Корд вернулся к столику, за которым Уатт все еще орудовал лопаткой, помогая целой ораве ребятишек, с восторгом лепивших фигурки из мороженого и рисовавших широкими кистями картины.

Скотти Кларкстон сидел на коленях у Кендры. Макси носилась вокруг стола, то разбрасывала хлопья из мороженого, то крутилась колесом. Дэйзи трудилась над картиной. Девочка явно проявляла незаурядные способности живописца, склонного к импрессионизму. Некоторое время поработав взбитыми сливками, она внимательно изучила результаты своего труда и нанесла еще несколько мазков. Когда сливки закончились, она протянула руку за следующей упаковкой и начала энергично взбалтывать содержимое.

— Разрешить детям играть со взбитыми сливками — все равно что дать им в руки взрывчатку, — заметил Уатт, встретившись взглядом с братом. — Местных жителей придется эвакуировать.

Корд улыбнулся, с гордостью глядя на свою дочь. Остальные дети напоминали ему своим поведением резвящихся сиамских кошек. Дэйзи же сосредоточенно трудилась над своей картиной.

Макси побежала к нему, восторженно крича:

— Дядя Корд! Наша акула из мороженого заняла первое место! А потом мы ее съели…

— А чем же вас наградили? — поинтересовался Корд.

— Голубой лентой, — ответила Дэйзи.

И она вынула из кармана шортов аккуратно свернутую ленту. На ней золотыми буквами было написано «Первый приз». Его дочь сохранила приз. Корд был тронут.

— Да, их акула напоминала субмарину, раскрашенную всеми цветами радуги, и они заняли первое место, — смеясь сказал Уатт. — Участие Холли в жюри было не лишним.

Корд задумчиво смотрел на своего брата. Уатт стоял среди толпы детей, с ног до гол. вы заляпанный мороженым. Он так не походил на Кларкстонов, до безумия увлеченных общением с будущими избирателями. Корд никогда не видел брата таким счастливым.

— Уатт пригрозил Холли, что, если она не присудит приз нашей акуле, он утопит ее в

цистерне горячей помадки, — сказала Кендра, одарив Уатта дразнящим и игривым взглядом.

Уатт смотрел на нее с восхищением. Кендра запустила палец в шарик тающего шоколадного мороженого и потянулась к его носу. Он стер шоколад носовым платком, затем наклонился вперед и что-то прошептал ей на ухо. Они оба тихонько рассмеялись.

Корд наблюдал за ними с беспокойством. Он был рад, что рядом нет Эшлин. Иначе она, наверное, сказала бы, что ее подозрения вполне оправданы. Он и сам начинал думать, что она была права насчет Кендры и Уатта. Он должен был как можно скорее поговорить с братом. Может быть, это стоило сделать немедленно?

Но не успел он двинуться с места, как вокруг засверкали блицы репортеров. Суета, конечно, была вызвана Кларкстонами.

— Смотрите, Синди! А вот и ваш драгоценный Скотти!

Голос принадлежал элегантно одетой женщине того же возраста, что и Синди Кларкстон. Она подвела к столу Кларкстонов и репортеров, вооруженных фотоаппаратами и кинокамерами.

Толпа хлынула за ними, оттеснив нескольких детей, рисовавших и лепивших за столом. Корд осторожно убрал Макси с пути представителя прессы.

— Скотти, ты поедешь кататься на пони, — сказала Синди голосом настолько сладким, что Корд даже огляделся: нет ли вокруг диабетиков.

— Мы пойдем кататься на пони и фотографироваться, — пропел Дэн, демонстрируя мальчишескую улыбку репортерам. Скотти взглянул на них и вдруг завыл.

— Нет! Нет! — вопил он, ухватившись за шею Кендры так, как будто его жизни что-то угрожало.

Кларкстонов окружали многочисленные репортеры. Зрители были явно заинтересованы происходящим.

— Что поделаешь, дети… — проговорил Дэн, выдавив из себя смешок.

— Не пойду с ними! — орал Скотти, прильнув к Кендре. — Я хочу остаться с тобой! Ну пожалуйста! Оператор с садистской улыбкой включил камеру.

