Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Город мелодичных колокольчиков (Великий Моурави - 6)

ModernLib.Net / История / Антоновская Анна Арнольдовна / Город мелодичных колокольчиков (Великий Моурави - 6) - Чтение (стр. 13)
Автор: Антоновская Анна Арнольдовна
Жанр: История

 

 


      - Моурави, я обрадован твоим доверием, оно лучший подарок, ибо открывает дверь в будущее. Пока сам не увижу, в каком доме будут жить госпожа Русудан, госпожа Хорешани, не покину Эрзурум. Если госпожа Русудан пожелает, во всем помогу. Раз, Моурави, семью ближе к Картли отправляешь, значит, правда недолго думаешь оставаться здесь. Говорят, Стамбул город янтаря и роз, а по-моему - печали и слез. Полумесяц кривой нож напоминает, которым горло перерезывают.
      Саакадзе улыбнулся и похвалил купца за сравнение: "Еще десять лет таких потрясений, и Вардан совсем поэтом станет".
      Невольно "барсы" ухмыльнулись: легче было представить Зураба Эристави властелином горцев, чем Вардана творцем созвучий.
      Полный гордости и воодушевления, вышел Вардан из гостеприимного дворца. Поручено ему важное дело, отныне он не только купец, но еще доверенный Великого Моурави, охранитель его семьи. Он сумеет повернуть дела амкаров в нужную для Моурави сторону и обрадовать азнаура Квливидзе не одной парчой и туго набитым кисетом - даром Моурави, но и новым планом возрождения Союза азнауров, призванных самой жизнью укрепить трон достойного царя. Пусть старый рубака, совесть сословия, вновь соберет азнауров Верхней, Средней и Нижней Картли и разговором с народом оживит Ничбисский лес. Сейчас, когда князья согнули близоруким шеи наподобие дуги, многие если не совсем прозрели, то опомнились - знают теперь, за кого подымать оружие. Вардан погладил алмазный перстень, знак расположения Моурави.
      Узкая черная тень пересекла улицу, окаймленную высокими кипарисами. Вардан случайно задел проходящую мимо женщину в изумрудной чадре. Послышалось глухое бормотание, означающее брань. Он шарахнулся, вскинул глаза и увидел на минарете полумесяц, искрящийся в кровавых отсветах. Невольно Вардан провел пальцем по шее и решил как можно осторожнее проходить мимо женщин в Стамбуле, где нехорошо шутят, и как можно яростнее торговаться на базарах. Первое создаст ему славу скромного чужеземца, а второе опытного купца. "Эх-эх, велик аллах, только на что людям евнухи?!"
      Вардан поймал себя на странных мыслях и решил, что воздух в Стамбуле для него не менее вреден, чем в Исфахане.
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      На дне фаянсовых чашечек скапливалась кофейная гуща, и сладости почти исчезли с египетского блюда, а "барсы" и не собирались уходить, прося Халила рассказывать еще и еще о веселом и скучном, о нравах стамбульских базаров, о купцах, об эснафах - турецких цеховых ремесленниках.
      Халил добродушно улыбался, довольный гостями, которые тоже много говорили о царствах грузин, о нравах Ирана, о Папуна, с которым непременно должен подружить он, ага Халил. А когда на миг водворилась тишина, Матарс напомнил:
      - Ага Халил, ты обещал поведать о трех ханым, переставших, как мы поняли, быть твоими женами. Но если слова мои неуместны, то...
      - Свидетель пророк, уместны, ибо притча о трех женах поучительна, как сказание о нравах и обычаях не только открытых базаров, но и тех, кто прячется за высокими стенами. Тем более, что Ибрагим пошел посмотреть, что за товар привез купец из Бейрута. - Халил засмеялся. - Уже десять лун, воробьиный хвост, меня не пускает на первый разговор: боятся, мало торговаться буду; знает - не люблю... Так научился: раньше сам выбирает, потом пять базарных часов торгуется, потом за мной бежит... Не будем затягивать, пусть клубок разматывается, пока хватит нити для горькой правды и сладкой лжи.
      - О ага Халил, просим тебя не быть скупым на слова.
      - Слушаю и повинуюсь, ага Матарс. Но будет вернее сказать: моя жизнь обогатилась... По желанию шайтана было, скажем, у меня три жены.
      - А дети?
