Глава 15

Ужин был перенесен на более поздний час, поскольку детский праздник затянулся дольше, чем все ожидали. Дядя Бен не увидел в этом ничего необычного, и все с ним дружно согласились. Чаепитие после концерта было с довольно щедрым угощением, и, чтобы отдать должное ужину, понадобится еще некоторое время. А не отужинать в сочельник так, как положено, означало бы глубоко обидеть главную стряпуху Гресвелл-Парка, чего эта хлебосольная и добрая женщина никак не заслуживала.

Перерыв между ужином и мессой в церкви соответственно сократился до полутора часов. Но прежде чем кто-то предложил, чем занять это время, или успел распорядиться, чтобы подали чай, из деревни прибыли ряженые. Раскрасневшиеся от морозца, с нотами под мышкой, они заполнили холл, наследив на полу мокрой от тающего снега обувью.

В поместье, порядком отстоявшее от деревушки, они заходили в последнюю очередь, обойдя деревню и близлежащие коттеджи, поэтому всегда жалели, что приходится так скучно заканчивать свой веселый поход. Но тут их ждал неожиданный сюрприз. В прежние времена владелец поместья обычно появлялся на лестничной площадке лишь к концу песнопений, сдержанно кланялся, желал счастливого Рождества и тут же уходил. Его родители, граф и графиня Фаллоден, встречали ряженых, тоже не спускаясь к ним в холл, дружелюбно раскланивались, но прослушивали пение с начала до конца, благодарили и, отдав слугам распоряжение принести угощение, тоже удалялись в свои апартаменты.

Совсем иначе повел себя новый владелец поместья, которого те из ряженых, кто был постарше, помнили еще мальчиком, тихим, не по летам серьезным и немного печальным. Он вместе с молодой графиней вышел на лестничную площадку еще до того, как закрылась дверь за последним вошедшим ряженым. Граф и графиня рука об руку спустились в холл, а за ними последовали и все их многочисленные гости, оказавшиеся шумными и веселыми родственниками молодой графини.

Не успели ряженые запеть первую обрядовую песню, как к ним присоединились голоса присутствующих, и вскоре пели все, даже, как с удивлением заметили поселяне, и сам молодой граф.

Обычно в каждом доме ряженые исполняли не более четырех песен, а в поместье пытались ограничиться тремя. Сейчас им не удалось бы закончить на четвертой песне, даже если бы они захотели. В холле звучала одна песня за другой, и у лакеев, стоявших навытяжку у двери, был такой вид, будто они вот-вот присоединятся к общему хору.

Наконец граф кивком дал знак слугам вносить угощение: пиво с пряностями, горячий сидр и пирожки с миндалем и изюмом. После угощения ряженые, да и все остальные, включая графа и графиню, спели еще одну песню. Затем начались шумные поздравления, крепкие рукопожатия, и ряженые отбыли, провожаемые дружескими напутствиями, хотя через час и тем и другим предстояло вновь встретиться в церкви на вечерней мессе.

Между женщинами тут же состоялся оживленный обмен мнениями, каким образом можно всем добраться до деревушки только на двух имеющихся в поместье санях. Видимо, не избежать нескольких поездок, разумно заключила тетя Берил. Мужчины, разумеется, поедут верхом, высказала свое предположение тетя Юнис. А тетушка Рут благоразумно заметила, что если пренебречь некоторыми неудобствами, то в одни сани можно сесть втроем.

Конечно, не обойдется без скучных ожиданий в церкви, пока все не приедут, и треволнений тех, кто еще остался в поместье и опасается, что они опоздают на мессу. Впрочем, вскоре все пришли к выводу, что молодежь вполне способна добраться до деревушки и церкви пешком. Это всего лишь какая-нибудь миля, не больше. Вечер был ясным и тихим, как и накануне.

