– Вы рассчитываете, что я стану трубить о ваших подвигах герцогу? – кисло вопросил Ален.

Тиарнан покачал головой:

– Нет. Но я еду в Ренн, чтобы сообщить моему сюзерену о том, что я собираюсь жениться на дочери Эрве Комперского.

Ален побледнел и молча воззрился на Тиарнана. Он с такой силой сжал поводья своего коня, что бедное животное захрапело и прижало уши, недовольно грызя удила. Тиарнан смотрел на него бесстрастно, только глаза у него снова сверкнули. «Что в них промелькнуло? – попытался понять Тьер. – Торжество? Нет, жалость».

– Желаю вам всем приятного пути, – сказал Тиарнан и, сойдя с дороги, направился к лесу. – Я увижу вас в Ренне через несколько дней.

– Желаю вам счастья! – сказал Тьер, который на этот раз вовремя вспомнил о хороших манерах.

Тиарнан приостановился – и когда он оглянулся, все его лицо преобразилось благодаря редкой улыбке.

– Думаю, оно у меня есть, – отозвался он и зашагал дальше.

Ален и Мари сидели совершенно неподвижно и смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Тогда Ален ударил каблуками по бокам своего коня и понесся по дороге галопом, опустив голову и не оглядываясь назад.

Тьер проводил его взглядом с искренней жалостью. Ален уже два года любил Элин Комперскую, и в течение нескольких месяцев даже казалось, что ему удастся смести все преграды, разделявшие их, одной только силой своей любви. Он даже добился от своего отца неохотного разрешения на женитьбу. А потом девицей заинтересовался Тиарнан. Однако Ален продолжал надеяться вопреки всему. До этой минуты. Тьер вздохнул, подался вперед и взял поводья лошади, на которой сидела Мари.

– Нам следовало бы вернуться в Бонн-Фонтейн, леди Мари, – сказал он. – Время близится к вечеру, и я уверен, что вам нужно отдохнуть.

Мари кивнула и запустила пальцы в гриву фермерской лошади. Она была оглушена тем, что услышала: она не знала слишком многого, чтобы что-то понять. Тиарнан собирается жениться на дочери владетеля Компера. Этот удар она ощущала, несмотря на все остальное. Но почему бы ему было не жениться? Ведь она не могла бы выйти за него замуж: он – верный вассал герцога Хоэла и враг ее дома. «Предательство! – сказала она своему ноющему сердцу. – Разнузданность! А как же честь твоей семьи? И ведь ты почти ничего о нем не знаешь. Ты влюбилась только потому, что он тебя спас. Это недопустимо».

Она боролась со своей болью, а та сопротивлялась, словно злой пес, не желающий отдать кость, которую у него отнимают. «Тиарнан собирается жениться на дочери владетеля Компера, – твердо повторила она себе, – Это уже решено. Он едва обратил на тебя внимание. И с чего ему было это делать, когда он только что заключил помолвку с другой? И когда об этом услышал Ален де Фужер, то побледнел и ускакал в ярости».

Она посмотрела на Тьера, который ехал рядом с ней, надев повод ее лошади себе на запястье.

– Лорд Ален желал жениться на той женщине, которая обещана лорду Тиарнану? – спросила она.

Из-за усталости ее не смутило то, что она явно показывает свое любопытство.

Тьер посмотрел на нее с одобрением.

– Вы правильно поняли, – ответил он. – И боюсь, что он превратит остаток нашего пути в ад. Он не умеет страдать молча, а страдать он будет определенно.

В качестве вознаграждения за то, что ему приходится играть роль советника и наперсника Алена, он позволял себе делать в адрес кузена достаточно резкие замечания.

Мгновение Мари внимательно изучала своего спутника. Он по-прежнему походил на жабу, но в его сардонической ухмылке было нечто симпатичное. И кроме того, он был к ней добр. Когда они ехали из монастыря, она не обратила на него особого внимания: почти все разговоры вел Ален, который к тому же был более заметным благодаря своей привлекательной внешности и дорогому модному наряду.

– Она очень красива? – спросила Мари.

