- Пришла королева Тамбилис, господин.
      - Что? Ах, да. - Мгновение Грациллоний стоял в напряжении, как боксер перед атакой. Он ждал ее где-то час, когда она сходит на осмотр к женскому врачу, по поводу чего-то, а чего не сказала. - Отправьте ее ко мне, - решил он.
      Королева вошла сияющая, увидела его и заботливо прикрыла дверь.
      - Что стряслось, дорогой? - прошептала она. Стоя там, где был, в нескольких словах он пересказал ей всю историю.
      - Но ведь это же ужасно. - Она подошла к нему. Они крепко обняли друг друга.
      - Что нам делать? - в отчаянии спросил он.
      Тамбилис отошла.
      - Ты можешь поговорить с Дахут?
      - Нет. Не думаю. Но она мне говорила, что... все еще обо мне беспокоится.
      - Конечно беспокоится. Ну что же, я отведу ее в сторонку и, как сестра сестру предупрежу ее быть поосторожнее. - Тамбилис собрала все свое мужество в кулак. - Это недопустимо, чтобы ты провел расследование? Это без вопросов установит ее невиновность.
      - Это и так без вопросов, - выкрикнул он. - Я не стану посылать подглядывать за ней маленьких фискалов с грязными мыслишками. Они подумают, что я сомневаюсь, и будут хихикать, перешептываться тайком, что запятнает Дахут куда больше, нежели несколько предположений чокнутого мямли.
      - Можешь счесть мои слова неразумными, - тихо сказала она, - но мне кажется, сегодня эту тему лучше не продолжать.
      - Да. - Он прочистил горло. - Что обнаружил врач?
      Счастье просветилось сквозь печаль, как новая ветреница весенней порой через последний снег.
      - То, на что я и надеялась, - ответила Тамбилис. - Я снова беременна, твоей новой дочерью, Граллон.
      - Что? Я и не знал...
      - Нет, пока еще я не уверена, как бы не обмануть твоих ожиданий. Пусть это будет нашим знаком надежды, нашим военным стягом, который я подниму для того, кто для меня дороже всех на свете.
      III
      Погода резко стала холодной и ясной. Когда Дахут вошла в дом вдовца, тьма почти ослепила ее. Взбираясь по лестнице, она вновь начала различать предметы. Соседняя от ее комнаты дверь была открыта. Оттуда вышла растрепанная женщина в грязной рубашке, вырез которой спустился до самых сосков.
      - Привет, милый, - сказала соседка с хитрым взглядом.
      Дахут едва знала ее имя и положение: Мохта, озисмийка, превратившаяся в дешевую шлюху.
      - Я не твой любовник, - холодно ответила она.
      - А, я уловила речь скотта, - засмеялась женщина. Дахут нахмурилась и закусила губу. Она была поглощена мыслями.
      - Я учусь, - сказала она с верной интонацией. - Что тебе от меня?
      - О, ничего, ничего. Уверена, что ты не станешь меня нанимать. Хотя ты можешь быть благодарен за мою помощь.
      Дахут уронила руку на нож.
      - Ты о чем?
      - Ну, раз ты слишком надменен, чтобы болтать с людьми вроде твоих соседей, ты и не знаешь, что они о тебе говорят. Этот большой человек, который проводит с тобой так много времени, - в Исе не любят голубых. Были жалобы к хозяину, были. Он бы выкинул тебя и попросил бы, чтобы тех варваров убрали подальше из города. Но Мохта видит, что скрыто под одеждой, или улавливает через дверь шум, чтобы выяснить, что происходит. Я сказала ему, что ты не парень. Теперь они лишь смеются.
      Дахут затряслась на месте.
      - Зачем тебе такие проблемы? - насмехалась шлюха, оскаливаясь. Знатная госпожа, никому не скажу я, хочет, чтобы ее любовники оставались в тайне. И оба красивые мужчины, насколько я заметила. Пусть их будет сколько угодно, но мне нужна плата. И хотя ты мне создаешь конкуренцию, я настолько добра, что сделала тебе это одолжение. Ты конечно же будешь мне благодарна? - захныкала она.
      Дахут порылась в кошельке, бросила на пол золотую монету и повернулась спиной, вкладывая ключ в замок.
