раз смутит чувствительную личность.

Сколь будет щедр к нам жребий бытия?

К букашкам, обречённым суетится?

Коли душа бессмертна – ты и я,

Мы будем жить, пока земле крутиться.

Мир пагоде, да здравствует костёл!

Им размышления о вечности не чужды.

Но в философской щедрости котёл

Лезть черпаком сомнения нет нужды.

Уверуй, свет придёт в чертоги тьмы,

И небо явит взору свод нетленный.

И будет жизнь, а вместе с нею мы,

Чтоб в том же ритме бился пульс Вселенной!

А годы уходят под звуки осенних рапсодий,

Топорщась, тоскливо гранитом кладбищенских плит.

Стареют усталые отпрыски «их благородий»,

Стареют, не зная, что день им грядущий сулит…

Стесняясь наград, не чужым заработанных потом,

Приняв за пощёчину культ «золотого тельца»,

Романтикам БАМа, шагавшим по топким болотам,

Героям Афгана, в бою не терявшим лица…

И смотрят со стен, не подумайте, что по ошибке,

Но с тем, чтобы мы по ошибке не стали слабы,

Портреты вершителей ратного подвига Шипки,

Безмолвных свидетелей наглей нелёгкой судьбы.

Считая бренности началом пустоту,

Мы отрицанья тезис принимаем.

Но злободневных мыслей правоту

На всякий случай от невежд скрываем.

Не то они: «Оракул? Так изволь

За Русь Святую быть готовым к бою!».

Хотя мудрей, в стихах восславив ноль,

Связать свою судьбу с его судьбою.

Представь, как вместо солнца ноль взойдёт

И потеснит луну на небе мглистом…

Такое вряд ли в голову придёт всем,

Кроме нас – отпетых нигилистов!

Я такой же, как был,

Разве только чуть болыпе взволнован,

Устремлённый постичь,

Хоть убей, непонятную связь.

Мой искательский пыл

На пробелах в познании основан,

Как у юной особы,

Что с неделю назад родилась.

А вокруг в мир иной —

Память им! – отправляются люди.

Да вдобавок то шторм,

То бесчинства творит снегопад.

Чтоб, налившись сполна,

Миром правили женские груди,

И студент, как в бреду,

Отвечал бы билет невпопад.

Неужели всё это

На Всевышнего волю похоже:

Взор дразнящая плоть

И настырных гормонов порыв?

Я стою пред иконой,

С верой святою в Промысел Божий

И врачуя души,

Полный гноя сомнений, нарыв.

«Чуть-чуть потише, вы не на вокзале».

Ну, кто ж в сердцах вокзала не лягнул?

А я пристрастием грешу к «народным залам»

За самостийный, многоликий гул.

Как в детстве радостно, что с них куда-то еду,

Не зря дорога скатертью лежит!

И снова лето празднует победу,

И с ветерком за поездом бежит…

В осенний день

Люблю бродить по лесу,

Бродить один,

В мечтах и мыслях весь.

Сорвав ненастья

Хмурую завесу,

И находить,

Что мне уютно здесь.

Безмолвен лес

В торжественном покое.

Бредёшь и вот —

Знамение судьбы,

Семейством целым —

Надо же такое!

На толстых ножках

Белые грибы.

И забываешь

Обо всём на свете,

Средь красок увяданья

Там и тут…

Когда по нраву

И задира ветер,

И как всегда к обеду

Дома ждут…

Гостеприимно зоосад

Распахивает двери.

И если кто-то и не рад,

То разве только звери.

Доброжелательны вполне,

Но всё-таки, местами,

Хотят побыть наедине

С копытами, с хвостами.

Так будем этой жизни благодарны,

И знай, её достоин не любой,

За то, что безымянная гадалка,

Привыкшая плевать на слово «жалко»,

Нам от рожденья прорицает бой!

Добились многого без капли ренегатства,

Виновники почтительных тирад.

Но ценим братство

Выше, чем богатство

И равнодушны к бряцанью наград.

Да будем молоды, доколь старинный гимн

Бодрит и не даёт остепениться.

И идеалов воспевая суть,

Отринем слякотную муть,

Храня в душе друзей ушедших лица!

Вздрогнешь, проснувшись ночью,

Вспомнив с фортуной торг.

Кто-то недобрый очень

В полный придёт восторг.

Злобы, обдав пожаром,

В точности, как дракон,

Вмиг раскалённым жаром

Мир ставя грёз на кон.

