Лэрой расхаживал по комнате и, умиленно посматривая на горку плиток, тихо напевал арию из "Лоэнгрина"; Иногда он присаживался на кровать или в кресло и принимался в полное свое удовольствие хихикать, припоминая некоторые забавные подробности недавно приснившегося сна. И потом целая горка шоколада! Правда, во сне он унес этот шоколад из ящика письменного стола своего коллеги, но то был сон, а какой-то чудак, пока он занимался авантюрами в мире сновидений, принес ему груду прекраснейшего шоколада. "Сон был в руку! - решил Лэрой.- Приятно будет вспомнить о нем".
      Телефон зазвонил, когда он снимал миску горячей воды с плиты. Поставив миску, напевая, подошел к телефону. "Наверное,- с улыбкой подумал он,- та самая добрая душа, которая угостила меня двумя дюжинами плиток изысканнейшего лакомства и заодно запачкала сорочку..."
      - Хэлло! - благожелательно произнес он, свободной рукой застегивая ворот пижамы.
      - Хэлло, Лесли! - донесся из трубки голос Кэйла.- Вы что так аппетитно жуете? Полагаю, шоколад?
      Лэрой самодовольно заулыбался.
      - Меня не удивляет ваша проницательность,- игриво ответил он,- теперь я знаю, кто тот добрый дух, который так тонко изучил мой вкус и учел размеры моего аппетита! Я ждал вашего звонка, и, конечно, вы сразу же себя выдали. Послушайте, Марби, это самая приятная неожиданность со времен нашего плавания на "Аргонавте".
      - Да?..- с какими-то новыми интонациями произнес Кэйл.- Так вы нашли шоколад приятным? Рад за вас, хотя ни я, ни кто другой вам его не приносил.
      - Конечно, конечно! Всегдашняя ваша скромность! - пропел Лэрой.
      - Вы помните, кто у нас в лаборатории лакомка? - И сам ответил: - Это Хант Конант. И вы, Лесли, полагаю, знаете, что лакомитесь его шоколадом! Интересно, однако, как он попал к вам, да еще в таком количестве?
      Лесли Лэрой онемел и машинально размазал по лбу проступившую испарину. Появись сейчас Марби Кэйл, он застал бы с телефонной трубкой в руках изваяние в канареечного цвета пижаме со следами цветных соусов, застегнутой на одну верхнюю пуговицу, в разношенных желтых шлепанцах. Брови его, казалось, стремились упорхнуть с лица, а глаза, обращенные на микрофон трубки, смотрели испуганно, не мигая. В комнате Лэроя воцарилась тишина; казалось, что хозяин ее ушел или уснул; между тем изваяние продолжало еще несколько минут в оцепенении держать трубку. Последними словами Кэйла были: "Бросайте к черту ваши дела и бегом ко мне! Мы все попали в скверную историю..." Запыхавшийся Лэрой застал у Кэйла Арчибальда Уэнделла. Они о чем-то горячо спорили. Внезапное появление Лэроя в первый момент заставило их замолчать, затем их спор разгорелся с прежней силой. Мистеру Лэрою было странно и непривычно видеть их в таком возбуждении, они не затрудняли себя выбором выражений. Сначала его смутило присутствие Уэнделла, и он сконфуженно присел в стороне, затем редкая по непринужденности беседа его друзей придала ему смелости, тем более что ситуации, о которых они говорили, показались ему чрезвычайно знакомыми. Упоминался Кузен Бенедикт.
      Однако Лэрой не успел вмешаться: требовательно и настойчиво зазвонил телефон. Тотчас же воцарилась тишина, и две пары глаз испытующе и с нетерпением уставились в напряженное лицо Кэйла.
      - Кто говорит?! - резко выкрикнул Кэйл.- Нет. Не узнаю,- с гримасой досады проговорил он.- Ах, это Рутт? Вот оно что? - Он повеселел и многозначительно кивнул друзьям.- Вы не обзавелись еще новыми зубами, Рутт? Вы и картавите, и шепелявите, и вообще вас совсем невозможно понять. Поторопитесь с зубами, Хьюберт, вот мой вам совет. Иначе нам придется обращаться письменно, а этот способ покажется вам утомительным.
