Глава шестая

Сын

Их ребенок, а это был мальчик, горластый, крепенький, на три с половиной кило, родился в срок. Роды не были тяжелыми, хотя положенные для первого раза долгие мучительные часы совсем обессилили Асю: было уже все равно, кто у нее будет, мальчик или девочка, на кого похож, – лишь бы скорей появился на свет. В перерывах между схватками давала себе слово больше никогда не спать с мужем, раз из-за этого теперь так страдает, боялась, что не разродится, что с малышом что-то не так, ведь она уступала просьбам Саши, обещавшим быть осторожным и не навредить их малютке, почти до последнего дня. Конечно, как не уступать, когда даже свекровь будто бы между прочим рассказала, что одна молодая беременная жена потеряла так своего мужа, отказывая ему в близости, и тот ушел к другой.

Когда всё было позади, когда разрывавшая изнутри боль напоминала о себе лишь пульсирующими отзвуками, когда будто разбитое на миллионы частичек тело снова стало единым целым и обрело прежние очертания, и ему захотелось снова жить, Ася огляделась вокруг. Ее соседкой оказалась полная, с добрым круглым лицом и ямочками на щеках женщина лет тридцати, Раечка. Ася уже знала, что Рая родила настоящую великаншу – девочку на пять килограммов, и потому у мамочки разошлись кости таза. Она сказала, что роды у нее вторые, а старший ребенок, сын, учится в первом классе. Женщина почти не вставала со специальной жесткой кушетки, но не жаловалась, а лишь постанывала и кусала губы, меняя положение.

На кровати у окна лежала совсем маленькая, сухонькая, с сединой в волосах, женщина. Возраст ее было сложно определить: ей легко можно было дать и сорок и шестьдесят. Оказалось, что у женщины четверо детей и трое внуков, что ей сорок восемь и она была уверена, что дожила наконец до климакса. Однако этот «климакс» через несколько месяцев начал шевелиться и делать аборт стало поздно. Рая спросила: «Ну как же ты, Нина Ивановна, родив четверых, не поняла, что беременна?» А та, смущаясь, ответила: да как определить-то, если никогда в интересном положении не тошнило, а то, что немного поправилась, списала на возраст, все, мол, во время климакса поправляются. Потом добавила, улыбнувшись: «Да всё этот вредитель, чтоб ему неладно было. «Да ты что, мать, какие уж у нас дети…» – передразнила она, видимо, мужа. «Ох и стыдоба, у меня ж внуки, засмеют…»

Нине Ивановне покоя не давали посетители: в окошко их палаты, располагавшейся на первом этаже, скромно скреблись то сыновья, то невестки, то дочь с зятем, то младшая, школьница, прибегала, а то и сам «вредитель» навещал: такой же, как и жена, поджарый, небольшого росточка, улыбчивый голубоглазый мужичок. И все они с такой любовью смотрели на Нину Ивановну, называли ласково мамулечкой, справлялись о самочувствии, спрашивали, как она назовет малыша. «Да Витюшкой, как отца вашего, как же еще», – отмахивалась она, улыбаясь, и было видно, как гордится она своими детьми, дружными, работящими, да и мужа величает вредителем без злобы, любя.

Четвертой в их палате была совсем молоденькая, лет семнадцати, девчонка, Марина. Светленькая, с короткой мальчишечьей стрижкой, в большом, будто с чужого плеча махровом халате, она была похожа на нахохлившегося воробьишку-альбиноса, если такие в природе существуют. «Залетела» от одноклассника, – призналась «воробьишка» Асе, – а он, конечно, испугался, когда узнал. Хотела аборт сделать, но у меня резус крови отрицательный, оказывается. Мама сказала, потом может больше не быть детей. Вот и решили рожать». Увидев Асино удивление, почему «решили», уточнила: «Да мы с мамой вдвоем живем, отца я и не помню совсем, он ушел от нас, когда я маленькой была. Мама – моя самая лучшая подруга. Знаешь, какая она добрая!»