      - Не успели родиться. Кисмет! Пришлось всем трем, каждой в свой срок так сказать: "Жена, уйди от меня!" Случилось так: в суматохе, когда чувячник отнял у меня Ибрагима, моя умная мать сказала огорченному сыну: "Прогнать печаль можно только смехом, не начать ли тебе притчу о первой жене?" Обрадованный, я вскрикнул: "Начать! И да поможет мне веселый див благополучно закончить". Не будем затягивать. Первой женой, как раньше говорил, я взял дочь купца, хотя и не торговца льдом, но весь базар знал: целый день он щербет со льдом сосал, - может, потому родил ледяную дочь. Когда я в первую ночь на ложе опустился, она не шевельнулась; руку просунул куда надо, сразу пальцы у меня замерзли. Немного удивился: не шутка ли рогатого? Оказывается, нет, ибо пальцы ног тоже похолодели. А жена лежит, подобно глыбе, и не тает. Я поворачиваю ее туда, сюда, как кувшин с шербетом, она не сгибаемся. Я тогда губами к ее устам прильнул и отпрянул: вместо жены - тюк со снегом. "О шайтан!" - взвыл я. Даже не двинулась. Провел ладонью по спине и... окоченел. "О Мекка! - взмолился. - Если от равнины перейду в ущелье, не примерзну ли к кустарнику? Аман! Аман!" И ради спасения себя выпрыгнул из-под покрывала и побежал. Не менее базарного часа у жаровни отогревался.
      Элизбар повалился на тахту, никакие призывы Ростома соблюдать приличие не помогли, Матарс и Пануш смеялись до хрипоты. Халил невозмутимо продолжал:
      - Наутро при двух свидетелях сказал по закону корана: "Жена, уйди от меня!" - и обратно к отцу ее отослал. Приданое вернул и бахшиш прибавил: замороженный в подвале кувшин с шербетом. Это чтобы не сердился. Так окончилась первая притча о трех женах. Пойдемте дальше. Тут я заметил, что забыл закрыть ящик, где хранились листы. Как раз мышь воспользовалась моей оплошностью и сгрызла записи о виденном и слышанном мною в путешествиях. Пока я гонялся за мышью, пока восстанавливал поврежденное... умная мать подсказала озабоченному сыну, что ловить прожорливых мышей дело женщины, и стала уговаривать: "Женись! Аллаху неугодна пустая семья! Я сама в баню пойду, невесту выберу". Тут я даже записывать перестал, как раз мне Ибрагима вернули. С надеждой подумал: долго будет выбирать. Увы, оказалось, нет, сразу нашла. Тогда я хитрость проявил: "О добрая мать, знай, я зарок дал и не женюсь на дочери купца". - "А на чьей, мой ага, хочешь?" - "Не ниже, чем на дочери муллы".
      Слава пророку, подсказавшему мне спасительную мысль! Но не прошло и двух пятниц, мать говорит: "Сын мой, недаром ты появился на свет в первый день рождения луны: мулла из нашей мечети благосклонно отдает тебе дочь. Нос у нее - как финик Дамаска, рот - как стручок Медины, уши - птичье гнездо". Я смутился. Кто не знает высокомерие ставленников аллаха? Они уверены, аллах только для них оазисы создал, и если было бы с кого другого пиастры брать, всех людей изгнали б в пустыню.