      - Шэр,- прервал Кэйла обиженный Хьюберт Рутт,- я жвоню шо штаншии.
      - Откуда?!
      - Шо штаншии, миштер Кэйл! Не пойму, в шем дело... Она выглядит, шловно пошле побоишша. Аппарат в коридоре ишпорчен, и я жашел в кабинет директора. Он пошему-то не был жаперт. Едфа приоткрыф дферь, я обратил внимание на нежгораемый шкаф директора. Он рашпахнут наштежь, и, должно быть, в нем очень пошпешно рылишь. Ш того мешта, где телефон, мне виден торшащий иж шкафа угол голубой папки и чашть другой, желтофатой, на полу, ражвяжанной и ш выпафшими какими-то бумагами. Не жнаю, шему припишать, но иж головы не фыходит этот недафний шудной шон. В лаборатории миштера Миллота ражбиты шклянки...
      - Мистер Рутт! Вы говорите, что взломан сейф? - воскликнул пораженный Кэйл.
      - Наферняка не жнаю,- прошамкал Хьюберт,- но похоже, што в шамом деле фжломан...
      - Вы молодчина, Хьюберт,- с наигранной веселостью сказал Кэйл,- на сегодня я отпускаю вас. Можете идти домой или куда хотите. Червями мы успеем заняться завтра... Есть сейчас кто-нибудь на станции?
      - Мне никто не фштретилша, миштер Кэйл.
      - Прекрасно, Хьюберт, можете быть свободны.
      Кэйл бросил трубку и, возбужденный, с горящими глазами, повернулся к коллегам.
      - Похоже, что случилось самое худшее,- скороговоркой бросил он,взломан сейф!..- Он заговорил сбивчиво и торопливо : - В лаборатории разгром, все в полном соответствии со сновидением... Скорее туда! Надо поспеть на станцию, пока не собрались остальные!..
      И когда они, похватав со стульев пиджаки, бросились к двери, он первым выскочил наружу.
      Остров был невелик, и единственным наземным транспортом были признаны велосипеды. Все трое, вскочив на них, помчались мимо пальм, саговников и жилых коттеджей по утрамбованной белой кольцевой дороге так, что одинокие прохожие с невнятными восклицаниями отскакивали на обочину и даже поспешно прятались за стволы деревьев, изумленно оборачиваясь вслед стремглав мчавшейся тройке, а ручные древесные кенгуру, специально доставленные из Австралии, уносились с пути вихрем серых скачущих теней. Такая невероятная торопливость была здесь незнакома и могла быть вызвана из ряда вон выходящими обстоятельствами.
      Трое научных сотрудников спешились у моста, ведущего в здание лаборатории, возвышающееся над лагуной, и, толкая перед собой велосипеды, бегом устремились к бетонной балюстраде. Первым перед дверью лаборатории оказался Кэйл. Капли пота от быстрой езды бежали по лицу, а одна висела на кончике носа. Сзади на Кэйла едва не наскочил Уэнделл.
      - Что ж вы медлите! - переводя дыхание прохрипел он.
      Кэйл рванул наружную дверь и с прилипшей ко лбу прядью волос, в комнатных туфлях ворвался в помещение. Он промчался по полутемному коридору до поворота, несколько поостыл и повернул обратно. И снова он столкнулся с Арчибальдом Уэнделлом, по пятам следовавшим за ним. Хлопнула наружная дверь, и они быстро обернулись: вытирая лицо платком, к ним торопился Лесли Лэрой. В коридоре тут и там лежали какие-то бумаги, под ногами сухо потрескивало стекло, зеленоватый пластик на полу был забрызган бурыми и черными пятнами и местами прожжен. Они поглядели и, не проронив ни слова, кинулись по своим кабинетам.
      Вывихнутой во "сне" правой рукой Марби Кэйл едва мог двигать. Замок долго не поддавался. Обозлившись, он тихо выругался. Наконец дверь распахнулась. Кэйл торопливо захлопнул ее за собой и кинулся к письменному столу. Свет в кабинете он не зажег, и за его спиной сквозь приспущенные шторы за широким окном догорали кровавые отсветы заката.
      - Как поживаете, Марби? - послышался откуда-то слева тихий, размеренный голос.
