Глава 26

Остин сидел у постели и не отрываясь смотрел на Элизабет. Проклятие, она так пугающе неподвижна! Так бледна!

Час назад Уильям уехал за доктором и судьей. Сколько еще ждать его возвращения? Он взглянул в другой конец комнаты, где с Жозеттой на руках дремала Клодина. Они обе были измучены, но здоровы. Если бы только он мог сказать то же самое об Элизабет…

Дрожащей рукой он коснулся ее щеки. Она такая нежная. Как шелк. Элизабет такая красивая. И смелая. Нет сомнения в том, что она спасла Жозетте жизнь.

Боже, он любит ее! Безгранично. Он не в силах преодолеть свою любовь и больше не желает этого. Он хочет любить ее. Рассказать ей об этом. Доказать ей. И доказывать свою любовь каждый день всю оставшуюся жизнь.

— Ничто больше не имеет значения, — шептал он, подложив под ее щеку свою ладонь. — То, что произошло между нами ранее, больше не имеет значения. Для меня не важно, почему ты вышла за меня замуж, хотела ли ты стать герцогиней. Мне безразлично, будут ли у нас дети. Я думаю только о тебе. Если захочешь, мы усыновим детей… столько, сколько пожелаешь. Десятки детей…

Голос его дрогнул, и он проглотил ком в горле.

— Ты так прекрасна, — продолжал он. — Видит Бог, я люблю тебя. С первой же минуты, когда увидел тебя там, в кустах. Ты в моем сердце, в моей душе. Да ты и есть моя душа. — Сердце тяжелыми до боли ударами стучало в его груди. — Открой глаза, пожалуйста. — Наклонив голову, он прижался к ее лбу. — Не покидай меня, Элизабет. Пожалуйста, дорогая. Пожалуйста. Я даже подумать не могу, как мне жить без тебя. Не покидай меня.

Элизабет услышала его голос, доносившийся к ней откуда-то издалека, словно она находилась в какой-то глубокой пещере. «Не покидай меня».

Остин. Его имя всплыло в ее памяти. Она попыталась открыть глаза, но кто-то положил на ее веки тяжелые мешки с песком. Ею овладела слабость, а боль, как огонь, жгла ее плечо.

Но ей необходимо рассказать ему. О том, как она сожалеет о случившемся. Необходимо сказать, как сильно она любит его, и о том, что наговорила ему таких вещей только для того, чтобы уберечь его. Как мысль о разлуке с ним разбила ее сердце на тысячу осколков. Он должен все узнать, но, Боже, у нее не было сил. Ее истерзанное болью тело просило покоя, забытья.

Собрав всю свою волю, она приоткрыла отяжелевшие веки. Словно в тумане, она увидела над собой измученное лицо Остина, и ее опечалило безжизненное выражение его глаз. Их взгляды встретились, и он облегченно вздохнул:

— Элизабет, ты очнулась. — Схватив ее руку, он судорожно прижал ее к своим губам. — Слава Богу!

Она попыталась что-то сказать запекшимися губами, но голова у нее закружилась, и его лицо то появлялось, то исчезало перед ее глазами, как набегающая на берег волна.

Но ей удалось произнести то слово, которое больше всего она хотела сказать:

— Остин.

Оно прозвучало чуть слышно, но он расслышал его и осторожно сжал ее руку.

— Я здесь, дорогая. Все будет хорошо. Береги силы.

Его слова, произнесенные тихим шепотом, согрели ее, словно теплое одеяло.

«Я так много должна сказать тебе».

Но она так устала. Так измучена. Приступ боли пронзил ее, а следом накатила волна головокружения и тошноты. Элизабет старалась не терять сознания, собраться с мыслями, но темнота со всех сторон наступала на нее, постепенно погружая в забытье. Беспощадная боль терзала ее тело. Веки становились невероятно тяжелыми, и она поняла, что не сможет рассказать ему то, что хотела. Но одно он должен был обязательно узнать.

