Глава 8

Три дня спустя мы с Фларри забирали Гарриет из больницы. Она, казалось, снова была здорова. Никаких санкций из-за жестокого избиения краснорожего типа, лишившего Гарри победы в скачках, для Фларри не последовало. В Ирландии, похоже, драки – дело личное. Обратиться в полицию с жалобой значило бы заработать клеймо информатора.

В день своего выздоровления Гарриет пришла ко мне в коттедж. Она хотела услышать о схватке и, когда я в красках описывал побоище, слушала со сверкающими глазами. Полагаю, нет такой женщины, которая не восхищалась бы мужчинами, ломающими из-за нее копья, но реакция Гарри показалась мне вульгарной.

– Никогда бы не подумала, что Фларри способен на такое! – завороженно произнесла она. – Никогда!

– Но ведь он же колотил тебя! – не выдержал я. – Во всяком случае, так ты сама говорила.

Моя подруга опустила глаза. После минутного молчания она спросила:

– Ты боишься? Испугался, что он и тебя может так отделать?

– У него есть на это полное право, – мрачно ответил я.

– Но ты ему нравишься, – возразила Гарриет. – Он не ревнив, надо отдать ему должное.

– Откуда ты знаешь? Неужели ты разговаривала с ним обо мне? – насторожился я.

– Муж нечасто со мной разговаривает, – пожала плечами моя любовница.

– Так я тебе и поверил! Не выкручивайся!

– Мы давно не ведем задушевных бесед, – упрямо стояла на своем Гарри.

Я понял, что мы на краю ссоры. Смешно, но мне было обидно за Фларри, и я горел желанием разнести в клочья равнодушие Гарри.

– Бога ради, неужели у тебя к нему не осталось никаких чувств? – воскликнул я раздраженно.

– Как мило! – усмехнулась женщина. – И кто бы это говорил!

– Я спрашиваю тебя, Гарриет! – вскипел я. – Можешь не вдаваться в подробности, но ведь он – твой муж!

– Не будь таким нахалом, черт тебя подери!

Она встала, чтобы уйти, но я снова толкнул ее в кресло.

– Он знает, что мы с тобой любовники, или нет? – допытывался я настойчиво. – Разве это тебя не волнует?

– Я не знаю. – Гарри раздраженно тряхнула головой. – И это меня нисколько не интересует.

Внезапно мне пришла в голову безумная догадка.

– Как ты думаешь, почему Фларри так жестоко избил того парня в пивной?

– Полагаю, он потерял кучу денег из-за этого типа, – фыркнула жена Лисона.

– И я так думал. А теперь сомневаюсь, – признался я. – Полагаю, он взбесился, узнав о наших с тобой отношениях, и отыгрался на этом бедняге.

– Что за бредовая идея! Только ты можешь измыслить подобную заумную чушь! – язвительно заявила Гарриет.

– Никакую не заумную! Дурья твоя башка! Ты говоришь, я ему симпатичен, – попытался я высказать свои соображения. – Ты для него тоже не безразлична. Поэтому Фларри сдерживается, чтобы не поколотить твоего хорошенького мальчика. И разряжается на ком-нибудь другом.

– Чепуха!

– Как по-твоему, насколько снисходителен может быть муж? – втолковывал я ей, словно ребенку. – Ты воображаешь, он покорно будет сидеть в сторонке и на все соглашаться, даже если мы с тобой сбежим вместе?

Последняя фраза была ошибкой. Выражение лица Гарри переменилось.

– А что, ты сбежал бы со мной? – спросила она серьезно. – Это было бы романтично. Мы могли бы…

– О, Гарриет! Очнись от своих фантазий, они годятся только для дешевых женских журналов! Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться на тебе!

И, произнося вслух эти слова, я понял, что говорю правду.

– А почему? – обиженно надула губы моя девушка. – Ты больше меня не любишь?

