- Княгиней все б осталась, а уж я бы тебя холил-лелеял! - надрывался ей вслед неудачливый жених.
      На днях Бербияк-хатун родила рыжему Бориславу крепкого горластого сынишку. Боярину так и не выпало потетешкать своего единственного долгожданного внучка- дитя увидело свет уже после бегства семейства в обитель. От этого Шкирняк ярился еще больше и был готов даже взять штурмом оплот ненавистного чужеземного бога. Хорошо хоть не подрастерял все же последнего умишка- сообразил, что и монастырь так просто наскоком не возьмешь, и с мечтами о княжении тогда уж точно распроститься придется. Вот и лютовал боярин под стенами обители, от души понося отца настоятеля, которого считал он зачинщиком всей этой суеты.
      - Кем ты тут самоглавным ставлен? Кем объявлен? - злобствовал Шкирняк. - Всем известно, как ты с оборотнем дружился! Спереди ряса, сзади шкура волчья! Душа твоя лиходейная как гнойник смердящий. Всю нечисть к себе в пустыньку сволок, чаровник заморский!
      Это боярин поминал драконицу Иветту, привезенную князем Ольгердом из дреговичских болот. Видимо, много лет назад старец Порфирий поставил свой монастырь в очень удачном месте, прямо таки способствующем деторождению. Почти сразу по прибытию Иветта отложила немаленькое яичко, из которого в последствии в положенный срок вылупился дракончик. Сначала он был до смешного беспомощен и неуклюж. Трепетная зеленая мамаша глаз с него не спускала, можно сказать, пылинки сдувала. В монастырском подворье то и дело раздавалось ее гневное шипение: все ей казалось, что любопытные чернецы чересчур близко подходят к малышу. Со временем к новым обитателям Христова дома все привыкли. Драконица нарекла сынишку Яцеком. Подрастая, малыш начал причинять монахам определенные неудобства: то сарайчик с сеном подпалит, то огород потравит, в поисках сладкой желтой брюквы, до которой он был большой охотник. Братия жаловалась, но поделать ничего не могла- проказливый Яцек был любимцем отца настоятеля.
      Спускаясь со стены, Домогара неожиданно столкнулась с молодым Бориславом. Рыжий юноша таился у лестницы, изо всех сил стараясь уловить, о чем шел разговор. На молодого дружинника было жалко смотреть, так исхудал и почернел он за все это время.
      - Не держи на него сердца, матушка Домогара! - бросился он в ноги княгине, рукой касаясь подола ее платья.
      - И с какой-такой радости я должна быть снисходительной к этому поганцу? - не на шутку разъярилась женщина. Надо признать, что Борислав выбрал совершенно не подходящий момент для разговора. Домогара чуть меньше часа выслушивала завывания Шкирняка и под конец завелась настолько, что готова была выплеснуть ему на голову ароматное содержимое ночной вазы. Она бы так и поступила- княгиня привыкла все свои начинания доводить до конца, да удержал ее Порфирий. "Мол, невместно самой мараться", и все такое прочее! "Ну и что, что не по чину, зато удовольствия сколько, "- мечтательно думала Домогара, стискивая сильные кулаки.
      Только Борислав был упрям не менее чем его пресветлая госпожа.
      - Не по-злобе он всю эту кашу заварил, - настойчиво твердил он, опустив по-девичьи пушистые очи в пол.
      Вот уж этого заявления княгиня не выдержала. Боевито уперев руки в боки, она начала наступать на коленопреклоненного юношу.
      - Не по-злобе?! - негодующе закричала она, совершенно не заботясь о том, что слышать ее могут не только за пределами монастыря. - А какого ляду, по доброте душевной, что ли?
      Разъяренная Домогара представляла собой довольно устрашающую картинку: раскрасневшиеся пухлые щеки, выпученные темные глаза метали молнии- жуть, а не женщина! Но Борислав упорно стоял на своем и с колен не поднимался.
      - Он за веру старую, прадедовскую, - скороговоркой пытался пояснить он, пока гневная княгиня не затоптала до смерти. - Деды наши на земле славянской с изначальных веков сидели. Вот папаня считал, что и ответ держать нам, с нас спрос набольший.
