Недвижимость с бассейном в Сан-Марино,

Престижный «Ламборджини», евро тьма.

Не снимут с полки Александра Грина

Наследники, сошедшие с ума.

Им вторит в лад такой же мир безумный,

Воспев сиюминутных благ каприз.

Но волей книг, с волной обнявшись шумной,

Живёт творенье сказочника – Лисс.

По водной глади из аквамарина,

Бог даст, в отлучке будет ураган,

Наперекор уик-энду в Сан-Марино,

Отправлюсь на рыбалку в Зурбаган!

Забытый парк,

Роняющий листву…

Унылая картина

Лишь у пруда,

Беспечному не

Вторя мотовству,

Трава, как в мае,

Цвета изумруда…

В природе лето,

А совсем не осень,

Но пеленой

Подёрнулся рассвет…

Холодных облаков

Седая проседь,

Шлёт лету

снисходительный привет.

И так, как пел

Уже не запоёшь,

Да шёпот ветра

Больше всё о грустном…

Ещё немного,

И скиталец-дождь

Слезой осенней

Выразит все чувства.

Для сущего нет третьего звонка,

Ему сродни бегущих дней цикличность.

Вот только тень надгробного венка

Не раз смутит чувствительную личность.

Сколь будет щедр к нам жребий бытия?

К букашкам, обречённым суетится?

Коли душа бессмертна – ты и я,

Мы будем жить, пока земле крутиться.

Мир пагоде, да здравствует костёл!

Им размышления о вечности не чужды.

Но в философской щедрости котёл

Лезть черпаком сомнения нет нужды.

Уверуй, свет придёт в чертоги тьмы,

И небо явит взору свод нетленный.

И будет жизнь, а вместе с нею мы,

Чтоб в том же ритме бился пульс Вселенной!

А годы уходят под звуки осенних рапсодий,

Топорщась, тоскливо гранитом кладбищенских плит.

Стареют усталые отпрыски «их благородий»,

Стареют, не зная, что день им грядущий сулит…

Стесняясь наград, не чужым заработанных потом,

Приняв за пощёчину культ «золотого тельца»,

Романтикам БАМа, шагавшим по топким болотам,

Героям Афгана, в бою не терявшим лица…

И смотрят со стен, не подумайте, что по ошибке,

Но с тем, чтобы мы по ошибке не стали слабы,

Портреты вершителей ратного подвига Шипки,

Безмолвных свидетелей наглей нелёгкой судьбы.

Считая бренности началом пустоту,

Мы отрицанья тезис принимаем.

Но злободневных мыслей правоту

На всякий случай от невежд скрываем.

Не то они: «Оракул? Так изволь

За Русь Святую быть готовым к бою!».

Хотя мудрей, в стихах восславив ноль,

Связать свою судьбу с его судьбою.

Представь, как вместо солнца ноль взойдёт

И потеснит луну на небе мглистом…

Такое вряд ли в голову придёт всем,

Кроме нас – отпетых нигилистов!

Я такой же, как был,

Разве только чуть болыпе взволнован,

Устремлённый постичь,

Хоть убей, непонятную связь.

Мой искательский пыл

На пробелах в познании основан,

Как у юной особы,

Что с неделю назад родилась.

А вокруг в мир иной —

Память им! – отправляются люди.

Да вдобавок то шторм,

То бесчинства творит снегопад.

Чтоб, налившись сполна,

Миром правили женские груди,

И студент, как в бреду,

Отвечал бы билет невпопад.

Неужели всё это

На Всевышнего волю похоже:

Взор дразнящая плоть

И настырных гормонов порыв?

Я стою пред иконой,

С верой святою в Промысел Божий

И врачуя души,

Полный гноя сомнений, нарыв.

«Чуть-чуть потише, вы не на вокзале».

Ну, кто ж в сердцах вокзала не лягнул?

А я пристрастием грешу к «народным залам»

За самостийный, многоликий гул.

Как в детстве радостно, что с них куда-то еду,

Не зря дорога скатертью лежит!

И снова лето празднует победу,

И с ветерком за поездом бежит…

В осенний день

Люблю бродить по лесу,

Бродить один,

В мечтах и мыслях весь.

Сорвав ненастья

Хмурую завесу,

И находить,

Что мне уютно здесь.

Безмолвен лес

В торжественном покое.

Бредёшь и вот —

Знамение судьбы,

Семейством целым —

Надо же такое!