      - Ах, как хорошо, - ликовала Мохта. - Ты, должно быть очень, очень знатная госпожа. Кто? Мне не пристало произносить твое имя, каким бы оно ни было, но девушке не может не быть любопытно, так ведь? Если тебе еще понадобится моя помощь, я тут.
      Дахут вошла и с треском захлопнула дверь. Одна в тусклом свете она завыла от бешенства и рванула завязки на одежде. Когда она скинула ее, к ней вернулось самообладание. Она постепенно перенесла в это место свои роскошные женские наряды и сложила их в сундуке. Чтобы согреться, женщина выбрала толстое платье из шелкового гобелена и меховые комнатные туфли. Волосы она распустила, и мерцающими волнами встряхнула по плечам.
      В дверь глухо постучали. Она впустила Ганнунга. Он попытался ее схватить, но она увернулась и скользнула назад.
      - Не так быстро, - сказала она.
      - Почему? - нахмурился он. - Я два дня остужаю свои пятки и зевоту, ожидая, пока ты сообщишь, что мы можем встретиться. - Связь осуществлял ее главный раб, для которого доверенные ею зашифрованные фразы ничего не значили. В некоторых случаях он выполнял роль ее охранника. Она запретила ему говорить о том, что она называла секретом и тайным делом. По совету Ганнунга позднее она намекнула слуге, что это касается тюленей. Северяне знали об этих животных больше, чем исанцы, потому что на них охотились. - Ну что ж, завтра ты пойдешь на подкашивающихся ногах!
      - Может, именно это заметила Мохта, - пробормотала Дахут.
      - В чем дело? - датчанин двинулся на нее. Она сделала рукой отгоняющий жест.
      - Постой. - В ее голосе звенел такой приказ, что он остановился и вытаращил на нее глаза. - Я ждала из-за предостережения. Меня предупредила моя сестра. Ходят толки. Как я узнала, даже в этой лачуге. Ты слишком долго слонялся без дела, недели две, а то и больше. Хватит уже.
      Он смотрел сердито.
      - Ты имеешь в виду то, что хочешь, чтобы я убил твоего отца? Зачем ты такая злюка?
      - Ты поклялся, что сделаешь это, тем первым утром.
      - Да, да, но...
      Глаза ее сузились до голубых вспышек льда.
      - Ганнунг, - сказала она, - ты спал с королевой Иса. Если об этом выскользнет хоть слово, тогда уповай на то, чтобы народ разорвал тебя на куски, пока тебя не возьмут люди моего отца, потому что он доведет тебя до смерти всеми медленными путями, какие знают римляне.
      Он вспыхнул и рассвирепел.
      - Ты угрожаешь? Клянусь Тором...
      - Поднимешь на меня руку, и я сделаю так, что у тебя никогда в жизни больше не будет женщины. Я галликена.
      Ганнунг на шаг отступил.
      - Мы - любовники, - поспешно сказал он. - Я тебе пообещал.
      От ее улыбки оттаяла холодная комната.
      - Тогда стань королем, мой любовник, - напела она. - Когда станешь королем, будешь в безопасности, Ис будет твой.
      - Думаю, скорее твой, - ответил он с интонацией, ставшей сухой. - Ну, должен тебе напомнить, было бы неразумно бросать ему вызов, когда он все еще лечится. Он может велеть мне подождать, а тем временем...
      - Он уже исцелен. Теперь он старается восстановить силу, утраченную за время болезни. Вызови его прежде, чем он закончит. Больше он отказываться не может. В хороших условиях он ужасный противник. - Речь Дахут смягчилась. - Я не хочу, чтобы ты умер, Ганнунг. Я хочу, чтоб ты был рядом со мной, на протяжении многих грядущих лет.
      - Все равно он может выиграть. А если нет, будут другие... - Датчанин поднял голову. - Но я не боюсь. Однажды предсказательница сказала мне, что удача всегда будет больше сопутствовать мне в хорошую погоду. А у нас снег, мгла и сильный ветер...
      - Вплоть до сегодняшнего дня. Завтра наверняка будет то же самое. Ступай в Лес. Говорю тебе, ожидание куда опаснее любой битвы.
