Часть 2. АВГУСТ 91-го. «ПУТЧ» В ЗАЩИТУ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Начиная разговор об августовских событиях 1991 года, прежде всего следует отметить, что у ГКЧП были правовые предпосылки. Фактически Комитет по чрезвычайному положению под руководством Янаева был создан самим Горбачевым еще 28 марта 1991 года. Вспоминая об этом, бывший первый секретарь Московского горкома КПСС Ю. Прокофьев пишет, что на совещании, проходившем в так называемой Ореховой комнате в Кремле, президент впервые высказал мысль о введении чрезвычайного положения в стране. «На этом совещании Горбачев создал комиссию под руководством Геннадия Ивановича Янаева. В комиссию входили все будущие члены ГКЧП, за исключением двух человек – Тизякова и Стародубцева. Это были Янаев, Язов, Крючков, Пуго, Павлов, Шенин и Болдин. Мы по поручению Горбачева после совещания перешли в кабинет Янаева и там договорились, что сотрудники Крючкова (председателя КГБ), Пуго (руководителя МВД) и Болдина (руководителя аппарата президента) проработают формы введения чрезвычайного положения в стране… Собиралась эта комиссия дважды – у Янаева и Язова. В принципе предложения о том, что вводить чрезвычайное положение в стране с учетом существующей Конституции, с учетом международной практики законов, были проработаны. Группа генералов и офицеров Крючкова из идеологических подразделений даже готовила воззвание к народу, которое в августе было озвучено. Когда проходило совещание у Язова (в Министерстве обороны), возник острый вопрос: Горбачев может вести дело по принципу „вперед-назад“, потом остановиться. Кто-то сказал, что тогда придется Янаеву брать руководство страной в свои руки».

О ГКЧП или так называемом августовском «путче», «заговоре» или даже «перевороте», который продолжался всего 72 часа, писалось и до сих пор пишется очень много. Состоялся суд над его участниками. Он признал, что никакого заточения Горбачева на даче в Форосе не было и что у него имелась полная возможность приехать в Москву, чтобы не допустить так называемого путча. Но не таков был Горбачев. Как заметил один из депутатов Тельман Гдлян, Горбачев неплохо обсчитал сложившуюся ситуацию: если побеждает ГКЧП, президент возвращается в Кремль на «красном коне» и использует плоды победы, если ГКЧП терпит поражение, то, покончив с «путчистами», президент опять же въезжает в Кремль, только теперь на «белом коне», поддержанный Ельциным и «революционными демократами».

Однако ирония судьбы состояла в том, что и «белый конь», и поддержка либерал-демократов оказались для Горбачева горькой иллюзией. Ловкий политический канатоходец просто не учел, что конец каната, на котором он балансировал, уже давно находился в руках тех, кто вообще не желал видеть его на посту главы государства. Г. Бурбулис откровенно говорил, что «для руководящего эшелона российских лидеров, поднятого августовской революцией к власти, искусственность и временность союза с Горбачевым была очевидна с самого начала».

Август 91-го был лишь эпизодом, важным, существенным, но все же эпизодом в общей канве тех событий, которые развернулись в нашей стране в конце 80-х годов. Только в этом контексте и может быть правильно найдено подлинное место того, что произошло в августе 1991 года.

Начался этот процесс, на мой взгляд, еще за два с лишним года до апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, когда Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачев. Н. Рыжков, В. Долгих, ряд видных представителей науки, производства. Это только потом усилия, предпринимаемые в этом направлении, получат звонкое название «перестройки», потом будет заявлено, что «перестраиваться» должно все общество, каждый коллектив и каждый человек.

Важно здесь другое – с самого начала, и в 1985 году, и три года спустя, это задача означала радикальный сдвиг не за пределами социалистической общественной системы, а в ее рамках. Только так и никак иначе.

