Политика. Четвероногая политика. Стадное поведение - так это называют ученые на Мосфейре, где имеют возможность изучать мелких местных животных но отнюдь не метчейт, ничего даже близко похожего на метчейт, этих охотников, которые съедают - он припомнил уроки местной истории - все, что могут выкопать из земли или поймать. Всеядные звери. Стайные охотники.
      Ноги у него бессильно висели. Рука, держащая поводья, тряслась - от избытка адреналина, сказал он себе.
      Из-за этого выстрела. Не привык я к таким вещам. Они поглощают все мои чувства, до безумия, до такой глубины, которая давно уже не требуется человеку, профессионально рискующему жизнью, вроде Сенеди: я ведь не знаю, что важно, что нет, а потому как безумец впитываю все, что приносят органы чувств, и пытаюсь что-то сделать в таких ситуациях, когда такому вот Сенеди с привычным и упорядоченным рассудком ясно, что делать ничего не нужно.
      Охранник, которого они оставили одного, догнал их, срезав путь по диагонали; за седлом у него было привязано небольшое грациозное существо. Голова животного откинулась. Глаза напоминали зверя на стене спальни, хоть и не были сердитыми: скорее робкими и ошеломленными. Из черных, изящно вырезанных ноздрей стекала тонкая струйка крови. Красивый нос, красивая мордочка. Брен почувствовал, что очень не хочет ужинать вместе с вдовой сегодня вечером.
      В колбасе не ощущается такого отчетливого вкуса смерти. Лучше сохранять некоторую дистанцию между собой и тем, из чего готовится твоя пища. Табини называет это моральной ущербностью. Я называю это цивилизацией, а Табини - заблуждением. "Вы едите мясо не в сезон, не считаясь со временем, по которому живет земля, - говорит Табини. - Вы продаете мясо ради прибыли. Вы едите то, что никогда не знало свободы, - и вот это называете цивилизацией?"
      Брен не находил контраргументов против такой логики. Он ехал, тупо уставясь на болтающийся из стороны в сторону хвост Бабса, а вся компания опять обменивалась восхищенными замечаниями, какой великолепный выстрел сделала вдова, а Илисиди сказала, что теперь, когда есть что положить в продуктовую кладовку, можно просто покататься в свое удовольствие.
      "И в более медленном темпе", - подумал с надеждой Брен. Хоть теперь ноги у него немного расслабились и отдыхали, но почему-то твердили, что седельная подушка стала неестественно широкой; он попытался найти позу поудобнее, нечаянно пнул Нохаду - и позорно понесся с тропы вниз по склону. Далеко не сразу он смог заставить метчейту остановиться и повернуть в нужную сторону.
      - Все нормально, нанд' пайдхи? - спросил сверху Сенеди.
      - Мы едем, - ответил он. Он имел в виду себя и Нохаду. Нохада вполне определенно выразила свое мнение - прижатыми ушами и подчеркнуто тяжелой поступью.
      Они выбрались на тропу и пристроились в хвост колонны, где ждал Сенеди.
      - Что случилось? - спросил он.
      - Мы с ней пытаемся разобраться, - пробормотал Брен.
      Но Сенеди понял и тут же бегло ознакомил его с сигналами: прикосновение правой или левой ногой указывает направление; команда "внимание" или призыв не своевольничать - легкое подергивание поводьями. Не трогать носа, не тянуть голову. Левая нога - сверни вправо, правая нога сверни влево; легкое натяжение поводьев - иди быстрее, резкое сильное натяжение - медленнее, не лягай человека в пах или метчейту - за ребрами.
      Как будто вполне цивилизованная система.
      - Если она соберется прыгнуть, - продолжал Сенеди, - делайте так, как вы уже делали. Ваш вес ей не помешает... Стремена достаточно коротки?
      - Боюсь, нади, я в этом не понимаю.
      - Если сводит ноги - скажите.
      - Не сводит.
      Брен решил не жаловаться, что ноги резиновые. Он объяснял это просто страхом да ещё усталостью мышц, которые в обычных условиях не нагружаются.
