В сионистах я всегда видел искренних идейных людей, представлявших одно из главнейших еврейских политических течений. Я нередко лично {72} вталкивался с видными сионистскими деятелями, много о них слышал и читал. Интересуясь их движением, я был даже (кажется, в 1897 г.) на одном из первых конгрессов в Швейцарии, где председательствовал Герцль. Меня очень заинтересовала тогда его сильная и красочная фигура. Я много о нем тогда слышал, но лично с ним знаком не был.
      ("..В конце августа 1897 года в Базеле состоялся Первый Сионистский Конгресс, сплотивший все палестинофильские группировки и вызвавший многочисленные отклики в еврейской и европейской общественности. Конгресс утвердил т. н. "Базельскую программу", которая определила задание сионизма как "создание обеспеченного публичным правом убежища для еврейского народа в Палестине"... ldn-knigi)
      Такое то мое близкое знакомство с еврейскими движениями, в 1906 г., когда, вернувшись из эмиграции, я очутился в России и познакомился с "Протоколами", было уже само по себе достаточно, чтобы быть убежденным, что никаких сионских мудрецов никогда не существовало, и не могло быть никаких их протоколов.
      В самом деле: если бы "сионские мудрецы" существовали, о них что-нибудь знали бы кто-нибудь из многочисленных различных политических деятелей, с кем я сталкивался, хотя бы, напр., мои еврейские друзья. Искренность, честность и компетентность в еврейских вопросах моих друзей, как Пасманик, как Слиозберг и очень многие другие, были для меня всегда вне всякого сомнения. А между тем, никто из них не только никогда не говорил мне о существовали каких то сионских мудрецов, ни тогда, когда я был заграницей, ни тогда, когда приехал в Poccию, но всегда с возмущением, отзывались о тех, кто распространял вздорные легенды о "Протоколах" и сионских мудрецах.
      Таким образом еще в начале 1900-х г. г. я не сомневался, что "сионские мудрецы" - миф, выдуманный озлобленными, слепыми врагами еврейства.
      В Петербурге, в 1905-07 г. г., где так много тогда говорилось об еврейском вопросе по поводу бывших погромов, я не встретил никого, кто бы решился мне доказывать подлинность "Протоколов " или кто высказал бы об их происхождении что-нибудь с чем нужно было считаться.
      Мне в то время иногда приходилось встречать н сторонников "Протоколов''. Они с восторгом говорили о 'Протоколах", распространяли их, но никогда не пытались даже защищать их подлинность. Когда же {73} при них говорили о "Протоколах", как о подлоге, они только систематически уклонялись от споров.
      Впечатление от разговоров с такими антисемитами, не защищавшими подлинности "Протоколов", было таково, что они не далеко ушли от тех, кто заявляли, что верят в подлинность "Протоколов". Нельзя было сомневаться, что они лично были довольны и тем, что "Протоколы" все таки существуют, и тем, что кто то, кроме них самих, их распространяет. Допуская, что "Протоколы" поддельны, они их пропаганду считали все таки очень полезной для борьбы с ненавистными для них евреями.
      Во всяком случае, ни в тогдашнем русском обществе, ни в правительственных сферах, ни в церковных кругах не было защитников подлинности "Протоколов", с кем нужно было бы считаться. Поэтому, в литературном мире и в обществе их игнорировали и только иногда с презрением отзывались о них.
      Можно категорически сказать, что в то время к "Протоколам" с доверием относились только в специальных сферах - особенно придворных, - где обычным явлением были религиозные кликушества, или темные фанатики, или авантюристы, кто подлаживался к антисемитам, находившимся у власти.
      В народных же массах в те годы о "Протоколах" мало слышали.
      --
      К "Сионским Протоколам" относились,
      как к подлогу даже в Департаменте Полиции.
      (А. А. Лопухин, И. Ф. Мануйлов-Манасевич, С. П. Белецкий,).
      Еще до революции 1917 г. и сейчас же после нее, когда "Протоколы" еще не обратили на себя общего внимания, мне о них приходилось говорить с разными лицами, близкими к правительству, которые находились для меня, как эмигранта и левого писателя, так {74} сказать, по ту сторону баррикады: с бывшим директором Департамента полиции А. А. Лопухиным, журналистом И. Ф. Мануйловым-Манасевичем, с чиновником охранного отделения М. Е. Бакаем, с бывшим директором Департамента полиции С. П. Белецким и с многими другими. Все они отзывались о "Протоколах", как о грубой подделке. По их словам можно судить об отношении к "Протоколам" различных кругов правительственных деятелей - между прочим и тех, кто специально занимался политическим розыском.
