Ну что ж, богатые тоже люди, почти такие же, как и мы, подумала она. Он подошел, сел на соседний лежак и протянул ей красиво упакованные духи. Это были модные в этом сезоне “Sensi” от Армани. В благодарность за милое внимание Мура поцеловала его в щеку. От самого Сергея чудесно пахло свежестью мужского одеколона. Он заказал два мартини, и они сидели в этом прекрасном уголке, и пили. От жары и алкоголя Мурка размякла, и ей уже было лень куда-либо тащиться, но Сергей решительно встал, подал руку, и они вышли через парк, мимо мельницы Монтефиоре на жаркую шумную улицу.
      Под пальмами и соснами, мимо церкви на углу они дошли до Долины Духов, в «Ароме» выпили какао с шоколадным круассаном, после этого прогулялись по переулочкам с каменными стенами старинных арабских особнячков, перешли по заросшей сорняками тропинке через железнодорожные пути, оказались в Бакке и, не обращая внимание на сухой раскаленный зной, поблуждали между красивыми усадьбами и пышными садами, а потом вернулись обратно к парку и оттуда двинулись к шотландской церкви. А позже стояли на смотровой площадке и любовались видом Абу-Тора и панорамой Старого города, с православной колокольней и башней университета. Стало темно, и ходить уже совсем не было сил, и они поехали на такси в «Мецудат Давид» - Башню Давида, гостиницу, знаменитую своими чудными суши. И сидели напротив Яффских ворот и величавого заброшенного дворца хосписа «Сент-Винсент де-Поль», и пили саке. Сергей вел себя совершенным джентльменом - подавал руку на подъемах и спусках, внимательно слушал Муру, восхищался всеми заезженными сведениями из старых путеводителей и смеялся всем ее шуткам
      - Нет, я еще тот поводырь, - говорила она Сергею. - Наверное, тебе надо бы нанять настоящего гида, я как все старожилы совершенно не знаю собственного города. Вот только вспомнила, что там, за воротами, есть маленький темный закуток, в нем две могилы. По преданию, это могилы двух незадачливых архитекторов, казненных Сулейманом Великолепным за то, что оставили Сионскую гору вне стен Старого города.
      Сергей сидел напротив, опирался подбородком на руку и глядел ей прямо в глаза. Это смущало Муру, и она упорно отводила взгляд.
      - Ни за что не сменю прелестную спутницу в белом платье на профессионального гида в грязных шортах и сыромятных сандалетах, тем более, что мне ясно помнится по прошлому разу, что они все точно теми же словами рассказывают и про Сулеймана и про его архитекторов.- Они оба засмеялись. - Нет, серьезно, в этот раз Иерусалим нравится мне гораздо больше.
      - Знаешь, наверное, тебе стоит сейчас поехать в гостиницу, а завтра утром мы можем встретиться и продолжить наше знакомство с местными достопримечательностями.
      - Хорошо. Мы продолжим наше знакомство завтра, - воспользовался немудреной игрой слов Сергей.
      Они простились в такси, но не прежде, чем Мурка обещала, что завтра приедет к нему в гостиницу для совместного завтрака. Сергей уплатил таксисту, поцеловал ей руку, и Мурка уехала домой.
      Ночью она вспоминала этот день - и сосново-пальмовую, черепично-известняковую красоту туристического Иерусалима, и нежное, предельно внимательное, ищущее внимание Сергея, так контрастировавшее с привычным дружелюбным равнодушием Вадима, и собственное счастливое и сладкое сердцебиение…
      На следующее утро вдруг проклюнулся Вадим, выяснял муркины планы, не будет ли она в его районе. Это была его обычная манера - мол, не делай никакого особенного усилия ради меня, но если уж так случайно выйдет, что тебе будет по пути, то забеги ко мне в койку! Если это тебя не затруднит! Мурка подозревала, что эта чрезмерная деликатность всего-навсего хитрый маневр, может, даже и неосознанный - избежать каких-либо обязательств перед ней. Но теперь она, ощущавшая необыкновенную легкость и независимость, ответила, что, к сожалению, нет, в его районе она быть не собирается. Знакомый по поездке в Минск приехал на пару дней в Иерусалим и предложил встретиться с ним, и она уже договорилась показать ему город. Вадим исключительно корректно, пожалуй, даже чересчур корректно, посоветовал ей получить от этого как можно больше удовольствия, и Мурка с чистой душой обещала постараться. Вот так. Как легко и приятно говорить правду, подумала она. Остается только надеяться, что слышать эту правду Вадиму не было так же легко и приятно.
