Кусок о Павле нужен для того, чтобы показать связанность и преемственность мотивов и развить начатую в первой части тему императора, двора, государства, власти. Этой теме суждено в будущем приобрести особое значение в жизни (и поэтому, конечно, в творчестве) героя романа.
      Глава, в которой начинается первый лицейский день, открывается фразами о дворе и императоре: "В первый же день он увидел в нескольких шагах от себя то, о чем Сергей Львович говорил с беспокойством в глазах и закусив губу: двор. Прямо перед ним была сутулая жирная спина государя..." Конструирование темы "поэт и государство" в обеих частях романа произведено сходным способом. Сходство это намеренное, и нужно оно для того, чтобы показать постоянство и неизменность конфликта. В лицее конфликт Пушкина с окружающими вызван резкой отличностью литературных воззрений. Его воззрения встречают насмешливо и враждебно. "Шалуны быстро и молча обменялись взглядом... Он... досидел до конца и выдержал общие взгляды. Он решил не сдаваться". Это литературный конфликт с товарищами. Но этого мало. Начинается борьба с лицейской администрацией. "Сегодня была тревога: у одного из воспитанников, Пушкина, Пилецкий нашел мадригалы Вольтера, поэта Пирона и прочие, как он выразился, пакостные книжки. Он настаивал на полном отобрании их и даже сожжении". "По приказу Пилецкого стали отнимать у них книги, привезенные из родительских домов... Александр решил не отдавать книжек, которые сунула Арина, не понимая, как будет обходиться без Вольтера, Пирона с картинкой". Потом начинается соперничество, и, конечно, победителями выходят те, кто пишет, как писали до них. "Вскоре все заметили: он грызет перья на уроках - что-то чертит и записывает... Пробовали приставать к нему. .. он выходил из себя и, не помня себя, готов был тут же подраться". "Попросили прочесть Пушкина, и он отказался; вспыхнул, точно его ударили, и застыдился. Недаром он грыз перья - всем стало ясно, что он пишет хуже и у него ничего не выходит". Его спрашивают, в каких пособиях он нуждается. Пушкин называет книги, отобранные у него гувернером. "Забудьте эти книги (говорит гувернер. - А. Б.). Я даю вам три дня на забвение". Кончается все это плохо: "Пушкин должен быть выключен из списков за безверие". Впрочем, обходится.
      Поводами для столкновений в лицее были книги, литература, "свой путь". Все дальнейшие столкновения Пушкина связываются тоже с литературой и "своим путем", только место семьи и лицея займет государство.
      * * *
      Взаимоотношения тыняновских героев с государством определялись не только реальными обстоятельствами их жизни, но, как это всегда бывает, и точкой зрения автора. Поэтому один и тот же материал в разных романах разрешается по-разному. Это относится и к характеру освещения материала, и к роли, которая ему отводится. Точка зрения автора с годами меняется.
      Для Тынянова 30-х и особенно начала 40-х годов - перед войной и в начале войны - самодержавное государство, не отделявшееся в пору дилогии от страны, теперь со страной не совмещается. Между страной и государством знак равенства перечеркивается. Происходит отделение государства от страны. В эти годы из написанного Тыняновым становится ясным, что страну с феодальной монархией он не отождествляет. На то, что именно такое, а не иное государство может быть порождено определенными особенностями истории, Тынянов не обращает внимания. И поэтому последнее его произведение замкнуто, связь происходящего в нем с предшествующей эпохой ограничена, а выход в последующую непредставим. Будущее народа дремлет в его прошлом, и, если некогда в истории страны был Павел, то люди должны помнить, что может прийти Николай. Но Тынянов в последнем романе не говорит о том, что история не только терпит злодеев, но и порождает их. Поэтому в последнем его романе государство существует само по себе, а народ сам но себе или же они без особенных осложнений уживаются и поэтому для романа, начатого в 1935 году и оборванного в 1943-м, естественны высказывания, которые нельзя представить в дилогии: "...он был выслан не прочь из России, не в Испанию, не туда, подальше, а в Россию; родная держава открылась перед ним. Он знал и любил далекие страны как русский. А здесь с глазу на глаз, лбом ко лбу столкнулся с родной державой и увидел, что самое чудесное, самое невероятное, никем не знаемое - все она, родная земля, родная держава". "История русская, родина русская, стародавняя... Как часто ворчал он на отечество, когда канцелярии свистом перьев писали о нем... История земли русской..."
