Между производителем и потребителем

Диктатура посредников = диктатура посредственностей

Российское правительство призывает крестьян самостоятельно торговать на городских рынках, дабы не зависеть от произвола перекупщиков. Но за базарными прилавками – в основном люди, даже по виду непричастные к труду на земле. Обычно в этом винят мафиозное объединение интересов спекулянтов и правоохранителей. Но причина чисто экономическая – а потому неодолимая.

Разделение труда повышает производительность. Потратит крестьянин время на поездки в город, на стояние за прилавком – вынужденно уделит меньше сил и внимания уходу за угодьями, за инструментами – произведёт куда меньше. Даже если сам выручит чуть больше – обществу в целом его самодеятельность куда менее выгодна, нежели выделение особой касты торговцев.

Один посредник может взаимодействовать сразу со многими производителями и потребителями. Управляемый им товарный поток куда больше, чем у каждого из его контрагентов. Даже если сам он за свои услуги возьмёт скромную долю общей цены – масса его прибыли вполне ощутима.

Спрос может быть слишком велик, чтобы его удовлетворил один изготовитель. Но торговец не нуждается в значительных производственных мощностях. Ему мало что мешает развернуть сеть на весь доступный рынок. Посреднику легче добиться монополии, чем производителю или потребителю.

Монополия же позволяет произвольно наращивать цену. Посредник способен разбогатеть быстрее любого из обслуживаемых им производителей.

Отправной точкой английского промышленного и финансового могущества считают огораживание – массовый захват общинных земель частными владельцами, сопровождаемый массовым разорением крестьян и принуждением их к работе в промышленности за бесценок. Но пройти от этой точки пришлось немало. Главными шагами стали два запрета. Сперва стало невозможно вывозить просто шерсть: пришлось развивать валяние войлоков и сукон, прядение, ткачество – то есть промышленность. Затем Навигационный акт почти исключил внешнюю торговлю на неанглийских судах. Привилегию обрели посредники между английской – уже стремительно развивавшейся – экономикой и остальным миром. Тогда и стала Британия править морями.

Её владычеству пытались в ту пору всерьёз противодействовать только Нидерланды, до того – ещё в составе Испанской империи – закрепившие за собою львиную долю морских грузоперевозок. Прочим державам куда важнее была стабильность грузопотоков, нежели адресат платы за фрахт.

На рубеже девятнадцатого–двадцатого веков двое адмиралов – американский Алфред Тайёр Деннис-Хартович Мэхэн и британский Филип Хоуард Джордж-Томасович Коломб – обобщили мировой опыт и создали теорию морского владычества. Держава, контролирующая Мировой океан, в любом конфликте опирается на хозяйственную мощь всего мира. Ей не обязательно торговать – как во времена Кромвелла – самой. Достаточно охранять морские конвои. Её противник окажется вынужден дезорганизовать морские – самые дешёвые и объёмистые – перевозки, а потому восстановит против себя даже изрядную часть нейтралов. Вот сколь важны бывают посредники!

Посредники с незапамятных времён изучали вкусы клиентов. А то и формировали их, приучая европейских рыцарей к шелкам и пряностям, индийских раджей к шотландскому виски… В нынешнем информационном мире эта роль явно необходима. Но чем острее потребность, тем проще злоупотребить ею.

Не один живописец жаловался: маршан – торговец объектами искусства – не рекомендует ему экспериментировать, варьировать жанры и стили. Раз уж манера стала привычна покупателям – от добра добра не ищут. Стабильность продаж превыше свободы творчества. А хочешь что-то в себе изменить – прежде всего меняй маршана. Если, конечно, кто-нибудь из этого почтенного сословия захочет сотрудничать с возмутителем спокойствия.

Сходная обстановка и в других отраслях массового искусства. Музыкальные продюсеры, выстроив группы вроде На-На и ВИА Гра, тасуют исполнителей по своему усмотрению – лишь бы общий контур (от фанерного звука до поющих стрингов) не менялся. Радио и телевидение отгораживается от всего творческого жёстким понятием «формат».

Понять финансистов и техников можно. Новому певцу бывают нужны десятки выступлений, чтобы прочувствовать аудиторию и приучить её к себе. А на отработку технологии большой передачи уходят иной раз многие годы. Нынче не только форматы ток-шоу, но и сюжеты сериалов у нас чаще покупают на Западе, где они уже обкатаны. А если что-то в покупке заточено под зарубежные реалии – проще подстроить вкус аудитории под шаблоны вроде закадрового хохота, нежели добиваться от зрителя естественной реакции.

