Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Всадники Перна: прочее - Мастер-арфист

ModernLib.Net / Фэнтези / Маккефри Энн / Мастер-арфист - Чтение (стр. 22)
Автор: Маккефри Энн
Жанр: Фэнтези
Серия: Всадники Перна: прочее

 

 


      Робинтон поднял голову, без тени любопытства взглянул на всадника, потом снова уставился в огонь.
      — Я только сейчас узнал, — сказал Ф'лон, вошел в комнату и захлопнул за собою дверь. Он взял со стола початую бутылку вина и налил себе бокал. — Я бы прилетел раньше, если б знал.
      Робинтон кивнул. Ф'лон повнимательнее пригляделся к другу.
      — Слушай, ты все это время в таком ужасном состоянии?
      Робинтон не удосужился ответить. Он лишь махнул рукой, давая понять Ф'лону, чтобы тот ушел куда-нибудь. Он ценил подобный знак внимания со стороны всадника, но Ф'лон сейчас вызывал у него слишком живые воспоминания о том моменте, когда они виделись в последний раз, — о дне его свадьбы…
      — Что, настолько плохо? — Ф'лон огляделся по сторонам, поискал, нет ли еще вина. — Заливаешь горе?
      — Вино не помогает.
      — Да. Не помогает.
      Что-то в тоне всадника привлекло внимание Робинтона.
      — Ты о чем?
      — Тут есть еще вино? Или надо сходить принести?
      Ф'лон был сердит, и это вызвало у Робинтона смутное раздражение. Арфист указал на буфет.
      — Там должно что-то быть, — сказал он.
      — Ты пить будешь?
      Робинтон пожал плечами и вздохнул. Он безразлично следил, как Ф'лон отыскал в буфете бутылку, фыркнул с отвращением, прочитав надпись на этикетке, но все-таки откупорил вино и налил в бокал. Затем он плеснул вина и Робинтону.
      — Ты не единственный, кто сейчас горюет, но ты зато целиком поглощен горем, — сказал всадник, осушив одним глотком полбокала.
      — В смысле?
      — Л'тол — или теперь его надо называть Лайтолом? — потерял Ларт'а. В то самое время, когда Касия…
      Договорить Ф'лон не смог. Он одним махом допил бокал и налил себе еще, до краев.
      — Л'тол? Л'тол потерял Ларт'а?
      Это было настолько невероятно, что просто не укладывалось в голове.
      — Да — и этого не должно было случиться!
      Ф'лон со стуком поставил бокал на стол — с такой силой, что хрустнула стеклянная ножка. Острый обломок впился всаднику между большим и указательным пальцами. Ф'лон выругался и принялся зализывать ранку.
      — Как это вышло? — спросил Робинтон.
      Во время Интервалов драконы гибли очень редко.
      — К'врел решил, что нам пора взяться за ум и начать использовать во время весенних Игр огненный камень, — язвительно заговорил Ф'лон. — Мы поднялись в небо— крыло против крыла. Туэнт' С'лела плюнул огнем, едва выйдя из Промежутка, — и обжег Ларт'у весь бок. Нас было много в воздухе, и нам удалось помочь Ларт'у опуститься на землю — а он кричал так, что сердце останавливалось!
      Ф'лона передернуло. Видимо, пережитые мучения слишком сильно врезались ему в память.
      — Л'тол скатился со спины дракона, и его подобрали. Но Ларт' был слишком сильно обожжен. Он ушел в Промежуток прямо с земли.
      По щекам всадника потекли слезы. Робинтон взял Ф'лона за руку — боль друга ранила и его. Ф'лон смахнул слезы.
      — Так что ты не единственный, кто понес ужасную потерю.
      — Нет, не единственный. Но я, похоже, не в силах ее вынести.
      — Не в силах вынести? Ну, так ты, если хочешь, тоже можешь уйти.
      — Уйти? — Робинтон непонимающе смотрел на Ф'лона. — Что ты имеешь в виду?
      — Чего ж тут непонятного? — странным тоном спросил всадник. — Мы прямо сейчас пойдем к Сайманит'у, он возьмет тебя в лапы, мы уйдем в Промежуток, и Сайманит' лапы разожмет… — Ф'лон взмахнул рукой, — и в Бенден мы с ним вернемся уже вдвоем. Проще некуда.
      — Да, проще некуда, — согласился Робинтон, почти с завистью думая о холодной черной пустоте Промежутка, где гаснут все звуки и все чувства.
      Из глаз Робинтона хлынули слезы, и арфисту показалось, что сердце его сейчас разорвется. Он так устал от холода… Да, это было бы просто… но… это совсем не просто.
      — Да, это не просто, — мягко сказал Ф'лон, и Робинтон понял, что произнес последние слова вслух. — Есть в нас, людях, что-то такое, что заставляет нас цепляться за жизнь даже тогда, когда мы теряем тех, кто был нам всего дороже. Мы спросили Лайтола — и он тоже не смог уйти так. Его тоже страшно обожгло — да и лекарствами его накачали от души. Так что сперва он просто не в состоянии был решать. А когда пришел в себя, то решил вернуться к семье, в Плоскогорье.
      Робинтон вздрогнул.
      — Знаешь, я бы никому не посоветовал туда сейчас возвращаться. А уж тем более… тем более — бывшему всаднику.
      Ф'лон пожал плечами.
      — Он так решил. Ему нужна сейчас поддержка родных. Я вижу, твоя мать до сих пор здесь.
      — Да. Она замечательная. И все были так добры ко мне…
      — Ну, так что — будем как-то жить дальше?
      Тепло, прозвучавшее в этом простом вопросе, поглотило и растворило холодное ничто, в котором пребывал Робинтон все последнее время.
      — Спасибо тебе, Ф'лон, — сказал он, вставая. — Пожалуй, я бы чего-нибудь съел. Да и тебе, судя по виду, очень даже не помешает плотно перекусить.
      И действительно, Ф'лон выглядел не только усталым, но и изможденным. Но когда он услышал последние слова Робинтона, на лице его промелькнула улыбка. Взяв арфиста за плечи, он повернул Робинтона лицом к двери, выпихнул из комнаты — и они вместе зашагали на кухню, поискать какой-нибудь еды.