      Подоспевший на вопли Домогары отец-настоятель с ходу вступил в дискуссию:
      - Верно все, будет с него спрос, - бубнил он в бороду, оттаскивая молодого человека от княгини, ловко вклиниваясь между ними. И, утянув рыжего воина на безопасное расстояние, продолжил: - Ты вот и той и другой вере не чужд. Вот и растолкуй мне, голубь сизокрылый... Разница-то в чем меж Родом и богом христианским? Так ли уж велика она?
      И пока молодой человек хлопал глазами, доходя до сути вопроса, принялся дальше развивать свою мысль:
      - Пойми ты, Борислав! Не суть важно, каким именем ты будешь называть бога. Он все равно знает, что ты к нему обращаешься. Главное, чтобы был он богом света и добра, остальное суета, придумки людские. И вражду в человеках пробуждать, прикрываясь именем божьим- грех и грех великий. Не доброе это дело, но диавольское, черное.
      Порфирий и дальше продолжал бы свои поучения- видно было, что взгромоздился он на своего любимого конька, да помешала Домогара. Не взирая на богословские дискуссии, она продолжала подбираться к Бориславу, и в глазах ее горело отнюдь не христианское смирение. Старец заметил обходные маневры княгини и принял решение действовать незамедлительно. Он рывком поставил молодого человека на ноги и легонько толкнул в спину, беги, мол. На прощание шепнул, однако:
      - Про то, что сказывал тебе я, подумай. А поговорим после. Ступай с богом.
      Дважды повторять не пришлось, понятливого славянина в одно мгновение как ветром сдуло. А настоятель, не давая княгине опомнится, уже влек ее под руку в сторону монастырских хором. По дороге все же постарался вразумить Домогару, и гнев ее утишить:
      - Ну, почто ты на мальца взъелась? - уговаривал Порфирий княгиню тихим голосом. Так он всегда разговаривал с потерявшими разум от злости прихожанами. Хочешь не хочешь, приходится прислушиваться, чтобы понять, о чем там собеседник толкует. Сначала уши навостришь, потом и ум проснется. Так и с Домогарой вышло. Не успела она до монастырских келий скорым шагом добраться, как начала заподумываться: "И в самом деле, чего это я? Чем таким мне Борислав не угодил? Из дома родительского за мной, горемычной, непонятно на какую долю потянулся, жену на сносях не пожалел, а я все туда же. Чай, не виноват, мальчишка, не ответчик он за отца своего. Ему, поди, как нелегко было решиться супротив тятиной воли идти, а тут я еще змеей подколодной...."
      Словом, по прошествии малого времени княгиня уж сама готова была бежать за рыжим мальчишкой, извиняться. Отец- настоятель, однако, настойчиво отговорил ее и от этого:
      - Погоди, госпожа, успеешь еще, наговоритесь. Сейчас дело делать нужно. Претич вести недобрые принес.
      Войдя в келью Домогара увидела там целый военный совет. За столом, накрытым ради важных гостей шелковой скатеркой, восседал бородатый зверовидный воевода и еще двое воев с ним. У одного из них вид был и вовсе растерзанный: продранная кольчуга и наскоро примотанная чистой ветошкой пораненная рука.
      - Печенеги степные поднялись, княгиня! - Претич не стал миндальничать, да юлить вокруг да около. - Прознали видно, собаки, какая у нас котовасия приключилась. Решили куснуть, пока слабы мы да меж собой грыземся.
      Домогара побледнела и без сил опустилась на дубовую скамью. Последний раз степняки утесняли Русь набегами, когда она совсем еще девчонкой, подлеточком, была. Только никогда не забыть ей стылый ужас, когда горит над головой родная хата, а вокруг резкие выкрики чужой речи и щелканье бича. От полона тогда Домогару спас только счастливый случай. Ее, потерявшую сознание и заваленную грудой мертвяков тоже сочли неживой и бросили на поживу воронью. Старый страх сковал горло костистой лапой, стало тяжко дышать. Еще минуту назад она думала, что нету хуже утеснений, чинимых ей злобным Шкирняком. Как теперь оборонять город, когда сама она и дружина в монастыре затворены, боярскими прихвостнями обложены?! А ну, как решит жадный ирод ворота отворить, да собак половецких внутрь, к детинцу, пустить? Пожгут народишко, пограбят все до чиста.... В голове у княгини снова и снова звучали свист змеиной плетки и поганый клекочущий говор захватчиков.