На толстых ножках

Белые грибы.

И забываешь

Обо всём на свете,

Средь красок увяданья

Там и тут…

Когда по нраву

И задира ветер,

И как всегда к обеду

Дома ждут…

Гостеприимно зоосад

Распахивает двери.

И если кто-то и не рад,

То разве только звери.

Доброжелательны вполне,

Но всё-таки, местами,

Хотят побыть наедине

С копытами, с хвостами.

Так будем этой жизни благодарны,

И знай, её достоин не любой,

За то, что безымянная гадалка,

Привыкшая плевать на слово «жалко»,

Нам от рожденья прорицает бой!

Добились многого без капли ренегатства,

Виновники почтительных тирад.

Но ценим братство

Выше, чем богатство

И равнодушны к бряцанью наград.

Да будем молоды, доколь старинный гимн

Бодрит и не даёт остепениться.

И идеалов воспевая суть,

Отринем слякотную муть,

Храня в душе друзей ушедших лица!

Вздрогнешь, проснувшись ночью,

Вспомнив с фортуной торг.

Кто-то недобрый очень

В полный придёт восторг.

Злобы, обдав пожаром,

В точности, как дракон,

Вмиг раскалённым жаром

Мир ставя грёз на кон.

К дьяволу серость бдений —

Им ли меня судить?

Мне бы из сновидений

В будничность не уходить.

Чтобы как трижды гений,

Иль покровитель фей…

Ради таких мгновений

В спальню спеши, Морфей!

Вечер. Дождь.

Запотевшие окна вагона.

Бросишь взгляд, словно в трюме,

Тесно сгрудившись, дремлют рабы.

Кто-то в спину толкает,

Двери в рабство штурмуя с разгона,

Как наглядный пример

Изощрённых сюрпризов судьбы.

И пускай с «Одинцово»

Стало мифом пиратское судно,

И в сто раз веселее

Бывшим пленникам кажется путь.

Мы – всё те же рабы:

Жаль, об этом не скажут прилюдно,

Хотя в рабстве и есть

Смысла жизни злосчастная суть!

Загадочный кувшин потерь и обретений,

Он полон до краёв порывами души.

Вместительный сосуд, Эдем хитросплетений

И пропуск в те места, куда грешно спешить.

Дарованный талант, добытые успехи

Лежат на дне его обманчивой тиши,

А беспардонный хам способен для потехи,

Свой незаконный суд над кувшином свершить.

И хрупкостью познав иное измеренье,

И расколовшись вмиг на множество частей,

Пред миром предстаёшь в минуту отрезвленья

Искателем угла в дому былых страстей…

Мы с поклоном не шли к аналою,

«Отче наш» не шептали слова.

Нас заочно в антигерои

Записала б сейчас молва.

Как от ладана чёрт, бежали

От посулов тугой сумы.

Что есть мочи, с азартом жали

На педали юности мы.

Зубы сжав, если было плохо,

Свято веря в страны наказ,

В потных робах творя эпоху,

А эпоха творила нас.

Сотворила, умчалась птицей,

Вот уже ни к чему бюллетень.

И рисует морщины на лицах

Без свершений прошедший день…

Стремившийся вникнуть в природу вещей,

Призвав небеса к соучастью,

Мечтал увлечённо о порции щей,

И млел в предвкушении счастья.

Забыл впопыхах вдохновенья ручей —

От самых истоков до устья —

Природа незримого смысла вещей

Не то же, что щи из капусты!

Принять как перст судьбы

Минувших дней потери,

Простив врагов своих,

Им не желая зла,

По-христиански жить

И тихо, без истерик,

Покинуть мир земной

Такого-то числа…

Порядок наведя

В душе – греха приюте,

Свободным от страстей

Хоть раз за много лет.

Забыв о суете,

Насиженном уюте,

О запахе мясных,

Под соусом котлет…

Ясней, чем Божий день

Всем смертным правда эта.

Но горечь бьёт под дых,

Не видя в том беды.

Не взять с собой туда,

Ни алых щёк рассвета,

Ни хрусталя лесной,

Из родника, воды…

Обходи стороной дверь,

Не марай чистоты рук.

Здесь живёт человек-зверь,

Здесь живёт человек-паук.

Он диктует мечте крах,

Он пророчит любви тлен.

Он вселяет в сердца страх,

Он уводит с собой в плен.

Если сможешь поверить – верь,

Не сносить головы вдруг,

Лишь посмеешь открыть дверь,

Где бедой человек-паук!

