Иакх наш, снизойди к нам, золотых стен обитатель!

Иакх, о Иакх!

К нам приди, на святой луг, на зеленый!

С нами будь рад, в наш вступи ряд!

Пусть венок мирт многоцветных

Пышнокудрый окружит лоб!

Попляши, бог! И ногой в лад бей о землю!

Восхити дерзновенный

И веселый хоровод,

Наших игр сонм, наших плясок богомольных череду,

Песни мистов посвященных!

Деметры дочь святая и великая![138]

Сиди и нишкни! Хрящик заработаешь.

Раздуй свет искряных смол, подымай ввысь знойный витень!

Иакх, о Иакх,

Ты, ночных хороводов пламеносец!

Запылал луг, заалел лог,

Рвется в пляску стариков сонм,

Позабыв груз огорчений.

Прожитых лет, роковых бед злую тяжесть

Отогнал час торжества.

Выше витень подымай,

Выводи рой молодежи

На цветистый, травянистый,

На святой луг, на зеленый!

Пусть молчат нечестивые речи! Пускай наши пляски святые оставит,

Кто таинственным нашим речам не учен, не очистился в сердце и в мыслях,

Непричастен к высокому игрищу Муз, не плясал в хороводах священных,

Быкобойца Кратина[139] неистовых слов не любил, величавых и буйных,

Кто дурацкими шутками тешиться рад, недоступный высокому смеху,

Кто смирить не стремится борьбу и мятеж, не желает отчизне покоя,

Кто раздоры растит, раздувает вражду, для себя прибылей добиваясь,

Кто лихву вымогает и взятки берет, правя городом в годы ненастья,

Кто корабль или крепость врагу передал иль запретный запас из Эгины[140]

Вывозил, как бессовестный Форикион,[141] откупщик злополучный и мытарь,

Наши снасти, уключья, смолу, паруса в Эпидавр[142] для врагов отправлявший,

Кто за золотом едет в чужие края, на отчизну врагов призывая,

Кто в часовню Гекаты зайдет за нуждой, хороводную песню мурлыча,

Кто в отместку за шутку[143] на играх святых, на веселых пирах Диониса,

На собранье потребует хлеба кусок у поэтов отгрызть комедийных, —

Налагаю запрет, и еще раз запрет, вновь и снова запрет налагаю

Я на них, от веселия мистов гоню. Вы ж, другие, полночную песню

Затяните, приличную часу, и дню, и возвышенным праздникам нашим.

Пусть все прилежно пляшут,

Стуча ногой о землю,

Топча святые травы

В ночных лугах.

Шутите, тешьтесь, смейтесь,

Набив живот досыта!

Пляшите, песней громкой

Спасительницу нашу[144]

Воспойте и прославьте!

Она хранит

Страну вовеки эту,

Назло Форикиону.

Затяните теперь особливую песнь, возвеличьте владычицу жатвы,

Нашу матерь Деметру – в высоких словах величавое имя почтите!

Деметра, таинств пресвятых

Царица! Ныне с нами будь,

Твой богомольный хор храни,

Нам без помехи дай весь день

Плясать и забавляться!

Смешного много нам позволь

И много важного сказать,

Потешившись и поиграв

Достойно праздников твоих,

Дай победить на славу!

Эво!

И бога-юношу теперь песней призовите!

Пускай приходит, с нами пусть празднует и пляшет!

Иакх любезный, радость наших празднеств

Сладчайшая, поводырем будь нашим

К богине в дом!

И покажи, что долгий путь

Нам легок и короток.

Иакх, владыка плясок, проводи меня!

Ты любишь смех. И пусть в лохмотьях платья,

Подметки рвутся, скаредность забыта.

Ты лоскуты

Благословил, чтоб без забот

Плясать могли мы и шутить.

Иакх, владыка плясок, проводи меня!

Плясунья быстроногая, подружка,

Красавица, одежду растрепала.

Из лоскутов

Глядит девическая грудь

Цветком розоволистым.

