Хочу еще раз предупредить читателя, что мы сейчас говорим о «состояниях», а не о «чувствах». Часто называют любовь чувством, но это не так, потому что чувством можно называть лишь то, что можно удовлетворить. Мы называем чувствами: голод, холод, жажду, страх; в более общем виде это неудовлетворенные желания и сопутствующий им грязный довесок – зависть. Всё это можно удовлетворить – поесть, напиться, согреться, получить любимую игрушку, но любовь, власть, азарт, любопытство и их антиподы удовлетворить невозможно. Чем больше будешь удовлетворять, тем глубже будешь погружаться в это состояние.

Наиболее наглядно это видно на примере любопытства. Любопытство имеется в виду здесь в гораздо более широком смысле, чем простое желание заглянуть к соседу в замочную скважину. Любопытство – это жажда познания всего и вся.

Экклезиаст сказал, что «умножая знания, умножаешь печаль», и тем не менее это никого не останавливает. Возможности познания у человека сильно ограничены длинной его короткой жизни, но он берёт знания у других: просто общается или изобретает разные способы передачи своего опыта и знаний другим людям.

Я долго думал над тем, какой же антипод сопровождает жажду познания или любопытство. Ведь экклезиастовская «печаль» это не совсем состояние, это скорее чувство. Но потом понял, что чувство печали вызывает сопровождающая любопытство «жестокость». Не верите? А вот, представьте себе, что вы узнали о том, что жена вашего друга изменяет ему с третьим вашим приятелем. Попробуйте, резаните им правду матку! С вашей стороны это будет жестокостью, а остальные погрузятся в печаль.

Самое интересное то, что, если вы промолчите, это всё равно будет жестокостью, только по отношению к самому себе – мучиться будете вы сами.

Сколько людей в мире остались голодными, чтобы человечество вышло в ближний космос? или познало тайну расщепления атомного ядра? Я уж не говорю о печали индейцев от «открытия Америки» или мучениях зарезанных Павловым собак.

Мне скажут, что оно стоило того, игра, дескать, стоила свеч. Я лично не могу с этим согласиться. С одной стороны понятно, что масса удобств, которые мы приобрели, благодаря «прогрессу», конечно, приятна, нам уже трудно обойтись без электричества, автомобилей, компьютеров и прочего, включая теплые сортиры, но есть и обратная сторона. Она есть всегда. Вся наша жизнь состоит из дуализмов.

6. Дуализм материи

7. Другая жизнь

Вечер московского летнего дня. На улице Космонавта Волкова желтовато-серый сталинский дом. Подъезд со двора. Лифт, не очень загаженный, пахнет не мочой, а старыми временами. Поднимаюсь на пятый этаж. Дверь в квартиру мне открывает маленькая кругленькая хозяйка средних лет.

– Вы от Виктора?

– Да.

– Заходите. Ботинки снимать не нужно. С этими обормотами я каждый час пол мою. Ну вот опять! Наказание господне… – хозяйка суетится немного лишнего, видимо, чувствует себя не в своей тарелке, – Входите, входите, не стесняйтесь.

Из прихожей я прохожу в большую комнату с остекленным эркером. Снятые с пола ковры свернуты в трубочки и стоят в углу. Рядом с ними прорезанные картонные коробки с подстилками из старых тряпок для щенков. Сами хозяева коробок, как рыжие тараканы суетятся на паркете посреди комнаты. Когда я вошел и сел в кресло, они, скользя и царапая маленькими коготочками по голому паркету, ретировались поближе к своим коробкам, кроме одного с белой ленточкой на шее. Тот наоборот, подбежал ко мне и стал принюхиваться к моим ботинкам.

Со стороны кухни всё время доносится бешенный лай крупной собаки. Хозяйка вошла в комнату со шваброй и мокрой тряпкой затерла маленькие лужицы на слегка вспученном паркете.

– Зовите меня просто по имени, Света.

– А я Андрей.

– Очень приятно. Керри злится, не пускает никого к щенкам. Сейчас я вас познакомлю, и она успокоится.

Света ушла на кухню. Лай прекратился. Вместо лая теперь стало слышно громкое пыхтение и скрежет когтей по полу. Хозяйка еле держала на поводке большую рыжую собаку. С решительным и грозным видом, еще пару раз громко гавкнув, собака подошла ко мне и потянула носом запах моих брюк, после чего действительно сразу успокоилась. Щенок с белой ленточкой спрятался от грозной матери за моей ногой.

