Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь вдребезги

ModernLib.Net / Классические детективы / Буало-Нарсежак / Жизнь вдребезги - Чтение (стр. 3)
Автор: Буало-Нарсежак
Жанр: Классические детективы

 

 


– … с помощью социального страхования, – сказал нотариус. – Но след оборвался… На вас я напал благодаря случайному стечению обстоятельств. Вы закончили неполную среднюю школу в 1962 году.

– Я хотел стать врачом, – прошептал Дюваль, – но после смерти матери должен был работать. Попробовал себя в различных областях.

– Вы заслужили эту улыбку судьбы. Вот видите, я начал вас искать издалека, хотя вы были по соседству. Все прекрасно устроилось, и мы сможем часто видеться.

Он отрывисто постучал по папке.

– Вы не спрашиваете, что там внутри? Вы не хотите знать сумму наследства?

Дюваль пожал плечами.

– У меня нет на этот счет никаких мыслей, – сказал он. – Я думаю, что отец хотел вознаградить меня за мое рождение.

Нотариус удивился. У него было хорошее круглое лицо, на котором отражались все его чувства.

– Все пожелания сбылись, месье Дюваль, вплоть до исполнения последней воли умершего. Справедливость восстановлена…, не все пока улажено, но я вам назову лишь приблизительную цифру, я полагаю, что она составит около девятисот тысяч долларов… что означает в наших франках пять миллионов, или, если угодно, пятьсот миллионов старых франков.

Наступила тишина. Дюваль пока ничего не понял. Фарлини скрестил толстые руки и наклонил голову.

– Итак? Что скажете? Неплохой реванш, не так ли?

– Простите, – прошептал Дюваль, – не трудно ли вам повторить цифру?

– Пятьсот миллионов.

– Пятьсот миллионов… Мне?

– Естественно, вам. Не вы ли Рауль Хопкинс, единственный сын Уильяма Хопкинса?

Нотариус достал из дела фотографию и протянул ее Дювалю.

– Вот ваш отец. Эту фотографию мне представила канцелярия Гибсона, Гибсона и Моррисона, которым было поручено это дело. Вы похожи на него… волосы растут низко, вокруг носа розовые пятна… глаза голубовато-зеленые…

– Помолчите! – сказал Дюваль. Он вернул фото, которое держал кончиками пальцев так, словно это была какая-то гадость. Нотариус становился все благодушнее.

– Я к вам искренне расположен, месье Дюваль. Вас ждет теперь совсем иная жизнь.

Дюваль не слушал. Он почувствовал неприятный пот на спине и животе. Нотариус обошел стол и подошел к нему.

– Вы обескуражены, не так ли? Это пройдет. Удары судьбы, словно любовь с первого взгляда: все изменяется в один миг. В первый момент всегда становится плохо.

Он уселся на ручку кресла и покровительственно обнял Дюваля за плечо.

– И все же не будем задирать нос… Пятьсот миллионов на первый взгляд очень много… но, если подумать… немало торговцев, актеров, писателей, высокопоставленных чиновников имеют и больше. Только в наших краях я мог бы вам назвать, не будь я обязан хранить профессиональную тайну, дюжину фамилий… Богачей гораздо больше, чем принято думать… Вот увидите, к этому быстро привыкают… Давайте теперь разберемся в некоторых деталях этого дела.

– Нет, – сказал Дюваль, -. нет, потом, потом… Сделайте все сами. Я вам доверяю.

– Благодарю, но вы мне должны кое-что подписать. Конечно, ничего срочного. Безусловно, я бы хотел закончить все как можно быстрее, потому что для меня это большая ответственность.

Пятьсот миллионов! Цифра болезненно билась в голове Дюваля.

– Я телеграфирую Гибсону. Перевод денег не представляет трудностей. Это меня совсем не волнует, а вот их дальнейшая судьба… Что вы собираетесь делать с этими деньгами, месье Дюваль?

Нотариус закурил, заложил руки за спину и заходил по кабинету. Дюваль посмотрел на округлого человечка в костюме цвета морской волны. Ему показалось, что все это происходит на экране, на котором было два человека: один из них – рассуждающий адвокат, а другой, в кресле, молодой американец, по фамилии Хопкинс, время от времени подносивший руки к лицу… этим, последним, и был он, Дюваль.