Анастасию тоже навещали ее родные: и мама дважды в день, и братья, и даже папа один раз, хотя ему нездоровилось. Свекровь приходила нечасто, говорила, что на работе аврал, не отпускают, а на вопрос, когда же приедет Саша, нехотя ответила: «Некогда ему, обмывает…»

На второй день принесли на кормление малыша. Ася высматривала среди свертков в разноцветных, выцветших от частой стирки пеленках своего, но они издали казались на одно лицо, только Раечкина богатырша выделялась – крупная, с трехмесячного ребенка. Аппетитом ее бог не обидел, хорошо, что у Раи было много молока, только кормила она лежа, садиться врачи пока не разрешали. У Марины тоже была девочка, такая же беленькая, как мама. И имя у нее уже было – Анечка. Молодая мама чуть не плакала: дочурка никак не хотела брать грудь, как Марина ни старалась. Нина Ивановна, у которой малыш, уже накормленный, спал, успокоила девушку: «Мариша, не плачь, тебе нельзя, молоко пропадет. Главное, чтобы оно было, а сосать твоя дочка научится. Давай-ка я тебе помогу». Ловко переложила ребенка к другой груди, показала, как надо взять ее рукой, и вложила сосок в крошечный ротик Анютки. И, о чудо, малышка, словно поняв, наконец, что нужно делать, торопливо зачмокала. Маринка с благодарностью посмотрела на Нину Ивановну. «Корми, корми дочку».

Асин ребенок маму не огорчил, сосок ухватил сразу, крепко и основательно. Анастасия от неожиданности даже ойкнула. Она придерживала грудь рукой, чтобы сыну было удобно, а сама рассматривала своего «птенчика». «Носик вроде мой, такой же вздернутый. А глаза папины, точно, хотя цвет какой-то непонятный. Говорят, он изменится еще. Сыночек, маленький мой! Красивый», – решила Ася.

Встречать из роддома приехали Асина мама, брат с женой и свекровь. Сашина мать тут же взяла инициативу в свои руки, торопясь к ожидающему их такси, а на слова сватьи, предложившей пожить Асеньке у них, пока ребенок совсем маленький, сказала: «Зачем же? У ребенка есть отец и бабушка». А на вопрос – а где, кстати, отец – недовольно ответила: на работе. Анастасия, надеявшаяся, что ее встретит муж, расстроилась. Ведь она не видела его с тех пор, как ее увезли в больницу. Отчего-то стало тревожно, и молодая мама почувствовала, как к груди прилило молоко, а малыш заворочался в голубом стеганом конверте. «Ну, поехали, поехали, счетчик тикает», – закруглила встречу свекровь и, не попрощавшись, повела невестку к машине.

Дома Асю ждали Маша с дочкой и спящий одетым на их кровати пьяный муж. Он лишь поднял голову и произнес: «А, это вы», – и тут же заснул снова. «Ну вот, сынок, это твой папа», – прошептала Анастасия.

Новоиспеченный папа, проспавшись, к ребенку, само собой подошел, рассмотрел его, но на руки не взял, боясь ненароком уронить. На этом его активный интерес к сыну на время иссяк. Маленький человечек, который то хотел есть, то мочил и пачкал сначала пеленки, потом ползунки, то болел, то путал день с ночью и бодрствовал, когда всем хотелось спать, – этот человеческий детеныш был ему мало понятен. Он не знал, как успокоить ребенка, когда тот плакал, как перепеленать, как приготовить смесь, когда малыш отказался от груди и стал «искусственником»… Он был уверен: все эти премудрости – для женщин, а он будет водиться с сыном, когда тот подрастет. Тогда он станет играть с ним в футбол, ходить на рыбалку, научит ездить на велосипеде…

Саше не хватало Аси, он даже «сердился» на сына, ревновал жену к нему – ведь почти всё ее время было занято им. Конечно, она уставала с малышом, но ведь ее не заставляли ночью работать, когда они ложились в постель. Разве ублажить мужа – это труд? Но Ася, с кругами под глазами от вечного недосыпания, похудевшая, спавшая вполглаза и всегда готовая вскочить к малышу, как только тот захнычет, искренне не понимала, как можно думать о сексе, когда ребенок капризничает или болеет, или просто не спит. Мужа такое невнимание обижало, он нередко приходил домой нетрезвым и уже не обременял себя поиском оправданий: выпил и выпил, значит, есть причина. И к Тане наведываться стал чаще прежнего, благо там не пилили, наливали рюмочку, а главное – не отказывали в любви телу.

Сын, Данечка, рос мальчиком болезненным: то одна хворь с ним приключалась, то другая – по больницам належались досыта. Мальчик и пошел поздно, и не говорил долго. Ася боялась задать себе вопрос: а не потому ли всё так, что зачат ребенок, возможно, когда его будущий отец был нетрезв. А даже если и не пьян был в тот момент, так уже выпивал. Ведь не проходит это бесследно, думала она, неужели их малыш унаследует тягу к хмелю от своего отца? И страшно становилось Анастасии от этих мыслей, не желала она своему ребенку такой судьбы. И если б умела, молилась бы со страстью и надеждой. Но не научили. Да и времена были другие – сплошного безверия.