      Они с Сергеем начали то утро с чудесного завтрака на террасе гостиницы у бассейна, а оставшиеся дни провели в монастырях и переулках Бейт-а-Керема и в монастыре Древа жизни, на котором, в смысле - на дереве, повесился Иуда Искариот, и где похоронен Шота Руставели, пребывавший в Иерусалиме по поручению царицы Тамары. Отважно зашли даже в Старый город, и прогулялись по узким крытым проходам до Церкви Гроба Господня, и Мурка нашла и показала ему нацарапанные на портале главного входа граффити, оставленные на каменной стене еще крестоносцами. Любовались панорамой города с променада Таелет, поднимались и спускались по ступенчатым улочкам Ямин-Моше, гуляли по паркам и подкрепляли силы белым вином в Хане и в Синематеке, любуясь подсвеченными стенами Старого города.
      Все было чудесно. Сергей постоянно порывался купить ей что-нибудь в подарок, но все места их прогулок были классически туристическими, и торговали в них только банальными сувенирами за безумные, по мнению Муры, деньги. Вечера они проводили в ресторанах Иерусалима, а один раз поехали на такси в старый тель-авивский порт. Он немного рассказал ей о себе: ему тридцать шесть лет, его мать скончалась, когда он был еще студентом, в Москве он был недолго женат, но жена от него ушла, а детей у них не было, и тогда, десять лет назад, он уехал в Штаты. Первые годы в Висконсине он был страшно занят сдачей американских экзаменов, и резидентурой, а затем работал пару лет в университетской больнице, но не имея ни призвания, ни охоты к научной или административной деятельности, ушел в частную больницу, где можно было заниматься только клинической практикой, то есть тем, что он умел и любил. Все это время он жил вместе со своим отцом, но год назад отец скончался от сердечного приступа. Сергей остался один, и теперь работа составляла основное занятие в его жизни.
      …Каждый вечер он провожал Муру до дома, и они расставались, но это благоразумие давалось им все трудней. Его явно терзала страсть, а ее - любопытство и желание. На четвертый день у Сергея была запланирована поездка в Эйлат, где он давно мечтал понырять в коралловых рифах, но Мурка видела, что расставаться с ней ему мучительно не хочется. С его обычной обезоруживающей откровенностью он попросил её поехать с ним. Искушение было очень велико, но решиться на такой шаг Мурка не смогла. Это означало бы полный конец ее отношений с Вадимом. К тому же, именно потому, что она так дорожила мнением Сергея, ей не хотелось казаться девушкой, готовой по приглашению туриста, приехавшего в Израиль на пару дней, тут же мчаться за ним на край страны
      - Нет, Сергей, - с наигранной легкостью сказала Мура, отгибая голову от его руки, тянущейся к ее волосам. - Слухи о доступности израильских девушек сильно преувеличены.
      Сергей опустил руку.
      - Не говори этого, пожалуйста. Это оскорбляет и меня, и тебя. Я не ставлю никаких условий. Мне просто очень приятно с тобой.
      - Прости, - Мурке давно никто не делал выговора, но почему-то даже это было приятно. - Но все же не получится. Это были чудесные дни, чудесные. Но я не могу бросить все свои дела, всю свою жизнь и умчаться в Эйлат. Может, в ранней юности я бы так и поступила, но теперь я научилась быть благоразумной. Нам этого не надо. Это… - Он смотрел на нее очень внимательно и не перебивал.- Это осложнит нам жизнь. У нас разная жизнь, твоя там, в Милуоки, а моя - здесь. И эти несколько дней, это не настоящее. Это просто сказка.
