Доктор Ганнибал Фриде едва прислушивался к этим тихим звукам, отчасти потому, что привык к ним за свою трехмесячную жизнь на орбите. Это составляло примерно два солнечных года или расстояние от Меркурия до Солнца, за исключением того, что орбита «Гипериона» была полярной, а не экваториальной. Все внимание доктора было приковано к находящемуся перед ним экрану.
      Облик звезды, профильтрованный оборудованием до узкого спектра, являл собой жуткую маску, подобную той, что Волшебник Изумрудного Города показал Дороти и ее друзьям. Как помнил Фриде, в классической постановке голова волшебника была огромным хлопковым шаром, пропитанным лигроином, а, может, и просто керосином, которую потом зажгли. Искорки желтого пламени, танцуя, устремились к полу, в то время как по бокам шара пошел темный дым. Тот огонь мало чем отличался от язычков ложного пламени, которые доктор наблюдал на диске, находящемся поверх корабля.
      Его глаза неотступно следили за темной кромкой, появлявшейся на экране по мере движения «Гипериона». Прямое наблюдение с корабля давало возможность проникнуть глубже в солнечную атмосферу, не ограничиваясь исследованием лимба звезды. Чем глубже проникал человек взглядом в горячие слои атмосферы, тем ярче светилось экранное поле. Район, который ученый пытался исследовать сейчас, находился на дальнем краю звезды и представлял собой высокие, более холодные, а следовательно и более темные слои фотосферы. Слишком темные, чтобы ясно их рассмотреть.
      В этой области Фриде пытался отыскать последние признаки аномалии, которую ему вчера удалось обнаружить, и которую он теперь непрерывно отслеживал. Вглядываясь в измененный под действием альфа-радиации дисплей, ученый напряженно следил за областью, где язычки пламени срывались с потемневшего нимба.
      На мгновение Фриде почти поверил, что обнаружил несколько черных расселин или трещин. На такой высоте от ядра трещины неизбежно будут казаться короче и толще благодаря эффекту Уилсона, оптическому обману, описанному более трехсот лет назад шотландским астрономом Александром Уилсоном. Ему удалось наглядно показать, что черные точки на солнечной поверхности на самом деле глубоки и могут впрямь являться дырами в фотосфере. На практике они будут казаться закрученными и сероватыми по краям тонкими шпилями, как те, что вчера наблюдал Фриде. Сегодня он снова пытался разглядеть расплывчатые пятна холодных облаков.
      Аномалия действительно казалась странной. Какое-то непонятное скопление облаков у края звезды, значительно темнее и глубже, нежели нормальное потемнение лимба и значительно шире, чем все виды пенумбры, которые ему доводилось видеть на пленке. Шириной в двадцать два градуса, насколько можно судить по вчерашним измерениям. А сегодня ничего нет. Может, облаков и не было?
      Подожди! А сколько километров проделал «Гиперион» за последние сутки? Может быть, облака уже скрылись за горизонтом?
      Фриде сверился с компьютером. Со времени вчерашних наблюдений корабль проделал более четырех миллионов километров, направляясь к южному полюсу, который вскоре они будут проходить, аномалия находилась значительно выше, почти у экватора. Сложив путь, пройденный кораблем, с расстоянием, которое проходит солнце за двадцатисемидневный круг вращения, нетрудно убедиться, что явление, которое он наблюдал на севере и западе, находится, увы, вне поля зрения.
      Доктор переключил внимание на приборы, ведущие магнитометрическое наблюдение поверхностных слоев солнца. Он изучил диаграммы мощности полей, отображенные на соседнем экране и полученные с помощью устройств, позволяющих преодолеть интерференцию корпуса судна. Но и по этой информации невозможно было сделать каких-либо выводов. Безусловно, в данную минуту магнитометры корабля фиксируют невероятно сильное магнитное течение у южного полюса. Сейчас, вне всякого сомнения, зафиксировать магнитное возмущение возле экватора невозможно. А если возмущения нет?
      Все это не предвещало ничего хорошего.
      Именно для изучения таких аномалий на солнечной поверхности и построил свой корабль Фриде. Практически он оснастил его за собственный счет, забрав деньги из капиталов семейного треста и добавив субсидии от благотворительных и заинтересовавшихся его проектом организаций. «Гиперион» был построен по его проекту на одном из лунных заводов Лагранжа и выведен на весьма расточительную по времени, но экономичную орбиту.
