Не избежал пленения и Виталий Масляков.
      В том бою он был ранен в обе руки, в правое плечо и в лицо. Разрывная пуля разворотила ему подбородок так, что он не мог ни пить, ни есть самостоятельно. Всех раненых омсбоновцев каратели поместили в лагерный лазарет. Маслякова, находившегося без сознания, бросили в палату смертников, не оказав ему никакой медицинской помощи. В этой же палате находилось еще несколько тяжело раненных советских воинов из других частей. Эти товарищи и спасли омсбоновца. Он выжил. Вскоре его с группой раненых перевезли в концентрационный лагерь города Борисова.
      После того как Масляксв выздоровел, он бежал и примкнул к местным партизанам.
      Тревога
      Готовясь к очередному переходу, галушкинцы услышали собачий лай. Насторожились. Галушкин поднял руку.
      - Не за нами ли это?.. - тихо спросил Иван Головенков, поворачиваясь в сторону, откуда доносился лай.
      - Черт их знает. Может, и нет. Но собаки могут легко взять и наш след, - ответил Борис, хмурясь, и озабоченно посмотрел на носилки.
      Лай то смолкал, то возобновлялся. Не было сомнения: собаки приближались.
      - В ружье!
      Надели вещевые мешки, взяли оружие. Галушкин внимательно заглянул в глаза каждому, сказал:
      - Надо их отвлечь... Павел и Сергей останутся здесь. Маркин за старшего.
      - Есть, товарищ командир! - четко ответил Павел. Так они обращались к Борису в минуты опасности.
      Галушкин разложил на траве карту (во время похода она постепенно все больше становилась похожей на старый застиранный носовой платок...).
      - Смотрите внимательно. Вот тут болото. Мы пойдем к нему. Постараемся найти клочок твердой земли, там будем ждать вас до утра. По пути оставим знаки. Собак не подпускайте. Бейте! - Он подошел к ребятам, молча пожал руки. - Удачи!
      Маркин и Щербаков не уходили, пока не увидели, как их товарищи с носилками скрылись за деревьями.
      Несколько минут омсбоновцы стояли у разбросанного костра. Щербаков опустил глаза и, казалось, внимательно рассматривал носки истоптанных сапог. Маркин затянул еще на одну дырку пояс, крикнул:
      - За мной! - и сорвался с места.
      Он побежал навстречу собачьему лаю. Щербаков за ним.
      - Сергей, ты помнишь речку, что утром переходили? - спросил Маркин, замедляя бег.
      - А как же!
      - Побежим к ней. Может, она нас выручит.
      - Там же всего по колено!
      - Ничего, главное - следов на сухой . земле не оставлять.
      И они снова побежали, время от времени стреляя в воздух.
      Когда Маркин и Щербаков добрались до речки, лай слышался где-то в ее верховьях. С разбегу ребята влетели в воду. Спотыкаясь о подводные корни, они побрели по течению и скоро увидели огромное бревно, перекинутое с одного берега на другой. Маркин сел на бревно, стал стягивать сапоги.
      - Давай снимай и ты, живо!
      - Это еще зачем?
      - Снимем сапоги, и следы наши тут прервутся. Ясно теперь?
      Подоткнули сапоги голенищами за пояс, побежали дальше по дну речки.
      Вскоре остановились под вековой сосной, протянувшей толстые ветки над водой. Вокруг толпились молодые березки и еще какая-то густая поросль, уже успевшая одеться молодой листвой. Маркин осмотрелся, подпрыгнул, ухватился за толстый сук, подтянулся на руках и через секунду был на ветке.
      - Давай сюда.
      Сергей перевесил автомат и вскарабкался к Маркину.
      Лай собак приближался. Партизаны поднялись к самой вершине сосны, откуда земля и вода едва виднелись.
      - Ну, Сергей, - похлопал Маркин товарища по мокрой спине, - теперь держись!
      Вскоре затрещали сучья, донеслись приглушенные человеческие голоса. Через речку шумно перебежали двое оборванных мужчин. За ними еще человек пять.
