Начало студенческой стройотрядовской эпопеи было не из приятных: с 1956 по 1958 год молодежь отправляли на целину принудительно. «В Казахстан шли потоки эшелонов из теплушек, набитых студентами. По два курса с каждого факультета всех вузов страны, – пишет Анна Амелькина из “Известий”. – Этот наскоро организованный отряд достигал полмиллиона человек, а само мероприятие больше походило на обязательный выезд на картошку. Жили в сараях, работали бесплатно. Недоедали, медицинского обслуживания не было. Высокие смертность и травматизм – погибал один студент на каждую тысячу»[14].

Но такая картина была типичной для всех целинных строек. Профессор Василий Козлов в книге «Неизвестный СССР» пишет, например, о том, как в мае – июле 1959 года в Темиртау на строительство Карагандинского металлургического завода из различных областей и республик страны прибыло большое количество молодежи, преимущественно в возрасте 17–20 лет. «Руководство строительства не было готово к массовому приему рабочей силы. 2000 приезжих были размещены в брезентовых палатках так называемого палаточного городка. Причем в общих палатках вместе с молодежью оказались еще и семейные рабочие. Многие палатки были порваны и в дождливую погоду протекали. В них недоставало элементарного – стульев, столов, тумбочек для личных вещей. Воды не хватало даже для питья, не говоря уже об умывании». К бытовым неурядицам на новом месте добавлялся криминал, с которым власти не были в состоянии бороться. В итоге, как пишет Козлов, в ходе массовых беспорядков 109 солдат и офицеров получили ранения, в том числе 32 – из огнестрельного оружия, а среди участников волнений было убито 11 и ранено 32 человека (пятеро впоследствии умерли). Финал таков: «При подавлении бунта было задержано 190 человек, главным образом молодых рабочих в возрасте 18–21 года, прибывших на строительство всего за две-три недели до событий»[15].

Кроме тех, кого везли на целину по оргнабору, централизованно, многие студенты, начиная с первого отряда физического факультета МГУ, отправлялись туда нелегально, без одобрения свыше. И вот в 1962 году, чтобы стать легальными отрядами, «студенты отправили письмо Хрущеву с рассказом об успешном опыте целинных строек. Подписали его пять командиров самых крупных ССО»[16]. Отнести письмо поручили Сергею Литвиненко. А он был парень не промах – успел в стройотрядах не только завоевать авторитет, но и обрести уверенный вид, благо заработки позволяли. «За пару летних месяцев можно было получить зарплату, равную 12 стипендиям. Тратили их по-разному. Но большинство откладывали, чтобы купить одежду и книги. Ведь стипендия-то была мизерная, – откровенничал он. – Я, например, приехал в Москву из городка Кропоткин, что на Кубани, практически в одних сапогах. На студотрядовские рубли купил себе хороший свитер, первый в жизни костюм»[17]. Но в ЦК КПСС на встречу с вождем Страны Советов Литвиненко пошел «в своей вечной ковбойке и отутюженных брюках», пошел за одной только резолюцией самого главного человека в СССР и получил ее: «Я думаю, дело хорошее. Надо поддержать. Н.С. Хрущев»[18].

Поддержала почин студентов и творческая интеллигенция. Михаил Шатров написал пьесу «Лошадь Пржевальского», ставшую основой фильма «Моя любовь на третьем курсе». К фильму, вышедшему на экраны в 1976 году, Александра Пахмутова написала на слова Николая Добронравова две песни: одну про стройотряды и студенческий максимализм, другую про любовь. Вторую распевали все, не только бойцы ССО, потому что слова:

брали за душу и волнуют ее до сих пор. Не будем рассуждать о том, могут ли понравиться эти слова нынешнему поколению. Лучше тому же поколению напомнить, что не все, что было тогда, – плохо. Тогда, да и сейчас, к деньгам, например, относились по-разному. Вот Михаил Задорнов считает, что деньги – «это помет дьявола. Я согласен, что этот помет нужен, чтобы удобрять землю»[19]. Но ведь он не одинок в таком отношении к тому, что для многих является символом жизни. Бертран Гобен, автор чудесной книги о семье Мюлье «Кто создал Auchan, Atac, Leroy Merlin?», пишет, ссылаясь на одного из членов этого могущественного клана северофранцузских миллионеров: «Деньги – как навоз: когда они сложены большой кучей, она плохо пахнет, но, разложенный в полях, навоз позволяет собирать богатые урожаи»[20].