      Такое расположение обеспечивало скольжение корабля по краю бездонной гравитационной пропасти Солнца.
      Экипаж «Гипериона» состоял из двух человек: самого Фриде, капитана корабля и его жены Анжелики, которая одновременно являлась старшим на корабле, вторым рулевым, младшим астрономом-наблюдателем, главным инженером и системным техником, а по совместительству еще и поваром, посудомойкой и компаньоном. Согласно намеченной программе, им предстояло совершить еще восемь из десяти оборотов вокруг Солнца. Такой промежуток времени, как много лет назад высчитал Фриде, поможет получить достоверные данные и сделать выводы относительно необъяснимых всплесков и затуханий солнечной активности.
      Взять хотя бы эту трещину или расселину, или вообще нечто, ускользнувшее из поля зрения. Возможно, что на обратной стороне сферы, недоступной ученому сейчас, скрываются и другие фотосферные провалы. В силу стесненных финансовых обстоятельств Фриде мог позволить себе осуществлять наблюдение лишь за той частью звезды, которая была доступна исследовательской платформе на настоящий момент. Как бы ему помогла целая сеть из спутников-обсерваторий, передающая информацию доктору при помощи радиорелейной связи. Однако на данный момент об этом приходилось только мечтать.
      Фамильное достояние. Фриде живо вспомнились широко открытые от изумления глаза поверенных в финансовые дела семьи. Годовые поступления были действительно велики, пока он не вложил деньги в частную астрономическую экспедицию. Теперь на Земле его поджидали только груды счетов и скромная сумма денег, уцелевшая после трат.
      Даже возвращение вместе с Анжеликой обратно на Землю и то представлялось нелегким делом. Сначала им придется вывести «Гиперион» со стабильной солнечной орбиты в форме эллипса и, подобно комете, описать дугу, выйти за орбиту Венеры, оказавшись в трех четвертях пути от системы Земля — Луна. Затем, в соответствии с соглашением, заключенным между Фриде и юристами, с Земли будет запущена быстроходная ракета, которая в условной точке места назначения встретится с летящим по новой орбите «Гиперионом», заберет экипаж и сделанные записи, облетит на высокой скорости Солнце и доставит путешественников на одну из космических линий неподалеку от Юпитера. Фриде должен будет включить сигнал бедствия и отправиться домой на первом же пролетающем мимо корабле, пускай даже беспилотном, согласно международным законам, регулирующим спасение людей и груза.
      Такое не совсем джентльменское окончание важной научной экспедиции было простительно, ибо прекрасно отвечало возможностям Фриде и всем необходимым затратам. В конце концов, на что только не приходится идти во имя науки. Проблема возвращения на Землю занимала доктора меньше всего. Куда хуже было то, что из-за стесненных обстоятельств он был начисто лишен вспомогательных средств, таких как спутники радиорелейной связи.
      Но если на солнечном экваторе и впрямь что-то происходит, тогда возможно, что кто-нибудь, находящийся на спутнике другой планеты или вообще где-либо на эклиптике, подтвердит его наблюдения. Если Фриде предупредит их сейчас и опишет явление, следы которого им будет необходимо отыскать, то право первооткрывателя в любом случае окажется за ним.
      Фриде перебрал в памяти всех, у кого могло возникнуть желание помочь ему в поисках, но ни один из них не занимал лучшей позиции, чем сам ученый. Доктор мог бы несомненно положиться на небольшую группу его последователей, студентов-дипломников, которые слышали его доводы и приняли решение изучать Солнце, хотя в глазах ученых такой поступок выглядел чудачеством. Но увы, сейчас все они на земле. И как назло, орбиты Земли и корабля сойдутся на одной солнечной плоскости, в то время как трещина окажется на другой.
      У Фриде мелькнула мысль запустить маневрирующий ускоритель, простенькое устройство, работающее по принципу синтеза и заряженное высокоскоростными частицами солнечного ветра. С помощью ускорителя, расположенного на главной оси корабля, он сможет вписаться в орбитальный треугольник и изменить траекторию полета. Однако при запуске ему придется отключить основные теплообменники и укрывшись в кабине, ждать, пока все сгорит. Похоже на последний приют…
      Да этого и не нужно. Чтобы он там не заметил, эта, так называемая, аномалия не успеет исчезнуть за те тринадцать дней, пока она будет находиться в зоне видимости Фриде. К тому моменту «Гиперион» пройдет еще около пятидесяти четырех миллионов километров в ходе своего трехмесячного пути. Корабль облетит одну шестую часть солнечной поверхности, и доктор снова получит возможность исследовать аномалию, к тому же в гораздо более выгодной позиции. Наконец-то он разгадает, что за явление ему удалось увидеть.