      А. А. Лопухин.
      Одним из первых таких лиц, кто, казалось, по своей службе не только мог, но не мог не знать всей правды о происхождении "Сионских Протоколов", был директор Департамента полиции А. А. Лопухин (в 1902-1905 г. г.), ближайший помощник Плеве, министра внутренних дел, одного из главных антисемитских деятелей в правительственных кругах.
      Познакомился я с Лопухиным в самом начале 1906 г. в редакции "Былого". Он тогда только что вышел в отставку в виде протеста против тогдашней политики правительства. Он часто бывал в нашей редакции, вместе с своим другом, бывшим губернатором кн. Урусовым (о нем а также отрывки из воспоминаний см. в доп. материалах - ldn-knigi)
      и с одним из библиотекарей Императорской Публичной Библиотеки, известным еврейским деятелем Браудо. (о Браудо см. напр. "Александр Исаевич Браудо" на нашей стр., ldn-knigi)
      Они снабжали нас очень важными сведениями об отношении правительства вообще к еврейскому вопросу и специально по поводу бывших незадолго до того еврейских погромов. В 1906 г. кн. Урусов произнес в Государственной Думе свою знаменитую речь об еврейских погромах - главных образом - на основании материалов Лопухина. Для "Былого" он нам дал свои, имевшие огромный интерес, воспоминания - "Записки губернатора", в которых были очень интересные страницы и по еврейскому вопросу.
      Во время наших встреч в редакции "Былого" с Лопухиным и Урусовым мы часто беседовали с {75} ними по поводу тогдашней агитации в либеральном обществ, энергично веденной против антисемитов. В этих беседах мы иногда касались и "Протоколов", но говорили о них всегда урывками, мимоходом, как о чем-то не представляющем никакого интереса.
      В сентябре 1908 г. я встретился с Лопухиным заграницей, в вагоне железной дороги, между Кельном и Берлином, когда я был уже снова эмигрантом. Он тогда дал мне свои знаменитые разоблачения о провокаторе Азефе. За это он затем, еще в начале 1909 г., был арестован, - вскоре его судили в сенате, как б. министра, и приговорили к ссылке на поселение в Сибирь с лишением всех прав состояния. Но года через два, когда выяснилось, что его сведения, данные мне, верны, и Азеф, действительно, был признан и правительством злостным провокатором, Лопухин был возвращен из ссылки, - и снова поселился в Петербурге, как частный человек.
      В 1920 г. я с Лопухиным встретился в Париже. Это было после статей "Таймса" о "Протоколах", возбудивших к ним общий интерес. Оба мы в это время были эмигрантами, бежавшими заграницу от большевиков. Я спросил у него его мнение о "Протоколах". Он ответил мне, что можно только изумляться, что все еще занимаются этим вопросом, когда подделка их давно ни для кого в правительственных сферах не представляла секрета, как это ему было хорошо известно еще тогда, когда он был главой политической полиции и когда он по своей должности не мог не знать правды о "Протоколах". Подделывал их, по его словам, заграницей Рачковский с своими агентами. О Рачковском при этом он отозвался, как о самом злостном провокаторе, способном на какую угодно провокацию.
      И. Ф. Мануйлов-Манасевич.
      Во время войны, в 1914 г., я вернулся в Poccию и был арестован, сослан в Сибирь, но осенью 1916 года уже был амнистирован и поселился в Петербурге. Там в конце 1915 г. я встретился с {76} журналистом Мануйловым, имевшим, как это было всем известно (еще с конца
      1890-х г. г.) постоянные связи с Департаментом полиции. Мне удалось близко сойтись с ним и он стал давать мне разоблачения о деятельности Департамента полиции, и об общей русской политике. Его сообщения были для меня особенно важны, потому что он лично хорошо знал большинство известных деятелей Департамента полиции, в том числе Рачковского, Ратаева, Лопухина, Белецкого и т. д., а в 1916 г. он был одним из секретарей у председателя совета министров Штюрмера. Я был убежден, что он дает точные сведения. Раскрытые после революции архивы Департамента полиции и охранных отделений показали, что все данные им мне сведения были безусловно верны.