      Они быстро скрылись в зарослях на другом берегу. Тут же внизу замелькали немецкие солдаты. Ребята-омсбоновцы во все глаза смотрели вниз. Дыхание их останавливалось, сердца, казалось, бились так, что вот-вот готовы были выпрыгнуть наружу.
      Фашисты ходили под сосной, рассматривали свежие следы. О чем-то возбужденно разговаривали. Лай собак то удалялся от речки, то возвращался. Овчарки жалобно поскуливали, видно, потеряли след.
      Издали послышалась трель свистка, рванула воздух очередь. К сосне подбежала группа немцев, впереди офицер. Гитлеровец громко скомандовал:
      - Форвертс!
      Солдаты скрылись.
      - Ух ты! Кажется, пронесло, - облегченно выдохнул Щербаков и смахнул пот со лба.
      Галушкинцы шли без остановки.
      Вдруг с той стороны, где остались Маркин и Щербаков, захлопали выстрелы. Галушкин поднял руку. Остановились. Носилки опустили на землю, прислушались.
      - Сошлись? - спросил Правдин.
      Выстрелы слышались с интервалами. Галушкин ответил:
      - Видать, еще нет. Но стреляют наши. Похоже, что фрицев на себя отвлекают.
      Борис закрыл глаза и представил, как Паша и Сергей бегут навстречу немцам, изредка постреливая, чтобы привлечь внимание фрицев к себе. Он встряхнул головой, встал:
      - Ну, ребята, хватит отдыхать. Пошли! Дотемна надо островок найти.
      Молча подняли носилки, двинулись за командиром.
      Выстрелы давно смолкли, не стало слышно и лая собак. Под ногами захлюпала вода. Решили идти до тех пор, пока не встретят сухую землю. Но солнце село, наступила ночь, вода доходила до колен, а желанного островка все еще не было. Остановились в густом осиннике, стеной вставшем на их пути. Носилки подвесили на веревках к стволам деревьев. Натянули плащ-палатку, нарубили жердей, уселись на них, словно куры на насестах. Нудно гудели и зверски кусались комары. Партизаны привязались поясами к деревьям, затихли.
      ...Галушкин открыл глаза. Дрожа и ежась от холода, замахал руками, стараясь согреться. Небо казалось холодным и твердым. Слез с жерди. Вода заполнила сапоги. Обожгла холодом ноги. Скрипнув зубами, Борис снова сел на жердь. Окликнул Андреева.
      - Слушаю, товарищ командир!
      - Пойдешь по нашим следам. Жди нас у выхода из болота. Ребята должны прийти туда. При встрече с противником - три одиночных выстрела. Ясно?
      - Ясно, товарищ командир!
      - Ну, Леха, иди. Будь внимателен и осторожен.
      Вскоре они побрели за Андреевым. Встретились с ним на условленном месте. Посоветовавшись, двинулись дальше, надеясь, что Маркин и Щербаков выйдут навстречу. Двигались лесом или редким кустарником. Внимательно вглядывались в свежую зелень, боясь пропустить ребят. Каждый шаг давался с трудом: ноги путались в высокой траве, натыкались на пни. Выбившись из сил, остановились на краю просеки. Решили отдохнуть. Курили остатки махорки. Время тянулось страшно медленно.
      Вдруг хрустнула ветка. В просвете между деревьями что-то мелькнуло. На просеку метрах в двадцати от них вышли двое с мешками за спиной и автоматами в руках.
      - Лаврентьи-ч, да это ж они! - ликующе сказал Правдин.
      - Точно! Эй, робинзоны! Марш сюда! - крикнул Галушкин, выходя на просеку.
      Те радостно кинулись к своим.
      Маркин и Щербаков принесли немного картошки, которую отыскали в подвале полусгоревшего дома лесника...
      Партизаны
      Очередная дневка не сулила галушкинцам неожиданностей. Борис внимательно осматривал местность вокруг стоянки, сверял с картой.
      Все ждали, кому командир прикажет дежурить: первая смена была самой тяжелой.
      - Эх, ребятки, - заговорил мечтательно Правдин, - какая у нас жизнь до войны была! Бывало, получишь стипендию и массовым кроссом мчишься в столовую. А там? "Флотский борщ есть?" - "Есть". - "По две порции на брата!" - "Гуляш имеется?" - "Пожалуйста". - "Нет, это блюдо оставим до более обеспеченного времени". - "Компот?" - "И компот есть". - "По три стакана на брюхо!"