      "...Россия...
      ...родная держава...
      ...родная земля...
      ...родина русская...
      ...история земли русской..."
      Это кажется неожиданным для Тынянова, который до сих пор не говорил в одном абзаце об "отечестве" и о "канцелярии" и всегда резко и справедливо писал о самодержавном государстве, которое казнило декабристов, убивало поэтов, душило свободу. И не только в своих пределах, но и далеко за ними. Ведь царская Россия действительно была тюрьмой народов и жандармом Европы.
      Отрывок из третьей части "Пушкина", о котором я говорю, был написан в 1943 году. Может быть, он написан так потому, что люди во время войны искали в истории родственное переживание и думали не о николаевских жандармах, а о "родной земле", "родине русской"? Лиричность описания стала лирикой, и воспроизведенное ощущение связывалось с раздумьями о своем народе и о себе. Война выделила из истории тему родины.
      В дилогии писатель, несомненно, более трезво и жестко оценивал историю самодержавного государства. Эта тема в первых романах проходит менее интенсивно, более сдержанно и лирической окраски не имеет. Она лишена самостоятельного значения и, в отличие от "Пушкина", связана не с Отечественной войной, а с крепостным правом и подавленным восстанием. Поэтому в эмоциональной окраске темы преобладают горечь и раздражение. Первые романы прикрепляют тему к строго определенным историческим периодам - ко времени Александра, ко времени Николая. В "Пушкине" же она взята обобщенно и больше связана с историей далекого прошлого, чем со временем повествования. Далекое прошлое иной раз может показаться и привлекательнее.
      Вот как выглядят взаимоотношения героев с самодержавным царством в первых романах.
      "Кюхля":
      Кюхельбекера отправляют с Кавказа в Россию. Грибоедов вдруг решает ехать вместе с ним. Сашка несет шубы.
      "- Что ты шубы несешь? - изумился Грибоедов...
      - Нет, нет, - быстро сказал он оторопевшему Вильгельму, - бог с тобой, голубчик, будь здоров, поезжай. Не могу отважиться в любезное отечество, и махнул с ужасом на шубы.
      - Трупы - лисица, чекалка, волк. Воздух запахом заражают.. . Непременно надобно растерзать зверя и окутаться его кожей, чтобы черпать роскошный отечественный воздух...
      - Тяжелая... Плечи к земле гнетет".
      "Рабство, самое подлинное, унижающее человека, окружало его".
      "В России не народ убивал тиранов, а тираны спорили между собою. Там было рабство".
      "Смерть Вазир-Мухтара":
      "- А помните, мол, Александр Сергеевич, мы раз чуть не уехали туда, на Восток, совсем из России..."
      "-...и вы позабудете о России... Вы видели это лицо? - спросил спокойно Чаадаев. - Какая недвижность, неопределенность... неуверенность, и холод. Вот вам русское народное лицо. Он (лакей.- А. Б.) стоит вне Запада и вне Востока. И это ложится на его лицо...
      - А мы кто? Поврежденный класс полуевропейцев".
      "У Грибоедова было прекрасное, тонкое белье и была родина. Вот была ли она?"
      "...нет родины...
      ...любезное отечество...
      ...роскошный отечественный воздух. . .
      ...рабство...
      ...тираны...
      ...совсем из России...
      ...была ли родина?..
      ...нет родины..."
      Тема родины в романе, над которым писатель работал перед войной и во время войны, окрашена иначе, чем в романах, написанных в столетнюю годовщину декабрьского восстания в послереволюционное десятилетие. В "Пушкине" тема родины звучит как патриотическая (а иногда и квазипатриотическая) лирика, а в дилогии как социологическая полемика.
      В "Пушкине" крепостные крестьяне и помещики-крепостники очень любят друг друга из соображений высшего порядка и из этих же соображений относятся друг к другу с глубоким пониманием. Перед лицом общего врага они стараются не думать о некоторых противоречиях, которые иногда могут возникнуть. Чего там! Всякое бывает. Да не всякое лыко в строку. Ништо.