* * *

      По горькой иронии судьбы, вскоре после этого холода отступили, и пришедшая им на смену теплая погода помогла больным поправиться. Да и остальные смогли вернуться к обычным своим занятиям.
      Но теперь само пребывание в Тиллек-холде сделалось для Робинтона мучительным: ведь все здесь дышало воспоминаниями. Он сворачивал за угол — и ему казалось, что сейчас он увидит в этом коридоре Касию. Он входил в комнату — и ему чудился отзвук ее голоса. Горе все еще сковывало Робинтона, и лишь ценой огромных усилий арфисту удавалось загонять его в глубь души настолько, чтобы выполнять свои обязанности — да и просто жить.
      Встряской для него стало появление Миннардена и Мелонгеля, сообщивших, что теперь у них появились доказательства кончины лорда Фарогая.
      — Мы попросили сообщить, хорошо ли Фарогай себя чувствует, — сказал Мелонгель. — И указали на нечеткость последнего послания.
      — Следующее послание барабанщик отстучал почти так же скверно, как и предыдущее. Все окрестные вышки, прежде чем передать его дальше, по нескольку раз просили повторить — чтобы убедиться, что они правильно расслышали, — сказал Миннарден. Затем он покачал головой. — Лобирн никогда бы не отослал столь скверно составленное послание. Да и Маллан всегда был аккуратным барабанщиком.
      — Тогда мы отправили туда… одного друга. — Мелонгель сделал многозначительную паузу. — Скорохода, умеющего по дороге держать глаза и уши открытыми. И когда он вернулся, его рассказ очень нас обеспокоил.
      Насколько мог понять Робинтон, говоря «нас», Мелонгель имел в виду лордов-холдеров.
      — Так, значит, лордом теперь стал Фаревен?
      — Нет, — отрезал Мелонгель. — Фаревен мертв. Убит в поединке.
      — Кем — Фэксом? А что с Баргеном? Мелонгель пожал плечами.
      — О нем наш скороход ничего не слышал. Леди Эвелина, насколько можно понять, горюет и не выходит из своих покоев. Хотелось бы верить, что хоть это — правда.
      — Так, значит, теперь должен собраться Конклав — чтобы утвердить нового лорда-холдера?
      — Конклав собирается по просьбе наследника. А наследника пока что ни слуху, ни духу, — отозвался Мелонгель. На лице его лежала тень гнева — и сомнений.
      — Значит, там все прибрал к рукам Фэкс, — уверенно заявил Робинтон. Гнев и страх заставили его на время позабыть о скорби. Он поднялся и принялся расхаживать по комнате. — Мелонгель, этот человек опасен. И он не удовольствуется одним лишь холдом Плоскогорье.
      — Да будет тебе, Роб, — усомнился Мелонгель. — Ну, да, он заполучил холд, на который зарился. Но этот холд достаточно велик, чтобы удовлетворить любое честолюбие.
      — Только не честолюбие Фэкса. И где сейчас находятся Лобирн и Маллан? И Барген?
      — Да, — обеспокоенно поддержал его Миннарден. — Я волнуюсь о них.
      — И правильно, — сказал Робинтон, продолжая мерить комнату шагами. Он убрал с лица прядь волос. Надо будет постричься — ишь как отросли… В последний раз его стригла Касия…
      Робинтон заставил себя вновь обратиться мыслями к самоуправству Фэкса — лишь бы не думать о Касии.
      — Сперва он получил от своего дяди во владение небольшой холд. Он запретил арфистам появляться там и учить холдеров тому, что каждый человек имеет право знать. Потом он «приобрел» еще несколько холдов, вызывая законных владельцев на смертельный поединок — а семьи погибших он потом просто выгонял из дома. Мелонгель, нельзя допускать, чтобы он и дальше действовал в том же духе.