      Сколько ни упрашивал подождать, мать не соглашалась: "Теперь поздно уподобляться раку. Мулла может проклясть". Сестра Рехиме, что за хекимом замужем, тоже пришла, похвастала: "Из пяти дочек самую красивую тебе выбрал". Пир свадебный большой устроила. Никогда не видел вместе столько мулл. Отец моей новой жены от гордости едва меня замечал. Другие муллы притворялись, что ради милосердного пророка Мухаммеда снисходят до яств и шербета всех сортов. Я в углу сидел, подобно испуганному воробью. Наконец случилось то, что должно было случиться. Гости ушли, с сожалением поглядывая на недоеденные яства, а я направился в "оду приятного сна". Стою возле ложа и удивляюсь. Мать и сестра заверяли: красивая, как газель, дочь муллы. Потом поняли: показывали младшую, а в последнюю минуту подсунули старшую, корове подобную. С умыслом, ссылаясь на застенчивость, она чадру скинула лишь тогда, когда мать и сестра, не скупясь на жемчуг смеха, покинули "комнату сна". Потому мать и сестра об обмане узнали позже меня. Топчусь возле ложа, не знаю, на что решиться. Но мужчина всегда мужчина, - так решаю: шайтан с нею, утром разберусь в птичьем гнезде. Лег на ложе, и... как раз в эту минуту рогатый счел удобным напомнить "газели", что она дочь муллы. Значит, пол-Стамбула ей принадлежит. А ложе? Тоже ее! И тут "финик Дамаска" сочла уместным свой нрав проявить. По ее мысли, следовало подчеркнуть, какую честь оказала она, дочь муллы, мне простому четочнику! И началось... Раньше "газель" с презрительным смехом толкнула меня в бок, - я удивился, но подвинулся; увидя мою покорность, сильнее хватила по ребрам, - я еще подвинулся. "Газель" осмелела, хихикнула и брыкнула веслу подобной ногой, я свою поджал; она развеселилась, размахнулась - нос мой, а с ним и я на край тахты отлетел. Она шаловливо засмеялась: наверно, думала, именно так, а не иначе должна провести дочь муллы свадебную ночь. Она смеется, а мне все кажется - скрипит ржавая дверь. Потом, скажем учтиво, кормой ко мне повернулась и чуть не спихнула меня за борт. Тогда я сказал себе: "Чох якши! Нехорошо быть назойливым, тем более пламени в крови даже ни на один мангур не осталось". Эйвах! Не успел решить, куда плыть дальше, как она снова толкнула меня... скажем, кормой, сначала не понял, но - плюх-плюх, - упал на пол... и понял, что мечтаю о шербете со льдом.
      Уважаемые эфенди, теперь вы смеетесь - на здоровье! А тогда я всю ночь на шкуре тигра без одеяла скулил. А она что? Она несколько раз, свесившись с тахты, раскаленными глазами меня рассматривала. Зол был, а успел заметить: ждет моей мольбы. Но желание исчезло, как песчинка в пустыне, а она будто нечаянно опустила веслу подобную руку мне на голову. О аллах, откуда у этой "газели" сила дровосека? Сжавшись, я отплыл подальше. Внезапно она грозно выкрикнула: "Долго мне ждать осла? Почему не молишь о любви?" Я, едва дыша, еще на аршин отплыл. Жду. Она еще что-то кричала. Я счел выгодным не отзываться. Вдруг храп над шкурой тигра пронесся. Слава аллаху, уснула! Тогда я, как вор, прокрался в селямлик, стащил со стены ковер и, завернувшись в него, погрузился в мертвый сон.
      Наутро я при свидетелях сказал: "Жена, уйди от меня!" - и отослал мулле его дочь. Приданого не было, но все же я к ничему прибавил подарок: коран в дорогой оправе, и шелковой лентой заложил страницу суры: "Ангелы, исторгающие душу". Мулла подумал - я за обман рассердился, и промолчал. Мать тоже так решила и три месяца боялась о женитьбе даже упоминать.
      Так окончилась вторая притча о трех женах. Не будем затягивать. Произошло это в начале полнолуния, и такое, что я от беспокойства на десять базарных дней перестал даже записывать виденное и слышанное мною в путешествиях. Богатый купец, кому аллах не послал детей, хотел моего Ибрагима усыновить... Об этом потом расскажу... Вот мать и засуетилась, воспользовалась моей печалью и говорит: "Видишь, как плохо без детей? Удерживать не можешь, Ибрагиму счастье Мухаммед посылает. А ты опять один останешься. И вдобавок соседи осуждают тебя. Молодой - и без жены обходишься. Признав речь матери справедливой, я вновь решился на хитрость. Поцеловав землю у ее ног, я так начал: "Мать моя, ты, подобно алмазу, блестишь в моей жизни, и слова твои сверкают истиной. Я согласен, но знай: я женюсь лишь на дочери благородного ученого, у которого все низменное вызывает отвращение". Мать понимающе взглянула на меня и удалилась. Небо послало ей силы, и она тридцать и еще тридцать дней куда-то уходила то одна, то с моей сестрой. Я уже стал радоваться, что она не найдет подходящей, и я, иншаллах, сам себе по вкусу выберу. Как раз в это время Ибрагим проявил благородство и с негодованием отверг богатство купца. И снова в лавке моей засияло солнце, вернув четкам блеск и краски, а мне желание перевернуть страницу.