Иакх, владыка плясок, проводи меня!

Где мир, там я. Жить не могу без общества.

Хочу плясать, хочу гулять!

И я хочу!

Хотите, будем вместе

Шутить над Архидемом![145]

Семи годочков был он без родителей.

Теперь он верховодит

Там, на земле, у мертвых,

Главарь бродяг, воров и всякой сволочи.

Я чую, копошится

Клисфен в своей могиле.

В печали чешет зад, лицо царапает,

Колотится, согнувшись,

И плачет, и взывает

К Ядриле, чтобы в страсти он помог ему.

А Каллий знаменитый,

Сыночек Гиппоблуда,[146]

Налег на девку, шкурой льва украсившись.

Прошу вас, объясните:

Где тут дворец Плутона?

Мы – странники и только что пришли сюда.

Не отходи далеко,

Не спрашивай нас больше,

Но знай, у двери ты стоишь Плутоновой.

Возьми поклажу, мальчик!

Час от часу не легче.

Не мех, а прямо хвастовство коринфское.[147]

Ступайте

На луг богини, в круг святой,

Где цветы и травы.

Играйте и ликуйте там, с вами милость вышних,

Со мной идет пусть хоровод девушек и женщин,

В сиянье факелов всю ночь пусть богиню славят.

Пойдем туда, где купы роз,

Цветов благоуханье.

Забавы прелестных игр,

Чудеснейших плясок рой

Там ждут нас. Лелеют нас

Блаженные Мойры.

Сияет солнце нам одним.

Для нас лишь горний пламень дня.

Священные мисты – мы,

Мы чисто сквозь жизнь идем,

Союзу друзей верны

И милых сограждан.

Но как же в дверь мне постучаться, как мне быть?

Когда б я знал, как в дверь стучатся мертвые!

Не размышляй! По двери двинь как следует!

Ведь у тебя Геракла вид и палица.

Эй! Эй!

Кто там?

Геракл, силач известнейший.

Ах, мерзкий, ах, треклятый, ах, негоднейший!

Подлец! Из подлых подлый, распреподлейший!

Ты уволок у нас собаку Кербера.[148]

Душил ее, давил и бил, с собой увел

Мою собачку милую. Постой же, вор!

Теперь утесы Стикса чернодонные[149]

И Ахеронта гребень окровавленный,

И псы Кокита резвые, и сто голов

Чудовищной ехидны[150] будут грызть тебя

И рвать твою утробу. А нутро пожрет

Тартесская мурена.[151] Потроха твои

И черева твои кровоточивые

Горгоны сгложут, страшные тифрасские.[152]

Я к ним, не медля, быстрый направляю бег.[153]

Эй! Что с тобой?

Обклался. Призови богов!

Чудак! Вставай живее! Подымайся, эй!

Пока никто не видел из чужих.

Нет сил!

Я в обмороке. Губку положи на грудь.

Ну, вот возьми!

Да где же?

Боги чистые!

Где сердце у тебя?

Наверно, екнуло

И в пятки соскочило и запряталось.

Последний трус ты из богов и смертных!

Я?

Какой же трус? Ведь губку я потребовал,

А кто б другой был столь отважен?

Где ему!

Лежал бы трус в навозе, не посмел бы встать,

А я поднялся. Я посмел и вытерся.

Храбрец ты, Зевс свидетель!

Да, поистине.

А ты не испугался слов ужаснейших

И страшной брани?

Я? Да вот ни чуточки!

Когда ты так отважен, впереди иди

И богом будь! Возьми и шкуру львиную,

И палицу, храбрец неустрашимейший!

А я, как твой носильщик, позади пойду.

Отлично, я согласен. Поменяемся!

Ну, погляди же на Геракло-Ксанфия,

По-твоему, я буду труса праздновать?

Отнюдь! Ты прямо из Мелитты каторжник.[154]

Иди вперед! Поклажу подниму я сам.

Геракл милейший, здравствуй, заходи сюда!