      Под защитой Ольгерда и его дружины Русь строилась, богатела и ни одна собака даже и помыслить не могла идти к стенам стольного града. А нету князя, и бояться перестали, осмелели, стервятники!
      Домогара добела сжала кулаки, чуть не плача от отчаяния. Где ты, Ольгерд? Земля твоя, народ твой в огне!
      Княгиня подняла гордую голову и решительно обвела собравшихся ясным взором.
      - Надо князя звать. Без него пропадем!
      - Оно конечно, лучше б с Ольгердом, - забасил смущенный воевода, теребя кожаную рукавицу, неведомо как очутившуюся у него в руках. - Да только где он теперя? Неведомо. Надо мыслить, как без него оборону держать.
      В разговор вступил незнакомый княгине дружинник, до того времени сидевший молча и чинно. Его светлые бегающие глаза так и кружили по стенам и потолку кельи, не останавливаясь ни на минуту. Белое лицо склонилось к Домогаре настолько близко, что стали отчетливо видны широкие жирные поры на хрящеватом носу. "Варяг, что ли?" - непонятно зачем задумалась княгиня, разглядывая витую серебряную гривну на его длинной шее. - "Да нет, не похоже что-то. "
      А хрященосый тем временем разражался длинными обтекаемыми словесами о том, что во время опасности нужно забывать о мелких спорах и разногласиях. Что перед лицом грядущих невзгод стоит объединиться, сплотиться...."
      - Энто с кем ты зовешь меня объединяться? - мягким, почти елейным голосом осведомилась Домогара.
      Ее собеседник не заметил скрытой опасности, таящейся в этих спокойных словах и, обрадованный, выпалил в одночасье:
      - Примирилась бы ты с боярином, пресветлая госпожа! Весь народ тебя о том молит, пожалей детушек безвинных!
      Под монастырскими сводами воцарилась мертвая тишина. Было слышно как сердито жужжит проснувшаяся после зимних холодов муха. Претич изумленно воззрился на своего соседа. Посеревший от потери крови раненный чуть слышно скрипнул зубами. Порфирий заинтересованно изучал отскобленные добела сосновые половицы.
      Могучая длань Домогары с треском обрушилась на покрытые узорчатой паволокой доски стола. Раздавшийся грохот напрочь взорвал повисшую тишину, и понеслось!
      - Ах ты, мерзавец! - бушевала княгиня, ухватив доброхота за серебряное шейное украшение. Гривна как воск гнулась и сминалась под не по-женски сильными пальчиками. - Сколько тебе Шкирняк платит за твои речи жалостливые? Предатель!
      Домогара мерно, в такт обвинениям ударяла изменника лицом о чудом уцелевший стол. Наконец экзекуция ей наскучила, и она бросила изрядно избитого хрященосого на руки прибежавшей на шум стражи.
      - В железа его, и в холодную! - властно распорядилась она, вновь обретая царственный вид. - Стражу у дверей поставить, чтобы не утек. Да лекаря кликните! - Кивнула она головою на теряющего сознание раненного дружинника. Потом, в запале тряхнув головою, подхватила сползающее тело. Взрослый воин в кольчуге и полном походном снаряжении покоился у нее на руках словно дитя.
      - Оставь, матушка! -удержал ее Порфирий. - Сам гляну.
      Во взгляде отца-настоятеля теперь сквозило неподдельное уважение. Раньше он никогда не величал так Домогару. И дружинные тоже как-то изменились к княгине. Они и раньше готовы были за нее и в огонь и в воду. А теперь и вовсе стали взирать на нее так же, как и на Ольгерда. Пусть у них не было князя, зато была княгиня!