      — Каждый владетель холда независим — в пределах своих владений, — устало сказал Мелонгель, словно пытался убедить сам себя.
      — Только не тогда, когда он захватил эти владения незаконным путем.
      — Этого в законе не оговорено, — сказал Мелонгель.
      — Но если все промолчат, — осторожно начал Миннарден, — это будет выглядеть так, словно Фэкса признали владетельным лордом Плоскогорья.
      — Знаю. Я все это понимаю. И вы сами отправляли мое послание остальным лордам, — раздраженно произнес Мелонгель. — И знаете, что они ответили.
      — Так что, они позволят Фэксу оставить все захапанное себе? — с негодованием вопросил Робинтон. Они что, не понимают, на какой чудовищный риск идут? — Знаешь, брат, советую тебе позаботиться об охране границ.
      Мелонгель метнул на Робинтона тяжелый взгляд, но потом расслабился и даже слегка улыбнулся.
      — Я и позаботился. И набрал в пограничники тех, кто бежал, спасаясь от Фэкса. А таких немало.
      — А что предпримут лорды-холдеры? — настойчиво поинтересовался Робинтон.
      Мелонгель слегка повел головой, давая понять, что сам ничего толком не знает, и беспомощно развел руками.
      — Я не могу действовать в одиночку.
      Робинтон вздохнул. Он прекрасно понимал, что это действительно было бы глупостью.
      — Лорд Грогеллан поддержит тебя — особенно если Грож подтвердит твои слова.
      — Грогеллан-то поддержит, но я сомневаюсь, что ему удастся заручиться поддержкой старого лорда Ашмичеля из Руат-холда. Хотя его сын, Кейл… — Мелонгель задумчиво потер подбородок. — Телгар — дело другое, но его холд граничит с Плоскогорьем.
      — Лорд Тарафел предусмотрителен, а его воспитанники всегда очень хорошо выучены и натренированы, — подал голос Миннарден.
      — Лорд Райд слишком далеко отсюда, чтобы его это всерьез обеспокоило, — с оттенком раздражения произнес Робинтон.
      — Я совершенно уверен, что мастер Дженелл пожелает узнать о судьбе Лобирна и Маллана, — сказал Миннарден, переглянувшись с Мелонгелем. — И если полученные ответы его не удовлетворят, он отзовет из земель этого холда всех арфистов.
      Робинтон — он так до сих пор и не садился — фыркнул.
      — Фэкс только порадуется! Ведь тогда никто уже не скажет людям в его владениях, что у них имеются какие-то там права!
      Он ненадолго умолк.
      — Я хорошо знаю холд Плоскогорье. Знаю, и как туда пробраться, и как оттуда выбраться.
      — Угу. А Фэкс знает тебя в лицо, — отозвался Миннарден.
      — Не может же он находиться одновременно повсюду, — не унимался Робинтон.
      — Ты слишком ценен, чтобы поручать тебе такое дело, — отрезал Миннарден.
      — Мне все равно нечего терять… — начал было Робинтон.
      — А мне есть… брат, — сказал Мелонгель.
      — Найдется, если ты столкнешься нос к носу с Фэксом, — почти одновременно произнес Миннарден. — У мастера Дженелла есть люди, умеющие потихоньку разузнать все, что нужно. Он все уладит.
      По выражению лица арфиста нетрудно было догадаться, что он имеет в виду.
      После этой беседы Робинтон осознал, до какой же степени он в последнее время был отрезан от всего, что происходило вокруг. И теперь он беспокоился о мастере Лобирне, Лотриции и Маллане. А потом ему вспомнились женщины-беглянки, о которых рассказывал Чочол, и Робинтон забеспокоился и о красотках Ситте, Триане и Марцине. Он улегся в кровать, но беспокойство еще долго терзало его и не давало ему уснуть.