      То, что Мануйлов давал мне материалы для разоблачения в то время оставалось, конечно, тайной для Департамента полиции, и ни я ни он никогда не подвергались преследованию за наши сношения. Только после революции, в 1917 г., в Чрезвычайной Комиссии, созданной Временным правительством, и я и Мануйлов давали подробные показания о разоблачениях, которые он мне делал в 1915-17 г. г. Впоследствии его и мои показания были опубликованы этой комиссией.
      Во время бесед с Мануйловым я по разным поводам не раз возвращался к еврейскому вопросу. Когда у нас заходила речь о "Протоколах", то он всегда отзывался об их подделке, как о чем то не подлежащем даже обсуждению. При этом, смеясь, он не раз говорил, что только идиоты могут верить в эти "Протоколы" и что ни один уважающий себя политический деятель никогда не позволит себе говорить об их подлинности. Он постоянно высказывал убеждение, - еще задолго до революции, когда о перемене режима не могло быть и речи, - что правительство никогда официально не решится признать подлинности "Протоколов" и не будет пользоваться ими для своих целей. И действительно, царское правительство никогда само не пользовалось ими и не позволяло никому из своих агентов ими пользоваться.
      {77} О своем участии в подделке "Протоколов" (на что в настоящее время делаются указания - едва ли верные) он мне ничего не говорил, а мне в голову не приходила мысль спросить его об этом.
      Мысль, что когда-нибудь о "Протоколах" будут говорить серьезно, в то время была для меня так далека, что я, сколько помню, даже не считал нужным о них специально расспрашивать Мануйлова, когда я мог с ним говорить о чем угодно. Но хорошо помню, что, хотя не в связи с "Протоколами", а в связи с моим рассказом о встречах в Париже с М. Головинским, который, как впоследствии пришлось убедиться, был тогда секретным агентом Рачковского и одним из участников в подделке "Протоколов", Мануйлов, близко его знавший, отзывался о нем, как об авантюристе, уголовном типе и тайном агенте Рачковского.
      Этого Головинского я знавал лично в Париже в 1900-04 г. г. Разговоров специально о "Протоколах" с ним я не помню, но он постоянно мне говорил о существовании мирового заговора евреев и об их связи с крайними революционными партиями в Европе, которыми они пользовались для своих целей.
      Я смотрел на Головинского, как на способного писателя. Он хорошо был знаком с французскими журналистами. От нас, эмигрантов, он скрывал свои связи с Рачковским и старался всячески пролезть в нашу среду. Но об его отношении к тайной полиции и, в частности, к Рачковскому мы все таки догадывались и потому относились к нему по меньшей мере, как к опасному человеку, от которого лучше быть подальше.
      Как тайный политически агент Рачковского, Головинский, конечно, мог оказаться очень полезным для него при фабрикации "Протоколов", благодаря своим связям с французскими антисемитами.
      С. П. Белецкий.
      Особенно памятны для меня беседы о "Протоколах" с одним из крупных деятелей Департамента {78} полиции, бывшим его директором и товарищем министра внутренних дел (1910-1916 г. г.) - С. П. Белецким.
      При большевиках я был арестован в Петербурге в первый день их переворота, 25 октября (7 ноября) 1917 г., и оставался у них в тюрьме до мая 1918 года. За это время мне несколько месяцев пришлось сидеть в одной камере с Белецким и близко с ним сойтись.
      Беседы наши велись откровенно. Одинаковое наше положение нас сближало. Он и я - мы оба были на положении смертников. У него, поэтому, не было оснований ни скрывать что-нибудь, ни тем более говорить неправду о давно прошедшем. Я знал, что в свое время он принимал активное участие в подготовке в 1913 г. в Киеве процесса Бейлиса, по обвинению его в ритуальном убийстве, и много расспрашивал его и об этом деле, и вообще об отношении правительства к еврейскому вопросу.