Если на то пошло, заявила тетя Берил, она тоже готова присоединиться к молодежи. Ее поддержала тетя Катерина, пояснив, что это пойдет им только на пользу, учитывая, сколько они съели в эти последние часы. Ведь смогли же они дойти пешком до горок и леса, напомнила всем тетя Айрин, такое же расстояние отделяет их от церкви. Что ж, если все согласны идти пешком, храбро объявила тетушка Рут, нет надобности ради нее одной закладывать сани. Она тоже пойдет пешком. Кто-нибудь, например, Сэм или Бен, а то и Обри охотно понесет ее, если она устанет. Но она уверена, что до этого не дойдет, она справится.

Граф так и не успел предупредить всех, что распорядился приготовить и сани, и оба экипажа, которые могут доставить гостей в церковь. Все было решено: они пойдут в деревню пешком. Граф, улыбнувшись про себя, отменил свое распоряжение относительно саней и экипажей. Никого из дам не беспокоило, что в церковь они явятся с красными носами и все в снегу.

В церкви Элинор увидела много знакомых лиц, теперь она даже знала их имена. Это были торговцы и богатые арендаторы, с которыми она познакомилась в день приезда в Гресвелл-Парк, крестьяне и мелкие арендаторы, которых она навещала в коттеджах по их приглашению или сама заходила к ним с корзиной еды и лекарствами. Были здесь деревенские бедняки, гости детского праздника и, конечно, ряженые.

Она улыбалась им, направляясь с мужем по проходу к своим скамьям, и ей улыбались в ответ. Что ж, возможно, совсем неплохо быть графиней. Элинор особенно ласково улыбнулась миссис Ричарде, которая была не на шутку больна, когда неделю назад она навестила ее.

В центре перед алтарем стояло изображение сцены Рождества Христова. Играл орган, звонили колокола. Элинор опустилась на скамью и облегченно вздохнула, наслаждаясь торжественной атмосферой рождественской мессы. Это было самое замечательное Рождество в ее жизни, хотя для нее это всегда лучшее время в году.

Если бы… Она проследила за рукой мужа, потянувшегося к Библии. Нет, она не должна пытаться коснуться рукой Вифлеемской звезды. Ей надо быть довольной тем, что у нее есть. А то, что у нее есть, – не так уж мало, если сравнить с началом ее, как она считала, чрезвычайно неудачного брака. Если установившаяся между нею и графом дружба, даже теплота, продолжится и после Рождества, когда гости уедут, она будет удовлетворена своей жизнью.

Во всяком случае, почти удовлетворена.

Но внезапно о себе напомнило чувство вины. Она считала это Рождество лучшим в своей жизни. А как же смерть отца? Его нет с ней.

Он ушел навсегда. Она вспомнила его последние часы, как ему привиделась ее покойная мать и он разговаривал с ней. Отца нет, а она весело празднует Рождество, хотя со дня его смерти прошло менее двух месяцев. Но он сам просил ее, чтобы Рождество было веселым.

Больно сжалось горло, и Элинор с трудом глотнула воздух. Преподобный Блодел начинал службу.

Не все прихожане разошлись по домам после мессы. Большая их группа осталась на паперти еще примерно на полчаса, обмениваясь поздравлениями и рукопожатиями, слушая торжественный перезвон колоколов. Граф на одно мгновение вдруг подумал, что ничуть теперь не удивится, если окажется, что все жители деревушки и прилегающих ферм приглашены в Гресвелл-Парк. Но такого, к счастью, не произошло. Все наконец отправились по домам.

Возвращались в поместье шумной, веселой гурьбой, даже бросались снежками. Расшалившаяся молодежь, к которой присоединился и лорд Чарльз, бросила взвизгивающую от страха тихоню Сьюзан в придорожный сугроб. Вскоре кое-кто стал заметно отставать, как, например, Джордж и Мейбл, а за ними и лорд Созерби с Мюриель, которые, казалось, только что со всеми покинули деревню, ну и, конечно, сэр Альберт с Речел.