Мечтатель зрит, закутываясь в грёзы,

Толпу зевак, но приз пока ничей.

Там в роли судей – дамы, точно розы,

В их честь турнир и гулкий звон мечей.

Обыденность – она или жестока,

Или пуста, как в кошельке дыра,

Что ей до мифов Древнего Востока,

Легенд о Хатшепсут и Боге Ра?

Ей: «зажигай», «прикинь», «прикольно», «клёво»,

Что ей до гордых на гербах имён?

До мира акмеиста Гумилёва

И благородства рыцарских времён!

Ну отчего случается порой,

Что для кого-то, за одну минуту,

Вчерашним днём становится герой,

Смещённый с пьедестала почему-то?

Да он себя героем не считал,

Свидетели тому – по духу братья,

И, как ребёнок, над землёй летал,

Сжимая белый свет в любви объятьях.

Возможно, не от мира он сего,

Ему бы жить назад лет, скажем, триста,

Романтику, хотевшему всего,

Быть благородней графа Монте-Кристо.

Поэту, воспевавшему луну

И чувства, не считавшего игрою.

А лютый недруг, зависти в плену,

Насмешки сыпал вслед «псевдогерою»…

Сухо встретит тебя

Опустелый порог,

И чета голубей

На карнизе чердачном.

Ты уже не мечтатель,

Но ещё не пророк,

Агасфером плетущийся

В рубище мрачном.

Смог бы – с чистого, жизнь,

Каясь, начал листа,

Под ковшом самой доброй

Из рода медведиц.

Но звенит пустота

Про года за «полета»,

Да про козни

По-зимнему злых гололедиц

Да про то, как не спросят

В царство грешных пароль,

У того, чей удел

С долей выпавшей сжиться…

И уступит семёрке

На «мизере» король,[3]

А насмешливый снег

Будет в вальсе кружиться…

Кровью ратников вскормлены

Стяги побед,

Исподлобья, предательски,

Горечь на лицах…

Марса грозного время,

Войн развязанных бред.

Неужели весь этот

Кошмар повторится?

Повторится сообщником,

Сшившей саван беды,

Торжеством оглуплённых,

Марширующих строем.

У подножья от пороха

Чёрной гряды,

Монумента не выигравшим

Битвы героям…

В судьбу-иголку нитку-жизнь вдевая,

Паломникам оставь песок пустынь!

И предречёт неспешность вековая

Час торжества поруганных святынь.

Став летописцем сказанного слова,

Проникнувшись нетленной правдой книг,

Испей по капле горький мёд земного,

Что дарит нам познания родник!

Как воды с гор,

Прольётся вдохновенье,

Совсем не хитрый

Сочинив сюжет.

Пока в цейтноте

Ветра дуновенье,

И нет милей

Рубахи без манжет…

Сюжет про козни

Жизненного круга,

Последний путь,

Который недалёк,

Про тех, кому милее

Баха фуга,

Чем найденный

В подъезде кошелёк…

Про тех, кто чувств

Наивность почитает,

Готов согнать

С лица планеты тень.

Кто любит помечтать,

И кто мечтает,

Чтоб дольше века

Каждый длился день!

Падёт на голову мою расплаты день,

И голосом судьи Всевышний спросит:

«Что сделал ты, презренный, для людей,

Какое семя в почву жизни бросил?».

Задумаюсь с ответом – жил, как все,

Сначала был отцом, случилось – дедом,

Крутился, словно белка в колесе,

Любил «сто грамм» под кильку за обедом.

А что ещё… Не гневайся, Судья,

О степенях и званиях не будем.

Скорей всего, немного сделал я,

Но всё, что сделал, завещаю людям!

По лестнице надежд, ведущей в небеса,

Взбираешься с трудом, пеняя на усталость.

Из преисподней как бы голоса,

Не зря напомнят, что с иными сталось…

Про заповеди мудрые (увы,

Их от тебя далёко совершенство!),

Раз в книге жизни не нашёл главы

О сущности духовного блаженства.

Как не крути – Судьи порядок строг,

И не созвучен фанфаронству века…

А ты небес стремишься на порог

С сумой проблем земного человека!

Морщинятся думы —

Дней прожитых след,

Ему и сарказм,

И угрюмый привет.

Стеной отчужденья,

Кормой на мели,

От тех, кто с рожденья

Был «пупом земли».