      Если он, конечно, вообще что-либо увидел.
      Щелк!
      Бульк!
      Пшик!
      Хлоп!
      ИНСТИТУТ ПЕРСИВАЛЯ ЛОУРЕНСА, КАЛЬТЕК, ПАСАДЕНА,
      ШТАТ КАЛИФОРНИЯ, 7 МАРТА 2081 Г.
      "Доктор, повторите! — прокричал в микрофон Пьеро Моска. — Очень плохая слышимость!"
      Моска отчаянно пытался восстановить в памяти последние слова ученого, потонувшие в разряде статического электричества, испущенного с Южного полюса Солнца, но все оказалось тщетным. На экране монитора доктор продолжал говорить, но голос исчез, а вскоре горизонтальные черные полосы заслонили изображение.
      Через шестнадцать минут телеизображение снова вплыло на экране. Удостоверившись, что после задержки сигналов и синхронизирования его снова слышат, Фриде схватил микрофон и принялся повторять свое сообщение. Он говорил короткими, намеренно разорванными предложениями, надеясь преодолеть помехи, и на этот раз уловка удалась.
      "…по, я повторяю, что… нечто. Когда мы приблизились… к полюсу… уже было… Конечно, от твоего местоположения…..ратная сторона… Огромная… Сейчас я не наблюдаю, но смогу, когда вращение выведет… Надеюсь, что там останется…"
      "Мне удалось сделать несколько снимков феномена. Честно говоря, похвастаться особо нечем. Похоже на большое облако или, по крайней мере, так видно с… Возможно, пенумбра, а может, обыкновенный всплеск энергии… тепла…"
      "В любом случае, поищи… восточного лимба градусов… и двенадцать градусов к востоку… моего нынешнего положения. Возможно, тебе раньше удастся разгадать загадку."
      Доктору хватило времени еще лишь на то, чтобы скороговоркой передать приветствия своим земным коллегам, многие из которых даже не передадут ничего в ответ. Еженедельный сеанс связи с Землей — единственное, что могла позволить себе экспедиция — закончился.
      По Моска положил микрофон и принялся задумчиво изучать линии на ладони. Итак, доктору удалось обнаружить нечто интересное. Похоже на облако, но сейчас вне поля видимости. М-да…
      Естественно, что Моска был готов поверить доктору Фриде даже после того, как компьютерное реконструирование присланных доктором цифровых изображений не прояснило ситуацию. Изображение оказалось практически полностью засвеченным разрядами статики. Тщательно исследуя с помощью ручного бинокуляра каждую часть снимков, По сумел различить лишь обычное потемнение лимба.
      Безусловно, По будет сам исследовать дальнюю сторону Солнца в течение двух следующих недель, когда наблюдение станет возможным. Ему придется извлечь из запасников восьмидюймовый телескоп фирмы Шмидт-Кассеграйн, сохранившийся с детства. Из кусочка алюминированного пластика нужно будет приготовить солнечный фильтр, чтобы непрерывный тепловой поток не причинял вреда трубе и нежным линзам, а прямой солнечный луч не сжег сетчатку глаза. После двадцать первого марта, или немного позднее, Моска будет готов наблюдать за каким-то темным пятном где-то в районе экватора. Даже если там и впрямь что-то есть, отыскать пятно будет более чем непросто.
      Но что он сумеет доказать? С его крошечным телескопом он может рассчитывать получить весьма спорное пятно на слабочувствительной тридцатипятимиллиметровой пленке или изображение, почти на двадцать процентов уступающее нормальным образцам. В лучшем случае ему удастся поучаствовать в научной дискуссии или серьезном разговоре, а так придется оставить снимки себе на память.
      Ведь и впрямь очень важно, чтобы он получил хорошие снимки и не только ради того, чтобы помочь доктору Фриде в его наблюдениях. Это жизненно важно.
      Бим!
      Бом!
      Бам!
      Бум!