      (см. Морис Самюэл "Кровавый навет - странная история дела Бейлиса", ldn-knigi)
      Процесс Бейлиса в свое время приковал к себе общее внимание в России и заграницей. Это был в прямом смысле слова, процесс исторический. Обвинялся - без всякого основания - бедный еврей Бейлис в убийстве в Киеве в 1911 г. русского мальчика Ющинского с ритуальной целью. Ему, якобы, надо было для евреев добыть христианской крови для мацы. Обвинители, антисемиты, надеялись на этом процессе нанести убийственный удар всему еврейству. Более года они готовились к нему. Но обвинение было дутое и на гласном разбирательстве перед присяжными оно окончательно провалилось. Бейлис по суду был оправдан.
      Когда этот процесс подготовлялся, мне казалось, что представители русской власти на нем будут ссылаться на "Протоколы" и, следовательно, будут доказывать их подлинность. Это я тем более допускал что в правительственных сферах было решено поддерживать на суде легенду о ритуальных убийствах.
      Я поэтому стал готовиться воспользоваться этим {79} процессом для нападения на правительство на страницах издававшегося тогда мной в Париже журнала "Будущее". Но выступать по поводу "Протоколов" во время дела Бейлиса мне не пришлось, потому что ни представители правительства, и никто из антисемитов на этом процесс не решился выступить с защитой "Протоколов". Этим тогдашние антисемиты сами признали подделку "Протоколов".
      Я как-то спросил Белецкого, имел ли Департамент полиции в виду во время процесса Бейлиса воспользоваться "Сионскими Протоколами"?
      Он, смеясь, мне ответил:
      - Ну, нет! Хотя некоторые нам и предлагали ими воспользоваться, но мы прекрасно понимали, что это значило наверняка провалить все дело. Ведь, это - явная подделка!
      Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде!
      - Вы не сомневаетесь, что это подделка? - спросил я.
      -Конечно! - ответил мне Белецкий. -Если бы мы допускали мысль, что это не подделка, то разве мы бы не воспользовались ими на процессе Бейлиса - и после него?
      По словам Белецкого, даже те, кто предлагал им тогда воспользоваться "Протоколами", не верили в их подлинность, но сами пользовались ими и пропагандировали их только потому, что в "Протоколах" они видели совпадение планов сионских мудрецов с деятельностью русских революционеров евреев, особенно в 1905-06 г. г., а потому считали, что ими можно было бы хорошо воспользоваться для агитации против евреев.
      --
      По еврейскому вопросу и, в частности, о "Протоколах" мне до революции 1917 г. приходилось говорить еще и с другими лицами, причастными к Департаменту полиции и к охранным отделениям, кроме {80} Лопухина, Мануйлова, Белецкого, - например, с M. E. Бакаем, служившим в Департаменте полиции и в варшавском охранном отделении. Некоторые из них, а в особенности Бакай, мне рассказывали много интересного об отношении правительства к еврейскому вопросу. Иногда они упоминали и о "Протоколах", но всегда как-то между прочим. "Протоколы" им тоже казались такой же несерьезной темой, как Лопухину, Мануйлову и Белецкому.
      --
      Так для меня стояло дело с "Протоколами" до 1917-18 г. г.
      К февральской революции 1917 г., за последние несколько лет, еврейский вопрос в России не давал себя знать какими-нибудь особенно острыми событиями, которые заставили бы бить тогда тревогу.
      Существовали антисемиты и в правительстве, и в Государственной Думе, и в обществе. Были; Марков II, Пуришкевич, Замысловский, Шмаков, д-р Дубровин. Они вели свою антисемитскую пропаганду. Печатали и распространяли "Протоколы". Но этим их "Протоколам" никто не придавал никакого значения.
      С первых же дней после революции, при Временном Правительстве была отменена не только черта оседлости, но были отменены и всякого рода другие ограничения евреев. Равноправие было применено к евреям, как неотъемлемое благо всех русских граждан. Евреи были введены в сенат и во все государственные учреждения на одинаковых правах с другими национальностями. В литературе и в обществе о гонениях на евреев стали говорить только, как о печальном прошлом. По еврейскому вопросу, казалось, исполнились все пожелания русских демократов. Никакого еврейского вопроса как будто не было.
      Нельзя было предвидеть, что скоро в связи с "Протоколами" он снова займет страшное место в России, а затем то же самое будет сделано в мировых размерах и в других странах.
      {81}
      Мои встречи с антисемитами на юге России.
      (1919-1920 г. г.).
      С конца 1917 г. в России неожиданно всюду явно усилилось антисемитское движение.