      Некоторое время он молчал, потом произнес:
      - Я пойду завтра.
      - Сейчас!
      Он покачал головой.
      - Завтра рано утром. Может быть я погибну.
      - Не погибнешь, - она двинулась к нему волнообразным движением.
      - Это запрещает Норна, - ответил он. Улыбка смягчила строгость его лица. - Что у меня здесь есть, так это владычица - ты, непонятная, прелестная Норна. Подари мне дух для битвы.
      - Пусть будет так, - согласилась Дахут и скользнула в его объятия.
      Она проснулась, когда сквозь ткань окна пробился луч и прикоснулся к щеке. Уже давно начался следующий день. Она затаила дыхание. Ганнунга не было.
      - О-о, - произнесла она, попытавшись подняться, сопроводив это одним из проклятий, которые она в детстве подслушала у Маэлоха. На теле здесь и там начинали расцветать синяки. Солома торчала из разорванного матраца. Морщась, она поднялась и доковыляла до кувшина с водой. Наполнив и осушив чашу, налив в таз воды, помывшись, она смогла небрежно заколоть волосы. На полу лежала одежда Киана. А роскошного платья, которое она скинула, не было. С криком она открыла сундук с одеждой. Там не было ни тканей, ни мехов, ни драгоценностей.
      Дахут оделась и, спотыкаясь, вышла на улицу. Народ шел по своим обычным делам. "Должна была быть суматоха", - кусая губу, Дахут проделала мучительный путь к бухте.
      Эллинг, где стояло судно Ганнунга, был пуст. Полуприкрытые Морские врата передразнивали ее, насмехаясь неуемной яркостью воды.
      Подошел патрульный. Дахут завопила ему:
      - Где северяне?
      Он остановился, пристально на нее посмотрел и спросил:
      - Зачем они нужны тебе, мальчик?
      - Нужны! Где?
      Он пожал плечами.
      - Полагаю на пути туда, куда надумали плыть. Они уезжали в ужасной спешке, до первых лучей солнца, когда створки едва приоткрылись. Я и мои друзья подумали, что они наверно попали в переделку. Но мы не получали приказа их задерживать, да и они не выглядели, будто побывали в драке и несут награбленное - только вещи - но вот капитан, я сроду не видывал человека, настолько потерявшего терпение. Когда рассвело, я забрался на стену, чтобы посмотреть, так они гребли, как на гоночной яхте. Теперь они должно быть за много лье отсюда. Что тебя так опечалило?
      Дахут взвизгнула и отвернулась от него. Изумленная Форсквилис рассматривала неряшливую фигуру, постучавшую в ее дверь. Наконец узнала.
      - Иди за мной, - сказала она. Они пошли в скрипторий. Там она резко спросила. - Какого черта ты делаешь в это время?
      - Ты должна мне помочь, - сказала Дахут охрипшим голосом. - Мы с тобой можем поднять шторм, ведь так? Или создать морское чудовище, или хоть что-то, что потопило бы корабль вероломных негодяев.
      - Кого? Зачем?
      - Тех скандинавов, что были в порту.
      - А что они сделали?
      - Я хочу их смерти, - сказала ей Дахут. - Я хочу, чтоб они оказались на дне среди угрей. Пусть их голые души вечно плавают в глубинах.
      - Почему?
      Дахут топнула ногой.
      - Меня жестоко обманули. Меня, твою сестру. Разве этого недостаточно?
      - Нет, - ответила Форсквилис, - к тому же я не уверена, смогли бы мы теперь хоть бризу приказать дуть. Что произошло?
      Брызнули слезы ярости.
      - Почему я должна тебе рассказывать? - крикнула Дахут. - Я сама о себе позабочусь.
      Она двинулась к выходу.
      - Подожди, - произнесла Форсквилис. - Сядь, отдохни, перекуси, и поговорим.
      - Нет. Никогда. Больше никогда. - Дахут вышла. Форсквилис еще несколько минут смотрела ей вслед.
      Дома Дахут что-то промямлила про то, что искала совета богов в ночном бдении в Заброшенном Замке. То же самое она говорила и раньше. Никто не ответил, только выполнили ее приказания.