— Скотти, мне бы тоже хотелось, чтобы ты остался, — сказала Кендра мягко. — Но боюсь, что тебе придется пойти с родителями.

— Нет! Нет! — Скотти словно обезумел. — Я не хочу! Я боюсь!

— Прекрати, Скотт, — резко перебила ребенка Синди. — Тебя никто не спрашивает. Ты сейчас же пойдешь с нами!

Скотти плакал все отчаяннее, как будто его крохотное сердечко разрывалось от горя. Кендра качала его на руках, пытаясь успокоить.

— Мальчик очень привязывается к своим нянькам, — призналась она наклонившемуся к ней репортеру. — Он плохо себя чувствует в обществе родителей, потому что они постоянно отсутствуют, а когда они рядом… — Все окружающие внимали Кендре. Прекрасная девушка с серьезным взглядом, мадонна, утешающая обиженное крохотное дитя. — Они запугивают его. — В голосе Кендры мастерски сочетались горестные интонации и праведное негодование. — Они сказали, что запрут его сегодня днем одного в машине, только из-за того, что мальчик испугался толпы.

— Но это эмоциональное насилие! — вскричал репортер светской хроники еженедельника Уэйзборо.

— По-моему, если человек запрет животное в машине в такую жаркую погоду, ему может быть предъявлено обвинение, — вторил ему другой репортер. — Интересно, относится ли эта статья закона также и к детям?

— Должно быть, относится… — проговорила Кендра. В ее голубых глазах стояли слезы. Слезы сострадания. — Бедный маленький Скотти.

— Я боюсь! Я боюсь! — вопил Скотти.

Зрители были будто загипнотизированы видом Кендры и разворачивающейся у них на глазах драмой беззащитного ребенка, жертвы произвола палачей-родителей.

Дэн Кларкстон попытался обратить все в шутку, но толпа была настроена враждебно. Его шутки расценили как бессердечные и отреагировали на них неодобрительным молчанием. Кендра, обнявшая всхлипывавшего Скотти, выглядела как нельзя более мило. Лицо Синди Кларкстон все больше и больше наливалось кровью.

— Дэн, сделай же что-нибудь! — воскликнула она, рассвирепев.

Дэн, справедливо рассудив, что благосклонность зрителей им потеряна, сделал крутой поворот.

— Если Скотти не хочет кататься на пони, ну и не надо. — Он все еще улыбался своей дежурной, но уже немного вымученной улыбкой. — Я не сержусь на него за то, что он хочет остаться в обществе хорошенькой девушки. Он просто предпочитает женщин лошадям, и ни один американец его за это не осудит.

— Никогда меня еще так не оскорбляли! — прошипела Синди. — Забери у нее мальчишку!

Хотя ее приказы были адресованы только мужу, их слышал и Корд, и все стоявшие рядом.

На мгновение показалось, что Дэн попытается воспротивиться, но затем он послушно отобрал ребенка у Кендры.

— Пошли, сынок, на сегодня мороженого достаточно.

Скотти вырывался, кричал и жалобно звал Кендру. Кларкстоны поспешили удалиться. Несколько представителей прессы последовали за ними, другие же сгрудились у стола и глазели на Кендру.

— А этот человек правда отец Скотти или только притворяется? — с подозрением спросила Дэйзи, нарушив тишину, установившуюся после ухода Кларкстонов.

Ее слова вызвали взрыв циничного смеха у взрослых.

— Вот уж действительно непонятно, — заметил обозреватель «Экстон ивнинг пост».

— А мама Скотти сказала неприличное слово, — наябедничала Макси.

— Синди, сама нежность, грязно ругается в присутствии маленьких детей, — ухмыльнулся один из репортеров. — Интересный поворот событий.

— Как это им удавалось улыбаться, когда они были настолько злы? — поинтересовался маленький мальчик.

Другой ребенок с убийственной точностью изобразил застывшую улыбку Дэна. Снова смех. Некоторые репортеры все еще что-то записывали. Уатт и Кендра обменялись взглядами. Она улыбнулась и снова обратилась к представителям прессы.