      - Ладно, - подытожил Сенеди и поехал наискосок по крутому подъему к гребню. Его метчейта время от времени опускала голову на ходу и нюхала землю, но длинные ноги ни разу не сбились с аллюра.
      Любопытная способность. Животное вынюхивало что-то на земле, а когда оказалось на гребне, подняло голову понюхать ветер. А Сенеди ею управляет вообще без всяких усилий, черт побери!..
      Тем временем Сенеди остановился, посигналил остальным рукой, и Илисиди пустила Бабса к гребню напрямик.
      Нохада тоже рванулась вверх по диагонали, желая во что бы то ни стало восстановить свое второе место, сразу за Бабсом. "Будь ты проклята!" думал Брен, подрезая нос охранникам, поднимающимся в гору; но он боялся натянуть поводья на этом склоне, среди камней и оползающего гравия.
      - Простите! - крикнул он через плечо. - Клянусь, надиин, это она сама надумала!
      Его слова вызвали смех - а Нохада пристроилась в хвост Бабсу.
      Ну что ж, черт с ней, лишь бы не злилась. Выходит, среди метчейти действительно есть иерархия, а Илисиди и все присутствующие заранее знали, что Нохада будет следовать сразу за Бабсом что бы ни случилось, хоть к черту, хоть к дьяволу. Ладно, они свое развлечение получили. Я тоже кое-что получил - разбитую губу и ноющие мышцы, но все же не свалился с седла, а кроме того, я давно уже умею без обид воспринимать шутки - научился, имея дело с придворными Табини, а ещё раньше с самим Табини.
      Просто нельзя отступать - а атеви обязательно испытывают новичка, хотя бы ради того, чтобы определить ему место в порядке вещей: они поступают так с каждым, для них это естественное, само собой разумеющееся дело, надо мгновенно вынести суждение, чтобы выявить дурака или вожака... хоть я не собираюсь быть среди них ни тем, ни другим и уж конечно никак не угрожаю Илисиди, Сенеди или любому другому здесь.
      А теперь, когда я понял шуточку Илисиди по моему адресу и дал понять, что вижу эту шутку, теперь дела пошли легче, теперь я могу ехать за лениво болтающимся хвостом Бабса и не тревожиться из-за положения, в которое меня поставила Илисиди, дав мне метчейту, достойную высокопоставленного гостя из близкого окружения самого Табини; хотя и юмористическая сторона этого поступка тоже вполне понятна - эта метчейта может устроить неопытному гостю веселую жизнь и быстро поставит на место, если начнешь заноситься, лезть вперед не по чину или спорить с Илисиди.
      Унизить гостя? Илисиди прекрасно могла это сделать одним щелчком своего арапника. А с другой стороны, тягаться с призовым скакуном на такой местности? Пайдхи-айчжи может считать себя невероятным везунчиком, если при этом пострадает только его достоинство.
      Но теперь я, похоже, сумею пройти устроенное вдовой испытание, особенно после того, как Сенеди дал краткий урок - налево, направо, вперед, стой - вполне достаточная информация, чтобы дурак попал в беду, а умный человек удержался от явных оплошностей - вроде эпизода с выездом из ворот или с тем обрывом; сейчас он мне не кажется таким уж отвесным, как в ту минуту, - а может, Нохада куда крепче держится на ногах, чем казалось сначала. Сбросить пайдхи-айчжи вниз с откоса? Пожалуйста. Но потерять чистокровную метчейту? Пойдет ли на такое женщина, которая исколотила кнутовищем распорядителя охоты из-за нескольких царапин?