* * *

      Летом Робинтон снова объехал горные холды. Кое-где жители, выражая ему соболезнования, сами того не понимая, причиняли ему сильную боль. В холде Чочола добавилось несколько построек; они служили пристанищем отряду вооруженных дружинников, патрулировавших высокогорье.
      — И постоянно приходят новые беглецы, — мрачно сказал Чочол Робинтону и покачал головой. Ему явно становилось не по себе, когда он задумывался, что же за ужас гонит людей из родных холдов. — С этим человеком нужно что-то делать. Беглецы говорят, что у него не то шесть, не то семь жен и все беременны. — Холдер хмыкнул, и на простоватом лице заиграла лукавая усмешка. — Похоже, никак ему не удается обзавестись сыном.
      Робинтон тоже рассмеялся.
      — Нам и одного такого типа по горло хватает — куда ж еще!
      Он уже собирался покинуть холд Чочола, когда там объявились Лобирн и Лотриция — им наконец-то удалось бежать из Плоскогорья. Их сопровождал невысокий худощавый мужчина. Робинтону показалось, что он видел его в цехе; впрочем, поручиться за это Робинтон не мог. Внешность у этого человека была неброская и незапоминающаяся, и, хотя в поведении чувствовалось спокойное достоинство, он старался держаться в тени.
      — Простите, я вас не мог видеть в цехе? — спросил Робинтон позднее, застав этого человека наедине, когда тот укладывал дорожную сумку. К тому времени Робинтон уже успел выслушать рассказ Лобирна о том, что творилось в Плоскогорье последние полтора Оборота.
      — Может, мог, а может, и нет, Робинтон. Только лучше бы тебе забыть, что ты вообще меня видал. Так будет безопаснее всего. Видишь ли, я возвращаюсь.
      — Но зачем? Вы ведь уже вывели оттуда Лобирна и Лотрицию?
      — Теперь я попробую сходить за Малланом. Кажется, я знаю, где его можно найти.
      — Но почему за ним нужно идти? Что с ним?
      Лобирн и Лотриция оказались достаточно предусмотрительны, и им удалось сбежать из холда Плоскогорье прежде, чем Фэкс их схватил. Маллану же повезло меньше.
      . — Фэкс ничем не разбрасывается попусту. Даже мерзкий арфист может работать, отрабатывая свое прожитье. Если это можно назвать работой. Или жизнью.
      — Что именно? — не унимался Робинтон.
      — Рудники. В рудниках всегда недостает людей.
      От страха Робинтона пробрала дрожь. Ведь Маллан погубит руки, если заставить его рубить камень!
      — Не бойся, Робинтон, я его разыщу, — сказал неизвестный, крепко пожал руку Робинтону — и ушел. Зашагал вниз по склону и растворился в сгущающейся тьме.
      Робинтон и еще два человека проводили исхудавшего, уставшего мастера Лобирна и его супругу до соседнего холда. Там Робинтон остался — его ждали ученики, — а остальные поехали дальше, настолько быстро, насколько им было по силам. Еще долго после этого Робинтон вспоминал Лотрицию, превратившуюся ныне в тень той пухленькой добродушной женщины, которую он знал когда-то. Она так искренне заботилась о них с Малланом и постоянно подкармливала чем-нибудь вкусненьким… Его ненависть к Фэксу разгоралась все сильнее. Если, конечно, это было возможно.

