В 1932 году был направлен на курсы усовершенствования при Центральной школе ОГПУ и, окончив их, попал в отдел кадров ОГПУ – НКВД СССР. Заковский, «как пролетарий пролетарию» и назначенцу Москвы, доверял Рогову. Помимо отдела кадров УНКВД он возглавлял Ленинградскую межкраевую школу ГУГБ НКВД и был начальником 1-го отдела УГБ УНКВД, охраняя жизнь А.А. Жданова и прочих первых лиц области[69].

В течение всего 1935 года аппарат Управления НКВД укреплялся чекистами, прибывшими из Азово-Черноморского, Западно-Сибирского и Средне-Волжского края и Курской области. Заковский, проводя серию кадровых замен, тем не менее, не стал устраивать масштабной «чистки» аппарата. Ленинград, конечно, покинул ряд чекистов. Так убрали личного приятеля Медведя, начальника отдела кадров УНКВД В.Ф. Поличкевича, оставил свой пост и заместитель начальника УПВО УНКВД А.Т. Янушкевич (заместитель Фомина). Но эти отставки трудно назвать расправой, скорее всего – это почетная ссылка. В том же 1935 году Поличкевич возглавил отдел кадров УНКВД по Крымской АССР, а Янушкевич стал заместителем начальника УПВО НКВД ЗСФСР.

Декабрьские события 1934 года легли пятном на ленинградских чекистов, но не стали основанием для рассылки их по разным «медвежьим углам» (как это было в 1949 году после знаменитого «ленинградского дела»). Несколько сотрудников Управления в середине 1935 года даже оказались на руководящей работе в центральном аппарате Наркомвнудела. Так, бывший заместитель начальника СПО УГБ УНКВД А.Р. Стромин-Строев стал начальником 6-го отделения СПО ГУГБ НКВД СССР, а его коллега по Ленинграду, бывший начальник 4-го отделения СПО УГБ УНКВД Л.В. Коган занял пост заместителя начальника 4-го отделения СПО ГУГБ НКВД СССР. На работу в аппарат СПО ГУГБ НКВД СССР перешел также и бывший сотрудник УНКВД ЛО Г.Н. Лулов. Помощником начальника Транспортного отдела ГУГБ НКВД стал бывший начальник ТО УГБ УНКВД Я.Е. Перельмутр. Эти перемещения прошли, несомненно, не без участия Заковского. Он дал положительные характеристики на чекистов, переводимых на работу в столицу, несмотря на то, что они и работали в Ленинграде в годы «правления» Медведя.

Убийство Кирова могло быть случайным, но не случайной, а планомерно задуманной и проведенной стала реакция на трагедию 1-го декабря 1934 года. Операция возмездия была оформлена решением на объединенном заседании обкома и горкома партии 31 января 1935 года и была направлена против членов ленинградской «зиновьевско-троцкистской организации». Планировалось провести «откомандирование» с 5 по 15 февраля всех «оппозиционеров» с семьями в отдаленные районы СССР. Однако к 20 февраля результаты операции оказались более чем скромными: было выслано 446 семей «оппозиционеров» (всего 1117 человек). Такой «семипудовый пшик» показал, что по существующим в УНКВД учетным материалам «оппозиционеров» впечатляющих масштабов операции добиться невозможно. Операцию решено было продлить на неопределенное время «…до полного разгрома зиновьевско-троцкистской организации».

