Благодарности и предостережения
      Я начну с предостережения, которое поставил в своем первом романе «Большие неприятности», только на этот раз для большей ясности возьму шрифт покрупнее:
 
      ЭТА КНИГА СОДЕРЖИТ НЕПРИСТОЙНЫЕ СЛОВА.
 
      Я обращаю на это особое внимание, потому что после публикации «Больших неприятностей», даже несмотря на предостережение в начале, мне приходили письма от людей, недовольных языком книги. Я написал им ответ, где объяснял, что да, в книге действительно присутствовали малопривлекательные выражения, но это потому, что в истории были выведены некоторые малопривлекательные персонажи, а они разговаривают именно так. Такие персонажи не говорят: «Я сейчас снесу твою богом проклятую голову, ты, негодяй!» Они так не делают.
      Так что позвольте мне обратить внимание на то, что:
 
      ЭТА КНИГА СОДЕРЖИТ НЕПРИСТОЙНЫЕ СЛОВА.
 
      Или скажем по-другому:
 
      ЕСЛИ ВЫ НЕ ЖЕЛАЕТЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ С НЕПРИСТОЙНЫМИ СЛОВАМИ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЧИТАЙТЕ ЭТУ КНИГУ.
      СПАСИБО.
 
      Далее, я хотел бы поблагодарить некоторых людей. Начну с моего издателя в «Патнэм» Нила Найрена, который умудряется оставаться жутко спокойным, когда последний срок сдачи книги давно уже истек, обложка напечатана, рекламная аннотация для каталога написана, а Нил все еще не получил ничего, что согласно стандартам издательской индустрии можно было бы назвать «книгой».
      Я хотел бы также поблагодарить своего агента Эла Харта, человека вежливого и выдержанного, который регулярно уверяет меня, что не надо беспокоиться, книга будет закончена, и, хотя все свидетельствует об обратном, я верюему, настолько он вежливый и выдержанный.
      Я благодарю Джуди Смит – мой замечательный отдел исследований и кадров, – которая настолько хорошо знает свое дело, что обладает даром предвидения, и которая никогда не выбегает с криком из комнаты; ябы обязательно поступал именно так, если бы работал со мной.
      Хочу также поблагодарить людей, которые давали мне технические консультации во время работы над книгой, в особенности Джеффа Берковица, Алана Грира, Патрисию Сейтц, Бена Стэвиса и Роба Стэвиса. Под «техническими консультациями» подразумевается, что они задумчиво выслушивали некоторые мои первые сюжетные замыслы, а затем вежливо объясняли мне, что я идиот. Особенно я благодарен моему другу Джину Вейнгартену: он ненормальный, но дал мне мощный толчок в нужном направлении, когда это было по-настоящему необходимо.
      Спасибо Джину Синглитэри, который взял на себя труд достать пару телефонных номеров, позвони по которым, я бы наверняка получил действительно полезные сведения.
      Кроме того, Джин – лучший поставщик провизии, какого я когда-либо встречал.
      Спасибо моим друзьям-писателям, а именно – Джеффу Арчу, Полу Ливайну и Ридли Пирсону за моральную поддержку.
      Спасибо двум моим прекрасным детям, Робу и Софи, хотя я и не позволю Софи прочесть эту книгу – если она выучится читать, конечно.
      И, наконец, больше всего я благодарен моей жене Мишель, спортивному комментатору, которая трудится в той же комнате, что и я. Если два человека столько раз работали в одном помещении в условиях дедлайна и после этого еще хотели вместе обедать – это наверняка любовь.

      Капитан набрал номер и прижал трубку к уху. Он перевел взгляд с неспокойного залива Бискейн к темному небу над Атлантикой.
      – Ну, – сказал голос в трубке.
      – Это я, – сказал капитан.
      – Ну?
      – Вы видели, что за окном? – спросил капитан.
      – А что там?
      – Погода портится, – ответил капитан. – Идет тропический шторм. Тропический шторм Гектор. Ожидается…
      – Мне до крысиной задницы, что там ожидается. Мне плевать, даже если это ураган Шакил О'Нил, понял? Я объяснил это тебе вчера вечером.