      - Мне тоже так кажется. Я не могу поверить, что через несколько дней я опять должен быть в операционной.
      - Ну вот. А я уже завтра должна быть в редакции.
      - Разве оттого, что что-то не навсегда, оно должно быть менее чудесным? Разве наша сказка не может быть самой замечательной на свете, только потому, что через три дня она может закончиться?
      Мура встряхнулась:
      - Сергей, не обольщай меня. Мы большие мальчик и девочка, и мы знаем, что за все надо расплачиваться. Чем лучше сказка, тем трудней будет возвращаться в обычную свою жизнь.
      - Знаешь, Мура, мне уже, наверное, и так будет невероятно трудно вернуться в свою обычную жизнь.
      - Это пройдет, - прошептала Мурка. И он наклонился к ней и поцеловал ее в губы, и она, дурочка, ответила на этот поцелуй.
      - И что потом? - воскликнула Александра, когда Мурка ей подробно обо всем доложила.
      - Ничего. Я осталась непреклонной, он сказал, что не смеет больше посягать на мое благоразумие, и уехал в Эйлат. Оттуда уже звонил пару раз, даже спросил, не вернуться ли ему, но я как раз сидела у Вадима, и потому не могла поддержать этот вариант с достаточным энтузиазмом. По-моему, он немножко обиделся. Так что он улетел прямо из Эйлата в Тель-Авив, а из Тель-Авива обратно в Милуоки.
      - А что Вадим?
      - А, Вадим, - Мурка махнула рукой. - Теперь я за него цепляюсь в надежде, что если я реанимирую наши отношения, мне будет легче забыть Сергея. Я ему похвасталась, что у меня появился американский поклонник. И он отреагировал со всегдашним своим темпераментом амебы. Обнял, поцеловал, сказал, что главное, чтобы мне было хорошо, и поволок в койку. Чтобы ему тоже было хорошо.
      - И все, конец отношений с Сергеем?
      - Надо полагать. Не так-то просто крутить роман через Атлантику, - сказала Мура.
      - Кстати, - вспомнила Сашка. - Я собираюсь устроить маленький приём для Вики, Володи, Веры, и еще там пары ребят, с которыми я тогда выступала на телевидении. Чтобы всколыхнуть идею моего участия в какой-нибудь большой праздничной телевизионной программе. Продюсера Мишу приглашу, думаю позвать и Нимрода, исключительно в его профессиональном амплуа. Ты мне одолжи для этого дела кой-какую посуду, ладно?
      Мура кивнула. Она ждала, что Сашка и ее пригласит, потому что кому же, грешным делом, не хочется лишний раз потусоваться в компании с ребятами с телевидения, но та ничего не добавила. Мурка обиделась, но не могла набраться духу выяснять этот момент, потому что боялась, что у Сашки не найдется достаточно хорошего объяснения, и тогда обида вырастет еще больше. Поэтому Мурка сама за нее придумала извинение: в конце концов, устраивая эту дружескую посиделку, Сашка преследовала свои деловые интересы, и она, Мура, к этому обществу никакого прямого отношения не имела.