      Брен не знал точного ответа. Эпизод с чайным сервизом был явно хорошо рассчитанным поступком, имеющим целью кое-что показать; Брен и посейчас не мог сказать с чистой совестью, что Илисиди совершенно невиновна в истории с чаем - хотя готов был побиться об заклад, что его, мягко выражаясь, острая реакция на этот чаек вызвала и у вдовы, и у Сенеди некоторое огорчение или хотя бы досаду: общее атевийское равнодушие к жизни и смерти, а также бихава, этот агрессивный импульс, постоянно толкающий испытать чужака, подвели их и оставили в невыгодном положении, до такой степени невыгодном, что Брен все больше склонялся к версии несчастного случая - вышла неприятность, некрасивое пятно на достоинстве обеих сторон, которое надо как-то замыть.
      Надо. Вот потому-то и нельзя было отклонить приглашение на завтрак и нельзя было отказаться от этой поездки с Илисиди. Нет, я правильно разобрался в ситуации, пусть Банитчи говорит что хочет, а ситуацию я просчитал правильно.
      А теперь, добившись какого-то места в окружении вдовы, можно просто получать удовольствие от солнца и этой горы - ведь это уже самая вершина, и мир расстелился внизу, великолепное зрелище...
      Они ехали посреди высокой травы, которая гнулась под ветром, вдоль гребня были во множестве разбросаны желтые растрепанные цветы, и ничто не загораживало вид через озеро на горы, поднимающиеся на той стороне. Каждый вдох был пропитан щедрыми ароматами земли, травы и раздавленных цветов, запахом промасленной кожаной сбруи и пыльным мускусным духом самих метчейти. Трава и мелкий гравий под корнями живо напомнили Брену последний раз, когда они с Табини охотились в Тайбене, продираясь пешком через пыльные заросли на холмах...
      Табини старался показать ему самые привлекательные стороны охоты и выслеживания...
      Все всплыло перед глазами ясно и четко: тот день, время суток, как будто реальность диких мест и реальность города так полно отделились одна от другой, что оказались в разных потоках времени, а потому, войдя в один... он словно вновь вернулся прямо в ту минуту, которую покинул, и в промежутке не было никаких событий. Время соскользнуло на него широким оползнем, время-предатель. Сегодняшний глупый риск непонятно как обернулся нечаянным опьяняющим успехом - пайдхи катается верхом за тысячу, а то и две тысячи миль от безопасной Мосфейры и наслаждается видами, запахами и звуками, которых не знал до него ни один землянин. Метчейти из пьес матчими оказались такими же настоящими, как пыль, как цветы, как солнце.
      Но самым странным из всего оказалась для него тишина, которая не была тишиной, а лишь полным отсутствием - впервые за всю его сознательную жизнь - шума машин. Звуков вокруг хватало в изобилии - посвистывал ветер, скрипела кожа, звякали кольца на сбруе и уздечках, хрустел и скрежетал под ногами метчейти гравий, вздыхала трава на холме - но никогда и нигде до сих пор, даже в Тайбене, не оказывался он в таком месте, где не мог увидеть линию электропередачи, не мог услышать, пусть едва-едва, гула самолета или стука колес проходящего поезда или просто слитного гула работающей техники - и он никогда не замечал этих звуков, пока не услышал их отсутствия.
      Внизу - уменьшенные до миниатюрности стены Мальгури; наверняка даже среди атеви очень немногие имели случай видеть их такими. И никакой дороги, никаких рельсов, никаких видимых следов обитания ни среди холмов, ни на берегу озера - кроме этих стен.
      Время снова соскользнуло куда-то. Брен представил себе трепещущие на ветру знамена, как в пьесах матчими, тайные встречи предателей с нанявшими их врагами среди холмов, обсуждение планов нападения на крепость - как выманить властелина на открытое место или впустить за стены убийц, использовать одиночек вместо армий... спасти жизни, сберечь ресурсы, избавить страну от междуусобиц в будущем.
      И всегда в таких пьесах объявляется какой-нибудь вассал с унаследованной обидой, либо доверенный убийца с каким-то неочевидным ман'тчи - кто-то, кого айчжи на горном гребне или же айчжи внутри крепости должен бы хорошо знать - но не знает. Брен почти слышал хлопанье знамен на ветру, лязг оружия... атевийская цивилизация, атевийская история, которая сегодня цветет пышным цветом только в матчими, на телевидении - где человеческая история никак не цветет.
