Глава седьмая

Джинни была потрясена своим внезапным прозрением. Даже Рэй заметил это.

— Что с вами? — спросил он.

— Нет, нет, ничего, — поспешила уверить его Джинни. Она встала с валуна.

— Вы так выглядите, будто только что увидели привидение.

— Может, так оно и есть, — ответила она резче, чем хотела. Джинни рассердилась на себя за эти мысли, и, что вполне в природе человека, выместила свою злобу на Рэе. Ей тут же стало стыдно, и она повернулась, чтобы сказать:

— Простите меня, Рэй. Я просто вдруг вспомнила своего отчима.

«И, Господи, — подумала она, — до чего же Пол Лэнгдон похож на Макса».

Это было правдой. Они очень походили друг на друга. Макс был по-мужски красив и загадочен, вероломен и холоден. Но и Сьюзан, и мать Джинни любили его. Джинни невольно сопротивлялась этой мысли, потому что подсознательно всегда знала: есть еще одна, пусть меньшая часть Макса, в которой сконцентрировались все его лучшие качества, вся его любовь. Та часть человека, которая была наиболее уязвимой. Макс открывался с этой стороны только тем, в чьей любви был полностью уверен, а Джинни никогда к этому узкому кругу не принадлежала.

Пол Лэнгдон был таким же. И потому, что она увидела в нем эту другую сторону, Джинни полюбила его.

Такая любовь не требовала романтических иллюзий. Джинни не нужно было представлять в своих мечтах Пола принцем из сказки. Его можно было принять только таким, каков он есть.

И все же Джинни не могла избавиться от мысли, что она не знает, КАКОЙ же он есть. «Если Сьюзан убили...», — она отогнала прочь эту мысль.

— Я думаю, — вслух сказала она, — нам пора собираться назад. Рэй не заметил наигранности в ее тоне или не подал виду.

На обратном пути он все время рассказывал про остров.

Когда они взобрались на узкую тропинку над обрывом, Варда опять пошла между ними. Рэй вдруг спросил:

— Вы ездите верхом?

— Да, а почему вы спрашиваете?

— Раз уж мы решили, что вас трудно испугать, могу предложить вам одно из наших самых авантюрных развлечений на острове, — Рэй говорил, глядя на Джинни через плечо, и все время улыбался. — Вы когда-нибудь охотились на дикого кабана?

— Нет, — сказала Джинни. Потом, поразмыслив, рассмеялась и воскликнула: — Но я уже чувствую, что мне это ужасно понравится.

— Тогда мы скоро устроим для вас охоту, — Рэй был приятно удивлен ее энтузиазмом. — Лэнгдоны — мастера в этом виде спорта, вот увидите.

— Я тоже Лэнгдон, — вмешалась в разговор Варда. — Можно и я тоже поеду?

Джинни чуть было не сказала «нет», но Рэй ответил раньше:

— Конечно, малышка. Тебе уже пора совершать твои рыцарские подвиги.

— Отцу может это не понравиться, — сказала Джинни, стараясь смягчить возможное разочарование от запрета, который, по ее мнению, должен был неминуемо последовать.

— Отец слишком ее оберегает. А в результате вырастет не Варда Лэнгдон, а беспомощная слюнтяйка.

Джинни стала было возражать, но потом посмотрела на вещи с другой стороны. В каком-то смысле Рэй был прав. От чего бы ни защищали Варду, чем бы ни было то, от чего ее оберегали, оберегали ее слишком рьяно. Ребенку не будет особой пользы от подобной «опеки», когда его запирают на засов, да и просто не дают испытать природный риск детских шалостей и забав.

— Ну что ж, посмотрим, — вот и все, что она решилась сказать вслух.

Когда они подходили к дому, Варда, для которой отпала необходимость идти между взрослыми, вдруг заставила их бежать наперегонки. Смеясь, Рэй и Джинни кинулись за ней, стараясь бежать не слишком быстро, чтобы Варда все время была впереди. Они вбежали на внутренний двор со смехом и криками. Задыхаясь, Джинни бросилась на скамью, окаймлявшую фонтан. Она закинула голову, отбросила волосы с лица и в этот момент встретилась глазами с Полом Лэнгдоном, наблюдавшим за ними из окна.

Джинни не могла определить, понравилась ему их шумная радость или нет, но суровый Пола вид только прибавил ей веселья. Смеясь и закрывая лицо руками, она вслед за девочкой вошла в дом.