      В один из веселых дней, не дожидаясь моего возвращения домой, мать, задыхаясь, прибежала в лавку: "О, мое дитя! Какая радость! Я нашла то, что ты ищешь: мюнеджим согласился отдать тебе свою дочь... Не беспокойся, обмана не будет, - единственная у него. Недаром Зарема дочь звездочета. О мой Халил, она сверкает, как звезда на дневном небе, а тело ее подобно атласу! И жар из уст ее пышет, словно она кусок солнца..." - "Дальше не рассказывай, взмолился я, - сам увижу".
      В доме шум, сверкали ножи, резали баранов, кур... О аллах, из-за кур все и началось... Об этом потом расскажу. Хоть мать и сказала: "Обмана не будет", все же потребовала, чтобы Зарему прислали со служанкой на заре, тщательно осмотрела невесту и заперла на замок до прихода кади.
      Музыкантам сказали: "Бейте так, чтобы трещало, играйте так, чтобы звенело!" Кажется, в Стамбуле не осталось ни одного звездочета, который не был бы на свадебном пиру. И разговор сразу пошел веселый: о звездах, падающих там, где палач рубит головы, о шаловливой луне, освещающей часто то, без чего не может быть это... Немного поспорили, кто лучше умеет разгадывать смысл расположения звезд, одетых в золотые шаровары. Все было как надо, но тут веселый джин счел своевременным пощекотать... скажем, спину отца моей новой жены. Почесавшись, звездочет принялся услаждать слух гостей повествованием о давно всем известном. Я ради вежливости воскликнул: "О лучший из звездочетов, пусть как пекмэз польется твой рассказ о семи небесах!" Он снисходительно мне улыбнулся и удостоил ответом: "Знай, мой сын, и вы, желающие познать истину, когда Мухаммед въехал на своем коне Альбараке на первое небо, его встретил Адам с приветствием: "Селям алейкюм" - и попросил оказать честь райскому яблоку. Но Мухаммед торопился.
      - Постой, уважаемый мюнеджим, - проговорил первый насмешник, - Мухаммед торопился на второе небо, а ты куда? Почему не сказал, где Ева?
      - О Еве нет разговора. Она грызла ребро.
      - Грызла? Как так? - вскрикнул второй насмешник. - Тогда еще ничего не было у Евы: ни ребра, ни... скажем, раковины.
      - О святой Омар! - впал в гнев отец моей молодой жены. - Почему нигде не сказано, что делать с невеждами, засоряющими уши слушателей выдумками болтунов! А теперь я продолжаю: на втором небе Мухаммед встретил Иса. Выслушав сына бога гяуров, Мухаммед оценил поучение о смирении, к которому и стал мудро призывать нас, правоверных. Предсказав Иса второе пришествие, Мухаммед направил Альбарака на третье небо, к Юсуфу (Иосифу), потом на четвертое, где встретил Хануха (Еноха), затем поспешил на пятое, где нашел Аарона. На шестом небе Мухаммеда задержала поучительная беседа с Моисеем. Узнав все о десяти заповедях, Мухаммед, вскочив на Альбарака, вознесся на седьмое небо, проехав под ветвями величайшего дерева туба. О правоверные, один плод туба может накормить всех обитающих на земле. Каждый день семь тысяч ангелов прилетают сюда петь пятьдесят молитв аллаху. Наконец Мухаммед очутился в изумрудном жилище и хотя блеск пленял, но пророк помнил, зачем мчался на седьмое небо, и спросил аллаха, что делать с правоверными. Аллах ответил: "Пятьдесят молитв они должны сотворять в день, восхваляя мои деяния!"
      Опечаленный возвращался Мухаммед. Но на шестом небе его снова встретил Моисей и, узнав причину скорби пророка, согласился, что смертные не ангелы, и после пятидесяти молитв они будут походить на выжатый лимон, а на все остальное не останется ни желания, ни времени.
      - Аман! Времени должно хватить и для выплаты налогов, и для получения пинков!
      Бросив свирепый взгляд на первого насмешника, отец моей новой жены продолжал:
      - Подумав, Моисей посоветовал Мухаммеду возвратиться на седьмое небо и упросить аллаха убавить число молитв. Сначала аллах спустил десять молитв, но Мухаммед опять, по совету Моисея, возвратился к аллаху. И снова аллах убавил, но мало.
