Глава 9

В каком-то смысле это был трудный день. Утром граф занимался делами, а затем эта игра в снежки… Но ему казалось, что все произошло когда-то давно. Затем поход в лес, чтобы притащить в дом рождественское полено, хвойные ветки и омелу. Сразу после ленча начались шумные споры и хлопоты, как украсить гостиную, столовую, а также холл и лестницу. По меньшей мере с десяток голосов давали какие-то указания и столько же им противоречили. Удивительно, думал граф после того, как все удалось довести до конца. Дом преобразился, стал уютнее, приобрел праздничный вид, воздух в нем был напоен свежестью и запахом хвои.

В гостиной над дверью стараниями преисполненной гордости тетушки Рут и с помощью кузины Джейн красовался венок из омелы. Кроме того, ветки омелы можно было найти в самых неожиданных местах, так что любая пара могла невольно оказаться под ними и хор восторженных голосов потребовал бы от нее традиционного поцелуя. Элинор и сэр Хэгли уже оказались в подобном неловком положении, случайно столкнувшись в дверях гостиной под венком омелы. Покраснев и ужасно смутившись, они вынуждены были весьма неохотно коснуться друг друга губами. То же произошло с виконтом Созерби и Мюриель Уикс на скамье у фортепьяно, хотя граф подозревал, что это было подстроено ими самими, как и встреча Джорджа Галлиса с Мейбл у подножия лестницы.

И, как будто не истратив еще к вечеру неуемной энергии, все вдруг единодушно – а у Трэнсомов иногда трудно, как вскоре понял граф, определить, кто именно инициатор такого единодушия, – решили играть в такую шумную и азартную игру, как шарады. Граф неожиданно обнаружил у себя способности к этой игре, хотя никогда в шарады не играл. Он не мог избавиться от чувства, что его домом и даже жизнью завладела какая-то чужеземная орда, особенно когда каждую его удачу встречали восторженные крики и щедрые похвалы его сценическому таланту.

Он был удовлетворен уходящим днем и даже начал понимать, почему людям нравится предрождественская суета. Он видел, как порозовели щеки у его жены, как она весела и очаровательна. За весь день они с ней ни разу не повздорили, правда, им почти не приходилось оставаться наедине. Граф неожиданно вспомнил шутку ее дяди о ветке омелы над постелью, и его сердце учащенно забилось.

Ему даже стало спокойнее, и это немало удивило его. В окружении семейства Трэнсомов, перестав быть хозяином собственного дома и не будучи даже уверенным, что ему и его друзьям удастся поохотиться, ради чего он и пригласил их сюда, он тем не менее чувствовал себя… счастливым. То ли это слово? Неужели он действительно счастлив?

Элинор не была так радостна и счастлива, как хотела казаться. Уилфред весь день буквально не отходил от нее. Помимо того что его присутствие рядом заставляло ее страдать, она опасалась, что в конце концов это кто-нибудь да заметит. Например, ее муж. Родственники знали, что она и Уилфред были неравнодушны друг к другу, хотя тщательно скрывали это.

Когда, набрав сосновых веток, они вернулись из леса, Уилфред снова оказался рядом: он подавал ей ленты и банты при украшении лестницы в доме, был ее партнером в шарадах. А теперь, едва подали чай, ему удалось уговорить ее подойти к фортепьяно и вместе поискать ноты той пьески, которую они играли вчера. А над фортепьяно висела ветка омелы.

Так дальше продолжаться не может, решила Элинор. Она больше не выдержит присутствия в одной комнате собственного мужа и того, кто должен был стать им, если бы не происки судьбы.

– Нам надо поговорить, – шепнула она Уилфреду, а громко для всех, в том числе и для мужа, пригласила юношу в библиотеку, чтобы подобрать ему книгу почитать на ночь. Это было, по ее мнению, самым подходящим предлогом, чтобы им уединиться. Джордж и Мейбл тоже извинились и отправились в картинную галерею, разумеется, не для того, чтобы смотреть на портреты предков графа, а скорее, чтобы полюбоваться снегом и ночными звездами. Но Джордж и Мейбл были почти помолвлены, и никто не мог бы возразить против их уединения, тем не менее тетя Юнис велела Мейбл вернуться не позднее чем через полчаса.