      - Так вы все еще здесь? - Кэйл круто повернулся.
      Прислонившись к стене, стоял Оукер ван Ривер. Его узкое лошадиное лицо кривилось в ухмылке.
      - Я знал, что вы снова придете,- промолвил он, чуть шевельнувшись.
      - Мне давно бы следовало сменить замок, чтобы воспрепятствовать непрошеным визитам,- холодно процедил Кэйл и шагнул к двери.
      - Постойте, Кэйл.- Фигура у стены переменила позу. - Должна ведь существовать, по-видимому, связь между тем, что во сне вы съездили мне по морде, а наяву у меня разболелась челюсть? Ведь вы слывете смышленым человеком. Как это получилось?
      - Что вас привело в мой кабинет? Или вы думаете, что это продолжение "сна".
      - Я решил дождаться вас, чтобы услышать ваше мнение,- без тени смущения отозвался Оукер ван Ривер, вступая в полосу света, еще сочившегося из окна.
      - Только за этим?..- с иронией заметил несколько изменившийся в лице Кэйл.
      - За чем же еще? Конечно, не за бумагами,- нагло пояснил он.- Вы повредили руку? - насмешливо поинтересовался он и развязной походкой направился к стулу.
      Марби Кэйл всегда испытывал откровенную неприязнь к этому человеку. Когда два неглупых специалиста работают в близких областях и знакомы, они испытывают друг к другу или симпатию, или неприязнь. Дух соперничества не оставляет им ничего другого.
      Кэйл открыл рот, чтобы напомнить гостю о правилах этикета, но в это время дверь за его спиной распахнулась и появился еще один человек. Он почти вбежал и, сразу заметив Кэйла, обрадованно уставился ему в лицо. Его появление несколько разрядило атмосферу в кабинете, весьма сгустившуюся после того, как под Оукером скрипнул стул.
      - Хорошо, што я жаштал фаш, шеф,- быстро заговорил ассистент Кэйла,только што мне попалиш нафштрешу профешшора Хитшелл и Роулетт. Оба они ошень фжфолнованы шем-то и шильно ращштроены. Хитшелл, проходя мимо, даже шкажал: "Нешлыханное бежображие! Не шлужители науки, а хулиганы и пьяниши! Он, Роулетт и вше, кто шейшаш в лаборатории, шобралиш у директора. Миштер Брэдшоу не пояфлялша. По общему мнению, нажрефает нешлыханный шкандал! Гофорят, што под фидом шна шофершены прештупления и хулиганштфа и жамешаны фидные шотрудники..."
      - Благодарю вас, Хьюберт, за информацию,- сказал с иронией Марби Кэйл, искоса посматривая на Оукера.- А вы, сэр, разве не намерены получить свою порцию позора? - как бы невзначай уронил он и сделал движение, точно хотел выйти из кабинета.
      - Отчего же? Я иду с вами,-простодушно отозвался Оукер ван Ривер,пусть никто не останется в обиде.
      - И я так думаю,- усмехнулся Кэйл, уже спокойно посматривая на коллегу.
      Они вышли. Позади них у парадной двери раздавались частые нестройные удары щеток и жужжал пылесос: это усердствовали штатные уборщики. Стараясь превзойти друг друга, они ревностно и энергично устраняли следы неожиданного разгула своих высокооплачиваемых "коллег". Те в это время шумно обсуждали на втором этаже невыясненные причины массовых бесчинств.
      Резкие, возбужденные голоса были слышны еще из коридора.
      Кабинет директора морской лаборатории Бенджамена Брэдшоу утопал в табачном дыму. Можно было подумать, что во рту каждого участника этого своеобразного сборища было по заводской трубе, непрерывно извергавшей белые, серые или синие едкие клубы. Стихийное собрание находилось в той стадии нервного напряжения, хорошо знакомого напроказившим школьникам, когда ожидание наказания не может ослабить удовольствия от шалости.
      - Еще три участника сомнамбулического сеанса! - выкрикнул гельминтолог Хьюлетт Брасс.- Добро пожаловать, джентльмены. Почтете нужным исповедаться перед грешной братией? - "Грешная братия" всколыхнулась от смеха, словно пузыри накипи на ржавой воде, в которую бултыхнулась лягушка.