О том, что эта операция ленинградских чекистов не станет масштабной, заявлял и сам Сталин. Прибыв в Ленинград в декабре 1934 года, он потребовал ознакомить его со всеми «…имевшимися в разработке оперативными материалами на антисоветские группы, оппозиционные организации, отдельных лиц». Просмотрев документы, Сталин (по воспоминаниям Ф.Т. Фомина) заявил: «Плохо у вас поставлен учет, хотели стрельнуть у вас, а на картотеке всего значится 13 человек по подозрению в терроре и некого даже стрелять»[70]. За эту неудачу в Управлении НКВД решили отыграться на т.н. бывших людях – бывших дворянах, торговцах, фабрикантах, домовладельцах, чиновниках, офицерах, священнослужителях и членах их семей, проживавших в Ленинграде. Многие из них тихо доживали свой век, находясь в жалком социальном и материальном положении, и никакой реальной угрозы для власти не представляли. Однако в материалах УНКВД «бывшие» стали неким скрытым «контрреволюционным резервом, могущим быть использованным троцкистско-зиновьевской оппозицией в ее «терроре». По мнению Заковского, многие из «бывших людей» якобы основную «…ставку делали на молодежь… способную на осуществление террористических актов». Теперь старые «контрреволюционные элементы» выступали в роли неких «воспитателей» подрастающего поколения, прививая этому поколению «…острую ненависть к руководителям партии и правительства и внушая необходимость активной борьбы путем применения террора»[71].

При проведении операции «Бывшие люди» новый начальник Управления развил столь активную деятельность, что его пыталось остановить даже руководство НКВД. Предложенные Заковским (и уже одобренные местным партийным руководством) планы «очистки» города Ягода считал крайне опасными. Нарком внутренних дел считал, что такие масштабные репрессивные меры лишь «…без нужды [могут] дать пищу для зарубежной клеветнической кампании в прессе против Советского Союза»[72].

В НКВД предложили внести в планы «очистки» города некоторые изменения: а) арестовывать лишь тех, на кого имеются материалы о контрреволюционной работе (документы о чуждом социальном происхождении в ход уже не шли); б) выслать из Ленинграда только семьи, в составе которых были расстреляны члены семейств; в) и главное, Ягода предлагал провести «…эти мероприятия в кратчайший срок, но не одновременно, а растянув их на два-три месяца». В Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрели предложения Ягоды, и Сталин вынес решение, написав на записке наркома – «В архив»[73]. Таким образом, Заковскому со стороны высших инстанций был дан полный карт-бланш.

На операцию отводился месяц (28 февраля – 27 марта 1935 года) и был создан оперативный штаб, куда вошли Н.Е. Шапиро-Дайховский, Н.Г. Николаев-Журид, Г.А. Лупекин, М.С. Алехин и другие. Для выявления «бывших» мобилизовали всю агентурную и осведомительную сеть органов госбезопасности и милиции. Перед сотрудниками УНКВД ставилась задача – «…активизировать все имеющиеся агентурные разработки и даже зацепки по ним». Помимо учетных материалов с целью большего «охвата», чекисты стали изучать архивы дореволюционных ведомств, адресные и телефонные книги, изданные до 1917 года[74].

Ежедневно по прямому проводу руководство УНКВД (в основном Н.Г. Николаев-Журид) докладывало в Москву о результатах массовой операции. Вот лишь небольшая выдержка из такого телеграфного сообщения: «С 27-го по 28-е февраля и с 28-го на 1-е марта с.г. проведены операции по бывшим людям Ленинграда. Арестовано 330 человек, из них: бывших князей – 21, бывших баронов – 32, бывших графов – 9,…бывших банкиров, крупных купцов – 17…Обысками изъято: незаконно хранившиеся огнестрельное оружие – 44 единицы, боевых патронов – 410, экземпляры монархической литературы, царские портреты, ордена, офицерское обмундирование. Изъяты ценности. В результате следствия 42 человека переданы в оперативные отделы для углубленной проработки. Первичные данные следствия дали ряд перспективных заявок вскрытия к.-р. шпионских дел…»[75].

По личному указанию Сталина эти спецсводки рассылали для ознакомления всем членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК, членам бюро Комиссий партийного и советского контроля, всем начальникам областных УНКВД, секретарям обкомов ВКП(б), прокурору СССР.

