По команде лейтенанта Тропинина бойцы, позвякивая оружием и котелками, выбегали во двор, спешно строились для марша.
      Глубокой осенней ночью - в час пятнадцать минут - батальон покинул свое пристанище - школу близ Таганской площади.
      9
      - Пройдем по бульварному кольцу, - сказал Тропинин, когда мы вышли на площадь. - Этот путь короче и спокойней.
      - Ведите, - сказал я.
      Батальон повзводно строем спустился по Радищевской к Яузским воротам и повернул направо на бульвар. Миновали Покровские ворота, кинотеатр "Колизей"...
      Четыре года я ходил этим путем от Таганки на Чистые Пруды в школу киноактеров; она помещалась в здании "Колизея". Мог ли я предполагать тогда, что через несколько месяцев поведу здесь вооруженных людей - охранять порядок в столице, которая вот-вот перейдет на осадное положение?.. Мне показалось, что с того времени прошли не месяцы, а долгие годы. Вода в пруду выглядела черной и застывшей. А совсем недавно здесь раздавалось зазывное бренчание гитар, и мы - я и Нина - катались на пруду в лодке, и ревновали друг друга, и мечтали о совместной жизни, пытались угадать свое будущее... Все это теперь отодвинулось далеко-далеко, откуда его не вернуть.
      Мы пересекли улицу Кирова и вступили в новый бульвар. Здесь было совсем темно - тучи сомкнулись.
      Браслетов шел рядом со мной.
      - Как вы думаете, капитан, - спросил он, - долго нам придется решать эту задачу?
      - Вы же слышали: до особого распоряжения. Что вас тревожит?
      - Да так... - Он шел легкой походкой, глядя в глубину аллеи, где двигался батальон. - Интересно был батальон как батальон. Боевая единица, а теперь блюстители порядка. Ну, а потом? - спросил Браслетов. - Куда нас пошлют потом? Как вы думаете?
      Я ответил, скрывая раздражение:
      - Если немцы прорвутся в город, будем сражаться в городе. Если потребуемся на фронте, пошлют на фронт.
      Браслетов приостановился.
      - Вы все-таки думаете, что немцы Москву захватят?
      - Я думаю о том, как лучше выполнить порученное нам задание, - ответил я.
      Он как будто не заметил моего раздражения, неотвязно допытывался:
      - Но если мы батальон охраны внутреннего порядка, то зачем же нас посылать на фронт, не понимаю?
      - Воевать!
      Браслетов отшатнулся от меня.
      - Что вы кричите?
      - Ефрейтор Чертыханов, пройдите вперед, - сказал я Прокофию.
      - Слушаюсь! - Чертыханов протрусил под горку, догоняя колонну.
      Я обернулся к Браслетову:
      - Потому что мне надоели ваши вопросы!
      Браслетов приостановился, огорченно, с недоумением пожал плечами.
      - Что тут такого?.. - промолвил он невнятно. - Я не один, у меня семья, и я хочу знать, что нас ждет впереди. Это вполне законно.
      - Смерть от вражеской пули - вот что нас ждет впереди! - крикнул я. Это вас устраивает? Над вашей трусостью смеются все бойцы. Вы совсем забыли, что вы комиссар. Вы отдаете себе отчет в том, какое это звание и к чему оно обязывает? Комиссар!.. Вы думаете, я не хочу жить? Чертыханов не хочет жить? Тропинин, Петя Куделин, Мартынов? Они хотят жить, может быть, сильнее, чем вы. Жена приказала вам мужественно выполнять свой воинский долг. Выполняйте!
      Браслетов закрыл ладонью глаза.
      - Вы правы, - прошептал он. - Вы совершенно правы. Я должен сделать над собой усилие...
      Тропинин остановил колонну перед зданием Пробирной палаты. Взбежав по ступеням, он постучал в массивную дверь. Отчетливо и трескуче разнеслись удары по пустынному ущелью улицы. Постучал еще раз... Никто не отозвался.
      - Что будем делать, товарищ капитан? - спросил Тропинин. - У кого ключи - неизвестно.
      - Если надо, взломаем двери, - ответил за меня Браслетов.