– Конечно, – отозвался Тьер. Он заметил ее любопытство, но не удивился ему. Если бы подобная драма разыгралась перед ним, он тоже начал бы задавать вопросы. Кроме того, он был рад возможности разговорить Мари. – Иначе Ален не был бы в нее влюблен. Он не стал бы любить девицу за ее ум, поскольку сам не слишком им одарен. Эллин Комперская, несравненная Элин! Она очень сладко поет, может играть на лютне и виоле и танцует легко, как подхваченный ветром листок. Они с Аленом – очень красивая пара. Но у нее есть два старших брата и пара сестер, так что она не принесет своему мужу такого приданого, на которое мог бы жить человек благородного происхождения. Мой дядюшка Жюль, отец Алена, не собирается дробить свое поместье ради Алена: он будет получать пожизненное содержание, но и только. Ему, в сущности, не на что жениться. А Таленсак пусть и не такое крупное и богатое владение, как Фужер, но очень недурное, и Тиарнан был единственным его владетелем с самого своего совершеннолетия. У бедняги Алена не было шансов.

Мари минуту ехала молча, обдумывая услышанное. Она всю свою жизнь слышала похожие истории, не обращая на них особого внимания. Любой брак был для нее чуждой территорией. Теперь же тайная боль в сердце сказала ей о существовании целой долины боли, о которой она прежде не подозревала. И Алену придется через всю эту долину пробираться.

– А что... леди Элин... об этом думает? – спросила она в конце концов.

– Думаю, она согласилась со своим отцом, – сказал Тьер. – С ее стороны было бы глупо считать иначе. Конечно, юную девицу о таких вещах спрашивать не полагается. Не в упрек вам будь сказано, леди.

Тьер ухмыльнулся.

Она внимательно посмотрела на него:

– А что думаете вы? Что ваш кузен был глупцом, позволив себе надеяться на что-то, потому что земля важнее любви?

Он пожал плечами. Невозможно было объяснить ей, что он больше всего уважает Алена именно тогда, когда тот действует наиболее неправильно.

– Я думаю, что любовь – это растение, которое любит тучную землю, – ответил он вместо этого. – И если она все-таки выживает на тощей песчаной пустоши, кто захотел бы, чтобы любимый человек с трудом добывал пропитание? Нет, следует сначала найти плодородную землю, и если ее должным образом обихаживать, то на ней можно будет вырастить все, что угодно. – Он снова ухмыльнулся. – Кстати, у меня самого земли нет.

– Однако лорд Тиарнан, судя по вашим словам, женится по любви.

– Несомненно. Но этот счастливец может себе такое позволить. Не так много молодых людей сами себе хозяева и свободны делать выбор. Нам, остальным, приходится довольствоваться теми крохами счастья, которые нам перепадают.

Она прикусила согнутый крючком палец, и он вдруг почувствовал себя невесомым от радости. «Господи, мне хочется ее расцеловать! – подумал он. – Но и без этого я получил целый кус счастья. Прекрасный майский вечер, живые изгороди в цвету, мой конь подо мной, и красивая девушка слушает мои разговоры о любви».

– И вы тоже можете почитать себя счастливой, – сказал он Мари. – Если Тиарнан говорил правду (а я в этом уверен), то герцог позволит вам выбрать себе мужа, так что вы будете иметь счастье выйти замуж по любви.

– Я не выйду замуж ни за кого из вассалов герцога, – твердо заявила Мари. – Мой отец принес клятву верности герцогу Роберту, и только ему. Я не предам честь моей семьи.

Произнесенные вслух, эти слова принесли ей облегчение, став подтверждением того, что она по-прежнему осталась той, кем всегда себя считала, что боль в сердце не изменила ее целиком и полностью.

Тьер поднял брови.

– Не понимаю, почему вы так говорите. Ваш дед служил Бретани, пока не решил, что выгоднее будет примкнуть к нормандцам. Вы восстановили бы честь семьи, а не предали бы ее.

– Я не ответственна за то, что сделал мой дед, – ответила Мари. – Если бы все вернулись к первоначальному вассалитету своих предков, то мы все присягали бы императору греков. Мой отец – человек герцога Роберта, так что мой переход к другому сюзерену стал бы предательством.

Тьер только засмеялся. Ему не хотелось спорить.

– Скажите, как вам удалось убежать из Бонн-Фонтейна через запертую дверь? Мы так и не смогли понять.

Мари бросила на него суровый взгляд. Однако она уже понимала, что не сделает второй попытки убежать. Она слишком устала – а Тиарнан поручился за ее безопасность.

– Я подложила в дверь мою головную повязку, чтобы она не закрылась до конца, – объяснила она Тьеру.