Студенческие строительные отряды работали не только на стройках пятилеток, но и в полях, в том числе в чистом поле; студенты отправлялись не только на целину, но и в тайгу, Заполярье, на Дальний Восток. И не только деньги мотивировали ребят: Максим Сотников напоминает о том, что на физфаке и химфаке МГУ было два уникальных стройотряда. «Один реставрировал Кижи на протяжении двадцати лет, другой – Соловецкий монастырь, – неспешно говорит он, смакуя кофе. – Думаю, что они сохранились до наших времен. Студенты, которые ездили в реставрационные отряды, были уникальны, они были из другого теста: наверное, более качественного, чем мы. Ребята там практически ничего не зарабатывали. Они там не строили зданий, они все время реставрируют, чтобы камешек не упал – запихивают раствор, меняют бревнышки, такая неблагодарная и невидимая работа. Молодцы, ребята! Я их всегда уважал, но не мог себе позволить такую “роскошь” – ничего не заработать. В наших стройотрядах обычная мотивация: половина – это тусовка, половина – это деньги».

Возможно, Сотников прав. Хотя лично я сомневаюсь, что так просто, как яблоко, можно «разделить» дело, которое увлекало много лет и стало, в конечном итоге, частью биографии и жизни. Как тут не сослаться на мемуары Ричарда Брэнсона: «Я могу честно сказать, что никогда не затевал ни одного дела только ради денег. Если они – единственный мотив, то лучше оставить это занятие. Бизнес должен увлекать, он должен быть в радость и, наконец, он должен выявлять ваши творческие задатки»[21]. В том же духе высказался Александр Назаренко, основатель и руководитель проекта «Берег веры»: «Нельзя всю жизнь вести только проекты в бизнесе, от этого голова съедет, становишься машиной по производству денег». И добавил, что у него постоянно возникает «желание сделать то-то хорошее, полезное, нужное».

Правоту поговорки «Яблоко от яблони недалеко падает» подтверждает вот что: рядом с Сергеем Воробьевым, не как партнер по бизнесу, а как серийный предприниматель, часто по делу оказывается Андрей Коркунов, которого судьба тоже забросила в ССО. «Я всегда говорю, что мне повезло: учился в советские времена, а деньги стал зарабатывать при капитализме, – отметил он в одном из интервью. – Одним из самых ярких впечатлений прошлого для меня являются стройотряды, которые научили меня работать. Так как учиться нужно было всегда, то они не лишены смысла и сегодня, особенно для молодежи. Причем деньги здесь проблемой не являются, потому что даже во времена СССР мы получали в два-три раза больше, чем люди на обычной работе. Конечно, отряды были разные. Кто хотел более комфортных условий, те оставались в московских стройотрядах. Кому хотелось еще больше комфорта, вообще уезжали в Болгарию. Однако за деньгами и романтикой отправлялись на Дальний Восток. Мало того, насколько мне известно, сегодняшними олигархами как раз и стали те самые люди»[22].

С мнением об олигархах можно поспорить, ведь не только Михаил Ходорковский, Олег Дерипаска, Владимир Лисин и другие строители капитализма побывали в стройотрядах. Но то, что они там проходили школу выживания, – это точно. Например, основатель смоленской кооперативной фирмы «Ровесник» Валентин Щукин, когда учился в институте, каждое лето выезжал в стройотряды на заработки. В 1977-м, будучи командиром отряда, как писал «Эксперт», получил за работу десять тысяч рублей («Волга» тогда стоила девять восемьсот). Кое-кому это очень не понравилось, и на него напустили ОБХСС. Проверка подтвердила абсолютную законность заработков бойцов щукинского отряда. В итоге ЦК ВЛКСМ объявил Валентина лучшим командиром ССО и премировал месячной поездкой в Швейцарию. Первый визит за рубеж вызвал у советского провинциала настоящий шок[23].

Но шок испытывали не только советские граждане, попадая в капиталистические страны. Многие, просто попав в стройотряды из тины советского застоя, круто меняли свою жизнь. «Все изменилось в 10 лет, когда не стало отца, – рассказывал Михаил Абызов о своем шоке юности газете “Ведомости”. – Мир перевернулся за один день. Я взялся за учебу, начал заниматься спортом – среди молодежи стал одним из самых перспективных по биатлону в Белоруссии. Мне хотелось самостоятельности, да и семья нуждалась в деньгах, в 14 лет пошел разнорабочим в типографию, потом на пивзавод. Первые серьезные деньги – 3000 руб. – заработал в стройотряде Минского мединститута, который работал в Тюмени с 1987 года… В стройотряд попасть было непросто. Пришлось идти в местное отделение милиции и просить справку, что я трудный подросток. Справку давать не хотели: приводов в милицию не было, к тому же я был комсоргом школы и считался образцово-показательным. Пришлось уговаривать, сказал: семье деньги очень нужны»[24]. После стройотряда Абызов как победитель физико-математической олимпиады попал в физико-математический интернат № 18 при МГУ, где с ним жили будущие основатели МДМ-банка Евгений Ищенко и Андрей Мельниченко. Из знаменитой школы Колмогорова попал в МГУ и Александр Назаренко. «Мы ездили каждый год, добиваясь всегда результата, – вспоминает он. – Вон он лежит – знак качества, он у меня всегда с собой. Какой смысл ездить куда-то и не добиваться результата»?