      - Всмотритесь, Хьюберт,- обратился Кэйл к ассистенту,мы с вами, дитя мое, в балагане на спектакле, поставленном силами любителей.
      От обращения "дитя мое" Рутта передернуло. Он был близок к тому, чтобы вспылить, но вовремя сдержался. От уважения, которое он испытывал к шефу, не осталось и следа, и с ненавистью Хьюберт подумал: "Ишь как задрал нос... "Дитя мое"! А всего лишь респектабельная глиста на цыпочках!" Уничтожающее сравнение несколько утолило его чувство обиды, и он ограничился тем, что довольно бесцеремонно высвободил из-под руки шефа свое плечо.
      - Кто только, черт побери, дал вам право в таком духе отзываться о нас?! Эээ... Это неслыханная дерзость! - прошипел позеленевший профессор Хитчелл.
      - За что, собственно, Кэйл, вы ударили Оукера? - без обиняков спросил профессор Роулетт, разглядывая ножку большого письменного стола.
      Кэйл вскипел: - Этот джентльмен пытался украсть у меня набросок статьи по филогении жаброногих! - прогремел он.- При этом мое присутствие в кабинете он по рассеянности в расчет не принял!
      - Допустим,- пробурчал Оукер ван Ривер.- О какой статье вы говорите?
      - Мистер Оукер, объясните всем нам по совести, зачем вам понадобились жаброногие? - продолжал допрашивать Роулетт.
      - Ваша специальность, кажется, усоногие? Зачем вы искали в ящиках мистера Кэйла жаброногих?
      - Мне они не нужны,- отрицал Оукер,- но мистер Кэйл думает иначе, пусть он и объяснит.
      - У меня украдены пять или больше папок,- нервно выпалил профессор Роулетт,- вот и разберись, кто их взял...Он поправил очки.
      Воцарилось молчание.
      - У кого эти папки? - сдерживая нахлынувшую ярость, проговорил вполголоса ихтиолог Сайрус Карр.- Не у вас ли случайно, мистер ван Ривер?
      - Сейчас вы узнаете у кого, мистер Карр,- сильно побледнев, тоже тихо пробормотал Оукер ван Ривер, глядя сквозь дым на переносицу Карра и направившись к нему. На пути ему попался Лэрой, который с коротким восклицанием отскочил в сторону. Дальнейшее развитие событий не потребовало минуты: Карр вскочил и, чуть пригнув голову, ждал приближения Оукера. Раздался негодующий возглас профессора Роулетта: "Возмутительно! Позор! Ну и нравы!" - Он в отчаянии всплеснул руками. Профессор Хитчелл чертыхнулся и так привскочил в кресле, что оно запело пружинами.
      - Вот такие, как этот субъект, и крадут бумаги,- хладнокровно и четко произнес Карр, глядя прищуренными глазами в лицо Оукера...
      - А не поговорить ли нам в другом месте, мистер Карр!
      И они скрылись.
      - Кстати,- выждав минуту, спросил профессор Хитчелл,- никто не знает, почему отсутствует мистер Брэдшоу?
      - Я звонил ему на дом,- отозвался Уэнделл,- секретарь ответил, что, возможно, он совершает прогулку на моторной лодке, погода для этого подходящая, а он большой любитель таких поездок.
      - Вот как! - слегка удивившись, произнес профессор Хитчелл.- Любитель поездок, не приносящих дохода?!
      - Стало быть, мы собрались напрасно,- заявил Арчибальд Уэнделл и вопросительно посмотрел на Кэйла.
      - Ну, почему же?! Можно подумать, что мистер Брэдшоу одним своим авторитетом и административным положением в состоянии внести ясность,ухмыльнулся Кэйл.- Кто из нас так считает? Надо полагать, даже младенцу понятно, что мы находились в гипнотическом сне. Среди присутствующих нет новорожденных, чтобы проверить мои слова?
      Нервное напряжение после разгула пещерных страстей начинало спадать, и кое-кто заулыбался.
      - Начнем с меня,- поднялся Кэйл.
      Кто-то выразительно кашлянул. Коллеги мистера Кэйла переглянулись. Несколько пар глаз испытующе и насмешливо рассматривали его лицо.