* * *

      Но возвращение в Тиллек-холд оказалось для Робинтона почти непосильным испытанием. Он бы мог и дальше ездить от холда к холду и учить детей, но даже в пути он думал только об одном: о прекрасных зеленых глазах Касии, о ее смехе, ее теле, о душевном покое, что дарила ему возлюбленная. Но когда Робинтон увидел Тиллек, озаренный ярким солнечным светом, ему невольно вспомнилось, как он подъезжал к этому самому холду год назад, преисполненный самых радужных надежд, — и юноша едва не повернул своего скакуна прочь.
      Когда Робинтон явился к Мелонгелю для доклада, лорд-холдер принял из рук арфиста пергамент с записями — и отложил в сторону.
      — Я видел твое лицо, когда ты вернулся… брат, — сказал лорд, — и это помогло мне принять решение. Пребывание в Тиллеке не идет тебе на пользу — отнюдь. А потому я расторгаю наш контракт. Мастер Дженелл согласен со мной. Тебе лучше вернуться в Дом арфистов. Там, по крайней мере, само окружение не станет ежеминутно напоминать тебе о… о Касии.
      Робинтон кивнул. Внезапность этого решения ошеломила его, однако он был признателен лорду за заботу. Мелонгель встал. Робинтон тоже.
      — Если ты вдруг надумаешь завернуть в Тиллек-холд… брат… знай: для тебя здесь всегда будет готова комната, — церемонно произнес лорд и пожал Робинтону руку. — Думаю, мастер Дженелл захочет, чтобы ты привел обратно своего руатанского скакуна. — Мелонгель едва заметно улыбнулся. — Молодому Грожу тоже пора возвращаться домой. Так что вы можете ехать вместе. Из Грожа в свое время получится хороший лорд-холдер.
      — И он тоже будет остерегаться Фэкса.
      Мелонгель приподнял брови и взглянул в глаза Робинтону.
      — Да, будет. И это хорошо.

* * *

      Робинтон подождал два дня, чтобы дать скакуну отдохнуть и отъесться, а на третий они вместе с Грожем рано утром отправились в путь. Они возвращались той же дорогой, по которой когда-то ехали в Тиллек. Они даже завернули к Сачо и Тортоле и погостили там пару дней. Робинтон прихватил чашу Садай с собой, и ему представилась возможность рассказать женщине, как он дорожит ее подарком.
      Стена уже стояла, и на многих участках кладка была правильной, цельной. Значит, хотя бы эти два холдера покончили со своими разногласиями. Робинтону немного полегчало на душе.