Мало кто из посредников готов выискивать штучный товар, а потом под него искать столь же штучного потребителя. Ориентироваться на массовую – значит, стандартную – аудиторию не только проще, но и выгоднее: неизбежные накладные расходы раскладываются на большее число продаж.

Сейчас постепенно формируются технические средства (вроде поисковых систем в Интернете), позволяющие производителю и потребителю напрямую находить друг друга, выяснять возможности и потребности. Надеюсь, сложится новый рынок, где – как в древние времена искусных мастеров и тонких ценителей – источником богатства станет разнообразие.

Диктатура же посредников – это диктатура посредственности.

Ошибка в ДНК

Кому опасны генно– модифицированные продукты

Наш закон велит указывать на любом продовольствии сведения о содержании генно-модифицированного сырья, если оно превышает один процент. Многим и этого мало. Так, правительство Москвы предлагает отмечать любое ненулевое содержание. Это затронет всю нашу еду – так, сою без генных модификаций давно не выращивают практически нигде в мире.

Коммерсанты саботируют норматив. Ведь запуганный эколожескими воплями народ боится «пищи зомби». Но юристы, чуя поживу, могут добить коммерцию – и люди будут шарахаться от любой расфасованной пищи.

А есть ли от чего шарахаться?

Вся наша еда (кроме разве что охотничьей добычи да сбора дичков) сделана из культурных сортов растений и животных. Эти сорта – плод многолетнего (а то и многовекового) отбора результатов мутаций, скрещивания разных образцов для выделения оптимальных сочетаний мутаций и прочих манипуляций над генами, постоянно модифицируемыми самой природой. Генные технологии отличаются от классической селекции лишь тем, что нужные гены можно взять не только от организмов, скрещивающихся естественным путём.

Добыть из полярной рыбы ген природного антифриза и включить его в томат, чтобы новый сорт стал устойчив к заморозкам – задача сложная: надо разобраться, какой из многих тысяч генов отвечает именно за морозостойкость. Но от классики отличие только одно: не нужны миллионы неудачных проб и ошибок. Поэтому нынешние способы несравненно быстрее – значит, дешевле – старых. И при этом ничуть не опаснее, ибо основаны на старых принципах.

В новой работе и ошибки случаются новые. Однажды в сою – бедную аминокислотой метионином – ввели из бразильского ореха ген, ответственный за выработку белка, содержащего очень много метионина. Но как раз этот белок вызывает у некоторых людей сильную аллергию. В чистом виде бразильский орех продаётся свободно: те, кто склонен к аллергии, просто избегают его. Да и природная соя – аллерген покруче бразильского ореха – потребляется – в чистом виде или в добавках к другой пище – большей частью человечества. Этот сорт сои был вообще кормовой. Но производители побоялись, что её по ошибке употребят в еде для людей, и сняли с производства. С тех пор изменены правила генных манипуляций: гены, связанные с веществами, потенциально вредными для человека, вовсе нельзя переносить во что-то съедобное (для человека или даже для животных).

Был и один несчастный случай. Аминокислоту триптофан, выработанную модифицированными бактериями, плохо очистили от питательного бульона для бактерий – и несколько человек, из-за редкой мутации чувствительных к одной из примесей в бульоне, заболели. Технологию очистки усовершенствовали.

Как видим, результаты генных технологий проверяются несравненно жёстче продуктов классической селекции. Если бы Лев Платонович Симиренко в конце девятнадцатого века вынужден был проходить нынешние тесты, любимый мною сорт яблок мог вовсе не поступить в продажу: слишком кислый, да и хранится подозрительно долго – уж нет ли в нём чего-то бактерицидного?

Во многих естественных продуктах есть явно опасные вещества. Так, каждый тысячный европеец плохо переваривает белок глиадин, содержащийся почти во всех злаках (кроме гречихи, кукурузы и риса). Без генной инженерии подобные опасности не устранить.

Абсолютной безопасности не даст никакая проверка: люди ухитряются давиться сливовыми косточками – косточки генно-модифицированной сливы сработают ничуть не хуже. Но модификации ничем не опаснее «природных» – то есть выведенных привычной нам селекцией – пород и сортов.