 

* * *

 
      Время шло, лето набирало силу, дни перестали удлиняться, но продолжали накаляться. Без крайней надобности Мура избегала выходить на пылающую улицу с девяти утра и до захода солнца. В редакции были приятно поражены ее ранними появлениями и непривычной, хоть и не чрезмерно плодотворной усидчивостью. И, может быть из-за этой новоявленной трудоспособности, а может, и просто потому что выигрывает тот, кто находится в нужный час в нужном месте, на очередном заседании редколлегии, при обсуждении кандидатуры для командировки в Азербайджан, Арнон предложил послать Муру. В Баку направлялась израильская делегация судейских с не вполне ясными прерогативами и полномочиями, и от присоединившегося к ним корреспондента ожидалось, чтобы он дал общее описание происходящего в стране, встретился с ведущими политическими, религиозными и общественными деятелями, побывал в районе военных действий в Нагорном Карабахе, изучил положение беженцев, а также составил себе, а затем и передал любознательному читателю представление о всех хитросплетениях отношений Азербайджана с Россией, Турцией, Ираном, а также с британскими и американскими нефтедобывающими компаниями. Азербайджан на данный момент оказался именно той страной, в которой соприкасались интересы США и Ирана, и, как в почти любой точке земного шара, там чего-то вынюхивал и Израиль, и никогда бы не видать ленивой и нелюбознательной Мурке столь сложного и почетного назначения, если бы не знание русского языка. Повезло ей ,что никто из редакционных политологов и арабистов не говорил ни на одном из экзотических языков Азербайджана!
      Мурка была ошеломлена выпавшим ей поручением, но тут же с апломбом Карлсона стала уверять, что все вышеперечисленное будет ею выполнено с деликатностью дипломата и углубленностью историка. Дето житейское. Эта удача была весьма вовремя, потому что в последнее время все в ее жизни застопорилось. Деятельность корреспондента по вопросам алии и абсорбции, которая несколько лет назад представлялась самым интересным, важным и ответственным заданием на свете, превратилась в тоскливую рутину, как только выдохся Муркин энтузиазм новичка. Новое поручение представлялось возможностью проявить себя в более сложных и перспективных областях, нежели постоянная разборка между бывшими российскими гражданами и опекающими их израильскими инстанциями. Мысленно она уже воплотилась в Марту Гелхорн, в Ориану Фаллачи, а Азербайджан уже стал ее Испанией, Мексикой и Вьетнамом одновременно. К тому же представлялся исключительный шанс утереть нос родному братцу, пользовавшемуся в семье репутацией первооткрывателя и первопроходца, который, тем не менее, в столь экзотическом месте, как Баку, побывать не сподобился.
      Волнение настолько распирало Муру, что едва ее кандидатура была утверждена, она позвонила Вадиму, несмотря на данное себе слово больше за ним не бегать. Вадим, как всегда, был рад ее услышать, и обрадовался ее удаче. Ни на секунду не огорчил его ее отъезд, не испугали опасности, угрожающие хрупкой израильтянке в мусульманском нестабильном регионе, не встревожил состав миссии, в которую, среди прочих, входил и очередной симпатичный генерал - бывший главный военный прокурор Израиля. Нет, как полагается хорошему близкому человеку, он просто и искренне обрадовался за нее. У Мурки почему-то сразу испортилось настроение.
      Зато Сашка не обманула ее ожиданий - проявила нужную меру тревоги, восхищения и «хорошей зависти», хотя обе они совершенно точно знали, что саму Александру в Азербайджан не затащили бы и на аркане. Когда Мура отрапортовала о предстоящей почетной миссии матери, Анна тут же выразила твердую уверенность в Мурину способность использовать «наконец» этот шанс для долгожданного превращения в ведущего политобозревателя газеты. Столь неумеренный полет амбиций смутил даже будущую Ориану Фаллачи.
      Максиму она сообщила о командировке как бы между делом, как о вещи тривиальной и само собой разумеющейся. И пункт назначения, и важность ее миссии, и попутчики, все явно произвело на него впечатление, и чувствовалось, что он тоже позавидовал, но не такой светлой завистью, как Сашка, что тоже было слегка приятно.
      Больше ни с кем делиться не хотелось.