      – Я понимаю, – сказал капитан, – но нельзя ли перенести это на…
      –  Нет.Запланировано на сегодняшнюю ночь. И ночью мы сделаем то, что запланировали, как обычно.
      Капитан глубоко вдохнул.
      – Понимаете, – сказал он, – из-за таких ветров море будет бурным. Кто-нибудь может упасть, клиент может получить травму.
      – Вот для этого нам и нужна страховка. Да в такую погоду, наверное, и клиентов не будет.
      – Тут вы ошибаетесь, – сказал капитан. – Если мы выйдем, клиенты будут. Эти люди чокнутые. Им плевать на погоду, им на все плевать. Им нужно только отплыть.
      – Значит, мы им даем, чего они хотят.
      – Мне это не нравится, – сказал капитан. – Я хочу сказать, это мое судно. И я несу ответственность.
      – Пункт первый: судно не твое. Пункт второй: дорожишь работой – делай, что я тебе говорю.
      Капитан сжал трубку, но промолчал.
      – Кроме того, – добавил голос, – это большое судно. «"Титаник" тоже был большим», – подумал капитан.
 
      Уолли Хартли разбудил стук, после чего из-за двери спальни раздался голос матери.
      – Уолли, – сказала она, – это мама.
      Она всегда говорила так, будто за ночь он мог каким-то образом забыть.
      – Привет, мама, – сказал он, стараясь не показывать усталости и раздражения. Посмотрел на радиобудильник. 8.15. Уолли лег спать в 5 утра.
      Дверь открылась. Уолли зажмурился от света и увидел мать в дверном проеме. Она оделась и уложила волосы, словно собралась куда-то пойти – чего, если не считать супермаркета, никогда не делала. Встала мать, как обычно, в 5.30.
      – Хочешь вафель? – спросила она.
      – Спасибо, не хочу. – Так он говорил каждое утро с тех пор, как, к своему стыду и отчаянию, в 29 лет – 29, боже мой! –переехал жить обратно к матери. Уолли не завтракал, но уже отчаялся ей это втолковать. Мать вбила себе в голову, что должна печь сыну вафли. И так просто от этой затеи отказываться не собиралась.
      – Ты уверен? – спросила она.
      – Я уверен, мама, – ответил он. – Спасибо. Уолли знал: она сейчас скажет, что испекла свежие.
      – Я испекла свежие, – сказала она.
      – Спасибо, мама, но я правда не хочу.
      Сейчас самое время сообщить, что она не может видеть, как они портятся.
      – Не могу видеть, как они портятся, – сказала она.
      – Прости, мама, – сказал Уолли, потому что ничем хорошим не кончится, заори он: ЕСЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ВЫБРАСЫВАТЬ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ, ТО НЕ ДЕЛАЙЭТИ ЧЕРТОВЫ ВАФЛИ.
      – Хорошо, – сказала она. – Я их оставлю на потом, на всякий случай.
      Так она и сделает. Завернет вафли в фольгу и положит в холодильник. Позже, когда будет убираться на кухне в четвертый раз, достанет их из холодильника, выкинет, сложит фольгу (у нее были куски фольги, относящиеся ко временам президенства Буша-старшего) и приберет ее в ящик стола для завтрашних вафель.
      – Прости, мама, – повторил Уолли.
      Она принюхалась к воздуху в комнате. Уолли терпеть не мог, когда мать принюхивалась к его комнате, к запаху его тела.
      – Здесь затхлый воздух, – сказала она. Ей всюду чуялась затхлость, всюду виделась грязь. Покажите ей Давида Микеланджело, она и на него кинется со «Спик-энд-Спэном».
      – Здесь все в порядке, мама, – ответил он.
      – Надо бы пропылесосить, – сказала она. Она пылесосила в его комнате каждый день. Иногда по два раза. Кроме того, она стирала и гладила его шмотки. Складывала его нижнее белье.Уолли приходилось хранить травку в машине, чтобы она не нашла.
      – Мама, не надо убираться в моей комнате.
      – Здесь пахнет затхлостью, – сказала она. – Надо пропылесосить.
