Площадь была старая, это чувствовалось. В дальней её части начинался забор пивного завода, но это следователю интересным не показалось. А вот все остальное… «Интересно, те кто тут работал… когда ходили по этой площади, чувствовали то же самое, что и я? – подумал следователь. – Или что-то другое? Впрочем, этого я никогда не узнаю – спросить-то не у кого».
– Минут через десять должен подойти, – сообщил Саша, поворачиваясь к следователю. – Пойдёмте, Игорь Юрьевич.
– Пойдём, – согласился следователь, – а то вдруг раньше приедет.
– Может, – согласился Саша.
Они зашли в крытую часть автовокзала, справились у какой-то тетушки, где покупать билеты и сели на скамейку, выкрашенную в унылый зеленый цвет.
– Я только не могу понять, для чего были нужны собаки, – сказал Саша.
– Мало ли для чего? – пожал плечами следователь. Он сидел, поставив кейс с бумагами на пол, и озирался вокруг. – Показалось, что ли?…
– Кого вы увидели? – спросил Саша, тоже оглядываясь.
– Ты его не знаешь, – Игорь Юрьевич напряженно всматривался в толпу. – Мой сокурсник бывший, Валерка. Неужели он все еще тут живет?…
– Может, стоит к нему подойти? – спросил Саша.
– Подойдем, – согласился Игорь Юрьевич. – Он, по-моему, тоже меня узнал… вон, машет! Пошли. Только, Саш… ты поменьше говори, а то он такой мужик ушлый… до всего доискивается… то ли профессия сказывается, то ли от природы это. Я его с год не видел, думал, они уже отсюда переехали…
– Вот, мальчики, посмотрите, что я сумела, – сказала Светлана, вытаскивая из сумки папку с документами. – Я таки нашла того, кто помнит одного из этих ваших чудиков.
– Как? – ошарашено спросил Игорь Юрьевич.
– А так. Надо было на штамп посмотреть. Вы этого не сделали, а я сделала. И выяснила, что, во-первых, эта ваша выписка была сделана не Воронцовым, а во-вторых…
– Как не Воронцовым? – спросил Саша.
– А так. Я всё-таки врач, и с подчерками разбираюсь получше вашего. Это не Воронцов, а Гришин подписал анамнез. Кстати, Гришин был заведующим инфекционным отделением одной больницы, которая от нас находится буквально в двух шагах.
– То, что я уже там побывала. У меня тоже отпуск и делать мне тоже нечего. Ну как? Продолжать? Интересно?
– Свет, не то слово, – признался Игорь Юрьевич. – Мы с Сашей просто лохи по сравнению с тобой…
– Не прибедняйся, каждому своё. Так вот, я не о том. В той больнице мне показали нянечку, которая работает там больше тридцати лет.
– Она не только прекрасно помнит Гришина и Воронцова. Она помнит пациента, и помнит, при каких обстоятельствах был написан этот анамнез.
В комнате повисла тишина. Света, довольная произведенным эффектом, откинулась на спинку стула и с гордостью смотрела на растерявшихся мужчин.
– Ну дела… – проговорил Игорь Юрьевич. – Пока мы с тобой шатаемся по развалинам почти без толку, человек такую работу провернул…
– Рассказывай, не томи, – попросил следователь.
– Ну вот, на чём я… а, да. Я, конечно, удивилась – как, почему, столько лет… да и больных, сами понимаете, сколько через нас проходит. А она – такое только один раз было. Рассказала, что дежурила на сутках и ночью в отделение привезли какого-то человека. Причем не просто так, с улицы, а приехало большое начальство и всех поставило на уши. Мол, если помрёт, то головы полетят. По её словам, привезли они уже фактически труп – температура около тридцати двух, аритмия, дырка в груди кое-как заштопана, изо рта кровотечение явно было – туберкулёз, кровохарканье. Словом – труп…
– Погоди, разве с такими симптомами живут? – спросил следователь.