Графу самому захотелось последовать их примеру и ненароком отстать вместе с молодой женой. Но не мог же он остановиться и, пропустив всех вперед, таким образом наконец остаться с Элинор наедине, и все для того, чтобы обнять ее и снова целовать под звездным рождественским небом. Придется подождать до ночи. Хотя бы в этом у него было преимущество перед неженатыми парами.

– Вам известно, что сэр Альберт сегодня днем разговаривал со мной? – неожиданно спросила графа Элинор.

– Я слышал, как он просил вас оказать ему эту честь, – ответил граф, посмотрев на жену.

– Он извинился передо мной, – пояснила Элинор. – За свое недостойное поведение два года назад.

– Значит, извинился? Что ж, я этому рад, – произнес граф. – Вам он всегда не нравился, Элинор, не так ли? Теперь что-то изменилось?

– Да, – промолвила она. – Теперь я не чувствую неприятного недоумения, когда мы встречаемся взглядом. Зачем вы ударили его?

– Он сказал вам об этом? – нахмурился граф.

– Нет, – возразила Элинор. – Но у людей, налетевших на косяк двери, синяк не может оказаться под подбородком. Если, конечно, дверь не ниже человеческого роста. Зачем вы это сделали?

Граф пожал плечами.

– Предоставляю вам самой делать предположения, – проговорил он.

– Он сказал мне еще кое-что, – заметила Элинор. – Кажется, именно то, что вы хотели мне сами рассказать вчера вечером, но я помешала вам. Это были не ваши долги, не так ли?

– Они были огромными, – сказал граф, – и некоторые из них – долги ростовщикам. Ваш отец выкупил их все. У меня никогда не было опыта делать долги.

– Итак, – тихо заключила Элинор, – получается, что ни у кого из нас не было каких-то особенно неблаговидных целей для вступления в этот брак, не так ли?

– Если забыть о том, что брак совершен исключительно из-за денег и только потому, что этого хотел ваш отец.

Ему не следовало так говорить. Он почувствовал это, даже не закончив фразу.

– Таким образом, – продолжила Элинор, и граф по ее голосу понял, как она напряжена, – вы хотите всю вину возложить на моего отца? Выкупив все ваши долги, он лишил вас выбора. Он убедил и меня согласиться с его решением. Мы с вами виноваты лишь в том, что оказались слабовольными.

– Полагаю, вы правы, – ответил граф после недолгой паузы.

– В таком случае во всем виноват мой отец, – повторила Элинор. – Но он умер, а мы живы. Неужели не было никакой надежды на то, что это будет более или менее сносный брак, как вы считаете? – произнесла Элинор убитым голосом, в котором, ему показалось, прозвучала мольба. Или, может, он ошибся? Он готов был согласиться с ней. Конечно, она права. Надежды не было. Скорее наоборот. Их брак был обречен на полную неудачу, как он того и ожидал вначале. Но получилось совершенно иначе. Каким-то образом, несмотря на все трудности и препятствия, они установили вполне приемлемые для обоих отношения, при которых у них были условия для согласия и, возможно, даже счастья.

Нет, он не хочет соглашаться с Элинор, да она и не ждет этого. Она задала вопрос только потому, что хотела услышать его возражения. Да, это так. Он слишком хорошо знал ее. Она тоже мечтала о счастливом браке.

– Да, пожалуй, надежды не было, – согласился с ней граф, – но…

Но в эту минуту тетушки Берил и Рут, догнав их, поравнялись с ними.

– Рут немного устала, – со свойственной ей прямотой объявила тетя Берил. – Вы не против, если она обопрется о вашу руку, милорд?

– Конечно! – воскликнул граф, взяв тетю Рут под руку, и окинул ее заботливым взглядом. – Мне надо было попросить подать для вас сани.

– Что вы, что вы! – растерялась тетушка Рут. – Я считаю, что свежий воздух мне очень полезен, милорд. Погода прекрасная. А месса была такой проникновенной. Не так ли, Элли?

