Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Черная магия (№1) - Человек без души

ModernLib.Net / Фэнтези / Борисенко Игорь / Человек без души - Чтение (стр. 13)
Автор: Борисенко Игорь
Жанр: Фэнтези
Серия: Черная магия

 

 


Дальвиг медленно поднялся и скривился от боли в носу. Что-то пульсировало и билось в ноздрях, будто отхлынувшая кровь перестала питать некое жадное чудовище, немедленно выразившее свое недовольство. Ощупав лицо, Эт Кобос нашел над левым глазом небольшую шишку и со страхом поглядел на ноги: голые ступни были исцарапаны и грязны, будто он всю ночь бегал по берегу озера. Смутные воспоминания постепенно оформились в жуткую картину – черная ночь, черная круглая лужа и плачущий призрак на ее берегу. Резко двигая головой, Дальвиг принялся оглядываться, словно ждал, что призраки и сейчас обступали его со всех сторон. Но рядом стояли мрачные серые скалы, образующие угол, рядом едва тлели останки магических костров, рядом посапывал зарывшийся с головой в одеяла Хак. Глядя на него, Дальвиг содрогнулся, поняв, что спал на голой земле, что роса осела на его рубахе и штанах, что утро очень даже прохладное. Вскочив, Эт Кобос пинками поднял недовольного слугу и заставил его разжечь костер. Хныча и поглядывая на хозяина, как побитая собачонка, Хак тем не менее сноровисто сварил кашу и чай, а потом предпочел удалиться в сторону, чтобы проверить коней. Закутавшийся в одеяла Дальвиг жадно проглотил еду и питье, не замечая, что они обжигают ему небо и язык. Размеренно двигая ложкой, он не переставал думать о ночном видении. Приснилось ли ему все это? Призрак и его странные, пугающие слова? Жуткие слезы, так похожие на кровь? Разбитый нос и исцарапанные ноги говорили, что скорее всего это было правдой. Покончив с завтраком, Дальвиг оделся и, окутанный светом первых лучей солнца, отправился исследовать окрестности. На лужайке по правому берегу озера росла обычная трава – клевер, молодой папоротник, пырей и подорожник. Никаких признаков загадочных цветов, распускавшихся по ночам, никакого признака тропинки! С другой стороны поляны начинались глухие заросли орешника и смородиновых кустов с колючими ветвями.

С трудом продравшись сквозь них на пару десятков шагов, Дальвиг хотел было повернуть, но услышал журчание воды. Продолжив бороться с кустами, он смог выйти в русло хилого ручейка, вытекавшего из узкой темной трещины в скале. Или же это были две скалы, тесно прижавшиеся друг к другу? Ростом они были невысоки, и с того берега их невозможно было разглядеть в зарослях. Эт Кобос вынул меч и шагнул в темноту. Прямо как ночью, подумалось ему, и он упрямо встряхнул головой, стараясь отогнать наваждение. Ему казалось, что над головой звездное небо, а впереди слышится тихий плач… Решительно ворвавшись в крошечную промоину внутри скалы, он застыл на месте. Ночью она казалась больше, да и пузырящаяся лужица на дне была будто бы спокойнее и шире. Обман, которым так славно темное время, столь любимое разными зловещими силами? Тут Дальвиг усмехнулся: про зловещих обитателей ночи, демонов и мертвецов, жадных упырей и коварных черных колдунов любила рассказывать Ханале. По ее понятиям сам Дальвиг сейчас стал не менее страшным и зловещим. Уже без опасения и трепета он пристально осмотрел стены промоины. Что он надеялся здесь найти? Призрака? Очевидно, это порождение усталого разума, опьяненного хорошей порцией солнечного света и свежим воздухом. Смешно представить, как он носился здесь, спящий с открытыми глазами и разговаривающий сам с собой. Хорошо, что никто не видел.

Вернув Вальдевул в ножны, Дальвиг побрел прочь. Прислушавшись к своим ощущениям, он признал, что разочарован такой простой и дурацкой разгадкой ночного происшествия. Со странным щемящим чувством в груди он желал и боялся, чтобы призрак оказался настоящим. Внимательно изучая себя, он старался поймать неуловимое: нечто такое глубоко внутри, глубже сердца и печени, нечто такое… такое… чего больше нет. В следующее мгновение Дальвиг ругал себя последними словами, бросал самокопание и ускорял шаг, но незаметно все повторялось снова.