– Вы женаты? – спросил мэтр Фарлини. – Да… У меня это отмечено… И на каких условиях?

– Общности имущества.

– А-а! Тогда мадам Дюваль имеет равное право на наследство, осмелюсь вам сказать. Вам знаком соответствующий закон? На всю движимость, включая наследство, вы имеете равные права. Вам лично может принадлежать лишь недвижимость, например, дом… Но мы поговорим об этом позже, когда вы будете более внимательны к моим словам, это и понятно. Мы не должны делать неверные шаги.

Хватит! Хватит! Дюваль не мог больше этого выносить. Ему вдруг захотелось ходить, смешаться с толпой, потолкаться среди живых людей. Он был как во сне, словно его одурманили, чувствовал себя разбитым.

– Вы будете продолжать свою работу? – спросил нотариус.

– Я еще не знаю… извините… я ничего не знаю. Я даже не знаю теперь, кто я такой.

Фарлини взял Рауля по-отечески за руки.

– Вы богач, и я вас поздравляю. Скорее возвращайтесь к себе, чтобы сообщить приятную новость жене. Но будьте осторожны!

Он открыл и тотчас же закрыл дверь.

– Не доверяйтесь никому и даже лучшим друзьям. У вас сразу появятся завистники. Не давайте деньги в долг. Деньги похожи на мед, они привлекают ос. Ах да, я совсем забыл.

Он отвел Дюваля в центр кабинета.

– Я тоже вроде вас потерял голову. Не хотите ли аванс? Я оформлю чек.

Дюваль тотчас вспомнил о совместном счете с Вероникой. Если вдруг он внезапно увеличится хотя бы на незначительную сумму, Вероника начнет допытываться, откуда взялись деньги.

– Нет, нет!… – сказал Дюваль. – Нет. Не теперь. Мне пока ничего не нужно.

– Не стесняйтесь… Я в вашем распоряжении. Приходите к концу недели. У вас будет время обо всем подумать, а у меня – чтобы все подготовить. Теперь же у меня другая встреча. Извините.

Он проводил Дюваля до двери лифта и сердечно пожал ему руку.

– Я рад, месье Дюваль. Видите, не всегда последнее слово за несправедливостью!

Рауль вошел в лифт, и пока тот опускался, нотариус возвысился словно ангел-хранитель, затем Дюваль, слегка пошатываясь, очутился на тротуаре. Он не мог вспомнить, где оставил свою машину, не мог найти ключи. Его мучила жажда. Какая-то сила сдавила ему горло, болезненное ощущение счастья стояло в нем комом и увлажняло глаза. Рауль пошел по улице Жана Медика и сел на террасе какого-то кафе: – Кружку пива!

Вот тут– то Рауль почувствовал радость, какую никогда ранее не испытывал: он чувствовал себя тяжелым и налитым словно прямое дерево, прочно держащееся на земле. Звуки окружающего мира отдавались в нем песней… У него не было никаких мыслей по поводу свалившегося богатства. По его членам разлилось вдруг счастливое оцепенение. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что мог оставаться здесь до ночи, если захочет, и никто не осмелится ему перечить. У него больше нет графика, свиданий с месье Джо, который ему больше не классовый враг. Хоть бы этот покой, этот прекрасный покой продлился!… Пиво было свежим. Проходившие женщины – прекрасны. Он повел глазами вслед длинной спортивной машине. Сколько за нее отдали? Четыре, пять миллионов? Внезапно он почувствовал болезненную радость: думать о стоимости вещи и знать: „Она мне по карману"! Всю свою жизнь он чувствовал витрину, мешавшую его протянутой руке. „Идем! – говорила мать. – Ты же знаешь, что это не для тебя!"

– Пожалуйста, еще пива!

Он отложил все трудности на потом, а пока праздновал с судьбой медовый месяц. Это была их свадьба, посвящение во что-то более сильное, чем наслаждение. Надо бы заснуть с этой радостью в руках, обнять ее, прижать к себе. Нужно кричать, петь, а не вздыхать в тиши. Хорошо бы рядом иметь кого-то близкого, любимого.