– Да, тетя, – подтвердила Элинор. – Да, замечательная месса.

– Я только что сказала это Берил, – продолжала тетя Рут. – Если бы в нашем приходе был такой проповедник, как преподобный Блодел. Он очень импозантен.

Граф улыбался и по мере возможности участвовал в разговоре, но он помнил о прерванной беседе с Элинор и решил продолжить ее до того, как все разойдутся по спальням. В противном случае ему сулит возможность оказаться в постели с мраморной статуей или же с дикобразом. Эта мысль заставила его улыбнуться.

– Бристоль, – повторил виконт Созерби, неожиданно заметивший, что оказался наедине с Мюриель. Их обогнали Джордж с Мейбл, которые не скрывали своего желания быть подальше ото всех и хотя бы на несколько мгновений заблудиться в перелеске. – Я не бывал в этих местах. Это красивый город?

– Мне он нравится, – охотно ответила Мюриель. – Мы переехали туда после смерти отца.

– Возможно, я наведаюсь в ваш город весной, – как бы невзначай сказал виконт. – Особенно теперь, когда у меня есть в нем знакомые.

– Это будет приятным сюрпризом, милорд, – промолвила девушка.

– Вам известно, что я был женат? – внезапно спросил ее виконт.

– Нет. – Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Моя жена умерла. Во время родов два года назад. У меня могла бы быть дочь. Я любил свою жену.

– О, – вздохнула Мюриель, – мне очень жаль.

Виконт улыбнулся девушке.

– К счастью или к несчастью, – проговорил он, – горе и боль со временем утихнут, а жизнь продолжается. Мне нравилась жизнь женатого человека, домашний уют и чувство спокойствия и надежности. Боюсь, жизнь холостяка меня тяготит. Я приехал в поместье, чтобы поохотиться, ожидая здесь скучного Рождества. Но каким приятным подарком для меня оказалось праздновать его в семейном кругу!

Мюриель улыбнулась.

– Я не представляю себе Рождества без семьи, – ответила она. – Да и жизни тоже.

Дорога была пустынной. Джордж и Мейбл укрылись за мощными стволами вязов. Ни один из уважающих себя джентльменов, оставшись наедине с красивой девушкой да еще под звездным небом, не удержится от поцелуя.

Лорд Созерби поцеловал Мюриель.

– Встретимся в Бристоле в марте, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Тогда уже появятся подснежники.

– И нарциссы, – добавила Мюриель. Обещание еще раз было подтверждено поцелуем.

Джордж и Мейбл, виконт и Мюриель порядком отстали от всей компании, но дальше всех:

– сэр Альберт Хэгли и Речел.

– Какие звезды! – мечтательно произнес сэр Альберт, глядя на небо. – Они кажутся такими близкими, что хочется снять одну из них.

– Моя звезда сегодня снова ярко светит, – промолвила Речел, тоже подняв голову, – и еще ярче, чем вчера.

– Вот эта? – спросил сэр Альберт, указывая на звезду, близкую к луне. – Это не только ваша звезда. Она наша звезда.

– Неужели? – Девушка повернула голову и улыбнулась молодому человеку, а он, отпустив ее руку, обнял ее и привлек к себе.

– Вы в последнее время почему-то избегаете меня, – проговорил сэр Альберт.

– Да, – не стала отрицать Речел. – И вы тоже меня избегали.

– Вы думаете, у нас была одна причина для этого? – полюбопытствовал он.

– Не думаю, – мягко улыбнулась девушка. – Мне о вас сказали, что вы ловелас, соблазнитель, однако я не верю в это. Но Рождество – отличное время для флирта. А я, мне кажется, для этого не гожусь.

– Почему вы так думаете?

– Потому, что не могу сегодня влюбиться, а завтра забыть. Они остановились.

– Я вам нравлюсь? – вдруг спросил сэр Альберт.

– Это некорректный вопрос, – ответила девушка, покосившись на его подбородок. – Нам лучше не оставаться вдвоем.