      Вскоре после февральской революции, большевики развили в России в широчайших размерах свою деятельность, и в октябре 1917 г. захватили власть. Они возбудили против себя величайшее негодование во всех слоях русского общества. Но так как среди них видную роль играли большевики евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов и др. (правда, с еврейством не имевшие ничего общего), то многие стали говорить, что большевицкое движение, главным образом, или даже исключительно, еврейское и им руководят евреи и их какие-то таинственные организации, преследующие свои специальные еврейские интересы, враждебные России. Но эти большевики евреи, как Троцкий, на самом деле имели такое же отношение к евреям, как Ленин, Луначарский, Горький, Коллонтай - к русским, Дзержинский - к полякам, Сталин - к грузинам и т. д. Их теснейшим образом связывали друг с другом: программа, тактика, общая ненависть ко всем не большевикам, общие надежды, взгляды на будущее, Интернационал, и их общие вожаки: Маркс, Энгельс, а в последнее время Ленин и его товарищи по партии.
      Благодаря такому слиянию у толпы понятий "большевики" и "евреи", тогдашние антисемиты в России, до того не имевшие в общественной и политической жизни никакого серьезного значения, получили сильную неожиданную поддержку именно потому, что они давно сливали воедино слова "евреи", "революционеры" и "социалисты".
      Пользуясь анархией, наступившей с захватом власти большевиками, русские реакционеры-антисемиты немедленно стали усиленно издавать и распространять "Протоколы". Эта их пропаганда сразу нашла сочувствующих в темной массе, и они подняли голову. "Протоколы" сделались в России тогда {82} популярной книгой у тех, кто до тех пор только слышал о них, но не обращал на них никакого внимания.
      --
      Это неожиданное массовое нарастание антисемитизма в России и его обострение мы уже в 1918 г. могли констатировать из Парижа. До нас стали доходить известия и о том, что антисемитизм особенно развивается в армии, боровшейся с большевиками на юге России, что там происходят погромы еврейского населения и усиленно переиздаются и распространяются "Протоколы".
      "В это время в Париже я издавал антибольшевицкие издания "Общее Дело" и " La Cause Commune " ;
      - "Общее Дело" было мною начато еще в Петербурге в 1917 г. и только возобновлено в Париже, в августе 1918 г.
      По делам редакции этих изданий мне приходилось иметь постоянные сношения с высшими представителями Добровольческой Армии в Крыму и на Кавказе, как и на Дальнем Востоке. Они с горячим сочувствием относились к моим изданиям и лично ко мне, как противнику большевиков, боровшемуся с ними все время - и тогда, когда они еще только подготовляли переворот в России, и тогда, когда они захватили власть.
      Но им, национально настроенным, более или менее умеренным партиям, приходилось мириться и с тем, что я - революционер, республиканец, демократ, социалист, и с тем, что в своих органах все время я, не переставая, продолжал говорить об этом.
      В конце 1919 г. я решил из Парижа съездить на Кавказ и в Крым, чтобы ближе познакомиться с борьбой, которая велась там с большевиками, главным образом Добровольческой армией.
      Из Константинополя я приехал в Севастополь и прямо с парохода явился в главную квартиру местных военных властей. Меня встретил комендант города ген. Субботин. Он горячо благодарил меня за услуги, которые я оказывал армии своим "Общим Делом". Затем, во время разговора, он неожиданно {83} передал мне какую-то брошюру. Не показывая мне ее заглавия, он стал говорить об ее огромном значении и о том, что мне необходимо ею воспользоваться в "Общем Деле". Когда я развернул брошюру, я увидел, что это были... только что переизданные, кажется, в Таганроге, "Сионские Протоколы"! Ген. Субботин, конечно, знал мое определенно отрицательное отношение к антисемитизму, но он, очевидно, полагал, что в данное время моя вражда к большевикам все таки заставить меня воспользоваться "Протоколами", где, как ему казалось, окончательно разоблачена тайна руководства евреями большевицким движением.
      Разумеется, я тотчас же самым резким образом ему заявил, что "Протоколы" - подлог, что они по своему содержанию - абсурд и, если я когда-нибудь буду в "Общем Деле" писать о них, то только лишь как о вредном и очень опасном подлоге.