Глядя на него, Элизабет попыталась улыбнуться, но не знала, удалось ли ей это.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Ее глаза закрылись. Она слышала, как он зовет ее, снова и снова с мольбой повторяя ее имя, но она уже больше не могла преодолевать слабость и боль. Ее уносило туда, где никогда не бывает боли.

Остин сидел на ступенях дома, в душе его была пустота, а сердце наполняла невыносимая боль.

Обхватив голову руками, он старался не думать о самом страшном, но это было невозможно, свыше его сил.

— Господи, пожалуйста, — шептал он, — не говори мне, что я убил ее тем, что привез сюда!

Прошел уже час, а доктор все не выходил, и каждая следующая минута усиливала душившее Остина отчаяние.

Приезжал судья со своими людьми, и они увезли тело Гаспара. Остин, Уильям и Клодина ответили на вопросы судьи. С помощью Клодины, которая послужила переводчицей, Остин объяснил, что Гаспар посылал ему письма с угрозами, и он нанял сыщика с Боу-стрит, чтобы найти его. Он не стал возражать судье, полагавшему, что именно сыщик сообщил ему о местонахождении Гаспара. После отъезда судьи Уильям снова отправился в город, чтобы купить еду и необходимые вещи.

А Элизабет все еще не приходила в сознание.

Проклятие, если доктор сейчас не выйдет, то он ворвется в дом, схватит его за горло и заставит пообещать, что Элизабет поправится!

Дверь открылась, и Остин вскочил на ноги. Вышел доктор, и с ним Клодина.

— Как она? — потребовал ответа Остин, переводя взгляд с одного на другую. Он понимал, что они видят его страх, который он не мог скрыть.

— Спокойно отдыхает, — с сильным акцентом по-английски ответил доктор.

Остин сжал вместе колени, чтобы устоять на ногах.

— Она не… умрет?

— Напротив, я считаю, что ваша супруга полностью выздоровеет, хотя сейчас она слаба и очень страдает от боли. Я сделал ей перевязку и дал дозу настойки опия.

Полное выздоровление. Она будет жить! Остин ухватился рукой за стену, чтобы не упасть.

— Она пришла в сознание?

— Да. Она спрашивала о вас, и я заверил ее, что вы здесь, рядом. Я рекомендую не трогать ее по крайней мере неделю, но как только она будет в состоянии, она сможет вернуться в Англию. — Доктор снял пенсне и протер его о рукав. — Удивительная женщина. Очень крепкий организм.

Остин чуть не расхохотался, хотя думал, что уже не способен на это.

— Да, действительно, моя жена отличается крепким здоровьем. Слава Богу.

— Вы можете пойти к ней прямо сейчас, — сказал доктор, и Остин, не медля ни минуты, воспользовался его разрешением.

Он вошел в дом, ноги плохо его слушались. Элизабет лежала на узкой постели в углу комнаты, заботливо укрытая одеялами.

Остин опустился около нее на колени и с тревогой вглядывался в ее лицо. Она была все еще бледна, но ее кожа уже утратила восковой оттенок, и дышала она ровно. Он отвел каштановый локон с ее лба. Радость и любовь, которые он испытывал, были так сильны, что у него перехватывало дыхание.

Элизабет, его чудесная непредсказуемая Элизабет, возвращалась к жизни. Она сказала, что любит его, и даже если это было сказано в бреду, он верил, что у них остается надежда. Он добьется ее любви. Чего бы это ни стоило. Каким-то чудом они получили еще один шанс, и, видит Бог, он сделает все, что в его силах, чтобы убедить ее не возвращаться в прошлое и остаться с ним. Он слишком сильно любит ее и не в силах даже подумать, что сможет жить без нее. Она принадлежит ему, и всю оставшуюся жизнь он будет стараться доказать это ей.

Опустив голову, он прижался лбом к одеялу и прошептал только два слова, на которые у него хватило сил:

— Люблю тебя.