Богиня чуть услышала, что прибыл ты,

Лепешки замесила, два иль три горшка

Сварила каши, полбыка зажарила,

Коврижек, колобочков напекла. Входи!

Отлично, одобряю.

Видит бог, не дам

Тебе уйти голодным. Птичьи крылышки

Поджарены. Печенье подрумянено,

Вино разлито по ковшам сладчайшее,

Иди за мною!

Я сейчас.

Все шутишь ты.

Не отпущу я, так и знай. Флейтисточка

Хорошенькая ждет нас и танцовщицы,

Не то ли две, не то ли три.

Танцовщицы?

Молоденькие, только что побритые.

Входи скорее! Повар приготовился

Вносить копченье. И столы расставлены.

Ступай! Привет мой передай танцовщицам.

Им расскажи, что сам я за тобой иду.

Эй, раб, скорей поклажу понеси за мной!

Постой, дружок, за правду, вижу, принял ты,

Что я шутя Гераклом нарядил тебя.

Меня не разыграешь, Ксанфий миленький!

Остановись и на плечи взвали мешки!

Да что это? Отнять ты собираешься,

Что сам же дал?

Не собираюсь, делаю.

Снимай наряд!

Вас всех зову в свидетели

И обращаюсь к божествам.

К каким богам?

Ну не потеха разве, не посмешище —

Ты, смертный, раб, Алкмены сыном назвался.

Что ж, отнимай, отлично. Все же, думаю,

Меня еще попросишь, если бог велит.

Видно сразу хитроумца,

Ловкача и остромысла.

Много повидавшего.

Извиваться и вертеться,

Нос всегда держать по ветру —

Это лучше, чем стоять

Разрисованной статуей.

Поворачиваться бортом,

Как удобней, как помягче —

Это умников достойно

В духе Фераменовом.[155]

Разве ж не потешно было б,

Если б Ксанфий, раб негодный,

На милетские ковры

Лег, с танцовщицей балуясь

И в посудину рыгая.

Я бы дураком глядел,

Он же, вор и проходимец,

Дал мне в скулы кулаком,

Трахнул в челюсть, двинул в зубы,

Выбил целый огород.

Платана, эй, беги, держи! Мошенник тут,

Ввалившийся намедни в нашу лавочку

И дюжину сожравший калачей.

Ну да!

Он – этот самый.

Попадет кому-то здесь!

Стащил он двадцать пять кусков говядины

По три гроша кусок.

Побьют кого-нибудь!

И чесноку без счета.

Брешешь, женщина!

Не знаешь, что болтаешь.

Туфли на ноги

Надел и думал, от меня укроешься?

Еще чего! Сельдей уж не считаю я.

Да, видят боги, а сыры зеленые!

Он проглотил их заодно с корзинами.

Да, а когда потребовала денег я,

Он глянул дико, зарычал чудовищно.

Его проделки, нрав его всегда таков.

И вынул нож, прикинулся помешанным.

Ай-ай, ужасно!

Мы же, перетрусивши,

Вбежали в сени и в сундук запрятались.

А он удрал, подстилки и мешки забрав.

Его повадка! Что ж вы делать станете?

Ступай, покличь сюда Клеона-пристава![156]

Ты ж, если повстречается, – Гипербола.

Уж мы его потешим!

Пасть обжорная!

С какой охотой выбью я булыжником

Твои клыки, мое добро пожравшие.

А я бы в ров тебя, как падаль, сбросила.

А я бы нож взяла и глотку взрезала,

Куда грудинку и рубцы запрятал ты.

Бегу, зову Клеона. Он сегодня же

Тебя облупит и ощиплет начисто.

Пускай умру, коль не люблю я Ксанфия.

Оставь, оставь! Все вижу, понимаю все,

Не буду больше я Гераклом!

Миленький,

Не зарекайся!

Как же называться вдруг

Алкмены сыном мне, рабу и смертному?

Сердит ты, знаю. Что ж, сердись, ты прав, ты прав!