Рассказывают о страшных угрозах много и сенсационно. Так, биолУХ профессор Пуштаи обнаружил: если месяцами подряд кормить крыс одним генно-модифицированным картофелем, они почувствуют себя хуже. Его мудрости не хватило на простейшую мысль – накормить контрольную группу крыс обычным картофелем и убедиться, что всеядным животным плохо от любой монотонной диеты. Нейрофизиолог Ирина Ермакова догадалась завести три группы крыс: одну кормила стандартной лабораторной диетой, второй добавляла обычную сою, третьей модифицированную. Но во всех публикациях она сравнивает только первую и третью группы, а о второй молчит: ведь общеизвестно – крысы плохо переносят любую сою!

Страшилки о генных технологиях – клевета. Злостная. И беспроигрышная: пустил слушок в два слова – а опровергать надо горами статей столь серьёзных, что их не всякий прочтёт. Проплачивают её прежде всего производители ядохимикатов и удобрений: ведь главная ныне задача генных инженеров – совершенствование естественной защиты растений от вредных факторов. Ещё один источник финансирования клеветы – Европейский Союз, чьи фермеры вроде Жозе Бове безнадёжно проиграли конкурентам из Нового Света и давно выпрашивают казённые подачки: не переучиваться же на более осмысленные занятия! Третий мощный генератор клеветы – политики, поддерживающие отсталость сельского хозяйства третьего мира, дабы голодающая Африка зависела от подкормки из-за океана.

Искренние же адепты панического эколожества напрашиваются на реплику, популярную ещё в мою бытность программистом. В особо безнадёжных случаях на вопрос коллеги «Где тут ошибка?» до сих пор принято отвечать «В ДНК».

Право подчинения

«Право копирования» противоречит развитию человечества

Условие использования более ранних, нежели новомодная Windows Vista, версий операционных систем корпорации Microsoft – шедевр американской юридической мысли. Поэтому в переводе на бытовой язык выглядит странно. Microsoft милостиво дозволяет своим клиентам пользоваться ранее купленными у неё экземплярами её программы при условии, что они предварительно оплатят и новую программу, им самим совершенно не нужную. И всё это – потому, что прежняя система уже была установлена на другом компьютере.

Сразу же установить нужную версию программы запрещено – её продажа прекращена. Заметьте: с производством ничего не случилось – ведь копию программы, в отличие от копии автомобиля, сделает кто угодно. Прекращена именно продажа: разработчик отказался брать за уже готовое изделие деньги, дабы принудить к пользованию другим своим изделием.

Корпорация более четверти века назад придумала любопытную и очень выгодную для неё юридическую фикцию. Она утверждает, что торгует не программами (как автор рукописями) и даже не их экземплярами (как издатель). Она продаёт клиентам только право использования программы – как продавала бы право поселения, если бы владела гостиницей. Отельер вправе сочинять правила пользования своим заведением. Вот и Microsoft ограничивает права пользователей. Причём её услуги нематериальны (отчего и могут размножаться бесконечно), а потому и ограничения не согласуются с реальностью, а определяются разве что богатством фантазии корпоративных юристов.

Программа объявлена «интеллектуальной собственностью» правообладателей – то есть даже не столько самих авторов, сколько тех, кто – как создатель и до недавнего времени руководитель корпорации Microsoft Уильям Генри Гейтс – оплачивает работу авторов. С собственностью же владелец вроде бы волен поступать по своему усмотрению: в римском праве proprietas est jus utendi et abutendi – собственность есть право употреблять и злоупотреблять.

Но знатоки латыни отметили: в этом правиле слово abutendi значит скорее не «злоупотреблять», а «употреблять необычным образом». Употребление же во вред обществу так или иначе осуждается всегда – хоть во времена разработки римского права, хоть в нынешнюю эпоху слепого мультикультурализма.

Термин же «интеллектуальная собственность» – смесь двух видов прав: самого творца и копирования его творений.

Признаваемые обществом права автора в разные эпохи изрядно различались. Даже концепция автора и авторства сформировалась далеко не сразу: скажем, творцы большей части мифов и легенд Древнего мира неведомы – и, похоже, это не беспокоило ни их современников, ни даже их самих. Но всё же мировой опыт постепенно определил набор правил, практически неотделимых от самого понятия творческой личности. Так, имя автора (или избранный им псевдоним) надлежит упоминать при каждом использовании его произведения (если только речь не идёт о цитате столь общеизвестной, что вся аудитория заведомо её опознает). Изменения, сделанные другими, и пропуски по сравнению с оригиналом следует явно отмечать (и по возможности объяснять). Вся совокупность подобных простых и общепризнанных обычаев на современном юридическом жаргоне именуется неимущественными авторскими правами.