      Было что-то неожиданно соблазнительное в текстуре, в деталях реальности - от яркой крови на убитом животном до его белого и коричневого меха... в том, как вмешивается струйка вони от помета метчейти в аромат цветов и запах травы, как лениво поворачиваются уши скакунов. Это была не та реальность, что в залах Бу-чжавида. Это была определенно не Мосфейра. Это был такой мир атеви, каким никогда не видят его земляне, знающие лишь клубы дыма и паровые машины Шечидана.
      Это был мир, какого могут никогда больше не увидеть и даже не понять сами атеви, дай им ещё лет сто, ибо то будущее, которое могло естественным образом произойти из прошлого Мальгури, никогда уже не вырастет на чисто атевийский лад - теперь, когда Мосфейра дала атеви железные дороги и спутники связи, когда реактивные самолеты мчат направляющихся на другой конец страны атеви слишком высоко и слишком быстро, чтобы разглядеть такие места, как Мальгури.
      Он спорил с Табини насчет мяса и сезонов и думал, что атевийские обычаи, скажем так, неудобны.
      Но этот спор - то же самое, что самолеты и спутники. Еще один кусочек Мальгури подвергается нападению.
      Кстати о нападении...
      - Вы имели конкретный разговор с Банитчи, нади? - спросил он у Сенеди, который ехал сразу за ним. - Мне вовсе не хотелось бы въехать в какие-то устройства безопасности.
      Сенеди ответил ничего не выражающим взглядом:
      - Нам тоже, нади.
      Ох, до чего знакомая реакция. Душевная, как каменная стена. А означает она, что пайдхи и знать не должен об этих устройствах - или что Сенеди не знал, потому что Банитчи ему не доверяет, а теперь Сенеди подумал, что пайдхи знает, и все это никак не поможет делу, если они в самом деле въедут во что-то такое, чего Сенеди не может предвидеть.
      Но те двое из группы, что выехали вперед с самого начала, пока ещё не вернулись - и даже не показались ни разу. Они должны находиться сейчас по другую сторону гребня. А Бабс, в частности, время от времени опускает голову и нюхает след, Нохада тоже - внезапный рывок и наклон плеча Нохады, но Брен уже наловчился угадывать такой момент заранее по ритму её шага и перемене постановки ушей.
      Таких зверей нелегко поймать в ловушку, начинал понимать Брен. Не те звери, которые слепо сунутся во что-нибудь неподходящее.
      И все же понемногу беспокойство насчет ловушки отходило. Оказывается, земли Мальгури - это не какое-нибудь заброшенное и поросшее сорняками место, куда предприимчивые убийцы могут приходить и уходить, как им заблагорассудится. Само наличие метчейти кому угодно отобьет охоту.
      Так что все-таки есть основания верить, что авария электричества - ещё и утром в Мальгури свет не горел - была естественным результатом удара молнии, учитывая, к тому же, что и четверть города, расположенного в долине, по-видимому тоже осталась без энергии.
      Илисиди спрашивала, спал ли я во время происшествия - нет, Илисиди просто сказала "веселенькая ночка", а потом уже спросила, не проспал ли я.
      Что проспал? Аварию с электричеством? Или стрельбу в темноте, нервный палец Тано на спуске и разговоры Банитчи по радио?
      Ни Банитчи, ни Чжейго словом не обмолвились, что мне делать, если знали о запланированной на утро охоте. Ни он, ни она не предупредили, что меня могут пригласить... наверное, доверяли опыту пайдхи. Или просто сами не знали.
      Но Табини, который, несомненно, знал вдовствующую айчжи лучше всех в Шечидане, сказал, когда речь пошла об отношениях с Илисиди, чтобы я пустил в ход свою дипломатию...
      Илисиди придержала Бабса и остановилась. От этого места тропа шла под гору.
      - Вот отсюда, - сказала Илисиди и повела рукой перед собой, - можно видеть три провинции: Майдинги, Дидайни и Таймани. Как вам нравится моя земля?