Дюваль расплатился и поднялся. Он пошел наугад, одолеваемый противоречиями. Было пять часов вечера, по тротуарам текла толпа. Вернуться в Канн? Снять жилье в Ницце? Он пытался думать, разглядывая витрины, внезапно вошел в табачную лавку.

– Мне нужна зажигалка.

– Для подарка? – спросила продавщица. Он не смог сказать: для себя.

– Да, для подарка. Что-нибудь поприличнее.

Он вдруг застыдился чего-то, ощущая озноб и раздражение одновременно. Продавщица выложила перед ним зажигалки и стала их зажигать.

– Вот эта замечательная. Из золота. Прекрасный подарок.

– Сколько она стоит?

Вопрос сорвался сам. Он так часто его задавал.

– Триста пятьдесят франков.

Рауль не мог не подумать слишком дорого. Засмеялся. – Она прелестна, не правда ли? – спросила продавщица.

– Да, она мне очень нравится.

Нужна ли ему была эта зажигалка? Ах, ни к чему задавать себе подобные вопросы. Можно, наконец, уступить своему желанию и только, без размышлений, без сожалений. Он еще помедлил.

– У нас есть и другие модели, – сказала продавщица.

– Нет, нет… Я беру эту… Не нужно заворачивать.

Он накрыл зажигалку ладонью, потом подписал чек и быстро вышел. Сердце бешенно колотилось. Он разжал пальцы. Зажигалка сверкала на ладони словно самородок. Дюваль остановился и прикурил. Пламя было длинным и голубым в основании, а вверху желтым и дрожащим, как у свечи. Когда он был маленьким, мать водила его в церковь, часто покупала свечи, которые он неловко ставил на железный поднос и наблюдал за тем, как они истаивали, пока мать шевелила губами в непрерывных молитвах. Пожалуй, для матери он и щелкал сейчас зажигалкой.

Рауль поискал машину на бульваре Виктора Гюго, заметил ее издалека, облезлую, усталую, стоявшую между „504" и „Мустангом". Нет, храбрая старушка, он не продаст ее, не станет менять свой образ жизни из-за какой-то Вероники. Да, отныне существовала проблема Вероники. И эту проблему надо было вскоре решать.

Дюваль сел в машину, закурил другую сигарету, еще раз полюбовавшись зажигалкой, и двинулся по направлению к Променаду.

Не может быть и речи о дележе, а значит и о разводе! Все просто и ясно!… Если бы, к несчастью, процедура зашла далеко, это было бы крахом. Слово, слегка мелькнувшее в сознании, заставило Дюваля задуматься. Неужели, за несколько часов он обрел сознание собственника? И не стал ли он в самом деле тем, кого ненавидел больше всех на свете? Вот они, деньги, стоит только протянуть руку. На свете столько умных способов их применения. В любом случае Вероника не должна иметь ни малейшего права на наследство. Эти деньги – плата за недосыпание и труды несчастной, которая до времени износилась ради сына. Это плата за ярость и оскорбления, боль загубленного детства. Деньги Хопкинса прежде всего деньги Дюваля. Закон несправедлив. Никакого дележа! Кубышка будет лежать в банковском сейфе так, чтобы никто не знал о ней. Однако, крестьяне были совсем не дураки, пряча свои экю в стене или за чугунной плитой камина.

Ну, а Фарлини, предупредит ли он Веронику? А может, он предложит вложить деньги в недвижимость, коммерческое дело, то есть, пустить деньги в оборот. На все это нужно время. А вдруг адвокат Вероники учует наживу?! К тому же Дювалю совсем не хотелось становиться собственником. Спрятанные деньги пусть себе будут как резерв. Это не капитал. А вдруг Вероника попытается вымогать деньги: „Ты хотел убить меня, у меня есть, доказательство, подписанное тобой. Ты заплатишь за это, друг мой!" И все эта бумага, причина бед. Отнять ее? Она теперь, должно быть, в руках какого-нибудь законника. Дюваль отчаянно искал выход. От его радости не осталось и следа. Если бы мать была рядом, она бы сказала: „Не судьба", – и погадала бы на картах, как когда-то по воскресеньям. Ей всюду мерещились враги, заговорщики, брюнетки, которые хотели ей плохого, письма с дурными вестями. Роковое совпадение развода и этого завещания выбило его из колеи. Все хладнокровие Дюваля исчезало, стоило лишь ему подумать о том, что он сам во всем виноват, что сам все испортил, что Вероника никогда не искала бы развода, если бы он сам так глупо за это не принялся, вот уже верно „не судьба".