      Ген. Субботин был, видимо, смущен резкими моими отзывами о "Протоколах" и внутренне - этого он не мог даже скрыть - был очень недоволен мной за мой отказ воспользоваться ими в "Общем Деле". Сначала он пытался, было, аргументировать свое предложение. Но скоро, видя безнадежность этого, как-то резко прервал наш разговор о "Протоколах", и к ним мы более не возвращались.
      Ген. Субботин - увы! - в Севастополе не был исключением. Я еще тогда же понял, что он, несомненно, был окружен антисемитами. Но будучи антисемитом, распространяя и пропагандируя "Протоколы", он, надо заметить, в то же самое время широчайшим образом пользовался услугами местных евреев и на каждом шагу обращался к ним за помощью.
      Позднее ген. Субботин занимался пропагандой "Протоколов" на юге Франции, а потом - в Южной Америке. Одни из близких ему лиц продолжают и теперь делать это в Германии при Гитлере и Розенберге, другие издают в Южной Америке определенно антисемитскую газету "Русь", где в прошлом году они снова перепечатали "Протоколы".
      --
      {84} Из Севастополя я поехал на Северный Кавказ. Там побывал в главной квартире Добровольческой Армии у ген. А. И. Деникина, а затем в Новороссийск. Во время моих переговоров с Деникиным и с его ближайшим помощником ген. Романовским, вскоре убитым реакционерами в Константинополе, и вообще с их окружением я увидел, что они мало интересовались и мало придавали значения "Протоколам", избегали говорить о них и только с раздражением отзывались о тех, кто их распространяли.
      Но если в официальных военных сферах Добровольческой Армии на Кавказе я не встречал сочувствия к антисемитизму и, в частности, к "Протоколам", то не встречал я там и должного понимания опасности антисемитской пропаганды и распространения "Протоколов". Военные власти не вели борьбы с антисемитами, которая могла бы положить конец их преступной деятельности - и поэтому антисемиты действовали открыто. Они разлагали армию и компрометировали дело борьбы с большевиками, - и таким образом расчищали им дорогу.
      --
      Моя вторая поездка в Крым в 1920 г.
      Переговоры с ген. Врангелем по еврейскому вопросу.
      В начале 1920 г. я вернулся из Крыма в Париж, а осенью того же года снова мне пришлось ехать туда же - тоже по делам редакции "Общего Дела", как и в первый раз. В это время Кавказ был уже весь потерян для антибольшевиков, и их борьба с большевиками сосредоточилась, главным образом, в Крыму, где во главе нового правительства встал ген. Врангель, сменивший в марте 1920 г. ген. Деникина.
      В Севастополе я был очень тепло встречен Врангелем, и мы с ним много говорили о дальнейшей пропаганде против большевиков в русской и французской прессе. Предполагалась широкая постановка "Общего Дела" в Париже, а в Севастополе я предполагал выпускать специальное его крымское издание. Но когда я договаривался с Врангелем, я не подозревал, что через несколько дней неожиданно {86} произойдет катастрофа, армии и населенно придется спешно эвакуироваться заграницу.
      В моих переговорах с Врангелем большое место занял еврейский вопрос.
      Врангель сказал мне, что завален жалобами на евреев. По его словам, их обвиняли в том, что среди них много предателей, большевицких агентов, что они спекулянты и т. д. Он спросил меня, как я буду относиться в "Общем Деле" к этим обвинениям. Я ему ответил, что, если против кого-нибудь из евреев, действительно, есть серьезные обвинения, то кто бы они ни были, их нужно немедленно предать суду, и гласно объявить об его результатах. Среди демократов, сказал я, нет и не может быть никого, кто стал бы защищать виновного, кто бы он ни был - еврей или нееврей, но конечно, необходимо, чтобы предъявляемые обвинения были обоснованы, и затем вообще все виновные, принадлежащие к другим национальностям, должны были бы подвергаться таким же самым преследованиям, как и евреи.
      Кроме того, возбуждая обвинения против виновных евреев, - добавил я, нужно в то же самое время наметить евреев, которые могут пользоваться безусловным доверием власти и общества, и назначить их на ответственные правительственные места, какие занимают неевреи.
      Я сказал Врангелю, что в "Общем Деле" у меня работает мой друг, за которого я вполне отвечаю, русский и еврейский патриот (одно время он был даже сионистом), журналист д-р Д. С. Пасманик. Так вот, такому человеку можно без боязни поручить, напр., все дела по печати.