Глава седьмая

Бездна

Ася, как это и происходит чаще всего, последней узнала о том, что у ее Саши есть любовница. Подруга Нина однажды рассказала, давно, мол, он к ней ходит, еще до свадьбы это у них началось. Как, ужаснулась Анастасия, но почему же тогда молчала, а еще подруга… Нина ответила: «Ась, да все они такие, кобелины проклятые, им одной бабы мало, это же порода у них такая. Гуляют с одной, а женятся и живут с другой». – «И твой гуляет, что ли?» – не могла поверить Ася. – «Нет, мой – исключение».

Первым порывом после того, как узнала, что муж ей изменяет, было уйти от него, забрав ребенка. Она даже собрала кое-что из своих и детских вещей на первое время, посадила сына в коляску и поехала к матери, которая, похоронив отца, умершего от инсульта полгода назад, жила одна. Бабушка, конечно, обрадовалась внуку, но его заплаканная мама ей не понравилась: «Что случилось, Асенька?» Дочь рассказала.

Реакция матери была неожиданной:

– Доченька, если бы я каждый раз уходила от мужа, узнавая о его новой интрижке, не было бы ни твоих братьев, ни тебя, ни нашей семьи.

Ася не верила своим ушам: как, папа, ее обожаемый папочка, изменял маме?

– Да, милая, да, у твоего отца время от времени бывали связи на стороне. Он же работал в школе, а там, сама знаешь, коллектив исключительно дамский, да одиноких среди них сколько. И каждой хотелось мужской ласки, сильного плеча хотя бы иногда. Вот папа твой и становился таким плечом.

Дочь всё больше и больше удивлялась:

– Мама, и ты, зная об этом, прощала ему?

Мама улыбнулась:

– Прощала, Асенька, куда ж было деваться. Вы у меня были, отца любили, как было оставить вас без него. Да и он вас никогда бы не бросил. А те женщины… Ну, не измены это были. То есть формально, да, он изменял мне с ними. Но то было страстью, телесной жаждой, если можно так сказать. А любил он всегда только меня, я это знаю. Он об этом мне все последние годы твердил, когда давно уже остепенился, и всё прощения просил. Да я простила его давным-давно.

«Вот это да, – думала Ася, – а мы ничего не знали. Родители никогда не выясняли отношений при нас. Казалось, всегда любили друг друга, заботились так трогательно, особенно как на пенсию вышли. Ну и ну, удивила мамуля».

А мать продолжала:

– Доченька, я знаю, что ты любишь мужа, да и он к тебе неравнодушен. У вас сын. Уйти ты от него можешь, конечно. И ребенка поднимем, пока я жива, да братья не оставят. Но это одна сторона. А как сможешь воспитать сына без отца, ведь он любит Данилку, да и тот к отцу тянется. Мальчишкам нужен отец, мужчина, пример в жизни. Ну, может, твой Саша не самый лучший пример, но он родной отец малышу. Да и с годами, может, повзрослеет, поймет, что у него есть главное – жена, сын, дом. А гулять – они почти все гуляют, но все равно возвращаются в семью. Так что не торопись, доченька, с решением. Подумай.

Тогда Анастасия вернулась к мужу. Шура приехал, повинился, божился, что капли больше в рот не возьмет и Таньку бросит. Испугался, что останется один, без Аси, которую любил, без потешного, так похожего на него сынишки. Да и мать с сестрой плешь бы проели, что профукал семью. Ася поверила, да и не смогла бы оторвать Даньку от отца, не отходил он от него, пока разговаривали, уже успел соскучиться по папке.

Первое время Шура вроде держался: действительно совсем не пил, все вечера проводил дома, возился с сынишкой после работы, спать укладывал. Откуда что взялось, не муж, а золото. И свекровь не могла нарадоваться, видно, перспектива остаться на старости лет одной с пьющим сыном да не видеть любимого внучка не грела. Если бы разбежались, думала она, неизвестно еще какую женщину привел бы в дом сын, а к Асе она уже привыкла, да и Данька как маковка – ну как с таким расстаться?!

Когда у Саши появилась возможность устроиться на работу в другом городе, где сразу предлагали жилье, правда, служебное, Анастасия, поразмыслив, посоветовавшись с матерью, согласилась. Очень хотелось жить своей семьей, отдельно от свекрови, чтобы не было лишних глаз и ушей. Да и друзей там не будет, с кем выпивать, мечтала она, и от любовницы подальше.