Других результатов – уже в личной жизни – добивались многие стройотрядовцы. Вот и Владимир Путин в ответ на вопрос о любви в стройотряде однажды честно признался: «Про любовь в стройотрядах скрывать не буду. Но отдельно расскажу. Конечно, была»[25]. Леонид Меламед, который одним из первых в своем институте организовал «круглогодичные стройотряды, от работы этой получил не только финансовый выигрыш, но и личный – уехав летом на заработки на Камчатку, студент вернулся оттуда уже с молодой женой, медиком по образованию»[26].

Похожая история приключилась с Максимом Сотниковым. Он вспоминал: «Честно говоря, очень не хотел ехать в стройотряд», – но ребята уговорили. На мой наивный вопрос: «И не жалеете?» – он рассмеялся, и позже стала понятна причина смеха: «Мне еще понравился наш комиссар, такая девушка была бойкая. Через два года женился на ней, и вот уже вместе 35 лет. Моя жена очень хорошим штукатуром была, государственную награду получила после работы в Тульской области – чемпионкой области стала, а сама – обыкновенная студентка, она этому научилась в ССО». А вот Александр Назаренко знаком с женой с детского сада – вместе они вот уже более 40 лет. Выпускница Белорусского университета тоже несколько лет ездила с ним в отряд «Гренада», где была очень хорошей поварихой, одним из ключевых бойцов в составе отряда. «Отряд был важнейшим звеном проверки будущих отношений в семье, – уверяет он, – сразу же после окончания трудового семестра в 1986 году сделал ей предложение».

Генеральный директор новосибирского Муниципального банка Владимир Женов со своей будущей женой Татьяной также встретился в стройотряде. «Стройотряд – это даже не кусок жизни, это – жизнь, – так вспоминал он о своей юности. – Там я набирался организационного, экономического опыта, опыта работы с людьми. Стройотряды давали чувство самостоятельности, очевидный результат и некий объединяющий дух: доверия, дружбы, коллективизма. Со многими из стройотрядовцев на всю жизнь сохранилась дружба. Они достигли многого в жизни, и стройотряд, в этом я уверен стопроцентно, им в этом помог». И им Женов посвятил такие строки:

«Стройотрядное братство очень дорогого стоит, и значительная часть нашего курса прошла через это», – созвучно вспоминает о годах, проведенных в ежегодных летних стройотрядах, министр иностранных дел России Сергей Лавров[29]. И своими стихами – а он с детства их пишет – уносит нас в другое измерение, где душа человека одна-одинешенька.

В стройотряды студенты попадали по-разному, хотя, как вспоминает Максим Сотников, «в то время практиковались такие “добровольно-принудительные” мероприятия. Почти обязательно надо было ехать в ССО со своей учебной группой: были такие понятия, как “ленинский зачет”, летняя практика, навыки, в том числе и общения, и работы в коллективе». «Для нас это была хорошая школа – мы жизнь не знали и не нюхали, – поясняет Андрей Арофикин. – Узнали, как работает страна – сезонно-аврально; поняли, что стройки в основном ведутся летом и в эти сезоны это была целая индустрия, хорошо структурированная, действующая на неформальных договоренностях, привлекающая студентов как рабочую силу и дававшая им возможность хорошо зарабатывать». Побывав после первого курса в отряде, работавшем в Краснодарском крае, он осознал, что ССО к тому же – «очень большая теневая система, которая, наряду с полезными функциями, кормит вокруг себя кучу всяких теневых предпринимателей: они собирали паспорта, развозили их для трудоустройства в разные колхозы, нанимали шабашников… При этом всегда же должны быть люди университетские во главе – в этом случае тоже был мастер с какого-то факультета».