      - Двери крепкие, дубовые, и сломать их нелегко, - сказал я. - Да и не следует. Надо поискать дворника.
      Чертыханов обежал соседние дворы и вернулся разозленный.
      - Черта с два найдешь теперь дворников! - проворчал он. - Позвольте я торкнусь, товарищ лейтенант.
      Он бухнул в дверь прикладом автомата. Потом еще раз, посильнее. Удары гремели где-то в глубине помещения. Бойцы развеселились. Из рядов неслись ободряющие, насмешливые подсказки.
      - Эй, Чертыхан! - кричали ему. - Топор дать?
      - Бревно притащим и тараном высадим дверь!
      - Лучше прикатить осадную пушку!
      - Рвани "лимонку" для начала, и все тут!
      - Тихо, вы! - Чертыханов приложил ухо к двери и прислушался. - Там кто-то есть. Я так и знал! Нюхом чуял...
      Загремел ключ в скважине, и было слышно, как открылась внутренняя дверь.
      - Кто тут? - старческим голосом спросили из-за двери.
      - Открывайте! - крикнул Чертыханов. - Свои.
      - Никого и ничего, здесь нету, все уехали, все увезли. Пусто!..
      - Нам ничего не надо! - крикнул Чертыханов, нагибаясь к скважине. - Нам нужно войти в помещение. Понятно?
      - В помещение? - удивленно переспросил человек за дверью. - Это зачем же? Кто вы такие?
      - Бойцы и командиры Красной Армии, - отрекомендовался Чертыханов. - Мы по военной надобности. А ты кто такой?
      - Сторож я.
      - Ну вот и открывай! - Чертыханов от нетерпения повысил голос. - За невыполнение приказа знаешь что бывает?
      - Не грози, видали мы таких... - Сторож за дверью поколебался: отпирать или стоять на своем. - Сейчас подойду к окошку, взгляну, какие вы командиры. В прошлую ночь тоже стучали, и тоже говорили, что командиры, и тоже грозили... - Сторож, ворча, шаркая подошвами, отошел от двери.
      Пока Чертыханов вел переговоры со сторожем, мы с Браслетовым прошлись вдоль улицы и заглянули в несколько дворов. В них, как и во дворе на Большой Серпуховской, тоже снаряжались тележки и детские колясочки. И тут дежурили молчаливые женщины, закутанные в платки...
      Вдоль улицы тихо прохаживались три девушки в пальтишках, перепоясанных солдатскими ремнями; за ремни были засунуты брезентовые рукавицы, на боку противогазы. По их беспечно веселому поведению можно было догадаться, что они не сознавали, какая угроза нависла над ними. На мой вопрос, что они тут делают, одна из них, в пилотке со звездочкой, ответила бойко:
      - Дежурим на крыше. Спустились погулять. Скучно там...
      - Зачем вам такие громадные рукавицы? - спросил Браслетов.
      - Для зажигалок, чтобы не обжечь руки, - ответила девушка в пилотке. Сколько мы их поскидали!.. Не сосчитать... А вы тут расположились? Будем соседями...
      Сторож, заглянув в окошко, убедился, должно быть, что столько военных людей с оружием не могут быть грабителями, и отпер дверь. Это был щуплый старикашка с сухоньким, морщинистым лицом, украшенным седыми усами скобкой с прокуренными кончиками: на ногах подшитые шаркающие валенки, на плечи накинут полушубок с отполированными временем полами.
      В небольшом зале сразу сделалось тесно и шумно. Полукругом тянулись загородки - низ деревянный, верх из стекла, с окошечками - как в сберкассах, за ними пустые столы с чернильницами из черной пластмассы. На одном стоял телефонный аппарат. Я поднял трубку - телефон работал - и сейчас же доложил майору Самарину о своем новом местонахождении.
      Бойцы, разойдясь по этажу незнакомого помещения, облюбовали для себя несколько комнат, где и расположились. Подниматься выше второго этажа я запретил.
      Я собрал командиров взводов. Мы разбили район на три сектора, а каждый сектор на несколько участков. Взводы разделились на группы по пять-шесть человек, для них выделили кварталы для наблюдения и контроля.