Глава 15

      И действительно, Робинтон ощутил огромное облегчение, вновь оказавшись в Доме арфистов, среди преисполненных надежд юных подмастерьев. Робинтон с головой ушел в подготовку к экзамену на звание мастера; Дженелл предложил ему до конца лета сосредоточиться именно на этом.
      Но когда Робинтон услышал доносящиеся из окна репетиционного зала звуки своей «Сонаты для Зеленоглазой», он был потрясен до глубины души.
      Да как они посмели?! Откуда они вообще взяли ноты? Робинтон хранил у себя копию, но он никогда… Тут он вспомнил, что сделал еще одну копию для матери — когда Мерелан приезжала к нему на свадьбу. Но ведь не могла же она…
      Робинтон выскочил из комнаты и сбежал по лестнице, стараясь грохотом сапог заглушить музыку, которую он с такой любовью создавал для Касии. Он распахнул дверь залами гневно оглядел присутствующих — музыкантов, мать, Петирона.
      — Как вы смеете это играть?!
      Он шагнул к матери с таким видом, словно готов был схватить арфу у нее с колен и разбить в щепки.
      — Нет, это как ты смеешь? — возмутился Петирон, и без того уже взбешенный тем, что им помешали репетировать.
      — Это моя музыка! Никто не будет ее играть без моего разрешения!
      — Роби… — начала было Мерелан, поднимаясь на ноги и собираясь шагнуть навстречу сыну. Но Робинтон отпрянул и вскинул руки, словно защищаясь и от прикосновения, и от написанных на лице Мерелан сострадания и жалости. В это мгновение он почти ненавидел мать. Как она могла допустить, чтобы Петирон увидел его музыку, его сонату, которую он написал для одной лишь Касии — и ни для кого больше?
      — Робинтон, я тоже любила Касию. Я играю это для нее. Каждый раз, когда звучит эта соната, люди вспоминают Касию. Она живет в этой прекрасной музыке. Пока будут помнить твою сонату, будут помнить и ее. Ты не можешь отказать ей в этом! Это ведь нужно и тебе самому…
      Робинтон смотрел на мать и чувствовал, как гнев его угасает под ее твердым взглядом. Остальные музыканты сидели так тихо, что Робинтон почти не замечал их присутствия.
      Потом Петирон кашлянул.
      — Эта соната — лучшее из всего, что ты когда-либо писал, — сказал он, и в голосе его не было ни следа покровительственности.
      Робинтон медленно повернулся и взглянул на мастера композиции.
      — Да, — сказал он и, развернувшись, вышел.
      Вернувшись к себе в комнату, Робинтон заткнул уши, чтобы не слышать музыку. Но, хоть и слабые, звуки приникали в уши, и к концу репетиции — точнее, это было уже прослушивание, если судить по уровню исполнения, — Робинтон вынул затычки. Он прослушал рондо, а затем финал, и по лицу его потекли слезы.
      Да, это было лучшее из его произведений. И сейчас, слушая сонату, он обнаружил вдруг, что способен думать о Касии без того ужасающего чувства потери, которое преследовало его с момента смерти супруги. Последние аккорды стихли. Робинтон вздохнул и вернулся к своим занятиям.
      На представление он не пошел. Вместо этого он оседлал своего руатанского скакуна и надолго уехал из холда. Он даже заночевал под открытым небом. Но сны его были полны воспоминаниями о Касии, и Робинтон проснулся в поту и лежал до рассвета, вспоминая, как она смеялась, как щурила глаза, как мелодично напевала, как покачивала бедрами, соблазняя его…
      Настала зима, и земли вокруг Форт-холда покрылись снегом. В один из дней Робинтона вызвал к себе мастер Дженелл.
      — А, Роб! — приветствовал он подмастерья, едва лишь тот шагнул через порог. Он отцовским жестом обнял Робинтона за плечи и провел в свой кабинет. — У нас тут стряслось чрезвычайное происшествие. Помнишь Каренхока? Тощий такой, смуглый подмастерье. Он еще учился в одной группе с Шонегаром.
      — Да, помню.
      — Он сломал себе ногу, и очень неудачно. И теперь не сможет завершить свой маршрут. Ты бы не согласился подменить его в Южном Болле? До тех пор, пока он не сможет снова путешествовать?
      Робинтон охотно согласился и быстро собрал вещи. К вечеру он уже был готов выехать. Задержался он ровно настолько, чтобы сообщить матери, куда он отправляется и почему. Мерелан ободрила сына, провела до дверей и ласково погладила по щеке.
      — Знаешь, Роб, — твоя соната имела просто потрясающий успех… — мягко сказала она.
      Робинтон кивнул, поцеловал матери руку и уехал.