Порядком раздраженный, он вернулся в лагерь и как следует наподдал Хаку, впрочем, вовсе не больно, а так, для порядка. Тупица наконец понял, что хозяин сегодня не в духе, и потому даже не хныкал. Быстро и молча Хак собрал вещи, оседлал коней и первый взобрался в седло. Дальвиг, в последний раз с тоской окинувший взглядом окрестности, тоже вскочил на Дикаря. Будь проклято это место, лишившее его покоя! Скорее прочь!

И они помчались дальше. Лес становился все гуще и гуще, и вот он уже тянется непрерывно, без единой проплешины. Не успели кони как следует разогреться – им пришлось перейти на шаг, а потом густые ветви заставили всадников спешиться. Частые буреломы и овраги прятались за мрачными толпами елей и сосен и под раскидистыми ветвями дубов, стоявших на возвышениях. Рябины и черемухи, низенькие и уродливые, привлекали Хака незрелыми ягодами, так что Дальвигу приходилось постоянно оборачиваться и подгонять перемазанного соком увальня вперед. В скором времени путешественникам пришлось свернуть в сторону – светлый быстрый ручей с твердым каменистым дном вел на северо-запад, но показался слишком удобным путем.

Вокруг кипела жизнь. Пугливые куропатки, оглушительно хлопая крыльями, бросались в глубь леса из зарослей, олени и кабаны с хрустом скрывались в подлеске, завидев всадников. Дичи было в достатке – но чем ее подстрелишь? Даже будь у них лук, ни один, ни другой не умели из него стрелять. Дальвиг попробовал было поохотиться Жезлом, но от первой же куропатки, в которую он успел попасть, осталась лишь пара обгорелых перьев. Приходилось жевать почерневшее, надоевшее до смерти вяленое мясо, предварительно соскоблив с него плесень.

Так продолжалось в течение четырех дней. Постепенно пейзаж вокруг них менялся; сначала исчезли торчавшие тут и там камни, назавтра по дороге попалась разрушенная и заросшая лесом деревня, затем лошади, соскучившиеся по скачке, долго несли людей по широкому лугу на берегу спокойной темно-зеленой реки с зарослями ракит у самой воды. К счастью, переправляться на тот берег не пришлось. Встретившись с невысокой горушкой, река покорно свернула на восток. С вершины этой горы, поросшей редкими березами, путешественники в последний раз увидели в синеватой дымке три дымящиеся вершины далеко на юге.

На пятый день пришлось объезжать обширные лесные озера, как нарочно тянувшиеся поперек пути одно за другим. Их даже соединяла узенькая речушка, которая текла в глубоком узком овраге, – кони играючи перепрыгнули ее, потому как Дальвиг решил, что они и так слишком уклонились на запад и теперь пора поворачивать к востоку.

Шестой день подарил им встречу со скошенным лугом. Приободрившись, путники приударили коней, двигаясь по едва заметной тропке. После полудня, спугнув небольшое коровье стадо, они выбрались на дорогу – впервые с той поры, когда покинули лагерь Ргола у стен Холатырена.

В тот раз они ночевали в человеческом жилье. Селение называлось Шереганн, а жителей в нем насчитывалось более тысячи. Они никому не платили налогов, не признавали над собой власти ни одного государя. С давних времен жили они отшельниками, как можно меньше общаясь с внешним миром и желая, чтобы о них забыли совсем. Впрочем, это не сказалось на их гостеприимстве. Дальвиг назвался странствующим рыцарем, попавшим в беду. Он быстро сочинил сказку о волшебнике, который свел с ума слугу и украл доспехи. Крестьяне сочувственно ахали и вслух жалели гостей – волшебников здесь явно не жаловали. Оставшись в одиночестве, Дальвиг первым делом как можно глубже запрятал Книгу и Жезл, чтобы ненароком их не увидел какой сообразительный шереганнец и не поднял тревоги.