      Галушкин засмеялся.
      - Ты чего, Лаврентьич? - повернулся к нему Правдин.
      - А помнишь, как с сельхозвыставки ехали?
      Правдин задумался на секунду:
      - Когда гуляли на Пашкин день рождения?
      Но им не удалось поговорить о том, как в день своего рождения Пашка несколько часов оставался заложником в такси, пока ребята не раздобыли денег и не выкупили его из плена. Захлопали выстрелы.
      - В ружье! - скомандовал Галушкин.
      Стрельба с каждой минутой становилась все интенсивнее. Скоро стали слышны голоса людей, ржание коней.
      Ребята прислушались...
      - Сдается, Лаврентьич, что это партизаны! Прислушайтесь -ка... Видно, фрицы поприжали их, слышите? - сказал чуткий на ухо Щербаков.
      - Надо помочь! - сказал Маркин.
      - А здесь кто останется?.. - спросил Галушкин. - Хотя сделаем так: Андреев и Головенков остаются с Николаем. Остальные за мной!
      Ребята двинулись на звуки стрельбы.
      Лес кончился. В пойме извилистой речки виднелись нагруженные телеги, к которым были привязаны коровы. Около телег растерянно суетились люди. А из ложбинки, заросшей густыми кустами, фашисты вели сильный огонь из пулемета и автоматов. С берега реки, из-за кручи им отвечала охрана партизанского обоза.
      - Разберись тут, где свои, где чужие... - бурчал Правдин, выглядывая из-за елки.
      - В ложбинке полицаи и немцы! - сказал Галушкин, опуская бинокль. Вон их серо-зеленые шкуры виднеются... А тут явно партизанский обоз.
      - Приготовиться! Маркину и Щербакову подавить пулемет! Я веду огонь по правому, Правдин - по левому флангу! Огонь! - приказал Галушкин.
      Неожиданное вмешательство ошеломило сражавшихся. Огонь прекратился с обеих сторон. Но через минуту бой возобновился. Засевшие у речки, видя неожиданную подмогу, воспрянули духом. А немцы и полицаи, попав под перекрестный огонь, растерянно отстреливались.
      Замолк вражеский пулемет. Все реже били автоматы. Фашисты уползали по ложбине. Из леса появились десятка два конников. С гиканьем и свистом всадники понеслись на отходивших серо-зеленых. Всмотревшись, Галушкин удовлетворенно сказал:
      - Лесная кавалерия в атаку пошла!
      - Ну, ребята, теперь, кажется, все ясно, - сказал Галушкин и вышел на поляну. К Галушкину подскакал молодой усатый мужик. Кепка была лихо сдвинута на затылок, черные глаза горели, в правой руке его поблескивала шашка.
      - Смотри-ка, прямо Чапай! - от восхищения ахнул Правдин.
      - Кто такие?! - строго крикнул тот.
      Горяча коня, всадник сурово глядел на галушкинцев, так и норовя потеснить их.
      - Ты что, Черняк?! Не видал разве, леший, как они в тыл фрицам ударили?
      - Извиняйте, браты, погорячился малость. Спасибо вам за подмогу! вмиг остыл кавалерист. Он ловко кинул шашку в ножны и соскочил с коня.
      К ним подходили люди, подъезжали скрипучие возы, на которых среди мешков и оружия был домашний скарб, дети, раненые, женщины...
      - Прижали нас, проклятые германцы, ни туды ни сюды, хоть кротами в землю лезь! - говорил пожилой партизан.
      - Верно! Думали, совсем пропали, а тут вы! Ух и помогли ж, хлопцы, право слово. Спасибо! - причитал другой мужик.
      - И откедова вы такие геройские взялись? - спросил старик с окладистой бородой, в рваном брезентовом дождевике.
      Черноусый всадник оказался командиром небольшого партизанского отряда. Он рассказал, что они переселяли свои семьи в лес, так как немцы собирались угнать в Германию молодежь, а стариков, детей и женщин уничтожить.