* * *

      Каренхок не успел объехать группу прибрежных холдов на восточном побережье Южного Болла. Когда Робинтон добрался до тех краев, там было жарко и влажно. Владелец морского холда встретил его с радостью.
      — Знаете, подмастерье, мы очень беспокоимся о вашем товарище. Каренхока все очень любят, и за ним хорошо ухаживают.
      — Вы очень добры, холдер Матсен. Мастер Дженелл просил меня передать, что он чрезвычайно вам признателен за заботу о Каренхоке.
      — У нас хорошая целительница — местная уроженка, но училась она в цехе, все честь по чести. Она тоже присматривает за Каренхоком, но у нее много дел.
      Холдер был человеком приземистым и коренастым, но тонконогим, и непонятно было, как его ноги выдерживают вес тела. Однако же, когда Матсен повел Робинтона к хижине, стоящей чуть в стороне от небольшой гавани, выяснилось, что движется он проворно. У входа в хижину стояло длинное кресло, сооруженное из обычного мягкого кресла и прикрепленного к нему табурета. Деревянная решетка, заплетенная виноградом, защищала кресло от утреннего солнца.
      — Эй, Каренхок! Принимай гостя! — крикнул Матсен, когда они подошли.
      На порог ступила какая-то женщина, поддергивая широкую длинную юбку. Бесхитростно улыбаясь, она поздоровалась с холдером и арфистом.
      — А, так вот ты где, Лаэла, — слегка напряженным тоном произнес Матсен.
      Лаэла с улыбкой повернулась к Робинтону, и глаза ее слегка расширились. Улыбка женщины сделалась теплее, а в поведении появилась едва уловимая обольстительность.
      — Это — Робинтон, подмастерье цеха арфистов, — холодно произнес Матсен. — Лаэла помогает целительнице Саретте ухаживать за лежачими больными.
      — Я просто выполняю свою работу, — сладким голосом пропела женщина, и Робинтон невольно усмехнулся.
      Он не мог отрицать, что Лаэла очень чувственна — и что это его привлекает. Впервые за девять месяцев, прошедших после смерти Касии, Робинтон испытал нечто подобное. Он и сам не знал, хорошо это или плохо, но когда Лаэла проскользнула мимо него, он отчетливо ощутил читающееся в ее глазах и голосе приглашение.
      — Каренхок сейчас в прекрасном настроении, — сказала она и, рассмеявшись, зашагала по тропинке.
      Робинтон проводил ее взглядом.
      — К Каренхоку сюда, — напомнил ему Матсен.
      — Извините.
      Матсен кашлянул и первым вошел в хижину.
      Каренхок сидел у стола, вытянув сломанную ногу. У соседнего кресла стояла пара деревянных костылей — так, чтобы удобно было их брать. Робинтон узнал подмастерья: он вместе с Шонегаром занимался борьбой. Завидев Робинтона, Каренхок дружески помахал ему.
      — Привет, Робинтон. Я тебя помню, — сказал он. — Хорошо, что Дженелл так быстро прислал мне помощника. Давай, присаживайся. Матсен, не подадите мне мех с вином?
      Матсен подал. Робинтон с любопытством взглянул на этикетку и обнаружил, что это тиллекское красное — неплохое, в принципе, но терпкое. Ну, как бы то ни было, это вино, а значит, его можно пить.
      К вечеру Робинтон уже во всех подробностях знал о несчастном случае, выпавшем Каренхоку. Его искренне восхитило мужество этого человека, сумевшего с переломанной в трех местах ногой доползти до тропы, на которой его и нашли. А дело было так: Каренхок верхом возвращался к себе в хижину, когда скакун — «второй такой тупой скотины свет не видывал!» — испугался тоннельной змейки и сбросил седока в глубокий овраг. Ударившись в панику, скакун куда-то забежал и домой вернулся нескоро, так что поисковый отряд разыскал Каренхока лишь глубокой ночью. Когда Робинтон что-то сказал насчет силы духа, Каренхок лишь пожал плечами.
      — Ну, раз эта ошибка природы сбросила меня в овраг, нужно же мне было как-то выбраться?
      Эта фраза чем-то зацепила Робинтона. «Сами забрались, сами выберемся». И снова в голове у него закружился прежний мотив.
      Мелодия эта окончательно оформилась лишь много позже, но все же она вернулась, и Робинтон обрадовался тому, что снова способен думать о музыке.