Он ехал еле-еле в цепочке автомашин, двигавшихся к Круазетг, и беспрерывно спрашивал себя: как, как помешать разводу? Или хотя бы максимально отсрочить его. Возможно ли это? Дюваль неоднократно слышал о строгостях контроля за обменом валюты. Он понятия не имел, что это за штука. И подозревал, что это, видимо, связано с полицией, с хитростями, опасностями. Спросить совета? У кого? Не у Фарлини же, который стоит на страже порядка? И не у адвоката. Но у кого же?

Автостоянка была забита машинами. Он оставил машину „2CV" далеко от дома, возле какой-то стройки. Ему захотелось убежать из этого знойного города.

Рауль прикурил от золотой зажигалки. Пытаясь разрешить противоречия, он потерял способность к спокойному, точному мышлению, и сейчас скорее напоминал обломок кораблекрушения. Он прошел мимо дома и вернулся назад. И в почтовом ящике было пусто. Дюваль открыл дверь, прислушался. Никого. Он подбежал к холодильнику, открыл бутылку пива и с Жадностью опрокинул ее в себя. Теперь необходимо было позвонить Веронике. Это было, наверное, неблагоразумно, напрасно, но он чувствовал в этом потребность. А для чего? Пока не знал. Может, просто, чтобы услышать ее голос и постараться по нему догадаться о ее кознях.

– Алло… Можно поговорить с мадам Дюваль?

– Кто спрашивает?

– Дюваль.

– Одну минутку.

Это, видимо, хозяйка. Не доверяет. Небось, подслушивает.

– Алло… Вероника? Я хочу тебе сказать… я советовался с месье Тессие. Ничего пока не решено. Так, поговорили и все. То, что он объяснил мне, сложно понять. Он не скрыл от меня, что развод стоит очень дорого. А ты что думаешь?

– Я еще ничего не предпринимала. У меня плохо со временем.

Дюваль закрыл глаза, напрягся, изо всех сил прислушался. Голос был спокоен, с оттенком усталости.

– Моя позиция проста, – снова начал он, – я жду и не настаиваю. Не в моих правилах забегать вперед, понимаешь?

– Я знаю… После возвращения я кое-что предприму.

– Ты уезжаешь?

– Да, небольшая поездка на несколько дней. К тому же спешить некуда.

– Ты что, хочешь показать кому-то подписанную мной бумагу?

Он подскочил: на том конце провода раздался невнятный, быстро подавленный смешок.

– Я спрошу совета, – сказала Вероника. – А бумага упрятана надежно в конверт, на котором написано: „Вскрыть в случае моей смерти". Как видишь, теперь я спокойна. Вот я и говорю, что нет никакой срочности.

– Ты одна?

– Разумеется! Есть вещи, о которых не следует кричать.

На этот раз в ее голосе прозвучала злоба, смешанная с горечью.

– Послушай, Вероника. Уверяю тебя, что…

Она сухо оборвала его.

– Ты хочешь сказать, что не желал мне зла, или что ты сожалеешь. Не думаешь ли ты, что теперь уже поздно? Да и не в этом дело. А в том, что мы вели жизнь, которую больше продолжать не можем. Итак, я отступаю. Все. Когда я согласилась на брак…

– Извини, но ты-то его как раз и хотела.

– Допустим.

– Как это „допустим"?

– О! Прошу тебя, Рауль, не начинай снова. Уверяю тебя, что я даже не думала о замужестве… Если бы ты знал! Ну ладно, кончим об этом. По возвращении я повидаюсь с адвокатом. Он свяжется с твоим. Думаю, что нам нечего больше сказать друг другу.