      - О мекка! - вскрикнул пожилой гость, незвездочет. - По-твоему, Мухаммед нуждался в советах? А сам не знал, что делать?
      - Истину сказал, мой сосед! - завопил другой незвездочет. - Как смеешь, мюнеджим, приписывать Мухаммеду свое невежество в делах пророков?
      - Да падут на ваши головы огнедышащие звезды! Как дерзнули вести беседу о небе не в саду мечети?!
      Но отец моей новой жены, немного зная, что такое небо, и потому обратив на крики незвездочетов ровно столько внимания, сколько на крик совы, когда он, звездочет, предается сну, весело продолжал:
      - Тогда Мухаммед вновь попросил совет у Моисея, ибо в еврейском коране сказано: "Моисей был светильником, от которого зажигают другие светильники и свет которого от этого нисколько не уменьшается". "Да будет тебе известно, о Мухаммед, мой бог иных свойств: определит - не уступит. Всем ведомо, как много я трудился, чтобы прославить имя моего бога! Я начертал десять заповедей и сказал: "Бог прислал!" Народ поверил, и бог промолчал. Я обещал евреям привести их с помощью бога в обетованную землю. Народ пошел за мной. И настал день из дней! Оранжевое солнце озарило горы и долины. Река Иордан приветливо несла свои воды. Я вскрикнул: "Народ! Ты у порога обетованной земли!" Буйная радость охватила людей, они пали ниц, орошая слезами оазисы Иерусалима. Я, схватив посох, уже хотел переступить порог, достигнутый после сорока лет странствий, но... в этот миг я услышал голос бега: "Моисей! Тебе пора покинуть землю!" И ударил гром. "Как пора?! - вскрикнул я. - А народ?!" - "Другой поведет!". Ни плач, ни мольба, ни упреки не помогли. И я, стоя на пороге всех своих чаяний, должен был покориться неумолимому..."
      Немного смущенный, Мухаммед сказал Моисею красивые слова: "О пророк из пророков! Разве тебе не ведомо, что пророки никогда не вступают на обетованную землю? Да будет над тобою мир и покой, а слава твоя не померкнет, пока земля останется землей, а небо небом".
      "Тебя, о Мухаммед, ждет удача, ибо аллах твой добреет от молитв. Иди и добивайся. Пусть сбросит столько молитв, сколько тебе подскажет знание земных дел".
      Так пять раз мчался неутомимый Мухаммед на своем коне Альбараке с шестого на седьмое небо. Наконец, вздохнув, аллах произнес: "О ставленник мой, ты утомил меня, но знай, милосердие мое неисчерпаемо. Пусть будет пять молитв в день, но правоверные не должны из них пропускать ни одной. И если..."
      Как раз на этом месте, эфенди, я перестал слушать, ибо вспомнил, что меня на ложе ждет путеводная жена. Но не так-то легко было успокоить звездочетов. Одни порицали Моисея, другие оправдывали аллаха. От крика дрожали стены. Незвездочеты тоже начали кричать, что каждый звездочет одержим шайтаном, иначе почему не надушит рот раньше, чем начинает извергать свои домыслы. Не слушая, второй насмешник начал доказывать отцу моей новой жены, разъяренному дерзостью незвездочетов, что только хвостатая звезда помогла Мухаммеду найти верный путь к седьмому небу. Я молчал, ибо о звездах знал ровно столько, сколько мой ишак о дне моря, хоть он ежедневно для дома таскал на своей спине кувшин с водой из Босфора. Многие из незвездочетов благоразумно покинули веселый пир. Но были и другие, они громко стали требовать, чтобы святое имя Мухаммеда не произносилось больше. И тут же отец моей новой жены громко выкрикнул: "Мухаммед сказал..." Схватив шамдан, незвездочет швырнул его в голову отцу моей жены. И хотя не приняты у нас драки в чужом доме, но для звездочетов все дома - одна вселенная, поэтому они сочли уместным принять бой.
      Не прошло и базарного часа, как кувшины, подносы, чаши лежали на полу вверх дном, а растерзанные мутаки - на подносах вместе с яствами. Один незвездочет кричал, что кощунствующих звездочетов следует подвергнуть пыткам, и даже взялся за нож, другой за осколок кувшина. Насмешник звездочет, охрипший от крика, выдернул из рук незвездочета нож и, потрясая им, клялся, что напрасно земля утруждает себя, держа на своих плечах столько невежд.