      Уолли лег на кровать и закрыл глаза – в надежде, что мать закроет дверь и даст ему доспать. Но нет, она уже два часа как была на ногах, выпила две чашки кофе, говорить ей было не с кем, а до появления Регис оставался еще час. Самое время для метеосводки.
      – Боб Соупер сказал, что будет шторм, – сообщила она. Боб Соупер был метеоролог с «Майами ТВ», ее любимец. Однажды мать столкнулась с ним в Майами-Бич в отделе деликатесов супермаркета «Пабликс», поздоровалась, и – рассказывала она всякий раз, вспоминая это историческое событие – он был как нельзя мил. Это было одно из самых ярких впечатлений ее жизни с тех нор, как умер ее муж – отец Уолли.
      – Тропический шторм Гектор, – сказала она. – Боб Соупер сообщил, что скорость ветра до пятидесяти пяти миль в час. Очень бурное море, заметил он.
      – Угу, – ответил Уолли, не открывая глаз.
      – Так что судно никуда не поплывет, да? – спросила она. – Ты ведь не поплывешь в такую погоду?
      – Не знаю, мама, – сказал Уолли. – Может, и нет. Надо позвонить. Но позже. Я еще посплю немного, ладно? Я довольно поздно вернулся. – Он отвернулся от света, от силуэта матери.
      – Пятьдесят пять миль в час, – сказал она. – Они не поплывут в такую погоду.
      Уолли промолчал.
      – Я его видела в «Пабликс», – сказала она. – Боба Соупера.
      Уолли промолчал.
      – В отделе деликатесов, стоял в очереди, как все, – сказала она. – Он был как нельзя мил.
      Уолли промолчал.
      – Взял ветчину, запеченную в меду, полфунта, – сказала она. – «Кабанью Голову».
      Уолли промолчал. Прошло десять секунд; он чувствовал, как она стоит рядом.
      – Я просто подумала, может, ты захочешь поесть вафель, – сказала она.
      Еще десять секунд.
      – Здесь обязательно надо пропылесосить, – сказала она и закрыла дверь.
      Уолли, теперь уже окончательно проснувшись, перевернулся на спину, уставился в потолок и подумал то, что он думал практически каждую минуту своего бодрствования в доме матери: Я должен отсюда выбраться.Он заставил свой мозг сосредоточиться на вопросе, какон может выбраться отсюда, и мозг, привычный к этому занятию, отозвался: отчайся.
      Уолли был на мели. Все его активы, не считая одежды, составляли гитара «Мьюзик Мэн Эксис» от Эрни Болла, которую можно продать долларов за восемьсот, чего он никогда не сделает, и «ниссан-сентра» 86-го года, который еще бегал, но, скорее всего, на продажу не годился – его корпус изъела какая-то разновидность автомобильной проказы. Будучи профессиональным музыкантом, Уолли зарабатывал нынче пятьдесят долларов в день, играя с группой на судне, но только в те дни, когда судно выходило в море, и эти деньги уходили за считаные часы на первоочередные Уоллины нужды: еду, бензин, мобильный телефон и травку.
      Уолли был должен больше пяти тысяч долларов по трем кредитным картам; точную сумму он не знал, поскольку выкидывал конверты с выпискам из счетов, даже не открывая. Кредитные карты Уолли завел несколько месяцев назад, когда устроился на первую в жизни постоянную работу – недолговечная попытка оставить жизнь музыканта, играющего по барам. Он получил работу благодаря своей невесте Аманде, которой надоело практически в одиночку платить за аренду квартиры. Кроме того, Аманде надоел «групповой» стиль жизни.
      – Не обижайся. – сказала она как-то ночью, – но я не хочу провести остаток жизни, сидя за стойкой бара, терпя приставания придурков и слушая, как ты играешь «Кареглазую девчонку».
      – Я думал, тебе нравится «Кареглазая девчонка», – сказал Уолли.
      – Нравилась. Первые три миллиона раз.
      – Думаешь, нужно играть новые песни? – спросил он.