      На самом деле подмывало сообщить и Сергею, но переписка их прекратилась. Это было еще одной неприятностью в жизни Мурки, которая точила грустью и сожалением. По возвращении в Америку он не дал о себе знать. Она написала ему простое дружеское необязательное послание, и не получила никакого ответа. Она написала повторно, на сей раз серьезно. Спросила, не обидела ли она его чем-нибудь, объяснила еще раз все свои веские доводы, из-за которых не решилась раскрутить с ним полноценный роман, и прибавила, что ей давным-давно не было так хорошо ни с кем, как с ним в те несколько дней, когда они вместе исследовали Иерусалим и его гастрономические достопримечательности. На это пришел краткий ответ, в котором Сергей писал, что, конечно, она его ни в чем разочаровать не могла, потому что он не имел права что-либо ожидать. Что это лишь его вина, что он, быть может подсознательно, ожидал от поездки, и от Муры слишком многого. Он признает ее право не рисковать собой и своими чувствами. И хорошо, что она оказалась столь благоразумной, потому что кто знает, что произошло бы в их жизни, потеряй оба они голову. Но ему будет легче, если они прекратят все контакты.
      Когда Мура прочитала этот ответ, ее первой реакцией был просто шок: она была так же уверена в своей женской власти над этим мужчиной, как уверен хозяин в преданности собственного пса. Следующим чувством после изумления была горькая обида - она отнеслась к нему, как к близкому человеку, провела с ним (теперь это переименовалось в «убила на него») кучу времени, раздумывала, как наивная дурочка, над казуистическими дилеммами: должно ли что-то, что не на всегда, быть из-за этого хуже, а в результате ей сообщили, что в ней больше не нуждаются. Своей правотой Мура упивалась дня три, но даже потом, когда первый запал негодования прошел, она продолжала думать о нем неотступно. Особенно мучила фраза о праве на самосохранение, и неясный намек на упущенные варианты своих судеб. Все это было тщательно обсуждено с Александрой, которая, конечно, полностью поддержала Муркину правоту во всем, что касалось осторожности в отношениях с мужским полом. По ее твердому мнению мужчина всегда намеревался получить побольше и без обязательств, и дело женщины позаботиться о том, чтобы не остаться в дураках. Эту мудрость только поддерживал ее личный горький опыт сексуальной щедрости, так и не приведший Сашу в тихую гавань финансовой стабильности брака.
      - Не обвивать же нам ногами каждого американского паломника! - в праведном возмущении перед грандиозностью задачи восклицала Александра.
      Мурка кивала, пытаясь утешиться своей недоступностью. Но в глубине души она начала сомневаться в мудрости своей осторожной боязни отдать слишком много и чересчур поспешно. И дело даже не в сексе, речь шла о готовности на душевную щедрость, о готовности полюбить и действовать безоглядно. Мура видела, что Сергей в нее влюблен, но предпочла замариновать его в роли вечного воздыхателя и, по сути, оставила его чувство безответным. Частично это произошло и потому, что он сам возвел ее на столь высокий пьедестал, с которого неловко было слезать. Теперь ей ужасно захотелось забросить свое благоразумие, получить второй шанс, вернуть его себе, быть рядом с ним, видеть его улыбку, вдыхать запах его «Версачи», опираться на его крепкую руку, чувствовать рядом его широкие плечи… В общем, все то, чего хочется всем нормальным женщинам от любимого мужчины. Мура затосковала по Сергею. И хотя, как назло, Вадим именно теперь внезапно стал ей усиленно названивать, и какой-то кусочек глупой женской души еще отзывался на это долгожданное внимание, но у нее появился новый предмет для размышлений, и прежний любовник отодвинулся на периферию девичьих помыслов. За это время он уезжал пару раз в Европу, каждый раз на несколько дней, но Мура больше не рвалась ни провожать его, ни встречать, а он, как всегда, полностью смирялся с тем положением вещей, которое она создавала. А вот Сергей не смирился. Мурка тоже не любила покорно принимать чужие решения. Хоть она и дала себе слово больше не анализировать бесперспективные отношения с Вадимом, но не могла удержаться от сравнений. И ей невольно думалось, что, может быть, первоначальная притягательность Вадима в том и заключалась, что в их отношениях он был полностью покорен ее воле. В нем было заповедное место, там, где, наверное, хранилась его душа, и туда он Мурку не пускал ни под каким видом, но зато все остальное было в ее распоряжении. Он не делал никаких попыток получить от нее больше того, что она готова была ему дать, и она была уверена, что пока жизнь не унесет его от нее, как отлив медузу, самовольно он от нее не уйдет. Теперь она поняла, что его все устраивало, потому что ему было все равно. И, несмотря на ее стремление контролировать ситуацию, подобное положение вещей перестало ее устраивать. Они дошли до той точки, где он должен был сделать ради нее какое-то волевое усилие, и хотя Муре приятнее было бы думать, что он не был на это способен просто в силу своей инертной натуры, ядовитая житейская истина “He just not so much into you”, не выходила из головы.