      Долгая горячая ванна хорошо размягчила кожу. Она вышла, оделась, посла, попила. После удалилась в свою комнату, заперла дверь и уселась за письменными принадлежностями, - медник не станет отказываться ни от одной отброшенной мелкой монеты, - сочинять письмо, которое запечатают и отнесут Будику.
      IV
      Давным-давно, когда он и мир еще были молоды, Ниалл выходил из Темира под вечер священного пира, чтобы доверительно поговорить о ведении войны, затеянной им за границей. Но то было как раз перед Белтейном; плавание должно быть открытым и вероломным, против римлян в Галлии; рядом были друид Нимайн Мак-Эйдо и ученый поэт Лейдхенн Мак-Бархедо. Завтрашним днем был Имболк. Нимайн умер, а Лейдхенн вернулся в Муму, отомстив своими сатирами за убийство сына. Ниаллу было неизвестно, что тот собирался предпринять. Знал лишь, что выполнять задуманное нужно ему одному.
      С приближенным к нему капитаном, худым и седым Вайлом Мак-Карбри, он взял путь на север между фортом Грейни и Наклонными Рвами, и, как в старину, пошел вниз. Четверо охранников пешком шли сзади, вне пределов слышимости. Час был поздний, темный, ветер свистел над сумрачными лугами и голыми лесами. Рваный дым валил из соломенных крыш разбросанных хижин. Там, где двери в них были открыты, в глубине сиял огонь; в эту ночь настроение должно было быть хорошее, ведь Бригит на своей белой корове колесила по стране, чтобы ее благословить. С наползающими сумерками путникам вдвойне казалось, что они оторваны от мира.
      - Так все в полной готовности, дорогой? - спросил Ниалл.
      - Все, - сказал ему Вайл. - Готовый корабль стоит в Клон Таруи. Это прочное судно, и я сам присматривал за строителями, когда этой зимой они доводили его до совершенства. Команда поторопится туда сразу после праздников; когда ты приедешь, вес будут в твоем распоряжении. Запасы у нас хорошие, к тому же есть золото, которое ты предоставил. Остается лишь ждать доброты морского люда, чтобы плавание было быстрым и спокойным.
      Ниалл кивнул. Вопрос он задал больше для начала беседы, чем из каких-то сомнений.
      - Завтра богам принесут такие жертвы, которые настроят их на нужный лад, - ответил он.
      Вайл не мог не отозваться:
      - Если б я еще знал, зачем мы едем!
      - О том, что люди не знают, они и проболтаться не смогут, - сурово ответил Ниалл. - Чтобы большинство из вас держали за зубами то, что я вам снова и снова рассказывал.
      - Так и будет, хозяин.
      - Повтори.
      - Вы вождь, который хочет изучить, какие перспективы для вас существуют в торговле с галлами. Ниалл - имя достаточно распространенное для того, чтобы не возбуждать у римлян подозрение, хотя они в любом случае мало знают об Эриу. Но мы должны помнить, нельзя давать огласку тому, что вы - Ниалл Девяти Заложников, король и завоеватель. В Гезокрибат мы приехали в такую раннюю пору, чтобы опередить всех конкурентов. Там мы ждем, живя за счет нашего золота, пока вы отправитесь в глубь страны, порасспрашивать местных жителей.
      - На это может уйти месяц, а то и больше, - напомнил Ниалл. Наслаждайтесь времяпровождением, но вам запрещено говорить что-либо еще даже между собой, без разницы, сколько вы выпили.
      - Снова вам говорю, дорогой господин, вам не следует ходить одному, забеспокоился Вайл. - Это опасно. Это не пристало вашему достоинству.
      - А я и раньше тебе говорил, что если ворвусь во главе вооруженного отряда, то римляне спросят, почему. Они запросто могут это запретить и схватить нас для допроса. Тогда как, если я уплыву тихо, это их успокоит. Они примут меня за варварского простака и не подумают даже, какой вред может нанести одинокий путник.
      Вайл вздохнул и закрыл рот. В конце концов, Ниалл уже ездил таким образом, чтобы встретить его в Британии. А что до того, какой вред замышлял король, так это должно быть интересно только Ису; и о мести вождя нельзя было подумать без содрогания.