Право же копирования творений (в юридическом слэнге – имущественное авторское право) сейчас сведено к праву запрещать копирование. Что прямо противоречит единственному пути прогресса.

Человек отличается от прочих животных возможностью усваивать чужой опыт не только из непосредственного показа, но и через рассказ – в том числе и рассказ тех, кто сам этим опытом не обладает. Самое полное сегодня выражение такого способа передачи (и совершенствования!) опыта – наука. Основа разработки программ с открытыми исходными текстами – GPL (General Public License – общая общественная лицензия) – по сути, перевод вышеизложенных обычаев авторства, накопленных в основном наукой, на юридический жаргон, выработанный в имущественном праве, то есть ради защиты не столько нового творчества, сколько прибылей от размножения уже готового творения.

Копирайт ограничивает распространение опыта – то есть тормозит развитие человечества в целом. Правда, не навсегда. Но в нынешнем переменчивом мире семь десятилетий после смерти автора – распространённейший срок запрета на копирование – мало отличимы от бесконечности: преступный закон делает недоступным всё нужное для ориентации в современной жизни.

Поэтому, в частности, многие странности современного искусства и техники проистекают как раз из опасения попасть под удар поборников копирайта. Не зря ещё Станислав Ежи Лец ехидно спрашивал: «Если хорошее старое побеждает плохое новое – это прогресс?»

Меж тем плоды творчества, не стеснённого запретом опираться на былые достижения, столь изобильны, что для безбедной жизни всё новых творцов вполне хватает даже малой доли, отчисляемой (чаще всего – доброхотно) от созданного прежними поколениями. Ибо создано этими поколениями всё человеческое общество со всей его материальной и духовной культурой.

Юридические уловки Microsoft – не только изощрённое издевательство над её клиентами, но и (независимо от намерений корпорации) удар по всему миру.

Гениальный квадрат

В чём величие Малевича

Сейчас несколько слов о чёрном квадрате. Хотя на самом деле он не чёрный и не квадрат.

Казимир Северинович Малевич сложил знаменитейшую из своих картин из множества слоёв самых разных красок – но чёрной среди них нет. Каждый краситель поглощает из падающего света свою часть – в конечном счёте не отражается вообще ничего.

При беглом взгляде неправильный четырёхугольник действительно кажется квадратным. Но при повнимательном рассмотрении заметно: все стороны и углы красочного пятна – разные. По авторскому замыслу верхней должна быть самая длинная сторона. Но нам привычнее, когда основание больше вершины – на доброй половине выставок прославленную картину вешают вверх ногами.

Но неужели всё величие работы, написанной ещё в тысяча девятьсот пятнадцатом – только в этих технических тонкостях? Неужели ценители живописи заказали Малевичу – за бешеные деньги – множество авторских копий ради того, чтобы отследить, сколь точно сможет мастер вручную воспроизвести все нюансы изначальной версии?

Вряд ли. Ведь сам живописец не пытался идеально повторять своё решение. Иначе не написал бы в дополнение к семи экземплярам «Чёрного квадрата» ещё и два экземпляра «Красного квадрата» – тоже неправильной формы.

Первоначально – ещё в тысяча девятьсот тринадцатом – «Чёрный квадрат» возник не как живописное произведение, а как декорация к футуристической опере Михаила Васильевича Матюшина «Победа над Солнцем» на либретто Алексея Елисеевича Кручёных и Виктора Владимировича Хлебникова, более известного под псевдонимом Велимир. Возможно, от противопоставления маленькому Солнцу на огромном небе идёт равенство фона и окрашенной площади картины. Хотя в наименее известной супрематической композиции Малевича – «Белом квадрате» – отличить фон от краски может только намётанный глаз опытного художника или хотя бы тонкого ценителя живописи.

Только что я помянул Кручёных и Хлебникова. Они сравнительно мало памятны современным любителям поэзии. Да и при жизни их знал далеко не каждый. Мало кому под силу отчётливо произнести известнейшее пятистрочие Кручёных:

А в провинциальной типографии не смогли набрать шесть страниц хлебниковских производных от корня «люб»: в ту пору текст для печати именно набирали из заранее отлитых отдельных букв, и запаса отливок «Ю» не хватило.