      КАБИНЕТ ДЕКАНА ФАКУЛЬТЕТА ЕСТЕСТВЕННЫХ НАУК,
      КАЛЬТЕК, 8 МАРТА 2081 Г.
      Декан Альберт Уитерс водил электрическим карандашом по серому стеклу напольного экрана, стараясь изобразить на лице глубокую заинтересованность.
      Пьеро Моска старался держаться спокойно. Для человека, занятого больше академической, нежели научной деятельностью, а обычно скорее политической, чем научной, Уитерс практически не умел держать под контролем свои эмоции и чувства, в особенности если дело касалось малоприятного предложения или его просто оторвали от привычных занятий. От человека, постоянно занятого заседаниями бюджетных комиссий, политических комитетов, ученых советов, рассмотрением прошений и жалоб, можно было ожидать большей выдержки.
      Похоже было, что Уитерс не считал маленького Пьеро Моска человеком, от которого следует скрывать свои истинные чувства. Подумаешь, аспирант на втором году учебы, который даже не удосужился еще представить тему для диссертации. Впрочем, если принять во внимание поле деятельности Моска и выбранного им научного руководителя, это было понятно итак. Похоже, что ему вообще повезло, что он попал на утренний субботний прием к декану.
      — Нет, — вымолвил наконец Уитерс, словно решаясь на отчаянный поступок, — боюсь, господин Моска, что научный факультет не может выполнить вашу просьбу.
      — Сэр, если все дело только в изменении расписания, — попытался протестовать По, который почти целую неделю готовился к встрече с деканом, — я уверен, что мог бы лично договориться с теми студентами, которым предстоят сейчас наблюдения. Таких всего двое. Во-первых, Иверсон с его исследованием туманности…
      — Нет, меня заботит как раз не расписание. Если бы мы посчитали, что ваше предложение имеет научную ценность, то сумели бы изыскать необходимые часы. Однако, в данном случае нельзя сказать, что предложенная программа наблюдений соответствует данному требованию.
      — Однако, я получил предварительное указание от доктора Фриде, которое свидетельствует о…
      — Хочу заметить, молодой человек, что доктор Ганнибал Фриде с его скороспелыми точками зрения и странными выпадами не пользуется любовью ни научного общества, ни учебных заведений высшей школы.
      — Я считал, что научный метод гарантирует независимость ценности научных исследований от личности ученого или его репутации, — тихо заметил По.
      — Послушайте… — декан Уитерс уже не пытался сдерживать себя. — Мне грустно видеть, Пьеро, как такой талантливый человек как вы тратит силы на пустые мечтания, вместо того, чтобы заниматься наукой. Мальчик мой, забудьте про Солнце. Это унылая и давно предсказуемая сфера. Все, что там есть, это лишь горящий водород, плазма и испускаемые фотоны. Старая нудная песня. Там нет ничего, что заслуживает изучения. Забудьте о вашем Фриде. Он просто свихнулся, пустив на ветер состояние ради своей экспедиции. Ничуть не удивлюсь, если на будущий год на его должность объявят конкурс.
      — Он нашел солнечное пятно.
      — Нашел? А может быть ему просто померещилось?
      — Доктор передал мне цифровую копию, — сказал По и честно добавил, во время сеанса связи его корабль находился над Южным полюсом и из-за наведенных магнитных помех полученное изображение невозможно реконструировать.
      Уитерс поморщился: — Ну вот, какие-то помехи, и сигнал оказался искаженным.
      В глубине души Пьеро Моска вынужден был признать, что декан высказал вслух те доводы, которые сам Пьеро отчаянно пытался отогнать прочь.
      По предварительному указанию доктора Фриде сделать какие-либо окончательные выводы было невозможно, присланные им снимки оказались практически бесполезными. А скептицизм и неодобрение, высказанные деканом и научным сообществом по поводу избранного им научного поприща — солнечной астрономии — Моска уже видел в тяжелых ночных кошмарах.