Активность Заковского в период массовой операции 1935 года пытался оспорить даже прокурор СССР А.Я. Вышинский. Прокуратуру страны завалили жалобами на незаконные действия органов НКВД в Ленинграде, и главный законник СССР был вынужден реагировать. Он при поддержке Ягоды сумел добиться того, что Ленинградская областная прокуратура (правда, лишь с 15 марта 1935 года) приступила к осуществлению надзора за операцией «по очистке города». Уже по итогам операции Прокуратура СССР в лице Вышинского, вынесла свое резюме: «При вполне удовлетворительном в целом проведении операции… последняя выявила ряд грубых ошибок и промахов, объясняющихся главным образом спешностью, краткосрочностью и массовостью»[76].

За месяц из «города трех революций» было выслано около 11 тысяч «бывших» и членов их семей. Особая тройка при УНКВД осудила 4692 человека, причем 4393 человека по 1-й категории (расстрел) и 299 человек – по 2-й категории (заключение). Каждого из арестованных пытались связать с другими, представить членом очередной «террористической группы», что и позволяло без излишних формальностей выносить смертный приговор. Так, на свет появились многочисленные «организации бывших»: «Фашистская террористическая группа бывших правоведов», «Террористическая группа бывших офицеров», «Террористическая группа бывших дворян», «Шпионско-террористическая группа из бывших офицеров и лицеистов»…[77].

В конце марта – середине апреля 1935 года наступил черед других районов Севера-Запада: началась «очистка» от «кулацкого и антисоветского элемента» пограничной полосы Ленинградской области и Карельской АССР. Чистке подверглась 22-километровая полоса вдоль государственной границы СССР. Выселялись жители семи приграничных районов. Чекистам активно помогали «тройки» состоявшие из секретаря РК партии, председателя райисполкома и представителя местного РО НКВД. Всем выселяемым разрешалось брать двухмесячный запас продовольствия, одежду, обувь, хозяйственный инвентарь, домашнее имущество. Правда, подобный «либерализм» был ограничен лишь 30 пудами общего веса на каждую выселяемую семью. Скот и имущество, признанное «кулацким», конфисковывалось представителями властей. Главными жертвами этой «зачистки» стали «кулаки» и лица без определенных занятий, высланные в дальние районы страны в количестве 5100 семей (22 500 человек)[78].

Активность руководства Ленинградского УНКВД подхлестнула и карельских чекистов. Как отмечают современные исследователи, с 1935 года Карельская АССР стала жить под флагом «борьбы со шпионами». Начались аресты среди местной партийно-советской номенклатуры. Был арестован нарком легкой промышленности Карелии А.А. Усениус (оказался «шведским шпионом»), чуть позднее чекисты взяли «финского шпиона», председателя республиканского Радиокомитета О.Г. Вильми. В Москву (лично Сталину) руководство Управления НКВД по Ленинградской области (как главный куратор карельских чекистов) докладывало, что в автономной республике была ликвидирована контрреволюционная группа бывших руководителей и членов финской компартии, ставившая своей целью активную борьбу с нынешним руководством финской компартии вплоть до применения террора по примеру совершенного террористического акта над руководством ЦК финской КП в 1920 году в Ленинграде[79].

Похоже, что никто в УНКВД, да и сам Заковский, не ожидал, какого напряжения сил потребует проведение таких масштабных операций. Ведь каждого подозреваемого нужно было «вычислить», оформить документы на арест, арестовать, провести обыск, отвезти в тюрьму, мыть, кормить, допросить, уличить, осудить и привести приговор в исполнение, после чего – захоронить… Хотя к проведению операций были привлечены силы и милиции, и погранохраны, репрессивная машина работала с трудом. Уже 28 февраля 1935 года Заковский направляет записку в обком «О мобилизации чекистского запаса на временную работу в УНКВД ЛО», 19 апреля – «О работниках для УНКВД ЛО», 25 мая – «О направлении в распоряжение УНКВД ЛО шестидесяти работников на сорок пять дней», 5 июля – «О мобилизации сотрудников в распоряжение УНКВД ЛО», 14 августа – «О направлении в распоряжение УНКВД ЛО пятнадцати работников на сорок пять дней» и т.д.