      Драка разрасталась, некоторые уже обвязывали разбитые головы, другие, прихрамывая, кружили по залу приветствия. Кто-то, сорвав занавес, обмотал его вокруг себя, отчего стал походить на безумного мавра.
      Тут вошла моя догадливая мать и сочла своевременным напомнить, что сегодня свадьба ага Халила, а не персидский шахсей-вахсей.
      Незвездочеты быстро удалились, ибо боялись ножа, все чаще мелькавшего перед их глазами. Звездочеты, напротив, считая себя победителями в словесном и рукопашном бою, нехотя покидали селямлик.
      Как видно, аллах, по своей несказанной доброте, решил продлить к ним приветливость и раскинул над моим двором звездное небо. Восхищенные звездочеты остановились будто вкопанные как раз под окном комнаты, где уже возлежала на ложе моя новая жена.
      Подняв руки к звездам, они словно залаяли, и каждый о своем. Наутро соседи уверяли, что такой веселой свадьбы они никогда не видали. То было наутро, а теперь я, вздохнув, стал ждать, когда аллах проявит приветливость и ко мне и пошлет утомление неутомимым.
      И вот было так, как должно было быть, ибо сказано: "Нет начала без конца". Побледневшее небо прервало крики звездочетов, и они, как стадо, повалили из калитки. Тогда я, не теряя времени, ринулся в дом и в изнеможении полез на ложе.
      Зарема встретила меня радостно: "О повелитель моего сердца, я ждала тебя, как жаровня ждет уголь, как сады - дождь!" - "Всемогущий! - воскликнул я. - Затми небо темным покровом. Пусть померкнут хотя бы на одно новолуние все звезды!" И я мгновенно закрыл рот Заремы поцелуем. Вижу, и она не против, прижалась ко мне и нежно шепчет: "О отрада моих очей, о восторг моих дней! Не догадался ли ты принести мне курицу?!"- "Неужели моя добрая мать забыла накормить мою приветливую жену?" - "Нет, нет, свет моей жизни! Ханым обильно угощала меня! Но ты учтиво выслушивал звездокопателей, что способствовало моему аппетиту... Думала, догадаешься принести кусочек наседки".
      Я хотел применить испытанное средство: закрыть рот ее поцелуем, но нигде не сказано, что возможно закрыть то, что не закрывается. До первых петухов она между поцелуями шептала: "О небо, пошли мне ку... курицу!" Все смешалось! Внезапно с потолка тучей посыпались куриные перья. Задыхаясь, я навалился на Зарему, стараясь защитить ее. "О Зарема, остерегайся кур!"
      Обняв меня атласными руками, Зарема нежно шепнула: "Куры ни при чем, кур... кур..."
      Голову мою, тяжелую, как обломок скалы, о которую бились босфорские волны, наполнили видения: то мне казалось, что я звезда и вот-вот упаду... скажем, с первого неба, то вдруг я превращался в петуха и, свирепо топорща крылья, вызывал на бой соперников. А куры сбегались со всего двора полюбоваться на приятное зрелище! Но оказалось, что это звездочеты. Они кричали: "Малосведущие, ваш язык подобен тупому ножу, которым вы собираетесь резать кур!"
      Обливаясь холодным потом, я открыл глаза. Зарема почему-то очутилась сверху и сквозь влажные уста ласково шептала мне на ухо: "Кур... кур..."
      О аллах, не превращай сон в явь! "Ку-ка-реку!"
      Вскочив, я захлопал руками, как крыльями, и понесся будить Айшу:
      "Ай! Ку-ка-ре ку! Дорогая Айша! Скорей! Курицу! Свари! Жирную! Самую! Твоя ханым! Ждет! Скорей! Петух! Айша! Курица! Аман-заман!.."