      А Сергей оказался способен. Первый раз, когда прилетел в Израиль, а второй - когда обиделся на нее и послал ее к черту. Ей мучительно хотелось помириться с ним, но как вернуть человека, который находится на другой стороне земного шара, а главное - зачем, она не могла придумать. У нее не было варианта их дальнейших отношений. И она ему не писала, хотя адрес его не стерла.
      На следующий день выяснилось, что помимо само собой разумеющихся редакторских ожиданий, согласно которым Мурка должна была совместить энциклопедическую дотошность и политический анализ Мида с красочностью «Нешионал Джеографик», у Арнона были для нее добавочные поручения. Израиль давно искал точки опоры и давления в этой богатой нефтью стране. Поиски рычагов шли во всех направлениях, особенно в испытанном со времен фараона стремлении находить доступ к уху властелина. Иногда это удавалось: в Туркменистане одним из самых влиятельных и приближенных к власти людей был израильтянин - промышленник и предприниматель Иосиф Мейман, Лев Леваев был из Узбекистана, но в Азербайджане подобный человек не находился.
      Арнон объяснял Муре:
      - Я полжизни учился заставлять людей делать то, что мне нужно. И начинать это следует с того, чтобы понять - что надо твоему партнеру.
      - Ему надо обеспечить нас нефтью?… - Мурка, старательная ученица, распахнула глаза.
      - Н-ну, как тебе сказать. Это ему еще следует понять, - усмехнулся Арнон. - Но настанет время, и это случится. Для начала ему надо передать свою власть своему сыну.
      - И я могу ему в этом помочь?
      - Ну, не единолично, я полагаю. Однако наши возможности в области обеспечения безопасности весьма внушительны. Но это не единственное, чем Израиль может быть полезен. Например, мы можем служить посредником между Баку и Вашингтоном, или предоставить выход к своим рынкам.
      - А зачем нам поддерживать эти менее чем идеальные режимы?
      - Ну, хотя бы для того, чтобы сделать их менее крайними, чтобы противостоять опасным для нас и всего мира крайним исламским течениям, чтобы не терять своего влияния в этом мусульманском, но, тем не менее, сравнительно секулярном и толерантном регионе. Все, что плохо, очень легко может стать еще худшим.
      - Маккиавельщина какая-то.
      - Не волнуйся, тебе предстоит творить одно дистиллированное добро. Ты должна будешь скомпрометировать одного иранца.
      Сердце Мурки ёкнуло.
      - Что значит скомпрометировать? - В голове у нее сразу начали мелькать самые ужасные варианты.
      - Не волнуйся, тебе надо будет только показаться с ним публично и быть замеченной. Мы позаботимся о документации, и обеспечим твою безопасность.
      Мурка посидела молча, осмысливая сказанное.
      - Но ведь если я его скомпрометирую, то сама окажусь разоблаченной!
      - Это верно. Компромат будет состоять в его встрече с агентом Моссада, а не просто с красивой женщиной. Но, поверь мне, на данный момент это то, что необходимо. Это подорвет контакты между Ираном и Азербайджаном, которых нам допустить никак нельзя.