– И не с такими… иногда. Но тут… по её словам шансов просто не было – безнадёжный. Так этим и сказали, которые привезли. Нет, понятно, больного сразу в отдельную палату сунули, медсестру приставили, все дела, но… – Светлана развела руками. – Словом, начальству на заклание отдали ординатора, он докладывает, сам ни жив ни мёртв, а тут Гришин приезжает. Эта старушка санитарка про него говорила – врач от Бога был, царствие ему небесное. Его кто-то вызвал, кто – она не знает. Приехал на свою голову. Ему и сунули того больного. И стал этот Гришин его вытаскивать. Не отходил сутки. Я поинтересовалась, что он делал…
– И что? – спросил Саша.
– Всё, что мог. В общем, за сутки с лишним вытащили-таки больного буквально с того света. Можно сказать, за уши.
– Свет, такое возможно? Не врёт она? – спросил Игорь Юрьевич.
Света поморщилась, потёрла переносицу, пожала плечами. Тяжело вздохнула и ответила:
– Как тебе сказать… Возможно. Я примерно себе представляю, что там было. Если честно, я тоже поначалу сомневалась. Потом поверила.
– А что там могло быть? – спросил Саша.
– Понимаешь, Сашок… это же фактически уже кома. Да ещё осложнения на лёгкие – туберкулёз, ранение… это отёк. Тогда не было препаратов, которые по-настоящему эффективно помогают… то есть, они, конечно, были, но при слабом сердце их применять было нельзя. Даже нынешние противоотёчные препараты этим страдают, а тогда?… За счёт чего тот же отёк можно согнать? За счёт усиления сердечной деятельности. А если пульс падает? То, что он у того пациента не просто падал, то, что там сердце останавливалось – это факт.
– А вот это и называется врач от Бога, – назидательно ответила Светлана. – Один нормального человека в гроб вгонит, другой безнадежного из могилы вытащит. Тут ситуация была такая, что пришлось – не больного, а себя люди спасали. И спасли.
– Кошмар какой, – пробормотал Саша. – Получается, что у нас люди умирают просто из-за того, что некому им помочь… вернее, никто не хочет этого делать…
– Ты в какой стране живешь? – ласково спросил следователь.
– Да я не про то, – отмахнулся Саша. – Меня это каждый раз просто убивает.
– Убийцу я за работой одни раз уже видел, мне вполне хватило. Так что обойдёмся без врачей, пусть даже самых хороших… в смысле, без их работы.
– Обойдёмся, – согласилась Светлана. – А что до того, как все это выглядит… да ничего в этом такого нет, уж поверь мне. Это так, ерунда. Мы отвлеклись. Так вот, я подхожу к самому интересному. На третьи сутки этот очнулся, что, как вы сами поняли, само по себе было удивительным. Гришин честно передал его другому врачу и уехал. А начальство осталось. И первым делом завалило в палату. Через несколько минут из палаты вылетает санитарка – что-то плохо, зовите врача! Дернули в палату, кое-как по новой откачали, начальство выгнали… а после всего подъехал такой мужичонка, неприметный, и попросил их всех, причём настоятельно, как я поняла, не впускать в палату начальство ни под каким видом.
– Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, это и был Воронцов, – сказал Саша. Игорь Юрьевич покивал.
– Угадали, – ответила Светлана. – Он самый. Не перебивайте, дайте досказать. Потом этот Воронцов приезжал по два раза в сутки – навещать. Всего тот человек у них пробыл меньше недели – его увезли долечивать куда-то ещё, куда – никто не знает, понятное дело. А его самого санитарка запомнила вот при каких обстоятельствах. Она пришла у него из палаты тарелки забрать после ужина, вечером. Он почти ничего не ел, ни с кем не говорил – преимущественно лежал, отвернувшись, да и всё… Но тут… она пришла, смотрит – опять еда стоит нетронутая, а этот… сидит на кровати. Дышать ему тяжело было, поэтому поза такая… специфическая, что ли. Она спросила – может, врача позвать? Он головой покачал – мол, не надо. А сам всё в пол смотрит. Она опять приставать стала – почему не ешь? Давай, поешь, вон ты какой худой. Потом стала его пытаться расспросить – за что его тут держат-то, бедного? И советы давать – беги, мол, отсюда-то попроще будет, чем из тюрьмы… Тут он на неё глаза поднял – и ей хватило. Причём на всю оставшуюся жизнь.