К дьяволу серость бдений —

Им ли меня судить?

Мне бы из сновидений

В будничность не уходить.

Чтобы как трижды гений,

Иль покровитель фей…

Ради таких мгновений

В спальню спеши, Морфей!

Вечер. Дождь.

Запотевшие окна вагона.

Бросишь взгляд, словно в трюме,

Тесно сгрудившись, дремлют рабы.

Кто-то в спину толкает,

Двери в рабство штурмуя с разгона,

Как наглядный пример

Изощрённых сюрпризов судьбы.

И пускай с «Одинцово»

Стало мифом пиратское судно,

И в сто раз веселее

Бывшим пленникам кажется путь.

Мы – всё те же рабы:

Жаль, об этом не скажут прилюдно,

Хотя в рабстве и есть

Смысла жизни злосчастная суть!

Загадочный кувшин потерь и обретений,

Он полон до краёв порывами души.

Вместительный сосуд, Эдем хитросплетений

И пропуск в те места, куда грешно спешить.

Дарованный талант, добытые успехи

Лежат на дне его обманчивой тиши,

А беспардонный хам способен для потехи,

Свой незаконный суд над кувшином свершить.

И хрупкостью познав иное измеренье,

И расколовшись вмиг на множество частей,

Пред миром предстаёшь в минуту отрезвленья

Искателем угла в дому былых страстей…

Мы с поклоном не шли к аналою,

«Отче наш» не шептали слова.

Нас заочно в антигерои

Записала б сейчас молва.

Как от ладана чёрт, бежали

От посулов тугой сумы.

Что есть мочи, с азартом жали

На педали юности мы.

Зубы сжав, если было плохо,

Свято веря в страны наказ,

В потных робах творя эпоху,

А эпоха творила нас.

Сотворила, умчалась птицей,

Вот уже ни к чему бюллетень.

И рисует морщины на лицах

Без свершений прошедший день…

Стремившийся вникнуть в природу вещей,

Призвав небеса к соучастью,

Мечтал увлечённо о порции щей,

И млел в предвкушении счастья.

Забыл впопыхах вдохновенья ручей —

От самых истоков до устья —

Природа незримого смысла вещей

Не то же, что щи из капусты!

Принять как перст судьбы

Минувших дней потери,

Простив врагов своих,

Им не желая зла,

По-христиански жить

И тихо, без истерик,

Покинуть мир земной

Такого-то числа…

Порядок наведя

В душе – греха приюте,

Свободным от страстей

Хоть раз за много лет.

Забыв о суете,

Насиженном уюте,

О запахе мясных,

Под соусом котлет…

Ясней, чем Божий день

Всем смертным правда эта.

Но горечь бьёт под дых,

Не видя в том беды.

Не взять с собой туда,

Ни алых щёк рассвета,

Ни хрусталя лесной,

Из родника, воды…

Обходи стороной дверь,

Не марай чистоты рук.

Здесь живёт человек-зверь,

Здесь живёт человек-паук.

Он диктует мечте крах,

Он пророчит любви тлен.

Он вселяет в сердца страх,

Он уводит с собой в плен.

Если сможешь поверить – верь,

Не сносить головы вдруг,

Лишь посмеешь открыть дверь,

Где бедой человек-паук!

Мечтатель зрит, закутываясь в грёзы,

Толпу зевак, но приз пока ничей.

Там в роли судей – дамы, точно розы,

В их честь турнир и гулкий звон мечей.

Обыденность – она или жестока,

Или пуста, как в кошельке дыра,

Что ей до мифов Древнего Востока,

Легенд о Хатшепсут и Боге Ра?

Ей: «зажигай», «прикинь», «прикольно», «клёво»,

Что ей до гордых на гербах имён?

До мира акмеиста Гумилёва

И благородства рыцарских времён!

Ну отчего случается порой,

Что для кого-то, за одну минуту,

Вчерашним днём становится герой,

Смещённый с пьедестала почему-то?

Да он себя героем не считал,

Свидетели тому – по духу братья,

И, как ребёнок, над землёй летал,

Сжимая белый свет в любви объятьях.

Возможно, не от мира он сего,

Ему бы жить назад лет, скажем, триста,

Романтику, хотевшему всего,

Быть благородней графа Монте-Кристо.

Поэту, воспевавшему луну

И чувства, не считавшего игрою.

А лютый недруг, зависти в плену,

Насмешки сыпал вслед «псевдогерою»…

Сухо встретит тебя

Опустелый порог,

И чета голубей

На карнизе чердачном.