Мельник, у которого не было детей, взял путников на постой в свой добротный дом из толстых бревен, проконопаченных мхом и паклей. Внутри дом делился на шесть комнат, и каждому гостю досталась отдельная. В дальней от входа спальне обитали сами хозяева, еще одна комната служила столовой, а у дверей располагались кухня и прихожая с чуланом. Стены в доме украшали прекрасно выделанные шкуры самых разнообразных зверей – рысей, волков, медведей и даже одна, принадлежавшая необычайно крупному лису. Кедровая мебель была покрыта замысловатой резьбой на растительные темы – листочки да цветочки с ягодками; лампы имели витиеватые бронзовые корпуса. Показывая все это, радушный мельник уверял гостей, что самый последний охотник или пахарь живет ничуть не хуже, но глаза, спрятавшиеся в щелках над толстыми щеками, при этом постоянно старались глядеть в сторону. Румяная, русоволосая толстушка-жена выставила на стол разносолы, не уместившиеся на просторной столешнице, так что пришлось несколько чугунков ставить на лавку и табуреты. Запеченные в тесте щуки, рубленая телятина с луком, вареная репа с подсолнечным маслом и горячий, еще парящий хлеб с хрустящей корочкой; темное густое пиво, опьяняющее одним своим запахом… На том пиру путники наелись так, что у них едва не треснули животы, а от крепкого пива у обоих быстро пошла кругом голова.

Пока гости уминали угощение, мельник непрестанно болтал, рассказывая о Шереганне. Деревня спряталась посреди диких лесов сразу за южной границей Белоранны – язык у них был тот же самый, может, изменившийся только на самую малость. Девственные чащи были несказанно богаты дичью, хмелем, медом, орехом, ягодами да грибами. Реки и озера кишели рыбой и раками, земля была жирной и плодородной. Многие поколения жителей постепенно выкорчевали обширные участки леса к востоку и северу от села, расчистив их под поля, и теперь не знали недостатка ни в чем таком, что можно было посеять и вырастить на земле. Судя по всему, или, скорее, судя по словам мельника, Шереганн был лучшим и счастливейшим местом на земле. Жители его, довольные своей долей, знать не знали, да и не очень-то хотели знать, о том, что творится в остальном мире. Тем не менее мельник и набившиеся вскоре в его дом гости из тех, кто побогаче, с нетерпением ждали, когда Дальвиг окончит трапезу и расскажет о своем путешествии. Кузнец, старейшины охотников, плотников и кожемяк степенно потягивали пиво и посмеивались над Хаком, пожирающим разные блюда с неослабевающим аппетитом.

Когда за окном сгустилась тьма, а лампы были наполнены маслом и зажжены, Эт Кобос, изрядно осоловевший от выпитого пива, к которому он был непривычен, отодвинул последнюю тарелку и сыто рыгнул. Мельник посчитал это благодарностью за ужин, а заодно – сигналом к началу беседы.

– И куда же вы держите путь, досточтимый Дальвиг? – вежливо поинтересовался он, знаком велев жене принести еще питья.

– О, путь мой лежит в Белоранну! – важно ответил Эт Кобос, чрезмерно тщательно вытирая губы и подбородок. Медленно двигая рукой (чтобы не промахнуться), он зацепил новую кружку с пивом. – Прослышал я, что там до сих пор водятся тарпалусы. После подлости, учиненной мне проклятым колдуном, мне надо… я должен… совершить какой-то подвиг, чтобы не чувствовать себя неудачником. Да и денег не мешало бы добыть – а эти чудовища, слыхал я, богаты, как ростовщики!

– Велика смелость рыцарская! – воскликнул седой, но еще крепкий старейшина охотников. – Мы, сидя в глуши, от подобных грозных помыслов далеки. К примеру, я ходил на шатуна с одной лишь рогатиной да копьем в запасе – но сразиться с этим чешуйчатым чудовищем не смог бы, порази меня молния в самое темечко!