      Война в "Кюхле" описана в одном абзаце, и этот абзац находится между упоминанием о лицейских "вольностях" и о том, что царь то молился, то муштровал солдат. Рассказа о войне нет, а вместо него показаны взаимоотношения дворян-лицеистов с крепостными крестьянами, ставшими солдатами. Взаимоотношения дворян с крестьянами натянутые.
      Вот война в "Кюхле".
      "От войны двенадцатого года у лицеистов сохранилось воспоминание о том, как проходили через Царское Село бородатые солдаты, угрюмо глядя на них и устало отвечая на их приветствия".
      Вот война в "Пушкине".
      "Три дня шло ополчение. Ополченцы были в серой одежде, напоминавшей тот хлеб, которым их кормил теперь скряга-эконом. Они не были похожи на гвардию, понурые, запыленные, без той повадки и посадки, которая была у гвардии, - прямые мужики.
      Не смотря по сторонам, с землистыми лицами, они шли полчаса и час, а земля охала глухим грудным звуком под тяжелыми шагами. Они шли вразвалку, лица их были не военные, а мужицкие. Они пели. Песнь была долгая, протяжная: "Не белы снеги забелелися". Александр помнил песню ямщика, который вез его с дядею в Петербург, то была тоже протяжная песня, негромкая, неторопливая, в лад тряской коляске, с перерывами, бесконечная дорожная ямщицкая песнь, похожая на лень. Эта песнь - военная - была громка, глуха и более похожа на крик и вздох, чем на песнь.
      - Ополчилась нужда.. ."
      Этот кусок написан так, как будю автор "Пушкина" вступил в спор с автором "Кюхли", и кажется, что в "Пушкине" война переписана, как в новом издании - исправленном. И кажется, что руку автора, когда он исправлял, водило чувство, вступившее в странное противоречие с тем чувством, которое помогло ему создать его лучшие вещи.
      Самое главное в войне, изображенной в "Кюхле", - Это то, что солдаты глядят на лицеистов "угрюмо". Роль и место войны в романе, то, что она не названа "Отечественной", и то, что солдаты глядят "угрюмо", характерны для представлений 20-х годов, когда войны рассматривались как результат вступающих в неразрешимые противоречия социально-экономических категорий.
      Об этой войне в те годы писали так:
      "ОТЕЧЕСТВЕННАЯ" война, русское националистическое название войны, происшедшей в 1812 году между Россией, с одной стороны, и Францией (в союзе с Пруссией и Австрией), с другой. Причины войны скрывались в экономике... последнее (мародерство.- А. Б.) и было причиной развития партизанской войны: вооруженные чем попало крестьяне, защищая от французов свое имущество, легко справлялись с разрозненными и голодными франц. отрядами. Отсюда и берет начало т. н. народная война 1812, из-за которой вся война получила пышное название "Отечественной": дело тут было не в подъеме патриотического "духа", но в защите крестьянами своего имущества"*.
      * Малая советская энциклопедия, т. 6, 1930, стр. 186-187. Автор статьи М. Нечкина.
      Тощий социологизм задел даже такого устойчивого в отношении влияний писателя, каким был Тынянов. Но кроме тощего социологизма было еще и другое: писатель хорошо понимал разницу между Францией, начавшей за двадцать три года до этой войны Великую революцию, и Россией, через тринадцать лет после этой войны задушившей свою революцию.
      В "Пушкине" война написана подробно, тема начинается исподволь и задолго до войны. В тему введены император, Сперанский, Шишков, Карамзин, Куницын, армия, гвардия, солдаты, офицеры, литераторы, Пушкин. Война описана через двор, лицей, столичное общество, через отношения бар и дворовых, через Москву, Петербург, Царское Село и литературную борьбу. В "Пушкине" о войне сказано, что она народный подвиг и народное горе. Писатель избегает сражений. Но у него есть то, чего нет у других писателей: эвакуация.
      Эвакуация показана с грязными изрытыми дорогами, с поисками жилища, с укладыванием платья, с заботами о пище, с погибшей библиотекой, похищенным чубуком и громкими жалобами.