– Дело не в моей любви, – неловко отвечал я. – Я тебе наскучу даже скорее, чем наскучил Фларри. Мы… мы не подходим друг другу.

– Ты уже устал от меня? – грустно спросила моя подруга.

– Брак – это не одна постель! – Моя фраза прозвучала чересчур напыщенно.

– Хочешь сказать, твои интеллектуальные друзья станут меня презирать?

– Да черт с ними, с моим интеллектуальными друзьями! – взорвался я. – Через год нам не о чем будет говорить. Какие у нас с тобой общие интересы? Ты не способна рассказать даже о Фларри!

Последовало продолжительное молчание. Наконец Гарриет сказала:

– Значит, ты меня больше не хочешь.

– Неправда, любовь моя. Как я могу не желать тебя!

– Тогда иди ко мне…

Итак, она снова торжествовала победу. Мое тело все еще было ей покорно. «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать». Впоследствии я бунтовал, пытаясь покончить со своим рабством и с ощущением, что я опускаюсь до уровня Гарриет (в это время мы барахтались на полу коттеджа, совокупляясь, словно дикие звери). Но мой бунт усмирялся нежностью, все еще захлестывающей меня в моменты нашей близости. Каждый раз, когда мы, обессиленные, лежали рядом, Гарри из объекта моей плотской чувственности превращалась в единственную на свете женщину, уязвимую, непостижимую, ставшую моей дорогой сообщницей. Сообщницей тем более притягательной, что я никогда не доверял ей полностью.

Несколько дней спустя мы с четой Лисонов повстречались в баре «Колони». Я случайно упомянул, что на следующий день еду в Эннис. Гарриет, казавшаяся озабоченной, вскоре попросила меня отвезти ее домой, заявив Фларри, что у нее разболелась голова. Мы оставили его напиваться в одиночестве.

На полпути к усадьбе Лисонов Гарриет потребовала остановить машину. Я решил, что мы займемся любовью на заднем сиденье, – прежде мы часто так развлекались. Но она спросила:

– Ты купишь мне кое-что в Эннисе, дорогой?

– Обязательно. А что ты хочешь? Золотое ожерелье? – улыбнулся я.

– Мне нужен хинин, – серьезно произнесла женщина.

– Хинин? – переспросил я ошеломленно.

– Да. Порошок хинина.

– Но зачем? – допытывался я.

– Я не хочу покупать его тут, – пожала плечами моя подруга.

– А зачем тебе понадобился порошок хинина, любовь моя? – не унимался я.

– Если тебе любопытно, у меня будет ребенок, – бесстрастно объяснила она.

Моей первой недостойной реакцией была мысль: «пошлый трюк». Потом мне стало стыдно. Меня переполняли раскаяние и тревога.

– Ты уверена? – глупо спросил я. – И как долго у тебя не было…

– Два месяца.

– Ты должна была мне раньше сказать, дорогая. Мы с ума сошли, что не предохранялись, – говорил я взволнованно.

– Незачем переживать, когда все уже случилось, – возразила она добродушно. – Но с меня достаточно и одного Доминика.

Неужели моя возлюбленная лгала? Неожиданно мне стало это безразлично. На меня нахлынул поток нежности, я почувствовал иррациональную потребность опекать ее.

– А это не опасно? – забеспокоился я.

– Раньше у меня получалось, – равнодушно ответила Гарри.

– Порошок хинина?

– Да.

– И с чьим же ребенком? – недоверчиво выяснял я. – Ты говорила, что Фларри…

– Не твое дело! – фыркнула женщина раздраженно. – Просто достань мне его. Я думала, что, свалившись с лошади, я избавилась от ребенка.

– А если на этот раз средство не поможет? – настаивал я.

– Придется соврать, что ребенок от Фларри. Чудо. Как у той девицы, как бишь ее, из Библии.

От мысли о подобной подлости у меня перехватило дыхание. Сделать Фларри отцом моего предполагаемого ребенка! И одновременно я почувствовал постыдное облегчение.