– Смело, слов нету, – поддакнул пузатый купец – один из тех редких людей Шереганна, что иногда выезжали за его околицу. – Да только слышал я, будто нету более тарпалусов в Белоранне. С давних пор у тамошних дворян заведено было охотиться на сиих страшных зверей, чтобы показать свою доблесть или пополнить сундуки. Так и повырезали их всех – а если кто и выжил, то прячется. Оттого не бывает больше потомства у змеев летучих и исчез с лица земли этот жуткий зверь. Уж сколько лет их страшные скрипучие крики не пугают крестьян! Дабарк, наш самый старый житель, уверяет, что видал живого тарпалуса лет полета назад, а то и больше. А может, врет, старый хрыч, стал он часто заговариваться и хихикать, как дитё.

– Ничего, – усмехнулся Дальвиг. – Коли судьба будет благосклонна, попадется на моем пути подходящее страшилище – и тогда посмотрим, кто кого.

Шереганнцы сдержанно посмеялись.

– Вряд ли, господин рыцарь! – ответил за всех мельник. – Дворяне Белоранны, отчаявшись отыскать живого тарпалуса, охотятся теперь на медведей и разбойников – уж этой-то нечисти никогда не переведется!

– Я буду искать, пока не найду! – с пьяной злостью воскликнул Дальвиг и с силой двинул кружкой по столу. Хоть пива там было меньше половины, брызги полетели по сторонам, падая пенными каплями на столешницу и самого Эт Кобоса.

– Ваше мужество и стойкость внушает необычайное почтение нам, домоседам, – прогудел кузнец. – Но позвольте же узнать, господин рыцарь, как вы сразитесь с тарпалусом без вашего снаряжения, украденного злым колдуном?

– Ну, меч, к счастью, остался при мне! – отмахнулся Дальвиг. – Сейчас… ик!.. я покажу вам, как замечательно он рубит!

К счастью, он был слишком пьян, чтобы вспомнить, где оставил Вальдевул, – иначе не избежал бы беды. Несколько раз похлопав себя по бокам и груди, будто меч мог оказаться за пазухой, Дальвиг скривил губы и вяло махнул рукой.

Селяне, тоже изрядно выпившие, хором взялись уговаривать смелого рыцаря ненадолго задержаться у них в гостях. Лысый, как колено, кузнец с лицом, серым от въевшейся навсегда копоти, с жаром пообещал совсем задешево соорудить Дальвигу какие-нибудь доспехи. Немного посопротивлявшись для отвода глаз, Эт Кобос согласился остаться. Потом он неожиданно заснул на середине одной фразы и проснулся только тогда, когда больно стукнулся лбом о столешницу. Тут все поняли, что пора расходиться по домам, и принялись шумно и многословно прощаться. Дальвиг с помощью Хака и мельника поплелся в свою комнату.

Улегшись в мягкую постель, он некоторое время пытался унять кружение в голове, но безуспешно. Странные и опасные мысли всплывали из водоворота, угнездившегося в мозгах, которые, должно быть, стали жидкими от выпитого пива. А что, если такое небывалое радушие хозяев – хитрая уловка? Может, они как следует усыпляют бдительность своих гостей, чтобы потом, глубокой ночью, подкрасться и убить? Кто станет искать пропавшего в такой глуши – а если и станет, то кто найдет? Мысль понемногу расплывалась, поглощая все остальное, и вскоре Дальвиг, как следует глотающий прохладный воздух у окна, пришел к решению. Никогда осторожность не будет лишней! Нужно немного обезопасить свой сон – точно так, как он делал это в шатре кочевников, устроив фокус с «засушенной тревогой». Выпростав из тряпья Книгу, Дальвиг уселся с ней у мутного окна, по которому был размазан белый свет луны. Почти воткнувшись носом в строчки, он отыскал нужную страницу и пару раз прочел заклинание про себя, чтобы запомнить. Потом, отстранившись от Книги, шепотом прочитал его вслух. В конце следовало подставить к губам ладонь, чтобы слово тревоги, превратившееся в кучку волшебной пыли, не растворилось по всей комнате. Безбоязненно Дальвиг что есть силы завопил прямо в потную ладонь: «Прочь!!» В прошлый раз крик беззвучно превратился в струящийся изо рта невесомый порошок, однако сейчас горло волшебника пронзила острая рвущая боль – словно там застряла большая рыбья кость. Жестоко закашлявшись, Дальвиг выплюнул нечто корявое, непонятное, тут же с придушенным хрипом растаявшее в воздухе и оставившее за собой слабый неприятный запах. Вот так дела! Эт Кобос шагнул назад и упал на кровать, тупо уставившись в потолок. Как ловко и просто все шло раньше – и вот его первая неудача. Такая обидная и пугающая! Ошибка в произнесении слов? Неправильные интонации? Но попробуй теперь ее обнаружить, если уверен, что все сделал правильно. С жалобной усмешкой, едва заметно перекосившей губы, Дальвиг вспомнил Ргола и странное выражение его лица, когда тот говорил о необычайных магических способностях Эт Кобоса. Как бы он заговорил сейчас? Воспоминания понеслись дальше, и вдруг Дальвига осенило! Князь ведь говорил еще кое-что – насчет того, почему сам не отправился добывать клад тарпалуса. «Белоранна – страна без волшебников и волшебства, – сказал он. – Магические потоки обходят ее стороной».