      Уложив Николая на телегу, группа Галушкина двинулась в лагерь партизан.
      День погостили ребята в местном отряде, за это время они о многом переговорили с партизанами. Некоторые сведения о противнике в прифронтовом районе Галушкин записал.
      Партизаны дали галушкинцам продуктов и проводника. Он взялся провести группу в район Щучьего озера, где можно перейти через линию фронта.
      К своим!
      - Знаете, ребята, если мы будем так шагать и дальше, то через пару ночей разорвем финишную ленточку! - сказал Галушкин.
      Он сидел под деревом и внимательно рассматривал куски своей карты. Омсбоновцы окружили командира.
      - Вот здорово!
      - Слышишь, Коля, скоро дома будем! - радостно сказал Андреев.
      Николай слабо улыбнулся. Лицо его за этот рейс исхудало, потемнело, заострилось. Ребята с тревогой поглядывали на него - казалось, жизнь покидала парня. Скорее надо его доставить к врачам, в госпиталь!
      Определили место стоянки. Галушкин, Маркин, Андреев, Щербаков и проводник пошли на разведку.
      Они вышли на широкую просеку. На пригорке среди раскинувшихся полей виднелись избы. Галушкин поднял бинокль. По дороге двигалась колонна. Голова ее уже приближалась к лесу.
      - Кто это? Солдаты? - спросил Андреев, снимая с плеча автомат.
      - Нет, ребятки, по-моему, это не войско, - сказал проводник. - Не любят германцы по нашей земле пешими ходить. Они больше на грузовиках да на мотоциклетках. Это пленные...
      Чем ближе подходила колонна к лесу, тем отчетливее были видны изможденные грязные лица, рваное обмундирование.
      Покачиваясь из стороны в сторону, пленные, точно призраки, проплывали перед партизанами, притаившимися в кустах.
      Сильный конвой гитлеровцев сопровождал эту колонну полуживых людей. Овчарки рвались с поводков, хватая зубами тех, кто отклонялся с дороги.
      - Лаврентьич, ведь это наши, советские! - горячо прошептал Галушкину Андреев.
      - Вижу!
      - Может быть, попытаемся!
      - О чем ты?
      - Нападем?
      - Не говори глупостей!
      Галушкин оборвал товарища, хотя с тех пор, как увидел военнопленных, эта же мысль неотступно преследовала и его. Но в ста метрах от дороги лежал раненый Николай. Если им удастся убить десяток фашистов, то остальные не оставят омсбоновцев в покое. Овчарки быстро возьмут след. А документы? Разве можно рисковать?
      - Мало нас, Алеша, очень мало. Перебьют и нас и пленных. Сволочи!
      А пленные все шли и шли. Иногда слышались короткие стоны, вздохи, хриплый кашель. В конце колонны, еле передвигая ноги, тащились самые слабые. Партизаны обратили внимание на высокого белокурого юношу, на глаза которому поминутно сползала грязная повязка. Он поправлял ее забинтованной рукой, но слипшиеся бинты снова сползали на глаза. Полуобняв его, рядом шагал чернявый босой парень с орлиным носом. Правой рукой он опирался на палку. Оба пленных жадно смотрели на колонну, от которой они отставали.
      - Форвертс, форвертс! Русише швайне! - Дюжий конвоир замахнулся автоматом на высокого.
      Чернявый парень шагнул навстречу и загородил товарища, которого фашист намеревался ударить. А белокурый сделал еще несколько неуверенных шагов, зашатался и, хватая воздух руками, тяжело повалился на дорогу.
      Автоматная очередь прокатилась по лесу. В колонне громко вскрикнули... Чернявый оцепенел на секунду, а потом с громким рыданием закричал:
      - Звери-и-и! Убийцы-и-и!
      Он бросился на конвоира и вцепился ему в горло. Неожиданное нападение ошеломило фашиста. Это помогло военнопленному свалить немца. Началась отчаянная борьба. Но к ним тут же подбежали другие конвоиры. Они отшвырнули парня. Чернявый снова кинулся на врагов. Застрочил автомат. Выронив палку, пленный схватился за грудь, шагнул раз, другой и повалился в пыль...