      Айша, выскочив на "оды сна", кинула на меня странный взгляд, поспешно сунула мне в руку кувшин, выкрикнула: "Опрокинь на голову!" - и попятилась. Мне послышалось, что за дверью она кудахтнула. Обливая голову, я почему-то вслух сказал: "Не следует удивляться: когда служанка живет в доме столько, сколько тебе лет, она имеет право и кудахтать". И тут Айша, подобно полководцу, громовым голосом закричала: "Невежды! Кто же режет кур тупым ножом?! Ай аман! Ту, ту лови!.." И такое кудахтание раздалось под светлеющим небом, что я зашатался. Окатив себя водой из кувшина, я выскочил во двор, Айша со слугами ловила кур. И какая-то сумасшедшая, уже без головы, прыгнула мне в лицо. Опрометью кинувшись назад в дом, я приказал слуге вылить на меня еще кувшин воды. Затем надел праздничную одежду и пошел как следует поблагодарить мою добрую мать за хорошую жену. Но Зарема, опередив меня, выбежала в "оду встреч", повисла на шее матери, осыпая ее поцелуями и, обратив на меня внимания столько же, сколько на крик петуха, прокудахтала: "О моя ханым, я чувствую запах кур". Мать вскочила слишком торопливо для своих лет, и мне показалось, что она тоже посмотрела на меня как-то странно. Я молчал. Зарема, надув коралловые уста, тоже молчала. "Нехорошо, сокрушался я, - с самого вечера Зарема голодна, подобна голубю в мешке". Как раз тут вошла мать и сказала, что в "оде еды" нас ждет праздничный обед. Зарема первая ринулась за порог, мы, немного смущенные, - за ней. Старая Айша поставила на софру блюдо с пушистым пилавом, политым имбирным соусом, а посередине восседала, как на облаках, крупная румяная курица. Только я нацелился разорвать ее и разделить, как Зарема прокудахтала: "Вес-селям!", придвинула к себе блюдо, схватила курицу и - о аллах, если б я своими глазами не видел, даже родному брату не поверил бы! - через несколько минут на блюде не осталось ни курицы, ни пилава. Лишь несколько косточек, которые не по зубам и шайтану, да два-три зернышка риса напоминали о... Напрасно рассыпаете бусы смеха, эфенди, более подходяще было бы пролить слезу сочувствия... Пойдемте, эфенди, дальше.
      К полудню, из предосторожности, Айша подала одно блюдо с отварной курицей, политой лимонным соком, и другое - с жареной бараниной. Зарема ловко подхватила курицу. Я отодвинул от себя баранину, ибо мне померещилось, что она от страха блеет. Хруст костей несчастной курицы, превращенной в несколько минут в ничто, вызвал во мне тошноту. Подали сласти. "О аллах, почему ты посмеялся надо мною? Разве я забыл сотворить ровно пять молитв?" Мать виновато смотрела на меня, потом, воспользовавшись уходом Заремы, шепнула: "Не огорчайся, мой сын, наверно, родные ее разводили не кур, а звезды. Когда ты был маленьким, ко мне привели проголодавшуюся служанку. О святой Измаил! Я думала, что она все стадо с копытами проглотит, - оказалось нет. Впоследствии кричать пришлось, чтобы кусочек лаваша в рот брала. Вот увидишь..."
      Прошло три дня, и я ничего нового, кроме смеха старой Айши, не увидел. Ночью Зарема кудахтала мне о двадцати сортах пилава, о баранине, приправленной соусами, не имеющими счета, и о... ненавистной курице, начиненной фисташками, или грецкими орехами, или собственным жиром - пех! пех!.. с мукой. Я ждал, когда она устанет, чтобы предаться усладе из услад. И когда я счел время подходящим, я заключил ее в объятия. Но в самый трепетный миг, когда, по словам обманщиков-певцов, женщина замирает от счастья и слеза восторга скатывается с ее блестящих глаз, Зарема вдруг спросила: "О радость моей жизни, ты с чем больше любишь кебаб, с имбирем или с красным перцем?" Я, задыхаясь от... скажем, любви, простонал: "Сейчас я ни с чем не люблю, ибо занят охотой!" Она рассердилась: "Так что ж, что занят! Все равно не трудно ответить: язык же, слава бесхвостой звезде, у тебя свободен!" Я, проклиная сказителей за их выдумки о застенчивых гуриях, проворно сполз на спасительный ковер и на четвереньках пополз в "оду приятных встреч". Не смейтесь, мои гости, предосторожность была не лишней, ибо, как бы тихо я ни ступал, мать всегда слышала мои шаги, а я не хотел ее огорчать.