      Они зашагали дальше. Сгущались сумерки.
      - Не пора ли нам возвращаться, хозяин? - спросил Вайл.
      - Нет пока, - ответил Ниалл. - Я надеюсь на знамение.
      Перед ним маячила дубовая роща, он хорошо ее помнил. Неожиданно оттуда взмыла птица. Ниалл остановился. Суставы на древке копья побелели; дыхание со свистом вырывалось между зубов.
      Но то был не филин, летавший в несвойственную ему вечернюю пору. Это был ворон, неестественно запоздалый для своего вида, и огромный. Птица трижды прокружила над древком копья Ниалла, прежде чем повернула и захлопала крыльями в сторону юга. Ниалл потряс над головой оружием.
      - Это в самом деле знак, в самом деле! - закричал он. Он был вне себя от счастья. Вайл и охрана тайно сделали знаки от неудачи. Несколько человек были рады на грани ночи увидеть Морригу.
      Ниалл повернулся, и всю дорогу до холма Темира остальные за ним едва поспевали. Перед Праздничным Залом он остановился, дыша глубоко, но легко, восторг охлаждался как только что накаленное лезвие. В сумерках строение блистало величиной и белизной под крышей из грозовых туч.
      Вперед вышла его молодая королева.
      - Мы ждали тебя, дорогой господин, - сказала она.
      - Меня задержали важные дела, - сказал Ниалл, - теперь будем пировать. - Он взглянул на ребенка у нее на руках, завернутого от холода в мех. Громко рассмеялся. - И не отдавай Лэгера няне. Внеси его, чтобы он был на нашем пиру, он, кто в один прекрасный день станет королем.
      V
      Снова пошел снег, на этот раз его принес ветер с моря, разметая по улицам Иса, в белизне ничего не было видно. От стука Будика раздался пронзительный шум, когда он наконец решился ударить металлическим кольцом на двери.
      Дахут встретила его и отошла. Руки действовали за него, когда он, сам того не осознавая, закрывал и запирал дверь. Сам он мог лишь взглянуть на женщину и потеряться.
      В тепле жаровни, свете глиняных ламп, убожество комнаты превратилось в уютное гнездышко. Никогда бы его не встревожило, почему она стоит перед ним именно вот так. Яркой синевы опоясанное платье облегало тело, поднимаясь и опадая вместе с дыханием, где в расселине под красным полумесяцем играли тени. Мимо распахнутых глаз лавиной струились распущенные волосы, ноздри трепетали, губы раскрылись. Руки словно с мольбой подняты к нему.
      Вдруг из глаз брызнули слезы. Она вздрогнула, всхлипнула, закрыла от него лицо.
      - Принцесса, - с тревогой крикнул он, - что с вами?
      - Ты все не приходил и не приходил, - плакала она.
      - Я не мог. - Шаг за шагом он медленно продвигался по направлению к ней. - Эти несколько дней назад ваш отец уводил нас на маневры. Я не видел вашего письма до вчерашнего дня, и потом: - О, Дахут, для чего я вам нужен?
      - Твоя помощь. Твое утешение. Если ты сможешь их мне дать, когда выслушаешь.
      Он едва удержался, чтобы ее не обнять.
      - Что случилось? Должно быть нечто ужасное. Скажите мне во имя Христа!
      - Самое худшее. Боюсь, я обречена, если только... - Она дышала с трудом, сглотнула, преодолела судороги. Сжалась, и казалось не замечала, что от этого горловина платья еще сильнее оттянулась вниз. - Мне холодно, тишайшим голосом сказала она. - Огонь не помогает. Я так замерзла, ожидая, после того как пришел от тебя ответ.
      - Так говорите, - умолял он.
      - Теперь даже не знаю, хватит ли у меня смелости. Ты меня бросишь. А это уже выше моих сил.
      - Я вас никогда не покину. Клянусь.
      - Однажды мой отец дал мне такую же клятву, - со злым упреком горечи сказала она. Ее вновь охватило отчаяние. Она опустила голову и уставилась в пол. Пальцы вцепились в платье. - Это было не по моей воле, Будик. Что бы ты не почувствовал, не верь, что я этого хотела.