В августе 1935 года на высшем уровне было принято радикальное решение проблемы, о чем свидетельствует записка Заковского «Об организации межобластной школы НКВД по подготовке оперативных работников». Школу ГУГБ НКВД в Ленинграде открыли в октябре 1935 года, и ее начальником стал Ф.В. Рогов, начальник отдела кадров УНКВД ЛО[80].

Не раз отмечаемая энергия Заковского, действительно, была неистощима. Помимо массовых операций в городе и области, он просит санкции властей на все новые и новые репрессивные кампании, посылает записки в обком – «О засоренности Ленинградского гидрологического института», «О преступной деятельности частников и работников некоторых государственных и кооперативных предприятий и организаций», «Предложения о порядке проведения в жизнь постановления ЦК ВКП(б) от 13 марта 1935 года о судах над грабителями» и т.д.

Помня о декабрьских событиях 1934 года, Заковский не забывал и о личной безопасности первых лиц города и области. Особенно он пекся о безопасности кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома партии А.А. Жданова. В конце 1935 года местные чекисты сумели «…предотвратить теракт против тов. Жданова». Ими была вскрыта контрреволюционная террористическая группа, состоящая из т.н. бывших людей – Толмачева (дворянин, бывший офицер лейб-гвардейского полка), Грачева (дворянин, сын владельца ювелирной фирмы) и Нужина (крестьянин-кулак). Эти «террористы» вели подготовку террористического акта против Жданова. По материалам следствия эти «подготовительные действия» выразились: 1) в обсуждении плана теракта, 2) в ознакомлении с маршрутом движения автомашины Жданова, 3) в приготовлении оружия. Позднее Заковский еще несколько раз сообщал об успешном разоблачении «террористических групп и организаций», замышлявших смертоубийство Жданова.

Не отставали от своего руководителя и другие чекисты. Особенно старался Шапиро-Дайховский, возглавивший Особый отдел. Ходатайствуя за него о награждении вторым знаком Почетного чекиста, Заковский доносил в Москву, что отделом за 1935 год «…вскрыт и ликвидирован целый ряд крупных террористических и шпионских дел и контрреволюционных организаций: фашистская национал-социалистическая организация молодежи г. Ленинграда, белогвардейская террористическая организация, связанная с руководством РОВСа в Париже и возглавлявшаяся бывшим гвардейским офицером, сыном генерала – Мордвиновым, контрреволюционная террористическая организация, именующая себя «Боевым коммунистическим союзом» и имевшая филиалы на Украине и БВО, террористическая группа, созданная эмиссаром РОВСа Соколовым П.С., …контрреволюционная зиновьевско-троцкистская организация, связанная с зиновьевским подпольем в Ленинграде, армейскими частями в Белоруссии и Калининской области, – всего ликвидировано контрреволюционных террористических, повстанческих, диверсионных и фашистских организаций – тринадцать и контрреволюционных террористических групп – 136». Кроме того, усилиями Особого отдела «…вскрыты и ликвидированы резидентуры японской разведки, корейская националистическая организация, именовавшая себя «Эм-Эль-Дан», польская шпионско-диверсионная резидентура, польские контрреволюционные националистические организации, резидентуры латвийской, эстонской и финской разведок – 56 резидентур иностранных разведок»[81].

В ноябре 1935 года, когда были введены персональные специальные звания работникам ГУГБ НКВД, Заковский был удостоен звания комиссара госбезопасности 1-го ранга (это спецзвание соответствовало воинскому званию – генерал армии). Надо сказать, что это спецзвание Леонид Михайлович получил лишь благодаря Сталину. В первоначальном проекте, составленном руководством НКВД и представленном на утверждение в Политбюро ЦК Заковского видели лишь в звании комиссара госбезопасности 2-го ранга. Но в дело вмешался Сталин и в итоге руководитель Ленинградского УНКВД удостоился звания комиссара ГБ 1-го ранга. Заковский оказался не одинок, вождь народов также исправил звание у Г.Г. Ягоды (тот получил генерального комиссара ГБ) и Р.А. Пилляра. Последнего вождь народов дополнительно включил в список, присвоив ему звание комиссара госбезопасности 2-го ранга[82].