      Изображение эвакуации - явление необычное в литературе о войнах прошлого, взятых всегда с фронта или через штабы, ставки, министерские кабинеты и дипломатические приемы.
      Описание эвакуации для Тынянова не случайно. Эти страницы в романе характерны для его мышления, для его эстетической системы.
      Тынянов никогда не показывает явление с привычной точки, прямо в лоб, он всегда стремится показать его в ракурсе, с еще не известной стороны.
      Нужно иметь в виду, что эвакуация в "Пушкине" написана за пять лет до того, как Тынянову пришлось пережить се самому. Этот мотив, не вошедший в привычный круг сюжетов, связанных с войной, мог привлечь внимание писателя возможностью показать войну с неожиданного наблюдательного пункта.
      До Тынянова этот мотив разрабатывался немногими авторами, но этими авторами были Теккерей, Герцен, Л. Толстой, Золя. Именно потому, что он почти не разрабатывался, то есть не стал общелитературным, и потому, что разрабатывался Теккереем, Герценом, Л. Толстым, Золя, была опасность повторить предшественников и написать хуже. Тынянов не повторил предшественников и написал хорошо. Сохранив особенности психологии и быта людей начала прошлого столетия, Тынянов написал этих людей и события тех лет так, что они вызвали через век с четвертью у современников писателя сходные переживания. Было сделано именно то, что всегда происходит в большом искусстве: переживания одних людей стали важными для других.
      Но, радостно и охотно хороня вульгарный социологизм, многие историки и литераторы не заметили, как в самый разгар шумных похорон тихой свечечкой засветилась чистая и всепрощающая любовь к такой истории и к такой социологии, которая могла вызвать головокружение и желание задавать неделикатные вопросы.
      О войне самодержавной крепостнической России с Францией, сохранившей необратимые изменения революции, стали говорить и писать с позиций, близких листкам графа Ростопчина. Теперь большое и здоровое любопытство вызывают пространные рассуждения о "полчищах Наполеона" (в некоторых случаях даже "басурмана"), о "жестокости диктатора" и через страницу - не лишенные свежести рассуждения о том, что русские офицеры в результате победоносной Отечественной войны побывали во Франции (наполеоновской!) и, потрясенные ее свободой, стали создавать тайные общества и подняли восстание 1825 года.
      В связи с изложенным появляется желание задавать неделикатные вопросы.
      Было забыто, а иногда и замолчено, что победа в войне с Наполеоном была победой народа, которую присвоила себе самодержавная власть. Победа дала народу и передовому обществу неизмеримо меньше, чем могла и должна была дать. Об этом неустанно говорили декабристы, и если бы это было не так, то нельзя было бы понять одной из важнейших причин возникновения и смысла деятельности тайных декабристских обществ, которые появились как результат разочарования в победе и знакомства с Европой. Кроме того, что победа дала так мало народу России, она привела в Европе к Священному союзу и злобной реваншистской реакции. Вот русский царь стал главой царей, да еще каких! Это верно. Тот самый, смирный, когда не наши повара орла двуглавого щипали... Вся эта болтовня о "тиране" и "узурпаторе" не стоит и гроша, потому что Наполеон, тиран и узурпатор по щепетильным французским понятиям, на фоне русского самовластия выглядел как якобинец. И действительно, этот душитель французской свободы для тех, кто собирал против него армию и народное ополчение, был революционером, якобинцем, санклюлотом, дьяволом, Робеспьером. А собравшие армию были детьми тех, кто отправлял армии против Робеспьера.
      Но роман заканчивается не войной. Он обрывается изгнанием. Изгнанием свободного человека страной господ.
      Как об этом рассказывает Тынянов?
      Тынянов рассказывает об этом неправильно.
      Он заканчивает третью часть романа элегией "Погасло дневное светило" и выделяет из этого последнего пушкинского произведения, попавшего в его роман:
      "...угрюмое море".
      "...рану, рану..."
      ...Но прежних сердца ран, Глубоких ран любви, ничто не излечило...
      Ничего больше.
      Это не то, о чем говорится в стихотворении. Это желание получить из стихотворения то, что нужно для романа и для статьи "Безыменная любовь" Тынянову и что не нужно было Пушкину, потому что если бы ему было нужно это, то он об этом бы и написал. Но он написал не об этом.