      Он слепо обвил руками ее плечи. Она уткнулась в его грудь.
      - О, Будик, любовь моя. Я в этом признаюсь. У меня не осталось стыда. Я люблю тебя, Будик.
      Он чуть не упал. Он вышел из оцепенения, когда почувствовал, что она от него отходит и причитает.
      - Слишком поздно. Я умерла. С тобой говорит привидение.
      - Скажи же мне, - заклинал он.
      Дахут взглянула на него, смахнула слезы, часто заморгала, и лишь с третьей попытки ей с безнадежной отвагой удалось сказать:
      - О, какая же я глупая. Я сама навлекла это на себя своей неосторожностью. Но как я могла предвидеть, я, девственница, девушка, никогда не знавшая ничего кроме любви и почести - я, которая была Удачей легионеров, ты помнишь? Все просто. Ты знаешь, что в порту недолго стоял корабль северян. Ты наверняка их видел. Может, пару раз выпивал в той же гостинице, что и они. Ну, а мне было любопытно. Меня всегда тянуло узнать об окружающем мире, тех чудесных королевствах, которые я никогда не увижу. В обличье мальчика я завязала знакомство с их капитаном, показывала ему Ис, слушала его рассказы о далеких рискованных предприятиях.
      С моей стороны это было опрометчиво, да, но жизнь была так пуста, но он казался человеком таким же благородным, каким тяжким был его путь. К тому же я была уверена, что он думает, будто я мальчик. Поэтому у меня не возникло страха, когда он нашел... - она прервалась и заголосила. - ... предлог войти в эту комнату - сказал, что у него для меня подарок, но...
      Он с мукой крикнул.
      - Нет!
      - Да, - сказала она. - Смотри. - Она подняла руки, отчего рукава сползли, и обнажились синяки, которые все еще были видны. - Снова и снова. Это был кошмар, от которого я не могла проснуться, пока наконец я не упала в обморок. Потом он ушел, собрал команду и уплыл.
      - И никто не слышал, и - и не встревожился?
      - Я не могла им сказать. Умоляю тебя, и ты с ними не говори. Оставь но мне клочок гордости.
      - Дахут...
      - Я бы может быть за тобой и не послала. - Продолжала она так же без выражения. - Но разве у меня еще кто-нибудь есть?
      - Что я могу сделать?
      Дахут слегка пожала плечами и улыбнулась.
      - Беги, если хочешь, - тоскливо сказала она. - Я пойму. Ты чист. Но если в сердце у тебя что-то есть, проведи некоторое время с этой развалиной, и тогда я буду лелеять воспоминание, несмотря на то, что мне предстоит перенести.
      - Что вы должны перенести? Никто кроме меня не узнает. Из меня это не выбить даже под пытками.
      - Боги знают. И я, сны которой ты посещаешь, Будик, я, что навсегда тебя потеряла. И... узнает тот, кто убьет в конце концов моего отца. Я должна прийти в его постель девушкой, я, незамужняя. Когда он узнает... что ж, я, конечно, надеюсь, что мой отец будет править еще долгие годы.
      - Вы - о, Дахут, - неужели вы подумали, что для меня, из всех мужчин, вы будете казаться хуже оттого, что... потому что вам причинило боль чудовище? - Он сжал пальцы в кулак. - Если б я поймал его, то дюйм за дюймом предал бы огню! Но я, я могу лишь сказать, что люблю тебя, Дахут.
      Они обнялись и поцеловались.
      - Не робей, - мягко вскрикнула она. - Очисти меня от него.
      И снова, и снова.
      Наступила ночь. Оплывали лампы.
      - Я всегда буду это помнить, - сказала она, лежа с ним рядом. - От этого моя ноша станет легче. И надеюсь, тебя это тоже согреет в твоем одиночестве.
      В смятении он очнулся от дремоты.
      - Что ты имеешь в виду?
      Она прямо посмотрела на него голубыми глазами.
      - Ну, ты должен бежать, ты же знаешь. - Хриплый голос охватило спокойствие. - Уезжай куда-нибудь и никогда не возвращайся. Остаться для тебя означает смерть, после того, что между нами произошло.