— Ну вот, наконец-то. Скандал в благородном семействе, — глаза Кендры сузились. — У парня Дэни настолько фальшивая улыбка, даже малыша он не сумел провести. А у любимицы центрального Мэриленда недостает терпения в разговоре с собственным ребенком. Скорее всего, она его не очень-то и любит.

— Это первая трещина в их броне, — заметил один из репортеров. — Я долго ждал, когда они проявят свою истинную сущность. Чувствовалось, что они не очень-то безупречны.

— Посмотрите лучше на Уатта, — Кендра указала на него большим пальцем, и представители прессы в первый раз заметили, что второй кандидат тоже присутствовал здесь. — Он не демонстрировал вам свою ослепительную улыбку, но зато весь вечер провозился с детьми, а ведь собственных детей у него нет. — Она подождала, пока ее мысль будет усвоена, а затем продолжала:

— Вы должны сфотографировать мистера Уэя с детьми и поместить рядом фотографию Кларк-сюнов, запугивающих бедного Скотти. Это будет так красноречиво… — и она улыбнулась репортеру, не спускавшему с нее глаз.

— Пожалуйста, не надо снимать. — Казалось, Уатт был смущен. — Это ведь просто благотворительный праздник, а не политическое мероприятие.

— Расскажите это Кларкстонам, — проговорил один из репортеров надтреснутым голосом.

— Тебе бы, малышка, быть консультантом по работе с прессой. Из тебя вышла бы настоящая акула, — восхищенно сказал репортер Кендре, собираясь сфотографировать Уатта с детьми.

Толпа, наконец, рассеялась, и Уатт уселся рядом с Кендрой.

— Ты не могла предвидеть эту кошмарную сцену с Кларкстонами. Но ты, несомненно, отплатила Дэну его же монетой, — пробормотал он.

Уатт не мог забыть, как она разозлилась, когда Дэн Кларкстон, пусть и в мягкой форме, критиковал ее сестру, не мог он забыть и ее неистовой клятвы добраться до него.

— Точно! — Кендра сияла от счастья, как голубоглазая кошка, только что съевшая свою добычу. — Мой брат Шейн говорит: как аукнется, так и откликнется. По-моему, у меня неплохо получилось.

— Конечно. Скоро, я думаю, ты начнешь выступать самостоятельно.

Кендра потянулась лениво и чувственно.

— Джош тоже так думает.

В глазах Уатта читался восторг.

Наблюдавший эту сцену Корд подумал, что пресса ушла как раз вовремя. К Уатту прочно приклеился ярлык положительного героя этого дня, и если бы какой-нибудь репортер, страдающий излишней проницательностью, увидел Уатта сейчас, глядящего на Кендру голодными глазами…

Корд даже и думать не хотел о скандале, который мог бы разыграться. Он был занят совсем другими мыслями: следил за Макси и Дэйзи и размышлял, какого же черта Эшлин столько времени проводит с Этаном Торпом.

Он уже пожалел, что не выполнил своей угрозы перебросить Эшлин через плечо и утащить из рощи. Эшлин и Торп. Мысль о том, что они вместе, сводила его с ума. Он был наказан. Эшлин предпочла компанию Торпа ему, и единственное, что он мог — это стоять и смотреть на свою дочь, не смея сделать ни единого движения без согласия ее матери. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным, как теперь.

Когда через несколько минут Эшлин подошла к нему, Корд уже кипел от возмущения.

— Ты все еще здесь! — воскликнула запыхавшаяся Эшлин.

«А где же мне еще быть», — подумал Корд с горечью. Он пять лет не видел свою дочь и вряд ли бы сорвался и улетел куда-нибудь, едва узнав о ее существовании. Ему было больно, что Эшлин выставила напоказ его беспомощность.

— Да, я все еще здесь.

Вздох Эшлин больше походил на всхлипывание. Корд внимательно посмотрел на нее. Она вся дрожала и готова была расплакаться.

— Торп сделал тебе какую-то гадость? — Глаза Корда сверкнули яростью. — Что он тебе сказал?

— Этан? — смешалась Эшлин. — Ничего.