Ты уже не мечтатель,

Но ещё не пророк,

Агасфером плетущийся

В рубище мрачном.

Смог бы – с чистого, жизнь,

Каясь, начал листа,

Под ковшом самой доброй

Из рода медведиц.

Но звенит пустота

Про года за «полета»,

Да про козни

По-зимнему злых гололедиц

Да про то, как не спросят

В царство грешных пароль,

У того, чей удел

С долей выпавшей сжиться…

И уступит семёрке

На «мизере» король,[3]

А насмешливый снег

Будет в вальсе кружиться…

Кровью ратников вскормлены

Стяги побед,

Исподлобья, предательски,

Горечь на лицах…

Марса грозного время,

Войн развязанных бред.

Неужели весь этот

Кошмар повторится?

Повторится сообщником,

Сшившей саван беды,

Торжеством оглуплённых,

Марширующих строем.

У подножья от пороха

Чёрной гряды,

Монумента не выигравшим

Битвы героям…

В судьбу-иголку нитку-жизнь вдевая,

Паломникам оставь песок пустынь!

И предречёт неспешность вековая

Час торжества поруганных святынь.

Став летописцем сказанного слова,

Проникнувшись нетленной правдой книг,

Испей по капле горький мёд земного,

Что дарит нам познания родник!

Как воды с гор,

Прольётся вдохновенье,

Совсем не хитрый

Сочинив сюжет.

Пока в цейтноте

Ветра дуновенье,

И нет милей

Рубахи без манжет…

Сюжет про козни

Жизненного круга,

Последний путь,

Который недалёк,

Про тех, кому милее

Баха фуга,

Чем найденный

В подъезде кошелёк…

Про тех, кто чувств

Наивность почитает,

Готов согнать

С лица планеты тень.

Кто любит помечтать,

И кто мечтает,

Чтоб дольше века

Каждый длился день!

Падёт на голову мою расплаты день,

И голосом судьи Всевышний спросит:

«Что сделал ты, презренный, для людей,

Какое семя в почву жизни бросил?».

Задумаюсь с ответом – жил, как все,

Сначала был отцом, случилось – дедом,

Крутился, словно белка в колесе,

Любил «сто грамм» под кильку за обедом.

А что ещё… Не гневайся, Судья,

О степенях и званиях не будем.

Скорей всего, немного сделал я,

Но всё, что сделал, завещаю людям!

По лестнице надежд, ведущей в небеса,

Взбираешься с трудом, пеняя на усталость.

Из преисподней как бы голоса,

Не зря напомнят, что с иными сталось…

Про заповеди мудрые (увы,

Их от тебя далёко совершенство!),

Раз в книге жизни не нашёл главы

О сущности духовного блаженства.

Как не крути – Судьи порядок строг,

И не созвучен фанфаронству века…

А ты небес стремишься на порог

С сумой проблем земного человека!

Морщинятся думы —

Дней прожитых след,

Ему и сарказм,

И угрюмый привет.

Стеной отчужденья,

Кормой на мели,

От тех, кто с рожденья

Был «пупом земли».

Кто путать привык

С эпилогом пролог…

Тупая беспечность

Плевком в потолок!

Ты словно услышишь

В напеве стиха,

Под сводами

Тёплого лета

В ночи,

Когда звёздная поступь тиха

В пуантах

Солистки балета.

Восторги души

Без конца и начал.

Пусть царствует

Лето беспечно!

Листвою деревьев

Кому-то шепча,

Про жизнь – ту,

Которая вечна…

Зри в корень, говорят.

Не вижу проку.

И вряд ли в этом

Есть какой-то прок.

Я року благодарен,

Только року

За мне, слепцу,

Преподанный урок.

А в корень, без сомненья,

Зрить не стыдно,

Хоть проку в этом нету,

Как пить дать.

Зачем глазеть на то,

Чего не видно,

Как собственного

Зада не видать!?

Год от года тесней ветеранов ряды

На Великой Победы параде.

Всё тесней, но война оставляет следы

В коленкоровой общей тетради…

Город замерший спит, переулки тихи,

А она словно током по нервам!

И, отбросив усталость, читаешь стихи,

Что отец написал в сорок первом…

Фронтовой визави – клетка чистых страниц

В передышек коротких мгновенья.

Вся суровая быль, без конца и границ,

И лирических строк откровенье…

Про причёски «под ноль», про шинели до пят,

Вместо старых, кургузых пальтишек…

Про любовь и весну, и задумчивый взгляд

Не целованных русских мальчишек.