      - Напрасно вы стали бы надеяться услышать от меня нечто такое, чего еще не знаете. Ничего нового не будет. Вы все присутствовали при недавнем необычайном сеансе, все стали его жертвами, никто из нас не устоял против исключительно мощного воздействия чужой воли. Все мы на некоторое время стали похожи на жалких подопытных кроликов, белых мышей или морских свинок. И все мы видели, что произошло.- Он замешкался, метнув вопросительный взгляд на Уэнделла: Уэнделл явно проявлял все признаки нетерпения.
      - Уважаемые коллеги, я взволнован. Странное совпадение... Я ставлю его в причинную связь с недавними событиями. Налицо проявление чужой воли...
      - Чьей воли?! - раздраженно спросил Хитчелл.- Вы могли бы выразить мысль яснее?
      - Я это сделаю, но не сразу.
      - И почему об этой "чужой" воле известно только вам, но никому из нас?!..
      - Это уже чистая случайность. Все последнее время я отдавал изучению кальмаров. Может быть, именно поэтому.
      - Не напускайте мистического тумана, мистер Уэнделл. Нам и без него ничего не видно.
      Игнорируя реплику профессора, Уэнделл продолжал:
      - Позволю себе напомнить кое-что из биологии кальмаров. Как мы знаем, кальмары - самая высокоорганизованная и наиболее прогрессивная группа беспозвоночных, умеющая накапливать и обобщать индивидуальный опыт. Чем старше кальмар, тем он умнее и "рассудительнее". Кальмары лишены слуха и не различают цветов, но отлично обходятся и без этих способностей. Более чем за пятьсот миллионов лет эволюции - первые формы головоногих известны из кембрия Европы, Северной Америки и Китая - этот класс претерпел значительные качественные изменения. Что мы, исследователи, сегодня знаем о них?.. Много ли нам известно о скрытых свойствах обитателей морских глубин? Надо признаться, что знаем мы все еще очень мало. У разных видов кальмаров обнаружены термоскопические глаза, глаза, генерирующие рентгеновы лучи, открыта способность определять поляризацию света. Можем ли мы утверждать, что их скрытые возможности нами изучены? Нет и еще раз нет! Ни в области психических явлений, ни парапсихических. Достаточно напомнить, уважаемые коллеги, что внезапное окончание нашей последней коллективной психической аберрации здесь на атолле удивительным образом совпало со смертью Кузена Бенедикта.
      В коридоре за открытой дверью послышался нарастающий топот и шум приглушенной борьбы. Резко и громко разнесся чей-то сдавленный вопль, потом чей-то возглас: "...так! Еще раз! Попробуй, скотина, еще раз... Говорю, попробуй!" По-видимому, наседали на Оукера... Спорадически вспыхивали шум, топот и гневные возгласы дерущихся.
      - Несчастные жертвы "сна", конечно, уверены, что в самом деле в чем-то виноваты,- прервал речь Уэнделла Кэйл.Между тем мы все, как видим, не более чем марионетки, невольные исполнители чьей-то прихоти.
      - Полностью разделяю мнение мистера Кэйла,- продолжил Уэнделл.
      - Признателен мистеру Уэнделлу за неоценимую поддержку,- саркастически заметил Кэйл,- хотя в состоянии обойтись без нее.
      - Мистер Кэйл, а что вы намерены сообщить нам? - напомнил о своем присутствии Хитчелл.
      - Только то, профессор, что обвинять нас по сути дела не в чем.
      Хитчелл смолчал и подчеркнуто устало вытер платком лицо.
      Шум и возня в коридоре возобновились. Кое-кто начал поглядывать на дверь.
      - Продолжайте, Марби,- попросил Уэнделл.
      - Вся эта фантасмагория, на мой взгляд, началась с приключений на шлюпке,- отчеканил ледяным тоном Кэйл, делая ударение на слове "началась". А потом эпидемия перекинулась на атолл. В коридоре лаборатории появился ваш помощник Энди Вульф с перекошенным от алчности лицом. В руках он держал склянку нового красителя. Не вашего ли, дорогой профессор?
      Профессор Хитчелл нетерпеливо заерзал в кресле.