      У партизан перехватило дыхание. Они напряглись, готовые броситься на фашистов. Только предупреждающий знак командира остановил их от безумного порыва.
      - А-а-ах! Палачи-и-и! - вдруг со стоном выдохнул Андреев и вскочил на ноги.
      Щелкнул затвор его автомата. Галушкин успел схватить Андреева за ногу и повалить на землю.
      - Тихо! Эх ты, вояка! Совсем голову потерял, дурак! - с горечью сказал Галушкин. - Разве мы можем... Не имеем права.
      Андреев вздрагивал от рыданий.
      - Не выдержал... - бормотал он.
      - Не выдержал, - вздохнул Галушкин. - Стоило бы нам встрять, как они перестреляли бы всех военнопленных. Да и нас...
      Партизаны вышли на дорогу. Андреев взял чернявого на руки, заметил, как у того дрогнули ресницы.
      - Ребята!.. Смотрите, он жив! - радостно крикнул Андреев.
      Пленный застонал, потом заговорил:
      - Где? Где он?
      Ребята догадались, о ком тот спрашивает.
      - Он здесь, рядом с тобой, - сказал Андреев.
      - Кто вы?
      - Партизаны.
      - Спасибо, товарищи. Я Георгий... Шенге... Саня... он...
      Никаких документов у погибших не оказалось. У чернявого в кармане гимнастерки нашли лишь маленькую фотографию, обернутую в полуистлевшие листки бумаги, видимо, обрывки письма на грузинском языке. На фотографии еще можно было различить девушку в широкополой шляпе. Карточка обошла всех партизан. Они молча рассматривали улыбающуюся девушку на фотографии, залитой кровью.
      Лесное озеро, похожее на огромное блюдо, застыло, четко отражая небо и густой лес.
      Галушкин вслушивался в гул артиллерийской стрельбы, которая то накатывалась громовыми раскатами, то вдруг затихала. Теперь, судя по звукам, до линии фронта оставалось каких-нибудь пять-шесть километров.
      В отряде, наверное, уже не раз запрашивали Большую землю: где, мол, Галушкин? Не вышел еще?.. А вдруг отряд накрыли? Ведь там осталось больше больных и раненых, чем здоровых!
      - Лаврентьич, ты чего не спишь? - прервал его раздумья Маркин. - Давай храпи, а то заставлю вместо себя дежурить.
      Галушкин посмотрел на уставшее заросшее лицо друга. Как изменился за время похода этот жизнерадостный и веселый парень! Борис видел, как слипались у Павла глаза, как неудержимо клонилась на грудь голова.
      - Товарищ дневальный, не кажется ли тебе, что надо побриться?..
      Маркин потрогал подбородок, сделал удивленное лицо.
      - Смотри-ка, действительно зарос. Странно. Я же брился перед выходом из отряда.
      - Возможно. А ты знаешь, сколько дней мы в походе?
      Маркин подумал минутку, почесал затылок.
      - Я, Боря, не влюбленный, дневника не веду. Но думаю, что уже больше двух недель.
      - Сегодня, Пашенька, восемнадцатый день, как блукаем по лесам.
      - Да-да, выходит, уже время и побриться. - Маркин потрогал себя за бороду.
      Галушкин кивнул.
      - Вот так-то, Паша! Ну, смотри тут.
      - Хорошо, Боря, спи.
      Галушкин натянул на голову плащ-палатку, а Маркин взял автомат и пошел на дежурство.
      Солнце наконец перевалило через лес, стало пригревать, потянул ветерок, закачал верхушку огромной сосны, под которой присел Маркин. Старые ветки заскрипели, а Маркину сквозь назойливую дремоту казалось, что кто-то живой кряхтит, стонет и подкрадывается к их стану. Павел вскочил, вскинул автомат, огляделся по сторонам, но вокруг было спокойно. Когда становилось невмоготу бороться со сном, он шел к озеру, плескал в лицо холодной водой...
      Кончился и восемнадцатый день. Галушкинцы готовились к ночному переходу. Проводник лущил сосновые шишки, собирал в шапку мелкие маслянистые орешки. Партизаны чистили оружие, чинили одежду, Галушкин на ощупь старательно скреб бритвой подбородок. В путь не торопились, ждали, пока совсем стемнеет...