Он снова рассмеялся.

– Клянусь всеми святыми, я благодарен Тиарнану, несмотря на то, что он сделал моему кузену, и хотя это обошлось мне в шестнадцать серебряных пенни.

Она воззрилась на него, хмуря брови. Он пришел в восторг от того, как морщится у нее лоб. «Еще до нашего приезда в Ренн, – пообещал он себе, – я заставлю ее смеяться. Если это – единственное счастье, которое мне принесет путешествие, с меня и его хватит».

– Я пообещал святому Михаилу сто свечей, если вас найдут целой и невредимой, – объяснил он. – Ну что ж, эти шестнадцать серебряных пенни потрачены не зря.

– Святой Михаил – это великий святой и хорошо защищает от зла, – серьезно отозвалась Мари, перекрестившись.

– Аминь! – радостно подхватил Тьер. – И, будучи архангелом, он действует быстро.

Когда чуть позже они доехали до Бонн-Фонтейна, то обнаружили, что их отряд лишился своего командира. Ускакавшего галопом Алена де Фужера в монастыре не оказалось. Тьер разрывался между досадой и тревогой. Он догадывался, куда уехал Ален, и считал эту поездку чистым безумием. Если Алену не удастся добиться своей цели, то ему придется вернуться к герцогу опозоренным из-за брошенного поручения, и к тому же он разгневает отца. Но если он своего добьется, его положение станет еще хуже: он должен будет покинуть Бретань, жить на заработок наемного солдата и содержать жену за счет подачек со стола своего господина – если, конечно, его не убьют при попытке побега с возлюбленной. Потому что Ален наверняка задумал с ней убежать, а Тиарнан Таленсакский вряд ли согласится принять это безропотно. Тьер не хотел бы иметь такого врага. Тиарнан может быть достаточно миролюбивым за пределами поля сражения, но Тьеру случалось видеть, как он упражняется с оружием: это было потрясающее яростное наступление, с ударами, точными, как игла вышивальщицы, оставлявшими после себя полосу расщепленных копий и разбитых щитов. Алену до такого очень далеко.

Тьер попытался уверить себя в том, что неудача представляется наиболее вероятным исходом этой глупой затеи. Эрве Комперский вряд ли впустит Алена в свой дом, и можно надеяться, что у леди Элин хватит рассудительности не противиться воле отца и не убегать с человеком, который не может ее обеспечить. Даже если бы она и предпочитала его Тиарнану – в чем, впрочем, Тьер в отличие от Алена отнюдь не был уверен. Но что бы ни происходило или уже произошло с Аленом, от Тьера ничего не зависело. Он мог только придумать какие-то оправдания своему кузену, когда отряд приедет в Ренн без него. Тем временем Тьер был намерен сполна воспользоваться тем счастьем, какое подарит ему остаток пути.

От Бонн-Фонтейна до Ренна был всего один легкий переезд – приятная прогулка по полям и лесам в чудесный весенний день. Даже кобыла Дагу вынуждена была идти спокойно, потому что Тьер привязал ее за короткий повод к своему коню и коню Гийомара. Они приехали в город вечером. В давние времена Ренн был обнесен стеной, и его все еще окружали римские камни, кое-где подкрепленные более новыми башнями или воротами. В течение столетий средневековый город теснился на маленьком пространстве, заключенном в древние стены, но в последние годы заполнил его до отказа, так что первые постоялые дворы и кухарни уже распространились за городские ворота и выстроились вдоль дороги. Уже вечерние огни зажглись, и пелена дыма, поднимавшаяся над соломенными крышами, была освещена опускающимся солнцем, так что город словно парил в золотистом облаке. Мари никогда не бывала в больших городах, и, несмотря на весь свой страх перед неволей и решимостью не уступать своим тюремщикам, она почувствовала, что сердце у нее колотится от радостного возбуждения. Перед ней лежал неизвестный мир, ожидавший ее внимания.

Городские ворота еще не закрылись на ночь, и трое всадников въехали в них под цокот копыт. Главная улица оказалась далека от золотой иллюзии, окутывавшей город: немощеная, покрытая глубокими рытвинами, провонявшая гнилыми отбросами, она шла между рядами домишек из глины и прутьев. Куры копошились в грудах мусора, неспешно отходя в сторону при приближении лошадей, свиньи в загонах между домами выглядывали через изгороди и хрюкали. Куст дрока над одной из дверей показывал, что эта лачуга является постоялым двором. Несколько лавок объявляли о своем статусе повешенными на столбы товарами: парой башмаков, метлой, набором ложек из рога. А потом главная улица повернула направо – и там, ближе, чем ожидала, Мари увидела Рейнский замок.