В такой день, в каком-то там году,

Латынь права – куда от смерти деться?

Без всякой помпы в мир иной уйду

С земли, которой продолжать вертеться.

И будут ввысь тянуться тополя,

Дворцы, гордясь, хранить лепнин убранство.

И Высший Разум, не отдав руля,

Просторов звёздных бороздить пространство.

И где-то в доме не зажгут огня,

И, может быть, за пять секунд до взлёта,

Зачем, не знаю, вспомнит про меня,

Пускаясь в путь, неведомый мне кто-то…

Не жалейте меня,

Нате, рвите на части!

Чтоб судьбе не родня,

Цену знал вашей власти.

Чтоб в разладе с молвой,

Настоящий, не мнимый,

Я стелился листвой,

Волей ветра гонимой.

Не теряйте ни дня —

Кто ж всевластье осудит?

Ничего за меня,

За изгоя, не будет.

Дуло, пуля, висок,

Честь сегодня не в чЕсти.

Не напоишь песок

Каплей пролитой мести.

Да сочтёт обыватель

Пересуды пустыми

Про загадочный выстрел

В безмолвной пустыне…

Безрадостно с прошлым свиданье,

В урочище хлипких кустов

Наткнёшься на странное здание,

Точь-в-точь корабельный остов.

Забвеньем зияют глазницы

Облупленных комнат-кают,

А то, что смогло сохраниться,

В бомжей превратилось приют.

Ты скажешь – одна из историй,

Где небыль за быль выдают!

Нет, раньше здесь был санаторий:

Врачи, библиотека, уют…

Путёвка щадила карманы,

Стоялось легко на весах.

Какие крутились романы

В просторных его корпусах!

Страну перестроили живо,

«Накрылся» злосчастный «совок».

И идолом стала нажива,

Трудящимся в душу плевок.

О днях сокрушаться ль крылатых,

С досады действительность пнуть?

Пустое искать виноватых,

Когда то, чем жил, не вернуть…

Куда течёт река неведомой судьбы,

К вратам каких Голгоф ведут пути-дороги?

Что им до нас, что наши им мольбы,

Гостям незваным на чужом пороге…

Ты только лишь всего статист в массовке вечной,

Храм Мельпомены пуст, потух над рампой свет.

Крадётся зверем ночь, звезды чураясь встречной,

И сладко спит с зарёй обнявшийся рассвет…

Но стоит ли страдать, с мольбой вздымая руки,

Когда родник страстей не вычерпан до дна,

Когда огнём душа, назло досужей скуке,

И взгляда женских глаз смущает глубина!

Бредут, спотыкаясь,

По праху истлевших иллюзий,

Гонцы отрешённости

В прошлое канувших лет.

Тропою героев,

Баталий, смертей и контузий,

Где пращуров тени,

Блистая шитьём эполет.

Чужая харизма,

Темна, как за пазухой камень,

Насилует вечность,

Скривив силиконовый рот.

И время ушедшее

С грустью разводит руками

И ищет случайный

В пучине забвения брод…

Кто прячет след отчаянья в очах,

Того заботой обойдёт Всевышний!

Ну что ж, бывает, что цветок зачах,

Что ты в делах амурных третий лишний.

Плевки судьбы – им явно нет конца,

На всех и вся с обидой смотришь косо.

Не мудрено – сосед, хлебнув винца,

Забыл, бездельник, птицам бросить просо.

Взгляни в лицо весне, не поленись,

Став оптимистом, шумом дня влекомым.

И незнакомым людям улыбнись

Улыбкой доброй как своим знакомым!

Есть в отчуждённости свой потаённый смысл,

Он, громового не страшась раската,

Самозабвенно искушает мысль

От вздоха первого до скорбных дней заката…

Античных зову следуя литавр,

Спешит толпа с поклоном к Парфенону.

А вот брат во Христе – Крещёный Мавр —

На брачном ложе душит Дездемону…

Куда, зачем, коль ноги топчут тлен

Невежд и гениев, в реестр судьбы включённых?

И будет день, и неизбежный плен,

И исповедь на тленье обречённых…

Зачем впотьмах искать ключи от счастья,

Взывать к щедротам сумрачного дня?

Нам перст судьбы не задолжал участья,

Нам, кто друг другу во Христе родня.