      - Объясните бойцам, - сказал я, - чтобы они отличали злостных правонарушителей, всяческого рода грабителей, хапуг, бездельников и настоящих агентов фашизма от обыкновенных обывателей, которые поддались панике. Этих не задерживайте, по дороге они одумаются... Оружие применять лишь в самых крайних случаях. Задержанных доставлять сюда. Лейтенант Тропинин, вы осмотрели двор?
      - Так точно, - ответил тот. - Двор глухой, одни ворота на запоре, не открываются вовсе...
      Я разрешил бойцам отдохнуть часа полтора с таким расчетом, чтобы в четыре тридцать они были на своих участках.
      - Может быть, вы тоже отдохнете, товарищ капитан? - спросил Чертыханов.
      - Нет. Не могу. Нельзя.
      Я долго рассматривал карту, знакомые улицы, переулки, площади, которые для меня приобретали сейчас иной, непривычный смысл.
      10
      "Рассвет над Москвой занимался медленно, неохотно, точно ему мучительно трудно было начинать новый день, полный забот, несчастий, горестных раздумий, смертей и слез. Опять земля вокруг города забьется в огне и судорогах от бомбовых ударов, опять, подбираясь к окраинам, сминая юные, беззащитные березки, рванутся вражеские танки, и молодой боец - москвич или сибиряк - встанет им навстречу. Лютая ненависть, жажда жизни толкнут его вперед, и он взлетит вместе с железной рычащей горой, и захлебнется кровью сердце матери в этот миг. Поднимутся ввысь самолеты с черно-желтыми крестами на плоскостях, кружась над городом, выслеживая цели, и бомбы сожгут любовно свитые гнезда, и страх и смерть погонят отчаявшихся людей по улицам и дорогам в поисках спасения... Тяжело и мрачно занимался осенний день четверг 16 октября 1941 года...
      В восточной стороне серая полоса над крышами светлела, лениво расплываясь по небу зеленой лужей. Сквозь неяркую зелень скудно просачивались розоватые зоревые краски. Внизу, в теснине улиц, ночная вязкая мгла держалась еще долго; блеклый, нищенски бедный на цвета рассвет, с трудом одолевая ее, обозначил робкое, чуть заметное движение людей.
      Из ворот осторожно выкатывались тележки и коляски. Их подталкивали люди - по двое, по четверо, целыми семьями. Они выезжали из переулков на главную магистраль - Садовое кольцо - и двигались к вокзалам, к шоссе, ведущим из города на восток, одетые и оснащенные для дальней дороги в неизвестность...
      Утром в штаб батальона были доставлены первые задержанные. Петя Куделин выдвинул винтовкой к стеклянной перегородке высокого, плечистого парня, обсыпанного с головы до ног чем-то белым; волосы его, брови, ресницы казались седыми. Парень нагнулся, заглянул в окошечко, и я увидел его широкий подбородок, ощетиненный жесткими, давно не бритыми волосами.
      - Товарищ капитан, - доложил Петя Куделин торопливо, неустойчивым от волнения голосом, - этот гражданин вместе с другими такими же взломал дверь в магазине на улице Красная Пресня. Я сам видел, как он ломом срывал замок. А потом вышел из магазина с мешком муки на горбу. Тут мы его и схватили... Толпу мы разогнали, магазин снова заперли, у двери я оставил бойца для охраны. - И добавил тише: - Маленько постреляли вверх, товарищ капитан. Для острастки...
      Я утаил улыбку: Пете наверняка захотелось пострелять не столько по необходимости, сколько от нетерпеливого желания "пальнуть".
      - Хорошо, Петя, молодец! - похвалил я.
      - Разрешите идти?
      - Иди. Не очень нажимай на стрельбу... Понял?
      - Понял, товарищ капитан, - ответил он. - Что делается на улице! Вы бы взглянули...
      Куделин убежал к своей группе... Разговаривать через окошечко было неудобно, и я вышел из-за стеклянной загородки в зал. Задержанный парень отряхивался, сбивая с рукавов, с плеч синего бостонового костюма мучную пыль.