      - Патентом на краситель и секретами технологии, как известно, обладает только наш уважаемый профессор. Может быть, мистер Вульф получил бутыль с его милостивого разрешения? Нет. Он силой отнял препарат у ассистента профессора, чтобы воспользоваться им при микроскопировании. В нормальном состоянии ни один человек на такой поступок не отважится. Это не тот способ, который может привести к хорошим последствиям. Рассудим дальше. Возможно, находясь в своеобразном трансе, не владея собой, он совершил сугубо нелогичный поступок? Тоже нет. Почему? Потому что я припоминаю один частный разговор, когда мистер Вульф с завистью отзывался о препарате и его достоинствах. Он сказал, между прочим, что обладание им очень помогло бы ему в работе. Стало быть, поступок его был логичен, но совершенно не соответствовал общепринятым условиям. Он мечтал иметь в своем распоряжении новый чужой краситель и получил его, не понимая, что получил на пять минут. Здесь мы сталкиваемся с логической завершенностью поступков в частном случае и с нелогичностью в целом. Вся эта поразительная смесь составляет характерную черту недавнего беспрецедентного события.
      Среди собравшихся заметно было волнение, но никто не возразил. Марби Кэйл продолжал:
      - Происшествие со мной. Я находился в своем кабинете у книжного шкафа и рылся в книгах. Меня давно мучил один вопрос, и я надеялся получить хотя бы отправные моменты для его решения. Должен сказать, что параллельно с этими мыслями я, хорошо помню, обдумывал, как лучше сделать, чтобы никто другой не опередил меня.
      Собрание оживилось, профессор Хитчелл затрясся в смехе, издавая булькающие звуки, словно выливали жидкость из сосуда с узким горлышком. Кэйл продолжал говорить.
      - Я подозреваю, что в том же направлении изощрял свою изобретательность мистер Оукер ван Ривер. Тот самый Оукер,который с Карром в коридоре катаются колесом. Стоя в то время перед раскрытыми дверцами книжного шкафа, перед полками с книгами, я испытывал такое жгучее чувство ненависти к своему сопернику, что был бы в состоянии его убить. Мне в то время эта мысль не казалась чудовищной. Сейчас я содрогаюсь, вспоминая, как близок я был к ее осуществлению. Но мои шаги в этом направлении предупредило внезапное появление самого мистера Оукера в моем кабинете. Мистер Оукер со своей стороны полагал, что в своих исследованиях я не мог обойти этот вопрос, и его, должно быть, обуревали сходные мысли в отношении приоритета возможного открытия. Он на цыпочках прокрался по коридору и, бесшумно распахнув дверь, появился передо мной, не замечая, однако, меня. Но когда я выдал свое присутствие, владевшее им сильнейшее желание заполучить черновой набросок статьи с ключом к решению вопроса заставило его вступить со мной в ожесточенную борьбу. Исключительная наглость его поступка сначала сильно смутила меня, а затем удесятерила мои силы: мной овладело бешенство. Улучив момент, я, как мог, воздал должное его нахальству и с вывихнутой рукой ушел из кабинета, оставив его в задумчивой позе на полу. Не берусь судить, сколько времени он не менял ее, но, судя по изменениям на его лице, он мог по достоинству оцеаить преподанный урок. Когда я шел по коридору, мне было приятно представлять себе, что я убил его, хотя до этого случая мне ни разу не приходилось думать о себе как о звере...
      Все молчали, дымились забытые сигареты, слышно стало, как у закрытого окна на высокой ноте гудели мухи. В окно глядела темнота. Одна из мух сидела на потном лбу Брасса, не замечаемая им. Синеватые волны дыма протянулись из комнаты к приоткрытой двери.
      - У профессора Хитчелла исчезли бумаги,- говорил тем временем Кэйл,секретный сейф мистера Брэдшоу вскрыт и обворован, в этом может убедиться каждый. А отвратительный случай с моим ассистентом?!..
      Хьюберт вспыхнул, вскочил, готовый протестовать, но Хитчелл по-отечески усадил его снова. Тот сопел, ерзал на стуле и порывался что-то сказать.