– Вы боитесь, что я поцелую вас?

– Да, боюсь, – призналась Речел. – И еще потому, что я не умею флиртовать.

– А я вообще не уверен, что умею что-либо делать, – объявил сэр Альберт. – Я слишком долго оставался без вас, разве не так? И я намерен целовать вас много-много раз. Слишком много для того, чтобы считать это флиртом, хочу я сказать. Не думаю, что мне хочется, чтобы дело дошло до драки с вашим отцом. Я слишком дорожу своими зубами.

Речел тихонько рассмеялась.

– Поэтому борюсь сам с собой, – продолжал он. – Мой разум велит мне держаться от вас подальше, а сердце говорит: найди ее, узнай ее получше… И что дальше? Поцеловать вас? Завести роман? Я не уверен, что хорошо владею языком сердца.

Девушка как-то растерянно улыбнулась.

– Думаю, будет лучше, если я поговорю с вашим отцом, когда мы вернемся в поместье, – закончил сэр Альберт с едва заметной улыбкой, – прежде чем он сам потребует этого от меня.

– Вы ничем не скомпрометировали меня – прерывисто вздохнув, сказала Речел. – К тому же мы с вами не пара.

– Вы так считаете? – посмотрел ей в глаза сэр Альберт. – Потому что я джентльмен, аристократ, а вы не леди, а мещаночка? Пожалуй, я не колеблясь согласился бы с этим до того, как встретил вас, и если бы у меня на глазах союз Рэндольфа и Элинор не превратился в настоящую любовь. Все эти предрассудки кажутся мне сущей нелепицей. Нельзя на человека наклеивать ярлыки. Вы Речел Трэнсом, и я влюбился в вас. Неужели я произношу это? Кажется, в английском языке это самые труднопроизносимые слова.

– Значит, вы считаете, что брак вашего друга – это брак по любви? – взволнованно произнесла Речел. – Когда я впервые услышала об этом, я очень встревожилась и испугалась, что графский титул вскружил голову Элли. А она самая любимая моя кузина. Теперь я начинаю понимать, что, кажется, титул здесь ни при чем. Если любишь человека, то не думаешь, граф он или мелкий клерк.

– Вы исходите из собственного опыта? – поинтересовался сэр Альберт. Девушка кивнула.

– Или баронет, – добавила она.

– В таком случае я поговорю с вашим отцом сегодня же, – заявил сэр Альберт. – Вы позволите мне это?

Речел снова кивнула.

Дорога была пуста, светили звезды. Встреча с отцом Речел не к спеху и может подождать. А пока сэр Альберт и Речел вдоволь нацелуются, а затем скажут друг другу то, что уже сказали, но уже без обиняков и совершенно определенно.

А каждое новое признание заслуживало быть скрепленным поцелуем.

О том, что дядя Гарри привез с собой в Гресвелл-Парк достаточно шампанского, знала только тетя Катерина. Когда все наконец собрались, он приказал своему камердинеру доставить вино в гостиную. Было уже за полночь, но никто и не помышлял о сне, разве что Том и Бесси, которые, извинившись, сослались на то, что им завтра надо рано разбудить детей.

– Я привез это с собой для того, – объяснил дядя Гарри, указывая на шампанское, – чтобы отпраздновать некое объявление, которое Катерина и я, а также Берил решили сделать в первый день Рождества.

Разумеется, никто не догадывается, что это за объявление, потому что виновники его, одна молодая пара, настолько были равнодушны друг к другу в последние дни, хотя, впрочем, даже в последние два года, что никто ни о чем и не мог догадаться.

Мейбл отчаянно покраснела, Джордж улыбался, а все кругом смеялись и обменивались репликами.