Но выдвинутая Коммунистической партией идея о социалистическом характере преобразований начинает постепенно размываться. Все глуше и невнятнее говорит о ней генеральный секретарь ЦК КПСС. Все более властно и угрожающе звучат призывы радикальных «демократов» идти дальше – покончить с «изжившим себя социализмом», объявить главным приоритетом частную собственность и частное предпринимательство, создать в стране парламентскую и муниципальную системы западного образца, вытравить из сознания народа коллективистскую идеологию и, в целом, «вернуться на дорогу мировой цивилизации».

Как уже говорилось, к началу 1991 года борьба между этими двумя тенденциями, поляризация партий, общественных движений, значительных групп населения достигла предельного накала. Нажим сторонников капитализации общества, именовавших себя демократами и поборниками различных народных фронтов, нарастал с каждым днем. Перед лицом слабо организованной, отвыкшей от серьезной политической борьбы и разрушаемой реформизмом своих лидеров Коммунистической партии сколачивался разнородный, но мощный блок общественных сил, которых объединило одно – неприятие социализма и коммунистов. Под давлением этого блока, спекулировавшего на реальном недовольстве населения и густо сдобренного национализмом, началось постепенное, а затем все более быстрое отступление сторонников социализма и Советской власти, защитников единства Советской федерации, людей, приверженных тому конституционному строю, который существовал в нашей стране.

Пик этой конфронтации пришелся на конец лета – начало осени 1991 года, и нужен был только повод, только хлопок стартового пистолета, чтобы праворадикальные силы, именующие себя демократами, воспользовались этим и ринулись в бой. Таким поводом и стали события 19–21 августа.

Как известно, в те дни, пытаясь спасти социалистическую ориентацию общества, защитить Конституцию СССР, сохранить Советский Союз от развала и остановить скатывание страны в еще более глубокий кризис, наиболее близкие сподвижники союзного президента, собравшись на одном из загородных объектов КГБ, обсудили сложившуюся ситуацию в связи с намечавшимся на 20 августа подписанием Союзного – а фактически конфедеративного – договора, решили направить к президенту делегацию. Приехав в Крым, эти товарищи (Бакланов, Шенин, Болдин и Варенников) предложили Горбачеву немедленно ввести в отдельных местностях страны чрезвычайное положение, о котором до этого уже велась речь. Каким был разговор с президентом во второй половине дня 18 августа, мне трудно сказать определенно. Горбачев утверждает, что в случае отказа от чрезвычайных мер ему предлагалось уйти в отставку. Те же, кто был у него тогда, категорически это отрицают, заявляя, что разговор носил товарищеский, доверительный характер и Горбачев, прощаясь, пожал каждому руку. Но так или иначе – предложение о чрезвычайных мерах президентом принято не было. Однако, отвергнув его, президент, как уже упоминалось, и пальцем не пошевелил, чтобы удержать тех, кто выступал за введение чрезвычайного положения. Оставшись на своей форосской даче, он своим бездействием лишь стимулировал введение этих чрезвычайных мер.

Так начались три августовских дня, связанные с созданием не предусмотренного Конституцией СССР Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), с ничего не дающим стоянием танков в Москве, объявлением здесь комендантского часа и с заявлением о введении чрезвычайного положения в отдельных местностях страны, которое, кроме Москвы, так больше нигде и не было введено. ГКЧП провел три заседания, принял четыре взбудораживших общество, но так и не выполненных документа, а затем был распущен указом вице-президента страны. Утром 21 августа войска из столицы выводятся, особые меры отменяются, а возвратившийся затем в Кремль президент СССР санкционирует арест членов ГКЧП.

Странный «переворот», не правда ли?

Ну, на самом деле, можно ли считать «заговором» акцию, организаторы которой заранее ставят о ней в известность президента, а тот не предпринимает ни одного шага, чтобы ей воспрепятствовать?

Возможен ли «путч» или «мятеж» при сохранении всех существующих высших и местных органов власти, управления, правосудия и при оставлении за ними всех их полномочий?