В тот же вечер Остин сидел за старым деревянным столом, грея руки о щербатую кружку с горячим чаем. Слабый огонь теплился в камине, и его отблески чуть освещали комнату.

Элизабет не просыпалась, но ее дыхание оставалось ровным, и не появилось никаких признаков лихорадки. Жозетта спала на маленькой кровати в углу комнаты, а рядом с ней сидели Уильям и Клодина и вели семейный разговор.

Сидя за кружкой чая, Остин приглядывался к Клодине. Очень хорошенькая женщина, небольшого роста, с черными волосами и большими светло-карими глазами. Очень спокойная и, кажется, деловитая. Он заметил на ее руках мозоли, и она хлопотала по дому с ловкостью человека, привыкшего к домашней работе. Женщина явно невысокого происхождения и не из богатых.

Он видел, как брат осторожно провел пальцем по синяку, обезобразившему щеку Клодины, и его губы плотно сжались в твердую узкую линию. Клодина взяла руку Уильяма и пылко поцеловала его ладонь. Любовь, соединившая их, бросалась в глаза. Уильям помог Клодине устроиться возле Жозетгы и, как только она легла, сел за стол напротив Остина.

Остин смотрел на брата, на его заметную хромоту и изменившееся лицо. Уильям похудел, глубокие складки пролегли по обе стороны рта, на лбу появились морщины. В этом суровом человеке трудно было узнать того шаловливого мальчишку, которого Остин знал раньше, и его сердце сжималось при мысли о страданиях, перенесенных Уильямом. Так много надо было сказать, спросить. Остин не знал, с чего начать. Кашлянув, он наконец произнес:

— Жозетта так на тебя похожа.

— Да, очень.

— Сколько ей?

— Два. — Уильям посмотрел в глаза Остину. — Твоя жена спасла ей жизнь. Я никогда не смогу вернуть такой долг.

— Твоя жена помогла спасти жизнь Элизабет, и я никогда не смогу вернуть такой долг. — Перегнувшись через стол, Остин обнял Уильяма и обрадовался, когда тот ответил ему тем же. — Не могу поверить, что сижу здесь с тобой, говорю с тобой. Что ты жив. Бог мой, матушка, Роберт и Каролина — они будут…

— Как они?

— Прекрасно. Они будут потрясены… и страшно обрадуются, когда увидят тебя. — Остин собрался с духом. — Я слышал, как Гаспар говорил с Элизабет, и я сам говорил с ним, поэтому я знаю почти все о том, что произошло, но почему ты заставил нас все это время думать, что тебя нет в живых?

— У меня не было выбора. Я не мог рисковать, Гаспар мог найти Клодину и Жозетту. Если бы я сообщил вам, что жив, я бы подверг опасности и себя, и их. Это могло также оказаться опасным для тебя и всей семьи.

— Нашлись солдаты из твоего полка, видевшие тебя перед боем.

— Так и было. Мою лошадь убили, но, к счастью, она не раздавила меня, когда упала. После сражения у Ватерлоо была страшная неразбериха, повсюду лежали сотни убитых и раненых. Мне удалось бежать, и я подсунул свои часы под тело убитого солдата, которого, как я знал, никто не сможет опознать.

Уильям сжал руки Остина, затем сел на место.

— Я вернулся к Клодине и Жозетте. Я знал, что Гаспар, если он выжил, будет их искать, чтобы отомстить за мое предательство. Мы были вынуждены скрываться, пока я выяснял, жив ли Гаспар. Вскоре я узнал, что он жив.

— Как ты встретился с Клодиной?

— Три года назад она спасла меня. Меня ранили в ногу штыком. Когда я очнулся, я увидел перед собой самые добрые, самые нежные глаза на свете. Она рассказала, что нашла меня в лесу в двух милях от поля боя. Думаю, я дополз туда, хотя и не помню как. Клодина выходила меня.

— Почему она помогла британскому солдату?