      – Думаю, тебе нужно найти новую работу, – ответила она. В последнее время это стало постоянной темой разговоров. – Тебе почти тридцать лет, – сказала Аманда. – Как мы сможем пожениться на то, что ты зарабатываешь? Как мы будем растить детей, если тебя все время нет дома по ночам? Ты вообще хочешьна мне жениться?
      – Ну конечно, хочу, – сказал Уолли, который не был уверен на миллион процентов, но понимал, что глупо делиться своими сомнениями в такой момент. – Но группа, я имею в виду эти парни – мои лучшие друзья. Я с ними многое пережил.
      – Ты пережил с ними много дури – вот что ты с ними делал, – ответила она. Еще одна тема. Она с удовольствием затягивалась косяком за компанию, когда они только начали встречаться, когда ей нравилось думать, что ее парень – музыкант, художник.Теперь она больше не курила травку, даже пиво не пила. Во время выступлений, на которых она бывала все реже и реже, Аманда пила «Перье» и скучала.
      – Чем мне заниматься, по-твоему? – спросил Уолли. Он спрашивал всерьез. Она менялась, а он нет, ему не хотелось ее потерять, и его пугало то, что он больше не понимал, чего она хочет.
      – Ты меня любишь? – спросила она.
      – Да, – ответил он. – Конечно, я тебя люблю. – Я люблю ее. Это правда. Я люблю ее, и не хочу потерять.
      – Тогда поговори с Томом насчет работы.
      – Хорошо, – согласился Уолли. – Я поговорю с Томом.
      Том – Том Рекер, новый начальник Аманды – как раз основывал компанию и искал сотрудников. Он взял Аманду с должности секретаря в юридической фирме и назначил своим секретарем-референтом. Уолли казалось, что секретарь-референт и секретарь – это одно и то же, только слогов больше.
      Рекеру было двадцать шесть лет, он получил диплом МБА в Уортоне, о чем был готов сообщить вам при первой возможности. Он ходил в тренажерный зал, катался на роликах и – правда, никому не рассказывал об этом – считал себя похожим на Киану Ривза. Его компания называлась «Рекер Интернэшнл»; стартовый капитал (Аманда сказала Уолли по секрету) составлял 3 миллиона, которые дал ему отец.
      Собеседование с Уолли состояло главным образом из разглагольствований Рекера о том, какой это грандиозный проект – «Рекер Интернэшнл». Все это было как-то связано с инвестициями, но Уолли, честно говоря, ничего не понял, поскольку Рекер через фразу вставлял слово «парадигма». Уолли потом нашел «парадигму» в словаре, но ему это не помогло.
      Само собеседование при собеседовании оказалось кратким.
      – Итак, – сказал Рекер, – Мэнди говорит, что ты гитарист.
      – Ага, – ответил Уолли и подумал; Мэнди?
      – Говорит, ты играешь в группе.
      – Ага.
      – И что за музыку ты играешь? – спросил Рекер.
      – В основном чужую, – сказал Уолли, – но мы пытаемся…
      – Я когда-то валял дурака с гитарой, – перебил Рекер.
      – Угу. – Иногда Уолли казалось, что все, кого он знал, когда-то валяли дурака с гитарой.
      – Сказать по правде, неплохо получалось. – Рекер ударил по струнам воображаемой гитары, из чего Уолли сразу понял, что получалось плохо. –Я был бы рад продолжать, но у меня бизнес. Мало времени для веселья, увы. Кто-то должен вести себя как взрослый.
       Ага, на папочкины деньги,подумал Уолли.
      – У тебя есть какой-нибудь деловой опыт, Уолли? – поинтересовался Рекер.
      – Ну, – сказал Уолли, – я отвечаю за ангажементы группы.
      В ответ на это Рекер громко рассмеялся – здоровым смехом выпускника Уортона.
      – Это не совсемтот опыт, который мне нужен, – сказал он, все еще посмеиваясь: ангажементы группы! –Но попробую с тобой рискнуть. – Он наклонился вперед и сложил руки, совместив кончики пальцев: двадцатишестилетний роллер, разговаривающий с Уолли так, будто он его отец. – Мэнди говорит, что ты быстро обучаемый и инициативный человек. Это так, Уолли? Ты можешь назвать себя инициативным человеком?