Вот у Сергея Воробьева в питерском Политехе «как-то особой обязаловки не было, все в общем и целом добровольно стремились». «Тех, кто ехал на овощи, не уважали, стремились попасть на стройку: молодые ехали в область, а ветераны движения ехали по стране, – рассказывает он. – Были отряды с отдыхательным настроем, с большей ставкой на совместный отдых, – работа не суть. Были совсем рваческие банды, эти в основном на выезд ездили, в области им совсем делать было нечего. Соответственно, я осмысленно выбрал отряд, который был мне сродни по духу: делать дело – много и хорошо, но при этом о душе и совести не забывать». Воробьев не пояснил, как осмысленно выбирать отряд, где душе и сердцу хорошо, а я, слушая его живую речь, проскользнул мимо этой мысли. Она ведь центральная и помогает ответить на вопрос о карьере любого человека, и о жизни его, и о том, кто и как будет окружать человека вне зависимости от того, какое у него образование, социальное положение, и привычки, и даже хобби.

Дмитрий Новиков попал в этот «процесс» сознательно, еще до поступления в университет. «Во-первых, мне мама много рассказывала об этом, и я понимал, что после первого курса поеду, – неспешно повествует Дмитрий. – Во-вторых, мой отец в молодости ездил на целину и был руководителем целинного отряда, когда работал на заводе в Красногорске. И я, конечно же, не мыслил другого варианта. В наши стройотряды конкурс был 10 человек на место. Это было труднее, чем на факультет поступить». Вот так, оказывается: барьеры на входе в отряд были огромные, но кандидатам не надо было заполнять широкополосные анкеты психологов и слушать порой неуместные вопросы кадровиков: а как вы отнесетесь к тому, что начальник вспылит и при всех обматерит вас? Таких начальников стоит как огня избегать, их только силовые структуры терпят, и то по скудоумию власти. Но и туда всякие полиграфы добрались.

Если кто-то сомневается в том, что барьеры на вход в отряд существовали – вот вам откровения очевидца. Мумин Азамхужаев, генеральный директор ООО «Катерпиллар СНГ», начинал свой путь в ССО в Ташкенте, откуда отряды направлялись по всему СССР. Став после перевода из своего университета студентом МГУ, он на старших курсах решил поехать в стройотряд снова, но удалось ему это с трудом. «Там же была очень хорошая система – в стройотряд вы не могли попасть, если вас не принимают, – поясняет он. – Вот новичок пришел. Кто может за него поручиться? Кто его знает? Они не сразу меня взяли. Сказали – он два года ничего не делал. Взрослый… Командир отряда за меня поручился». Из стройотрядов он «вышел с убеждением в том, что большинство хочет делать хорошую работу, только надо создать соответствующие условия. В ССО, как правило, те, кто плохо работал, в следующее лето не приезжали».

Попав в отряд, любой боец сперва получал, как сказал мне Максим Сотников, навыки рабочих специальностей. «Я еще в то время заметил, что после первых стройотрядов можно просто говорить: научился держать рубанок в руках, кирпичи правильно складывать, – поясняет он и добавляет. – Самый главный навык – терпеть, когда трудно, держаться, когда уже невмоготу, и, конечно же, первые навыки самостоятельной хозяйственной деятельности». Но это не все: для ребят «это был такой концентрированный сгусток времени – месяц, два – куда мы ездили и надо было очень тяжело работать. И вот эта тяжелая, повседневная работа, где нельзя было сачковать, деформировала людей, деформировала отношения, и выживали в этой работе только те люди, которые действительно чем-то отличались от других, были чуточку сильнее, выносливее. Но я заметил такой парадокс, – уточняет Сотников, – не все друзья, с которыми дружишь в университете, как бы по жизни, по учебе, по свободному времяпровождению, становятся друзьями в стройотряде. Для нас это был образ жизни – была учеба и был стройотряд. Учеба – одно, стройотряд – все, что было вне учебы. Я уверен, что у ребят было то же самое. Вне учебы мы “жили в ССО”. Даже иногда в зимние каникулы – кто-то ездил кататься на лыжах или посещал своих родителей – мы даже зимой вырывались на десять дней срубить какой-нибудь “срубик” и заработать немного денег».

И вот здесь надо сделать пояснение и по поводу «концентрированного сгустка времени», и по поводу образа жизни. Я слегка опешил, когда мне Сотников неторопливо начал рассказывать, что они «с женой на двоих прожили 30 лет в общежитии МГУ, да если еще сына взять…». И все это время он рвался в стройотряды. «Почему я ездил так много в стройотряды? – без пафоса говорит он, делая небольшую паузу в беседе. – У нас же физфак 6 лет, все эти годы ездил, потом ушел на освобожденную работу, и тоже выбирался хотя бы на месяц в стройотряд, потом опять вернулся в науку, опять ездил, потом меня избрали первым секретарем комитета комсомола МГУ, и опять ездил, потом ушел с головой в ядерную физику и, пока все это не развалилось, опять ездил. Лет, наверное, двенадцать-тринадцать был в стройотрядах, начиная от бойца и заканчивая командиром».