В библиотеке Элинор, поставив подсвечник с зажженными свечами на стол, с решительным видом повернулась к Уилфреду. Она пожалела, что он не закрыл за собой дверь, но побоялась пройти мимо него и самой закрыть ее. Пожалуй, даже хорошо, что дверь открыта. Их видят слуги, а это безопаснее для ее репутации.

– Элли, – промолвил Уилфред и сделал шаг к ней.

Элинор предостерегающе подняла руку.

– Пожалуйста, не подходи, Уилфред, – попросила она. – Пожалуйста…

– Как я могу не подойти, Элли? – взмолился он, но остановился, глядя на нее горящими глазами. – Элли, любовь моя.

– Я не твоя любовь, – решительно заявила Элинор. – Уже не твоя. Я замужняя женщина, Уилфред.

– Но ты не любишь его, – запротестовал он. – Ты сделала это ради отца, Элли. Ты всегда, я знаю, презирала этих аристократов!

– И тем не менее он мой муж, – ответила Элинор.

– Элли. – Он все же сделал шаг и протянул к ней руки.

Высокий и по-мальчишечьи худой, Уилфред всего на два года был моложе ее мужа. Взглянув на его руки, Элинор еще крепче сжала свои, держа их перед собой. Они были ледяными, будто застыли от холода, как и ее сердце.

– Если бы ты написал, что хочешь жениться на мне, хотя беден и ничего не можешь мне предложить, – заговорила наконец она, – я бы воспротивилась воле отца. Я бы отстаивала свое право решать и, если надо, дождалась бы совершеннолетия, хотя, думаю, отец уступил бы мне и раньше. Он любил меня. Или ты попросил бы меня в письме подождать, пока не сможешь предложить мне что-то большее, и этим сохранил бы свою гордость. Я ждала бы тебя. Пять лет, даже все десять. Столько, сколько бы понадобилось. Но ты написал, что даешь мне свободу, что я должна послушаться отца и сделать так, как он решил.

– Ты должна меня понять, Элли, – горячо возразил Уилфред. – Я был так несчастен, узнав, что отец собирается выдать тебя замуж, а я слишком мало могу тебе дать. Как ты не понимаешь, что я был вынужден сделать такой благородный жест?

– И все же, – заметила Элинор, и в глазах ее была боль, – несмотря на это, ты отважился приехать сюда, Уилфред. Ты тоже считаешь это благородным жестом? Ты снова прислал мне письмо, когда умер отец, а я была уже замужем. Это тоже благородно? Зачем ты приехал? – Она молила судьбу, чтобы причина его приезда оказалась справедливой и понятной ей, хотя понимала, что это невозможно. Увы, она привыкла считать Уилфреда во всем безупречным.

– Как мог я не приехать? – Он был полон недоумения. – Для меня мука видеть тебя вместе с ним, знать, что ты принадлежишь ему. Как мог я не увидеться с Тобой?

– Хотя бы ради меня ты не должен был это делать, – упрекнула его Элинор. – Ты подумал о том, каково будет мне видеть тебя здесь? Вспоминать о том, что было? Почувствовать, какую злую шутку сыграла с нами судьба? О, Уилфред, ты ведь знал, что скоро добьешься повышения? Ты догадывался об этом? Ты мог бы, не ранив своего самолюбия, жениться на мне. Но теперь уже поздно. Господи, зачем ты приехал? Уилфред сделал еще один шаг к ней.

– Ты знаешь, что говоришь совсем не то, что чувствуешь, Элли. Ты все еще любишь меня. Дай мне обнять тебя. Всего один раз.

– Я замужем, – твердо произнесла Элинор.

– Но не по своему выбору! – почти выкрикнул он. – Скажи, что ты любишь его, Элли, что он тебе хотя бы нравится. Если так, то вечером я уеду, клянусь. Но ты не любишь его, не так ли?

– Ты знаешь, что не люблю, – сказала Элинор. – Я вышла за него замуж, потому что так решил отец, будучи уже при смерти, а я не хотела его огорчать. Да и зачем после твоего письма, когда ты отказался жениться на мне? Мои чувства к мужу не имеют значения, Уилфред. Я дала согласие, вышла за него замуж и не могу больше испытывать любви к тебе. Ты должен это понять. Пожалуйста, пойми. И не смотри на меня так, как смотрел весь этот день. О, ты не должен был приезжать! Я не вынесу этого!