      - Гамильтон Миллот одним весьма метким ударом выбил несколько зубов мистеру Рутту потому, что с самого начала невзлюбил его. Продолжим наш перечень. Ассистент профессора Роулетта перемешал растворы в опытах своего шефа; это была гнусная месть, которую он замышлял давно, за то, что руководитель не отпустил его с нашей экспедицией на "Аргонавте"... К уже перечисленным "подвигам" наших коллег можно было бы добавить еще несколько, но стоит ли? Создается впечатление, что с каждого из нас на короткое время сорвали повседневную маску благопристойности, без которой мы лишены возможности поддерживать отношения между собой. Такая маска необходима нам, и за нее мы цепко держимся, чтобы походить на людей, с ней боимся расстаться, как рак-отшельник с раковиной. А если расстанемся? Что тогда?
      - Из каких источников к вам поступили все эти сведения? Где гарантия, что это не ложь?! - выкрикнул Хант Конант.
      Он согнал с лица муху и, ища поддержки, бросил взгляд на профессора Хитчелла. Но тот сидел, слегка сутулясь, с закрытыми глазами, и лицо его выражало усталость.
      - По-видимому,- невозмутимо продолжал Кэйл,- наш внешний лоск так же легко снимается, как радужная пленка с несвежего мясного бульона, в котором кишат смертоносные бактерии алчности, мелочного эгоизма, честолюбия, стяжательства, разъедающей зависти и пещерной ненависти к себе подобным! Вот наше подлинное "я". Нашелся кто-то, может быть кальмар (я давно замечал за ним большие странности), кто остроумно предложил нам зеркало, чтобы мы увидели самих себя и на сей счет не заблуждались. Именно этот "некто" погрузил нас в гипнотический сон, после чего заставил лечь в постель и представил события в виде обычного сна... И тогда мы переполошились, словно нам было показано нечто, неприличное, а не мы сами!.. Неприятно говорить о таком моменте, ибо, если судить по недавнему опыту, нас становится невозможно отличить от зверей.
      Еще не затихли последние слова Кэйла, как дверь за его спиной шумно распахнулась.
      - Если мы все звери, то вы, мистер Кэйл, подлинный король зверей!
      Фраза, брошенная, как ком грязи, в лицо, принадлежала вбежавшему Сайрусу Карру.
      Кэйл порывисто обернулся. Его тощая фигура хищно изогнулась. В расширенных полутемных зрачках промелькнул страх. Краткий миг он глядел на руки Карра и вдруг стремительно метнулся к двери.
      - Назад! - гаркнул Карр и отшвырнул Кэйла на середину комнаты.
      Звонко жужжа, билась о стекло муха.
      - Вот что нашел у Кэйла Оукер!.. Он хотел передать бумаги и устройство, вмонтированное в фотоаппарат, мистеру Брэдшоу...- Карр помахал над головой какими-то фирменными бланками.- А фотоаппарат остался в кабинете Оукера. Это Кэйл устраивал гипнотические сеансы. И здесь он только что глумился над нами!
      Кэйл отошел к разбитому шкафу. Лицо было в красных пятнах.
      - Мистер Карр, вы рехнулись... Что у вас за бумаги?!
      Хитчелл побагровел:
      - мистер Кэйл, в чем дело?!
      Кэйл мстительно глянул на Карра. Он выждал несколько секунд.
      - Ну что ж! Минутой раньше, минутой позже вы будете все знать. И с вами мне уже не работать. Между тем я лишь проверил действие автоматического реостата церебральных биотоков. Последствия вы видели. Это секретное задание военного министерства. Дубликат этого миниатюрного устройства, который локально расстраивает и угнетает биотоки мозга, имелся у меня. Я брал его с собой в шлюпку. Что было делать? Пришлось подурачить вас. Угнетая деятельность коры головного мозга, я мог погрузить вас в сон более или менее глубокий, меняя напряжение электрического поля. Мог пробудить ваше подсознание, ваше звериное второе "я". Мог затормозить работу мозга совсем, и угасшее сознание никогда бы не зажглось вновь.
      - Какой негодяй! - выдохнул профессор Роулетт.