Кручёных и Хлебников – поэты для поэтов. Они постоянно играли со словом. А потом десятки других творцов наполняли найденные ими новые формы разнообразным содержанием. Не зря Владимир Владимирович Маяковский – тоже великий новатор – считал Кручёных и Хлебникова своими учителями.

Поиски Малевича – художника для художников – ещё сложнее. Потому что в ту эпоху менялся не только язык живописи, но и стоящая перед нею цель.

Несколько тысячелетий художники отрабатывали технологию всё более точного отображения видимой картины мира. Из древнегреческих времён до нас дошла легенда о великих мастерах Зевксисе и Паррисии. Зевксис написал гроздь винограда так точно, что налетели птицы и попытались её клевать. Паррисий, увидев это, пригласил Зевксиса к себе домой. Тот увидел в мастерской конкурента новую работу, прикрытую полупрозрачной занавеской, попытался её отодвинуть – и оказалось, что занавеска тоже рисованная. Зевксис признал себя побеждённым: он смог обмануть только глупых птиц, а Паррисий перехитрил опытный глаз первоклассного мастера.

С тех пор сделано ещё множество формальных открытий. Так, взаимное расположение предметов точно отображает геометрическая перспектива. А, скажем, Андрей Рублёв написал знаменитую «Троицу» в обратной перспективе – с точки зрения бога, глядящего сквозь икону на молящегося перед нею.

Но в середине девятнадцатого века появился фотоаппарат – и в одночасье обесценил едва ли не все накопленные достижения живописи. Геометрию пространства не воспроизведёшь точнее бесстрастного объектива. Даже цвет на снимках точно передаётся уже более века.

Человеку незачем конкурировать с машиной. Художники стали отображать не просто видимый мир, а, например, свои впечатления от него: целое направление живописи так и называется импрессионизм – впечатленчество. Или выражать внутренние чувства: экспрессионизм – выраженчество. Форму предметов не копировали, а расчленяли на простейшие компоненты: Пабло Пикассо назвал своё направление поисков «кубизм».

Малевич тоже много экспериментировал. Сумел определить, к чему приведёт избранное им – и многими его коллегами – направление поисков. И отобразил на полотне конечную точку маршрута.

Предостережение помогло. Многие, кто вослед Малевичу искал супрематизма – верховенства – формы над содержанием, переключились на качественно иные направления развития. Тот же Пикассо вскоре ушёл от кубизма: теперь выделяемые им изначальные элементы видимых форм были хотя и просты, но взяты из природы, а не геометрии.

В неровных контурах и бесчисленных красочных слоях «Чёрного квадрата» знаток истории послефотографической живописи может разглядеть сотни картин, уже написанных выдающимися экспериментаторами, и многие тысячи ещё не созданных проб и неизбежных при этом ошибок. Этот намёк на целую эпоху – главная суть и ценность работы, созданной вроде бы только для своих.

Человек – это звучит дорого

Ценность человека растёт по мере падения цены вещей

Вторую Мировую называют Войной Моторов. Но моторы не рождаются и не лечатся сами собою. Результаты войны изрядно зависели от работников, создающих технику на заводах и ремонтирующих её в полевых условиях.

Немцы в расчёте на традиционно высокое мастерство создали непревзойдённую ремонтную службу. Даже система учёта потерь техники исходила из того, что танк остаётся на балансе, пока цела хотя бы табличка с заводским номером: остальное к ней прикрутят и приварят в мастерской.

Зато СССР несравненно лучше отладил серийное производство – в расчёте на неопытных рабочих.

Великий конструктор артиллерии Василий Гаврилович Грабин с началом войны радикально изменил устройство своих пушек – устранил едва ли не все технологические операции, требующие высокого индивидуального мастерства. В результате горьковский завод имени Сталина увеличил выпуск в восемнадцать раз: одних трёхдюймовок ЗиС-три там за войну выпустили сотню тысяч.

Тридцатьчетвёрка военных лет явно грубее первых образцов. Щели в люках моторного отделения так выросли, что немецкие пехотинцы ухитрялись, пропустив танк над собой и прыгнув на него сзади, без особого труда заливать туда бензин прямо из канистры. Немалая часть броневых деталей – прежде всего башня – из катаной стала литой: пришлось заметно нарастить толщину (и, значит, вес), чтобы сохранить прежнюю снарядостойкость. Разве что воздушный и масляный фильтр усовершенствовались – и то лишь потому, что изначальные варианты были вовсе неработоспособны.