      - Она прекрасна, - честно сказал Брен.
      - Моя земля, нанд' пайдхи.
      Илисиди ничего не говорит просто так, без расчета.
      - Ваша земля, най-чжи. Признаюсь, я упирался, когда меня отправляли в Мальгури. Я думал, это место слишком удалено от моих обязанностей. Но я ошибался. Иначе я так и не узнал бы о дракончиках. Так и не пришлось бы мне поездить верхом - за всю жизнь.
      На миг он и сам согласился в душе с тем, что говорил, радуясь короткой передышке от Банитчи, Чжейго, от трезвой рассудочной ответственности, радуясь - атевийское отношение к жизни так заразительно! - возможности хоть на время отбросить ограничения, в которых неизбежно живет пайдхи и ведет дела.
      - Но Банитчи меня убьет, когда я вернусь.
      Илисиди вопросительно взглянула на него, уголки рта у неё отвердели.
      Эти понимающие все буквально атевийские мозги...
      - Фигурально выражаясь, най-чжи.
      - Вы так уверены в моем внуке...
      Обнадеживающая фраза.
      - Мне следует сомневаться, най-чжи?
      Конечно, если и спрашивать у кого такое, то у Илисиди, вот только ответу её верить нельзя. Никто не знает её ман'тчи, никто не знает, где он лежит. Сама она, насколько мне известно, никогда не проливала свет на этот вопрос, а если бы Банитчи и Чжейго знали, то, вероятно, сказали бы мне.
      Но и насчет ман'тчи Табини известно ничуть не больше. Так всегда было и есть с айчжиин - никакого ман'тчи у них нет, во всяком случае, постижимого для их подданных.
      - Табини - надежный мальчик, - сказала Илисиди. - Молодой. Очень молодой. Техника решает все.
      Намек на её мысли и мотивы? Трудно сказать.
      - Даже пайдхи не станет утверждать, что техника решает все, най-чжи.
      - Разве Договор не запрещает вам вмешиваться в наши дела - по-моему, вы сами на этом настояли?
      - Именно так, най-чжи. - Опасная почва. Очень опасная почва. Черта с два эта старуха такая хрупкая, как выглядит. - Разве создалось впечатление, что я делаю что-то противоположное? Прошу, будьте добры, скажите мне об этом.
      - А мой внук говорил вам об этом?
      - Если бы он сказал, что я вмешиваюсь, най-чжи, клянусь, я бы пересмотрел все свои поступки.
      Она довольно долго молчала. Он ехал рядом с ней в тишине и напряженно думал: неужели что-нибудь, что он сказал, сделал, чему оказал поддержку в каком-то совете, может свидетельствовать о противном - либо что он, как намекнула вдова, вмешивается в дела атеви, либо что он проталкивает технику слишком быстро...
      - Пожалуйста, айчжи-чжи. Говорите в лоб. Что, я чему-то противлюсь или же поддерживаю позицию, с которой вы не согласны?
      - Что за странный вопрос! - сказала Илисиди. - Почему это я должна вам такое говорить?
      - Потому что я попытаюсь понять ваши резоны, най-чжи, не препятствовать вашим интересам, не посягать на ваши ресурсы - напротив, буду избегать зон ваших интересов. Позвольте напомнить, мы не используем убийц, най-чжи. Для нас это средство исключено.
      - Но это средство не исключено для атеви, которые могут поддерживать вас и вашу точку зрения.
      Брену уже приходилось слышать такой аргумент. Он умел обходить его в разговорах с Табини. Он скучал по обществу Табини, ему не хватало возможности спрашивать его напрямую, узнавать... узнавать то, что в последнее время ему никто не говорит.
      И снова, в который уже раз после приезда в Мальгури, он испытал приступ смятения - минуту назад считал, что все в порядке, и вдруг, без всяких на то причин, начинаешь в этом сомневаться, припоминаешь, как оторван и изолирован от всех своих источников и ресурсов, полнее, чем когда-либо какой пайдхи...