      – Да, Том, могу, – ответил Уолли. Аманда прекрасно знала, что он редко инициировал что-либо, включая завтрак, раньше часа дня.
      – Добро пожаловать в команду «Рекер Интернэшнл». – И Рекер через свой новый стол потянулся к Уолли с мужским рукопожатием.
      – Спасибо.
      – Слушай, – сказал Рекер, все еще тряся и, пожалуй, слишком сильно сжимая руку Уолли, – может, принесешь гитару и развлечешь нас на рождественской вечеринке, ха-ха.
      – Ха-ха, – сказал Уолли. Козел.
      Так Уолли ушел из группы и вступил в ряды «Рекер Интернэшнл». Его должность называлась «помощник системного администратора». В его обязанности входило распаковывать компьютеры, а потом помогать системному администратору, который пытался – с переменным успехом – подключать их к сети. Насколько Уолли понял, работали компьютеры или нет, было неважно, поскольку остальные члены команды «Рекер Интернэшнл» имели смутное представление о том, зачем они вообще нужны. Хождения из комнаты в комнату, долгие совещания, посвященные дизайну веб-сайта, и бесконечные разговоры о биржевых опционах. Он ни разу не видел, чтобы кто-то делал что-то, напоминающее реальную работу.
      Не считая Аманды. Она все время работала, часто до позднего вечера, иногда и до очень позднего. Он спрашивал ее, почему, а она отвечала, что много разных дел, он спрашивал, что за дела, а она говорила, что слишком устала разговаривать о финансовых деталях сложного бизнеса. Он говорил, ему кажется, что Рекер ее использует, и тогда она бесилась и отвечала, что хочетбыть частью этого, что это серьезно,что это прогремит,и что Уолди должен быть благодарен за то, что ему посчастливилось работать в компании, управляемой Томми, ибо тот обладает даром предвидения.
      А Уолли думал: Томми?
      Однажды вечером Уолли, устав от одиночества, пошел в бар, где играли его бывшие товарищи по группе. Уолли с удовольствием заметил, что гитарист, пришедший вместо него, был так себе.
      В перерывах бывшие товарищи подсаживались к нему за столик и говорили ему в глаза, что он продался корпорации. А он говорил им в глаза, что они скурившиеся неудачники, играющие по барам. После двух перерывов и нескольких кружек пива он рассказал им про Аманду. Они выслушали его с сочувствием – это были старые, закадычные друзья Уолли – и заявили, что новый начальник Аманды определенно ее имеет. Уолли решил, что они его специально достают. Тем не менее, выйдя из бара, он поехал в офис «Рекер Интернэшнл».
      Он проник внутрь с помощью электронного пропуска и тихо закрыл дверь. В вестибюле и в общем зале было темно. Дверь кабинета Рекера была закрыта; в щели под ней был виден свет. Уолли услышал разговор, потом некоторое время тишина, потом снова разговор. Он решил, что разговор – это хороший знак. Подумал уйти, но вместо этого зашел в кабинку в углу и присел. Он пробыл там почти час, ни о чем не думая, в состоянии чистого ожидания.
      В конце концов дверь кабинета открылась. Аманда вышла с сумочкой в руках. За ней Рекер. Оба полностью одетые. У Рекера в руках какие-то бумаги.
       Они работали.
      – Спасибо за сегодняшний вечер, – сказал Рекер. – Увидимся завтра;
      – Хорошо, – ответила Аманда.
      – Боюсь, это еще одна долгая история, – сказал Рекер. – Надо будет разобраться с этими дурацкими брокерскими штучками.
      – Я буду на месте, – сказала Аманда и повернулась к вестибюлю.
       Она работала допоздна над этой финансовой фигней, как и говорила, ревнивый ты дурак. Ничтожный предатель. Ты ее не заслуживаешь.
      Уолли вжался в стул, молясь, чтобы они его не заметили – в углу, в темноте. Аманда сделала несколько шагов.
      – Эй, Мэнди, – сказал Рекер.
      Она остановилась. Сердце Уолли – тоже.