      - Почему не на фронте? - спросил я, глядя в его густо припудренное мукой небритое лицо.
      - У меня бронь, - ответил он хмуро.
      - Почему же не на работе?
      - Я три недели вкалывал без выходных, и вот дали.
      - Где вы работаете?
      Парень помедлил, исподлобья глядя на меня.
      - На заводе... имени Карла Либкнехта.
      - Но ведь завод эвакуирован, - сказал я наугад, не зная, есть ли такой завод вообще.
      - Я был болен, - пролепетал задержанный невнятно. - Скоро должен уехать...
      Я понял, что он врет.
      - Вам дали выходной для того, чтобы вы взламывали магазин? Войска на фронте истекают кровью, а вы здесь бесчинствуете и других подбиваете.
      - Люди сами сбежались... Все равно немцам все достанется...
      Я почувствовал, как от лица у меня отлила кровь. Я мог застрелить его тут же!.. Усилием воли я подавил в себе ярость, отвернулся и сказал как можно спокойнее:
      - Часовой, проведите гражданина во двор.
      Прокофий Чертыханов все это время разговаривал с тщедушным человечком в длинном, почти до пят пальто. Сквозь пальто проступали лопатки на сгорбленной спине; лысоватая голова не покрыта - шапку мял в руках, над ушами седыми клоками торчали волосы, впалые щеки перечеркнуты морщинами, и весь он напоминал старого раскрылившегося грача. В углу были свалены его чемоданы. Человечек в чем-то убеждал Прокофия, сильно размахивая руками. Я слышал, как Чертыханов, нагнувшись к нему, спросил:
      - Сколько дадите?
      Задержанный приподнял палец и ответил таинственным голосом:
      - О! Столько, что вы всю жизнь можете потом только прирабатывать, но не работать...
      Чертыханов восторженно свистнул, хитро подмигнул старику и зацокал языком от соблазнительного будущего.
      - Благодать-то какая! Не работать... Как жаль, что не я здесь начальник. - Он кивнул на меня. - Вот кому предложите...
      - А вы шепните ему, - попросил старик. - Он не просчитается.
      - Одну минуту, сейчас шепну. - Чертыханов приблизился ко мне и сказал: - Товарищ капитан, взгляните на себя в зеркало: вы совсем позеленели. Разве можно доводить себя до таких крайностей? Теперь они один за другим пойдут - где вы напасетесь нервов на всех...
      - Обидно, Прокофий, - сказал я. - Помнишь, как мы под настилом в грязи валялись, а по настилу, по нашим спинам разгуливали немецкие солдаты, проезжали повозки? Ради чего мы лежали там, ну, ради чего?
      - Что было, то прошло, - сказал Прокофий. - А мы живы... Вот и еще один. - Чертыханов указал на человечка с седыми клоками над ушами. - И на него нервы надо? Как бы не так!.. Эй, гражданин! - позвал он. - Подойдите к капитану.
      Старик, взмахнув длинными полами пальто, словно крыльями, подбежал ко мне и выжидательно заглянул в лицо.
      - За что его забрали? - спросил я.
      - За чемоданы. - Чертыханов кивнул на горку чемоданов в углу.
      - Что в них?
      - Шут их знает. - Подойдя к чемоданам, он взял верхний, кинул его на стол и хотел открыть. Старик положил на крышку руку с ревматически скрюченными пальцами и многозначительно посмотрел на Прокофия.
      - Вы предупредили капитана?
      - Все в порядке, гражданин...
      - Кто вы такой? - спросил я у задержанного.
      - Кто я такой? - воскликнул он и покрутил лысоватой головой. Наверное, не фашистский агент и не шпион! Обыкновенный часовщик. Вы видите мою спину? Я никогда не разгибал ее - сижу у рабочего стола и стараюсь, чтобы у всех людей было точное время...
      Чертыханов раскрыл чемодан, и я сощурился от внезапного яркого блеска. Вначале мне показалось, что чемодан доверху набит скрученной медной проволокой. Но, приглядевшись внимательнее, я различил нечто иное: золотую оправу для очков.
      - Откуда это у вас? Вы же часовых дел мастер!