Замок был новым, и его стены были сложены из камня, а не из старомодного дерева, хотя с первого же взгляда было видно, что он имеет традиционную планировку: высокая центральная часть на насыпном холме и замковый двор, окруженный стеной. Тьер повернул налево и поехал по наружной стороне сухого рва, окружавшего стену. Мари повернулась в седле, глядя на стены главной части, которые были ясно видны сверху, в золотистом дыму. Большое красное полотнище полоскалось в последних лучах заката на самом верху башни, возвещая о присутствии герцога.

– Какой он, герцог? – спросила она у Тьера.

Они непринужденно говорили весь день, так что она начала забывать о том, что он – враг. Тьер немного подумал.

– Вы любите собак? – ответил он вопросом на вопрос, когда они повернули за угол и увидели ворота замка.

– Некоторых – люблю, – сказала Мари, пытаясь понять, какая тут может быть связь с ее вопросом.

– И это вы хорошо сказали, потому что собаки бывают такие же разные, как люди, и между ними можно найти сходство. Например, борзые благородны, стремительны и красивы – как вы сами, моя госпожа! Гончие – алаунты, брашеты и лимеры – должны быть отважными и мудрыми, чтобы гнать добычу своего лорда и валить ее на землю, и их можно сравнить с рыцарями. А есть еще услужливые спаниели и мастифы – чтобы сопровождать лорда и охранять его.

– А сам герцог в этой вашей аллегории – лев? – Мари улыбнулась этому причудливому образу.

– Нет, – с удовлетворением заявил Тьер. – Герцог Хоэл – терьер. Но очень благородный.

Мари рассмеялась, а Тьер широко ухмыльнулся. Ему все-таки удалось заставить ее засмеяться до приезда в Рейнский замок – правда, в последнюю минуту и отчасти из-за волнения. И смех у нее оказался красивым: нежным и журчащим. До чего же ему нравятся женщины, которые смеются!

Они проехали по подъемному мосту замка, и Тьер вызвал стражника, чтобы их впустили.

На замковом дворе слуги увели лошадей в конюшню. В кухонных постройках, выстроившихся вдоль наружной стены, уже дымил огонь, и оттуда пахло жарящимся мясом. Тьер и Гийомар провели Мари по каменной лестнице в замок. Еще до того, как они вошли в огромные двустворчатые двери, навстречу им выкатились волна шума и облако ароматов еды. Уже начало смеркаться, и в караульной комнате зажигали факелы, устанавливая их в крепления на стенах. Стражники дружелюбно приветствовали Тьера и спросили, где Ален.

– Слишком долго объяснять! – ответил Тьер и, странно звеня шпорами по каменному полу, увлек Мари по следующей короткой лестнице в главный зал.

Зал занимал весь первый этаж замка. Его деревянный пол был застелен тростником. Под светом факелов были расставлены столы, и за ужином сидело множество народа. Богатые шелка и ярко окрашенные шерстяные ткани заполняли полумрак золотом, густой синевой и насыщенным кармином. Даже у собак, растянувшихся под столами, были ошейники, сверкавшие при их движении. С каждым шагом Мари чувствовала себя все более некрасивой, жалкой и грязной.

Тьер пробирался между столами в дальнюю часть зала, где на деревянном помосте стоял главный стол. Сидевшие на скамьях при его приближении прерывали разговоры, и к тому моменту, когда они подошли к главному столу, в зале воцарилось молчание. Шедшей позади него Мари приходилось делать над собой усилие, чтобы держать голову высоко. Под грузом любопытных мужских взглядов ей хотелось провалиться сквозь пол.

Тьер остановился перед центром помоста и опустился на одно колено, зазвенев доспехами.

– Да благоволит вам Господь, мой господин! – сказал он. – Вот леди Мари Пантьевр Шаландрийская, о чьем присутствии вы просили.

Мари заставила себя поднять глаза на человека, сидевшего во главе стола. Хоэл, граф Корнуоллский, граф Нантский и, в результате своей женитьбы, граф Реннский и герцог Бретонский оказался низеньким, лысоватым мужчиной между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами в нарядном одеянии, отделанном мехом. Лицо круглое, красное, глаза навыкате. Его брови гневно хмурились.