– Элли! – почти простонал Уилфред. – Я люблю тебя. Лишь поэтому я предложил тебе свободу. Я боялся, что ничего не смогу тебе дать! Я совершил ошибку! Нет ничего дороже нашей любви. Сегодня я мог бы предложить тебе намного больше.

– Все, что мне было нужно, – тихо промолвила Элинор, – это оставаться в твоем сердце. Мне не нужны ни богатство, ни положение. Ничто не могло быть выше нашей любви. – Голос у Элинор дрогнул. Она еле сдерживала слезы. Не может же она появиться перед всеми с заплаканными глазами. – Уходи, – с усилием произнесла она. – Пожалуйста, уходи. Я не должна была уединяться с тобой в библиотеке. Я хочу остаться одна.

– Элли! – взмолился он.

– Пожалуйста, – повторила Элинор. Он повернулся и вышел.

Элинор подошла к столу и оперлась на него руками. Закрыв глаза, она сделала несколько глубоких вдохов. Уилфред так и не понял, что все изменилось, и какие бы обещания они ни давали друг другу два месяца назад, ничто уже не может изменить случившегося. Она не хотела винить Уилфреда, но и не искала ему оправдания. Что ему нужно от нее? Тайной связи? Разве он не понимает, что она замужняя женщина и ее брачные клятвы священны, она не может их нарушить?

Элинор отвернулась от стола и тупо уставилась в пол. Если она сейчас же не вернется в гостиную, ее начнут искать. Она распрямила плечи и подняла голову.

В дверях библиотеки стоял граф, прислонившись к притолоке и скрестив руки на груди. Она, не отводя глаз, смотрела на него, пока он не вошел и не закрыл за собой дверь.

Видимо, он достаточно долго стоял и смотрел на нее. Элинор была бледна, но глаза оставались сухи. Не дрогнув, она выдержала взгляд мужа. Она презирала бы себя, если бы отвела глаза.

– Итак, миледи… – наконец произнес граф.

– Полагаю, вы все слышали, – сказала она. – Хотя те, кто подслушивает, редко узнают о себе что-либо хорошее.

– Не думал, что у меня есть основания подслушивать, – ответил граф. – Он ваш кузен. Я пришел, чтобы помочь вам найти ему книгу, поскольку лучше вас знаю свою библиотеку, – объяснил граф. – Но кажется, книга ему не понадобилась, не так ли? Он ушел отсюда с пустыми руками.

– Да, – согласилась Элинор, – книга ему не нужна. Однако вам не в чем меня обвинить. Если вы все слышали, то сами это знаете.

– Кажется, не мне одному пришлось покончить с прежними привязанностями для того, чтобы этот брак состоялся.

– Да, – не ушла от ответа Элинор.

– Выходит, – продолжал граф, – вы вышли за меня замуж только потому, что ваш кузен, как вы полагали, отказался от вас, а ваш отец был при смерти и вы не хотели его огорчать?

– Да.

– И совсем не потому, что вам хотелось стать графиней и попасть в высшее общество?

Элинор не скрывала своего презрения, когда посмотрела на графа.

– Вы, конечно, решили, что я согласилась на брак с вами только потому, что мечтала войти в высшие круги общества, – промолвила она. – Вы считаете, что это предел мечтаний каждой женщины. Нет, милорд, я предпочитаю нормальных людей. Тех, кто трудится, чтобы достичь заветной цели, а не тех, кто растрачивает то, что нажито другими, ведя разгульную и легкомысленную жизнь.

– Какую вел я, – подсказал ей граф, окидывая ее взглядом. – Не всегда вещи таковы, какими кажутся нам на первый взгляд. Я мог бы объяснить вам это, но, откровенно говоря, сейчас у меня нет такого желания.

«Ты знаешь, что не люблю», – сказала она Уилфреду, когда тот спросил ее, любит ли она мужа. Эти слова и насмешливый тон, какими они были произнесены, все еще звучали в его ушах. Они обидели графа. Сильно обидели. Он и сам знал, что это правда. Никто из них не притворялся, что любит или что они испытывают симпатию друг к другу. Совсем наоборот. И все же ее слова больно ранили графа. Возможно, потому, что они были сказаны кому-то чужому и стало известно, сколь неудачен их брак?