      Человечек с неподдельным удивлением пожал плечами.
      - Вы меня спрашиваете серьезно? Так я вам отвечу: это не мой чемодан. И я совершенно не понимаю, кому понадобилось это утильсырье! Такое время... Он отвернулся брезгливо и демонстративно.
      Второй чемодан был заперт.
      - Дайте ключ, - попросил я у владельца чемоданов.
      - Откуда у меня ключи? - спросил он все с тем же оттенком брезгливости и безразличия. - Может быть, и тут такое же барахло, а мне отвечать.
      - Взломайте, - сказал я.
      Никогда в своей жизни я не видел в одной куче, вблизи, столько золота и драгоценностей, читал лишь в сказках и видел в кино: в тайных пещерах разбойников и в царских кладовых хранились такие сокровища. Тут были браслеты с камнями, названий которых я не знал, золотые кубки, блюдца, золотые монеты царской чеканки с профилем Николая Второго, небольшие золотые слитки, статуэтки - толстенький кудрявый ангелочек, стреляющий из лука, и золотой козлик с острыми рогами, оправленный в золото веер из тонких зеленых пластин. Сквозь золотую желтизну проглядывали, то жарко вспыхивая, то мягко зеленея, то искрясь, дорогие камни...
      Все, кто был в этот момент в помещении, вплоть до часового, окружили стол, заахали, пораженные сказочным зрелищем: они, как и я, впервые видели золото в таком обилии...
      Лейтенант Тропинин заглянул через головы бойцов в чемодан и произнес со сдержанной иронией:
      - Как это вам, гражданин, удалось собрать такой ворох добра? С виду вы не похожи на Остапа Бендера. До чего ж обманчива внешность!
      Маленький человечек презрительным взглядом окинул чемодан с золотом.
      - Да, здесь более ценные вещи, чем те проволочки для очков. Тоже мне богатство - оправа для очков! Польстились! Но при чем тут я? Я и сам впервые вижу столько всего в одном паршивом чемодане. Идиоты! Не могли рассовать по частям. По карманам. - Он подергал меня за рукав. - Ну не идиоты, а?..
      - Идиоты, - согласился я.
      В двух остальных чемоданах были упакованы малахитовые плитки, отрезы парчи, шелка и черно-бурые лисы. Отрезы были переложены бумажными американскими долларами.
      - Ну не идиоты? - сокрушался старик искренне. - Положили доллары в чемодан, как старые газеты. Как будто нельзя было сунуть в карман или спрятать в бюстгальтер!..
      - А говорили, что вы не агент, - сказал я, оглядев задержанного. - Кто же вы после этого? Стране не хватает средств на производство танков, самолетов для армии, а вы пытались скрыться с таким богатством. Выходит, вы - хотите или не хотите - помогаете фашистам захватить Москву.
      Старик возмущенно взмахнул руками.
      - Послушайте, товарищи, что он говорит, какие смешные слова! Это я, старый рабочий человек, сильно обожаю Гитлера и его фашистскую свору! Я ему помогаю!.. - Он опять подергал меня за рукав и понизил голос: - Когда вы будете составлять ваши бумаги, не забудьте записать, что я от всего этого отказываюсь. Это не мое.
      - Во двор, - распорядился Тропинин, и Чертыханов, как старый приятель, учтиво обернулся к старику:
      - Идемте, папаша, провожу. Лично никогда еще не встречал такого богатого человека.
      - Бывшего богатого, - с грустной улыбкой поправил его старик.
      Привели крикливую женщину в телогрейке и в сапогах, здоровую и краснощекую, с двумя свиными окороками под мышками. Она визгливо кричала, надвигаясь на бойца и топая ногами, грозила. Тропинин отправил ее во двор.
      Я написал донесение о первых шагах нашей деятельности, об отобранном золоте и драгоценностях и со связным мотоциклистом послал майору Самарину. Не прошло и часа, как к нашему штабу подкатила легковая машина. Из нее вместе с Самариным вышли двое военных и один гражданский. Они осмотрели ценности, опечатали чемоданы и, поблагодарив меня, точно это был мой подарок, за ценный и своевременный вклад в государственную казну, уехали.