– Ты не можешь этого сделать! – воскликнул я в растерянных чувствах.

– Уже сделала, – отстраненно произнесла она.

– Что ты «уже сделала»?

– Тебе что, повторить по буквам? Я заставила Фларри поверить, что он мог зачать ребенка. Месяц тому назад, – скучным голосом объяснила моя подруга.

– Но я думал…

– Он пока еще способен. Пока.

Все эти откровения привели меня в смятение. Мое представление о Гарриет снова изменилось. Если она всерьез настроилась сбежать со мной, она должна была бы воспользоваться своей беременностью, как рычагом, а не пудрить мозги Фларри.

– Ну, молодец, ты уже обо всем позаботилась, – грубо заметил я. – Могла бы признаться мне раньше.

– И ты бы наверняка сбежал. Без меня, – ехидно заявила моя любовница. – Разве нет? Я дала бы тебе прекрасный повод для отступления.

– Я все равно скоро возвращаюсь домой, – возразил я, уязвленный обвинительными нотками в ее голосе.

– Ладно, хватит. В любом случае нам с тобой осталась всего пара месяцев.

Гарриет произнесла эти слова так грустно, так искренне, что я едва не расплакался. Потом ее настроение снова переменилось.

– Интересно, сможешь ли ты это сказать, даже если так не думаешь?

– Сказать что, дорогая?

– Разве тебе не хочется иметь от меня ребенка? – невинно улыбнулась моя возлюбленная.

«Опять она за старое, – подумал я, – однажды получив отказ, эта женщина любыми путями старается добиться своего».

– Я… Я никогда не думал об этом, – пробормотал я вслух.

Ее лицо, такое загадочное в темноте, обернулось ко мне.

– Ложись в кровать и подумай об этом. Давай! Поехали! Или Фларри скоро заявится на своем мотоцикле. – Ее голос сорвался в рыдания. – Боже мой, и зачем только я в тебя влюбилась…

Я купил Гарриет необходимое снадобье. Два дня спустя Фларри прислал с Шеймусом записку: Гарри плохо, и она просит меня прийти подбодрить ее. Я отложил свою книгу, сюжет которой в последние недели развивался все медленнее, а теперь совсем застопорился: герои казались мне тусклыми и нереальными, как языки пламени в камине при ярком солнечном свете.

Муж провел меня наверх в ее спальню. Гарри лежала на большой кровати, бледная без обычного макияжа, похожая на больного ребенка.

– Что случилось? – спросил я.

– Просто расстройство желудка, – ответила она, широко улыбнувшись мне.

– Глупышка не хочет обращаться к врачу, – объяснил Фларри. – Потрогай ее кожу, какая она горячая!

Я приложил тыльную сторону ладони к ее щеке. Она горела.

– У меня голова гудит, – пожаловалась Гарриет.

– Ладно, Доминик, оставайся и убеди ее позвать доктора, – похлопал меня по плечу хозяин дома. – Она так чертовски упряма, что даже не сказала мне о своем недомогании.

Когда он оставил нас одних, я прошептал:

– Сработало?

– Еще нет. Я трижды принимала допустимую дозу, – заявила женщина, беспечно улыбаясь. – Фларри здорово перепугался. Думает, я умираю.

– Он знает?

– Не будь таким придурком! – фыркнула она в ответ. – Он бы убил меня при мысли, что я избавляюсь от ребенка, которого муж считает своим. Не стоит мрачнеть, милый, меня надо развлекать.

Я описал Гарриет сон, приснившийся вчера. Я был мухой, попавшей в паутину. Меня окружал безжалостный кордон пауков с лицами моих знакомых – Фларри, Шеймуса, Бреснихана, Кевина, Майры. Насекомые стали приближаться ко мне. Я силился высвободиться, но мои попытки напоминали бег по зыбучим пескам. Внезапно я стал самим собой и оказался на памятном песчаном берегу, а ко мне подбирались морские волны.