      Постепенно, из лаконичных объяснений Арнона Мура начала понимать, что затрудняясь покамест обнаружить общие интересы с нефтяной республикой, Израиль пытался помешать в этом более удачливым соперникам.
      - Если бы я мог пожертвовать кем-то другим, я бы это сделал. Но так уж случилось, что именно ты уже… - тут Арнон как-то странно осёкся, и положив свою руку на ее, замолчал.
      - Что я «уже»? - Постепенно Муру начала переполнять горькая обида, в горле встал ком, а глаза начала наполняться непрошенной влагой, и она старалась смотреть наверх, чтобы не покатились унизительные слезы, недостойные разведчика. - Это из-за того «Стрельца», да? А в Минске, я ведь в Минске все сделала без сучка…
      - Да нет, милая моя. Это совсем не из-за тебя. - Арнон помолчал, а потом вдруг начал говорить, как будто вспомнил вдруг о чем-то другом. - Помнишь, мы говорили о моей жене и о жене моего штурмана? - Мурка ошарашено взглянула на него. - Я так и не рассказал тебе, почему все-таки мой штурман не ужился со своей женой. Знаешь, его все-время терзала необходимость убедиться, что она была ему верна все годы его плена… А я еще тогда много думал, надо ли уверяться в предательстве близкого человека, когда изменить мы ничего уже не в силах… Может, иногда лучше пребывать в неведении.
      Мурка горько молчала. Ее сжигают как разведчика в самом начале ее карьеры, а шефа несет при этом на какие-то отвлеченные философские размышления.
      - Тебя будет поддерживать все наше обеспечение в Баку. Твоя роль бесконечно важна, - зашел Арнон с другого бока.
      - Ага. Посылаете меня как камикадзе, как шахида…
      - Ну, не надо крайностей. Погибать тебе не придется. Мы позаботимся о том, чтобы ты была разоблачена только после твоего благополучного возвращения в страну.
      - Но я больше никогда не смогу сотрудничать с тобой! С Моссадом! Я больше не смогу быть агентом!
      - Ну что ты такое говоришь! Тебе только надо будет на некоторое время уйти в подполье. Но мы еще поработаем…
      - Да, да: «Еще поживем, поработаем», сказал больному гробовых дел мастер, снимая с него мерку!
      Арнон долго беседовал с Муркой и уговаривал ее. Он утешал ее сложностью задания - создать у окружающих убедительное впечатление делового контакта с совершенно не знающим её человеком, подчеркивал, что успех всей операции будет зависеть исключительно от ее способности импровизировать и ориентироваться в обстановке, что на карту поставлено бесконечно многое, что только уважение к ней и неколебимая вера в ее душевные качества заставили его раскрыть ей заранее весь замысел, но остался непреклонным. Мурке была назначена трагическая роль провалившегося агента.
      Домой Мура возвращалась совершенно убитой, ей казалось, что в её жизни не осталось больше никакого смысла, что все ее существование - сплошная цепь личных, творческих и профессиональных неудач. И осталось только одно - вспыхнуть достаточно ярко, чтобы зажечь собой какой-нибудь международный скандал, а там, ну что ж, пусть потом она сгорит… Блаженна та спичка… «Ашрей а-гафрур ше-идлик эт а-эш…» бессмысленно вертелся в голове у незадачливого шпиона Мурки полюбившаяся израильским пионерам старая песня времен израильских первопроходцев.
 

* * *

 
      Переговоры с «Энигмой» все тянулись. Каждый день казалось, что сегодня все решится, но каждый раз все переносилось на завтра. Это было обычным положением вещей, но Александру поджимало печальное состояние ее финансов в том самом банке, который стремился с ее помощью убедить всех остальных, что он - их лучший защитник и опора. В последний момент Рут спасла ее, раздобыв очередную халтуру на показе мод в одном из торговых центров, и фоторекламу для краски волос «Велла» в русскоязычных журналах.