— Она рассказала, что недавно потеряла на войне младшего брата. Клодина не хотела, чтобы кто-то еще испытывал боль от потери любимого, да и не хотела иметь на своей совести мою смерть. Она решила сделать все, что в ее силах, чтобы помочь мне выздороветь, а потом отправить меня туда, куда я сам захочу.

Уильям в волнении сжал лежавшие на столе руки.

— Мы совсем не хотели влюбляться, но так случилось. Через пару недель я уже настолько поправился, что мог бы вернуться в полк, но не смог оставить ее. Клодина отказывалась выйти за меня замуж, опасаясь, что, имея жену-француженку, я могу попасть в трудное положение, но я оказался упрямым. Мы отправились в деревню, находившуюся в нескольких часах езды от дома, и тайно там обвенчались. После этого я поселил ее в другой деревне под чужим именем. Я хотел держать ее подальше от Гаспара, чья неукротимая ненависть к англичанам после гибели Жюльена перешла в безумие. Необходимость прятать ее в безопасном месте стала еще более насущной, когда я узнал, что она ждет ребенка.

Уильям бросил быстрый взгляд в сторону мирно спавших жены и дочери.

— Гаспар нашел церковь, в которой мы венчались, затем явился ко мне. Он собирался убить меня, а потом найти Клодину и тоже убить. Мне удалось убедить его, что я сочувствую французам: ведь у меня жена — француженка, как же я могу хранить верность англичанам? Чтобы доказать свою преданность французам, я обещал достать оружие для него и его людей.

— Чем ты и занимался в ту ночь в порту, — заметил Остин. — Только оружие было непригодным.

— Да, кроме нескольких штук, лежавших сверху, — на тот случай, если Гаспар захочет его проверить, что он и сделал. — Он провел ладонями по лицу. — Когда я увидел тебя там, я пришел в ужас. Я ничего не мог объяснить тебе, и я не должен был допустить, чтобы Гаспар увидел тебя. Это стоило бы нам обоим жизни.

— Я хочу, Уильям, чтобы ты знал, как я сожалею об этой ночи. Назвать тебя изменником, отречься от тебя, от брата…

— Ты же не мог знать, Остин.

— Я должен был доверять тебе, понимать, что ты никогда не изменишь.

— Ты поверил тому, чему я хотел заставить тебя верить. Я мог бы признаться тебе, объяснить, что происходило во время нашего разговора, но я не мог рисковать, ведь нас могли подслушивать, могли допросить тебя. Я был готов сказать любую ложь — любую ложь, чтобы защитить Клодину и Жозетту, даже притвориться изменником перед родным братом.

Остин посмотрел на Элизабет. Да, он понимал всю глубину такой любви.

— Мне очень жаль, что я был вынужден допустить, чтобы ты, мать, Каролина и Роберт целый год оплакивали меня, — тихо произнес Уильям, — но пока я не разобрался с Гаспаром, я не мог рисковать и возвратиться домой. Убив его, ты освободил меня.

Остин содрогнулся:

— Этот мерзавец чуть не убил мою жену. Будь моя воля, я убил бы его еще раз.

— Она очень смелая, твоя жена. Ты давно женат?

— Нет. Но она изменила всю мою жизнь. — Он взглянул на Уильяма, и они поняли друг друга. — Ты меня понимаешь.

— Полностью. А Клодина изменила мою.

Они помолчали, затем Остин сказал:

— В первый же вечер, когда я встретил Элизабет, она мне сказала, что ты жив. Я не поверил ей.

Уильям нахмурился:

— Как она могла знать, что я жив?

Остин взглянул на кровать у камина, на женщину, которой принадлежали его душа и сердце. Он не оскорбит ее, открыв ее дар ясновидения, — ибо это был истинный дар. Повернувшись к Уильяму, он объяснил, какая необыкновенная женщина его жена.

Когда он закончил, Уильям в изумлении посмотрел на него:

— Это — чудо.

И Остин снова взглянул на Элизабет.

— Да, Уильям. Она именно такая. Она — чудо.

И как только она проснется, он будет уверять ее в том, что она — настоящее чудо. И что ее место — рядом с ним.