      - Простите мне этот вопрос, - сказал он Илисиди. - Но пайдхи не всегда достаточно мудр, чтобы понимать свою позицию в ваших отношениях. Я надеюсь, вы не измените мнение обо мне к худшему, най-чжи.
      - А чего вы надеетесь добиться за время своего пребывания в должности?
      Этого вопроса он не ожидал. Но ему уже не раз приходилось отвечать на него в разных советах.
      - Продвижения вперед для атеви и людей, най-чжи. Продвижения, шага вперед к техническому равенству, со скоростью, которая не причинит вреда.
      - Как положено, да? Как сказано в Договоре, сказано тупо и нудно. Не будьте таким скромным. Назовите то особое, невиданное деяние, которое хотите совершить, пока живы... тот дар, который в своей великой мудрости вы больше всего хотите принести нам.
      Не такой уж невинный вопрос. Можно было бы назвать какие-то конкретные дела. Но если честно - он и сам не знал ясного ответа.
      - Не знаю, - сказал он.
      - Что, пайдхи не имеет представления, чего хочет добиться?
      - По шагу за раз, най-чжи. Я не знаю, что окажется возможным. А сказать вам - не будет ли это само по себе нарушением принципов?
      - Назовите самую крупную идею, которую вы когда-либо выдвигали.
      - Железнодорожная система.
      - Фи. Железную дорогу изобрели мы. Вы её только усовершенствовали.
      Это была правда, хотя поезда и пароходы атеви имели самую эмбриональную конструкцию, а котлы взрывались с устрашающей регулярностью.
      - Так что еще, пайдхи? Ракеты на луны? Путешествия среди звезд?
      Куда более опасная тема.
      - Да, я был бы рад увидеть при жизни, как атеви ступят хотя бы на порог космоса. Най-чжи, тогда очень многое станет возможно. Так много вы сможете сделать. Но мы не уверены в изменениях, которые это вызовет, и я хотел бы сперва понять, какими окажутся последствия. Я хочу давать хорошие советы. Это ведь моя работа, най-чжи. - До сего момента он и сам не понимал этого так ясно. - Мы находимся на краю космоса. И так много изменится, когда вы сможете взглянуть на свой мир сверху.
      - Что изменится?
      Еще один опасный вопрос, на этот раз - из области культуры и философии. Брен посмотрел на озеро; казалось, весь мир лежит ниже тропы, по которой они едут.
      - Высота меняет перспективу, най-чжи. Отсюда мы видим три провинции. Но мои глаза не могут видеть договорных границ.
      - Мои могут. Вон тот горный хребет. Река. Они совершенно очевидны.
      - Но, будь эта гора высока, как большая луна, най-чжи, и родись вы на этой высокой горе, разве увидели бы вы линии? Или, если бы и увидели, разве означали бы они для вас то же, что для людей, рожденных на равнине, - эти дальние невидимые линии?
      - Ман'тчи есть ман'тчи. Ман'тчи - вот что важно. А для живущих на границе - какое значение имеют эти линии, о которых договорились айчжиин? Ман'тчи всегда невидим.
      Приятно было услышать уже известный ответ, тот самый, который неизменно давал Табини. Приятно думать, что можешь точно предсказать чувства атеви. И полезно знать это об Илисиди.
      - Значит, это никогда не изменится, - сказал он. - Даже если вы будете стоять на самой высокой горе.
      - Ман'тчи никогда не изменится, - сказала Илисиди.
      - Даже если вы покинете этот мир и не будете видеть его годы и годы.
      - Хоть в аду, хоть на земле ман'тчи не изменится. Но вы, земные люди, этого не понимаете.
      Бабс взбежал на небольшой подъем и какое-то время шел в одиночестве, пока Нохада не поравнялась с ним.
      Илисиди продолжала:
      - Или же вы не говорите своим врагам, если меняете его.