      - Никому знать необязательно.
      Когда она покачала головой, янтарно-золотые волосы пощекотали его плечо.
      - Долго хранить это в тайне не удастся. Да и я, с таким пятном, не смогу оставаться смелой и красивой.
      О, можем рискнуть, и о сегодняшнем дне не возникнет ни одной сплетни, но это риск, - и ты умрешь ужасной смертью, - а в лучшем случае мы не осмелимся больше встречаться. Нет, начни новую жизнь. Я позабочусь том, чтобы бедная Кебан была устроена.
      - И я отказался бы от тебя? - Он сел прямо. - Бог свидетель, я слабый человек и грешник, но я не Иуда.
      Она тоже поднялась. Сжатая рука дрожала у него на колене.
      - А что нам еще делать? - прошептала она. В нем лязгнула решимость.
      - Я стану королем Иса, а ты - моей королевой.
      - Мой отец! - интонация ее была страшной. - Твой центурион!
      - Да, - уныло сказал он. - Но римляне и прежде воевали с римлянами. Ты для меня больше, чем он или целый мир с небесами. И ты не состояла бы в этой помолвке, если бы он придерживался той же веры что и ты. Сам Христос учил, что мужчина и жена должны от всех отрекаться.
      - Христианский король Иса...
      Прогремел его смех.
      - Нет, дорогая. Как долго я с этим боролся, бессонными дежурствами или у себя в безрадостной постели. Наконец было решено. Я уже запятнан. То, что я сделаю, проклянет меня навсегда. Что ж, пусть будет так. Я заключу в объятия богов Иса, как заключаю тебя, Дахут. Так сбудется пророчество Корентина.
      У нее вырвалось:
      - Тогда ты и есть предсказанный мне король!
      Глава шестнадцатая
      I
      За ночь снегопад прекратился и наступила морозная погода. Когда день прорезал облачность, стало видно то, что для Арморикской зимы было редкостью, - сверкающую белизной землю и листву из сосулек, вспыхивавшую над Лесом короля. Воздух был настолько холодным, что в ноздрях казался жидким.
      Сначала Грациллоний не мог видеть претендента. Черты были, но они соскальзывали с сознания, как дождевые капли по стеклу. Потом он начал размышлять: "Нет, это невозможно, это кошмар, или я потерял рассудок, либо меня водит за нос чародей". Но он слишком ясно ощущал холод на лице и биение сердца в груди, скрипящий под ногами снег, внезапно возобновившую боль в задетых ребрах. Он мог бы пересчитать заклепки, на которых держался обод и выпуклость щита
      Будика, он заметил, в которых местах на нем неплохо бы подкрасить эмблему, светлый тяжелый кинжал с левой стороны чуть повыше лодыжки, что входило в привычки Будика, придавало ему веса, когда он не был на параде, зимние шерстяные штаны, немного обвисшие над верхом ремешков сандалий, маленькая небрежность, за которую центурион давно уже делал выговор иным превосходным солдатам... Под шлемом было другое лицо. Очертания были те же, но смотрел на него незнакомец.
      К Грациллонию вернулся дар речи.
      - Что это за странная шутка? - это звучало глупо.
      Должно быть ответила машина.
      - Никакой. Я раскачал щит на виду у тех людей в портике. Иди вооружись.
      - Ты забыл, что бывает с мятежниками?
      - Король Иса сумеет уладить все с Римом. Внутри Грациллония что-то перевернулось, что это все поставит на свои места. Различные официальные лица будут так рады от него избавиться, что убедят Стилихона дать шанс преемнику. Он ничего не сказал, потому что кроме непостижимого предательства все остальное казалось неважным. Вместо этого он заставил свое тело выполнить все ритуальные действия.
      Доставив новости во дворец, не называя противника, король послал гонцов осведомить соответствующие лица. Теперь они приезжали. Сорен был беспристрастен, как небо. Морская охрана пыталась сохранять за собой такое же самообладание. Легионеры с меньшим успехом делали то же самое. Они сохраняли невозмутимость, но не их глаза, следившие за Грациллонием, куда бы он ни пошел, и вновь возвращавшиеся к тому месту, где стоял Будик. Руки сжимали древки копий. Грациллоний слышал, что голос его придаст двойное значение привычным командам, словно давал понять, что люди должны подчиняться победителю до тех пор, пока не отправятся в Турон к посаженному там трибуну.