Мудрей, познав истоки размышлений,

Став летописцем собственной души,

Доверить тлен никчёмных сожалений

Устам безмолвным гробовой тиши.

За счастьем гнаться – не моя забота,

Но коль наступит срок ответ держать.

Оно со мной, пока могу кого-то

В водовороте жизни поддержать!

Вздымались упрямые горы

Стеной, в ледяном полусне.

И путник настой мандрагоры[5]

Готовил на чадном огне…

Что козни ему непогоды,

Взор грозный ущелий-темниц?

Осколки кремнистой породы

Там глыбами падали ниц…

Вот смежила мгла свои веки,

Теплом согревало питьё…

И пенились горные реки,

Хмельное, суля, забытьё.

Раздумий бесконечных череда,

Грядущего и прошлого слиянье.

Что утаят от Страшного Суда

Уста немые в муках покаянья?

Всему, чем жил, как дань, отдав поклон,

Пополним свиту подданных Аида.

А кто построит новый Вавилон,

Кто воскресит Сады Семирамиды?

Поймав случайно тусклый блеск луны

Жестяной кружкой в бдении одиноком,

Зачем топтать следы былой вины

И в доску пьяным думать о высоком?

Мне говорил отец,

Тая усмешку,

На мой, на тощий,

Бросив взгляд, живот:

«Ты, брат, мужчиной

Становись, не мешкай,

А будут кости —

Мясо нарастёт!».

И я не мешкал,

Вняв здоровой злости,

На легендарных

Землях целины,

Чтоб в выцветшей ветровке,

Не в «Лакосте»,

Ни перед кем

Не чувствовать вины.

Точить не думал

От безделья лясы

И хоть ни разу

Не мелькнул в вестях,

Вполне прилично

Нарастало мясо

На трудовых,

Как весь наш род, костях.

Я понял до конца

Отца слова.

К судьбе «по дружбе»

Не приходят в гости!

Да только вот

Седеет голова,

И ломота с утра

Тревожит кости…

Танцуют блики вещего огня

В кругу теней туземных ритмов танцы.

Густеет мрак, и на исходе дня

Из под пера пиита льются стансы…

Как тягостно явленье темноты,

Бессмысленность конца и ложь начала,

Когда за всё в ответе только ты,

Да верный бриг, вздремнувший у причала!

Сомкнулось время с колдовством огня,

А в пустоте, трёхмерной, коридора

Апофеозом меркнущего дня

Чеканный шаг и шпага командора.

Под громыханье якорных цепей, прибоев шум,

Чем так волнует море,

Вина скитаний с ним до дна испей

На брудершафт, в тени густых магнолий!

Я стелился опавшей листвой по траве,

Лился с неба дождями ненастья,

Откровенно смеясь в спину праздной молве

О всегдашнем любимчике счастья…

Но как поздней весной отцветает сирень,

Вечно юная, словно невеста,

Я, рождённый в судьбою назначенный день,

Слеплен был из особого теста…

И топча бренной жизни казённый настил,

Раздразнив воображенье больное,

Слишком часто мечтал, слишком сильно грустил,

Слишком верил во что-то иное.

Испытаний горнило пройдя,

Лихолетья изведав бремя,

Он наколотый профиль вождя,

Под рубахой носил всё время.

Нет Советского Крыма уже,

Стал открыто враждебным Таллин,

Но по-прежнему, как в блиндаже,

Под рубахой товарищ Сталин.

Нашу общую память щадя,

Поклонись ветерану-деду.

Воевавшему не за Вождя —

За Великой страны Победу.

Не за то, чтобы, как не ряди,

Отслюнявливать жалкие крохи

Тем, кто с верой хранит на груди,

Под рубахой портрет эпохи!

По стенам тени, разбежались тени,

Клубком свернулся сонный полумрак.

И холод гулких, в мир теней ступеней,

Крадётся сзади, как заклятый враг.

В недобрый час померкнет блеск камеи

На платье той, что смыслит в колдовстве,

А тени, будто выползшие змеи,

Чей жребий тихо прятаться в листве.

И ты не знаешь – плакать иль смеяться,

И что сулит за стену поворот.

И как сквозь дрёму видятся паяцы

И их презреньем искривлённый рот…

Рыщет демон безумья врагом по земле,

Двери судеб пинком открывая,

По чадящей смертями невинных золе,

Убивая, калеча, взрывая.

Что ему, стервецу, наши слёзы с тобой?

Болтовне демагогов не внемлю!