      - Помощь нужна? - спросил майор Самарин перед уходом.
      - Пока справляемся.
      Вернулся с обхода комиссар Браслетов. Он привел с собой двух субъектов с одичалыми глазами. Один из них оказался директором хлебопекарни; он, составив себе командировку, пытался бежать, нагрузив автомашину продовольствием и ценными вещами. Второй - кассир с завода; этот, получив в банке деньги для выдачи зарплаты рабочим, присвоил их себе и намеревался скрыться.
      - У меня все документы в порядке! Вот они! - Директор, человек лет сорока, в пальто с каракулевым воротником, в светло-желтых полуботинках и новеньких калошах, рыхлый, с одутловатым лицом, возмущался и кричал, багровея от натуги:
      - Пропуск на машину есть! Что вам еще нужно? Это самоуправство!
      - Документы у вас в порядке, это верно, - сказал Браслетов. - И пропуск есть. А совесть партийная ваша не в порядке. Документы останутся у нас, мы проверим, кто разрешил вам бросить производство в такой момент. А машину вашу и продовольствие используем для нужд армии. Проведите бывшего директора хлебопекарни туда, где ему и положено быть. - Директора увели во двор. - А вы, - обратился Браслетов к кассиру, высокому, с длинной верблюжьей шеей и выступающим на ней кадыком человеку, - вы пойдете на завод - вас отведут туда под конвоем - и, как положено, выдадите рабочим зарплату.
      - Будет сделано, как велите, - поспешно и с готовностью отозвался кассир.
      - Он пойдет со мной, - сказал я. - Товарищ комиссар, - спросил я у Браслетова, - вы не будете возражать, если я на некоторое время отлучусь хочу взглянуть, что происходит в городе?
      - Обязательно посмотрите, капитан, - отозвался Браслетов. - Это нужно видеть.
      - Я с вами, - сказал лейтенант Тропинин. - Из взвода Кащанова нет донесений.
      Кроме Чертыханова, я взял с собой сержанта Мартынова, которому приказал следить за кассиром, и вышел из штаба.
      11
      На Садовом кольце развернулась перед нами картина бегства - бегства трусов, шкурников и отчаявшихся, напуганных людей. Точно грозовым и живительным ветром продувало город. Наблюдать эту картину было печально и стыдно. Люди двигались молча, в жуткой тишине. Слышались лишь скрип несмазанных колес и нетерпеливые гудки автомобилей. Глухой, как бы подземный, гул колыхал улицу.
      Среди толпы двигалась косматая, с широченным крупом лошадь. На повозке гора разных вещей: швейная машина, корзинки, полосатые тюки с постелями, корыто, трюмо, картины - все, что попалось под руку в момент спешки и беспамятства. А сверху узлов лежала, распластавшись, полная женщина, руками и ногами придерживая плохо связанную поклажу; ветер закинул женщине юбку на спину, открыв для всеобщего обозрения широкие бедра, обтянутые трикотажными рейтузами салатного цвета. Но женщина этого не замечала. Одна картина свалилась с повозки на мостовую, и стекло треснуло. Ее хозяйка, взглянув на меня, попросила:
      - Подайте, пожалуйста...
      Я подал ей картину в раме из позолоченного багета - дешевую репродукцию с "Богатырей" Васнецова; древние воины сидели на могучих конях, взирая на необыкновенное зрелище.
      Военный грузовик с пушкой на прицепе и с бойцами в кузове на большом ходу буфером задел повозку и опрокинул ее. Послышался треск дерева, звон стекла, скрежет железа и пронзительный женский визг. Вещи - осколками, щепками - рассыпались по мостовой: по ним, по "Богатырям" шагали люди. Куски зеркала отражали низкое, хмурое небо, голубые и студеные просветы между тучами...
      Лейтенант Тропинин смотрел на эту процессию с горьким состраданием.
      - Знаете, почему уходят люди? Думаете, все они трусы? Нет. Они потеряли веру в самих себя. А потерянная или поколебленная вера восстанавливается мучительно трудно. С болью, с душевной драмой...