      – Иди сюда, – сказал Рекер.
      Она обернулась и подошла к нему, и через секунду они уже слились – рот ко рту, и Уолли понимал, что уже не в первый раз. Рекер потянулся, задрал юбку Аманды выше бедер, и она застонала. Уолли тоже застонал, но они его не слышали, сползая на пол и исступленно тиская друг друга. Они не видели, как Уолли встал, сделал шаг в их сторону, потом повернулся и покинул офис – в слезах, пытаясь осознать, что у него нет невесты, нет работы и нет крыши над головой.
      Через несколько часов он со всем своим небольшим скарбом, сваленным в «сентру», появился в материнском доме – том доме, где он вырос. Было еще темно, но мать уже встала.
      – Ма, – сказал он, – я поживу у тебя немного. Мама секунду смотрела на него.
      – Я испеку тебе вафель, – сказала она.
 
      Арнольд Пуллман, восьмидесяти трех лет, смотрел в большое окно столовой Центра Изящных Искусств и Отдыха Престарелых, который сам Арнольд предпочитал называть Центром Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.
      – На мой взгляд, все не так плохо, – заметил он. – Похоже на дождик.
      – Арни, – сказал Фил Хоффман, восьмидесяти одного года, – ты ослеп? Это же чертов ураган.
      Фил был лучшим – и на самом деле единственным – другом Арни в доме престарелых. Они познакомились, когда их посадили вместе за один столик на четверых в здешней столовой. Два других места занимали некто Гарольд Таттер, семидесяти семи лет, который ничего не мог удержать в голове дольше пятнадцати секунд, и очень злобная женщина, известная Филу и Арни исключительно под именем Старая Крыса, которая была уверена, что каждый пытается стащить ее еду.
      – Это не ураган, – сказал Арни. – Это тропический шторм Гектор. Разве что-то плохое может носить имя Гектор?
      – Не нравится мне, какие имена им теперь дают, – сказал Фил. – Мне больше нравилось, когда это были сплошь девицы. Донна – вот было хорошее имя для урагана. 1960-й.
      – Бог мой, 1960-й, – сказал Арни. И на минуту они задумались о 1960-м, когда оба они были молодыми самцами в самом расцвете сил, и не нужно было сидеть час в сортире, чтобы просраться.
      Пока они молчали, Гарольд Таттер поднял взгляд от тарелки с овсянкой, повернулся к Филу и протянул руку.
      – Я Гарольд Таттер, – сказал он.
      – Рад знакомству, Гарольд, – ответил Фил, пожимая ему руку. – Я Горбун Собора Парижской Богоматери.
      – Очень приятно, мистер Богоматери, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.
      – Просто дождик, вот и все. – Арни снова посмотрел в окно.
      – Если думаешь, что судно поплывет в такую погоду, – сказал Фил, – ты спятил. – Он потянулся к коробке с пакетиками сахарозаменителя, лежавшей в центре стола. Увидев, что рука движется в ее сторону, Старая Крыса зашипела и накрыла свою миску обеими руками.
      – Мне не нужнаваша еда, – сказал ей Фил. – Чернослив, боже мой. Я бы уж лучше носки съел.
      Старая Крыса придвинула чернослив поближе к себе, приготовившись к битве.
      – Его теперь называют сушеными сливами, – сказал Арни.
      – Что? – удивился Фил.
      – Чернослив, – сказал Арни. – Я видел статью. Называют его теперь сушеными сливами.
      – Почему? – спросил Фил.
      – Вопрос имиджа, – сказал Арни. – Чернослив сегодня никто не хочет. Так что его теперь называют сушеными сливами.
      – Не имеют права, – сказал Фил. – Чернослив это… чернослив.
      – Я Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.
      – Господи, – сказал Фил.
      – Очень рад, – сказал Таттер, возвращаясь к овсянке.
      – Но ты знаешь, откуда он берется? – спросил Арни.
      – Что?
      – Чернослив. Фил задумался.
      – С черносливовых деревьев, – предположил он.
      – Не-а, – сказал Арни. – Из слив. Не бывает черно-сливовых деревьев.