Кто путать привык

С эпилогом пролог…

Тупая беспечность

Плевком в потолок!

Ты словно услышишь

В напеве стиха,

Под сводами

Тёплого лета

В ночи,

Когда звёздная поступь тиха

В пуантах

Солистки балета.

Восторги души

Без конца и начал.

Пусть царствует

Лето беспечно!

Листвою деревьев

Кому-то шепча,

Про жизнь – ту,

Которая вечна…

Зри в корень, говорят.

Не вижу проку.

И вряд ли в этом

Есть какой-то прок.

Я року благодарен,

Только року

За мне, слепцу,

Преподанный урок.

А в корень, без сомненья,

Зрить не стыдно,

Хоть проку в этом нету,

Как пить дать.

Зачем глазеть на то,

Чего не видно,

Как собственного

Зада не видать!?

Год от года тесней ветеранов ряды

На Великой Победы параде.

Всё тесней, но война оставляет следы

В коленкоровой общей тетради…

Город замерший спит, переулки тихи,

А она словно током по нервам!

И, отбросив усталость, читаешь стихи,

Что отец написал в сорок первом…

Фронтовой визави – клетка чистых страниц

В передышек коротких мгновенья.

Вся суровая быль, без конца и границ,

И лирических строк откровенье…

Про причёски «под ноль», про шинели до пят,

Вместо старых, кургузых пальтишек…

Про любовь и весну, и задумчивый взгляд

Не целованных русских мальчишек.

В такой день, в каком-то там году,

Латынь права – куда от смерти деться?

Без всякой помпы в мир иной уйду

С земли, которой продолжать вертеться.

И будут ввысь тянуться тополя,

Дворцы, гордясь, хранить лепнин убранство.

И Высший Разум, не отдав руля,

Просторов звёздных бороздить пространство.

И где-то в доме не зажгут огня,

И, может быть, за пять секунд до взлёта,

Зачем, не знаю, вспомнит про меня,

Пускаясь в путь, неведомый мне кто-то…

Не жалейте меня,

Нате, рвите на части!

Чтоб судьбе не родня,

Цену знал вашей власти.

Чтоб в разладе с молвой,

Настоящий, не мнимый,

Я стелился листвой,

Волей ветра гонимой.

Не теряйте ни дня —

Кто ж всевластье осудит?

Ничего за меня,

За изгоя, не будет.

Дуло, пуля, висок,

Честь сегодня не в чЕсти.

Не напоишь песок

Каплей пролитой мести.

Да сочтёт обыватель

Пересуды пустыми

Про загадочный выстрел

В безмолвной пустыне…

Безрадостно с прошлым свиданье,

В урочище хлипких кустов

Наткнёшься на странное здание,

Точь-в-точь корабельный остов.

Забвеньем зияют глазницы

Облупленных комнат-кают,

А то, что смогло сохраниться,

В бомжей превратилось приют.

Ты скажешь – одна из историй,

Где небыль за быль выдают!

Нет, раньше здесь был санаторий:

Врачи, библиотека, уют…

Путёвка щадила карманы,

Стоялось легко на весах.

Какие крутились романы

В просторных его корпусах!

Страну перестроили живо,

«Накрылся» злосчастный «совок».

И идолом стала нажива,

Трудящимся в душу плевок.

О днях сокрушаться ль крылатых,

С досады действительность пнуть?

Пустое искать виноватых,

Когда то, чем жил, не вернуть…

Куда течёт река неведомой судьбы,

К вратам каких Голгоф ведут пути-дороги?

Что им до нас, что наши им мольбы,

Гостям незваным на чужом пороге…

Ты только лишь всего статист в массовке вечной,

Храм Мельпомены пуст, потух над рампой свет.

Крадётся зверем ночь, звезды чураясь встречной,

И сладко спит с зарёй обнявшийся рассвет…

Но стоит ли страдать, с мольбой вздымая руки,

Когда родник страстей не вычерпан до дна,

Когда огнём душа, назло досужей скуке,

И взгляда женских глаз смущает глубина!

Бредут, спотыкаясь,

По праху истлевших иллюзий,

Гонцы отрешённости

В прошлое канувших лет.

Тропою героев,

Баталий, смертей и контузий,

Где пращуров тени,

Блистая шитьём эполет.

Чужая харизма,

Темна, как за пазухой камень,

Насилует вечность,

Скривив силиконовый рот.