      - Чепуху вы говорите, - сказал я. - Народ, потерявший веру в себя, в назначение свое, обречен на гибель. И если бы это было так на самом деле, немцы уже маршировали бы по этой улице. - Я взглянул на Тропинина. - Вы сами, лейтенант, верите?
      - При чем тут я? - Он зябко поежился, уклоняясь от ответа.
      - А может быть, у Чертыханова спросить? Может быть, он потерял веру?
      Тропинин усмехнулся.
      - Этот человек, не сомневаюсь, лекцию прочитает. Образцовый советский боец...
      Чертыханов задержал трех женщин, уныло толкающих перед собой детскую колясочку, видно, бабушку, дочь и внучку.
      - Извиняюсь, тетя, - заговорил он учтиво, обращаясь к самой старшей, а перед молодой даже шаркнул сапогом, - куда вы направляетесь?
      - Как куда? Немцы-то у Дорогомиловской заставы, говорят.
      - От немцев скрываетесь! - Чертыханов рассмеялся и осуждающе покачал большой лобастой головой. - Извиняюсь за грубость и солдатскую прямоту, но вы дура-баба. Другого определения вам нет. Разве сможете вы убежать от немцев со своей колясочкой? У немца, гражданка, машины, танки, самоходки; куда вы от них скроетесь? Настигнет, как по нотам!.. Ну выйдете вы из города, а дальше что? Ночь наступит, холод, дождь, а у вас внучка, такая хорошенькая куколка... - Прокофий потрепал девочку по щеке. - Что будете делать? Ночевать проситься начнете - чертогов вам там не припасли. И вас не впустят - не вы одни идете, вон какая туча прет!.. На поезд не рассчитывайте - вагоны переполнены, войска перевозят... А на какие средства будете существовать? Не золото небось везете в колясочке-то...
      - Да уж какое золото... - Женщина, вздохнув, растерянно посмотрела на Чертыханова, на его лицо, широковатое, с картошистым носом и маленькими, участливо и лукаво сверкающими умными глазами: то ли правду говорит, то ли врет?
      - Вот и поворачивайте назад, пока не поздно. Немцы в Москву не пройдут. Это я вам заявляю категорически, как свой своим.
      - Не пройдут? - с сомнением спросила женщина и вопросительно взглянула на меня.
      - Он не врет, мать, - сказал я.
      Сзади женщин приостановилась молодая пара - тоже с колясочкой - и прислушивалась к разговору: жена худенькая, бледная, болезненного вида, муж здоровый, ухоженный, в пальто хорошего покроя, в шляпе, вокруг шеи - мягкий, пушистый зеленый шарф, конец шарфа перекинут через плечо.
      Мать девочки, потупившись, тихо произнесла:
      - Может быть, вернемся, мама...
      Девочка вдруг захныкала:
      - Бабушка, я хочу домой!.. - Огромная людская толпа ее, должно быть, пугала.
      Чертыханов шагнул к молодой паре.
      - А вы, молодой человек? Не стыдно расписываться перед женой в собственном малодушии? Эх, люди!..
      Жена сказала несмело, оправдывая мужа:
      - У него бронь на руках...
      - Себя можно забронировать, - сказал Чертыханов наставительно. - А совесть? Разве совесть забронируешь?
      Молодой человек молчал, понурив голову.
      Мы отодвинулись, чтобы не смущать их своим присутствием. Но Чертыханов исподтишка следил за ними.
      - Глядите, товарищ капитан! - негромко воскликнул он, дергая меня за локоть. - Повернули! Повернули и уходят... Вот это агитация!
      Неожиданно слева донеслись до нас отрывочные выстрелы. Мы с Тропининым переглянулись: что это могло означать?
      - Идите в первый взвод, - сказал я Тропинину. - А я пойду взгляну, что там происходит...
      - Моя помощь не понадобится? - спросил он.
      - Нас вон сколько!
      Я оглянулся - позади стояли Чертыханов с автоматом поперек груди и сержант Мартынов, который вел кассира; Прокофий нес увесистый портфель с деньгами... Мы направились вдоль улицы в сторону Спиридоновки.