– Нет, отнюдь. Ей просто, по её словам, показалось, что ей душу наизнанку вывернули. Так и сказала. Он посмотрел, потом головой покачал и на все её речи ответил одним только словом.
– Это как же? – спросил Саша.
– «Бесполезно». Да, кстати, – Светлана сделала вид, будто что-то вспоминает. – Маленькая деталь. Зрачки у этого пациента были…
– Неужто вертикальные? – изумился следователь.
– Саш, ведь это действительно может сработать. Только если не выйдет – не переживай. Ещё чего-нибудь найдём, мир велик. Но ты молодец. Идея хорошая.
Я понимаю, что она хорошая, Игорь Юрьевич, но… – Саша задумался на секунду, пытаясь как-то превратить в слова секундное ощущение, посетившее его. – Как-то мне не по себе. Словно я пытаюсь сделать что-то запретное, понимаете?
– Не очень, – признался следователь.
Они сидели на лавочке подле Сашиного подъезда, тихий летний полдень действовал усыпляюще, умиротворяюще. Неподалёку играли дети, трое лет шести-семи, и один совсем маленький, ему было от силы года три. Саша следил за ними, сначала безучастно, затем его что-то заинтересовало, и он теперь старался понять – что же? И понял. Странно вели себя дети, нестандартно. Обычно малышей старшие недолюбливают, считают, что маленькие им мешают, а тут – наоборот. Малыш чувствовал себя комфортно, его никто не шпынял, не гнал…
– Игорь Юрьевич, я хотел сказать, что мы, похоже, вступаем в какую-то область, в которую вступать нельзя. Ни за что. Словно… вы в проруби купались когда-нибудь?
– Бог миловал, – следователь поежился, передёрнул плечами. – А ты?
– Один раз. Мне хватило. Так вот – ощущение точно такое же, как и перед этой прорубью с ледяной водой. Нельзя. Нельзя туда лезть. Примерно так, – подытожил Саша.
– И что – прекратим? – поинтересовался Игорь Юрьевич. Он тоже наблюдал за детьми. Старшие затеяли игру в магазин, малыш постоянно умудрялся что-нибудь сбрасывать с импровизированного прилавка, а старшие, вместо того, чтобы его прогнать, лишь смеялись и терпеливо ставили по местам всякую чепуху, которая выполняла роль продуктов.
– Нет, конечно, – Саша вытащил сигареты, закурил. – Я позвонил Стасовой маме, выпросил у неё кое-какие координаты. Там был такой человек, он занимался тем, что водил группы. Какой-то заслуженный альпинист, что ли? Я так и не понял. В общем, мы с ним договорились на пять вечера. Ольшанскую он помнит.
– Только её?
– В том-то всё и дело, что не только. Оказывается, больше половины людей из нашего списка увлекались горным туризмом.
– С чего бы это? – удивился следователь. – Странно. Всякие физики, химики, биологи – и горный туризм…
– Модно было, – уверенно сказал Саша. – Высоцкий, всякие там «лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал» и прочее. По крайней мере, я так думаю.
– Может быть, – неуверенно согласился следователь. – Хотя сомнительно. Целый институт фанатов туризма?… Не за туризм же их, в конце-то концов, всех подчистую изничтожили.
– Это верно, – поморщился Саша. – А всё же съездить не мешает. Он, правда, уже совсем старый, этот инструктор, ему под восемьдесят. Но, судя по голосу, всё ещё бодр и не в маразме. Поедете со мной?
– А как же, – следователь поднялся, потянулся, расправляя спину. – Далеко он живёт?
– Порядочно, – виновато ответил Саша. – Первомайская.
– Это ещё ничего, – облегченно заметил Игорь Юрьевич. – Жить можно. Давай так – я сначала смотаюсь домой, душ приму, пообедаю, и вообще… а потом заскочу за тобой и отправимся к этому… как его, кстати?