— Вы достаточно времени провели вместе, — зло сказал Корд. — И что же, он так все время и молчал?

— Я была не с Этаном. Мы расстались почти сразу после того, как ты отошел. А потом я искала детей. Здесь было полно народу. За Кларкстонами ходили стаями, и я не могла найти девочек. — На этот раз она всхлипнула. — Я… я думала, что ты уехал и увез Дэйзи.

— Как бы не так. — Корд посмотрел на нее с упреком. — Ты что это, плакать собралась?

— Я… я не знаю… — Из глаз ее потекли слезы, и Эшлин быстро стерла их рукой. Она не могла больше защищаться. Ее эмоциональное состояние было так же неустойчиво, как бывший Советский Союз. — Я… я просто думаю, что так не может больше продолжаться, Корд. Ты только что узнал о том, что Дэйзи — твоя дочь, и все, все сразу изменилось. Появилась неопределенность. Это слишком, Корд. Я больше не могу, я не знаю, когда ты… Собираешься ли ты…

Ее голос становился все тише и тише. Сейчас не время было предаваться эмоциям: она должна взять себя в руки и бороться. Но, к своему ужасу, она поняла, что не может этого сделать. Напряжение последних двух дней, наконец, дало о себе знать, и воля, редко ей изменявшая, теперь таяла в потоках горючих слез.

Корд наблюдал за ней. Удивительно, но Эшлин не поняла, что она выиграла эту партию. А это автоматически означало еще одну игру и еще один шанс на победу для Корда!

— Да, действительно, что-то надо делать, — сказал он холодно. Эшлин была так молода, несчастна и измучена, так ранима. И Корд решил на этом сыграть. Он сознавал, что ведет себя, как крыса масштабов Торпа, но заставил свою совесть замолчать. Во всем, что не касалось политики, он признавал существование ситуаций, когда цель действительно оправдывает средства. — Нам нужно поговорить об этом в таком месте, где никто не помешает.

Он вынул из кармана носовой платок и отдал Эшлин. Она молча кивнула. Похоже, у нее не было выбора. Инициатива перешла к Корду.

— Уатт, будь добр, отвези Кендру и детей домой после праздника, — обратился Корд к брату. — Мы с Эшлин едем к тебе. Ну, если ты, конечно, не против, — добавил он, помедлив.

— Мы не против, — нетерпеливо ответила Кендра.

Немного ошалев, Уатт посмотрела на брата, затем перевел взгляд на Эшлин, после чего протянул брату ключи от своего дома.

— Его Честь прямиком несется к двери, как только ее открывают. Смотрите, чтобы он не выбежал, — только и смог сказать он.

Корд взял Эшлин за руку.

— Пошли? — Это прозвучало скорее как приказ, нежели как приглашение.

— Мне нужно попрощаться с детьми, — пыталась было протестовать Эшлин, когда Корд, сильнее сжав ее руку, потянул за собой.

— Ты права. Дети, — повторил он в замешательстве.

Спеша увезти Эшлин, он забыл попрощаться со своей дочерью. А вот Эшлин никогда не забывала о детях, ни на минуту. Да, как родитель он ей и в подметки не годится.

Они попрощались со всеми, и он протянул ей руку, но Эшлин ее не взяла.

— Я согласилась поехать с тобой. Совершенно не обязательно тянуть меня за собой, как… как преступницу в наручниках.

— Но я не собираюсь надевать на тебя наручники. Я просто хотел дойти до машины рука об руку с моей невестой, Эшлин.

Она решила, что он ее поддразнивает.

— Я тебе не невеста, Корд. Почему ты ни слова не можешь сказать серьезно?

— Если я и улыбаюсь, лишь потому, что мы наконец-то заключили перемирие в этой войне нервов и теперь, наверное, сможем найти какое-нибудь решение.

Корд догнал ее и взял за руку, сжав ее пальцы в своих.

— Перемирие, найти решение. Твои слова еще более неоднозначны, чем слова политиков. Я думаю, что с таким талантом ты более достоин поста, чем Уатт. — Сердце Эшлин бешено колотилось, мысли проносились в голове с безумной скоростью. — Почему бы нам не назвать вещи своими именами.