      Первое произведение после высылки Пушкин написал о другом. Он написал об изгнании. О том, что он с презрением относится к тому, что его изгнали, и поэтому называет изгнание бегством. Бегством, которому он рад.
      Вот что написал Пушкин:
      Я вижу берег отдаленный,
      Земли полуденной волшебные края;
      С волненьем и тоской туда стремлюся я,
      Воспоминаньем упоенный...
      .....................................
      Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
      По грозной прихоти обманчивых морей,
      Но только не к брегам печальным
      Туманной родины моей...
      ..................................
      Я вас бежал, отечески края...
      Через двадцать лет изгнанный Лермонтов тоже скажет о бегстве, о добровольном изгнании:
      Прощай, немытая Россия.
      * * *
      Каждый новый роман Тынянова- это не только новый взгляд на вещи, но это новый взгляд на старые вещи. В разные годы своей жизни Тынянов пишет об Отечественной войне, о восстании декабристов, о Кюхельбекере, Грибоедове, Пушкине, и в разные годы его жизни эти события и люди освещаются им по-разному. Это разное освещение связано с историческими обстоятельствами, определившими развитие художника.
      Как всякий человек, вернувшись в места своей юности, по-новому видит пережитое, так и Тынянов по-иному увидел свое литературное прошлое. Поэтому в последнем его романе события и люди, о которых он писал в молодости, предстают другими, чем были они в первых книгах. В творческом развитии писателя роман о Пушкине - явление иного качества, и его отличие от ранних романов связано не со второстепенными, а с главными вопросами. Главными вопросами для Тынянова были отношение к истории, роль и значение факта в историческом процессе, связь со временем, в которое он жил.
      После сложных, значительных и новаторских по концепциям и стилистике "Смерти Вазир-Мухтара" и рассказов пришла простая, прекрасная и традиционная проза "Пушкина", проза, которая уже была.
      Он слишком долго не писал эту книгу и начал писать ее тогда, когда между его представлением о Пушкине и представлением тех лет еще не было полного взаимопонимания. Не думая, что он прав во всем, но и не всегда соглашаясь с наиболее распространенным мнением, писатель создал двойственное и противоречивое по концепции и стилистике произведение.
      Последний роман Тынянова был начат на скрещении путей завершающего свое земное поприще вульгарного социологизма и новых воззрений. Как всякое произведение переходной эпохи, роман оказался вместилищем слишком разных и часто мешающих друг другу идей.
      Это было чрезвычайно несвоевременно, потому что именно в те дни противоречивость литературного процесса и вместе с ним писательских взглядов стала рассматриваться как изжившая себя, в связи с чем были ликвидированы многочисленные литературные группы и создан единый Союз советских писателей.
      Это было важнейшим событием в истории русской литературы за два века ее существования, сравнимым по значению лишь с изменениями в ее судьбе, вызванными Октябрьской революцией.
      Конец вульгарного социологизма сопровождался решительным пересмотром прошлого страны, и многое в старой оценке было признано неправильным.
      Было установлено, что роль России в мировой истории недостаточно подчеркнута. Кроме того, тщательное изучение источников неопровержимо доказало, что взаимоотношения буржуазно-дворянского государства и народа были меняющимися, то есть дружественными или враждебными в зависимости от того, прогрессивна или реакционна была деятельность государства. В связи с этим оценивались разные по характеру поступки. Например, присоединение Туркестана было признано явлением прогрессивным, подавление восстания Степана Разина - реакционным, а польские события 1830 года - невыясненными.
      В это же время происходят серьезные изменения во взаимоотношениях со старой интеллигенцией. Появление достаточного количества собственных представителей умственного труда, являющихся плотью от плоти своего народа, дало возможность более научно посмотреть на некоторые представления старой интеллигенции. В частности, было точно установлено, что интеллигентские пережитки, заключающиеся в том, что отдельные представители умственного труда считали свое существование и свое творчество чем-то играющим самостоятельную роль, не имеют под собой абсолютно никакой почвы. Было доказано, что существование интеллигенции и ее творчества имеет значение только в качестве одного из кирпичей в строительстве диктатуры пролетариата.