– И тут появилась я и спасла тебя? – засмеялась моя любовница.

– Тут я проснулся.

– А меня разве не было в твоем сне? – спросила Гарри обиженным голосом.

– Ты не можешь быть везде, любимая, – улыбнулся я.

Гарриет погладила меня по руке.

– Можешь меня поцеловать. Я не заразная.

Это был невинный поцелуй, словно целуешь ребенка на ночь.

– Я волнуюсь за тебя, – заботливо проговорил я. – Ты уверена, что такая большая доза не опасна?

– В прошлый раз я выжила, – «успокоила» она меня. – Разве тебе неинтересно, из-за кого я страдала тогда?

– Можешь поделиться со мной, если хочешь. Это был не Фларри? – заинтересовался я.

– Кевин, – просто ответила моя подруга.

– Боже правый!

Я подумал, что Гарриет чересчур легкомысленна. Или она хочет заставить меня ревновать?

– Да, я его соблазнила. Как соблазнила тебя, – радостно сообщила она. – Только за братцем Фларри мне не пришлось бегать столько времени. Не хмурься, дорогой, с твоим появлением я дала ему отставку.

– А после? – Черт меня дернул спросить об этом.

– Я сумею его вернуть, когда ты уедешь домой, – заявила Гарриет со своей надменной чувственностью.

– Я тоже так думаю, – уныло согласился я.

– Ты не ревнуешь? – чуть-чуть насмешливо проговорила моя девушка.

– Ревную? Ревнует наверняка он, – буркнул я в ответ.

– Да, он же ничего о нас не знает!

– А мне кажется, что в Шарлоттестауне о нашей связи знает каждая собака. Или в лучшем случае подозревает. А ревность взрастает не только на фактах, но и на подозрениях, – заключил я.

– Ну разве ты не великолепен!..

Но порошок хинина не сработал. Гарриет, похоже, не слишком расстроилась: ее страсть не ослабела. Стоял август, и затяжные дожди вынудили нас прекратить любовные свидания на природе. Гарри незаметно проникала ко мне в коттедж, лисицей прокрадываясь по лугу. Каждый раз я давал себе зарок: «Это будет ее последний визит». Однако я кривил душой. Я знал, что уеду в конце месяца, и не стремился разрывать нашу связь до того времени.

Горы продолжали скрывать свои вершины под шалью тумана. Я чувствовал приступы клаустрофобии в своем маленьком домике, окруженном пустынными землями.

Сюжет моей книги не продвигался, и я даже однажды поехал в Голуэй за каким-нибудь чтивом, истощив скудные запасы местных книжных магазинов. Я также однажды взял книги у Майры Лисон, которая радушно встретила меня, но казалась озабоченной.

– Старший полицейский офицер Конканнон был у нас, – бросила она, – и задавал иезуитские вопросы.

Я неосознанно искал предлог для поездки в Шарлоттестаун (например, что-нибудь купить или поболтать с Шейном в гараже), просто чтобы встретиться с другими людьми. Возможно, я не создан для уединенной жизни. К тому же я стал заглядывать в бар «Колони» в такое время, когда Фларри и Гарри там не бывали. Хаггерти стал держаться со мной то ли отстраненнее, то ли почтительнее. Похоже, я стал объектом его пристального внимания.

Визиты Гарриет в мое жилище лишь ненадолго разгоняли тоску, потому что после занятий любовью говорить нам было не о чем. Меня утомляла ее болтовня о пустяках, грубость ее чувств, и оттого я все сильнее ощущал себя предателем. Я пытался скрывать свои эмоции, но все реже и реже стремился к Гарриет всей душой, а не только телом. Прежнее очарование ушло, и я остался, духовно опустошенный, во власти стыда. Но я сознавал свою ответственность за Гарри и не мог закалить свое сердце против ее бурной страстности.