Она повесила трубку. Дюваль возмутился таким нахальством. Чья была инициатива? Кто все время подзуживал его уйти от месье Джо? Ужасная баба! Жаль, что авария не получилась. Вот было бы здорово овдоветь! Дюваль позабыл о своем богатстве.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Рауль снова принялся за свою работу, вернее, его руки, мысли же были далеко, они отчаянно искали выход: как вырваться из этого крута? Как избавиться от Вероники? Он увиделся с Тессие, сказал адвокату, что он был занят, что потерял записную книжку. Адвокат заверил его, что бесполезно готовиться к защите, когда другая сторона никак себя не проявляет. Нужно ждать. А вдруг мадам Дюваль передумает?

– Конечно, нет.

– Был ли у вас разговора разводе?

– Я ее больше не видел. Она оставила мне квартиру, а сама снимает другую.

– Все говорит о том, что она склонна настаивать на разводе.

– Из этих соображений, мэтр, я хотел бы с вами обговорить один вопрос. Допустим…, но это чистое предположение…, допустим, я получил маленькое завещание.

Адвокат поглядел Дювалю в глаза.

– Вы думаете вам должны что-нибудь завещать?

– Нет, не совсем так. Повторяю, это предположение.

– Деньги подлежат разделу, это как раз то, что вас беспокоит, не так ли? Впрочем, вы не одиноки. Этот вопрос нам задают каждую минуту.

– Это несправедливо.

– Не так уж. Происхождение материальных ценностей может быть доказано, будь то вклад или слитки. Деньги же, в сущности, безымянны. О! Безусловно, можно всегда начать тяжбу, но я вам этого не советую. Лучше найти способ утрясти это дело без суда.

– А если кто-то хочет что-то скрыть?

– Опасно! Особенно в вашем случае, месье Дюваль. Разрешите говорить с вами откровенно? Вы сказали, что сделали некий неверный шаг, который может иметь драматические последствия. Я не уточнил тогда, я лишь запомнил, что у вашей жены есть некая бумага, компреметирующая вас. Хорошо. Теперь представим, что с неба вам падает завещание… несколько десятков миллионов франков… В наше время завещания не пропадают: если вы откажетесь от него, все забирает государство… Предположим, вы берете эти деньги, кладете их в банк, не меняете своего образа жизни, разводитесь. Однажды, когда вы вдруг почувствуете полную свободу, вы совершаете большую покупку… Ваша прежняя жена об этом узнает. У нее полное право возбудить против вас дело, настаивая на том, что во время развода у вас были скрытые средства. Она может состряпать бумагу, сказать, что вы из-за денег хотели от нее отделаться. Это ложь, я знаю, но вы сами видите, куда это все может завести. Итак, месье, примите хороший совет: играйте открытыми картами. Это более осмотрительно. Во время бракоразводного процесса, если вы вдруг крупно выиграете в лотерею или на скачках – такие случаи бывали – не вздумайте обойти закон.

Дюваль размышлял над этим разговором. Существовал лишь один путь: что-нибудь купить, неважно что: гостиницу, кинотеатр, гараж. Вероника потребует большую сумму на свое содержание, тем хуже. Но это все же лучше, чем дележ. Он вернулся в Ниццу. Нотариус принял его подчеркнуто любезно. В присутствии двух свидетелей Дюваль подписал два документа.

– Документы на английском языке, – сказал Фарлини. – Хотите, я их переведу? На это уйдет немного времени.

– О, нет! Бесполезно. Заранее знаю, что ничего в них не пойму.

– Должен вам сказать, что мистер Хопкинс отдал распоряжение в пользу некоторых из своих коллег… К счастью для вас, он не был женат, как я уже вам объяснил. У него был брат намного его моложе, который погиб два года назад в авиакатастрофе. Трогательный штрих: Хопкинс думал, что его ребенок – девочка. Он, наверное, был храбрым человеком!

– . Смельчак, убивший мою мать. Через какое время я вступлю во владение наследством?

– О! Очень скоро. Максимум через месяц, может, раньше.