В феврале 1936 года советское руководство в очередной раз отметило деятельность Заковского. Как командующий пограничными войсками НКВД Ленинградского округа, он был награжден орденом Красной Звезды. Вместе с руководителем ленинградских чекистов награды получили 30 пограничников (в том числе начальник УПВО УНКВД комбриг А.А. Ковалев). Орден Красного Знамени присвоили и Сестрорецкому пограничному отряду НКВД.

На протяжении 1935—1936 гг. руководящий состав УНКВД продолжал пополняться «знакомыми лицами». Так, начальником ЭКО стал М.А. Волков-Вайнер, заместителем начальника УНКВД (вместо уехавшего в Москву Николаева-Журида) был назначен В.Н. Гарин, а начальником УНКВД по Карельской АССР, оперативно подчиненного Заковскому, стал капитан госбезопасности К.Я. Тениссон.

Отставку Ягоды и приход нового наркома внутренних дел Н.И. Ежова Заковский и его аппарат приняли с энтузиазмом. Сам Заковский был вызван на февральско-мартовский (1937 г.) пленум ЦК ВКП(б), где решалась судьба злосчастного «отставника», и обрушил на его голову жестокие обвинения. Главными его пунктами были: развал Ягодой работы ГУГБ, отсутствие работы с агентурой и следствием и порочная кадровая политика – «подбор своих людей», склоки и интриги внутри чекистского ведомства. Касаясь вопроса работы органов НКВД на местах, Заковский обвинил Ягоду в покровительстве двум, опальным к тому времени, чекистам – Н.Н. Алексееву и Г.П. Матсону.

Николай Николаевич Алексеев – это тот самый бывший заведующий организационным отделом Одесского губкома партии, знакомый Заковского по Одессе. Бывший крупный деятель партии левых эсеров, Алексеев сделал в ВЧК-ОГПУ-НКВД блестящую карьеру, несколько лет был на руководящей работе в центральном аппарате, а в апреле 1932 года «принял дела» у Заковского как полпред ОГПУ по Западно-Сибирскому краю. В январе 1935 года Алексеев был снят с должности начальника УНКВД по ЗСК и переведен на работу в ГУЛАГ. Видимо, после убийства Кирова бывших видных эсеров старались уже не держать на ответственной руководящей работе в ГУГБ НКВД. Теперь, в марте 1937 года, когда уже прошли судебные процессы в Новосибирске и в Москве, где фигурировали «вредители» из горной промышленности Кузбасса, Заковский приписал исключительно Алексееву развал работы сибирских чекистов, якобы проморгавших вражеское подполье.

Другой чекист, Герман Петрович Матсон, латыш по происхождению, служил в органах с 1918 года. В разное время он возглавлял Псковскую и Тульскую губернские ЧК, затем был полпредом ОГПУ по Уралу и по Средней Азии. Будучи полпредом ОГПУ по Белоруссии, он позволил себе излишества в обустройстве собственного быта и в апреле 1932 года был сменен в Минске Заковским. В январе 1935 года, работая начальником отдела мест заключения ГУЛАГа, Матсон сказал что-то неосторожное и получил от КПК при ЦК ВКП(б) строгий выговор «за ведение антипартийных разговоров» и запрещение в течение двух лет занимать руководящие партийные и советские должности. На момент пленума 1937 года он находился на хозяйственной работе в строительном комбинате «Главзолото» в Сибири[83].