Только вечером за обедом Пол высказался по поводу прогулки.

— Вы очень жизнерадостный человек, мисс Бэрк, — сказал он.

— Да, — ответила Джинни, ожидая, что он добавит что-нибудь, но Пол лишь предложил ей еще бокал вина.

Джинни не хотелось злоупотреблять его терпением, поэтому прошло несколько дней, прежде чем она обратилась к нему с очередной просьбой.

— Я все время думаю, — начала она, — быть может, мы с Вардой могли бы проводить часть времени на внутреннем дворике...

Гримаса сомнения и раздражительности стала расползаться по лицу Пола, поэтому Джинни тут же добавила:

— Там вполне безопасно, и Мария будет все время видеть нас из окна.

Лэнгдон довольно долго обдумывал ее слова. Настолько долго, что Джинни успела приготовиться к сражению, но Пол вдруг согласился.

— Только при условии, что вас будет все время видно из окна кухни, — очень серьезно произнес он.

— Обещаем, — сказала Джинни. Она улыбнулась, опустив глаза. Когда Джинни снова посмотрела на Пола, то обнаружила, что он продолжает пристально изучать ее. Она часто замечала это, будто было в ней что-то странное, что беспокоило Пола и что он никак не мог разгадать.

— Вы очень нравитесь моей дочери, — вдруг сказал он к удивлению Джинни.

— Спасибо, мне тоже очень нравится Варда. Она — прелестная девочка и очень умная.

Его лицо изменилось. На краткое мгновение оно осветилось гримасой мучительной душевной боли.

Пол прикрыл глаза рукой, и Джинни подумала, что так должен вести себя человек, пытающийся отогнать от себя какое-нибудь мрачное призрачное видение. Наконец он вздохнул, отнял руку от лица и обратил свое внимание на тарелку. До окончания обеда он не проронил больше ни слова.

Джинни теперь знала, что, несмотря на свое странное поведение, Пол Лэнгдон был необыкновенно привязан к дочери. Каждую ночь Джинни слышала за дверью странные тихие шорохи, которые постепенно научилась распознавать.

Она знала, что после того, как Мария уложит девочку, дверь запирают на засов. И каждую ночь отец украдкой пробирался по узкой лестнице в комнату дочери, чтобы провести ночь рядом с ней в спальном мешке.

Джинни узнавала и скрип ключа в замке, когда Пол запирал комнату изнутри. Но почему они запирались в комнате ночью, было для нее тайной. Если Пол приходил, чтобы охранять свою дочь, то от кого? И почему засов закрывается снаружи, а не изнутри, ведь так, наоборот, девочка оказывается фактически арестованной, и ей некуда деться из комнаты.

Джинни и Варда очень привязались друг к другу, и сердце Джинни обливалось кровью от сознания того, как подобное поведение Пола влияло на природную жизнерадостность ребенка.

Однажды днем они сидели во внутреннем дворе, залитом теплым солнечным светом. Варда принесла с собой книжку-раскраску и цветные карандаши.

— Какую раскрашивать? — спросила она, перебирая еще не изрисованные страницы.

— Как это какую? Которая тебе нравится.

— Мне нравится вот эта картинка с красивой дамой, — Варда ткнула пальчиком в страницу.

Джинни одобрительно улыбнулась и сказала:

— Она похожа на сказочную принцессу.

— Она похожа на мою маму, — вдруг заключила Варда, глядя на картинку.

У Джинни перехватило дыхание. Никогда еще до этого Варда не заговаривала о матери, и Джинни не знала, нужно ли поощрять это молчание, или наоборот.

Несмотря на то, что ее очень интересовала эта тема, она не хотела говорить ничего такого, что могло бы расстроить ребенка. И теперь, хотя с языка была готова сорваться тысяча вопросов, она решила оставить их пока без ответа.

— Ну и хорошо, — сказала она, — попробуй теперь ее раскрасить.

Она поднялась и стала ходить по дворику, чтобы как-то успокоиться.

Через ворота она увидела Франца, возившегося с мотором на лодке. Из разговоров за обедом она узнала, что Франц и Мария служили в этом доме с ранней юности. Их привезли сюда с родины Лэнгдоны, владевшие там когда-то несколькими поместьями. Рэй даже намекнул, что Лэнгдоны в свое время спасли Франца.

Было совершено преступление, его должны были казнить, но кто-то сорвал казнь, и вскоре Франца привезли сюда, в Америку... С тех пор он оставался рабски преданным семейству, особенно Беатрис Лэнгдон.