Глава 27

Элизабет медленно приходила в себя, начиная постепенно воспринимать окружающее. Тупая неослабевающая боль в плече не покидала ее, но она не шла ни в какое сравнение с тем пылающим адом, в котором еще недавно она находилась. Элизабет глубоко вдохнула, и ей в нос ударил аппетитный аромат чего-то очень вкусного. И тотчас же ее желудок дал знать, что она голодна.

Она открыла глаза. Слабые лучи солнца, падая на потолок, освещали комнату. Где-то вдалеке щебетали птицы.

— Элизабет.

Она медленно, поморщившись от боли в плече, повернула голову. Остин сидел рядом, сжав ладони и упершись локтями в расставленные колени.

Его небритые щеки потемнели, придавая ему вид черного ангела. Спутанные волосы были откинуты со лба назад, словно он десятки раз хватался за голову. Он выглядел взъерошенным и усталым и в то же время невероятно сильным и мощным.

И очень встревоженным. В надежде рассеять его беспокойство она с усилием слабо улыбнулась ему.

— Остин.

Он шумно вздохнул и на мгновение закрыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

Элизабет на секунду задумалась.

— Болит плечо. Мне хочется пить, а от этого восхитительного запаха у меня урчит в животе.

Его лицо просветлело.

— Я принесу тебе какую-нибудь еду и питье, а потом дам немного опия, чтобы успокоить боль.

Остин встал, и она смотрела, как он наливает воду из оловянного кувшина в грубую чашку.

Подойдя к ней, он осторожно, подложив под спину подушку, помог ей приподняться. Боже, как приятно было ощущать прикосновение его рук, даже если это было всего лишь проявлением заботы!

Устроив ее поудобнее, он поднес чашку к ее губам. Она осушила ее за три глотка, наконец утолив жажду.

— Еще? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— Не хочешь ли бульона? Клодина приготовила сегодня утром.

Ее желудок требовал пищи, но она сказала:

— Потом. Сначала мне надо поговорить с тобой. Столько надо сказать тебе… столько у меня надежд…

— Конечно.

Остин сел на деревянный с прямой спинкой стул, и она подумала, не провел ли он всю ночь на этом жестком стуле. Она подозревала, что так и было, потому что, судя по его виду, он совсем не спал.

— Что с ребенком? — с беспокойством спросила Элизабет.

— С девочкой все хорошо, Элизабет. Ее зовут Жозетта. Она с Клодиной около дома. И с ними Уильям.

— Уильям? Значит, он…

— Здесь. Жив. И здоров.

— Как…

— Я знаю, ты о многом хочешь спросить, и я расскажу тебе все, чего ты не знаешь, но сначала я должен тебе кое-что сказать.

Остин взял ее руку и крепко сжал. Выражение его лица стало таким серьезным и напряженным, что сердце Элизабет дрогнуло от предчувствия.

— Элизабет, я принял решение.

— Решение?

Он заглянул ей в глаза и покачал головой:

— Черт побери, я так долго ждал, когда ты придешь в себя и я смогу поговорить с тобой, что теперь, когда этот момент наступил, я не знаю, как это выразить словами.

Ей стало трудно дышать. Она-то слишком хорошо знала, как нелегко сказать кому-нибудь, что желаешь расстаться с ним.

Отпустив ее руки, Остин наклонился. Когда он выпрямился, Элизабет увидела у него в руках небольшое помятое ведерко.

— Я принес тебе кое-что, — тихо произнес он. И достал из ведерка большую спелую ягоду земляники.

Она растерянно смотрела, как он держит ягоду за зеленый черешок.

— Помнишь, как после свадьбы мы ехали в Лондон? — пристально глядя на нее, спросил Остин. Элизабет молча кивнула.