И идёт на работу, словно ратник на бой,

Люд московский, спускаясь под землю.

Мне б хотелось считать подлость взрывов за бред,

В поездах дремлет люд разноликий.

Только братьям и сестрам как последний привет

Скорбной явью алеют гвоздики…

Прожитое не поворотишь вспять,

Как лайнер в порт из модного круиза…

И вот тебе давно не двадцать пять,

И в мир иной не за горами виза…

Теснее круг радетелей твоих,

Привычней скорбь прощальных эпитафий,

И юность щедро делишь на двоих

С альбомом пожелтелых фотографий…

С ним не хлебнёшь дешёвого вина

В прокуренном до синевы буфете,

И ходит тенью по пятам вина,

Что за друзей живёшь на этом свете…

Но как бы правда ни была горька,

Ты, стиснув зубы, прячешь раздраженье!

А где-то рядом времени река

Вершит своё обычное движенье.

Топтали заветы юродивых

Соавторы схватки эпох:

Плебеи и «их благородия»

Подошвами прелых сапог.

И верила рать окаянная,

Соборности сбросив венец,

Заблудшая, непокаянная,

Что это ещё не конец.

«Став всем» по хмельному неистово

И, думая, совесть чиста,

На трон возводила нечистого,

Забыв про Иисуса Христа.

В разладе с былого устоями,

В поту и извечной пыли,

Ломала зачем-то и строила,

И лезла в глубины земли.

Бунтарская ширь молодечества,

О ней я судить не берусь.

Но, если у всех есть Отечество,

То только у русского – Русь!

Явь огрызнулась нежданно-негаданно,

Явь самовластная, хищна, как тать.

Словно нечистому, запахом ладана

Мстительным оком возмездье нагадано,

Топью стращает коварная гать.

Где ж ты, святого порука неспешная,

Лекарь души и знаменье креста?

Кару снискала обыденность грешная,

Мнится, как пахнет черёмуха вешняя,

И покаяние шепчут уста…

Скрывавший сомненье

В ниспосланной Свыше удаче,

С приспущенным парусом

Канувших в лету надежд,

Я не был пророком,

Чьё дело – земные задачи

На благо спасенья

Толпы разномастных невежд.

Мне слал позывные

Маяк не оспоренных истин,

Я знал, что сулила

Лазури безбрежная даль.

Я не был пророком

Чужих, непонятных мне жизней.

Поэт как поэт,

До пророка доросший едва ль…

Мы любили девчонок

В мае, пьяном сиренью,

И дешёвый портвейн,

Цвета бычьей крови.

Мы открытого сердца

Подчинялись веленью

И течению той,

Что зовут «се ля ви».

У станков заводских

Работяги при деле,

Не изведав комфорта

«Рено» и «Порше»,

Мы хранили приверженность

Главной идее

И с надеждой на лучшее

Жили в душе.

А потом был призыв,

Без истерик и драмы,

И в газетах министра

Обороны приказ.

Были проводы, сбор,

И нестарые мамы,

Как положено мамам,

Волновались за нас.

Взметнулся порывистой искрой огня

Надежд поминальный вскрик.

На голый череп тусклого дня

Лжеца не надеть парик…

Дня, что букашкою в спячку впал,

Прикрыв занавески век,

Что тысячалиц и тесячапал,

Поскольку не человек.

Не слыша ни шарканья ватных ног,

Ни плоти потуг естества.

И прожитой жизни, в последний звонок,

Опавшая верит листва…

Там, где дни

Судьбоносной бегут чередой,

Вещим сердцем,

Как память, хранимой,

Два колодца —

С живою

И мёртвой водой,

Настоящей водою, не мнимой.

В ком из них

Благоденствует сила твоя,

Слабость в ком

Доброхотам в угоду?

Как узнать —

По ошибке, обид не тая,

Из колодца

Пьёшь мёртвую воду…

А в ответ дни унынья

С земной ерундой,

Будни серые,

Без воскресенья.

Пока любящий кто-то,

Живою водой,

Не напоит

Во имя спасенья!

В людской толпе, Эдеме пустоты,

Пустая блажь – искать себе кумира!

Тогда к чему усталый вздох мечты

И показное возмущенье клира?

Вулкан страстей пьянящих, как вино,

И Карфаген разрушенного братства?

Поодиночке крест нести дано

Судьбой, что не привыкла торговаться.

Прочь, пустословье выспренних тирад,

Бон шанс, провидец, плачь о лучшем, лира!