Значит, слабая магия вроде «засушенной тревоги» здесь не действует? А как насчет другой, посильнее? Лихорадочно разворошив вещи в сумке, Дальвиг нашел Жезл и навел его на ножку ближайшего табурета. Палец привычно скользнул по руне, но лишь два отдельных слабых огонька вспыхнули на дереве – вспыхнули и тут же погасли. Не осталось даже копоти… Застыв от страха, Дальвиг бездумно ощупал Жезл, обреченно ощущая его холодность. Швырнув его в сумку, Эт Кобос продолжал сидеть и чувствовать, как весь хмель вытекает из него, словно вода из пробитого у дна бочонка. Так, значит, охотиться на тарпалуса ему придется голыми руками? Вяло и безнадежно Дальвиг вынул из ножен Вальдевул и свистящим шепотом велел ему рубить. Без замаха, без желания и веры в успех он ткнул лезвием в пол – и едва не кувырнулся следом, потому как лезвие легко и плавно вошло, в крепкие ясеневые половицы. Вскочив как ошпаренный, Дальвиг поспешно задрал меч вверх и немедленно прорубил потолок, счастье, что всего на ладонь. Видно, пьяный туман покинул его не до конца, раз он вытворяет такое! Стараясь как можно тщательнее следить за руками, Эт Кобос вывел дрожащие руки перед собой, с любовью и умилением разглядывая уродливый темный клинок. Экая сила в нем скрыта, если даже в этой проклятой стране, лишенной волшебных сил, он нисколько не потерял своих магических качеств! «Не руби!» – почти умоляюще прошептал Дальвиг и благоговейно погладил Вальдевул кончиками пальцев. Еще немного – и на глаза его навернутся пьяные слезы. Слава, слава одиннадцати древним волшебникам и их могучим заклинаниям, не боявшимся ненавидящей волшебство страны. Переполненный счастьем, забывший обо всех опасениях, Дальвиг лег в кровать и уснул в тот же самый момент, когда голова коснулась подушки.

В течение трех дней кузнец Трамста ковал ему доспехи. Впрочем, работал он не один, а вместе с кожевником. Кузнец сделал пару десятков пластин величиной с пол-ладони каждая, два наплечника и грубый, но прочный шлем. Кожемяка сработал толстую, но хорошо выделанную рубаху с полами до колена, и пластинами ее покрыли сверху донизу. Между ними оставалось довольно большое расстояние, и Дальвиг сразу задумался о пользе такой «брони». Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят… К тому же рубаха оказалась довольно легкой и не стесняющей в движениях – даже наплечники пришлись впору и позволяли как следует размахнуться мечом. Шлем имел круглую форму, с шишаком на макушке, с массивным трехгранным язычком на переносице. Трамста где-то в дедушкином сундуке откопал клок старой стальной кольчужной рубахи, отчистил ее от ржавчины и приделал к шлему на манер бармицы. Получилось не очень красиво, зато шею закрывала приятно бренчащая полоса стали.