      Обсуждая общую политику крымского правительства, я указал Врангелю на то, что необходимо немедленно же от имени правительства сделать вполне определенные заявления, не оставляющие никакого сомнения, как это было сделано Временным Правительством, об одинаковом отношении ко всем национальностям, - к евреям в том числе. Впоследствии я узнал, что такого же рода указания раньше {86} делал ген. Деникину русский посол В. А. Маклаков, приезжавший к нему на Кавказ в 1919 г.
      Врангель вполне соглашался с тем, что я говорил. Это его, по-видимому, даже увлекало, но он мне тут же откровенно заявил, что это едва ли поймут те, с кем ему приходится работать.
      Далее я указал Врангелю, что некоторых из его окружения с чисто русскими именами обвиняют в предательстве в пользу большевиков и в самой преступной спекуляции, и спросил его, думает ли он, что он в состоянии выступить против них с такими обвинениями? На это Врангель мне ответил, что он, конечно, хотел бы это сделать, но что я не знаю, как это трудно сделать в данных условиях.
      Во время нашего разговора Врангель очень резко высказался против "Протоколов" и назвал их гнусным подлогом. На это я ему ответил: "А вот ген. Субботин, занимающий такой ответственный пост, как пост коменданта севастопольской крепости, недавно передавая мне "Протоколы", настаивал, что они - подлинные, и рекомендовал мне использовать их в "Общем Деле". На это Врангель мне ответил, что, к сожалению, правда, - такие антисемиты есть в армии, но что он уже устранил некоторых из занимающих официальные посты за их участие в антисемитской пропаганде и, в частности, за распространение ''Протоколов".
      Такие отдельный меры против антисемитов Врангель, действительно, принимал, но систематической борьбы с антисемитизмом, как с огромной опасностью, угрожавшей всему освободительному движению, у его правительства, к сожалению, не было, - поэтому антисемиты в Крыму от принимавшихся против них мер, мало пострадали и продолжали делать свое роковое дело.
      В войсках и в администрации в Крыму на ответственных постах было не мало активных антисемитов и кроме Субботина. Там был известный, печальной памяти, антисемит ген. Слащев ( о генерале Слащеве см. доп. материалы, ldn-knigi). Поэтому-то в глазах многих все управление Врангеля часто окрашивалось в антисемитский цвет.
      {87}
      Наши роковые годы. - Пропаганда "Сионских
      Протоколов" и погромы на юге России.
      Конец 1917 г. и следующие годы.
      В России - и до революции и после нее, при Временном Правительстве антисемитизм был чужд для большинства во всех слоях общества, - и потому в 1918 г. нам в Парижа, на первых порах было как-то трудно верить приходившим к нам из России известиям о развивавшемся там антисемитизме.
      Потом мы узнали, что антисемиты, под влиянием тяжелых событий военного времени и с развитием большевизма, действительно, начали поднимать голову. Но почву они для себя находили, по-прежнему, едва ли не исключительно, в рядах крайних монархистов, или у темных масс. Их выразителями и тогда являлись те же, кто и раньше был вожаками антисемитов, как Марков II.
      Но и не все монархисты были антисемитами. Зато антисемиты были, главным образом, крайние монархисты и притом именно те, кто были связаны с немецкими реакционерами антисемитами, находившимися в сношениях с большевиками до революции. Эти немцы с 1918 г., еще во время войны, при Ленине, хозяйничали в Москве, как в покоренной стране.
      Первая сплоченная организация антисемитов возникла в Москве в 1918 г., вскоре после захвата власти большевиками.
      Они, конечно, были определенными врагами большевиков, но большевикам они не придавали серьезного значения, и думали, что они - временная русская болезнь и отделаться от нее впоследствии, в любое время ничего не будет стоить. Главный враг для них в то время были демократы, кто совершил февральский переворот 1917 г. и кто был сторонником Временного Правительства. По их мнению, надо было покончить с республиканцами демократами, и тогда русский народ, конечно, сейчас же поможет им раздавить большевиков.
      С своей стороны, большевики тоже не придавали серьезного значения монархистам. Для них монархисты {88} были отработанный пар и осуждены на исчезновение. Для них врагами были, прежде всего, не монархисты, а тоже республиканцы демократы, и они все свои силы направляли на борьбу против них.