У наглухо закрытых кем-то врат

В желанный плен придуманного мира…

Ночь пала тенью липкой паутины,

Глаза сомкнувши окон, дом молчал.

Над ним склонилась ветка Палестины,

Звал Вифлеем – начало всех начал…

В оковах сна стал явью зной дороги,

И трудный жребий – вдаль по ней идти.

И словно наяву болели ноги,

Так, будто стёрлись в кровь в конце пути.

Прозрачность снилась тамошнего неба,

В Святых Краях, где странник терпелив.

Холщёвая сума, краюха хлеба,

Что съел, по-братски с кем-то разделив…

Я – русский от рожденья и горжусь

Своей на долю выпавшей судьбою!

Куда ни еду, где ни нахожусь

Её, как Божий дар, ношу с собою.

С недавних пор у власти звон монет,

Утех земных по вере брат алкает.

И суперсовременный Интернет

Ему изрядно в этом потакает.

Стараясь с умным видом убедить,

Мол, кругозор у патриота узкий,

Чтоб пустоту в кармане победить,

По-шведски надо жить, а не по-русски.

Бюджет семейный охранять от дыр,

Равняться на соседей бережливых,

Приняв за образец достатка мир,

Не место для смутьянов нерадивых.

Нам, нерадивым, минимум – луну,

Когда практичный швед навар считает…

А я ещё сильней люблю страну,

Где без конца чего-то не хватает!

Червяк ничтожный, равный исполину,

Он рвался к звёздам в сладком полусне,

Воображая снежную вершину,

Его мечты наперсницу извне.

Приют скитальца – в нём душе отрада

Среди безмолвья длящих век камней.

И он жрецом священного обряда,

Покорный страж причудливых теней.

С глотком абсента мир в желанном виде:

Туманный взор, дурманное вино…

И так ли важно – в Пензе иль Мадриде

Свой пить абсент кому-то суждено?

Ревели океаны беспокойно,

Беды проклятьем оглашая брег

В ответ на нескончаемые войны

В циничный по своей природе век.

В ответ на козни яблока раздора,

На властолюбца изощрённый ум…

И раздражала тихая Андорра,

Где сытый окопался толстосум.

Мир представал приютом сумасшедших,

Амбиций алчных не скрывавших прыть.

А Гамлет из глубин веков ушедших,

Пытал вопросом: «Быть или не быть?».

Докучлива поступь рутины

Намеченных дел.

Такая она —

Эта вечно земная рутина!

Без крыльев парил,

Ночью в звёздный ворвавшись предел,

А утром опутала вновь

Бесконечных забот паутина.

Ну что ж, я, как все,

От рожденья земной человек,

И не для меня

Катят воды небесные реки.

Вот только печаль,

Набегает слезой из-под век,

Как будто я с кем-то

Проститься собрался навеки.

Наверное, есть у земного

Свой смысл и своя правота,

Неважно, что путь к ним кому-то

Покажется долгим и трудным.

Меня бы сподобил Господь

Жить лет этак до ста,

Пусть даже бывая порой

По-земному сварливым и нудным!

Волнуют взор скворечники-дома,

Бальзам душе, обвенчанной с печалью.

И покрывалом стелется туман,

И лик небес как будто под вуалью…

Доверься грустных мыслей череде,

Их, правда, сложно не понять превратно.

Таких картин ты не встречал нигде,

Хотя в пути бывал неоднократно…

Из звуков дня рождаются стихи

В оазисе эмоций разноцветья

Их не пугает грозный рёв стихий,

Им не соперник козни лихолетья.

Им свод небесный как отец и мать,

Как колыбель – глубины мирозданья.

Их горькой правды голосу внимать,

Прозревшим Высший Разум дал заданье.

Доколе он стиха судьбу творит,

Рукой провидца раны пеленая,

По руслу строчек, знает всяк пиит,

Душевных мук течёт река земная…

Пронзая тьму веков

Копьём добытой славы,

Смирись с усмешкой уст

Всевидящих небес!

Под сенью ледников

Фонтан кипучей лавы

И чахлый мёрзлый куст,

Не знавший антитез.

Как храбрецы скучны,

Как гордецы убоги,

Блистая тут и там,

Но жалок славы плен!

Не видя в том вины,

Им вслед глумятся боги,

И ходит по пятам

Забвенья смрадный тлен…

За белёсой метелью,

Откружившей в положенный час,

За багрянцем закатов,

За румяною дрожью рассветов,

Скалит время потерь

Разъярённые зубы на нас,

Не от мира сего

Старомодных и честных поэтов.