Я пребывал в дурном расположении духа, считая, как школьник, дни до отъезда домой и почти желая, чтобы хоть что-нибудь случилось. Пусть даже это будет новое мелодраматическое нападение на меня, способное разорвать монотонность существования и снова вдохнуть в меня жизнь. Однажды вечером я услышал стук в дверь. Сердце у меня упало, но я заставил себя подойти к окну. Моя масляная лампа давала достаточно света, чтобы разглядеть фигуру отца Бреснихана. Я отпер дверь и впустил его в дом.

– Погода проясняется, – вежливо заметил он. – Завтра будет хороший денек.

Я усадил святого отца со стаканом виски в кресло, предчувствуя, что мне предстоит суровое испытание.

– Вы скоро уезжаете домой, Доминик? – поинтересовался священник.

– Полагаю, в конце месяца.

Отец Бреснихан расспросил меня о моей матери, о жизни в Лондоне, о моем новом романе.

– Роман беспомощно застрял на месте, – честно ответил я. – Сомневаюсь, смогу ли я что-нибудь написать здесь… Я хочу сказать, в Ирландии.

Мой собеседник смотрел мне в глаза умным, всепонимающим взглядом.

– Драма ваших героев бледнеет перед драматическими событиями вашей жизни?

– Я бы сказал, что вы правы, – подтвердил я.

Святой отец о чем-то размышлял несколько минут.

– Простите меня за несдержанность в тот день в Шарлоттестауне, – вежливо извинился он. – В конце концов, вы ведь не нашего вероисповедания.

– Думаю, вы имели полное право меня отчитывать, – признался я.

– Очень мило с вашей стороны так думать. Я надеюсь, вы не обидетесь на пару вопросов, которые могут показаться неуместными, – осторожно произнес священник.

– Спрашивайте! – согласился я.

– Вы не планируете… Люди, с которыми вы общаетесь, дружеские отношения, возникшие у вас здесь… не послужит ли все это материалом для вашего романа?

– Определенно нет, святой отец! – облегченно пообещал я. – Конечно, пережитый опыт отразится на моем творчестве. Но факты непременно будут подвергаться значительным изменениям. Я могу поклясться, что никогда не желал оклеветать вас или обмануть ваше доверие…

– Вы меня неправильно поняли, – прервал меня отец Бреснихан. Легкая морщинка пересекла его чело. – Скажу прямо. Я не могу представить ничего столь… столь пугающего, как мысль воспользоваться молодой женщиной ради материала для…

– И я тоже, – возмущенно ответил я. – Я не принадлежу к подобным экспериментаторам!

Когда отец Бреснихан закурил новую сигарету, его руки дрожали.

– Слава богу, я тоже не хотел бы о вас так думать!

– А второй вопрос, который вы уже задавали мне раньше, не живу ли я в грехе с Гарриет Лисон? – догадался я.

Священник взглянул на меня в упор.

– Так это правда?

Почему я решил больше не лгать ему, не знаю. Я устал от тайн. К тому же церковник был неплохим человеком.

– Да, святой отец, – коротко ответил я.

Он глубоко вздохнул. Красивый голос священника звучал почти просительно, когда он заговорил:

– О, Доминик! Вы ведаете, что творите? Неужели вы не понимаете, какой смертельной опасности подвергается ее душа?

– Святой отец, а вы не задумывались, что любовь между мужчиной и женщиной прекрасна? – возразил я скорее по привычке.

– Любовь? И вы называете животную похоть любовью? – Мой собеседник с трудом держал себя в руках. – Вы возьмете ее с собой в Англию и разрушите жизнь ее мужа? У него больше ничего не осталось, вы же знаете!

– Не возьму. Мы распрощаемся в конце месяца, – искренне произнес я.

– Понятно. – Отец Бреснихан еще раз пристально посмотрел на меня. – Тогда почему вы откладываете расставание? Потому что вам так удобнее?

– Не грубите мне! – воскликнул я раздраженно.