      Некогда он провел некоторое время у родственников матери, на восточном побережье, но эта часть Южного Болла была совсем иной. Берег здесь понижался постепенно и переходил в прекрасные пляжи, а пирсы выдавались далеко в море — у берега было слишком мелко, чтобы рыбацкие корабли могли подойти к причалу. Робинтон даже заставил себя выйти в море на шлюпе Матсена — он, правда, был раз в пять больше того, на котором плыли они с Касией. Но все-таки это было еще одним шагом на пути из пучины горя.
      Осторожно расспросив Каренхока, Робинтон выяснил, что Лаэла — сама себе хозяйка и дарит свою благосклонность тому, кому пожелает. Каренхок был искренне признателен ей за великодушное отношение. И Робинтон тоже, хотя и вздрогнул, когда Лаэла дерзко заявила, что намерена изгнать печаль из его глаз. И ее раздражало то, что она так и не преуспела в своем начинании. А за ту зиму, что Робинтон провел в морском холде, Лаэла неоднократно возобновляла свои попытки.
      Вскоре после окончания Оборота в небе над морским холдом появился дракон. Дети, с которыми Робинтон как раз занимался, возбужденно загалдели: драконы нечасто забирались так далеко на юг. Робинтон взглянул в небо, ладонью заслонив глаза от яркого солнечного света, и нерешительно позвал: «Сайманит'! Это ты?»
      «Да, я».
      В голосе дракона прозвучало такое веселье — совсем как у Ф'лона, — что Робинтон невольно улыбнулся.
      «А что случилось? Что завело тебя так далеко от Бендена?» — поинтересовался Робинтон.
      «Ты. Мы были в цехе. Нам сказали, что ты тут».
      Бронзовый великан едва коснулся песка, а Ф'лон уже соскользнул с его шеи.
      — Робинтон, я стал отцом! Я стал отцом! — закричал Ф'лон, размахивая руками, и гулко хлопнул арфиста по спине. С плеча у него свисал мех с вином. — Сын! Ларна подарила мне сына!
      — Ларна? Так ты все-таки ее завоевал!
      Сердце Робинтона болезненно сжалось. Когда он впервые узнал, что Ф'лон неравнодушен к повзрослевшей Ларне — той самой, что некогда была сущим наказанием для мальчишки Фаллонера, — Касия была еще жива…
      — Распускай учеников, Роб! — велел Ф'лон. — Дети, расходитесь. Заниматься будете завтра.
      Робинтон не сумел сдержаться и расхохотался при виде подобного своеволия. А тут еще на вопли ликования сбежались рыбаки, которые сидели на берегу и чинили сети. Робинтон поспешно представил Ф'лона Матсену и остальным, а потом повел друга к хижине, он делил ее с Каренхоком.
      — Прекрасный крепкий мальчишка, весь в отца! — похвастался Ф'лон, разливая вино по кружкам, поспешно расставленным Каренхоком.
      — Эй, на стол-то вино не лей! — возмутился Робинтон. — Это бенденское?
      — А что еще, по-твоему, я мог привезти, чтобы выпить за здоровье моего первенца? — не менее возмущенно отозвался Ф'лон и залпом осушил кружку.
      Встреча получилась веселой, хотя и короткой: Ф'лону не терпелось вернуться в Бенден, к малышу.
      — Так как, Ларна все-таки простила тебя за то, что ты толкнул ее в мусорную кучу? — поинтересовался Робинтон, вклинившись в бурные излияния Ф'лона. Всадник с изумлением посмотрел на друга.
      — Я никогда и не толкал ее в мусорную кучу. Это был Рангул. То есть Р'гул. Теперь он охотнее толкнул бы ее не туда, а кое-куда в другое место, но в супруги ее получил я, — Ф'лон гордо стукнул себя в грудь, — а не Р'гул!
      — Уверен: с тобой она будет счастливее, — сказал Робинтон, припомнив, каким обидчивым был Рангул в детстве.
      — Конечно! — отозвался Ф'лон. После третьей — а может, четвертой — кружки вина он решил, что ему пора возвращаться в Вейр, к Ларне и сыну. — Я назвал его Фалларнон.
      — Отличное имя для будущего всадника.
      — Бронзового всадника! Можешь не сомневаться! — заметил Ф'лон, доброжелательно попрощался с Каренхоком и улетел.
      — Он явился сюда аж из Бенден-Вейра лишь затем, чтобы рассказать тебе про сына? — спросил Каренхок и кое-как доковылял до двери, желая взглянуть вслед всаднику.
      — Мы с ним старые друзья.
      — И очень хорошие друзья! — Каренхок одобрительно поднял кружку. — В Южном Болле нечасто встретишь хорошее бенденское!

* * *

      Девять дней спустя скороход принес Робинтону послание от Ф'лона. Ларна умерла через два дня после рождения Фалларнона. Робинтон отправил ответ с тем же скороходом, выражая свои соболезнования. Но в глубине души Робинтон завидовал Ф'лону: ведь у того остался сын от любимой.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30