Переехали. Муж устроился по специальности, а вот жене пришлось пойти в садик воспитателем, туда же и сына взяли. Первое время ушло на привыкание к другому городу, климату, к своему углу, который хотелось обустроить по своему вкусу. Постепенно в квартире стало уютно, появилась необходимая мебель. Ася развела цветы в горшках, часто пекла и готовила что-нибудь вкусное, чтобы порадовать своих мужчин – мужа и сынишку – жизнь, казалось, начала налаживаться.

Года два-три жили спокойно и относительно дружно. Данечка уже пошел в первый класс, Ася даже стала подумывать о втором ребенке, ведь всё как у людей вроде, тьфу-тьфу, суеверно сплевывала она. Однако благополучие это разбилось об известие о внезапной смерти свекрови от рака, который был уже в четвертой стадии, когда его обнаружили. Сашу смерть матери надломила. После похорон вернулся из родного города со ставшей заметной сединой в темных волосах, придавленный утратой. Было ощущение, что внутри у него пустота, словно мать забрала с собой и часть его. Естественно, горе топить стал в стакане. Анастасия, как могла, старалась удержать мужа, но он, весь в своих переживаниях, не слышал ее, обвинял: жена не любила его мать, а мама была самой лучшей, и только она любила его по-настоящему. И пьяные слезы бежали по его небритым щекам.

Пил несколько дней, забыв о работе, жене, сыне, не помня себя.

Надо было спасать мужа от увольнения, и Асе пришлось умолять его начальство войти в положение, понять, какое несчастье у человека. Работнику посочувствовали, дни, что пропустил, оформили как отпуск за свой счет. Александр, наконец, взял себя в руки. С трудом, но вернулся к действительности. Однако в его жене с тех пор поселился страх, что он в любой момент снова сорвется, и причиной этому может стать куда менее серьезная, чем смерть близкого человека.

Действительно, Асины страхи словно материализовывались, и срывы стали происходить с пугающей частотой, и уже никакие уговоры простить ее мужа, дать еще один шанс не действовали на его начальство. Сначала штрафовали, лишали премии, объявляли выговоры, но потом всё же закончилось увольнением. Оно, кажется, отрезвило Сашу, он, побегав по организациям, нашел другую работу и благополучно трудился там без нареканий какое-то время. Но постепенно приноровился к новому коллективу, сошелся с мужиками, готовыми составить компанию. И опять запой, прогулы, наказание и увольнение.

Анастасия, не оставлявшая надежд справиться с их бедой, не отказывалась ни от каких способов – и кодирования, и лекарств. Готова была поверить и в бабушкины заговоры, и в экстрасенсов, в самого черта лысого – лишь бы это помогло. Но панацеи не находилось, и все старания сводились к выброшенным зазря нелишним деньгам, а омут затягивал мужа всё глубже и глубже. Уже и в вытрезвителе выпивоха был «своим» человеком, и «белочка» навестила – чего еще оставалось ждать?!

Саша, постепенно спиваясь, становился всё более безразличным к жизни. Ему было уже все равно, где жить, как, что есть или не есть вовсе. Он всё чаще погружался во внутренние сумбурные, настоянные на градусе, ощущения и выныривал из своего сумеречного сознания лишь для того, чтобы сходить на работу, когда она у него была, и за «добавить бы надо». Слезы и уговоры жены, ставшей совершенно чужим ему человеком, ее взгляд, в котором давно не было любви, а один лишь всегдашний укор, воспринимались как что-то раздражающее, от чего хотелось отмахнуться, вызывавшее в нем неприятие и отторжение. Зачем она здесь? Почему? Может, ошиблась дверью? И пацан смотрит волчонком, исподлобья, будто обвиняет в чем, не поговорит, батей не назовет. А ведь раньше любил…

Желание забыться, сбежать в мир туманных иллюзий заставляло искать денег на это «бегство». Так из дома стало «уходить» то, что можно было сбыть: ложки-вилки, кастрюли и даже «золотая» медаль Аси за окончание школы нашла своего покупателя… И главное, всегда подворачивались люди, готовые помочь «страждущему», – в киосках из-под полы в любое время суток продавалось дешевое пойло под названием «спирт», в аптеках – настойка боярышника да всяческие «насекомые» спирты, типа муравьиного, а кроме того, и бабушки «добрые» были тут как тут: кто десятку одалживал, а кто и «паленкой» приторговывал прямо из квартиры.