Эдакая роскошь обошлась Дальвигу всего в десяток золотых. Если учесть, что железо здесь стоило по золотому за кусок величиной в башмак, выходило, что за упорную трехдневную работу деревенские мастера взяли каких-то три монеты. Таков уж был характер здешних жителей. Радушие и щедрость так и выплескивало наружу едва ли не у каждого, с кем встретился Дальвиг. Все, от мала до велика, слышали грустную историю о подлом колдуне и норовили угодить бедному рыцарю, собравшемуся к тому же совершать небывалый подвиг. Нет, даже два: первый – найти тарпалуса, а второй – победить его в бою. Все три дня, пока делался доспех, Дальвиг и Хак ели до отвала, и всей работы у них было – раз за разом рассказывать истории о путешествии и столкновении с вымышленным колдуном. Хотя нет, Хак-то помалкивал, а если вступал в разговор – то молол какую-нибудь чепуху. Днем он то гонял собак по улицам вместе с голозадыми ребятишками, то купался в речке, то играл с котятами. Кто бы ни глянул на Счастливого остолопа – всяк вытирал глаза от навернувшейся слезы и слал проклятия волшебнику, лишившему ума такого видного парня.

Гостить здесь, вероятно, можно было еще долго – но сердце звало Дальвига в дорогу. Утро четвертого дня они встретили в седлах. Набравшиеся сил кони лоснились и рвались понестись вскачь, недовольно храпя, когда узда сдерживала их порывы. Тяжесть нагруженных на спины припасов, казалось, нисколько не заботит и не тяготит их.

Сердечно попрощавшись с каждым именитым поселянином (а таких набралось с полсотни), Дальвиг двинул Дикаря по заросшей травой дороге. Солнце только-только позолотило небосвод первыми, пока еще слабыми и робкими лучами, а они уже достигли близкой северной опушки.

– Ох, жалко уезжать отсюдова, – тяжело вздохнул Хак. – Чегой-то мы не остались?

– Ну, тебе-то тут хорошо было, котов гонять да рыбу в речке пугать, – пренебрежительно ответил ему хозяин. – А мне в деревне уже наскучило. Люди они добрые, но глуповатые – как раз для тебя. А мне… мне надо на север.

– Зачем, господин?

– Заткнись, дурень! Когда я говорю «нужно», ты должен довольствоваться этим и не задавать вопросов.

– Хорошо, господин, только не ругайтесь! – пискнул Хак, вжимая голову в плечи. – Я вас боюсь сильно, когда вы ругаться начинаете…

– Ладно, ладно, – криво усмехнулся Дальвиг. – Поменьше болтай, и я буду добрым, почти как тот мельник.

Закончив этот короткий разговор, они молча начали долгий скучный путь посреди густого светлого леса.

ЗАМОК ОБРЕЧЕННЫХ

К вечеру они должны были уже углубиться в Белоранну, хотя никаких примет этого, никаких пограничных столбов или дозоров по дороге не встретилось. Однообразный лес, состоящий из берез, кленов и тополей на пригорках, осин в низинах, оставлял между деревьями достаточно места для прохода коней. Буреломы встречались редко, подлесок рос чахлый. Часто попадались ручьи, через которые были перекинуты хилые мостики, однако полные сил кони просто перепрыгивали крошечные «преграды». Солнце пробежало по небосводу и свалилось на верхушки берез, росших по левую руку от дороги, когда утомленные путники достигли развилки. Жара, монотонное покачивание в седле и недавний обильный обед заставляли Дальвига клевать носом и чуть ли не заваливаться на шею Дикаря. Очевидно, поэтому он долго вспоминал слова купца, рассказывавшего, куда следует свернуть. Направо – или налево? Хмуря брови и зло натягивая поводья стремящегося рысить дальше коня, Эт Кобос некоторое время оставался на перекрестке, затравленно переводя взгляд слева направо. Куда же? Кажется, купец говорил направо? Или налево? Вроде дорога к закату кажется более наезженной, но там – сплошная темень, будто стволы деревьев смыкаются друг с другом. А справа, хоть там и ближе к ночи, наоборот, светлее. Что-то ему толковали о зловещем месте, где живут призраки. Скорее они ждут глупых, неспособных запомнить дорогу путешественников слева. Решившись, Дальвиг поддал пятками по бокам Дикаря, и тот с радостным ржанием потрусил направо. Несколько ветвей хлестнули по крупу, а пара даже метилась в лицо седока, будто предупреждая, что тот совершил неправильный выбор, но повернуть ему не позволяла гордость.