Наконец, что это за «государственный переворот», который направлен на защиту, а не на свержение конституционного строя, на укрепление законной власти, на сохранение целостности государства? Знает ли современная история еще один такой «государственный переворот»? Думаю, что нет…

Но все дело в том, что это была только увертюра, первые аккорды той трагической оперы, которая последовала за 21 августа. Не обращая никакого внимания на действующую Конституцию и законы СССР, под предлогом якобы имевшей место поддержки коммунистами «путчистских заговорщиков» указами президента России запрещаются КПСС, КП РСФСР и их органы, конфискуется их собственность, закрываются многие газеты, распускаются союзный Съезд народных депутатов и Верховный Совет СССР, в довершение всего 8 декабря 1991 г. главы трех республик, встретившись в Беловежской пуще, ликвидируют и само союзное государство, должность союзного президента. Тут уж нет и тени заботы о законности. Переворот как переворот! «Когда мятеж кончается удачей, тогда он называется иначе». Он звонко именуется «победой демократических сил», отмечается манифестациями и фейерверками.

Такова горькая реальность подлинного не августовского, а именно августовско-декабрьского переворота, связанного с переводом страны на рельсы капитализма. И чем дальше мы будем катиться по этим рельсам, тем более отчетливо будет понимать все это общество, каждая семья, каждый нормально мыслящий человек.

Теперь, прочитав более 35 тыс. страниц уголовного дела об августовских событиях, я с еще большей убежденностью могу подтвердить, что это был не «государственный переворот», не «заговор», а отчаянная попытка спасти закрепленный Конституцией СССР общественный строй. Это был не умещающийся в рамки закона ответ на другой, исподволь готовившийся действительный и грозный переворот, состоящий в переводе страны в капиталистическое русло и разрушении советской федерации, многие десятилетия объединявшей народы Советского Союза.

Хочу подчеркнуть особо. Не свертывание реформ, не возвращение к тоталитаризму, не огосударствление всего и вся. Нет, речи об этом не шло, хотя именно так пытаются изобразить «зловещие планы путчистов» многие теле-, радио– и газетные оракулы. Спасти социалистическую ориентацию развития общества, сохранить Союз, не допустить скатывание страны в пучину еще более глубокого кризиса – вот что вытекает из документов ГКЧП, когда их читаешь спокойно и непредвзято.

И примечательно, что наконец даже кое-кто из лидеров «демократов» стал признавать теперь, что «организаторы путча – это люди идеи», что «они думали об интересах страны в своем коммунистическом понимании», а не преследовали какие-то корыстные интересы или цели захвата власти. Ведь практически все рычаги этой власти были у них в руках, захватывать ее было незачем. Они стремились защитить ту власть, которая была закреплена в Конституции СССР. В этой ситуации кричать, что «путчисты» нарушили Конституцию и законы (а такие нарушения имели место), и в то же время помалкивать о том, как в результате подлинного переворота эта Конституция вообще была разорвана в клочья, был разрушен основанный на ней конституционный строй, по-моему, просто смехотворно, а точнее, кощунственно.

Теперь многие утверждают, что этот так называемый «путч» был вообще кем-то заранее спланирован внутри страны и за рубежом, чтобы потом все преступления свалить на КПСС, на рядовых коммунистов, мешавших и мешающих новым хозяевам страны капитализировать СССР.

Вынужден сказать, что я и сам до сих пор не могу избавиться от этого впечатления.

В то время мы не раз говорили с союзным президентом об угрозе, которая нависла над страной, об активизации действий оппозиции, всякого рода экстремистских элементов. 3 августа 1991 года, всего за две недели до так называемого «путча» Горбачев на заседании кабинета министров констатировал «наличие в стране чрезвычайной ситуации и необходимости чрезвычайных мер». Причем, как он подчеркивал, «народ поймет это!».

Мог ли такой вывод сделать президент, не имея достоверной информации? Думаю, что нет. Но в то же время нельзя было не учитывать, что и сама эта информация могла быть сфабрикована и подброшена службам безопасности, которые, как говорится, проглотили ее и «сообщили по инстанции». Газета «Аргументы и факты» (3 января 1992 г.) выдвинула даже версию, что сценарий «путча» был разработан одним из находящихся на свободе сподвижников Горбачева и затем «подброшен Крючкову и компании». Я еще тогда ответил газете, что не люблю оценивать обстановку по сплетням.