      – Ты уверен? – сказал Фил. – Я точно помню, что где-то видел деревья, которые были черносливовые деревья.
      – Да ну. Где?
      Фил снова задумался.
      – В «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал он.
      – Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протягивая руку Филу.
      – Рад за вас, – сказал Фил. – Позвольте представить мою подругу, Злую Ведьму Запада. – Он показал на Старую Крысу.
      – Очень приятно, миссис Запада, – сказал Таттер. Он протянул руку Старой Крысе, та шарахнулась и дернула миску на себя, опрокинув чернослив на колени. Таттер вернулся к овсянке.
      – Я когда-то получал «Нэшнл Джиогрэфик», – сказал Арни. – Мардж всегда говорила, что мне там интересны одни сиськи. – Мардж была женой Арни пятьдесят три года. Она умерла, когда Арни исполнилось семьдесят девять, и через четыре месяца дети сдали его в Центр Пердящих Занудств и Подыха Маразматиков.
      – Помню-помню, – сказал Фил. – Там всегда публиковали статью про какое-нибудь первобытное племя – народ убонги с Амазонки или что-то в этом роде – с фотографиями, на которых женщины убонги с болтающимися титьками теребят какой-нибудь корень.
      – Ну да. Мардж всегда утверждала, что это я теребил свойкорень.
      Фил и Арни разразились тем самым старческим смехом, который на 60 процентов состоит из смеха, а на 40 – из кашля. Это вызвало оживление в столовой, где обычно тишину нарушал только звон столовых приборов, да изредка раздававшийся – браап –сухой старческий пердеж. К их столику повернулись головы. Помощник дневного администратора Центра Искусств Декстер Харпвелл, аккуратный человек, который правил аккуратным кораблем, поспешил к ним.
      – Вас что-то беспокоит? – спросил он.
      – Ничего не беспокоит, офицер, – ответил Арни.
      – Что здесь произошло? – спросил Харпвелл, увидев осыпанные черносливом колени Старой Крысы. Он схватил салфетку и наклонился, чтобы их вытереть. – Вот, давайте-ка почИИИИ!..
      Старая Крыса впилась зубами в плоть Харпвелла, но он выдернул руку из ее рта. За рукой последовали зубы Старой Крысы, которые перелетели через стол и приземлились в овсянку Таттера. Тот быстро оглядел их, вынул из миски, положил рядом и продолжил трапезу.
      – Осторожно, – сказал Фил Харпвеллу. – Она кусается.
      Харпвелл, обхватив руку, уставился на Фила и Арни.
      – Позвольте напомнить вам, джентльмены, – сказал он, – что беспокоить других проживающих – это нарушение Правил Поведения.
      – Мы ее не трогали, – сказал Фил.
      – Она и так тронутая, – добавил Арни.
      Харпвелл отвернулся и поискал глазами санитара, дежурившего в столовой.
      – Нестор! – позвал он. – Иди-ка сюда и приведи ее в порядок.
      Санитар, огромный ямаец, подошел к Старой Крысе.
      – Дорогуша, – сказал он, – ты запачкала свое милое платьице. – Он осторожно начал приводить ее в порядок. Старая Крыса не сопротивлялась.
      Харпвелл снова повернулся к Арни и Филу.
      – Чтобы я здесь больше не видел подобных безобразий, – заявил он. – В противном случае придется применить дисциплинарные меры.
      – Ну и ну, – сказал Арни, – внесете это в наше личное дело?
      – Вы же не запретите нам ходить на прогулку? – спросил Фил.
      – Я Гарольд Таттер, – сообщил Таттер, протянув руку Харпвеллу. Харпвелл, не обращая на него внимания, бросил последний взгляд на Арни и Фила и аккуратным шагом удалился.
      – Очень рад, – сказал Таттер и вернулся к овсянке.
      – Кое-кому пригодился бы чернослив, – сказал Фил.
      – Сушеные сливы, – поправил Арни. – Эй, Нестор. Санитар оторвался от Старый Крысы и посмотрел на него.
      – Мы собираемся сегодня вечером воспользоваться услугами твоего такси, – сообщил Арни.