– Павел Никифорович Самойлов, – ответил Саша, вставая. – По-моему, хороший мужик. Может, чего и расскажет.
* * *
– Зачем они все ходили? – старик, седой, высохший, но всё ещё жилистый, крепкий, не смотря на годы, хитро улыбнулся. – А вам это зачем знать? Ищите что-то?
– Да как вам сказать, – замялся Саша. – В принципе… ищем. Вот только что – сами не знаем.
– И много нашли? – полюбопытствовал Павел Никифорович.
– Почти что ничего, – ответил следователь.
– И не найдёте. Я в своё время тоже не нашёл. Хотя, честно признаться, пытался. Чего греха таить.
Саша с изумлением посмотрел на собеседника. Старик плохо вписывался в интерьер квартиры, он словно бы нечаянно тут оказался, заскочил на время, чтобы вскоре опять уйти из этого дома. Нет, теперь не уйдёт. Годы не те.
Маленькая убогая кухонька, освещённая сквозь грязное окошко лучами заходящего солнца, явно требовала ремонта. Но для Павла Никифоровича это не имело никакого значения. Так же, вероятно, как и тараканы, вольготно разгуливавшие средь бела дня по старой облупленной чугунной мойке.
– А что вы разыскивали? – спросил Саша.
– Я хотел узнать, за каким рожном они таскаются с нами. И могу сказать, что горы их интересовали в последнюю очередь.
– Так зачем они тогда ходили? – удивился Игорь Юрьевич.
– А чёрт их знает. Вели они себя так, словно что-то искали, понимаете? И, кстати, иногда находили. Только вот что?… – старик почесал в затылке, потёр переносицу. – Это, наверное, одному Богу ведомо. Странные они были. Хорошие ребята, добрые, понятливые. Но с дурью в голове.
– Вот даже как… – протянул Саша. – Да, дела… А почему хорошие?
– Почему хорошие? Да всяк по своему. Деньгами делились, вещами. Какое наше время тогда было? Вы-то молодые, и не помните ничего небось. А тогда… Тушенки там банка, сгущенки – уже событие. Деликатесы. А уж про колбасу вообще молчу. Или про сублимированное мясо. Ведь в горах что главное? Чтобы вес был поменьше. Вот и тащили с собой…
– А что вы ещё про этих всех помните? – спросил Игорь Юрьевич.
– Что помню? Вы, кажется, про Дашу спрашивали? Про Ольшанскую? Хорошая девочка была, глазастая такая. С ней-то всё понятно. Горы, они и есть горы. Ушла в туман – и с концами.
– Не нашли? – спросил Саша.
– Найдёшь там, – махнул рукой старик. – Ущелье…
– А искали? – спросил следователь.
– А как же! – Павел Никифорович аж возмутился. – Конечно искали. Да только бесполезно это было. В горах бывает. Некоторые вон чёрного альпиниста видели, к примеру.
– А это как? – поинтересовался Саша.
– Как?… А так. Идёшь ты вечером по маршруту, и вдруг видишь – рядом с тобой кто-то есть. Может даже окликнуть, позвать. Бывало, что из-за этой нечисти люди с тропы сходили, терялись. По-всякому.
– А про остальных вы что знаете? Вы сказали, что с Дарьей всё было просто и понятно. Значит, с кем-то было непонятно?
– Было.
Старик встал, подошёл к раковине и стал пить из-под крана. Он явно тянул время, не хотел говорить. Саша молча наблюдал за ним. Он испугался – поторопишь, ничего не расскажет. Игорь Юрьевич, видимо, тоже это понял. Павел Никифорович опять сел к столу, опустил тяжелую голову на руку.
– Было, – ещё раз повторил он. – Много чего было. Вон хоть Беловых взять. Попали под лавину. Да только все видели, что лавина шла метрах в тридцати от них. Я тоже видел. Потом как будто помрачение на всех нашло… солнце исчезло, звуки, небо… смотрим, а там только какое-то их тряпьё из-под снега видно. Ну, пока откопали… сами понимаете.