Таким образом, лишний раз пнув Алексеева и Матсона, Заковский ничем не рисковал, а действовал в соответствии с правилом «падающего – подтолкни». Кроме того, он публично демонстрировал на пленуме свою «высокую принципиальность коммуниста» и проницательность профессионального чекиста. Упомянул Заковский и о том, что Ягода никак не реагировал на его донесения о вредительстве в военной промышленности Ленинграда – «…и по торпеде, и по артиллерии, и по танкам», но об этом мы подробнее расскажем ниже…

Вообще самые жестокие обвинения в адрес Ягоды прозвучали со стороны бывшего чекиста, секретаря Азово-Черноморского крайкома партии Евдокимова и Заковского. Они топили Ягоду еще и в расчете на то, что помимо него, слетят его люди в центральном аппарате НКВД, а на освободившиеся места им удастся посадить своих ставленников. Эти расчеты вполне оправдались: результаты работы Заковского в Ленинграде и выступление на пленуме произвели должное впечатление и на партийное руководство страны, и на нового наркома Ежова. Результатом стало быстрое продвижение по службе «выпестованных» Заковским его сослуживцев по Сибири, Белоруссии и Ленинграду, которые с весны 1937 года стали назначаться руководителями центральных, республиканских, краевых и областных органов НКВД страны. Новый начальник Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР Н. Г. Николаев-Журид в апреле 1937 года перевел к себе на работу А.К. Залпетера и начальника УРКМ по Ленинградской области С.Г. Жупахина. Тогда же М.А. Волков-Вайнер уехал в Москву и возглавил Транспортный отдел ГУГБ. Настоящим «пожарным» Ежова стал и Г.А. Лупекин, руководивший в 1937—1938 гг. органами НКВД Башкирии, Восточно-Сибирского края, Иркутской и Ростовской областей.

Между тем сам Заковский оставался в Ленинграде. Ему предстояло проводить здесь все массовые операции лета–осени 1937 года. Но еще до их начала, в июне – июле, словно для придания чекистам необходимого «куража» были проведены обильные награждения: орденами Ленина наградили Заковского, Лупекина, Волкова-Вайнера, Залпетера, Шапиро-Дайховского, Коркина, Николаева-Журида.

В Ленинграде и области только по одной операции «по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» (приказ НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г.) «предстояло расстрелять 4 тысячи человек и сослать в лагеря до десяти тысяч». Указанные НКВД СССР «лимиты» жертв было необходимо ликвидировать за четыре месяца (август – декабрь) 1937 года.

В течение всего 1937 года Заковский и его команда занимались и чисткой аппарата Управления НКВД области. Масштабных репрессий среди чекистов, таких как на Украине или на Дальнем Востоке, в «городе трех революций» не было. Причина этого на виду: начальник областного УНКВД пользовался доверием у нового руководства Наркомвнудела, к тому же еще в 1935—1936 гг. он расставил на все ведущие посты своих соратников.

В водоворот репрессий 1937 года в первую очередь попали сотрудники УНКВД, так называемые представители враждебных национальных меньшинств – поляки, финны, эстонцы, немцы, польские евреи и т.д. Среди чекистов, арестованных при Заковском, оказались: бывший начальник ОК УНКВД (при Медведе) поляк В.Ф. Поличкевич, начальник Всеволжского РО НКВД финн С.Ф. Вейколайнен, сотрудники 3-го отдела УГБ УНКВД эстонцы, братья Э.Г. и А.Г. Аксель, поляки, заведующий фотолабораторией УНКВД Ф.К.Краевский и начальник отделения отдела резервов УНКВД А.Н. Дроздов, сотрудник 5-го отдела (ОО) УГБ УНКВД эстонец А.Ф. Пюви и другие. Среди «врагов народа» оказались и чекисты, русские по происхождению, – начальник морского отдела УПВО УНКВД К.М.Бабицкий, заместитель начальника Псковского окружного отдела НКВД С.И. Иванов, сотрудник ОО ГУГБ НКВД 19-го стрелкового корпуса Е.И. Королев.