Месяц! Значит, процедура уже скоро начнется! Может, открыть все нотариусу, спросить его совета? Дюваль колебался. Гордость мешала ему. К тому же не хотелось портить о себе впечатление. Не хватало только открыть нотариусу свои сокровенные мысли.

– Я подумал и решил: мы тотчас приступим к процедуре. Как все это будет происходить?

– О! Очень просто. Мои поверенные переведут деньги на мой счет, а я их передам вам… Для этого нужен только номер вашего банковского счета.

– Вы думаете без труда их инвестировать?

– Возможно, не сразу. Нельзя допускать легкомыслия в таком деле. Вы же не торопитесь?

Месье Фарлини пристально посмотрел на Дюваля.

– Вы хотите стать единственным обладателем богатства? Не так ли? Вы правы. Необходимо предвидеть все. Над нами не капает. В нужный час я к вашим услугам, если позволите.

– Нельзя ли деньги оставить за границей?

Нотариус перестал улыбаться.

– Нет. Будем вести себя правильно, месье Дюваль, не нужно играть с огнем.

– Да нет, я сказал так, наобум. А ведь ничего об этом не знаю. Итак, я открываю счет на свое имя.

– Замечательно. Что бы вы ни предприняли в дальнейшем, обязательно сообщите о перемещении капитала директору. Объясните ему ваши затруднения. Новость не должна иметь огласки в ваших же интересах. Повторяю, это необходимо. Достаточно проболтаться, как газеты сразу же набросятся на любую информацию. На вашем месте я вел бы прежний образ жизни.

Вот, пожалуй, выход! Дюваль думал о нем уже несколько дней. Уехать! Никогда больше не видеть Веронику! Создать центр по обучению массажа с самыми новыми достижениями техники, чтобы помогать страждущим, искалеченным на дорогах… Укреплять спины, бока. Он все больше утверждался в этом проекте, видел большой дом, в окружении парка, где-нибудь под Греноблем или в Дижоне, а может в Бретани. Оживали старые мечты. Он завел бы собаку, золотых аквариумных рыбок, птиц. Он бы нес людям жизнь.

Именно в этом он видит смысл собственного существования. Его богатство таким образом стало бы беспорочным. Дюваль думал так, потому что привык к старым терминам, но по множеству признаков он должен был догадаться, что деньги уже проникли в его кровь и мысли. Теперь существовал Дюваль-богач, который все чаще занимал место прежнего Дюваля, у которого была новая манера ходить, смотреть на людей, отвечать месье Джо. По утрам во время бритья он привыкал к широкому лицу, испещренному розовыми пятнами, к лицу американца. Прежняя ненависть к богачам постепенно исчезала, если бы не Вероника, то он бы в полной мере вкусил, что значит быть самому себе хозяином. Благодаря ее существованию ему приходилось сдерживать желания: дом будет поменьше, вместо парка вокруг будет сад, больных будет поменьше… Многие калеки из-за его глупости будут лишены помощи. Отдельные слова возникли в нем словно сигналы бедствия в черном небе: раздел, вознаграждение за убытки, пенсия. Ему захотелось стать колдуном, умеющим пронзать булавкой изображение Вероники. Она символизировала собой зло, эгоизм, распущенность, грубость. Женившись на ней, Дюваль думал воспользоваться ее средствами, чтобы открыть свое дело. Она всегда знала, что равные права на доход в конце концов обернутся в ее пользу. Ну, а теперь…

Просмотрев телефонный список по найму квартир, Дюваль нашел адрес Вероники. Он отправился к ней, но встретил хозяйку.

– Мадам Дюваль в отъезде. Она мне ничего не сказала, но я видела чемодан в машине.

– Автомобиль белый, спортивный?

– Да. Выезжая, она чуть не задела велосипедиста.

Внезапная мысль осенила Дюваля: „А нет ли у нее любовника?" У него уже и раньше возникало такое подозрение, но он подавлял его, считая слишком наивным. Первый муж Вероники взял на себя всю вину. Но что это доказывало? Вот если бы любовник был на самом деле, то-то была бы удача! Все ее отлучки, поездки… Дюваль пытался припомнить… Частые смены жилья… Они легко объяснялись. Их оправдывала продажа парижской квартиры. Никаких писем… или почти никаких… Почти никаких звонков. Было над чем задуматься. В этот вечер он перерыл в доме все комнаты, словно взломщик, вещь за вещью, ящик за ящиком. Ничего. Позвонил мэтру Тессие.