 
       ***
      Сахарный пряничек, предусмотрительно выложенный Домогарой на самой опушке леса, сделал свое дело. Дедушка-лесовичок не гневался, не водил ее кругом одной и той же коряги. Княгине даже показалось, что махнул походя зеленой лапкой из-за мохнатых еловых колючек. В другой раз непременно остановилась бы, покалякала со старым знакомым. Теперь некогда, недосуг. Ноги сами несли Домогару в чащу, к поросшей сизым мхом избушке, где жила ее старая тетушка- Баба-Яга.
      Старушка как всегда была занята делом. Потемневшим от времени деревянным посохом-кривулей чесала она розовый бок жирного поросенка. Животное похрюкивало, зажмурившись от удовольствия.
      Прелестные создания- свиньи! - с чувством проговорила Баба-Яга, поворачивая лицо к подошедшей племяннице. - Нежные такие, привязчивые.
      Поросенок довольно хрюкнул в ответ, не открывая прищуренных глаз. Старая колдунья от души шлепнула его по толстому щетинистому заду.
      - Здорово откормлен, правда? Скоро будет у меня и окорок и холодец! - старушка хищно блеснула острым зубом. - Ну да ты все про Ольгерда своего поспрошать пришла, так ведь?
      Домогара согласно кивнула. Баба-Яга вытерла руки о фартук и пригласила гостью в дом. Устроившись на скамейке поудобнее, старушка широко развела руками. Княгиня, наученная многому общением со своей мудреной родственницей, внимательно уставилась в стремительно густеющую темноту меж раздвинутых ладоней. Из мрака начали выглядывать и исчезать разные чудные лица. Ведунья только фыркнула, и они моментально исчезли.
      - Думай о муже! - приказала колдунья, и женщина послушно сосредоточилась. Почему-то ей вспомнилась их самая первая встреча. Она шла из леса с полным туеском сладкой земляники. Вдруг рядом раздался конский топот; всадник спешился, бросил поводья. И с тех пор они с Ольгердом уже не расставались. Странное дело, на улице была только ранняя весна, но Домогаре в лицо отчетливо пахнуло ромашковым лугом, теплым запахом летнего разнотравья и дурманяще- медовым ароматом ягоды земляники.
      - И опять ничего не выходит! - прервал ее воспоминания резкий голос Бабы-Яги.
      Распахнув глаза, княгиня ахнула. Перед нею опять раскачивалась мохнатая медвежья морда. Зверь дружелюбно скалился, подмигивал и вообще всячески выражал добрые чувства.
      - Сгинь, пропади! - в сердцах плюнула Домогара. Видение послушно исчезло.
      - От души хочу помочь, девонька, да не выходит у меня, - огорченно молвила старушка. Коричневое лицо ее устало сморщилось.
      - А место показать, где он сейчас, сможешь? - с тайным трепетом спросила княгиня.
      - Попробую, - нехотя согласилась ведунья. - Может у тебя какая вещица его есть? Так оно дело веселей бы пошло.
      Домогара вытащила из-за пазухи припасенный узелок. Там хранилась старая застиранная рубашка Ольгерда и прядь его волос. Их княгиня выпросила у нянюшки, которая сберегла первые состриженные кудри своего воспитанника.
      - Ого, какой материал! - воодушевилась Баба- Яга. - Мне б еще слюны или крови капелюшку... - Она с надеждой воззрилась на племянницу. Домогара молча покачала головой. - Что ж, обойдемся тем, что есть, - и неунывающая старушка начала колдовать.
      На пустом ранее столе незнамо откуда раскаталась тонкая тканая холстина. Любопытная княгиня сунулась было посмотреть, но все равно ничего не поняла. Тонкие черные линии причудливо изгибались, переплетаясь друг с другом. Голубели синие кляксы и желтые как речной песок полоски. Мелкие как мурашки буковки складывались в причудливые слова.
      - Карта, - бросила Баба- Яга непонятное слово и, не глядя, протянула руку за Ольгердовой рубахой. Блеклая тканина ожила, свернулась в кругленький колобок и покатилась по разрисованной поверхности. Дойдя до голубой лужицы где-то на краю холста, она остановилась и завертелась как волчок. Старуха удовлетворенно кивнула и пометила найденное место темным пятнышком настоя дубовых орешков. Дальше в ход пошли младенческие волосики князя. Они докатились до той же отметины и замерли.