– А ещё? – спросил Саша.
– Ещё?… Не хотел говорить, тут уж совсем мистика какая-то. Рем, начальник этих всех, очень по странному погиб. Пошли они, значит…
– Кто? – не понял Игорь Юрьевич.
– Да помощник там был, радист, парнишка. Лет двадцать ему было, а имени я не помню. Помощник этот и Рем, собственной персоной. Куда – это вам ничего не скажет. Ну, есть там такой маршрут. Пятидневка, довольно сложный, но – ничего особенного. Пошли, значит. На третьи сутки Рем на связь вышел. Радист у него умер.
– Как – умер? – опешил Саша.
– А так вот. Почки отказали – и загнулся.
– В двадцать лет? – не поверил Игорь Юрьевич.
– Да, в двадцать. Здоровый парень, никогда ничем не болел. И – на тебе. Рем оставил его и продолжил маршрут в одиночку. И на следующий день пропал сам.
– Как пропал? Так же, как Ольшанская? – переспросил Игорь Юрьевич.
– Держи карман! Как бы ни так!… Нашли его, с вертолёта. Трое суток искали. И нашли. Но… – старик замялся, было видно, что говорить ему не хочется. Через силу он всё-таки продолжил. – Он словно в лёд вмёрз, понимаете? Как в этот… даже не знаю, с чем сравнить. Словом, такая большая ледышка, больше его самого, а он в середине. Только это была не ледышка.
– А что? – удивился Саша.
– Что-то типа капсулы. Он там внутри был живой, понимаете? Что-то говорить пытался, было видно, что губы у него шевелятся. Пытались до него добраться, как-то эту штуку расколоть, разбить. Только ледорубы от неё отскакивали, у пилы разом половина зубов отлетела…
– И что? – с замиранием сердца спросил Саша.
– Да ничего. Приехали военные и забрали. А нам потом мозги промыли капитально, чтобы мы не трепались. Вот я и не треплюсь… с шестьдесят шестого года.
– Как такое могло получиться? – в пространство спросил Саша. – Уж слишком нереально это всё.
– А я почём знаю, – отмахнулся старик. – Моё дело маленькое. Я же в ответе за то, что было. Что знал – рассказал.
– А что вы ещё знаете?
– Да только то, что после его смерти туда никто из них больше не приезжал. Словно они получили всё, что хотели. И даже более того. Или что их смерть этого Рема отрезвила.
– А он умер? – спросил Саша.
– А ты бы не умер, если бы не пил да не жрал? – вопросом на вопрос ответил Павел Никифорович. – Наверное, умер. Заметка-то была. Я её даже сохранил, кажется. Могу найти, если надо.
– Да не стоит, – сказал Игорь Юрьевич. – Там как всегда, наверное. «Безвременно ушёл от нас… верный товарищ, член партии, и т д.» Так?
– Так, – согласился старик. – Иначе в те года и не было. Они его, наверное, до сих пор из этой штуки выковыривают…
– А если лазером? – спросил Саша.
– Не пробовал, – огрызнулся старик. – Может, они и пытались. Я-то откуда могу знать?
– Нет, что вы… Мы и не думали. Просто… уж больно это всё таинственно. Горы, походы, маршруты, палатки. Лавины, туманы, капсулы какие-то…
– Хорошее время было. Странное, но хорошее. А про капсулы… знаете что, молодые люди, я говорю только о том, что сам видел. Мне придумывать незачем. Да и не сумею я ничего выдумать, склад ума у меня не тот, – сказал Павел Никифорович.
– Мы вам верим, – Игорь Юрьевич пристроил на колени кейс и стал шуровать в каких-то бумажках. – Я ещё один момент хотел уточнить, если вас не затруднит. Сколько всего человек из этого списка погибло в горах, вы не в курсе?
Старик взял у следователя из рук бумажку и задумчиво на неё посмотрел.