– Скажите, мэтр, а что если у моей жены есть любовник…

– У вас есть письма? Фотографии? Нужны доказательства.

– У меня ничего нет. Но…

– Зайдите ко мне.

Дюваль положил трубку. Ладно, сам обойдусь. Но как? Есть частные полицейские агентства, но слово „полиция" давно вызывало у него нервное напряжение. Он лучше умрет, ободранный, как липка, чем заплатит за полицейского! И все же…

Во время массажа Рауль часто прерывался, пытаясь воспроизвести жест, интонацию Вероники. Вечерами в постели, когда ему казалось, что она читает, он с удивлением замечал, что ее взор был направлен в пустоту… Чем больше Дюваль пытался вызвать прошлое, тем больше убеждался в том, что Вероника что-то скрывала от него. Была в ней какая-то грусть, или разочарование, он вдруг вспомнил, как однажды, когда они садились в поезд „Мистраль", как раз в момент посадки в вагон, она вдруг шепнула на ухо, словно жалея: „Ты знаешь? Я очень тебя люблю!" Так, наверное, говорят облезлой старой кошке перед тем, как ее усыпить. Но чего стоят эти воспоминания? Как восстановить в деталях месяцы совместной жизни?

Дюваль принялся за работу. Каждый вечер, пообедав в закусочной, он шел сразу домой, усаживался за письменный стол и собирал доказательства, из которых можно было бы составить заявление. Писал он мало, все больше мечтал.

„Вероника, безусловно, больна. Желчный пузырь увеличен, плотный, замедленное пищеварение. Желудок растянут. Этим объясняется трудный, изменчивый характер". Почему же она казалась ему желанной, когда успокаивалась под его руками? Другие благодарили после сеанса, она нет, она целовала его в лоб у корней волос без всякого трепета. А затем началась жизнь, полная любви, которую он не мог описать поверенному. Поначалу он был очень предупредителен, скорее для того, чтобы дать понять Веронике, что очень влюблен, но на самом деле – нужно называть вещи своими именами – потому что она была искусна в любви, делала все без нежности, словно профессионалка. Каждая их близость была как-будто последней, словно ему предстояло утром уйти на войну. Это-то и отвратило его от нее. „Может, она жалела меня", – подумал Дюваль. Почему? У нее не было необходимости выходить за него замуж. Не была ли здесь его инициатива? Не казалось ли ему всегда, что его жалели?

Он продолжил заявление:

„Рауль. Ничей сын. Бедолага".

Вот что было главным. Он чувствовал это с еще большей силой с тех пор, как его миллионы должны были принести ему свободу. Вот почему он пытался разобраться в своих отношениях с Вероникой. Здесь нужно было пойти до конца. Среди других неудач любовь была самой тяжелой. У него ведь было много женщин…, но никогда ни одна из них не стала врагом. Он записал:

„Руководить или подчиняться. Другого я не знал. Всегда среди женщин. Я брал или отдавал. Вероника владела мной. Не знаю, каким образом, но это так. И если я рискнул тогда на шоссе всем, то только для того, чтобы с этим покончить".

Он усомнился в убедительности этих строк для мэтра Тессие. Может, стоит добавить, что он не был в силу своего ремесла столь уж чувственным, эротическое воображение в достаточной мере было подавлено. Он ощущал себя скульптором по обнаженной натуре: ваял животы, округлял талии, облегчал бедра, ему известны все оттенки запахов пота. Адвокат хочет подробностей? Пожалуйста! Дюваль добавил строчку:

„Мне надлежало быть ветеринаром".