      - Ну, вот и отыскали твоего милого, - удовлетворенно изрекла Баба-Яга, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. - Далеконько его занесло, ничего не скажешь!
      - Где он? - помертвелыми губами прошептала Домогара.
      - На макушку мира забросило ненаглядного твоего, - водя по карте сухоньким пальцем, ответила старушка. - К океану ледовитому, морю северному, холодному. Среди оленьих людей живет, видишь?
      Княгиня и в самом деле разглядела под рукой ведуньи странных людей в меховых мохнатых одеждах. Их удивительные плоские лица были изжелта-загорелыми, а вместо глаз виднелись только узкие черные щелочки.
      - Ничего, ничего, сейчас водильничек сделаю, в лучшем виде отыщешь Ольгерда, - приговаривала старушка, старательно разминая в руках волосяной комок. Волосы словно плавились, наливаясь красным светом, уменьшаясь в размерах, пока не превратились в маленькую огненную искорку. Баба- Яга дунула, и искорка послушно зависла в воздухе над тряпочным колобком.
      -- Куда ж оно запропало, куда задевалось? - вдруг запричитала колдунья, иступлено роясь в сундучке. Оттуда вылетали самые разнообразные волшебные штучки. Под ноги Домогаре покатилось румяное круглое яблочко. Княгиня нагнулась, взяла лакомство в руку и уже собиралась откусить, как гневный окрик тетки остановил ее:
      -- Нешто голодная такая, что инвентарь мой колдовской жрать собираешься?
      Смущенная княгиня уронила яблочко, и то резво покатилось в сторону двери.
      -- Куда, бродяжка ?! - прикрикнула на него Баба-Яга, и красный кругляшок устыдившись прыгнул назад в сундук.
      -- То-то же, - погрозила старушка ему вслед и вдруг радостно вскрикнула:
      -- Нашла наконец-то!
      В руках у нее оказался снежно-белый кусочек ткани с мохрящимися краями. Волшебница наложила его на карту, аккурат на то место, где и находился князь. Промакивающими движениями она расправила лоскуток. Когда тряпочку отняли от большого холста, на нем совершенно точно отпечатались все изображенные детали. Баба-Яга удовлетворенно крякнула, поймала рдяную звездочку и точным движением сунула ее на маленькую тряпочку. Огонечек поерзал и угнездился точно на берегу голубой стылой лужицы.
      Ловкими, хоть и по-старчески скрюченными пальцами, бабка свернула холстинку и сунула ее Домогаре.
      - Теперь найти твоего сокола- плевое дело, - гордо изрекла она. -Водильник хороший изготовили, просто чудо. Ткни- и сразу покажет, куда путь держать надобно, в какую сторону.
      Княгиня бережно приняла тряпочку и схоронила на груди. Придерживая ладонями драгоценную вещицу, она быстрым легким шагом бежала к монастырю. Задыхаясь, вручила старцу Порфирию лоскутик и, как могла, объяснила, где же находится князь.
      - Вот и слава Богу! - радостно воскликнул отец-настоятель.
      Домогара удивленно воззрилась на него:
      - Не пойму я, чему ты радуешься, отче? Муж мой на краю земли, как его оттуда доставать будем?
      - Важно, что жив Ольгерд, что нашли, где он. А уж как домой князя нашего привезем, то уж моя забота. Дня не пройдет как князюшка дома, с тобою рядышком, очутится. Кончатся наши беды, дочь моя, теперь все будет хорошо!
 
       Черные корабли.
      - А вот еще загадка, точно не сведаешь, - упорствовал Старшая Голова, саамский старейшина, у которого в юрте и обустроились Ольгерд с товарищами. Чуть ли не половину дня уже сидели они, соревнуясь, кто хитрее и каверзнее головоломку задаст. Страсть охочим до этой ребячьей забавы оказался гостеприимный хозяин.
      - Два соболя лежат
      Хвостами друг к другу,
      - выпалил он одним духом и страсть довольный уселся ждать отгадки князя.