– Я всех по фамилиям не упомню, – признался он минуту спустя. – Беловых двое, Ольшанская, Викторов… парнишки, который радистом был, тут, похоже, и нету. Пожалуй, всё.
– Значит, их было четверо, – подытожил Игорь Юрьевич. – Про остальных вы, вероятно, ничего не знаете.
– Погодите-ка, – Павел Никифорович задумался. – Постойте. Вот этот Фридман… по-моему, он под поезд попал. Девочки по нему даже плакали.
– Вы точно помните? – спросил Саша.
– Столько лет прошло… кажется, этот.
– А не Айзенштат? – спросил Игорь Юрьевич.
– Нет, не Айзенштат, – уверенно сказал старик. – Помню, что еврей. Но, по-моему, всё-таки Фридман.
– Интересно… – протянул Саша. – Значит, с… с пятерыми всё примерно ясно. Но вот что случилось с остальными?… Ещё двенадцать человек осталось.
– Что вы такое ищите? – спросил Павел Никифорович.
– Мы и сами не знаем, – признался следователь. – Это всё получилось совершенно случайно. К нам руки попали старые документы, мы решили покопаться и наткнулись на всю эту историю.
– И чего? – с недоумением спросил старик.
– Да пока ничего. Просто вот эта фамилия… видите – Кормилкин… это мой отец, – сказал Саша тихо. – Тут и дата смерти не проставлена, он умер позже.
– А ну-ка повернись, – попросил старик. – Во дела! Точно!… И не подумал бы никогда, он ростом пониже был.
– Это точно, – улыбнулся Саша. – До сих пор не поймём, в кого я такой. Мать говорит – в деда.
– Ну и жизнь, – ни к кому не обращаясь сказал старик. – Чего в ней только не бывает. Удивительно. И долго вы уже ищите?
– Нет, недавно начали, – ответил Игорь Юрьевич. – Если бы нам кто-нибудь ещё подсказал, что нужно искать.
– Я вам вот что ещё скажу… Я, конечно, во все эти дела не особо верю, но эти все, – старик ткнул пальцем в список, лежащий на столе, – они все туда с кем-то советоваться ходили. Я один раз слышал такую фразу: «За откровением пойдёшь?… нет, мне вчерашнего хватит, до сих пор половины не понял». Ясно? Говорить они туда таскались. Вот только с кем и о чём – не знаю. Да и знать не хочу. Мне и без этого хорошо.
* * *
– Бред, – сказал Игорь Юрьевич, когда они вышли на улицу.
– Бред, – эхом откликнулся Саша. – Нет, правда. Что у нас получается на данный момент?
– Гора древних трупов, потом рассказ твой матушки и эти записки. Интересно, что такое – номер пятый?
– Может, это как-то связанно с горами? – робко предположил Саша. – Хотя в записках с этим номером про горы ничего нет…
– Сотрудник? Какое-то кодовое название? – Игорь Юрьевич хмыкнул. – Тоже не подходит.
– Почему? – полюбопытствовал Саша.
Они стояли во дворе, в тени большого старого клёна. Где-то неподалёку шумели машины, спешили куда-то вечно усталые и озабоченные чем-то люди, но тут, под клёном, ничего этого словно и не было. Пустота. Ажурная тень дерева – и звенящая пустота в мыслях.
– Предположим, это какой-то человек, – Игорь Юрьевич вытащил сигареты и закурил. Саша последовал его примеру. – Тогда почему с номером? Заключенный?… Тоже не годится.
– И кто такая эта Валя, которая молодая и красивая? – спросил Саша. – Это вообще непонятно откуда взявшийся персонаж.
– В первой записке было сказано о… – Игорь Юрьевич вытащил из сумки прозрачный файл и прочитал, – о почти во всём людях, глаза которых выдавали породу их обладателей. Одного из этих «людей» Алексей Лукич и называет пятым.
– Причем с большой буквы. Словно это – имя, – заметил Саша.
– Про Валю… я думаю, она была, скорее всего, помощницей этого Воронцова. Вместе работали, наверное.
– Возможно, – согласился Саша. – Только тут ещё большая путаница получается. Может, порисуем для ясности?