Через некоторое время ошибка стала явной – густая трава доходила коням до брюха, колеи едва угадывались. Давным-давно здесь никто не ездил, и, пройдя через пару небольших полян, дорога увела путников в глухую темную чащобу. Как нарочно, здесь росли уже не белые березки и серо-зеленые тополя, а все больше мрачные полуголые сосны и стоящие кучками ели. Иной раз выдавалась проплешина, и на ней стоял, как древний герой, окруженный со всех сторон наступавшими врагами, старый дуб, трухлявый, с поникшими ветками. Чем дальше, тем темнее становилось – сказывалось наступление вечера. Где-то в глубине леса зловеще ухала рано выползшая на охоту сова. Дальвиг уже совсем было собрался повернуть, как вдруг, будто почувствовав его колебания, строй низеньких елок расступился. За их плотными рядами росли хилые березки, трясшие тонкими ветками на ветру, а еще дальше расстилался большой луг. Встав на его границе, Дикарь вдруг заартачился. Тряся мордой и приседая на задние ноги, он пытался пятиться назад, несмотря на понукания. Дальвиг как следует пнул его каблуком в заднюю ляжку, и тогда жеребец, низко опустив голову и храпя, поплелся вперед.

Несмотря на то что вечер был еще довольно ранний, луг поражал сумрачностью. Эт Кобос огляделся и с удивлением заметил полупрозрачные клубы тумана, выползающие из леса со всех сторон. Садящееся солнце над самой кромкой деревьев превратилось в тусклое пятно красно-желтого цвета. По самому лугу тоже ползли языки тумана, гораздо более густые, чем у опушки. Заброшенная дорога совсем исчезла в буйной траве, стоявшей недвижно, словно боявшейся пошевелиться.

Однако все это отложилось в памяти Дальвига как-то мимоходом, ибо прямо перед собой он с похолодевшим сердцем увидал возвышающуюся на фоне темно-голубого неба громаду. Замок был вроде бы небольшим, но здесь, на туманном лугу, в час заката, он, казалось, разрастался и грозил вскоре закрыть собой половину мира. Только пара самых высоких башен была украшена золотыми лучами уходящего солнца. Однако сумерки еще не превратились в темноту, и Дальвиг смог хорошо разглядеть, что замок серьезно пострадал в какой-то давнишней войне. Полосы черной жирной копоти расчерчивали бока башен; конусообразные крыши в иных местах были пробиты или прогорели. Верхняя кромка крепостной стены щерилась в тех местах, где камни кладки вывернула неведомая сила; вместо ворот на уцелевших двух петлях висели гнилые щепы.

Картина была хорошо знакома Дальвигу, ведь не зря он столько лет жил в замке, пережившем штурм… или не пережившем? В мертвом замке? Тем более в этом, пусть давно покинутом и уж точно мертвом, можно будет переночевать. Все лучше, чем под деревом. Придя к этой мысли, Эт Кобос перестал ощущать неприятное щекотание в груди, выпрямился и направил коня прямо к выбитым воротам. Мост был опущен, а ров чем-то заполнен – только не водой и не выросшей на политой кровью грязи травой в рост человека, как в Беорне. Подъехав ближе, Дальвиг сощурился и вгляделся тщательнее – и тут же содрогнулся всем телом. Изо рва торчали руки и ноги множества совсем свежих трупов.