Мумин Азамхужаев обратил мое внимание на интересный феномен – школу общежития, которую он прошел вместе со школой ССО. «Может быть, это непосредственно не связано со стройотрядами, более-менее активные позиции в жизни с нашего курса занимают не москвичи, которые жили в комфортных условиях, – мягко и неторопливо говорит он. – Даже Дима Новиков не является исключением – он половину времени пропадал у нас в общежитии. Те, кто жил в более комфортных условиях, оказались немножко не готовы к тому, что пришло потом. Когда меня из Ташкента сюда направили, я никого не знал, брат мне дал один телефон на крайний случай. Я прилетел, доехал на автобусе до Киевского вокзала. Тогда автобусы такие ходили. На Киевском вокзале оставил чемодан в камере хранения и поехал устраиваться в общежитие МГУ. Как принято – никто не ждал особо. На четвертый день я наконец-то получил комнату. А до этого я спал на вокзале. Как было принято – милиционер ходил и не давал спать. Только глаза закрыл сидя, он тебе: “Сидеть можно – спать нельзя!” Спать хотел ужасно. Многие, кто приезжал из провинции, через такие вещи проходили. Это учит, наверное».

И еще одно пояснение по поводу жизни в ССО для нынешнего читателя. Школа жизни в стройотрядах была не для слабаков. И дело не в том, что спортсмены и активисты выживали там легче, – именно в буднях таились ежедневные проверки на прочность.

Новиков не придумывает ничегошеньки. Так было почти везде: «Практически с нуля и мы всегда начинали, – вторит ему Андрей Арофикин. – Приезжаешь в лес, кончается узкоколейка, дальше ее надо строить. Подгоняешь вагончик, кидаешь ветку, загоняешь пару вагончиков для жилья. Своими руками строишь кухню. И все».

Мумин Азамхужаев со своим отрядом попал в Ржевский район Тверской области. «Вроде близко к Москве, а глухота страшная, – вспоминает он. – Наш отряд работал в совхозе “Рассвет”, где летом единственный путь – паром через Волгу. Другого не было пути. Как-то мы паром утопили – перевозили стройматериалы. Туда можно было и грузовик загнать, надо знать, как балансировать. Короче, неделю, пока паром поднимали и чинили, связи никакой не было, хлеб привозили на лодках. Зато прилетали вертолетчики в совхоз “Рассвет” – потому что во всей округе всю водку раскупили, и водка осталась только у нас. Они прилетали на вертолете за водкой».

Кстати, водка – жидкая валюта, как и спирт, но он был в дефиците, – всегда помогала решать практически все вопросы жизни любого стройотряда. У Сергея Воробьева с ней, с этой валютой, была такая занятная история. Представьте себе, пожалуйста, питерского юного интеллигента с коломенскую версту, которого судьба забросила в сибирскую деревню Верхняя Алтатка, где тогда КАТЭК (Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс) строился, «тот, что сейчас СУЭКУ («Сибирско-Уральской алюминиевой компании») достался». Поехал он на месяц и получил ответственное задание в духе «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»: его «выгнали на шабаху и сказали: иди, возьми что-нибудь. Денег не дали практически, поэтому я ходил пешком по сибирской жаре, побрился сразу налысо. Вернулся – при нынешнем росте 187 сантиметров обычно вешу плюс-минус 90 килограммов, а оттуда вернулся и весил 55». А там, на месте, все «практически не разговаривали цивилизованным языком, я разговаривал местным языком, чтобы меня уважали и понимали. Мы нашли шабаху, в окружении кавказских бригад отбились как-то, взялись сдуру доделывать деревянный жилой дом, когда все дорогие работы уже сделаны, – жарко объясняет он свой подвиг. – Это ж уметь надо, это самое сложное и не самое денежное. Каким-то мистическим образом мы включились в этот процесс». Правда, финансы поджимали – «до получения первых денег было 50 рублей на четверых на неделю, получается 7 рублей на четверых в день, тоже, кажется, не так мало, но 362 же сразу ушло, а тебе и на оставшиеся на взятки что-то тоже надо, тут пять копеек, тут десять, а кругом эти – армяне с кавказцами, которые даром слово не чихнут. Как-то надо жить, а мы – худосочные студенты-физики». А с едой было худо: «Баклажанная игра, томатный сок, бутылка водки на всех – три мальчика и одна девочка, супчик какой-то, хлеб, естественно. Какими-то пирожками удавалось разжиться. Мы поняли, что так жить нельзя, а работали мы часов по 14 в сутки, сколько могли».