– Давай, – согласился следователь.
Они уселись на лавочку, Игорь Юрьевич извлёк из другого файла лист чистой бумаги и они приступили. Через полчаса на листе получилась следующая картинка:
– Пока всё, – подумав, сказал Саша. – Больше, похоже, ничего и не было.
– Да, пока есть только две цепочки, причем связанны они лишь на раннем этапе, дальше делятся.
– Значит, так оно и было. Потом эти ниточки разошлись в разные стороны.
– Я знаю, чего не хватает, – вдруг сказал Игорь Юрьевич. Он взял ручку и пририсовал возле строчки «Воронцов» жирный вопросительный знак. Подумал секунду и поставил такой же знак возле строчки «Очаково-4».
– Это вы про что? – не понял Саша.
– Связка должна быть. Эти люди… они все повязаны работой, Саша. Только работой. И именно про эту работу мы ничего не знаем.
– Всё верно. Что ж, поищем. Думаю, найдём, – сказал Саша.
* * *
– Кое-что помню, – дед Васи, того самого, который принёс следователя странные документы, на секунду задумался. – Помню, как он от нас переезжал. В этот день он очень странным был.
– В смысле? – не понял Игорь Юрьевич.
– А в том смысле, что он приехал пьяным в дупель, и стал собираться. А мы его уговаривать начали, что мол зачем тебе всё это надо, куда ты мол, на ночь глядя, и прочее в том же духе. Останься дома, не нужно ехать. А он…
– А он что? – спросил Саша.
– А он всё равно уехал. Но кое-что перед этим сказал.
– И что же? – поинтересовался Игорь Юрьевич.
– Дословно я, конечно, не помню, но… если поднапрячься, то… примерно так. Я и врагам не пожелаю того, что сегодня делал. С людьми так нельзя поступать, это же фашизм какой-то. Это неоправданная жестокость, так нельзя.
– А ещё что? – спросил Саша.
– Сейчас, погодите… А, вот! Он сказал так. Что, мол, когда человек задыхается, это очень тяжело видеть. И что он слишком старый для таких дел. И ещё. Что один всё время плакал, а второму было плохо и холодно, и он старался натянуть на себя одеяло, а рука была разбита и он не мог.
– Кто не мог? – не понял следователь.
– Если б я знал, – вздохнул дед.
– Анатолий Алексеевич, а вы не помните никаких имён? – спросил Игорь Юрьевич.
– Нет, он не говорил. Я до сих пор удивляюсь, как он тогда доехал. Он же пьяный был, как последний алкаш, а «Волга» – машина тяжёлая в управлении. Мог элементарно разбиться.
– Вы говорите – «Волга»? – удивился следователь. – Неужто своя?
– Да нет, служебная, – ответил Анатолий Алексеевич. – На свою он так и не накопил. Не досуг ему было, хотя мы и просили. Ни дачу, ни машину так и не сделал. Хотя зарплата у него была о-го-го. По крайней мере нам он исправно помогал. До сих пор помню. И заказы по праздникам, и икорка, и колбаска, и всякие другие дела.
– А вы к отцу как относились? – ни с того ни сего, как показалось Саше, спросил следователь.
– Хорошо, как же ещё? – удивился Анатолий Алексеевич. – Только уж больно он был скрытный. Так мы и не узнали, где он работал, что делал.
– А вы сами что думаете? – спросил Саша.
– А чего думать? По специальности он работал, хирургом. Вот только где, с кем – одному Богу ведомо. Хорошо, что всё хорошо с ним кончилось.
– В смысле – «хорошо»? – не понял Саша. – Вы же сказали, что он умер.
– Я говорю о том, что он не попал ни в какую заваруху, что всё-таки как-то по-человечески с ним всё кончилось. Он же очень сильно переживал из-за чего-то. Это его, видно, и добило. Мы так решили.
– А вы не могли бы поподробнее рассказать, в чём это выражалось? – спросил Игорь Юрьевич.