Тут он, словно прозрев, застыл в седле, боясь сделать резкое движение – как будто это могло заставить покойников вскочить и напасть. Медленно, одним только поворотом головы Дальвиг огляделся вокруг. Как же он не заметил этого сразу! Тела лежали кругом, по одному и кучками. На лугу, в траве, протоптанной широкими полосами в тех местах, где отряды солдат бежали к стенам, валялись мертвецы, расплющенные катапультными камнями или пронзенные огромными стрелами баллист. Размозженные головы, оторванные конечности и громадные черные пятна на серо-желтой земле… Из рва смердели кучи внутренностей, выпущенных из животов безжалостной сталью, мрачно белели сколы вылезших наружу костей, скалились жуткие провалы раззявленных в смертных криках ртов. Вокруг в изобилии валялось разнообразное оружие – от сломанных стрел до украшенных серебром мечей. Арбалеты, с которых не успели сорваться стрелы, иссеченные щиты. Стальные окантовки, умбоны, лезвия и наконечники казались старыми, основательно изъеденными ржавчиной и давным-давно не точенными, в отличие от трупов, которые, судя по всему, еще пару дней назад были живыми людьми.

Озираясь и с трудом сглатывая тягучую, замешенную на страхе слюну, Дальвиг въехал во внутренний двор замка. По шкуре Дикаря пробегали волны крупной дрожи, а глаза его готовы были выскочить из орбит. Красавчик шарахался и трясся не меньше собрата, и только тупой Хак, который никак не мог взять в толк, что тут вокруг творится, глупо улыбался и, раскрыв рот, разглядывал полуразрушенные стены.

Проникнув внутрь замка, Дальвиг немедленно выбрал угол, свободный от трупов, которые и здесь нашлись в изобилии. Тут и там валялись покрытые зеленой плесенью медные котлы, заросшие мхом и паутиной деревянные обломки – понять, что же такое здесь расколошматили, уже не представлялось возможным. Несколько вросших в землю конских скелетов с остатками упряжи и попон на костистых спинах разительно отличались от свежих, не тронутых даже мухами тел погибших людей.

Загнав коней в угол и строго-настрого приказав Хаку держать их мордами к глухой стене, Дальвиг трепещущей рукой вынул из ножен Вальдевул и крадучись отправился на разведку. У ближайшего трупа он присел, чтобы рассмотреть подробности. Рядом лежали двое: один, рассеченный топором почти надвое, был покрыт коркой запекшейся крови, и на черную трещину, пересекавшую тело, нельзя было смотреть без содрогания. Скрюченные пальцы трупа будто бы тянулись к мечу – но он застрял в сердце противника, упавшего совсем рядом и не выпустившего из рук того самого топора… Меч пронзил один из лепестков похожего на лилию цветка, желтого на синем фоне, что был выткан на груди. У разрубленного на левой руке висел щит с изображением стилизованной волчьей морды, черной на красном. Видимо, это были гербы двух схватившихся здесь дворян, и битва между ними разыгралась не на шутку. Поле битвы больше походило на место резни, где люди в неистовстве кромсали друг друга и не заботились о собственных жизнях: стоило только кому-то поразить врага, тут же убивали его самого… Воины с волчьими головами на рубахах и щитах густо устилали землю около ворот, а те, что с цветками, кучами лежали у стен внутренней цитадели. Последних было заметно меньше.

Воровато озираясь и вздрагивая, когда ему чудилось движение промеж трупов, Дальвиг добрался до цитадели. Она представляла собой здание со стенами вровень с крепостными, глухими (только на самом верху можно было разглядеть узкие бойницы), сложенными из крупных каменных блоков грубой выделки. В центре выгнутый фасад распухал башней, врощенной в тело цитадели и возвышавшейся над ней еще на несколько человеческих ростов.

Дверной проем в теле башни был достаточно широк и когда-то закрывался солидной деревянной дверью – но от нее сохранились только бронзовые ребра, перекрученные и порванные. Даже щепок не осталось! Изнутри тянуло холодом и затхлостью, как из давно никем не посещаемого подвала. Дальвиг еще раз взглянул на трупы и закусил губу. Он решительно не понимал, как могут соседствовать такие свежие покойники и такие древние разрушения. Разве что обе армии явились сюда, чтобы разграбить сокровищницу, да и полегли в битве за нее? Это объяснение показалось весьма подходящим, и Эт Кобос даже приободрился. Он сам толком не знал, что хочет найти здесь, почему не повернет и не удирает во все лопатки…

Привыкнув к полумраку, царившему внутри башни, Дальвиг увидел лестницу с выщербленными ступенями, покрытую непонятными кучами – не то мусором, не то снова телами и их кусками.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26