3 сентября 1937 года арестовали начальника Музея истории УГБ УНКВД Е.А. Фортунатова. Вначале арест был произведен особоуполномоченным УНКВД «в дисциплинарном порядке». Поводом к таким действиям стали якобы распускаемые Фортунатовым провокационные слухи. 21 сентября 1937 года была получена и санкция на официальный арест старого чекиста по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьей 58-6 УК РСФСР (шпионаж)[84].

Е.А. Фортунатов,[85] старый член партии большевиков (с 1905 года), сумел раскопать историю, в которой был замешан один из руководящих сотрудников УНКВД М.И. Мигберт. Последний завербовал в агентурную сеть ОГПУ судового врача Бритнева. Доктор часто выезжал за кордон, где встречался со своими родственниками (проживавшими в Англии) и одновременно выполнял отдельные поручения советских органов госбезопасности. В дальнейшем этот секретный сотрудник ОГПУ был представлен Мигбертом (кстати, его непосредственным куратором) «английским шпионом». При этом чекист умолчал, что судовой врач Бритнев, находясь в Англии, выполнял его секретные поручения. Бритнева расстреляли, а Мигберт «за разоблачение агентурной сети английской разведки» был награжден боевым оружием (пистолетом Коровина) и повышен в должности[86].

Фортунатов пытался привлечь помощника начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Мигберта к ответственности. Но успеха не имел и стал поговаривать в кругу сотрудников УНКВД, что «Мигберт и Шапиро (Шапиро-Дайховский – М.Т, А.П.) из-за националистических побуждений задались целью погубить всех русских сотрудников». Обвинили Фортунатова и в шпионаже. Он, старый сотрудник Иностранного отдела (в 20-е годы Фортунатов работал резидентом ГПУ-ОГПУ в Китае, руководил дальневосточным сектором ИНО ОГПУ) оказался «…агентом разведывательного отдела японского Генерального штаба, а в 1936 году был завербован польским вице-консулом в Ленинграде Каршем для шпионской работы в пользу Польши», а также «…внедрил в секретный аппарат УНКВД шпионов и разведчиков». Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 4 января 1938 года Е.А. Фортунатов был осужден к вмн – расстрелу. 11 января 1938 года приговор привели в исполнение[87].

Под арестом оказались и бывший начальник ЭКО УГБ УНКВД ЛО (к тому моменту управляющий одного из трестов НКОП СССР) А.Л. Молочников и заместитель начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Я.П. Ржавский (в 1933—1936 гг. заместитель начальника ЭКО ПП – УГБ УНКВД ЛО). Они обвинялись в принадлежности «…к антисоветской заговорщической организации, готовившей свержение Советской власти и совершение террористических актов над руководством партии и Советского правительства»[88]. Главным свидетелем в деле Молочникова – Ржавского выступил бывший начальник ЭКУ ОГПУ – ЭКО ГУГБ НКВД Л.Г. Миронов. Под руководством последнего обвиняемые работали в аппарате Экономического управления ОГПУ: Молочников помощником начальника ЭКУ, а Ржавский начальником 1-го отделения. Миронова спешно доставили в Ленинград, где его допросы вели Заковский и Шапиро-Дайховский.

Деятельность руководства ЭКО ПП ОГПУ – УГБ УНКВД в Ленинграде пристально изучалась командой Заковского. Дело в том, что в конце 1936 года из Москвы поступило оперативное приказание: «Тщательно проверить все следственные дела о взрывах, авариях, пожарах… во всей системе народного хозяйства и транспорта в целях выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной деятельности троцкистов и вредителей, не выявленной в свое время органами…». Все стали изучать старые уголовные дела (главным образом разрабатываемые экономическими подразделениями органов госбезопасности) «…под углом выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной подоплеки». Тем более что значительная часть этих дел «…в свое время прошла в судах, как нарушение техники безопасности, халатность, бесхозяйственность»[89]. О ходе проводимой проверки Заковский требовал докладывать ему лично.