Джинни хотела поговорить с ним или с его женой о старой родине Лэнгдонов и о мрачных тайнах, очевидно нависших над прошлым семейства. Но она редко видела Франца, и во время случайных встреч, он лишь невнятным бормотанием отвечал на ее приветствия.

Что до Марии, она никогда больше не повторяла своего зловещего предостережения и вообще оставалась совершенно холодной в отношениях с Джинни.

Больше в доме не было слуг, у которых можно что-то узнать. Была еще девушка, приезжавшая из деревни один-два раза в неделю и боявшаяся, казалось, даже собственной тени. Однажды Джинни попыталась начать с ней разговор, но девушка сразу убежала от нее.

Мария позвала их обедать, и Джинни отослала Варду привести себя в порядок, а сама начала собирать книжки, листочки и карандаши. Когда она подняла раскраску, то остолбенела от того, что нарисовала Варда.

Ни разу не нарушив контур, девочка раскрасила женщину на картинке кроваво-красным цветом. Сверху донизу.

Джинни вырвала рисунок из книжки и, придя на кухню, аккуратно всунула бумажку в печь, но и после этого красная фигура долго преследовала ее.

Другой странный случай произошел в те же, в общем-то спокойные дни, отчего тревога Джинни только усилилась.

Она умудрилась порвать цепочку на ладанке, которую все это время носила на теле под одеждой. Теперь ладанку пришлось снять. Джинни аккуратно завернула ее в платок и засунула сверток в дальний угол комода. Она уже решила, что попросит разрешения съездить в город в ближайшие дни, тогда можно будет починить цепочку. Джинни надеялась, что до той поры ладанка спокойно полежит в ящике, если только... В любом случае, ей не оставалось ничего другого, разве что выбросить вещицу в море. Но она имела для Джинни огромную ценность, как воспоминание, поэтому она оставила ладанку в ящике и на время забыла о ней.

Прошло три дня, прежде чем Джинни обнаружила, что ладанка исчезла. Она вытащила все вещи из комода, опустошила все ящики, надеясь, что что-нибудь перепутала. Но ладанка действительно исчезла.

«Что же теперь делать?» — спрашивала себя Джинни. Она не могла спросить о ладанке у Лэнгдонов без риска привлечь к ней внимание, если ее найдут.

Если же кто-то взял ладанку по незнанию, нужно вернуть ее как можно скорее, прежде чем кто-нибудь заметит разницу в инициалах.

Джинни обдумывала все возможные варианты. Ладанку могла найти Варда. Или Мария, убирая, увидела поломанную вещь и просто-напросто решила отдать ее в починку.

«Но в любом случае, — думала Джинни, — они должны были сказать мне о ладанке».

Ей было очень не по себе в тот вечер. За обедом ее несколько раз тянуло заговорить о вещице, но она вовремя замолкала.

— Как вы себя чувствуете? — спросила ее позже Беатрис Лэнгдон. — Вы словно не в своей тарелке.

— О, ничего особенного, — заверила ее Джинни. — Я очень долго читала днем, и, мне кажется, поэтому у меня слегка разболелась голова.

Сразу после обеда Джинни извинилась и ушла в свою комнату. Будто в ожидании, что свершится чудо; она подошла прямо к комоду и вытащили ящик, в котором раньше лежала ладанка.

И чудо свершилось. Ладанка действительно лежала на прежнем месте, завернутая в тот же носовой платок, в самом дальнем углу. Посмотрев на нее, Джинни подошла к окну, выходившему на океан, открыла створки и забросила ладанку как можно дальше, чтобы она упала не на камни внизу, а прямо в воду.

«Что толку запирать стойло, если лошадь увели», — подумала Джинни, закрывая окно.

Глава восьмая

Джинни совсем забыла о предложении Рэя поохотиться. Эту тему снова поднял Пол.

— Мой брат говорит, — начал он как-то вечером, обращаясь к Джинни, — что вам будет интересно поохотиться с нами на дикого кабана.

Джинни кивнула.

— Да, — согласилась она, — мне кажется, это будет захватывающее зрелище.

— Вы уже охотились раньше?

— Нет, но я хорошо чувствую себя в седле, — не без гордости призналась Джинни. — И потом, я все равно буду просто наблюдать со стороны.