      Отношение подавляющего большинства интеллигентов к тому, что их роль после многочисленных и бесплодных попыток наконец правильно оценена, было, конечно, самым положительным. Но в то же время в отдельных случаях возникали известные трудности.
      Нельзя также не отметить, что в этом процессе были допущены единичные перегибы, подобные тем, которые незадолго до этого имели место в вопросах сельского хозяйства.
      Тынянов, как и ряд его товарищей по перу, но в значительно меньшей степени, чем лучшие из них, был подвержен влиянию некоторых далеко заходящих увлечений. Влияние этих увлечений на "Пушкина" было гораздо более сильным, чем на другие его произведения, и это сообщило роману несомненную противоречивость.
      Так как нежелательные особенности писателя легче всего обнаруживаются в самом заметном, наиболее уязвимом и неприкрытом - в стилистике, то писатель именно с нее обычно и начинает пересмотр своих старых воззрений. Такой пересмотр был необходим, потому что теперь все силы были брошены на борьбу за понятное народу искусство.
      Но у Тынянова еще не было достаточного опыта в этой области, он с ненужной болезненностью реагировал на динамику литературного процесса, и поэтому роман о Пушкине он стал писать просто как роман о жизни поэта. Тынянов стал писать обыкновенную простую, со всеми подробностями художественную прозу. Он стал перечислять людей и события со всеми деталями, как будто бы собирался сдавать их на хранение. Это произошло потому, что борьба за простое, понятное народу искусство, которое должно нацеливать на великие свершения, была воспринята слишком упрощенно, как якобы касающаяся только метафор.
      Неполная удача "Пушкина" была как бы задумана и уже, независимо от замысла, предрешена. В замысле последнего произведения Юрия Тынянова не было художественного открытия, с которого начинались "Кюхля", поразившая выбором героя, победоносным опровержением заблуждения, реабилитацией человека, и "Смерть Вазир-Мухтара", в котором традиционное, неверное и одностороннее представление было опровергнуто, и вместо бесхитростного рассказа о положительной и прогрессивной жизни автора бессмертной комедии люди узнали о человеке тяжелой судьбы и неблагополучной социологии.
      Бесхитростный рассказ о Пушкине сразу же начинался с неудачных условий - жизнеописания, жизни день за днем, любви к такой истории, которая не всегда стоит того, чтобы ее любили.
      Он писал "Пушкина" так, как будто бы все написанное им раньше было неверно. Тынянов уходил в традиционную великую классическую литературу, литературу, которая уже была создана другими и в которой другие сделали больше, чем он.
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      Исторический факт становится литературным только тогда, когда действительность, в которой живет писатель, нуждается в доказательстве законности своего существования.
      Европейский исторический роман возник после революции 1789-1793 годов, и с тех пор его назначение и роль остались почти неизменными. Однако, несмотря на то, что он был вызван буржуазной революцией, роман оказался не буржуазным, а феодальным. Связано это было с тем, что феодальная реакция могла противопоставить буржуазной революции только ссылки на исторически сложившиеся формы существования. Победителям на первых порах история была не нужна, потому что они опровергали именно исторически сложившиеся формы общественных отношений и объясняли свою победу естественным правом. Победители были твердо убеждены в том, что вся предшествующая история (кроме римских и подобных им доблестей, необходимых в качестве примера для подражания) лишь цепь ошибок, нелепостей и заблуждений. На такую историю, конечно, опираться не было никакого расчета. Сомнения в главном тезисе, на котором стояла идеология нового государства, - в естественном праве возникли, когда революция закончилась и когда необходимость защищать завоеванное уже совершенно не оставляла времени для очень важных (никто этого не отрицает), но в конце концов ведь не самых же важных вещей - для разговоров о свободе, равенстве, братстве и прочем, без чего революция победить не могла, но без чего, победив, как выяснилось, обойтись может. Однако в этом надо было убеждать тех, кто еще очень многого не понимал. В столь благоприятных обстоятельствах и появился столь необходимый исторический роман.