      - Ну, ребята, надо трогаться, - сказал Галушкин, поглядев на часы.
      С проводником простились на узкой лесной тропе, которая вела к линии фронта. Крепко пожимая руки партизанам, проводник сказал:
      - Прощевайте, ребятки, остерегайтесь. Сдается мне, что до фронта совсем рукой подать.
      - Ничего, папаша, прорвемся, - сказал Галушкин. - Спасибо тебе. Передай привет товарищам.
      - Счастливого вам пути. Будете возвращаться к себе в отряд, заглядывайте к нам.
      Ребята подняли носилки, а проводник снял шапку и так стоял, пока омсбоновцев не поглотил лес.
      Где-то совсем недалеко была линия фронта. Но где она точно?.. Иногда слышался гул пролетавших самолетов. Тогда казалось, совсем рядом торопливо бухали зенитки. В небе сверкали вспышки разрывов. Над лесом взлетали ракеты. Омсбоновцы внимательно смотрели на россыпь разноцветных огоньков, стараясь определить, какую команду и кому они подают.
      Тревожная была ночь. К утру стало спокойнее. Галушкин все посматривал то на светящийся циферблат часов, то на нервно дрожавшую фосфорическую стрелку компаса. Где долгожданная линия фронта? Где враг, где свои? Удастся ли им найти удобный для перехода участок?
      - Фрицы! - вдруг крикнул Головенков.
      Он упал и дал очередь. Все бросились на землю. Неожиданный грохот автомата оглушил их. Наступившая затем пауза показалась ужасно длинной. Теперь им уже хотелось поскорее увидеть немцев, услышать выстрелы, лишь бы не стояла эта странная тишина. Но лес молчал, и каждая последующая секунда безмолвия тянулась бесконечно долго.
      - Головенков, в кого ты стрелял? - спросил Галушкин.
      Тот молчал.
      - Эх, шляпа!
      - Я думал...
      - Индюк тоже думал! Да его съели, - оборвал Головенкова Маркин.
      Не успели ребята отругать Головенкова, как тишина оборвалась. Затрещали выстрелы. Послышались громкие отрывистые команды. Это были гитлеровцы. Они, как понял Правдин из обрывков фраз, приняли омсбоновцев за советских разведчиков, пробиравшихся в тыл, и теперь хотели отрезать им путь к отступлению.
      - Огнем не отвечать! Попытаться переждать! - сказал Галушкин.
      Омсбоновцы прижались к земле, затаились. Лес густой, может, немцы пройдут мимо, не заметят их.
      - Борис, давай я отойду в сторону и огнем отвлеку их на себя, вы под шум пройдете, - зашептал Маркин.
      - Нет. Уходим все вместе. Ребята, берите носилки - и за мной! приказал Галушкин.
      Сзади трещали выстрелы. Но они заметно отдалялись: фашисты не ждали, что "разведчики" пойдут вперед. Ребята повеселели, путь к линии фронта свободен, может быть, до восхода солнца они успеют добраться...
      - Хальт! - вдруг раздалось впереди.
      Партизаны замерли.
      - Ложись!
      Невдалеке заработал пулемет. Новая группа врагов преградила омсбоновцам путь. Пули свистели над головами, звонко ударялись о смолистые стволы сосен, срезали ветки, рикошетили. На шквальный огонь немцев ребята отвечали сдержанно, экономя патроны.
      - Правдин, Головенков, Андреев, оставайтесь на месте. Мы поползем вперед. Гранатами попытаемся отбросить фрицев! По условному свисту двигайтесь за нами!
      Не оглядываясь, Галушкин пополз навстречу стрельбе. За ним следовали Маркин и Щербаков, держа в руках толовые шашки с короткими запальными трубками из бикфордова шнура. Немцы были совсем близко. По команде Галушкина Павел и Сергей подожгли шнуры и швырнули шашки.
      После взрыва (грохот тола во много раз превосходит по силе звука даже противотанковые гранаты) ребята рванулись вперед, пробежали мимо искалеченных взрывами деревьев, убитых... Залегли. Вскоре к ним подтянулись и остальные с носилками.