      Такое тоже бывало в пьесах матчими. Катастрофическое событие, меняющее все понимание жизни. Но всегда - к правде, как он видел в пьесах. Всегда к тому, каким должен быть ман'тчи.
      Илисиди никак не пояснила свое замечание. Может, ожидала, что он задаст какой-нибудь умный вопрос. Но его подвело воображение.
      - Мы искренне не понимали вашего взгляда на мир, най-чжи, когда впервые появились здесь. Мы не понимали атеви. Вы не понимали нас. Это одна из самых важных и плачевных причин Войны.
      - Плачевной причиной Войны было то, что земляне заняли Мосфейру, на которую не имели никаких прав. В результате сотни тысяч атеви были изгнаны из своих домов. Были нарушены ман'тчи, потому что мы не могли сопротивляться вашему оружию, нанд' пайдхи. - Тон вдовы не был гневным, лишь голос звучал сурово и выразительно. - А вы постепенно подняли нас, дали технику, все больше и больше техники. Разве это не выглядит глупостью?
      И с этим вопросом Брен сталкивался не впервые. Атеви обсуждали его между собой, когда думали, что пайдхи нет рядом и он ничего не слышит. Несогласные советники выкрикивали этот вопрос в лицо пайдхи на заседаниях. Но даже самому Табини Брен не мог дать правдивого ответа - он не поддавался переводу: мы думали, что сумеем сделать вас своими друзьями.
      А потому и сейчас он дал официальный, тщательно продуманный и отредактированный, поддающийся переводу ответ:
      - Мы видели возможность ассоциации. Мы видели преимущество для себя в том, чтобы иметь вашу добрую волю в этом районе, куда забросила нас судьба.
      - Вы говорите нам, следует ли нам строить шоссе или железные дороги. Вы отказываете нам в том, в чем вам угодно отказать. Вы обещаете нам чудеса. Но ещё большие чудеса, как я слышала, есть на Мосфейре, для удовольствия земных людей, которые имеют мощеные дороги.
      - Очень мало. Меньше, чем у вас.
      - У нас - на континенте, который больше Мосфейры в тысячу раз. Будьте честнее, нанд' пайдхи.
      - И наши экипажи не используют внутреннего сгорания. Но и это придет, най-чжи, и это придет к атеви.
      - При вашей жизни или при моей?
      - Может быть, через тридцать лет. Может, меньше. В зависимости от того, будем ли мы иметь необходимую промышленность. В зависимости от того, найдем ли сырье. В зависимости от того, сочтут ли разные ассоциации и провинции политически выгодным сотрудничать в изготовлении недостающих друг другу товаров, полагаясь при этом на компьютеры. В зависимости от ман'тчи, и от того, кто захочет, а кто не захочет работать вместе, и насколько успешно осуществится первая совместная программа... но нет нужды рассказывать все это вдовствующей айчжи, которой прекрасно известно упрямство заинтересованных кругов.
      Он все же заставил вдову рассмеяться - пусть коротко и мрачновато. Против солнца черный профиль Илисиди вырисовывался силуэтом на фоне подернутой дымкой дали озера и неба. Какое-то время они ехали молча; в тишине, царящей на вершине горы, ветер трепал гривы метчейти, а Брен, маленький как ребенок, покачивался на спине животного, выведенного для того, чтобы носить атеви во время их нечастых, но жутких войн.
      - А вон там - аэропорт, - сказала Илисиди, показывая вперед.
      Напрягая зрение, он сумел разглядеть что-то - наверное, аэропорт Майдинги, рядом с нечетким расплывчатым пятном - должно быть, решил он, это и есть городок Майдинги. А намного ближе он различил дорогу, идущую вниз с горы, - или что-то другое, что он принял за дорогу.
      - Это город? - спросил он, понимая, что вопрос глупый, спросил, лишь бы нарушить молчание.
      Илисиди подтвердила, что это Майдинги.
      После этого, обведя взглядом широкую равнину, Илисиди показала ему, в какой стороне лежат деревни вокруг Майдинги, перечислила названия разных растений, местностей и гор по ту сторону озера.