— И как же ты это назвала бы?

— Шантаж. Сексуальный шантаж. Я еду с тобой в дом твоего брата, и, если я соглашусь переспать с тобой, мне не будет угрожать иск об опеке.

Корд увидел, как она побледнела, и немедленно остановился.

— Я хочу, чтобы ты знала: я не собираюсь начинать судебное дело, Эшлин. Я уже говорил тебе, что никогда не заберу ребенка у его матери, но ты, кажется, мне не поверила. — Эшлин покачала головой. Ее преследовали тревожные голоса — и Рейлин, и Этана, и ее собственный, — и эти голоса не позволяли ей забыть об опасности, которую представляли бы могущественные Уэи, выступи они в суде против нее. — Верь мне, Эшлин, — это был приказ. Он смотрел на нее сверху вниз темными глазами, требуя доверия к своим словам. — Я не заберу у тебя Дэйзи, но я действительно хочу занять какое-то место в жизни моей дочери, а не просто посылать ей чеки из Монтаны. Я ведь не кот, который походя плодит детей и преспокойно идет себе дальше, ни о чем не заботясь. Неужели ты думаешь, что я могу забыть о своем ребенке, когда я наконец-то узнал, что он у меня есть? — Корд нахмурился. — Учитывая твое невысокое мнение о моей особе, наверное, так оно и есть. Но позволь мне просветить тебя, Эшлин. Я не заберу Дэйзи, но и не брошу ее. — Слова звучали так убедительно. Эшлин пристально смотрела в его темные глаза. — И это снова возвращает нас к вопросу о сексуальном шантаже, — в голосе Корда звучала насмешка, но выражение лица наводило на мысль об опасности. — Я не только не отрываю маленьких детей от материнской груди, я еще и никогда не прибегаю к шантажу в моих отношениях с женщинами. Поэтому, если ты думаешь, что я увезу тебя к Уатту и дурно с тобой обойдусь, ты сильно ошибаешься. — Он коротко и холодно рассмеялся. — Я сказал, что нам нужно поговорить в таком месте, где нас не будут постоянно прерывать. Дом Уатта — единственное известное мне место, где нас оставят в покое.

— Да… — неуверенно повторила Эшлин.

Доводивший ее до дурноты страх потерять Дэйзи прошел, уступив место физическому напряжению. Оно росло и ширилось, пока не заставило ее задрожать всем телом.

— Это кажется тебе диким?

— Да, если дело касается тебя и меня, — выпалила Эшлин. — Если мы останемся одни в доме твоего брата, это обязательно закончится постелью, и тебе прекрасно это известно!

Губы Корда медленно расплылись в улыбке.

— Нет, я этого не знал, но, по-моему, ты в этом уверена. Почему, Эшлин? Да потому, что ты желаешь меня так же сильно, как я тебя, и никакая сила не сможет удержать нас от любви!

Эшлин, ошеломленная своими собственными словами и тем, как понял их Корд, густо покраснела.

— Ты… Ты переиначишь все, что бы я ни сказала.

— Что же я переиначил? Это ведь ты сказала, что. если мы останемся одни в доме Уатта, это закончится постелью.

И он зло рассмеялся.

Она увязла в этой перепалке, как в трясине, и, пытаясь выбраться, только погружалась еще глубже.

— Этого не будет!

Такое возражение вряд ли могло поставить Корда на место. Оно было недостаточно оригинальным, зато достаточно неистовым.

Корд только плечами пожал.

— По-моему, ты просто никак не можешь решиться, Эшлин.

— Я достаточно решительна!

— Ну, если ты так считаешь… — На его губах мелькнула улыбка. Она раздражала, почти как улыбка Дэна Кларкстона. — Уверяю тебя, ничего не случится, если ты сама этого не захочешь. Я не собираюсь играть в игры с маленькой нервной девственницей, которая говорит «нет», хотя ей самой не терпится.

Эшлин была в ярости, и за те полчаса, что они добирались до дома Уатта, не произнесла ни слова.

Его Честь обрадовался, увидев их. Перебрав весь ассортимент своих собачьих игрушек, он по очереди клал их к ногам Эшлин. Затем перевернулся на спину и посмотрел на нее с обожанием.

— Он всегда так дружелюбен с людьми, которых в первый раз видит? — Это позабавило Эшлин, несмотря на нервное напряжение, усилившееся в тот момент, когда она вошла в дом. — А что, если бы мы были грабителями?

— Его Честь не походит на других служебных собак. — Корд погладил пса по огромной голове. — Он больше склоняется к философскому постулату: мой дом — твой дом.

— А ты, по-видимому, склоняешься к тому, что дом твоего брата является твоим владением. Ты даже не спросил Уатта, можно ли прийти сюда. Ты просто поставил его перед фактом.

Но Корда не взволновало замечание о творимом им произволе.

— Уатт ведь мог и отказать нам, — заявил он.

Эшлин подбросила одну из игрушек — желтую резиновую кошку — Его Чести, и пес бросился за ней, в восторге оттого, что с ним решили поиграть. Эшлин бросала кошку снова и снова. Корд молча наблюдал.

Просто стоял, засунув руки в карманы, и с улыбкой смотрел, как собака подпрыгивала и с увлечением бросалась за игрушкой. Он вел себя так, как будто привез сюда Эшлин единственно ради того, чтобы насладиться зрелищем ее игры с собакой. Эшлин, затеявшая игру, чтобы подавить приступ робости, не знала теперь, как остановиться, и что будет, если она остановится.

Его Честь первый вышел из игры. Раз пятьдесят кряду поймав свою кошку, он, потеряв интерес, уронил игрушку к ногам Эшлин, тихо ушел в гостиную и забрался на диван. Эшлин, снова пытаясь вовлечь его в игру, стала подталкивать к нему красный мячик, но Его Честь решил, что с него достаточно. Он прикрыл свои выразительные карие глаза и задремал.

— Счет не в пользу Его Чести. — Темные глаза Корда таинственно мерцали. — Ты его замучила.

— Да мы ведь просто дурачились, — попыталась защититься Эшлин. В доме было так тихо. Она взглянула на часы. — Мне… Мне пора домой. На воскресные вечера всегда приходится куча дел: и обед приготовить, и детей искупать, и помочь им собраться в школу… А мне еще надо погладить и обдумать меню на неделю, и…

— Ты просто мужеубийца, — тихо пожаловался Корд. — И ты предпочитаешь приземленную рутину возвышенному общению со мной! О Господи…

— Я никогда никого не убивала и, кстати, не собираюсь.

— Оно и видно. — Его улыбка была немного угрюмой. — Нет смысла откладывать. Почему бы нам не налить себе вина и не поговорить наконец? Нам ведь есть о чем поговорить.

Эшлин не выдержала его тяжелого взгляда, закрыла глаза и содрогнулась. Ее сжигало возбуждение — и еще какое-то чувство, в котором она не давала себе отчета.

— Ладно, давай поговорим, — сказала она сухо.

— Я не понимаю, почему мы не можем обсудить нашу — э-э… проблему как разумные, взрослые, цивилизованные люди, — продолжал Корд.

Он достал из холодильника бутылку, налил холодное вино в бокалы, предложил ей, и они оба направились в отделанный деревянными панелями кабинет Уатта.

Он устроился на диване, обитом темно-коричневой кожей. Большой восьмиугольный кофейный стол отделял его от огромной кушетки, занимавшей середину комнаты. Усесться на кушетку казалось так же неуместно, как и на стул за письменным столом вишневого дерева, стоящий в углу. И Эшлин осторожно присела на краешек дивана.

Она сделала несколько нервных глотков, судорожно сжимая в пальцах бокал. Она чувствовала, что попала в ловушку, и дверца уже захлопывается за ней. Что еще хуже, она не испытывала страха, скорее любопытство, и стихийное желание спастись покидало ее.

Корд наблюдал за каждым ее движением. Она как никто умела удержать его внимание. Он был смущен. Эшлин смотрела на него глазами жертвы, опознающей преступника в полицейском участке: ее взгляд был осторожным и подозрительным. Он кашлянул.

— Ты никогда не хотела выйти за меня замуж? — сказал он, сразу подходя к главному.

Она почувствовала пустоту в желудке, сердце чуть не выпрыгнуло из груди, но эти ощущения были ничто по сравнению с бурей, бушевавшей в ее мозгу.

— Корд… было очень благородно с твоей стороны предложить мне это, но, знаешь, ничего не выйдет…

Ее руки дрожали. Если бы она не сделала еще глоток, вино перелилось бы через край бокала.

— Но почему? — спросил Корд. Странно, но чем упорнее она сопротивлялась, тем настойчивей он пытался доказать, что она не права. Страсть к противоречию? Что бы там ни было, его уверенность в своей правоте была теперь непоколебима. — У нас получится, если мы сами того захотим. Ты сказала, что веришь в сказки о любви не больше, чем я, — напомнил Корд.

— Ну как может что-либо получиться из нашего брака, когда мы с тобой — совершенно разные люди? — воскликнула она. — И не говори мне, что у нас есть Дэйзи и этого достаточно, потому что это совсем недостаточно! Посмотри, сколько супружеских пар распалось, хотя у них и были дети.

— Мы с тобой не совсем разные люди, — пробормотал Корд.

— Что же у нас общего? Перечисли. Я не думаю, что ты сможешь назвать хотя бы две схожие черты.

Несколько мгновений он молча думал, а затем провозгласил с триумфом:

— Страсть! Я хочу тебя, Эшлин! Неважно, сколько раз я клялся, что могу обойтись без тебя. Я не могу обойтись. И ты тоже меня хочешь. Каждый раз, когда я до тебя дотрагиваюсь, я чувствую, как сильно это желание.

— Но брак, основанный на физическом влечении, недолговечен! Достаточно телевизор включить, чтобы убедиться в этом. В любом случае, с нами будут жить маленькие дети и девушка-подросток, и времени на секс у нас совсем не останется.

— Поверь мне, мы найдем время, — пообещал Корд. Решимость, которая светилась в его глазах, лишила ее способности двигаться. — Я подумал, что у нас есть еще кое-что общее. Мы оба знаем, каково приходится тем, кто не вписывается в рамки своего круга. Мы научились справляться с этим и стали сильнее. Смотри, вот уже вторая роднящая нас черта. Если я хорошенько подумаю, наверное, найду и еще что-нибудь.

— Никогда не слышали ничего более нелепого. Ты и я — два аутсайдера! Да Уэй в Уэйзборо впишется в любые рамки, все равно что папа в Ватикане, — заверила его Эшлин.

— Я имел в виду то, что мы оба были аутсайдерами в наших семьях. Подумай об этом, Эшлин, это правда. Ты — примерная девочка с амбициями в семье, начисто лишенной амбиций, а я — паршивая овца в выдающейся и дружной семье. Моя мать всегда называла меня одиноким рейнджером Запада, что для нее было равносильно пришельцу с далекой планеты. Дед называет меня трактирщиком и благодарит судьбу за то, что такой оболтус, как я, держится на почтительном расстоянии от семейной штаб-квартиры.

— Ты не оболтус. — Она заглянула в его глаза. Между ними возникла какая-то неосязаемая, но очень прочная связь. — Зато ты, определенно, дрянной мальчишка.

Она с трудом узнала свой голос, приобретший вдруг кокетливую хрипотцу.

— Дрянной мальчишка, желающий исправиться, — добавил Корд. — И не нужно снова напоминать мне о баре «Прибрежном».

Эшлин почувствовала, как теплое дыхание коснулось ее щеки. Пальцы Корда нежно поглаживали ее волосы. Каким образом они оказались так близко друг к другу, подумала она, и голова ее закружилась. Она не помнила, чтобы кто-то из них двигался. Необходимо было продолжить беседу.

— Если бы не «Прибрежный», мы бы никогда не встретились. — Он был уже так близко, что она чувствовала жар, исходящий от его сильного тела. Она чувствовала запах мужчины и пьянела от этого запаха. Ее мысли путались. — Я… я думаю, я слишком много выпила, — пробормотала она.

— Совсем нет. — Он коснулся ее щеки кончиками пальцев. — Это не от вина.

Он осторожно забрал у нее бокал, поставил его на стол. Его пальцы снова заскользили по ее мягкому, но четко очерченному подбородку.

— Да, конечно, — согласилась она, потеряв всякую волю.

Где-то в глубине ее существа возникло новое ощущение, заставившее ее таять, подобно льду.

Она чувствовала одновременно и расслабленность, и огромный заряд энергии, таящийся в ней.

Корд небрежно опустил руку на ее живот и мягко поглаживал его расходящимися кругами.

— Я здесь, Эшлин, я здесь… Я заставлю тебя почувствовать. — Его голос затихал. Эшлин задыхалась от страсти. Она неуверенно кивнула. Не хотела противиться. Не могла. Корд продолжал ласкать ее, временами мимолетно касаясь ее груди, или пробегая пальцами по бедрам. В ее сердце вспыхнул огонек желания, и мягкое обволакивающее тепло распространилось по телу. — Ответь «да», Эшлин, — мягко приказал он.

Одной рукой он продолжал ласкать ее, а другую положил на ее затылок и медленно, но настойчиво привлек ее к себе.

— Ответить «да» на что? — прошептала она дрожащим голосом.

Его губы почти касались ее. Остатки желания сопротивляться были уничтожены ощущением близости.

Эшлин до боли захотелось, чтобы Корд ее поцеловал. Только один поцелуй. Что в этом может быть плохого?

Она медленно подняла руки к его плечам, и ее пальцы почувствовали крепость его мускулов. Их губы слились, и дыхание Эшлин прервалось.

— Скажи «да» мне, — прошептал Корд, почти касаясь ее губ своими. — Скажи «да» всему.

Этот голос еще более возбуждал ее чувственность. Она погрузилась в море ощущений. Ее захлестывали волны соблазна. Эшлин, не говоря ни слова, едва заметным движением приблизилась к Корду.

Сильные руки заключили ее в объятия, и ее веки тяжело опустились на затуманенные страстью глаза. Она приоткрыла губы, и его язык погрузился во влажную теплоту. Он молил об ответе, и Эшлин отвечала. Она прижалась к Корду, их поцелуи становились все жарче. Первый сливался со вторым, второй — с третьим.

Строгий и дисциплинированный ум Эшлин позволил телу взять над собою верх. Нетерпеливые побуждения тела и трезвый расчет ума как будто лежали в разных плоскостях. Она со стоном изогнулась и напряглась. Ее груди увеличились, соски пульсировали от напряжения. Она ждала, что он дотронется до них. Уже почти сама направила его руки.

Нет, она, конечно, была еще слишком робка и неопытна, чтобы сделать это. Только сдавленно и сокрушенно всхлипнула. Большие руки Корда продолжали ласкать ее, медленно сводя с ума, скользя по талии, бедрам, спине и избегая мест, которые более всего жаждали его прикосновений.

Они упали на диванные подушки. Корд прижался к ней бедрами, позволяя почувствовать силу своего возбуждения, оставил ее губы и выжег ожерелье поцелуев на ее шее.

— Я хочу любить тебя, Эшлин, — сказал он хрипло, ошеломленный силой своей страсти. — Скажи, что ты тоже этого хочешь.

Она заглянула в его глаза. О, как она желала его! Все эти годы она спокойно вела воздержанную жизнь и никогда не думала о том, что от секса можно получить удовольствие. Слишком много женщин из ее семьи терпели крах из-за него, вспомнить хотя бы Рейлин.

Но вот явился Корд Уэй и пробудил в ней желание. Теперь ей придется свыкнуться с мыслью о том, что у нее есть потребности, о существовании которых она ранее не подозревала, что у нее есть эмоции, которые одновременно и пугают ее, и доставляют радость. Эшлин глотнула.

— Какая-то часть меня хочет этого, — призналась она.

— Вот эта часть. — Под рукой Корда билось ее сердце. — И вот эта часть. — Он прикоснулся пальцами к ее груди и нашел до боли чувствительный сосок. — И эта часть тоже меня хочет. — Его рука скользнула между ее ногами.