И время ушедшее

С грустью разводит руками

И ищет случайный

В пучине забвения брод…

Кто прячет след отчаянья в очах,

Того заботой обойдёт Всевышний!

Ну что ж, бывает, что цветок зачах,

Что ты в делах амурных третий лишний.

Плевки судьбы – им явно нет конца,

На всех и вся с обидой смотришь косо.

Не мудрено – сосед, хлебнув винца,

Забыл, бездельник, птицам бросить просо.

Взгляни в лицо весне, не поленись,

Став оптимистом, шумом дня влекомым.

И незнакомым людям улыбнись

Улыбкой доброй как своим знакомым!

Есть в отчуждённости свой потаённый смысл,

Он, громового не страшась раската,

Самозабвенно искушает мысль

От вздоха первого до скорбных дней заката…

Античных зову следуя литавр,

Спешит толпа с поклоном к Парфенону.

А вот брат во Христе – Крещёный Мавр —

На брачном ложе душит Дездемону…

Куда, зачем, коль ноги топчут тлен

Невежд и гениев, в реестр судьбы включённых?

И будет день, и неизбежный плен,

И исповедь на тленье обречённых…

Зачем впотьмах искать ключи от счастья,

Взывать к щедротам сумрачного дня?

Нам перст судьбы не задолжал участья,

Нам, кто друг другу во Христе родня.

Мудрей, познав истоки размышлений,

Став летописцем собственной души,

Доверить тлен никчёмных сожалений

Устам безмолвным гробовой тиши.

За счастьем гнаться – не моя забота,

Но коль наступит срок ответ держать.

Оно со мной, пока могу кого-то

В водовороте жизни поддержать!

Вздымались упрямые горы

Стеной, в ледяном полусне.

И путник настой мандрагоры[5]

Готовил на чадном огне…

Что козни ему непогоды,

Взор грозный ущелий-темниц?

Осколки кремнистой породы

Там глыбами падали ниц…

Вот смежила мгла свои веки,

Теплом согревало питьё…

И пенились горные реки,

Хмельное, суля, забытьё.

Раздумий бесконечных череда,

Грядущего и прошлого слиянье.

Что утаят от Страшного Суда

Уста немые в муках покаянья?

Всему, чем жил, как дань, отдав поклон,

Пополним свиту подданных Аида.

А кто построит новый Вавилон,

Кто воскресит Сады Семирамиды?

Поймав случайно тусклый блеск луны

Жестяной кружкой в бдении одиноком,

Зачем топтать следы былой вины

И в доску пьяным думать о высоком?

Мне говорил отец,

Тая усмешку,

На мой, на тощий,

Бросив взгляд, живот:

«Ты, брат, мужчиной

Становись, не мешкай,

А будут кости —

Мясо нарастёт!».

И я не мешкал,

Вняв здоровой злости,

На легендарных

Землях целины,

Чтоб в выцветшей ветровке,

Не в «Лакосте»,

Ни перед кем

Не чувствовать вины.

Точить не думал

От безделья лясы

И хоть ни разу

Не мелькнул в вестях,

Вполне прилично

Нарастало мясо

На трудовых,

Как весь наш род, костях.

Я понял до конца

Отца слова.

К судьбе «по дружбе»

Не приходят в гости!

Да только вот

Седеет голова,

И ломота с утра

Тревожит кости…

Танцуют блики вещего огня

В кругу теней туземных ритмов танцы.

Густеет мрак, и на исходе дня

Из под пера пиита льются стансы…

Как тягостно явленье темноты,

Бессмысленность конца и ложь начала,

Когда за всё в ответе только ты,

Да верный бриг, вздремнувший у причала!

Сомкнулось время с колдовством огня,

А в пустоте, трёхмерной, коридора

Апофеозом меркнущего дня

Чеканный шаг и шпага командора.

Под громыханье якорных цепей, прибоев шум,

Чем так волнует море,

Вина скитаний с ним до дна испей

На брудершафт, в тени густых магнолий!

Я стелился опавшей листвой по траве,

Лился с неба дождями ненастья,

Откровенно смеясь в спину праздной молве

О всегдашнем любимчике счастья…

Но как поздней весной отцветает сирень,

Вечно юная, словно невеста,

Я, рождённый в судьбою назначенный день,

Слеплен был из особого теста…

И топча бренной жизни казённый настил,

Раздразнив воображенье больное,

Слишком часто мечтал, слишком сильно грустил,

Слишком верил во что-то иное.