      Получилось так, что восемьдесят лет назад закончился последний одиннадцатилетний круг появления солнечных пятен, область, представляющая для астрономов наибольший интерес. Когда в 1998 году с поверхности солнечного диска исчезла последняя пара пятен, процветавшее в те времена сообщество исследователей Солнца принялось терпеливо ждать следующего цикла, отложив на время бинокли и перестроив радары на другие объекты. Однако пятна не появлялись, и год за годом Солнце продолжало дарить незамутненный свет, озаряясь лишь вспышками протуберанцев, восстающих из колышущихся конвекционных слоев. Циклические изменения выбросов энергии, пятна солнечной короны, вихреобразные смерчи солнечного ветра, всплески пламени, словом, все то, что астрономы традиционно соотносили с пятнами на звезде, испарилось без малейшего следа. Казалось, что Солнце наконец-то утихомирилось и стало вести себя подобно хорошо отлаженному ядерному реактору, без неожиданных сюрпризов и сбоев.
      Подобным исключениям из правил имелись и документально подтвержденные аналоги в прошлом. Впервые наблюдая за Солнцем с помощью телескопа, Галилео Галилей в начале семнадцатого столетия описал имевшиеся пятна. Однако затем, в течение семидесяти лет с 1645 по 1715 год ни одного пятна замечено не было.
      В этот период на большей части Европейского континента начался период резкого похолодания, получившего среди историков название "Малого ледникового периода". В эти годы в Лондоне несколько раз сковывало льдом Темзу — событие, о котором в прежние века даже не имели понятия. Современники были склонны искать сверхъестественные объяснения, не подозревая о возможности уменьшения солнечной энергии, на которую указывали отсутствующие солнечные пятна.
      С тех пор утвердилась точка зрения, что все периоды отсутствия пятен на Солнце неблагоприятно сказываются на климате Земли, пусть это и не во всех случаях подтверждалось научными наблюдениями. Ученые двадцатого века собрали и обобщили большой статистический материал, используя метод радиоуглеродного анализа годичных колец на стволах деревьев. Тонкие кольца означали уменьшение периода вегетации, изменение климата и похолодание. Проведенные исследования показали, что похолодания на Земле длились десятилетиями, а порой и веками. Такое длительное отсутствие пятен получило название Минимума Маундера, по имени Уолтера Маундера, английского астронома девятнадцатого века.
      Очевидно, что Солнце как раз и находилось в таком периоде. Восемьдесят лет — срок, вполне сопоставимый с хрониками семнадцатого столетия, и не означало ли это, что разрыв между циклами подходит к концу?
      Проблема была значительной, и в прошлом десятилетии в научных кругах стали разгораться споры. Несмотря на то, что несколько поколений ученых практически начисто игнорировали спокойно светящееся Солнце, предпочитая ему другие сферы деятельности, несколько исследователей их университетов и научных учреждений, таких как Институт Лоуренса, где учился Моска, стали осторожно высказывать гипотезы по поводу дальнейшего развития событий.
      Мнения сошлись на том, что цикл солнечных пятен может начаться через пять, десять, в крайнем случае тридцать лет, и Солнце снова окажется объектом, достойным изучения. В таком случае ученым и инженерам придется скорее всего начать оценивать возможные последствия увеличенной солнечной активности на человечество, колонизирующее ныне солнечную систему. Такая проблема потребует регулярного освещения в электронном журнале.
      В этот-то деликатный разговор и вмешался доктор Фриде со своими не предвещающими ничего доброго новостями. Его исследования показаний магнитометров с зонда «Телемах», запущенного последний раз двенадцать лет назад из-за скудости средств, убедило ученого, что в магнитных полях звезды нарастает нестабильность. Такая точка зрения показалась большинству ученых кощунством. Следует сказать, что для нескольких известных своими нетрадиционными подходами исследователей сужение силовых линий стало доказательством того, что солнечные пятна больше не могут появляться, хотя никакого серьезного теоретического обоснования предложено не было.
      Вместо того, чтобы тратить время и силы на бесплодную перепалку, Фриде предложил собрать новые доказательства, осуществив экспедицию. Он полагал, что таким образом можно будет раз и навсегда решить не дающий покоя вопрос. Находясь неподалеку от Солнца, почти на орбите Меркурия, ученый окажется в таком положении, что с помощью оборудования сумеет заметить малейшие изменения энергетических выбросов звезды, радиопотока, излучения, магнитных полей, всего того, что можно исследовать со столь близко расположенной станции. Такие наблюдения помогут отыскать признаки возвращающейся переменной активности Солнца.
      Вскоре выяснилось, что полугосударственные организации и международные учреждения предпочитают держаться в стороне от проекта в силу собственной незаинтересованности. Поэтому, когда Фриде впервые изложил свою точку зрения, его встретили с каменным равнодушием. "Зачем это, собственно, вообще нужно? — заметил, пожимая плечами председатель комитета по субсидиям. — Я имею ввиду, что можно получить от вращающейся вокруг Солнца платформы такого, что мы не получаем от постоянных наблюдений из земной системы."