— Наблюдать со стороны во время охоты на вепря не всегда удается, — проговорил Пол с улыбкой. — Впрочем, если наша матушка согласится поехать с нами, чтобы за вами присматривать, охота будет для вас действительно восхитительным приключением. Так как, мама?

Беатрис Лэнгдон выказала такой горячий интерес, будто она была лет на двадцать моложе.

— О, с огромным удовольствием, — ответила она и повернулась к Джинни с горящими глазами. — Раньше мы часто охотились, — заговорила она со страстью истинного охотника. — Охота в этих местах самая лучшая после Балкан.

Джинни были удивлена. Ей и в голову не приходило, что эта холодная и по-королевски сдержанная женщина, коротавшая тихие вечера за вышиванием, может интересоваться столь рискованными забавами.

— А вы, — заговорила Джинни, снова обращаясь к Полу. — Разве вы не едете с нами?

Короткое «нет» было готово сорваться с его губ, но он почему-то задумался. Снова на его губах обозначилась тонкая улыбка, серебристый отблеск глаз наполнился огнем.

— Вы хотели бы, чтобы я сопровождал вас, мисс Бэрк?

У Джинни было такое чувство, будто Пол дразнит ее. Она подумала вдруг, что ему должны быть давно понятны те чувства, которые Джинни держала глубоко в душе. Ее щеки вспыхнули, но она не отвела глаз от взгляда Пола Лэнгдона.

— Да, — сказала она, глядя на него, — я бы очень этого хотела. И в этот момент Джинни впервые услышала его смех. Это был звонкий, заразительный смех, от которого сердце сильнее забилось у нее в груди. Картинным жестом Пол поднял бокал и выпил до дна.

— Тогда я еду. Отправимся завтра утром. Рэй, проследи, чтобы Франц приготовил лошадей к рассвету.

— Твоя дочь тоже хотела поехать, — сказал Рэй. Пол снова посуровел.

— Об этом не может быть и речи, — сказал он, вновь наполняя бокалы.

Всеобщее возбуждение сразу погасло, комната погрузилась в тишину.

Но Джинни все же продолжила разговор. Ее сердце бешено колотилось от мысли, что может снова вызвать гаев Пола, но она сказала:

— Мне бы хотелось, чтобы вы изменили свое решение. Я имею в виду Варду. Она может ехать со мной, и я жизнь свою положу, чтобы ее защитить, случись что-нибудь непредвиденное. У бедняжки так мало развлечений.

— Она права, — поддержала миссис Лэнгдон. Тут в разговор вступил и Рэй.

— И вообще! Я считаю преступлением допускать, чтобы кто-нибудь из семейства Лэнгдонов воспитывался без участия в охоте.

Пол, казалось, не замечал этих реплик. Все это время он продолжал пристально изучать Джинни. Наконец он сказал ей:

— Ну что ж, возможно, вы правы. Но вам вовсе не нужно брать ее с собой на лошадь. Не так уж плохо я воспитывал свою дочь, мисс Бэрк. Она прекрасно держится в седле сама.

Перед самым рассветом Джинни разбудила Мария. Прежде, чем она успела допить свой кофе, к ней в комнату пришла Беатрис Лэнгдон. Джинни стало неловко от того, что она была еще в постели, тогда как пожилая женщина уже переоделась и явно ждала ее.

В то утро возбуждение в предвкушении охоты несколько нарушило обычную сдержанность Беатрис Лэнгдон, и она заговорила с Джинни не как с работницей, а как с напарницей, равной себе.

— Я принесла вам накидку, — сказала она, протягивая ей свой подарок. — Вы найдете ее несравненно более удобной, чем ваш обычный плащ.

Накидка была, к тому же, несравненно более элегантной, — подумала про себя Джинни. Длинное, до самых пят, кожаное капэ, подбитое мехом, с высоким воротником и золотой цепочкой, соединявшейся на шее, чтобы одежда легко откидывалась назад и не мешала охотнику.

Да, это была настоящая охотничья накидка, и, надев ее, Джинни ощутила, как в ней просыпается дух приключений. Она хотела было одеть брюки, но накидка не позволяла сделать это. Джинни вдруг поняла — и, слава богу, вовремя, — что женщины в доме Лэнгдонов брюк не носили.

Когда Джинни спустилась к остальным, на ней была простая белая блузка и широкая плотная трикотажная юбка. Изящная и теплая, она не стесняла движений и хорошо защищала от утренней сырости. Рэй Лэнгдон даже присвистнул, когда увидел Джинни. Пол ничего не сказал, но Джинни показалось, что в глазах его мелькнуло одобрение.