«Все, что мне было нужно, – это оставаться в твоем сердце», – грустно призналась Элинор своему кузену. И эти слова усугубили обиду графа. Она любила Уилфреда Эллиса, однако решительно отвергла его притязания. Она вела себя достойно. Возможно, граф сожалел об этом. У него не было повода для гнева, но раздражение требовало выхода.

– Не смотрите на меня так, – резко проговорила Элинор и вскинула подбородок. – Или скажите то, что хочется, или позвольте мне уйти.

– Кажется, мы находимся не в равном положении, – заметил граф. – У нас были разные причины вступить в этот брак.

Элинор молчала.

– Я полагаю, что этот семейный праздник, это веселое Рождество, которое доставляет вашей семье такое удовольствие, намеренно устроено для того, чтобы показать мне, как мало вы во мне нуждаетесь.

– Вы сами сказали мне, что я могу пригласить гостей, – возразила Элинор.

– Значит, я вам совсем не нужен, не так ли? – настаивал на ответе граф. – Ваш отец оставил вам почти половину своего состояния, и многие из ваших родственников весьма охотно примут вас в свою семью.

– Если вы надеетесь, граф, так просто избавиться от меня, – приняла вызов Элинор, – вас ждет разочарование. Никто не принуждает вас жить со мной под одной крышей, поскольку, как мне кажется, у вас не один дом, а несколько. Но вы приняли на себя обязательство дать мне кров и заботиться обо мне, поэтому я не покину ваш дом. Не ждите этого от меня и не надейтесь на это. Людьми моего сословия брачная клятва дается на всю жизнь.

– Очевидно, мистер Уилфред Эллис не знает этого, – не преминул съязвить граф.

– Я не отвечаю за Уилфреда, – оборвала его Элинор. – Я отвечаю только за себя. Я остаюсь той маленькой неприятностью, которая прилагается ко всему тому, что вам так хотелось получить, когда вы женились на мне. У меня нет сомнений, что через год вы снова будете таким же безнадежно нищим, каким были два месяца назад. Но у вас всегда буду я, милорд. Вам придется привыкнуть к этому неприятному факту.

– Я собираюсь это сделать, – ответил граф. – Поэтому нам лучше подняться в гостиную, прежде чем наши гости начнут беспокоиться, что с нами что-то случилось.

– И разумеется, вообразят, что мы украли несколько минут, чтобы побыть наедине. Я бы не тревожилась за нашу репутацию, милорд. Ведь мы в конце концов молодожены. – Голос Элинор был полон сарказма.

– А это именно так, – согласился граф, приближаясь к ней. – Было бы нехорошо разочаровывать их, как вы считаете? По вашему лицу, когда вы вернетесь, они должны убедиться, что их предположения оправдались. У вас должен быть вид зацелованной жены.

Подойдя совсем близко, он запрокинул голову Элинор и впился в ее губы поцелуем. Она осталась мраморной статуей, хотя он целовал ее довольно долго, ожидая ответа. Целуя ее, он закрыл глаза, а когда открыл их, то встретил взгляд жены и понял, что все это время ее глаза были открыты.

– Вы намерены жить со мной, – сказал он, выпрямившись, – при условии, что я не буду к вам прикасаться, не так ли? Вы приняли такое решение? Вы будете обращаться со мной, как обращались с вашим отцом: не трогать, не обнимать?

– Мой отец постоянно испытывал мучительные боли, – тихо объяснила Элинор. – Любое прикосновение причиняло ему ужасные страдания. Вам же я не имею права отказать ни в чем. Ведь я еще ни разу не оттолкнула вас, милорд.

Граф рассмеялся.

– Если не считать того, что все мускулы вашего лица при моем приближении каменеют, – съязвил он. – Вы моя жена, как вы недавно с таким старанием объясняли мне. Как бы мы с вами ни хотели, чтобы этого не было, как бы ни старались не делать того, на что добровольно согласились, все обстоит именно так. Бог свидетель, миледи, с этого дня вы станете мне настоящей женой. Ждите меня сегодня вечером в своей спальне и отныне – каждую ночь.

– Хорошо, милорд, – смиренно согласилась Элинор.

Она умела быть покорной и послушной, сохраняя при этом неприступный и независимый вид, как бы говоривший: вам может принадлежать мое тело, но не более! Ее сердце, ее душа принадлежали только ей одной, и она никогда не позволит ему туда заглянуть.