      - Вперед, ребята! Вперед! - торопил Галушкин, до рези в глазах вглядываясь в лесную чащу.
      Стреляли кругом. Омсобоновцы остановились, не зная, куда податься. Неужели окружены и отрезаны от линии фронта?..
      - Борис, да это ж наши! Слышишь, ППШ? - вдруг радостно крикнул Маркин.
      Ребята прислушались. Из свистящей трескотни немецких автоматов выделялся более четкий звук ППШ. Галушкин хлопнул Маркина по спине.
      - Точно, Пашка! Вперед!
      Партизаны рванулись с места, побежали. Однако скоро остановились и прижались к земле. Деревья стонали от впившихся в них пуль, отскакивали щепки, ветки.
      - Вперед! Ползком! - приказал Галушкин.
      Выбиваясь из сил, ребята ползли на звук советского оружия, волоча за собой носилки, а сзади слышались вражеские голоса, стрельба. Но фашисты были не только сзади; они стреляли и с флангов, окружая группу омсбоновцев.
      Николай со стоном отбросил плащ-палатку. В руке чернел пистолет. Неестественно бледное лицо покрылось крупными каплями пота. Он тяжело дышал.
      - Николай! Ты что? Прорвемся! - подполз к нему Галушкин. - Потерпи еще немного, ну?
      - Борис, идите! Идите без меня! Н.е могу, не хочу я, чтобы из-за меня все погибли. Я задержу их!.. Лаврентьич, иди!
      - Да что ты? Разве мы тебя оставим? Сколько прошли вместе, а теперь? Эх ты, чудак! - сказал Галушкин.
      - Вам со мной не пройти! Слышишь, они окружают. Идите, пока не поздно!
      - Чушь!
      - Уходите же!
      - Замолчи, не время для споров...
      Николай застонал.
      Вдруг Галушкин решился.
      - Ладно, будешь активным бойцом... Видишь? - Борис держал в руках сверток. - Это граната. Она обернута документами. Если мы донесем их... Что в них, говорить не буду... Сам понимаешь.
      Николай приподнялся на локтях.
      - Борис, давай мне! Разве я не комсомолец!
      - Возьми. Если что... кольцо вырви, и все!
      - Хорошо, Лаврентьич, я это сделаю.
      - Спасибо, Коля. Только не торопись рвать... Эй, ребята! Алексей!
      Андреев кинулся к Галушкину.
      - Алеша, за Николая ты отвечаешь головой! Слышишь? Как хочешь, но тащите его к нашим, пока совсем не окружили. Мы прикроем!
      - А вы? Вы-то как?
      Галушкин увидел его грязное испуганное лицо. И это был страх не за себя - за товарищей.
      - Алешка, у Николая документы, понимаешь?
      - Ясно, товарищ командир! - твердо сказал Андреев и быстро пополз к носилкам.
      Галушкин вложил в автомат последний диск. Около него залегли Маркин и Щербаков.
      - Ну, держитесь! - шепнул Щербаков, раскладывая перед собой толовые шашки.
      Галушкин поднял руку.
      - Приготовить тол!
      - Сергей, - позвал Галушкин. - Подпустим их поближе...
      - Ясно!
      - Павел, а ты смотри, чтобы с тыла не подошли...
      Большая Земля
      Из штаба дивизии была получена радиограмма. В ней сообщалось, что к линии фронта идет группа партизан во главе с младшим лейтенантом Борисом Галушкиным. Партизаны несут важные документы о противнике и тяжело раненного бойца. Командование приказало организовать круглосуточное наблюдение и оказать помощь партизанам.
      Получив приказ, командир роты лейтенант Иваненко и политрук Гришин уже пятый день ждали партизан. Они надеялись, что именно на их "гнилой участок", как Иваненко именовал в донесениях занимаемый его ротой рубеж, придут партизаны.
      Иваненко рассуждал так: партизаны не полезут на окопы противника, а будут искать место, где нет сплошной линии обороны и где самим немцам трудно разобраться в обстановке.