– Это будет объявление о помолвке, как вы уже поняли, – продолжал дядя Гарри, – нашего сына Джорджа с Мейбл, дочерью тети Берил. Итак, наши две семьи будут связаны еще одной нитью. Первой был брак сестры моей жены с братом тети Берил. Я говорю о родителях нашей дорогой Элли, да упокоит Господь их души. Прежде чем будут пролиты слезы радости и начнутся поздравления, крики восторга и объятия, прошу разлить шампанское.

Слезы, объятия, поздравления и остроты были столь искренни, что раскрасневшаяся Мейбл сияла, а Джордж, глупо улыбаясь от счастья, подошел к невесте и, сев на ручку ее кресла, смело обнял ее при всех.

– Свадьба состоится в апреле, в день девятнадцатилетия Мейбл, – оповестил всех счастливый жених и одновременно ответил на вопросы кузена Обри. – Хочу при всех сказать наше общее спасибо дяде Джо, хотя его нет уже с нами и он не услышит моих слов благодарности за то, что продолжал собирать у себя всю нашу семью даже после смерти дорогой тети. Не будь этих встреч, Мейбл и я помнили бы друг друга только малолетними детишками.

Слуги разносили шампанское, прозвучали тосты, пили за помолвленных и их родителей, за Рождество и дружбу, и, как бы ее каждый ни понимал, этот тост неизменно встречался с особым энтузиазмом и звоном бокалов.

Наконец поднялся дядя Сэм. Он казался большим, внушительным и непривычно серьезным, когда терпеливо пережидал, пока утихнет шум в гостиной, чего сразу достичь было не так просто, учитывая обстоятельства.

– Еще один тост, – медленно произнес он. – Элли, как мы помним, была очень настойчива в своих письмах, когда приглашала нас сюда на Рождество. Никто из нас не сомневался, зная Джо, что она выполняла его волю и его указания. Мы должны были на это время забыть о трауре, писала она нам, и приехать сюда, чтобы встретить светлый праздник так, как не встречали еще никогда. Мы исполнили его желание. – Он повернулся и поклонился Элли, сидевшей на ручке кресла, в котором отдыхала тетушка Рут. – Мы сделали это, моя дорогая девочка, благодаря тебе и гостеприимству твоего молодого мужа и его славных друзей, да и всех обитателей этого дома. У нас не было еще такого прекрасного сочельника, как этот, и нас ждет такой же необыкновенный первый день Рождества.

Присутствующие выразили свое полное согласие приглушенным и почтительным бормотанием.

– Но мы должны помнить, что это была последняя воля Джо. Мы будем сознавать, что он того хотел, и ради него мы это сделали, ради этого лучшего из братьев, дядей, кузенов и отцов. Нам сейчас очень недостает его. – Он поднял бокал. – Нам недостает тебя, Джо.

Тетушка Берил и тетушка Рут приложили носовые платочки к глазам. Все подняли бокалы.

Итак, размышлял граф Фаллоден, если у него и были какие-то сомнения на сей счет, теперь они рассеялись. Странное отсутствие даже намека на траур в одежде гостей, веселье там, где должна быть достойная скорбь, – это была воля самого Джозефа Трэнсома. Элинор и все родственники только исполняли последнее желание умирающего, близкого и дорогого им человека.

Рождественское обещание.

Граф посмотрел на жену, у которой в руках не было ни носового платка, ни бокала с шампанским. Ее сжатые руки лежали на коленях. Тетушка легонько похлопывала по ним одной рукой, а другой утирала платочком слезы.

Элинор опять была подобна мраморному изваянию. Казалось, с ее лица исчезли краски и какое-либо живое выражение. Взгляд ее был устремлен на сцепленные на коленях руки. Внезапно графа обожгло ужасное воспоминание. Он понял, почему, когда утром после свадьбы они поехали к старому Трэнсому, Элинор, казалось, не замечала ни соломенного настила на мостовой перед домом отца, ни дверного молотка, зачем-то обернутого сукном. Она не бросилась в спальню больного отца, а осталась в гостиной у камина, протянув к огню озябшие руки. Она не повернулась, когда вошел врач отца.