      За время, которое прогостили русичи у Оленьего народа, Ольгерд не раз и не два ходил с саамами на охоту. Каких только зверьков не приходилось им гонять: и песцов пушных и лисиц, и горностаев. Доводилось и соболей. Внимательно вгляделся князь-медведь в хитрые глаза старого саама. Что задумал лукавый старик, о чем обходными словесами толкует? Вон как зенки бегают под пегими сросшимися бровями. О! Дошло наконец! Ольгерд хлопнул себя по коленкам:
      - Врешь, не обойдешь! Знаю твою загадку, про брови она!
      - Вот что ты за мудрец такой. Что ни скажи, про все ответ ведаешь! - в восхищении воскликнул Старшая Голова. - Теперь твой черед, давай!
      Призадумался князь. Если уж быть честным, то игра в загадки увлекала его не меньше, чем хозяина. Ольгерду нравилось наивное детское восхищение саамов его силой, смекалкой, ловкостью. Может быть, ради этого они и торчали в селении на берегу холодного моря так долго, хотя собирались отправиться сразу же, как окрепнет Серый.
      Мальчик поправился на удивление быстро. Чуть ли не через седмицу он уже бегал взапуски с местной ребятней, катался с ледяных гор и играл в снежки. Почти сразу же у него появилось новое увлечение- чакли. Сначала он не мог простить этим крохотным человечкам то, что произошло с ним и Настай. Мальчишка пустился в расспросы, и уже скоро выяснил, что маленький народец водится и около прибрежного становища. С упрямством волка, преследующего свою добычу, он у всех вызнавал про повадки и обычаи чаклингов. Потом упросил ребятню свести его к ближайшему подземному поселению этих шустрых крошек. С тех пор Серый мог часами не появляться в поселке: все знали, что мальчик-волк занят чаклями. Даже Настай видела его все реже и реже. Впрочем, у девочки тоже очень скоро появились свои дела. Старушка-нойда взяла ее к себе в обучение, начала показывать вредные и полезные травы, учила разговаривать с духами, лечить болезни. Бабка-вещунья была совсем не молода. Не за горами было то время, когда отправится она беседовать с предками не только во время заклинательной пляски. Конечно, в каждой юрте бережно сохраняется маленький божок- завернутый в тряпку камушек. Знают простые саамы и имена разных сейдов- пней высоких, видных скал, да мало ли. Говорить с духами может лишь знающий человек- нойда. Нельзя, чтобы племя без защиты оставалось. Вот и готовила предусмотрительная бабка себе замену.
      - Говори, не томи, - торопил князя пожилой саам.
      Князь мотнул головой, стряхивая с себя минутную задумчивость, и бодро выдал стишок:
      - У тебя есть,
      У меня есть,
      У дуба в поле,
      У рыбы в море.
      Пришел черед Старшей Голове задуматься. Он морщился, мял желтое безбородое лицо. Рассматривал свои руки, оглядывался вокруг.
      - У рыбы чешуя есть, у меня одежа. Дерево листьями укрывается, как весна придет. Стало быть, про одежду загадка твоя.
      - А вот и нет! - ликовал Ольгерд. - Вовсе даже и нет.
      Он поднялся и подошел к очагу, в котором весело прыгал желто-рыжий огонь. Темная тень на полу метнулась за ним, заплясала и послушно застыла у ног, повторяя все движения человека.
      - Ты, хозяин ласковый, рыбу в речке ловил? - хмурясь, чтобы сдержать усмешку, вопросил князь.
      Саам озадаченно кивнул.
      - А скажи, например, не бывало у тебя так, что самой рыбной туши ты не замечал и только по тени на дне ее угадывал?
      Старшая голова согласно подтвердил, что случалось и такое.
      - Так и дерево то же тень дает, и человек ее отбрасывает, - важно молвил Ольгерд, оглядываясь на темное пятно на полу за собою.
      - Ай, Ольгерд, ну мудер, ну, хитер! Ты никак шаман большой в своей земле? - изумился старый саам, потряхивая седой головой и всячески выражая свое восхищение.