– Что случилось с твоим кузеном? – вопросил он пронзительно тявкающим голосом.

«Боже милостивый, – подумала Мари, – он действительно похож на терьера!»

– Хоэл! – воскликнула дама, сидевшая подле герцога. Это была полная женщина лет сорока пяти, одетая в высшей степени элегантно и украшенная большим количеством драгоценностей. – Бедная девочка стоит здесь, словно заблудившаяся овечка! Сначала поздоровайся с ней, а потом уже разбирайся с де Фужером.

Она улыбнулась Мари. Улыбка и четкие ясные очертания ее лица показались Мари странно знакомыми, хотя она не сразу поняла, откуда может их знать. А потом она догадалась, что это Авуаз, герцогиня Бретонская, единокровная сестра настоятельницы Констанции, обладательница древней крови Пантьевров, продолжавших править Бретанью, хотя разные ветви этой семьи распространились среди знати Нормандии и Англии. Мари видела те же удлиненные черты в собственном зеркале.

– Добро пожаловать, моя дорогая, – проговорила герцогиня.

Мари набрала побольше воздуха. Она не отступится от своего решения только потому, что платье на ней жалкое, а герцогиня соизволила быть любезной.

– Я здесь не по своей воле! – гордо объявила она ясным и звучным голосом, который был слышен даже в дальних углах зала. – Меня увезли из монастыря обманом, предательски. Мой отец не приносил клятвы Бретани, и я никогда не допущу, чтобы его дом и земли достались кому-то другому. Клянусь Богом и своей бессмертной душой, – тут Мари вызывающе перекрестилась, – что скорее умру, защищая мою честь, чем останусь жить, лишившись ее.

Наступила грозовая тишина. Мари слышала, как в висках у нее оглушительно стучит кровь. Треск факелов на стенах казался неестественно громким.

А потом герцог Хоэл фыркнул.

– Она определенно твоя родня! – заявил он герцогине.

– Конечно же, – совершенно спокойно отозвалась Авуаз. – Она – внучка второго сына единокровного брата моего отца. Мы ведь это уже выяснили, помнишь? Дитя, – сказала она, обращаясь к Мари, – Шаландри – это ленное владение, входящее в герцогство Бретань, так что оно не находится в личном владении твоего дома. Твой дед получил управление им от моего отца. Он не имел никакого права передавать его Нормандии: оно ему не принадлежало. Мой муж – твой законный и истинный правитель – имел все права, чтобы призвать тебя сюда.

– А я говорю, что это не так, – ответила Мари неторопливо, хотя у нее участилось дыхание и от страха заныл желудок. – А еще я говорю, что не выйду замуж ни за кого, кто служит врагам моего отца. И Тиарнан Таленсакский, рыцарь, находящийся у вас на службе, господин мой герцог, поручился мне в том, что меня никто не будет принуждать.

– А какое к этому имеет отношение Тиарнан? – озадаченно вопросил Хоэл.

Авуаз внезапно нахмурилась и стала пристально вглядываться в лицо Мари. Из-за красного отсвета факелов, белой головной повязки и исключительной непокорности Мари ее синяки поначалу не были замечены.

– Хоэл! – напряженно проговорила герцогиня. – Девушку били!

Эти слова вызвали смятение и крики ярости. Герцог Хоэл с тявканьем вскочил и снова потребовал ответа на вопрос: что случилось с Аленом де Фужером? Пришлось рассказывать всю историю, после чего герцогиня повлекла Мари ставить примочки из листьев огуречника, а Тьеру устроили выговор из-за глупости его кузена. Герцог сообщил ему, что было чистым безумием оставить представительнице семейства Пантьевров хоть малейшую возможность нападать или бежать, потому что любой глупец должен был бы понять, что она обязательно ею воспользуется. К тому же ни при каких обстоятельствах нельзя допускать, чтобы с родственницей герцогини случилось что-то дурное, когда она находится под его покровительством. И наконец, что человек, получивший задание от своего господина и ускакавший куда-то, бросив его наполовину выполненным, заслуживает того, чтобы его поставили у стены замка и сделали мишенью для испытания рыцарских умений.

Позднее Тьер сказал об этом:

– Теперь я знаю, что чувствует крыса, когда ее за шкирку поймал терьер.