      Роман с Нимродом, тянущийся уже с конца зимы, довольно скандально агонизировал: семейные сложности сделали его невыносимо неприятным для всех его участников, в частности для его жены. Особенно с тех пор, как Сашка повадилась звонить в любое время суток к Нимроду домой и с придыханием просить его к телефону. Она бы, конечно, этого делать не стала, если бы еще на устроенной ею вечеринке не поняла окончательно, что он ей ничем помогать не собирается, а просто использует ее. И к тому же, стало просто жаль его жену, которой, наконец-то, пора было осознать, что за фрукт ее муж. Напротив, флирт с Максимом был приятным и удобным и, благодаря его проживанию в Тель-Авиве, оставлял кучу свободного времени. Но Александра знала, что если сложности были Харибдой отношений, то легкость - их Сциллой. Она порождала необязательность, и не стимулировала на какие-либо изменения. Мудрые люди давно заметили, что хорошее - враг лучшего, и Сашка не хотела упустить возможность хорошего романа перерасти в еще лучший брак. Энергично ухаживающий за ней владелец турбюро Шимон по-прежнему морочил ей голову возможными вояжами за границу, но он Сашке настолько не нравился, что даже перспектива совместной поездки её не прельщала. Лучшая подруга, умудрившаяся одновременно быть брошенной обоими своими кавалерами, пребывала в последнее время постоянно подавленной и настолько погруженной в собственные несчастья, что Александре было совершенно не с кем советоваться, как жить дальше и что с собой делать. И Сашка решила навестить свою старинную приятельницу, знакомую еще со времен ульпана

- художницу Рину Вольман, у которой как раз должна была в ближайшее время открыться персональная выставка в Москве. Рина была талантливым мастером, Александра не так давно была на ее выставке в Общинном доме, и давно пора было возобновить отношения. Тем более, что Максим в своих рассказах то и дело упоминал различные известные имена, и хотелось соответствовать. До этого она никогда не была у Рины, и пришлось долго блуждать в Восточном Тальпиоте, между унылыми неотличимыми блоками семидесятых годов. Старухи, сидевшие у Рининого корпуса, неодобрительно уставились на Сашкино голое пузо, само парадное воняло, из соседних квартир доносились вопли детей и телевизоров, а квартира-студия находилась на пятом этаже без лифта. Рина открыла, с сигаретой в одной руке, с кистью в другой.
      - Заходи, заходи! - голос у нее был басистый, прокуренный, сама она была усатая, седая, пальцы от сигарет желтые. «Вот они какие, талантливые женщины», подумала Сашка.
      Она ходила от стенки к стенке, рассматривала картины. Было странно, что такие яркие и веселые видения рождаются здесь, в этом тоскливом захламленном помещении. Рина пошла готовить чай, а кроме чая и спиртного в доме явно ничего больше не было. Сашка порадовалась, что принесла с собой тортик. Туалет был весь обклеен смешными карикатурами, надписями и автографами, но дверь запиралась плохо и сесть на унитаз Сашка побрезговала. Оказалось, что говорить им было особенно не о чем. Рина поспрашивала, как Сашкины дела, и не хочет ли кто-нибудь из ее знакомых купить ее картины. Александра твердо пообещала их всем рекомендовать. Картины ей действительно нравились, Сашка и сама была бы рада иметь хоть одну, но денег на них у нее не было, а в подарок Рина не предложила. Еще дома Александра с любовью выбрала изумительно красивую шелковую розовую шаль с длиннющей бахромой, чтобы было чем отблагодарить Рину, на случай, если та догадается подарить ей одну из своих картин. Шаль она завернула в мягкую папиросную бумагу и уложила в элегантную бумажную сумку. Если бы Сашка была художницей, она бы точно рисовала, завернувшись в эту шаль. Это была настоящая художественная вещь, просто созданная для Рины. Но теперь Сашка ногой запихнула сумочку поглубже за свое кресло. Стало ясно, что Рине она не пригодится, а Сашке шаль тоже очень шла.