До войны наша боевая техника рассчитывалась на неторопливый выпуск и тщательный ремонт. Едва ли не вся продукция военных лет по служебным характеристикам похуже. Зато её стало несравненно больше, чем у немцев. Мы их завалили – вопреки расхожему мнению – не трупами бойцов, а техникой.

Боевые потери в Красной Армии всего на десятую долю больше, чем в Вермахте и его союзниках. Вдобавок советские лагеря для военнопленных – в отличие от немецких – соответствовали международным нормам. Мы не мстили за массовую гибель наших пленных от голода, болезней и непосильного труда. Основная часть захваченных нами врагов вернулась домой. Поэтому суммарные потери наших военнослужащих чуть ли не наполовину выше вражеских.

А вот британские и американские торговые моряки довольно долго заваливали врага своими телами. Средства борьбы с германскими подводными лодками и самолётами сформировались лишь через пару лет после начала полномасштабной войны. До того «волчьи стаи» гросс-адмирала Карла Дёница и «кондоры» рейхсмаршала Германа Гёринга охотились за транспортами почти беспрепятственно. Американцы ответили индустриальным способом. Уже к концу тысяча девятьсот сорок второго от закладки до спуска на воду транспортного судна серии Liberty проходило всего шесть недель. Восемнадцать верфей с тысячами субподрядчиков выпускали в день по три транспортника или танкера. Немцы не успевали их топить.

Вторая Мировая знаменовала разрыв со старинной ремесленной традицией бережного отношения к вещам. Сейчас старый подход бытует разве что в самых нищих уголках планеты, где ручная работа ремонтников всё ещё дёшева.

Зато та же война ярко проявила роль умелого человека.

Легендарную линию Мажино – лучшую в мире систему укреплений – германская пехота прошла насквозь за двое суток практически без потерь. Немцы ещё к концу Первой Мировой выработали технологию прорыва таких систем.

Советская армия перед войной имела больше техники, чем германская. Но её не умели быстро и массированно перебрасывать на направление удара, и предвоенные запасы погибли по частям. Только через пару лет боёв войска научились маневрировать. Тогда и стали регулярны наши успехи.

Британцы в Северной Африке потратили около года (и сменили троих командующих), чтобы научиться не отступать перед Роммелем, имея трёхкратный перевес в силах на направлении немецкого удара – хотя обычно такой перевес достаточен для успешного наступления.

Моряки союзников геройствовали не самоубийственно: в конвоях была система спасения экипажей. Спасали и сбитых над морем лётчиков. Легенды о самурайском духе, воспринятые без анализа, помешали японцам создать нечто подобное. В битве при атолле Полпути (Midway) в июне тысяча девятьсот сорок второго утонули сотни лучших пилотов с первоклассным боевым опытом. Япония в дальнейшем так и не возродила мощь своей авиации.

В мирное время ценность человека не столь очевидна. О ней можно судить скорее по косвенным признакам. Так, анекдот с ключевой фразой «Этих детей отмывать будем или новых сделаем?» мог появиться, только когда десяток родов в одной семье из общепринятой нормы стал редчайшим исключением – идея производства людей «с запасом» теперь воспринимается как антигуманная. Нынешние успехи медицины в поддержании жизнедеятельности – и даже активности – тяжелейших инвалидов и безнадёжных больных наглядно показывают не только совершенство науки, но и общепринятую веру в необходимость любых затрат ради каждой жизни.

По мере совершенствования технологий падает цена материальных благ. Соответственно относительно дорожают блага нематериальные. Жизни каждого человека придаёт ценность прогресс всего человечества.

Подземные заготовки

Создание метрополитена требует предусмотрительности

На перегоне между станциями «Щукинская» и «Тушинская» Таганско-Пресненской линии внимательный глаз замечает станцию «Волоколамская».

Недавно это название передано строящейся станции Арбатско-Покровской линии – между будущими «Мякинино» и «Митино». Новая станция откроется на пересечении линии с Волоколамским шоссе.

Существующую же станцию, наверное, переименуют в «Спартаковскую». ЛУКойл готов занять часть Тушинского аэродрома стадионом для своей команды. Тогда и выходы доделают. Сейчас лестничные тоннели частично прорыты, но до поверхности не доходят. Ведь станцию построили прямо под Тушинским аэродромом – вместе со всем Краснопресненским радиусом метро. Тогда предполагали, что в скором будущем аэродром закроют, а на освободившейся ровной площадке соорудят большой жилой массив.