      Фриде пришлось объяснять, что в наблюдениях занято всего около двадцати ученых, которые лишь часть своего времени уделяют слежению за Солнцем. К тому же, большая часть наблюдателей сейчас занята экспериментами по получению большего количества энергии из потока фотонов видимого диапазона.
      Председатель только пожал плечами. Наблюдение есть наблюдение. Если даже на Солнце и будет что-то происходить, то ученые обязательно это зафиксируют. Прошение отклоняется.
      На встрече с председателями астрономических факультетов крупнейших университетов Фриде пришлось выслушать доводы иного рода. "Солнце, заявили ему, — не пользуется ныне популярностью. Уж слишком здоровый, нормальный и скучный предмет для наблюдений. Безусловно, в былые времена солнечные циклы заслуживали изучения, однако этот феномен получил разумное объяснение более столетия назад. Вы никак не проявите себя на этом поприще".
      Тут доктор Фриде не смог сдержаться. "Следуя вышей собственной логике, Солнце неизбежно должно стать предметом необычайного интереса в плане теории, ведь это единственный пример здоровой звезды, просуществовавшей половину отведенного ей срока, — сообщил он собравшимся коллегам. — А те предметы, что избирают для наблюдения исследователи ночного неба, являются либо капризами Творца, как гиганты и белые карлики, либо экспонатами кунсткамеры, я имею ввиду нейтронные звезды, пульсары, новые звезды или туманности". Естественно, что после такого выступления какая-либо плодотворная деятельность оказалась невозможной.
      Поэтому бурная реакция научных журналов на всех тех, кто утверждал, что солнечные пятна способствуют вспышкам на Солнце, не только не уменьшилась, а напротив, приобрела большую остроту.
      За восемьдесят лет Минимума Маундера человечество принялось колонизировать и обживать все пригодные уголки солнечной системы. Землянам пришлось выполнить колоссальный объем работы, начиная от постройки и запуска орбитальных платформ до инопланетных колоний, от наземных станций на Луне и Марсе до баз на спутниках Юпитера и Сатурна, не говоря уже о поддерживающей инфраструктуре энергообеспечения, создании требуемых атмосферных условий, обеспечении транспортом и связью. К настоящему времени вся межпланетная экономика была заинтересована в нормальной жизнедеятельности этих первых очагов цивилизации, поскольку на освоение космоса понадобились громадные суммы. Космические предприниматели, работавшие с доверенными им большими суммами денег, постоянно балансировали на тонкой проволоке между риском и вознаграждением, что заставляло их быть предельно осторожными в словах и поступках.
      Первоначальная сумма была предоставлена консорциумом национальных трастовых и кредитных компаний. Первые надлунные колонии пережили период неизбежных катастроф из-за ненадежности системы компенсации убытков. В те дни никому не хотелось тратить время на строительство и поддержание защитного слоя от радиации в соответствии с правилами Объединенной Системы Безопасности, принятой НАСА, Байконуром, Европейским и Японским космическими агентствами. Никто не обращал внимание на рекомендации в области жизнеобеспечения, гибернации или каналов экстренной связи. Каждый килограмм груза, выведенный на орбиту, стоил больших денег, и тратить лишнее не хотелось.
      Бухгалтерам и экономистам пришло в голову, что изолировать провода, датчики, рабочие станции и жилые помещения от невидимых всплесков электромагнитного излучения в результате взрывов на Солнце является ничем иным, как пустой тратой денег, поскольку солнечные пятна не появлялись уже почти сорок лет. Им представлялось, что это практически беспроигрышный вариант, по крайней мере до тех пор, пока Солнце было согласно спокойно светить, солнечный ветер регулярно дул, и можно было предсказать количество энергетических выбросов. Бешеные всплески энергии заряженных частиц, казалось, канули в лету вместе с практически забытыми медными телефонными проводами и любительским радио.
      К 2081 году оборот межпланетной экономики был равен валовому национальному продукту Южной Америки. Туда шли деньги, а в ответ на Землю отправлялись грузы с редкоземельными металлами и полученными в условиях невесомости соединениями, продукты статической энергии, данные наблюдений и выращенные в гидропонных теплицах представители экзотической фауны и флоры. Такому сбалансированному обмену угрожала бы гибель, если бы взрывы на Солнце стали повторяться.