Вскоре на его стол легли донесения о том, что ряд аварий на оборонных предприятиях Ленинграда и области не являлись нарушениями техники безопасности, а носили диверсионно-вредительский характер. Так в 1934—1935 гг. на заводе № 52 в Колпине произошло несколько взрывов: 17 апреля 1934 года – взрыв в мастерской просевки порохового состава цеха дымных порохов, погибло шесть человек, двое получили сильнейшие ожоги, убытки составили 5 тысяч рублей; 13 мая 1935 года – взрыв в мастерской динамитного цеха, погибло шесть человек, убытки 18 тысяч рублей. Были взрывы на оборонных заводах и в августе 1935 года[90]. Прежнее руководство ЭКО УГБ УНКВД якобы представило эти аварии как результат нарушения техники безопасности. Сейчас же чекисты смотрели на события двухлетней давности иначе, видя в них исключительно диверсию и вредительство. К тому времени «подоспел» и арест Миронова, который уже на первых допросах в Москве зачислил Молочникова и Ржавского в число своих пособников. 2 сентября 1937 года по приговору выездной сессии ВК ВС СССР в г. Ленинграде А.Л. Молочников и Я.П. Ржавский были расстреляны.

Дело Молочникова – Ржавского оказалось настолько серьезным, что при отправке его в архив один из следователей (Мигберт) составил особое предписание начальнику 8-го (учетно-регистрационного) отдела УГБ УНКВД М.А. Егорову: «Прошу держать его (архивно-следственнное дело. – Прим. авт.) на особом учете, не выдавая на руки никому без санкции начальника УНКВД ЛО комиссара ГБ 1-го ранга Заковского»[91].

В 1937 году вновь всплыли декабрьские события 1934 года. 30 апреля 1934 года был арестован бывший начальник Оперативного отдела УГБ УНКВД А.А. Губин. В начале июня 1937 года он стал давать «признательные» показания: «После смерти Кирова Паукером при моем участии был убит Борисов с целью сокрытия следов убийства, так как Борисов являлся единственным свидетелем убийства Кирова». Губин назвал своих соучастников: бывших – начальника 1-го отделения оперода Хвиюзова, оперативного секретаря оперода Н.С. Максимова, сотрудников 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД Д.З. Малия и Н.И. Виноградова[92].

Два последних чекиста сопровождали личного охранника Кирова М.Борисова в его поездке в Смольный, на допрос к Сталину. Их уже арестовывали в декабре 1934 года. Тогда следствие, которым руководил начальник 3-го отделения ЭКО ГУГБ НКВД И.И. Черток, пришло к заключению, что причиной смерти охранника стал несчастный случай во время аварии автомобиля. Малия и Виноградова освободили, и они продолжали служить в органах НКВД.

В июле 1937 года Малия и Виноградова повторно обвинили в убийстве Борисова. Из показаний шофера Кузина (данных после допросов «с пристрастием») выходило: «Малий во время движения якобы вырвал у него рулевое управление, резко направил машину вправо, в результате чего произошло столкновение с домом и при этом Борисов погиб»[93]. Поначалу они отрицали эти показания, но через месяц оба заявили, что совершили это преступление по заданию контрреволюционной группы. Убрать Борисова им якобы поручил бывший начальник оперода УГБ УНКВД ЛО А.А. Губин. На судебном заседании Малий и Виноградов отказались от прежних показаний, заявив судьям: «Показания дали с целью сохранить собственную жизнь». В сентябре 1937 года их расстреляли. Тогда же был расстрелян еще один чекист, участник событий 1-го декабря 1934 года, бывший «прикрепленный» охранник Кирова (к моменту ареста начальник отделения механической связи УНКВД) Л.Ф. Буковский[94]. Его обвинили в «совершении террористического акта и в проведении антисоветской пропаганды». Ранее в августе 1937 года был приговорен к высшей мере социальной защиты и А.А. Губин.