      В узком проезде между баррикад бойцы группы Пети Куделина задержали легковую автомашину. Вокруг нее бурлила толпа, в которой уже суетился милиционер. Рядом стоял седой, изысканно одетый человек - хозяин задержанного автомобиля. Впереди, рядом с шофером, сидела молодая женщина в пальто из серого каракуля, с девочкой лет пяти на коленях.
      - Ты стрелял? - спросил я Куделина.
      - Я, товарищ капитан. - Петя кивнул на милиционера. - И он тоже.
      - Я же запретил тебе стрелять.
      - А что было делать, товарищ капитан? Прут прямо на людей, слов не понимают. - Он указал на седого мужчину.
      Милиционер, коренастый толстячок с круглым свежим девичьим лицом, спрятал наган в кобуру и рукавом шинели вытер вспотевший лоб.
      - Смотри, какой затор устроил! Черт с ними, пускай выкатываются скорее. - Он с отвращением махнул рукой на машину. - Без них легче дышать будет!.. - Затем указал на проезжую часть улицы. - Вон ведь что делают...
      Военные грузовики разворотили край баррикады - мешки с песком разорвались и рассыпались - и по тротуару объезжали легковую машину.
      - У них документы в порядке, - пояснил мне милиционер, кивнув на хозяина автомобиля. - Это инженер с завода.
      - Позвольте. - Инженер, надменно поджав губы, вскинул седую холеную голову, как бы показывая всем свой красивый профиль; черные, в мохнатых ресницах глаза сощурились.
      Документы были оформлены наспех, подписи сделаны одной рукой, неразборчиво, печать, как бы сдвинувшись немного, смазалась... Было совершенно очевидно, что главный инженер энского завода самовольно оставил место службы... Я уже в десятый раз повторил один и тот же вопрос:
      - Почему уезжаете? На заводе вам нечего делать?
      Он едва удостоил ответом:
      - Я уже объяснял: завод в основном эвакуирован в Челябинскую область. Его нужно строить заново, и я обязан быть там. - Он говорил отрывисто и высокомерно: было видно, привык командовать людьми.
      - Почему же вы направляетесь в Горький? - спросил я.
      Главный инженер еще выше вскинул голову. Он врал и заносчивостью своей пытался прикрыть и боязнь за свою судьбу, и растерянность, и тайную надежду на лучший исход.
      - Мне необходимо заехать в Горький по делам завода. А вообще отчет давать я вам не обязан. Документы у вас в руках...
      - Извините, - сказал я главному инженеру. - Мы вас все-таки задержим. До выяснения всех обстоятельств.
      Милиционер взмолился:
      - Товарищ капитан, делайте с ним что хотите, только освободите проезд.
      Я отвел Куделина в сторонку.
      - Этого человека отведите в штаб к комиссару Браслетову. Женщину с ребенком отвезете домой, вещи отдадите, но проверьте, нет ли там чего такого...
      - Понимаю, товарищ капитан, - ответил Куделин. - Сделаем, как надо.
      Главный инженер не протестовал, не возмущался, не кричал, он проследовал впереди Пети Куделина, все так же высокомерно и гордо неся свою седую красивую голову.
      12
      Кассир - фамилия его была Кондратьев - привел нас к заводу. Это был небольшой заводик в глухом переулке на Красной Пресне. Раньше он выпускал примусы, керогазы и прочие предметы домашнего быта. Теперь здесь собирали автоматы и гранаты-"лимонки".
      Возле проходной скопилось человек триста, а то и больше, в основном женщины; среди них веселыми стайками - мальчишки. Толпа увеличивалась, словно разбухая, ходила ходуном, взволнованная, возбужденная. Смысла происходящего я пока не улавливал. Протолкался в самую гущу, прислушался.
      Ворота были закрыты. В проходной стоял человек, немолодой, грузноватый, в синем сатиновом халате, замасленном спереди; седеющая, с залысинами голова не покрыта. Успокаивая людей, он кричал охрипшим, сорванным голосом:
      - Товарищи, разойдитесь по-доброму! Не милицию же вызывать... Завод временно закрыт, ни один человек не пройдет!..
      Народ заволновался еще больше, послышались злые выкрики: