ГЛАВА 14

Арест в Птолемаиде был все-таки хуже, утешал себя Ани, наблюдая за тем, как римляне отнеслись к «Сотерии», оставив на ней охрану. В прошлый раз были крики, побои, визжащие дети, и солдаты, орудовавшие на лодке и почти не говорившие по-гречески, своим поведением вызвали смятение, ужас и боль. Сейчас все выглядело довольно прилично.

– Ты Ани, сын Петесуха, купец из Коптоса? – спросил их командир на хорошем греческом. – Это ваша дочь? У нас приказ арестовать вас.

Он так и не уточнил, почему их арестовывают, но тут же объяснил – и без криков! – что не может этого сказать, поскольку ему самому ничего неизвестно. Двое солдат с интересом уставились было на Мелантэ, но тут же получили выговор от своего командира. Римляне тщательно проверили личность каждого члена команды, стараясь не допустить ошибки, а затем по очереди связали всех мужчин – аккуратно и без всякого насилия.

Несмотря на это, сам по себе арест, конечно, наводил страх. В Птолемаиде Ани получил то, что полагалось египтянину со стороны греческого правосудия, более похожего на произвол. Сейчас методическая проверка всех и вся, а также соблюдение порядка свидетельствовали о том, что над этими солдатами стоит власть, которой они сами страшатся. К тому же на этот раз они арестовали всех – даже Тиатрес и детей.

Один из римлян, закончив составлять опись документов на лодке, расписался, положил ее сверху других папирусов и поместил все в специальную коробку. Держа коробку под мышкой, он кивнул командиру. Тот отдал приказ, и они отправились в путь. Все египтяне были связаны между собой и следовали за римлянами, которые возглавляли процессию. Позади них было еще несколько стражников.

Ани досталось место во главе колонны пленников, в соответствии с его положением. Как и у всех, руки у него были связаны за спиной, а веревка на шее соединяла его – к их обоюдному смущению – с Аполлонием, который шел сразу за ним. Женщин и детей связывать не стали – мальчики были слишком малы, а женщины присматривали за мужчинами. Тиатрес и нянька по очереди несли Изидора, который не мог долго идти пешком, а Meлантэ вела за собой Серапиона, крепко сжав ладошку брата в своей руке. Мальчик расплакался, увидев, как связывают его отца, но теперь успокоился и только смотрел на все вокруг большими глазами, в которых застыл страх.

Ани оказался рядом с командиром. Когда они прошли уже достаточно большое расстояние, он ускорил шаг, натянув веревку до предела, и, не обращая внимания на протесты Аполлония, позвал:

– Господин, позвольте?

Тот бросил на него неодобрительный взгляд через плечо.

– Господин, куда вы нас ведете? – спросил Ани.

– Во дворец, – последовал краткий ответ.

– Во дворец? – не веря своим ушам, повторил Ани. – Но зачем?

— Я уже сказал вам, что мы лишь выполняем приказ. Мне не позволено требовать от своего начальника уточнений. Помалкивай лучше.

– Но, господин, мы же обычные люди!

– Если была допущена ошибка, это выяснится, когда мы туда придем. А сейчас прикуси язык.

Путь оказался неблизким: через городские ворота со стороны озера Мареотис, вверх по улице Сома, мимо гробниц Птолемеев и мавзолея основателя города Александра Великого, мимо прославленного Мусейона и знаменитой Александрийской библиотеки. Постепенно улицы становились все шире, а здания по обеим сторонам – все величественнее. Веревки натерли Ани руки, а плечи начали болеть от долгой ходьбы со связанными за спиной руками. Однако Ани заметил, что боль не доставляет ему особого беспокойства: слишком он был оглушен необъяснимым страхом, наполнившим его душу. Казалось, к нему пришло какое-то ужасное и жизненно важное откровение, но непостижимым образом он забыл его. Возможно, часть его самого, уловившая столь неожиданное откровение, была слишком напугана, чтобы выдержать это. Наконец они дошли до какой-то стены и ворот, которые охранялись людьми в такой же униформе, в какую были одеты арестовавшие их солдаты. Римляне остановились, чинно шаркнув ногами, а пленники, споткнувшись, застыли на месте.

– Это и есть дворец, – тоненьким голоском сообщил Серапион и, несмотря на то что на него тут же испуганно зашикали, продолжил: – Мы вчера пытались попасть внутрь, чтобы посмотреть на зверинец, но нас не пустили.

Офицер развернулся и посмотрел на мальчика с мрачной улыбкой.

– Сегодня, дитя, тебя впустят. А если вам повезет, то, возможно, и выпустят. – Он направился к воротам, поговорил с охраной, и огромные, окованные железом двери открылись.

Царский дворец представлял собой не одно здание, а целый комплекс строений. От ворот им было видно множество куполов и портиков, разбросанных среди щедрого изобилия зеленых садов. Это была волшебная картина, фантазия из мрамора и пальм, позолоты и винограда – воздушная, просторная, прекрасная и радующая глаз. Однако охрана повернула направо, во двор, где располагались казармы и конюшни. Там пленники остановились и ждали на солнце, пока командир ходил докладывать начальству.

Это заняло много времени. Пленникам было жарко, они устали и хотели пить после долгого пути. Изидор начал плакать. Тиатрес опустилась на колени прямо на пыльную землю и, обняв малыша, взяла его на руки. Нянька, бедная испуганная женщина, понуро сидела, обхватив руками голову. Мелантэ пристроилась рядом с ней и держала за руку Серапиона.

Поначалу римляне, окружавшие их кольцом, стояли, вытянувшись и держа наготове копья, но спустя некоторое время они позволили пленникам-мужчинам сесть там, где те стояли, и половина охранников отошла, чтобы расположиться в тени у западной стены казармы.

Наконец командир вернулся. С ним был человек в коротком красном плаще и позолоченных доспехах. «Какой-то начальник», – подумал Ани, хотя и не был осведомлен о римлянах настолько, чтобы сказать, каково его звание. Охранники, устроившиеся в тени, поднялись, а те, кто присматривал за пленниками, стали тыкать в них копьями, чтобы они встали. Начальник с отвращением смотрел на египтян.

– Кто у вас старший? – спросил он. Ани распрямил ноющие плечи.

– Я, господин, – откликнулся он. – Мое имя Ани, сын Петесуха. Господин, я думаю, что произошла какая-то ошибка. Я купец, господин, я...

– Ты из Коптоса? – не слушая его, спросил человек в позолоченных доспехах.

– Да, господин. Я доверенное лицо своего партнера Клеона, кап...

– У тебя есть дочь, которой около шестнадцати лет? – снова перебил его римлянин.

– Это я, – сказала Мелантэ, прикрывая краем пеплоса лицо. Человек в позолоченных доспехах, прищурившись, посмотрел на нее, а затем кивнул. Обернувшись, он бросил что-то на латыни римлянину, который арестовал их, и тот ответил ему. Затем начальник изложил приказ, и командир отряда отдал честь.

– Вы с девушкой пойдете с нами, – сказал он, обращаясь к Ани. – Все остальные останутся здесь.

Серапион заплакал. Тиатрес пыталась его успокоить. Пока солдаты развязывали веревку у него на шее, чтобы разделить их с Аполлонием, Ани с тоской смотрел на свою жену и сыновей. Затем он снова взглянул на командира.

– Господин, – смиренно попросил он, – пожалуйста, нельзя ли дать моей семье немного воды?

Римлянин на мгновение заколебался, а затем щелкнул пальцами и отдал приказ на латыни.

– Сейчас мои люди принесут воду, – сказал он.

– Спасибо, – прошептал Ани.

Римлянин кивнул и махнул рукой в сторону главных ворот. Ани склонил голову и пошел, подчиняясь приказу.

– Не туда! – крикнул человек в позолоченных доспехах. Командир выглядел испуганным и смущенным. Его начальник фыркнул, а затем указал рукой в противоположном направлении – через казарменную площадь к конюшням. Командир еще больше смутился. Тогда начальник сам пошел в указанном им направлении, а тот уже повел за ним Ани и Мелантэ.

Они зашли в конюшню, где среди стойл для лошадей увидели запертую дверь. Начальник вытащил из-за пояса ключ и открыл ее. Вниз, в непроглядную тьму, уходили ступеньки. После слепящего солнца на площади этот вход казался черным, как врата Аида. Начальник в позолоченных доспехах отступил в сторону, пропуская их вперед и приготовившись запереть дверь изнутри, как только они войдут. Он что-то быстро сказал своему подчиненному – похоже, это был какой-то приказ или предостережение.

Ани видел, как охранника охватил страх, и, похолодев от ужаса, почувствовал, что у него самого по телу побежали мурашки. Римлянин в смятении взглянул на Ани и Мелантэ, а затем кивнул и пошел вниз по ступенькам. Его шаги гулко отдавались в тишине.

Мелантэ задержалась наверху, дрожа и вглядываясь в темноту.

– Что это? – испуганно спросила она, не замечая, что перешла на шепот. – Что вы будете с нами делать?

– Это еще один вход во дворец, – нетерпеливо пояснил начальник. – Тайный. Вам предстоит встреча с императором.

Голова девушки дернулась, и она в ужасе уставилась на командира.

– Императором? Зачем? М-мы ничего не с-сделали!

Ани почувствовал, что начинает терять самообладание. Снаружи, во дворе казармы, сидит его жена с сыновьями; в гавани стоит конфискованная римлянами лодка, а ему с дочерью остается только одно – путешествие в этот подземный мир, откуда им вряд ли удастся вернуться. Но у него не было выбора. В сердце своем он положился на Изиду и Сераписа – лишь они были сильнее Судьбы.

– Мы очень скоро узнаем, зачем понадобились императору, – сказал он Мелантэ. – Ступай, пташка, я иду следом за тобой.

Мелантэ затаила дыхание, а затем медленно двинулась навстречу темноте. Ани последовал за ней. Римлянин в позолоченных доспехах, который задержался, чтобы закрыть дверь, шел последним.

И все-таки таинственный коридор освещался. Через отверстия, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга, внутрь просачивался слабый свет, который немного рассеивал темноту и освещал пол, выложенный каменными плитами. Стены были гладкие, оштукатуренные и побеленные, а сверху доносились разные звуки. Сначала они слышали стук лошадиных копыт, а затем человеческие голоса; также можно было различить шум льющейся воды – вероятно, кто-то копал землю в саду и поливал растения, – но люди находились слишком далеко, чтобы можно было понять, о чем они говорят. Сами они шли в тишине, в которой эхом отдавались лишь звуки их шагов – щелкающий стук подбитых гвоздями сандалий двух римлян, более мягкое шарканье Ани и легкий шорох Мелантэ. Спустя некоторое время они увидели еще один лестничный пролет – на этот раз ступеньки вели вверх. Когда они поднялись, проход стал больше похож на коридор; пол в нем был обшит досками. Он изгибался и заворачивал, будто пробираясь внутрь здания. Иногда вместо световых люков встречались окна, но все они находились слишком высоко, и можно было лишь мельком увидеть верхушку дерева или кусочек неба. Один раз перед ними появилась дверь, и римлянин, возглавлявший шествие, остановился и вопросительно посмотрел на человека в позолоченных доспехах, но тот покачал головой.

Как раз в тот момент, когда Ани начал думать, что коридор будет тянуться вечно, они завернули за угол и наткнулись на людей. Это были солдаты, одетые в уже знакомую униформу. Они стояли с копьями в руках, а на полу между ними сидел человек. Прислонившись спиной к стене и опустив голову к коленям, он, казалось, ничего вокруг не замечал.

– Арион! – воскликнула Мелантэ, каким-то образом узнав его в тускло освещенном коридоре.

Человек на полу поднял голову. О боги! Это и в самом деле был Арион, закованный в кандалы, которые звякнули на его лодыжках и запястьях, когда он шевельнулся. В тусклом свете его хитон отливал золотом. Лицо юноши было бледным и осунувшимся.

Ближний из двух стражей встал между ними и угрожающе направил копье на новоприбывших.

– Consistete[48], – приказал он.

Начальник в позолоченных доспехах что-то выкрикнул, затем протиснулся между пленниками и заговорил с охранником, который снова поднял копье.

Арион встал, звеня оковами и опираясь на стену. Все римляне туг же встревожен но посмотрели на него.

– Мелантэ, – хрипло произнес он, – Ани... – Он глубоко вздохнул. – Мне очень жаль...

– Тасе![49] – крикнул ему стражник.

– Тебе нужно было оставить меня еще там, возле Кабалси, – сказал Арион, не обращая внимания на стражника. – Жаль, что ты этого не сделал.

Ани подумал, что стражники начнут бить его и угрозами заставят замолчать, но они этого не сделали. Казалось, они сами побаивались его. Вместо этого один из них жестом приказал пленникам пройти дальше. Шедший впереди командир торопливо повиновался, а начальник в позолоченных доспехах схватил Мелантэ за руку и потащил было ее за собой. Она уперлась.

– Прости меня! – прошептала девушка, обернувшись к Ариону. – Если бы не я, ты был бы уже на пути к Кипру.

Арион слабо улыбнулся и покачал головой. Человек в доспехах грубо поволок Мелантэ за собой мимо юноши. Ани шел последним. Он чувствовал, что нужно что-то сказать, но растерялся. Кроме того, ему казалось, что, вымолви он хоть слово, стражники тут же ударят его, и поэтому прошел молча. Коридор был узким, и его плечо почти коснулось груди Ариона. Молодой человек не сводил с него взгляда, в котором читались отчаянное напряжение, боль и стыд. Ани хотел остановиться, взять мальчика за руку и успокоить его, сказав, что не все еще потеряно. Но он не мог этого сделать – его руки были связаны.

Ани, не оборачиваясь, проследовал вперед. Позади него Арион, звеня оковами, сполз на пол и закрыл лицо руками.

В конце коридора была небольшая дверь. Человек в позолоченных доспехах постучал, и она открылась.

Помещение за дверью напоминало просторную гостиную. На стене, напротив двери, в которую они только что вошли, висела огромная картина с изображенным на ней человеком, стоявшим на берегу темной реки. Он с мольбой протягивал руку другому человеку, а тот от него отворачивался. Вокруг застыли бесплотные духи, а друзья склонили головы в знак скорби. После того, что произошло в коридоре, эта картина так потрясла Ани, что ему показалось, будто его сердце пронзили иглой, и первые несколько мгновений он мог лишь стоять и молча смотреть на нее.

– Это и есть та самая девушка, – произнес кто-то, и Ани отвел взгляд от картины.

В комнате было трое мужчин: один из них – невысокий, в алом плаще – заговорил первым, другой – рослый, смуглый, в простой одежде – прислонился к стене у двери, а третий – худощавый, бледный, в белой тунике с пурпурной каймой – сидел на скамье из слоновой кости.

– Это Арей, – пояснила Мелантэ, придвигаясь ближе к отцу и глядя на человека в алом плаще.

– Ну что ж, – удовлетворенно произнес мужчина в белой тунике, – кажется, вы узнали друг друга. А ты, приятель, отец этой девушки?

– Да, – чуть слышно ответил Ани. Во рту у него пересохло. – Я Ани, сын Петесуха. Прости меня, не хочу показаться дерзким, но я нездешний, и мне мало известно о могущественных людях. Вы император?

– Да, – спокойно, с достоинством ответил мужчина. – Я император. – Он слегка улыбнулся. – Со временем Египет научится меня узнавать.

Ани неловко опустился на колени. Он знал, что перед царем нужно падать ниц, но понятия не имел, как это делается.

– Нет, падать ниц необязательно, – сказал Октавиан, жестом показывая, чтобы он поднялся. – Это восточный обычай, который мы, римляне, презираем.

Не прибегая к помощи рук, Ани с трудом выпрямился.

– Ты знаешь, почему я приказал привести тебя сюда?

Мелантэ глубоко вдохнула.

– Это из-за Ариона, – храбро заявила девушка, несмотря на то что вся дрожала. Дочь стояла достаточно близко к Ани, и он видел, как она побледнела от волнения. – Этот человек, Арей, наврал тебе о своем троюродном брате Арионе.

– Что еще за брат по имени Арион? – удивленно спросил император. – Кого ты имеешь в виду?

Ани пожалел о том, что император не дал ему преклонить колени; они у него подкашивались, и ему хотелось провалиться сквозь землю. Ему наконец-то открылась ужасная правда.

– О Изида! – прошептал египтянин.

Мелантэ взглянула на отца со смятением и тревогой.

– О боги, его зовут не Арион, – сглотнув, сказал ей Ани. Он снова посмотрел в холодные глаза императора. – На самом деле этот юноша Цезарион, да? – прошептал он.

– Цезарион – это царь, – возразила Мелантэ, и ее лицо внезапно застыло, а широко открытые глаза потемнели от ужаса. – Царь мертв! – запротестовала она. – Я видела урну с его прахом!

Голос подвел ее. Этот пронзительный возглас прозвучал фальшиво, и всем стало очевидно, что она сама не верит в то, что говорит.

– Он сказал мне, еще в самом начале, что римляне считают его мертвым, – нерешительно произнес Ани. – По его словам, солдаты якобы натерли его благовониями для погребального костра, но, пока они спали, Арион пришел в себя и покинул лагерь. Честно говоря, я думал, что от боли у него помутилось сознание и он просто бредит.

– Выходит, он все-таки рассказывал вам о себе, – голос императора прозвучал угрожающе.

– Нет, – ответил Ани, от страха едва ворочая языком. – Он вообще старался избегать разговоров о себе. Я сопоставил все только тогда, когда ваши стражники пришли за нами. – Ани взглянул в суровое лицо нового повелителя Египта. – И когда Арион поведал нам, что у него есть некий троюродный брат, который убьет его из-за какого-то спора, связанного с наследством, он имел в виду не Арея, а вас. Я правильно понял? Он имел в виду вас...

– Да, – согласился император, довольно усмехнувшись.

– Троюродный брат? – переспросил смуглый человек.

– Если принять во внимание то, что Клеопатра говорила ему об отце, – ответил Октавиан, – я действительно прихожусь ему троюродным братом.

Ани не решался смотреть в глаза этому могущественному человеку и поэтому по возможности старался избегать его взгляда. Тысячи незначительных деталей сложились вдруг в общую картину, такую целостную и гармоничную, что он удивился, как ему до сих пор не удалось разглядеть то, что, казалось бы, лежало на поверхности. Ани вспомнил, как сильно горевал Арион, услышав, что царицу взяли в плен, как он забеспокоился, когда впервые было упомянуто имя Цезарион. Ани, конечно, заметил, что юноша с трудом скрыл свое изумление во время беседы с римским центурионом в Беренике, который обратился к нему, назвав его Арионом. Ани тогда не придал этому значения и даже не мог подумать, что это имя вымышленное. Ему вспомнилось, как мальчик, раненый и измученный болезнью, объяснил, что римляне подумали, будто он мертв. И позже, узнав, что в лагере был царь, которого там убили, Ани не сопоставил эти два факта. Он даже на мгновение не мог допустить, что этот молодой грек, участвовавший в сражении и считавшийся убитым, явно аристократического происхождения и точно такого же возраста, что и сын Клеопатры, и есть юный царь, наследник Лагидов. И множество мелких подробностей, которые всплывали с тех пор: отец-римлянин, скорбь по царице, прозрачные намеки о существовании очень могущественного врага, которого нужно избегать любой ценой, – все это не смущало его, потому что он создал в своем воображении нелепую историю о поместьях и наследстве. Каким же надо быть слепцом и дураком, чтобы не разглядеть столь очевидную истину?

А все потому, что он простолюдин, которому не каждый день приходится просить беглых царей писать для себя письма. И еще потому, что по мере сближения с Арионом этот юноша казался ему все более приятным, общительным, хотя и очень ранимым. У Ани в голове не укладывалось, что молодой грек, спасенный им в пустыне, и божественный сын царицы Клеопатры и Юлия Цезаря – одно и то же лицо.

– Но у него же проклятая болезнь, – брякнул Ани. – Я никогда не слышал о том, что царь страдал этим недугом.

– О подобных фактах обычно предпочитают умалчивать, – ответил Октавиан. – Я узнал об этом от тех людей, которые хорошо осведомлены о жизни в царском дворце. – Он посмотрел в сторону Арея. – Судя по всему, Клеопатре прекрасно удавалось пресекать любые сплетни, касающиеся недуга ее старшего сына.

– Арион сказал, что эта болезнь у него от отца. Я никогда не слышал, что...

– Мой приемный отец, – холодно прервал его император, – действительно страдал этой жуткой болезнью. Я, разумеется, не принимаю всерьез заявление Клеопатры, что якобы Птолемей Цезарь – его кровный сын. Царица получила большие преимущества, заявив во всеуслышание, что он сын Цезаря. – Октавиан постучал по подлокотнику скамьи. – Надеюсь, тебе понятно теперь, насколько шатко положение, в котором ты находишься. Ты предоставлял убежище и поддержку царю Птолемею Цезарю, которого я приговорил к смерти. Я ведь полагал, что мой приговор приведен в исполнение. Не очень-то приятно было узнать, что человек, которого, как мне казалось, превратили в прах, на самом деле спокойно разгуливает по Египту в течение последнего месяца. Если хочешь остаться в живых, тебе придется рассказать все, что ты знаешь: где он был, что делал и, самое главное, с кем встречался. Совершенно очевидно, что для меня не имеет значения, знал ты, кто он, или нет. Ты был гораздо ближе к Цезариону, чем ему самому хотелось думать. У тебя дочь, – сказал император, и его взгляд ненадолго задержался на Мелантэ, – и, как мне сообщили, жена, сыновья и рабы. Все они сейчас в моих руках. Эти люди умрут – можешь не сомневаться! – если ты будешь лгать или попытаешься хотя бы немного исказить истину.

Ани спокойно стоял, чувствуя на себе холодный взгляд Октавиана. Он видел, как рядом дрожит от страха Мелантэ, ощущал боль в растертых веревками запястьях, ломоту в плечах. Он представил, как Тиатрес сидит сейчас на пыльной земле под палящим солнцем у казарм и пытается утешить детей. Неожиданно удушающий ужас, охвативший его с момента их ареста, сменился иным чувством – острым, всепоглощающим гневом.

– Я нашел его по дороге в Беренику, – начал Ани свой рассказ, – возле стоянки в Кабалси. То была ночь с четырнадцатого на пятнадцатое августа. Он лежал на дороге раненый, без сознания. Я подобрал его и помог ему просто потому, что без чьей-либо помощи он бы просто умер. Как я мог оставить юношу умирать на дороге, если у меня была возможность ему помочь? Он сказал, что его зовут Арион и что он родом из Александрии. Кроме того, он объяснил, что находился в лагере царских войск, который был захвачен отрядом римлян. Позже, когда я узнал, что в лагере погиб царь, юноша уточнил, что он был другом царя. Арион надеялся встретить корабль в Беренике и уехать из Египта, но ваши люди успели захватить триеру. Я же собирался поехать в Александрию по делам и предложил ему отправиться вместе со мной. Мы договорились, что взамен он будет вести мою деловую переписку. Я неграмотный, господин, – деревенский выскочка, если хотите. Я выращиваю лен, шью одежду и только этим летом решил стать купцом. Я поехал в Беренику с готовой льняной одеждой и тканями, которые продал судовладельцу по имени Клеон. Капитан согласился сотрудничать со мной и доверил мне везти его специи в Александрию, чтобы я продал их здесь и получил свой процент. На вырученные деньги я собирался купить стекло и олово. Для простого человека не так уж легко завоевать расположение александрийских купцов, и я подумал, что, имея рядом хорошо образованного грека, который будет писать для меня письма и снабжать дельными советами, я смог бы добиться своей цели. Поразмыслив, Арион согласился, и письма эти действительно помогли. Ваши люди забрали все документы, и, если вы хотите проверить, что именно делал для меня Арион, можете посмотреть их. Хотя, признаться, он был не очень рад взяться за это дело, особенно с самого начала. Юноша считал, что это ниже его достоинства. Что ж, если он на самом деле царь, то получается, что Арион был прав. Тем не менее он занимался перепиской, пока мы плыли в Александрию, и никаким образом не был связан с политикой. Когда семь дней назад мы наконец приехали в столицу, я уговаривал его остаться со мной, предложил ему сотрудничество, но Арион заявил, что у него есть враг, который при случае погубит меня и мою семью, если узнает, что я ему помогаю. На этом мы и расстались. И с тех пор я впервые увидел его только вот сейчас – в коридоре за этой дверью. Все это чистая правда, клянусь жизнью, господин.

– Твою дочь видели с ним сегодня утром, – вставил смуглый человек.

Ани встретился с ним взглядом.

– Мою дочь, господин, вчера днем похитили с лодки разбойники, которые к тому же убили одного из моих рабов. Если не верите, спросите у начальника гавани или у городской стражи. Я всю ночь простоял под их дверью в ожидании хоть какой-нибудь новости. Она сама вернулась на лодку всего лишь несколько часов назад. Моя дочь рассказала, что Арион спас ее и они уже шли домой, когда у него случился приступ. Так он и оказался у вас. – Тут Ани поймал себя на мысли, что говорит о юноше как об Арионе. Даже то, что он теперь знал настоящее имя молодого человека, не изменило его отношения к нему. Мальчик. Арион. Царь Птолемей Цезарь, Бог, любящий своих отца и мать. Сын женщины, которая говорила о себе как о воплощении Изиды на земле... Все эти титулы как-то не вязались с юношей, которого он знал. Милостивая мать Изида, во что же он вляпался!

Император еще раз красноречиво посмотрел на Мелантэ. Затем он перевел взгляд в сторону воина в позолоченных доспехах, который отдал ему честь.

– Я просмотрел бумаги, о которых говорил купец, – доложил воин. – Большинство из них действительно представляют собой документы об уплате таможенных сборов, накладные на благовония и олово. Но кроме прочего там есть письмо, написанное от имени Гая Корнелия Галла, в котором говорится, что купец был арестован по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Галл пишет, что он провел расследование, в результате которого выяснилось, что это обвинение ложно и было выдвинуто против него конкурентом.

Император снова посмотрел на Ани, и на этот раз его лицо словно окаменело.

– У меня есть враг по имени Аристодем, – поспешил объяснить Ани, который внезапно обнаружил, что может говорить твердо и ясно: ничто уже не ухудшит его положения. – Он раньше был партнером Клеона, того самого судовладельца, который сейчас работает со мной. Аристодем очень разозлился, потому что я, по его мнению, захватил его место. Он мельком видел Ариона на рыночной площади в Коптосе, когда мы ходили туда платить пошлину за товар. Услышав, что Арион был другом царя, этот купец поехал в Птолемаиду Гермейскую и донес военачальнику Галлу, что Арион якобы мятежник, подстрекающий народ, а я ему помогаю, снабжая товаром, который привез на лодке. Аристодем оболгал юношу, чтобы напакостить мне. Об Арионе он особо не беспокоился. Он даже не догадывался, что юноша может говорить на латыни. Если бы он знал, то, наверное, придумал бы другой план, потому что только благодаря Ариону и его знаниям нам удалось выкарабкаться из этой передряги. Арион, прекрасно владеющий латынью, сумел убедить римлян... – Ани растерялся и тут же поправил себя: – Я имею в виду людей военачальника Галла, чтобы они послушали еще и наш рассказ. Моя дочь говорит, что грабителей на лодку послал не кто иной, как Аристодем. Я и об этом говорил с городской стражей. Проверьте по документам, и вы убедитесь, что мы не замышляли никакого мятежа. Третьего сентября я уплатил таможенные пошлины в Коптосе. Военачальник Галл арестовал нас в Птолемаиде Гермейской шестого сентября, но уже на следующий день отпустил. Все сказано в том письме, которое он написал. Двадцатого числа мы прошли таможенную заставу возле Вавилона и зарегистрировались в Александрийском порту на озере Мареотис двадцать третьего. От Коптоса сюда путь не близкий, господин, а баржа моя очень тяжелая. К тому же мы плыли лишь на восьми веслах: у нас даже времени не хватило бы на то, чтобы устраивать мятеж. Я нигде не сбывал свой товар, а сразу же привез его сюда, в Александрию, и на вырученные деньги купил стеклянные изделия и олово, – стараясь не упустить ни одной подробности, говорил Ани. – Что касается чистой прибыли Клеона и причитающейся мне части, то эти деньги я оставил на хранение в банке. Я честный человек, и мне больше нечего вам сказать. – Он снова встретился с холодным взглядом императора и добавил: – Я даже не воевал за царицу и, признаться, не думаю, что она была хорошей правительницей. Вдоль Нила плодородные земли превратились в пустыню, потому что все деньги и рабочая сила, предназначавшиеся для ремонта каналов и плотин, пошли на ведение войн где-то за пределами Египта. Как новый повелитель нашей страны, вы, я надеюсь, будете править более разумно и выделите средства на процветание ваших земель.

Повисло неловкое молчание, после чего император, негромко кашлянув, заметил:

– Египтянин, да ты наглец.

– Простите меня, – совершенно искренне извинился Ани. – Я не хотел. Я же говорю вам: я всего лишь простой человек и не знаю, как нужно вести себя в присутствии царя. Я бы упал перед вами ниц, но вы сказали, что не любите этого.

Октавиан поморщился и откинулся на спинку скамьи.

– Ну что ж, замечательно. Допустим, я принимаю на веру все, что ты мне рассказал о себе и своей торговле. Из всего этого следует, что Птолемей Цезарь самым невинным образом начал принимать участие в торговле. И началось это в день его предполагаемой смерти – четырнадцатого августа. Я не ошибаюсь? – спросил он, обращаясь к Агриппе.

– Да, с четырнадцатого августа и вплоть до вашего прибытия в Александрию, – подтвердил тот и потребовал, повернувшись к египтянину: – Повтори еще раз, какое это было число?

– Двадцать третье сентября, – глухо произнес Ани. Неужели император и в самом деле всерьез воспринял его показания? Смеет ли он на что-то надеяться?

– Двадцать третье сентября, – задумчиво повторил Октавиан.