      - Позвольте помочь вам приготовиться, сэр, - попросил Админий. Может быть он и не замечал тех слез, что струились у него по щекам, запутывались в щетине на впалой челюсти, и сияли в солнечном свете, пока не замерзали. Грациллоний кивнул и направился к навесу с обмундированием. Когда закрылась дверь, оба мгновенно ослепли, после сияния снега снаружи. Грациллоний спрашивал себя, предвкушал ли он смерть. Не имело значения. Дрогнули слова Админия: - Что на него нашло, сэр? Он вам поклонялся, знаю, поклонялся, второму после Христа, - и Христос его к этому привел, низверг в ад, если только не демон им овладел, но как это могло случиться с таким набожным человеком, как Будик? О, сэр, вы должны выиграть эту битву, выиграть больше, чем все другие. Вы не можете оставить нас на изменника - и не ожидайте, что мы его не убьем!
      - Вы исполните те приказы, что я вам дал, - оборвал его Грациллоний. Вам ясно, солдат? Закройте рот и выполняйте обязанности.
      Админий сглотнул, икнул, нащупал дорогу к полке, где лежали принадлежности для битвы. То было поношенное снаряжение, что сопровождало центуриона из Британии и видывало его в... скольких битвах в Исе? У него была сверкающая упряжь для города и парадов. Когда вызов шел по пятам за вызовом, он оставил здесь старое; его не портили несколько царапин и трещин, и он смутно чувствовал, что оно приносит ему удачу. Щит был, конечно, новый, после битвы с Карсой. Он весил больше, чем должен был. Грациллоний еще не восстановил мускулы до прежней твердости. Когда он разделся, в него начал проникать холод и задержался под надетым нижним бельем. Он взял шлем. У него мелькнула мысль, что удача вытечет из него прежде, чем он его наденет.
      Пальцы Админия пробежались по всем соединениям и пряжкам.
      - Вам понадобятся дротики, сэр, - болтал он. - У него они есть. Простите, сэр, позвольте вам напомнить, что главный его недостаток - это метание. Если он специально не позаботился, то постарается бить чуть левее, поднимайте ваш щит, после того, как он взмахнет...
      - Хватит, - прервал Грациллоний. - Я не собираюсь заставлять их ждать.
      Он вышел и был снова ослеплен. Свет отскакивал от снега и сверкал на сосульках сложными оттенками. Будик стоял а ореоле лучей наподобие Бога-воина: потрясающе, до чего был красив жених Дахут.
      "Зачем я должен жить дальше? - думал Грациллоний, тогда как вокруг него плясал ослепляющий свет. - До этой зари я и не знал, какая во мне накопилась усталость. Некоторые королевы и принцессы будут меня оплакивать. Смею надеяться, что среди них будет и Дахут, но они найдут утешение в мыслях о том, что с моей смертью боги возродят жизнь мира. И Дахут, бедной, сбитой с толку душе больше не придется выбирать между своим отцом и своей судьбой. Что бы ни заставило Будика отвернуться от него, к ней он будет добр. Он ее любит, на нем это год за годом можно было, словно свежую кровь. О, моя смерть разрешит многие проблемы. И мою собственную в том числе. Я смогу лечь отдохнуть, могу позволить навалиться на меня этой сердечной слабости и заснуть, заснуть навечно".
      Глаза привыкли. Военным шагом он направился к дубу, где стояли два его врага.
      Бок о бок с Будиком он опустился на колени на замерзший снег. Сорен опустил в чашу с водой ветку омелы и окропил сначала короля, затем человека, который мог королем стать. Между губ вырывалось дыхание, когда он нараспев произнес молитву. Грациллония потрясла та мысль, что когда несколько минут назад он думал о том, каково это, умирать, то забыл, что его дух продолжит странствие к Митре. Он попытался это представить и этого захотеть, но у него не получилось. Вместе с тем он почувствовал опустошенность. Не было ничего, кроме усталости и горя.