К черту адвоката! Веронику! Дюваль отбросил бумагу и прикурил от золотой зажигалки, поиграл с ней немного, положил на стол, осмотрел со всех сторон. Благодаря этому талисману он ни пред кем более не опускал глаз. Он часто трогал зажигалку и думал: „Мне достаточно, как в сказке, пожелать, и моя бедная разбитая колымага превратится в роскошный автомобиль…, а месье Джо в тыкву или крысу!" Это вызывало у него смех, когда он проходил мимо месье Джо. Рауль купил „Справочник Бертрана", который, как ему казалось, имел отношение к магии. На его страницах было множество объявлений. „Майенн. Замечательная ферма, полностью обновленная, недалеко от реки. Пять комнат. Гараж. Все удобства. Сад. 180000 франков". „Кот д'Ор. Небольшой дом. Восемь комнат. Сельская кухня. Отопление мазутное. Трехместный гараж. Парк в 12 гектаров. Цена по соглашению".

„Небольшой дом!" – сами слова уже были прекрасны. Сразу виделись угловые закругления, окна времен Возрождения, флюгеры в форме химер или орифламм над шиферными крышами.

„Просторный дом, конюшни. Многочисленные службы".

Это в Перигоре. Вся Франция продавалась. Вот она, тут, как на ладони, иногда на фотографиях: прекрасные фасады отражаются в стоячих водах, старинные строения, замки на фоне гребней… виллы в дюнах… и все цены ему доступны. Он везде был бы, как у себя дома. Он перелистывал страницы взволнованно и радостно, совсем позабыв о Веронике.

Рауля ждали важные и неотложные дела. Например, открыть новый счет… отложить покупку заказанной в Лионе аппаратуры, а может, купить новый костюм, обрести новую кожу. Чеки нотариусу он перешлет с большими, предостороженностями. Впрочем, спешить некуда. Ему нравился горьковатый вкус этой двойной жизни. Самым большим для него удовольствием стал отказ от чаевых, при этом приятно было шептать в ухо смущенным пациенткам: „Поберегите для вашего парикмахера!"

Тем временем от Вероники не было никаких новостей. Однажды, делая свои записки, Дювалю вдруг подумалось: „А не уехать ли в Америку?" Там он спокойно распорядится деньгами и надобность в разводе отпадет? Не нужно будет платить Веронике на содержание и не нужно ничего делить. Вероника не станет его разыскивать. Ей достаточно не иметь на его счет сомнений. Да, это, пожалуй, единственный выход. К сожалению, уехать в Америку для тех, кто поднимал кулак в демонстрациях и кричал: „Мир Вьетнаму!", „Долой плутократов!" – это непросто. Но деньги сделают свое дело, и сыну Уильяма Хопкинса нетрудно будет добиться визы. Вероятно, он сможет носить имя отца? Почему бы и нет? Он станет уважаемым дельцом, запишется в клуб и будет по воскресеньям посещать церковь. Нет, никогда он не опустится до этого! Никогда! Мысли жужжали в его голове словно большие летние мухи у окна. Последние несколько дней были мучительными. Раз уже он принял свою судьбу в виде долларов, то отчего бы не стать капиталистом? Все или ничего. Если уж быть точным до конца, то нужно отказаться от наследства. А если нет – сбежать! К тому же, в Америке полно разных городов, где он найдет друзей и единомышленников.

Рауль позабыл о времени, опоздал на работу. Месье Джо сделал ему замечание, на что он ответил грубостью. Только ради того, чтобы расстаться с месье Джо, стоит быть богачом. Краткое письмо от нотариуса прекратило всякие метания:

„Дорогой месье, имею удовольствие сообщить Вам, что перевод состоялся. Деньги в Вашем распоряжении. Сообщите адрес банка и номер Вашего счета. С наилучшими пожеланиями…"

Ну вот, все споры с собой окончены. Доллары стали франками, которые арестованы. Дюваль не отказался от них. Он был так счастлив, что устроил себе пикник за городом в полном одиночестве, уехал в какое-то захолустье, спал в палатке, гулял по диким ущельям. Он никогда не станет Хопкинсом. Хопкинс, убирайся домой! Лучше договориться с Вероникой. В понедельник с утра он открыл счет в банке и послал записку мэтру Фарлини. Рауль не спешил на работу. В понедельник больных мало. Однако, месье Джо встретил его с нетерпением.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9