Тех, кого откровенье

Книги Совести вещих страниц

Проверяет на прочность

Ту, что пуще корысти менялы.

Кто во имя сакральности

Степью пахнущих скифских гробниц,

Поверяет перу

Не увядшей души идеалы!

Наивные мечты минувших юных лет!

Вам розой суждено под ветром осыпаться.

И любо старику, укутанному в плед,

До Страшного Суда, уснув, не просыпаться.

Он всё оставил сам мечтам минувших дней:

Теплом согретый дом и сад в цветении пышном.

Не оттого ль ему во много раз больней,

Что всё, чего хотел, не как хотелось, вышло?

Листок календаря – дней промелькнувших след,

И почему б с утра не сесть за мемуары…

Открытое окно. Миров далёких свет,

Посеребрив струну рассохшейся гитары…

Таится ль от себя, себя ль в себе бояться,

Апостолом надежд над прошлым суд верша,

Когда всего милей лихой канкан паяца

Да полупьяных дней к концу спешащих шаг?

Когда, как глыбы льда, застывшие святыни,

Слезой былых потерь их тяжкий вздох полит.

Когда перед тобой разверзся зев пустыни,

Решив – земная твердь уже не монолит.

Подняться ль до небес по холоду ступеней,

Ловя скупой мечтой, как Бальмонт, бег теней,

Плениться ль юных дев обманным песнопеньем,

Порочных юных дев, чей взор вина хмельней?

Иль обрести покой, за явь цепляясь рьяно,

Когда в краю озёр бездонной глубины,

Не потревожит сна ни дней минувших рана,

Ни пращура портрет, молчащий со стены…

В порыве отчаянья любимцу небес,

Что толку просить подаянья,

Коль в дебрях души поселившийся бес

Свободен от мук покаянья?

Труб льстивые гимны едва ли спасут,

И зависти вязко болото,

Во славу которого собственный суд,

Вершит мести жаждущий кто-то.

Он – хохот в затылок, он – злая молва,

Он – склеп, возведённый до срока…

Обманутой юности спят острова

Под игом всевластного рока.

Так не потому ль далека и близка,

Волною, на памяти брег,

Приходит в твой дом символистов тоска,

И снится Серебряный век…

В громаде гулкой, знавшей блеск, дворца

Затворник-рыцарь редко слышит слово,

Здесь не приют для праздного лица,

Здесь с давних пор безлюдно и сурово.

Здесь хоронясь под сводами веков,

В тенетах цепких липкой паутины,

И в стороне от цокота подков

Век коротают Мастеракартины!

Христос, проказы лечащий беду,

Мадонна – где добрей найдутся руки?

И мученик за веру, как в бреду,

С надеждой тайной выдержать все муки…

Фамильный герб венчает мощь идей

И кисти Богом данного таланта

Затворника, презревшего людей

И слепоту суждений дилетанта.

Томясь в когтях сомнений и надежд,

Как некий знак, созвучный мыслей аду,

Пылится ворох скомканных одежд,

Скупая дань победных дней параду.

Но ты уже не властен над собой,

И добрый ангел сжал в отчаянье крылья.

Знать, неспроста с растерянной мольбой

Благой порыв, страдая от бессилья…

К чему букет увядший на окне?

Вьёт мгла чужого будущего гнёзда…

Блуждающею тенью по стене

Встречают день погашенные звёзды.

Думы, посланцы пустых обещаний,

В час, когда сырость ручьём по стеклу.

Вам ли не внять в дебрях улиц и зданий,

Жалкому псу, что грустит на углу…

Не до него – сыплет влагу без меры,

Май-эгоист, разругавшись со мной.

Не распрощаться б с остатками веры

Этой дождливой, обманной весной…

Может, подкрался синдром неудачи?

Скорый так просто не сыщешь ответ.

Тут ещё солнце, при солнца раздаче,

Не постеснялось уйти на обед.

Брось, пессимист, киснуть с твердью на пару,

С привязи горечь унынья спустив,

Вспомни, как пели в горах, под гитару,

Песню на юности наглей мотив!

Струятся лет невидимые воды,

И долог, и тернист познанья путь.

Что достаётся нам? Усилий всходы,

Исканий смелых пламенная суть.

Взор мудреца и шаг неторопливый,

Порыв души, умеющей прощать.

Да в час благой ниспосланная нива —

Младое поколенье просвещать!