Небольшая задержка все же произошла из-за обуви. Хотя Джинни постаралась надеть самые подходящие туфли, какие позволял ее ограниченный гардероб, пришлось послать Марию, чтобы она подыскала что-нибудь более подходящее.

Когда же они наконец вышли на холодный утренний воздух, у Джинни на ногах были элегантные, хотя и жестковатые шнурованные ботинки, доходившие ей почти до колен.

— Почва здесь болотистая, — объяснила Беатрис Лэнгдон. — Если вы поедете в таких туфельках, к концу охоты ваши ноги превратятся в кровавое месиво.

Только теперь Джинни увидела лошадей, хотя знала, что семья имеет конюшню недалеко от дома, и за ней следил Франц. Это были великолепные животные. Рэй сел на норовистого вороного коня, для Беатрис подвели каурую, а для Джинни — пегую лошадку, выбранную, как подозревала Джинни, за свой мирный нрав. Варду посадили на шотландского пони.

Самым красивым был конь, на которого вскочил Пол. Животное было серебристой масти. Не белой, не серой, а именно серебристой, будто его специально подбирали под цвет светящихся глаз хозяина.

Джинни чувствовала на себе осторожные взгляды всего семейства, но была уверена, что не потеряла навык, и, взобравшись на лошадь, привычно опустилась в седло.

Когда они выехали из внутреннего дворика, к ним присоединился Франц. Пол поскакал вперед, и все двинулись за ним.

Поначалу Джинни держалась поближе к Варде и не спускала с нее глаз, но озабоченность скоро прошла. Пол был прав: его дочь прекрасно держалась в седле. Каждый сантиметр ее тела, каждая складочка одежды выдавали в ней прирожденную наездницу.

Варда скакала на пони, как бы слившись с ним воедино. Джинни почувствовала за девочку такую гордость, будто это была ее собственная дочь, а не племянница.

Пол уверенно скакал по следу, который Джинни не могла даже разглядеть. Земля полого уходила вниз. Утреннее солнце играло в капельках ночного тумана. Щеки Джинни заиндевели от холода, от дыхания шел пар. Она была благодарна судьбе за теплую тяжелую накидку, укрывавшую ее.

Вскоре они въехали в низину. «Летом здесь будет почти болото», — думала Джинни. Даже сейчас весенняя трава была очень высокой и густой, от чего кони двигались медленно. «Хоть этот остров и мал, — подумала Джинни, — а все равно потребуется целый день, чтобы объехать его целиком».

Беатрис Лэнгдон все время скакала впереди, рядом с сыновьями, но вдруг натянула поводья и, поравнявшись с Джинни, сказала:

— Охота на вепря имеет очень жесткие правила. Благодаря им это самый волнующий и самый опасный вид охоты.

— Никогда не думала, что охота на кабана может быть опасной, — отвечала Джинни. — На картинках она выглядит вполне безобидно.

Беатрис Лэнгдон засмеялась.

— Забудьте об этом и думать, моя дорогая, а то не досчитаетесь пары ребер. Они ужасно быстры. И, в отличие от других быстроногих животных — агрессивны. Их клыки остры, как бритва. Однажды я видела, как вепрь отрезал человеку ногу одним движением, а издалека казалось, будто он просто мотнул мордой. Такие клыки прорвут ваши башмачки, как бумагу.

Джинни внимательно оглядела всадников.

— Но ни у кого нет ружья, — сказала она, впервые обратив на это внимание. Все трое мужчин имели длинные пики, а у Пола на поясе висел охотничий нож.

Беатрис снова засмеялась.

— Так и охотятся. Точно как в средние века. Когда охотник выходит на кабана (а на одного зверя идет только один человек), он может лишь раз ударить пикой. Убить вепря таким способом практически невозможно. Очень трудно хотя бы просто тяжело ранить его. Разве что охотник владеет пикой, как бог. Всего один удар, и после этого охотник должен спешиться и идти на зверя с ножом. Рана может только разъярить вепря, и нужно быть очень мужественным человеком, чтобы выйти на такое чудовище в одиночку.

Она поглядела в испуганное лицо Джинни и, дав волю своим чувствам, громко расхохоталась, потом вдруг пришпорила лошадь и быстро ускакала вперед.

Подгоняя своего коня, Рэй помчался вдогонку за матерью.