      По не был наивным и прекрасно понимал, что экономисты всегда пытаются уменьшить цену и снизить расходы на любую программу. В особенности это касалось программ, определявшихся как "предотвращение возможности", имея ввиду защитные покрытия, с которых невозможно было получить обратно ни цента.
      Если бы По Моска, или доктор Фриде, или престижный Институт Лоуренса смогли представить убедительные доказательства наличия потенциального солнечного пятна и убедительно, четко доказать, что каждое капитальное сооружение в солнечной системе оказывается внезапно уязвимым, что в результате потенциальных поражающих факторов солнечного взрыва под угрозой окажутся не только незащищенные коридоры, двери, наблюдательные пункты и приборы, но и сами человеческие жизни, то тогда те же самые экономисты зароются в кипах законодательных актов.
      Не было ничего удивительного в том, что декан Уитерс и все научное сообщество хотели бы просто закрыть глаза и надеяться, что Минимум Маундера будет каким-то образом продолжаться. Все эти люди вели себя подобно итальянским крестьянам на склонах Везувия: пока вулкан содрогался и испускал дым, они хотели собрать еще один или два урожая и лишь затем подумать, куда, собственно, двигаться дальше.
      — Сэр, вы не можете не признать, — заговорил По, набравшись храбрости, — что из-за вернувшейся активности солнечных пятен может пострадать большое число человеческих жизней и практически вся экономическая система.
      — Мне кажется, вы говорите о парниковом эффекте, — ответил, ничуть не смутившись, декан, — о всей этой шумихе по поводу индустриальных выбросов и глобальном потеплении. О том, как уровень моря поднимется и затопит низинные земли… Но ведь этого не произошло.
      Такой уход от ответа обескуражил По.
      — Нет, сэр. К тому же никто не соотносил эти теории с недостаточной солнечной активностью. Я говорю о другом. Я думал о всех тех упущениях, на которые пришлось пойти, чтобы начать освоение космоса. Ни один из элементов инфраструктуры не оснащен защитой от последствий даже минимального солнечного взрыва.
      — Зачем вы хотите раскачать эту лодку, господин Моска? Уж не воображаете ли вы себя вторым Ионой или новым защитником общества? Неужели вы думаете, что взбудоражив людей и нагнав на них панику вы сумеете приобрести известность в академических кругах? Или вы считаете, что наш Институт, или этот университет пойдут на поводу у безответственных спекуляций доктора Фриде и группки студентов-дипломников?
      — Нет, сэр. Мне не хочется пугать людей. Но… Но если только доктор Фриде и впрямь что-то обнаружил, то нам, возможно, удалось бы лучше исследовать и понять данное явление, если бы один из институтских телескопов был заранее подготовлен к наблюдениям за аномалией, когда она появится на горизонте. Мы смогли бы справиться с ней.
      — Справиться! Боже мой, неужели вы всерьез полагаете, что что-то может случиться? Хотелось бы напомнить о законе обратной поверхности. Солнце далеко от нас, на расстоянии в сто пятьдесят миллионов километров, и выбросы энергии рассеются в пространстве… Но если даже и произойдет что-либо подобное глобальному потеплению климата, то мы сумеем справиться с этим и без проверки необоснованных суждений доктора Фриде.
      — Но я говорил о… — По решил перевести разговор в другую область. Сэр, неужели я прошу так много, — он слышал как в его голосе пробились нотки отчаяния. — Всего одну серию наблюдений?
      — Вообще говоря, вы и впрямь просите много. Вы прекрасно знаете, что солнечная астрономия весьма коварная штучка. Операторам придется работать в условиях совершенно не похожих на привычный ночной ритм. Придется пойти на дополнительные меры предосторожности, иначе мы рискуем спалить всю аппаратуру, а ослепший оператор подаст на вас в суд. Могут быть ошибки да они наверняка будут. Черт побери, из-за этого могут погибнуть люди! Так что, нет, мы не собираемся нарушать текущую программу наблюдений и обследовать Солнце днем. Мы не пойдем на это, даже если ваш Фриде забросает нас просьбами.
      — Я понял, сэр. Могу ли я считать ваш ответ окончательным, декан Уитерс?