      – Сегодня? – сказал Нестор. – Собираетесь в море в такую погоду?
      – Именно так, – сказал Фил.
      – Небольшой дождик, и только, – добавил Арни.
      – Парень, готов поспорить, судно в такую погоду никуда не поплывет, – сказал Нестор.
      – Но если поплывет, – сказал Арни, – ты нас отвезешь, хорошо?
      У Арни и Фила был договор с Нестором: если они хотели отправиться на ночную морскую прогулку, он их отвозил. А после возвращения судна забирал обоих, привозил обратно в Центр Искусств и тайком проводил через служебную дверь. За эту услугу Арни и Фил отдавали Нестору все таблетки, которые им вручал во время еды таблеточник, ходивший от стола к столу и раздававший лекарства в огромных количествах. В обычный день таблеточник выдавал Арни 17 таблеток, а Филу – 23. Оба не понимали, какой от пилюль прок. Однажды они решили просто перестать их принимать и не только не умерли, а почувствовали себя гораздо лучше и более вменяемыми, чем раньше. С тех пор они совали таблетки Нестору в обмен на разные услуги, главной из которых была доставка их на судно. Нестор продавал таблетки на вечеринках в своем квартале, за что получил прозвище Доктор. Он копил на «лексус».
      – Хорошо, – сказал Нестор, – если судно выйдет в море, я вас отвезу.
      – Только не меня, – заявил Фил. – Я слишком молод помирать.
      – Молод-шмолод, – сказал Арни. – Для такого большого судна эта погода – ничто. Дождичек. И вообще, ты что – надеешься на занятие повеселее? Будешь здесь всю ночь бегать от миссис Крюгерман?
      Фил содрогнулся. Миссис Крюгерман была восьмидесятилетняя старушка, страстно в него влюбленная. Обычно ему удавалось держаться от нее на расстоянии, поскольку она пользовалась ходунками и передвигалась медленно. Но никогда не останавливалась.
      – И еще, – сказал Арни. – Знаешь, что сегодня в программе? Девица, которая исполняет песенки из мюзиклов.
      – Да ну, – сказал Фил. – Та, которая убила миссис Фенвик?
      – Она самая.
      Двумя неделями раньше миссис Бендокер – женщина, певшая песенки из мюзиклов – исполняла попурри из «Звуков музыки», и во время грандиозной финальной «Покори все горы», когда она пронзительно взяла верхние ноты «… пока не нашел ты мечтууууууууууу», миссис Фенвик, сидевшая в переднем ряду, издала гаки опрокинулась килем вверх, мертвая, как гвоздь. Уже был подан иск в суд.
      – Не верится, что они снова ее пригласили, – сказал Фил.
      – В общем, – сказал Арни, – если сегодня здесь останешься, у тебя все равно есть шанс помереть.
      Фил обвел взглядом столовую и своих собратьев по Изящным Искусствам: одни ели, другие спали, кто-то глазел вокруг и пускал слюни. Никто не разговаривал.
      – Хорошо, – сказал он. – Поеду.
      – В то же время, что и всегда? – спросил Арни у Нестора.
      – Ладно, – сказал Нестор. – Но вы ненормальные.
      – Мы не принимаем лекарств, – ответил Фил.
      – Я Гарольд Таттер, – сказал Таттер и протянул руку.
 
      По яхтенной пристани на Багамах два человека – большой и маленький – пробирались сквозь хлеставший ливень к катеру, пришвартованному к пирсу.
      Когда они добрались, большой человек, которого звали Фрэнк, приложил ко рту ладони рупором и крикнул:
      – Эй! Есть кто-нибудь? Никакого ответа.
      – Может быть, его здесь нет, – предположил маленький человек по имени Хуан.
      – Все нормально, он здесь, – сказал Фрэнк. – Ему просто нравится смотреть, как мы мокнем. – Он опять закричал: – ТАРК! ОТКРЫВАЙ!
      Снова никакого ответа. Фрэнк с Хуаном постояли под дождем тридцать секунд, минуту. Оглядевшись, Фрэнк нашел лодочный багор, поднял его и лязгнул металлическим концом по корпусу судна.