Единственно, что следует отметить: уж очень много было тогда разных сил, заинтересованных в том, чтобы разгорелся пусть хоть маленький, хоть не очень кровавый, но путч.

Заинтересованы были «демократы», чтобы немедленно открыть огонь по коммунистическим штабам. «Столкновение было неизбежным. Это понимали и демократы, и консерваторы», – пишет Г. Попов. Недаром у него «задолго до путча» было множество вариантов, сценариев и контрсценариев.

Один из таких сценариев состоял в обвинении ряда членов Политбюро в подготовке к заговору и в сообщении этой «новости» Горбачеву откуда-то извне. Для этого Попов 20 июня 1991 года отправляется в американское посольство. «Беседуя за чашкой кофе в моей резиденции, – вспоминает посол США в СССР Джек Мэтлок, – Попов, тогда только что избранный мэром Москвы, вдруг решил сообщить мне нечто важное. Для того чтобы его не подслушали по микрофонам КГБ, он написал записку. „Организуется переворот для смещения Горбачева, – говорилось в записке. – Мы должны дать знать Борису Николаевичу“. Затем Попов написал имена четырех заговорщиков, которые занимали высокие посты в кабинете Горбачева: Павлова, Крючкова, Язова и Лукьянова. Я мгновенно уведомил об этом Вашингтон по самой надежной линии связи. Вскоре после этого президент Джордж Буш позвонил Горбачеву…»

Таким образом, использовались все варианты, направленные на то, чтобы спровоцировать защитников Советской власти на выступление, которое послужило бы поводом для удара по руководству страны и прежде всего по КПСС.

«ГКЧП из всех возможных вариантов избрал такой, о котором мы могли только мечтать», – радостно потирает руки лидер либерал-демократов Г. Попов. (См. «Известия», 21 августа 1992 г.) Он, видимо, прекрасно знал, что заранее отработанный план противодействия «путчистам» под кодовым названием «План Икс» уже лежал в сейфе Белого дома у генерала К. Кобеца. В нем были расписаны все «контрмеры», в частности даже то, «какое предприятие, что должно выделить: где взять железобетонные плиты, где металл и т. д.» (См. «Московский комсомолец», 31 августа 1991 г.)

Немалая заинтересованность в «коммунистическом путче» была и у разного рода движений, в том числе у «Движения демократических реформ» (А. Яковлев, Э. Шеварднадзе и др.). Прогнозы их лидеров, многочисленные заявления «об угрозе справа», демонстративный выход из КПСС – все это нужно было хоть как-то оправдать. Иначе о чем тогда шум? К чему крикливая пропагандистская кампания о том, что консерваторы перетянули президента на свою сторону?

Наконец, как уже отмечалось, пристальный интерес к нашим внутренним событиям проявлялся за рубежом, о чем говорят шедшие оттуда предупреждения и намеки.

Не слишком ли много совпадений – демаршей, планов, вариантов? А цель одна – спровоцировать защитников социализма и Союза ССР, дискредитировать коммунистов, их партийные организации, деятельность которых на предприятиях и учреждениях уже была к тому времени запрещена указом российского президента от 14 июля 1991 г. Вызвать путч, разгромить его и двигаться дальше в объятия «мировой цивилизации», то бишь под диктат Международного валютного фонда, – вот простая и ясная цель. Черчилль, Джон Фостер Даллес и Маккарти бешено аплодировали бы такому «путчевому повороту», способствующему осуществлению их давней мечты – крушению коммунистической системы путем развала ее изнутри.

Возможно ли это? Да, на мой взгляд, такой вариант возможен. И в 40 томах следственного дела об августовских событиях, и в печати, и в неосторожных восторгах западных политиков можно найти тому подтверждение. Ведь недаром президент США Дж. Буш после августа

1991 года прямо заявил, что это не только победа демократии, но и «наша победа – победа ЦРУ».