– Да как сказать… – Анатолий Алексеевич задумался. – Понимаете, по человеку видно, что ему что-то покоя не даёт. Нервный, дёрганый, да ещё и неизвестность эта. Он, наверно, очень хотел высказаться, да не мог. Мы же его редко видели, а при встречах, по-моему, его так и подмывало… мол, спроси меня, сынок, спроси. Может, и отвечу.
– А вы? – Саша подобрался, пристально посмотрел на Анатолия Алексеевича.
– А я так и не спросил. И не жалею. Там какие-то нехорошие дела были, зачем эту пакость в семью тащить? Это, кстати, его слова были. А раз он так считал, значит не зря. Мучился он от того, что не имеет права поделиться. То, что Васька эти его бумажки нашел – плохо. Лучше бы не находил он их вовсе. Смутные тогда времена были, если вы понимаете, о чём я. Тяжелые. В плане того, что постоянно одни несчастья на страну да на людей валились. Чернобыль тот же взять. Или землетрясения эти… как их… Спитак и… чёрт, забыл, память уже неважная стала.
– Простите, Анатолий Алексеевич, вы не помните, что он говорил про свою работу тогда, когда… ну, перед тем, как он умер? – осторожно спросил Саша.
– Что говорил?… Да, одна фраза запала, было дело. Он сказал, буквально за неделю до смерти, что теперь-то уж точно всё. Все умерли, больше делать нечего. Пора, мол, и мне на покой. Мы ему – прекрати, перестань, что ты несешь? А он – я знаю, что говорю, своими глазами видел. Мы – что видел? А он грустно так посмотрел на нас и отвечает – видел, как люди своими руками своё спасение губят. И всё. Больше ничего.
– Скажите, а ваш отец горным туризмом не увлекался? – спросил следователь. – Не помните?
– А чего тут помнить? – удивился Анатолий Алексеевич. – Никогда в жизни не увлекался. Он, по-моему, и горы-то только по телевизоры или в кино видел. А что?
– Да нет, ничего. Значит, не ходил… Тогда при чем же тут этот чертов список? – ни к кому не обращаясь спросил Игорь Юрьевич.
* * *
Саша и Игорь Юрьевич сидели у Саши дома и снова рисовали на листе бумаги схему, подобную той, что наспех набросали днём. За окном тихо вставал необъятный летний вечер, деревья, с неразличимой в темноте листвой, молчали, словно прислушиваясь к шагам поздних прохожих. Город затихал, уставший от света и жары.
– Интересно, о чём думали люди в то время по вечерам? – спросил Саша.
– О том, где добыть кусок колбасы, – не поднимая головы от схемы, ответил Игорь Юрьевич. – Или пачку масла.
– Намёк понял, иду готовить ужин, – Саша поднялся, потянулся. – Кроме яичницы ничего предложить не могу.
– Сразу видно, что Марьяна на даче, – вздохнул Игорь Юрьевич.
– У Стаса Женька в Москве, вместе с ним. И он говорит, что иногда ему очень хочется, чтобы она была на даче, – заметил Саша. – Так что… Кстати, Стас тут позвонил и попросил нас приехать. Женька что-то странное рисует, он хочет нам показать.
– Ладно, это мы на досуге. Саш, глянь, что получилось. Одна перемычка – в самом начале цепочки. И ещё одна – позже, почти под конец. Я думал, что его что-то заставило вспомнить про этих людей после прошедших после их смерти девятнадцати лет. И понял, что.
– И что же?
– Вот эта фамилия. Айзенштат. Видишь, тут есть пара указателей, которые мы в спешке упустили. Смотри, возле фамилии Айзенштат стоит вопросительный знак. Так?
– Так.
– Значит, он не умер, этот Айзенштат. И появился в поле зрения Воронцова где-то в середине восьмидесятых. А теперь посмотрим, как появился. Вспомни записку. Там была такая фраза: спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Понял?
– Что понял?
– Да этот Айзенштат – муж той самой Вали, которой адресована записка! Вот почему тут появляется список. Человек его составил просто для себя, для памяти, ещё не знаю для чего.