      - Военное ведомство предлагает мне место в его лабораториях. Полагаю, что вы воздержитесь от оскорблений... А то, что вы узнали, останется при вас. Министерство позаботится об этом... Сейчас вы вернете мне контракты и фотоаппарат. Никто не захочет, конечно, иметь неприятности...
      Коттедж Бенджамена Брэдшоу пребывал в безмолвии и глядел на прохожих сквозь пальмовую рощу черными провалами окон. На ровном ветру качались в квадратных матовых абажурах фонари, бросая дрожащие отсветы в окна приземистого дома. В мерцающем полумраке, сидя на кровати, Брэдшоу дожевывал бутерброд. Он протянул руку к стулу и налил себе еще коньяку. Вытер салфеткой губы и, беззвучно икнув, отодвинул стул. Он был в пижаме, комнатные туфли валялись у ножек стула. Брэдшоу сел на кровать и с удовольствием зевнул. Снял часы. Они показывали начало первого ночи.
      С минуту он смотрел в испещренное колеблющимися пятнами пространство, а потом, склонив голову набок, уставился на завернутый в старый пожелтевший газетный лист большой пакет в ногах постели. В этот миг искривленная ветка магнолии, раскачиваемая ветром, глухо царапнула по стеклу, и Брэдшоу, сильно вздрогнув, метнул испуганный взгляд в окно.
      В глазах его замер ужас. Руки судорожно, до боли сжали одеяло. В позе профессора было нечто от скорпиона, на которого плеснули кипятку. Каждый мускул его тела напрягся до предела. Он не мог видеть выражения своего лица, иначе ужаснулся бы. В сдавившей мозг тишине, растягивая до боли томительную неизвестность, медленно и размеренно отстукивали секунды настольные часы. Время для Брэдшоу сделалось осязаемым, густым и вязким. Оно с не поддающейся измерению мучительной медлительностью прозрачной всепроникающей субстанцией, рекой без берегов текло из будущего и переливалось в прошлое. От него исходил приторный, сладковатый запах тления, и от этого запаха немного кружилась голова.
      Впрочем, это пахли плоды дурьяна из его кабинета. Текли минуты, но ситуация не прояснилась. Как кошмарный обвинительный акт лежал на мохнатом шерстяном одеяле пухлый бумажный пакет. Брэдшоу пристально глядел на сверток, он вдруг стал напоминать ему гигантскую скрученную пружину, которая неудержимо начнет развертываться расширяющимися кругами, если чей-то посторонний взгляд как бы сдернет предохранительную скобу. Он перевел взгляд на окно и застыл, пока светлые блики от фонарей на стекле, непрерывно метавшиеся, будто истомившаяся душа преступника, и пейзаж за окном не начали рассыпаться для него на несвязанные куски, расплываться, перестраиваться, формируясь в фантастические образы. Монотонный гул океана и зловещий шум ветра за стеклами стали походить на похоронную песнь, распеваемую вдали громадным хором...
      И вдруг снова раздался тот же ужасный звук. Брэдшоу понимал, что окончательно сходит с ума от страха: пакет в форме свернутой пружины начал быстро сжиматься и разворачиваться, точно пульсируя в такт ударам сердца. Потом, почти холодея от ужаса, он увидел в левом верхнем углу оконной рамы скачущую тень, которую бросала ветка магнолии, и... внезапно все понял. Он упал головой на подушку и затрясся в беззвучном смехе, босыми ступнями притрагиваясь к пакету.
      Больше он не смотрел в окно. Резко выпрямился и сел. Придвинулся к пакету, положил руку поверх него, не сводя с пакета горящих глаз, принялся неторопливо развязывать. Перед ним легли три большие пухлые картонные папки, зеленые при дневном свете и серые в полумраке спальни. Педантизм мистера Брэдшоу не изменил ему и в этот ответственный момент: запечатанные пачки банкнот лежали в папках ровными рядами - вся наличность кассы института. Он долго перебирал их и подкидывал на ладони и только один раз бросил подозрительный взгляд на дверь: ему почудились в коридоре частые шаги секретаря, которому было приказано никого не принимать. Но опасения были ложными. Сон это был или явь, для Бенджамена Брэдшоу было не столь уже важно. Важнее было то, что туго набитые папки являлись несомненной реальностью, в этом он мог без конца убеждаться, ощупывая их...