      ...Командир роты с политруком сидели в блиндаже перед разостланной на нарах картой. Слабый свет коптилки бросал бесформенные тени на стены, обшитые тесом, на бревенчатый потолок, с которого срывались редкие капли и звонко шлепались на нары. В приоткрытую дверь блиндажа струился июньский рассвет. Вдруг длинно зазуммерил телефон. Ротный схватил трубку.
      - Слушаю! Да, да! Я - Голубь, товарищ Орлик. Что? Есть, товарищ Орлик, будет исполнено! - Иваненко положил трубку на рычаг аппарата, посмотрел на политрука.
      - Разведка передала, что на той стороне видела группу оборванных вооруженных людей. Они прошли мимо секрета. Неизвестные несут какой-то длинный сверток.
      - Связной!
      - Я здесь, товарищ командир роты!
      - Панкратов, передай командирам взводов, чтобы боевые группы немедленно были выдвинуты на передовые сектора.
      - Есть, товарищ командир!
      Связной вскинул руку к пилотке, повернулся и быстро вышел из блиндажа.
      Редкий туман уменьшал видимость, но можно было разглядеть, как, прыгая с кочки на кочку, перебегая от куста к кусту, по болоту осторожно пробирались красноармейцы. Иваненко одобрительно заметил:
      - Смотри, политрук, хлопцы уже пошли. Молодцы!
      - Идут, будто по твердому грунту.
      - Еще бы! Сколько дней на брюхе по нему ползали. Каждую кочку своими руками ощупали, знают теперь, куда ногу ставить.
      За болотом заработал пулемет. Он стрелял короткими торопливыми очередями. Грянуло почти одновременно три взрыва. Пулемет замолчал.
      - Слышишь? Наши противотанковые рванули, - сказал комроты и побежал к передней линии окопов.
      Политрук последовал за ним. Скрытые огневые точки врага лихорадочно плевали огнем. Над болотом взвилась красная ракета. Разорвавшись вверху, она рассыпалась сотнями звездочек. Сквозь туман политрук увидел, как из леса появились люди с носилками. Затем трое метнулись обратно к лесу и скрылись за деревьями. Остальные бросились на землю и поползли к нашим окопам.
      - Перевести огонь противника на себя! - скомандовал комроты. Политрук, остаешься здесь. - Иваненко отбросил плащ-палатку, вскочив на бруствер, взмахнул автоматом и крикнул: - За мной! Впере-е-е-од!
      Увязая в грязи, через болото пробирались три человека. Они тащили носилки. Когда до наших окопов осталось метров сорок-пятьдесят, двое повернули обратно. Третий встал на ноги, поднял с волокуши сверток и, держа его перед собой, как ребенка, пошел дальше, пошатываясь.
      - Э-эй, парень! Давай бегом! - кричали из окопов красноармейцы.
      Человек вскинул на плечо большущий сверток и побежал зигзагами, стараясь попадать ногами на твердые кочки. Пули булькали в жидкой грязи совсем рядом, но он бежал, не останавливаясь. Проваливался, падал, поднимался и снова бежал.
      Политрук приказал бойцам усилить огонь, а сам выскочил из окопа навстречу бегущему. Тот, сделав, видимо, последнее усилие, перевалился через ров и упал к ногам политрука. Теперь он лежал неподвижно рядом со свертком. Это был рослый, рыжебородый и рыжеголовый человек в драной одежде, с измученным черным лицом. В свертке из плащ-палатки без сознания лежал обвязанный и обернутый плащ-палаткой бледный молодой парень. Тоже с бородой, только светлой и вьющейся. Рыжий скоро очнулся, вскочил, безумно посмотрел вокруг и рванулся к раненому.
      - Николай! Коля! Очнись!
      Раненый слабо застонал, не открывая глаз. Последний переход окончательно измотал его. Андреев (а это был не кто другой, как он) развернул плащ-палатку. Николай обеими руками сжимал гранату.
      - Да возьмите ж у него гранату! - крикнул кто-то.
      Андреев осторожно положил руку на гранату, потянул ее к себе... Но Николай дернулся, застонал и сделал движение, словно хотел вырвать из гранаты кольцо.
      - Да он же взорвется!