      Это произошло в годы, когда новые победители - термидорианцы - поняли, что не могут утвердиться с помощью естественного права, потому что уже пришли другие люди, которые увидели в их поступках лишь цепь ошибок, нелепостей и заблуждений. Термидорианцы-победители, у которых все очень хорошо получилось для себя и не очень хорошо получилось для других, бросились к историческому прецеденту. В новых обстоятельствах главными стали уже не римские, а французские доблести. На протяжении века победителям пришлось отбиваться от своего же, рожденного их же революцией исторического романа и опровергать его в официальных учебниках истории. Потом пришли новые победители, ставшие утверждать новые добродетели, которые были лучше старых. А следом за новыми победителями пришли другие, добродетели которых были еще лучше. Но через некоторое время пришли более поздние победители, добродетели которых были гораздо лучше всех предшествующих.
      Это и создало каноническую систему исторического романа: он стал сравнением века нынешнего с веком минувшим. Он доказывал, что минувший век лучше нынешнего. Доказывать, что новые добродетели равны старым добродетелям, он не мог, потому что тогда становилось ясным, что надежд больше нет и так дальше жить невозможно. Оставался еще один выход: доказывать, что новые добродетели хуже будущих добродетелей. Но это было бы прощанием с жанром и уходом в другой - в утопический.
      Советский исторический роман эта историческая рефлексия не занимала. Он создавался на здоровой основе: доказывал, что нынешний век лучше минувшего. Никогда за все годы своего существования советский исторический роман не говорил о том, что одна эпоха и ее добродетели равны другой эпохе и ее добродетелям.
      Мы читаем писателя, который начал работать сорок пять лет назад и у которого были заблуждения. Тиражи его книг растут. Люди читают его все больше.
      Мы не прощаем писателю ошибок и не забываем их. Но в истории литературы приобретает значение не безошибочный писатель и не такой, у которого небольшие ошибки, а писатель, у которого большие достоинства.
      Люди пренебрегают ошибками большого искусства и прикрывают их достоинствами. В искусстве долго живет то, что свойственно большому количеству людей на протяжении длительного времени.
      Задачей художественного произведения чаще всего бывает не апология или отрицание какого-то конкретного факта или события. Конкретное явление в искусстве нужно как случай, приведенный в качестве примера. Если же задачей становится апология или отрицание именно строго конкретного явления, то художественное произведение не утрачивает значения после того, как само явление это значение утратило, только в том случае, если художественное произведение смогло обобщить пример до такой степени, что новые поколения увидели в нем историческую причину явлений, важных для них.
      "Освобожденный Иерусалим" пережил свой XVI век не потому, что автор настаивал на том, что необходимо как можно скорее идти за гробом господним, а потому, что в его книге рассказано о человеческих мужестве, силе, коварстве, верности, трусости и самоотверженности. И в поэме нас волнует не то, за чем идет герой, а его высокие намерения.
      Воспитательное значение искусства Людовико Ариосто заключается не в том, что мы тоже, бросив все дела, пойдем отбивать гроб господень, а в том, что поэма показывает всем, как прекрасны мужество, верность и самоотверженность и как отвратительны трусость, коварство и лицемерие.
      Подвиги, рыцари... Люди читали про подвиги, про рыцарей и думали, что рыцари были не только очень храбрыми, но и очень большими.
      Потом измерили доспехи, оказалось - рыцари были маленькими, меньше нас.
      Как часто мы думаем об истории, не измерив ее доспехи и подвиги...
      Внимательно изучая историю, мы выясняем истинные размеры.
      Человечеству необходим исторический роман.
      Исторический роман переводит факты истории на язык художественной литературы, при этом перевод поправляется отношением художника к историческому факту и взаимоотношениями художника со временем, в котором он живет. У времени нет потребности в воспроизведении определенного исторического факта. Но у времени есть большая или меньшая потребность найти в историческом факте подтверждение своей правоты.
      Поиском этого подтверждения занято историческое искусство.
      Мерой его удачи становится умение извлечь из исторического факта значения, не умершие вместе с ним.
      Факт становится примером, приводимым в доказательство.
      Исторический факт используется для того, чтобы наиболее коротким путем - примером - получить необходимое подтверждение правоты.
      Но использование исторического факта только в качестве примера приводит к неожиданным результатам.