      - Куда уж мне, - расхохотался князь. - Давай лучше пойдем мальчишку моего разыщем. Что-то давно не видать его. Заодно и косточки разомнем, проветримся!
      Не задумываясь, они отправились к Скалистому урочищу. Именно там проводил все свое свободное время Серый, выслеживая подземный народец- чаклингов.
      - Я тоже, когда малый был, много туда бегал, - смущенно поведал старый саам Ольгерду. - Интересно на мелюзгу эту шустую смотреть. Они, главное, и говорят по-нашему, только наоборот все.
      - Это как это? - полюбопытствовал князь. - Вместо рыба абыр, что ли?
      - Да нет, - отмахнулся Старшая Голова, и попытался объяснить: - Вот, положим, ты его спрашиваешь: "Как тебя звать?". А он тебе и отвечает: "Звать тебя как?" Наоборотники они, пересмешники.
      - Может просто вот тут, - Ольгерд выразительно постучал себя по крепкому черепу, - не хватает?
      - Не-ет, - задумчиво протянул саам. - Чакли хитрые, только веселые шибко.
      За разговорами они не заметили, как добрались до излюбленного местообитания подземного народца. Серый был, конечно, там. Издалека слышался его голос и тоненькое хихиканье маленьких человечков.
      - Я- Серый! - старательно чеканя слог, выговаривал мальчик.
      Русичу и оленьему человеку, когда они подошли поближе, открылась странная картинка. Вокруг пацаненка кружком сидели мелкие чаклинги. Они пересмеивались, поминутно подталкивая друг друга локтями. Время от времени, кому-нибудь из них надоедало чинно сидеть и ничего не делать. Тогда малыш вскакивал и, исчезая всем телом, нырял в черную теплую землю. Потом через некоторое время снова появлялся наружу. Князь даже через толстую подошву саамских сапог-канег ощущал, как печет под ногами здешняя почва, хотя в селении снег еще только-только начал сходить. " Да, богаты на чудеса здешние места!" - в который раз подивился Ольгерд.
      А чакли все продолжали препираться с настырным мальчишкой:
      - Серый- я! - весело щебетали они.
      - Так меня зовут, - пробовал урезонить их Серый, низко склоняясь к своим крохотным знакомцам.
      - Зовут меня так! - смеясь, отвечали ему непробиваемые подземные жители.
      Старшая Голова развел руками, слегка неуклюже улыбаясь своему гостю-медведю:
      - Говорил же я, наоборотники!
      - Эй, Серый, подь сюда! - нетерпеливо рявкнул Ольгерд во всю глотку.
      Чакли тут же пропали, словно ветром их унесло. Мальчик огорченно повернулся к своему господину:
      - Ну зачем ты так, дяденька! - укоризненно протянул он. - Мы играли, а вы...
      - Нечего играть, домой пора собираться, в путь-дорогу, - потрепал князь подбежавшего пацаненка по плечу.
      Серый вскинул вверх озадаченно-радостное лицо:
      - Домой? Можно мне тогда.....Ну, в смысле проститься? - слова путались у него на языке, такой неожиданной была для него услышанная новость. Пожалуй, для Ольгерда произнесенное тоже в некотором роде стало слегка ошеломительным. Вырвалось изо рта вдруг то, что зрело в душе уже многие дни.
      - Беги уж, покалякай со своими дружками напоследок. Недолго только! - прикрикнул он вслед убегающему мальчишке. - А то знаю я тебя, босяка!
      Взрослые долго следили за его легким удаляющимся бегом и, не сговариваясь, опустились на землю.
      - Может, загадки поотгадываем покамест? - предложил саам.
      - И то дело, - с легким сердцем согласился Ольгерд. Душа у него пела. Внезапно принятое решение так окрылило его, что он готов был пуститься в пляс. Только теперь он начал понимать, как соскучился по родной стороне, своему городу, Домогаре и детям. Как на крыльях к дому возвращаться будет!
      - Слушай, земеля! - радостно обратился он к Старшей Голове. - Слушай, да запоминай. Я уйду, внукам своим загадывать станешь, вспоминать меня будешь.
      Летит птица крылата
      Без глаз, без крыл.