– А разве вы этого не заслужили? Послушайте меня, Доминик. С каждой встречей, когда вы с миссис Лисон… – рот церковника скривился от отвращения, – вы лишний раз терзаете себя, а ваша постыдная привязанность становится сильнее. Вы можете не верить в существование смертного греха. Но вы наносите себе непоправимый вред. Вы, как и я, прекрасно отдаете себе отчет, что у вас с миссис Лисон не может быть ничего общего. Использовать ее лишь для плотского удовольствия цинично, а цинизм приводит к разочарованию и неосознанному презрению ко всему женскому роду. Сблизившись с женщиной из одного лишь плотского желания, вы помимо воли губите свой будущий брак: от всего сердца вы пожелаете жениться на своей избраннице, но ваше сердце будет осквернено. – Священник вздохнул. – Я знаю, вы прискорбно поддались искушению. Если бы ваш отец был жив, я уверен, он посоветовал бы держаться подальше от соблазна и больше не поддаваться ему в оставшиеся дни.

Я был зачарован силой слов святого отца, показавшихся мне, однако, неточными и чересчур упрощающими ситуацию. Я едва не проговорился ему о ребенке (но действительно ли родится ребенок? И от меня ли он?). Сейчас я преклонялся перед отцом Бресниханом.

Тот ласково улыбнулся:

– Вы немного трусите перед серьезным решением, Доминик, как и все мы. Вы обязаны объяснить миссис Лисон при следующей встрече, что вы должны немедленно расстаться. Будьте безжалостны, и не только к ее мольбам, но и к своей гордости самца.

Я хотел было возразить ему, но святой отец быстро продолжил:

– И я тоже вынужден бороться с собственной трусостью. Я непростительно долго откладывал разговор с Фларри Лисоном. Завтра же вечером пойду к нему и предупрежу, чтобы он был с женой построже.

– Но… – беспомощно пробормотал я.

– Он знает о ее отношениях с вами?

– Святой отец, я в этом не уверен. Конечно, мы с Гарри не скрываем нашей дружбы. Фларри никогда не намекал мне, что подозревает нас в чем-то большем, – поразмыслив, сообщил я.

– Понятно.

Аскетичное лицо святого отца выглядело бесстрастным в свете лампы.

– Либо муж покрывает ее грехи, либо он гораздо глупее, чем я думал, – заключил священник. – Все будет в порядке, Доминик. Я не раскрою вашей тайны. Я просто заявлю мистеру Лисону, что его жена позорит мой приход и я не могу мириться с этим больше.

Прежние нотки самоуверенности вернулись в его голос.

– Вы здорово рискуете, святой отец! – улыбнулся я.

– Фларри – жестокий человек, вернее, когда-то был таким. Но я надеюсь, у него не поднимется рука на священника. А вы какого о нем мнения? – заинтересовался отец Бреснихан.

– Он мне симпатичен, хотя ведет совершенно бесцельное существование. Наверное, я смотрю на него немного снисходительно. Флоренс дружелюбен и гостеприимен, но он – человек не моего круга, – косноязычно делился я своими впечатлениями.

– Как и его жена, – подвел итог святой отец. – Считать его пустым человеком, не заслуживающим такой очаровательной жены, не уважающим ее, не уделяющим ей достаточного внимания, – разве это не успокоительно для вашей совести?

– Боюсь, что это правда, – согласился я подавленно.

– Доминик, вы никогда не пытались представить себя на его месте? – Взволнованный голос церковника зазвучал приглушенно и искренне. – Солдат, не понимающий, что его война закончилась. Человек, пьющий, чтобы забыть о ней. Мужчина, у которого ничего не осталось, кроме заложенного поместья и гулящей жены? Разве у вас нет жалости к нему?

Я был невыразимо тронут речью отца Бреснихана. И еще долго после его ухода эти слова звучали у меня в ушах.

На следующее утро лето вернулось во всей красе. Я встретил Гарриет в полдень, упражняющейся в верховой езде, и сказал, что хочу побеседовать с ней.