— Ты рассказала мне сказку о том, как появилась земляника, о супругах, которые жили удивительно счастливо, но потом поссорились. Жена ушла от своего мужа и шла не останавливаясь, пока не увидела спелые красные ягоды земляники. Она попробовала их, и ей захотелось вернуться, чтобы угостить ими мужа, и она пошла обратно. — Он поднес ягоду к ее губам. — Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.

Сердце забилось у нее в груди. Ошеломленная, Элизабет надкусила ягоду и ощутила знакомый аромат. Когда ягоды были съедены, Остин опустил ведерко на пол.

Взяв ее руку, он долгим горячим поцелуем приник к ее ладони.

— Элизабет, когда я думал, что ты умираешь, мне показалось, что во мне все умирает вместе с тобой. В ту минуту я понял, что ничто, ничто на свете не имеет значения, только бы ты оставалась со мной. Я не могу отпустить тебя, — продолжал он, согревая ее пальцы своим горячим дыханием. — Я не могу позволить тебе вернуться в Америку. Если ты уедешь, я поеду за тобой. Я не откажусь от нашего брака. То, что у нас не будет детей, не имеет значения. Если захочешь, мы усыновим ребенка. Десяток детей, если тебе этого захочется, но у тебя не будет ребенка от другого мужчины. А я не буду искать утешения в объятиях другой женщины. Если ты не захочешь спать в моей постели, я подчинюсь твоему решению. Единственное, что имеет значение, — это чтобы ты осталась со мной. Понимаешь?

Ее пересохшие губы не могли произнести ни одного слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь. И Элизабет просто кивнула.

— Хорошо. И больше не будем говорить о разводе.

Остин смотрел на нее пристальным горящим и очень серьезным взглядом.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Бесконечно люблю. И соглашусь на любые условия. Мое сердце принадлежит тебе. Сейчас и всегда.

Эти слова Остина лишили Элизабет дара речи, и она только смотрела на него. Он любит ее. Вопреки всему он все еще хочет, чтобы она оставалась его женой. Боже, он готов отказаться от… настоящего супружества, от детей! Потому что любит ее. Ей была так понятна такая глубина любви, готовность отказаться от всего ради человека, которому принадлежит твое сердце.

Именно так она любила его.

— Остин, — дрожащим голосом произнесла она, — ты должен знать, что я никогда бы не родила ребенка от другого мужчины. Пожалуйста, поверь мне. Я была в отчаянии оттого, что разрушаю наш брак, но я не могла просить, чтобы ты оставался со мной, когда я не могу быть тебе женой.

Он замер.

— Ты мне лгала?

Она внутренне сжалась от его тона, но не отступила.

— Да, я лгала. Я хотела дать тебе свободу, чтобы ты мог вступить в новый брак, какого ты заслуживаешь. С женщиной, которая родила бы тебе детей. Развод, ребенок от кого-то другого, желание получить твой титул — все это было выдумкой. Но пойми, пожалуйста, я бы сказала любую ложь — любую ложь, лишь бы убедить тебя.

Спазмы сжимали его горло.

— Почти такие же слова вчера сказал мне Уильям, когда объяснял, что должен был защищать Клодину. — Остин глубоко вздохнул. — Ты говоришь, что сказала все это только для того, чтобы заставить меня жить дальше. Без тебя.

— Да.

— Ты лгала мне.

Элизабет кивнула:

— Это был единственный раз, когда я солгала, и клянусь своей жизнью, что больше никогда не солгу.

Остин, казалось, не сразу опомнился, затем на его лице появилась широкая улыбка, его потрясающая улыбка, при виде которой у нее перехватило дыхание.

— Ты мне лгала, — повторил он.

— Кажется, ты счастлив?

— Дорогая моя, я просто в восторге.

Радость Элизабет была так велика, что лишала ее сил.

— Я должна сказать тебе что-то еще.

Выражение ее лица настолько подтверждало серьезность ее тона, что искорки радости исчезли из глаз Остина.

— Я слушаю, — сказал он.