      Сама свистит, сама бьет.
      Олений человек принялся старательно думать. Уж больно хотелось ему хоть напоследок обскакать своего хитромудрого друга Ольгерда, чтоб не задавался, однако!
      Князь-медведь лениво перекатывал в острозубой пасти желтую прошлогоднюю травинку. За прошедшее время он совершенно привык к своему новому облику и начал находить в нем известные преимущества и даже некоторую приятность. Вот и сейчас, сааму приходилось то и дело отгонять ладонью назойливую мошкару, разбуженную первым теплом. К мохнатой Ольгердовой морде гнус даже и близко подлетать не решался. Понимали насекомые, что такой густой мех да твердую кожу им не одолеть! Поэтому князь совершенно без помех разглядывал угрюмые каменные россыпи в серых пятнах неприхотливого лишайника. Что-то торжественное жило в этих древних горах, их голых вершинах и ущельях. Вдали недосягаемо белели заснеженные вершины сопок. Их острые каменные пальцы царапали яркую синеву весеннего неба. Острый глаз Ольгерда мгновенно различил среди сизой плесени камней легкое движение. Меж невысоких сосенок к ним навстречу мчался Серый. Мчался изо всех сил, словно за ним гналось что-то непередаваемо ужасное.
      - Думаю я, что это наверняка...- Старшая Голова не успел докончить свои слова, как к нему в грудь со всего разбегу врезался мальчишка. Следом что-то свистнуло.
      Ольгерд повернулся и с удивлением воззрился на стоящий рядом древесный ствол. В нем нервно дрожало тонкое черное древко с острым оперением на конце. Разгадка сама прилетела к ним, разом разрушив мирную тишину края Оленьих людей. Стрела.
       ***
      Надрывно кричали серые чайки. Глупые птицы никогда еще не видали таких огромных черных неживых боков. Морские волны накатывали на мрачные древесные борта и с шумом разбивались на мелкие колкие брызги. Пять нурманских драккаров бросили якоря близ мирных стойбищ саамов. Их звериные морды безглазо пялились на лежащие перед ними земли. Корабли качало и со стороны казалось, что их страшные головы склоняются друг к другу, переговариваясь- как лучше пожечь-пограбить мелких людишек этого ледяного края. Самой крупной была посудина, украшенная оскаленной драконьей харей- пожалуй, добрых полсотни шагов в длину. Ее разинутая пасть белела здоровыми моржовыми клыками, над которыми топорщились вздыбленные багровые усы. Вздернутый курносый нос с растопыренными ноздрями жадно вдыхал сладкий запах людского жилья, мясного варева и оленей шерсти. Скоро, очень скоро, он сменится гарью пожарищ, паленой кожи и человечьей крови. Так пахнет война, и этот ароматный шлейф всегда тянулся за "Драконом" и его хищными братьями: "Медведем", "Волком", "Орлом" и "Кабаном".
      Корабли были угольно-черными от щедро пропитывавшей их смолы. Тяжелые дубовые костяки драккаров были обшиты толстыми темными досками. Пазы меж ними забиты шерстяными шнурами и тоже просмолены. Весла были убраны. Но команда не спешила сойти на берег. Викинги в полном вооружении толпились у бортов. Одни в броне с набедренниками и поножами, другие в кольчугах с железными юбками, надетыми на кожаные кафтаны. Все в простых или рогатых шлемах. Один выделялся среди них- высокий седовласый старик с непокрытой головой. Его длинные белые волосы были живописно рассыпаны по черному суконному плащу. Из-под него виднелась дорогая броня из жесткой кованой меди. Локти скрывала чешуя, а пальцы- чешуйчатые рукавицы. На груди серебряная и золотая насечка изображала орла со змеей в когтях.
      - Это Хокон Старый, - еле слышно шепнул Ольгерду Хельги. Они залегли за полурастаявшей кочкой и теперь внимательно наблюдали за пришельцами.
      - Зря он связался с Оттаром, - гнул свое пеговолосый. - Этот волчонок при случае съест его с потрохами, а косточки с сочувствием поднесет вдове для погребально костра. Выжига тот еще.