      Но в голове у него была история, которую он вычитал в книгах, найденных у себя в комнате, - замок, обороняющийся от нападения Ассоциации с другого берега озера, ещё до того, как появились пушки. Мальгури столетиями стоял на пути вторжений с востока. Развевающиеся знамена, клубы дыма от пушек на стенах...
      Не романтизируй, говорил ему предшественник. Не придумывай. Смотри, наблюдай и докладывай.
      Прежде всего - точность. Не принимай желаемое за действительное.
      От точности пайдхи зависят жизни. Миллиарды жизней зависят от истинности его восприятия.
      И зависят в равной степени от точности, с какой он будет представлять обе стороны друг другу.
      Но, думал он, в каких мерах оценить, сколько мы забыли о них? Как много они потеряли с нашей помощью? Как много мы подавили, навязывая свои технические программы и свои ценности вместо их ценностей?
      Но здесь - забыты ли здесь на самом деле эти возможности? Да и будут ли когда-нибудь забыты полностью?..
      Они доехали до самого конца гребня. На южный конец озера накатывались облака, темно-серые снизу, полыхающие молниями, нависающие над свинцово-серой водой. Однако солнечные лучи косо прорывались между голубыми горными пиками на востоке, превращая воду у берега Мальгури в сверкающее полированное серебро. С гнезда среди скал сорвался дракончик, выкрикивая гневные протесты ветру, в ответ зарокотал гром. Другой дракончик забирался обратно на гору долгим, медленным путем - иначе возвратиться они не умели, после того, как слетали вниз - карабкались, сложив крылья и цепляясь крыльевыми коготками за неровности в крутой скале.
      Дракончики жили и в Шечидане. Здания вблизи парка имели наклонные стены - как говорили Брену, специально, чтобы они могли взбираться наверх. Атеви все ещё ценили их - за упорство, за неукротимое желание летать, летать, даже зная, что обратный путь ненадежен и полон опасностей.
      Хищник в полете - и потенциальная добыча при возвращении.
      В конце тропы Илисиди повернула Бабса и послала вниз, наискосок между скалами. Брен последовал за ней.
      Через какое-то время они проехали мимо старого разрушенного здания. Сенеди сказал, что когда-то это был артиллерийский бастион - во время какой-то свары в провинции. Но его фундаменты, по словам Сенеди, намного старше, они остались от крепости, которая называлась Тадиири - "Сестра" - и когда-то щетинилась пушками.
      - И как же она обратилась в руины? - поинтересовался Брен.
      - Попыталась отколоться от Мальгури, - ответил Сенеди. - И вмешался бочонок вина, который не пошел на пользу айчжи Тадиири и его двору.
      Яд.
      - Но... целая крепость? - необдуманно ляпнул он.
      - Да, в этом деле не хватило тонкости, - признал Сенеди.
      Вот теперь Брен точно знал, что такое Сенеди - то же, что Банитчи и Чжейго. И теперь он полностью поверил, что его чуть не состоявшаяся кончина действительно смутила Сенеди - как тот выразился, в профессиональном смысле.
      - После этого, - продолжал Сенеди, - Тадиири снесли, а её пушки вывезли. Вы видели их у переднего входа, когда въезжали в Мальгури.
      А Брен даже не был уверен, что орудия настоящие. Думал, просто памятник. Он не разбирался в таких вещах. Но век войн и пушек был очень короток - и война на земле атеви так редко оборачивалась битвой, почти всегда она решалась маневром, предательством предводителей, которых охраняли их армии. Больше всего здесь приходилось оберегаться от убийства на любом уровне.
      А я сейчас еду с Илисиди и её стражей, покинув ту охрану, которую одолжил мне Табини.
      Или это был, выражаясь словами атеви, маневр, рисовка, демонстрация положения и власти с целью вынудить меня присоединиться к ним? Мне могло попасться ещё что-нибудь вредное для здоровья в пище или питье. Так много опасностей может встретиться человеку, если ему вздумают причинить вред...