— Когда я думала, что умираю и никогда больше не увижу тебя, я почувствовала горькое раскаяние. За тебя. За нашего ребенка. — Элизабет положила ладонь на его заросшую щетиной щеку. — Больше раскаяния нет, — прошептала она. — Я хочу, чтобы мы по-настоящему были мужем и женой. Я хочу нашего ребенка, какие бы беды ни обрушились на нас обоих.

Остин пристально смотрел ей в лицо.

— Элизабет, ты уверена?

Она кивнула, и твердый узел, сжимавший ее горло, разжался.

— Жизнь так коротка и так драгоценна. В нашем будущем есть прекрасный ребенок, дитя, которому я могу дать жизнь, и я не хочу отказывать ему в этом — даже если этой жизни суждено быть короткой. У меня хватит сил, потому что я люблю тебя, потому что ты любишь меня. — Элизабет пристально посмотрела на его помрачневшее лицо. — Ты хочешь этого ребенка? Зная, что мы потеряем девочку? Зная, какие страдания ожидают нас?

Остин сжал ее руку.

— Я всегда хотел иметь ее, даже зная, что могу ее потерять. И я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не случилось.

— А если случится?

— Тогда я буду благодарить Бога за то время, которое мы прожили вместе с ней, за те бесценные дни, когда могли любить ее.

Боже, ее охватывал ужас оттого, что надо рассказать ему все, что она видела, — его отчаяние и чувство вины, его самобичевание, но он должен был знать все.

— Остин, а если один из нас станет причиной ее гибели?

Не сводя с нее глаз, Остин с нежностью погладил ее руку.

— Мы справимся с этим. Вместе. — Он осторожно коснулся ее губ сладостно-горьким поцелуем. — Наша любовь так сильна, что мы перенесем все.

От его тихого обещания у Элизабет сжалось сердце, и она едва сдержала горячие слезы, готовые пролиться. Его слова проникли в самую глубину ее сердца, и теперь она молилась, чтобы он не пожалел о сказанном после того, как узнает остальное. Она должна рассказать ему. Будет только справедливо показать ему всю глубину страданий, ожидавших их.

— Остин, я видела тебя в глубоком горе. Я чувствовала твое отчаяние, безнадежность, вину. Я слышала как ты говорил: «Боже, пожалуйста, не говори мне, что я убил ее тем, что привез сюда!»

Сдвинув брови, он с недоумением посмотрел на нее:

— Но я уже говорил эти самые слова. Вчера. Когда думал, что ты умираешь.

За дверью послышались голоса, и Элизабет не успела ответить. Остин встал.

— Вернулся Уильям. С ним Клодина и Жозетта, — сказал он. — Им не терпится познакомиться с тобой.

Остин подошел к двери и распахнул ее. Вошла женщина, которую Элизабет видела привязанной к стулу, она опиралась на руку мужчины. Не было никаких сомнений, что он брат Остина. Элизабет улыбнулась. Однако не успела она поздороваться, как в дверях появилась маленькая девочка.

Элизабет увидела черные волосы и серые глаза ребенка.

И весь мир перевернулся в ее глазах.

Глава 28

Прошло всего два дня после отъезда Остина во Францию, а Роберт уже понял, что у него нет никакой надежды справиться с перепиской брата. Он сидел за массивным столом красного дерева, принадлежавшим Остину, и тяжело вздыхал, глядя на все растущую гору писем, высившуюся на середине стола. Задача справиться с ней до возвращения Остина и Элизабет из Европы могла оказаться невыполнимой.

В дверь постучали. Обрадованный, что сможет заняться чем-то более приятным, чем письма, Роберт крикнул:

— Войдите!

Вошел Майлс:

— Ты хотел меня видеть?

— Да. Мне надо с тобой поговорить.

Майлс сел на стоявший напротив стул.

— Слушаю.

— Дело касается Каролины, и я буду говорить с тобой без обиняков. Моя сестра влюблена в тебя. — Он откинулся на спинку стула и, чуть прикрыв глаза, посмотрел на Майлса. — Я хотел бы знать, что ты собираешься предпринять по этому поводу.