      Но наутро я сурово спросил: "О моя предприимчивая мать, сколько времени ты насыщала служанку, пока ее пришлось уговаривать взять в рот кусочек лаваша?" Почувствовав подвох в моем вопросе, моя мать, помолчав, так ответила: "От пятницы до пятницы". Я живо спросил: "Значит, семь дней?" Мать вздохнула: "Восемь, мой сын". Я возликовал: "Прошло четыре! Сегодня я отсылаю звездочету его дочь, рожденную между шестым и седьмым небом. Пошли восемь кур, по две на день, и от себя я прибавлю двух жирных баранов, окку имбиря и две окки красного перца для кебаба".
      Мать, плача, выполнила мое повеление, и до сих пор я не знаю, кур ей было жалко или меня, а спросить боюсь, чтобы вновь о женитьбе не начала разговор...
      Так закончилась притча о трех женах.
      Хитро смотрел Халил на гогочущих "барсов". Они в шутливой форме выражали сочувствие четочнику, хвалили его за твердый характер, и наконец, вытерев веселые слезы, Элизбар выкрикнул:
      - Не сетуй, на меня, дорогой ага Халил, я сейчас пожалел, что не было у тебя четвертой жены, иначе ты бы продолжал занимательный рассказ.
      - И радовались бы, - почувствовав неловкость, сказал вежливый Ростом, что тебе было легко избавляться от них.
      - О мои гурджи, ваша веселость и меня приводит в состояние опьянения, ибо у стоящего перед вами Халила, продавца четок, не было и одной жены.
      "Барсы" оторопело уставились на прищурившегося Халила. Матарс вспылил:
      - Выходит, ты потешался над нами, ага четочник?!
      - О пророк, почему нигде не сказано: если многим можно смеяться над одним, то почему одному нельзя над многими? Но, видит Мухаммед, все здесь рассказанное чистая, как молитва, правда, - только случилось все это не со мной, а с другими неосторожными.
      А вам не все равно с кем, благородные? Разве не известно: "Кто путешествует ради познания, тому аллах облегчает дорогу в рай". Не раз каразан-сарай, или чай-ханэ, или гостеприимный дом, где мы, путники, останавливались ради отдыха, оглашался смехом или учтивыми словами сочувствия, или запоздалыми советами попавшему в беду. И я, путешествуя ради познания добра и зла, чувствовал, что с каждым шагом приближаюсь к воротам рая, ибо тщательно записывал в толстую книгу с белыми листами, приобретенную в Индии, все то, что видел и слышал, - и не только от случайных спутников, но и от сказителей, поющих о времени, которое давно ушло и никогда не возвратится, о делах, окрашенных кровью и повернутых к красоте силою разума.
      - Все это так, но при чем тут старая ханым, твоя благородная мать, или Айша, ловящая кур?
      - Твое недоумение, ага Ростом, понятно. Свидетель пророк, ни Айша, ни моя мать - да живет она вечно! - ни при чем.
      У пострадавших были свои Айши и матери. А принял я смешное и печальное на свой счет, чтобы предостеречь самого себя. Машаллах, я так укрепился в вере, что все это случилось не с кем другим, а только со мною, что невольно уподобился оленю. И теперь не успеет сваха или доброжелатель заговорить о невесте, я кричу: прими благодарность, я уже три раза наслаждался райскими усладами из услад.
      - Выходит, никогда не женишься?
      Глаза Халила заискрились каким-то лукавством:
      - О ага Пануш, женюсь непременно, но лишь на той, которую сам выну из-за пазухи судьбы. У вас это легче, вы можете сколько душе угодно лицезреть свою ханым, кружиться с нею под удары барабана, напевать приятные слова. А у нас даже певцы воспевают красоту вслепую, ибо Мухаммед повелел завешивать ее покрывалом. И когда кади произносит определение, закрепляющее женщину навсегда или временно, как пожелал муж, мы думаем об одном: не обманула ли сваха, хорошо ли рассмотрела мать в бане девушку? А моя мать, хоть с нетерпением и ожидает мою жену, так говорит: "Пусть аллах хранит тебя от ошибок, ибо у тебя будет одна жена, как у твоего отца, и ты никогда не оскорбишь женщину словами: "Жена, уйди от меня!" Если возлюбленные захотят, обманут не только сторожевую собаку, но и шайтана и найдут способ встретиться. Говори ей загадочные слова, и если ее ответ будет подобен меду, поспеши отправить сваху к ее отцу".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50