– Ну вот, и всё, – Света отвела собаку обратно на кухню, вернулась и присела напротив меня на диван, – Ну что? выбирайте!

Легко сказать «выбирайте», а как это можно сделать? Теперь уже я почувствовал себя неловко. Я умею выбирать колбасу, ботинки, ружья, автомобили, в конце концов, но как выбрать для себя живое существо?

Сейчас я это знаю, а тогда я растерялся совсем. Я поднял с пола теребящего мои шнурки щенка с белой ленточкой. Этот теплый комочек принял такое вмешательство в его личную жизнь без особого недовольства. Он устроился в моих руках поудобней и все норовил лизнуть мой нос. Когда я поднес его совсем близко, ему это удалось. В этот момент меня поразил легкий кофейный запах, исходивший от щенка.

– Смотрите, какие «брыли» хорошие, а «перо» как держит, а? У меня все щенки красавцы, другие «заводчики» халтурят, а у меня…

Из этой абракадабры я знал только слово «заводчик» – это собственно человек, продающий щенков. О собачьих статях я не имел ни малейшего понятия, просто у меня перед глазами был маленький щеночек с кофейным запахом и блестящими радостными глазками.

– И это кобель ирландского сеттера, да? Червяк какой-то. А вот смотрите у меня две девочки… – Заводчица сходила в угол к щенячьим коробкам и принесла еще два рыжих комочка, кусавших её за пальцы, – Я больше сучек люблю, смотрите, какие красавицы…

– Нет, мне нужен кобель.

– Сейчас принесу.

У всех щенков на шеях были привязаны разноцветные ленточки или шнурочки. Заводчица явно различала их не только по ленточкам, а для меня они казались совсем одинаковыми. Уснувшего у меня на руках щенка она даже назвала какой-то кличкой. Мне эта кличка не понравилась и я возразил:

– Нет, Света. Он же с белой ленточкой, его нужно называть по-королевски, как по-английски король? Кинг? Вот так его и надо называть.

– Ну, я смотрю, вы свой выбор уже сделали, – она это сказала с едва уловимым разочарованием, видимо, именно этот щенок был уже кому-то обещан, – Это алиментный щенок, вы же от Виктора пришли, поэтому имеете полное право. Выбрали и хорошо.

– Еще кто кого выбрал? вопрос.

Нет, ну, действительно, люди говорят: жених выбрал себе невесту. Как он её выбрал? В магазине купил? А она его? выбирала или нет? Говорят, браки совершаются на небесах, с домашними животными происходит примерно то же самое.

Существует мнение, что женившись и пожив с женой некоторое время, мужчина узнает о женщинах больше, чем если бы поменял за это время десяток разных. Узнает о всех женщинах сразу по одной женщине. Я думаю, что это правда. Примерно так же по своему псу Кингу я узнал многое о разных животных.

Кинг прожил рядом со мной тринадцать лет и сейчас я вспоминаю его не как животное или предмет интерьера, не как домашнюю вещь, а как личность, как друга, который был нужен мне не меньше, чем я ему.

8. Право на убийство

Христианская церковь, да и наука тоже, отказывают животным в наличии у них души и сознания, равного человеческому. А какие у них для этого основания? А никаких. Это не основание, а обоснование. Обоснование своих прав на презрительное отношение к животным вплоть до свободы их убийства. Убийства не по какой-то необходимости, а просто так, чтобы почувствовать себя высшим существом, хозяином положения.

Вы сейчас можете подумать, что я высокоморальный человек и буду отрицать саму возможность убийства живых существ, как это делают, например, цзен-буддисты. Отнюдь нет. После всех моих изысканий и познаний я продолжаю ходить на охоту, убивать дичь своими руками, я вешаю в доме липучки от мух, ставлю мышеловки в тех местах, что недоступны моей кошке, но появился некий нюанс. Тонкость этого вопроса для меня состоит в том, что я не могу убить живое существо без причины.

Мухи или комары в доме надоедливы и нетерпимы. Если б я мог их удалить не убивая, я бы это сделал, но не получается, поэтому приходится убивать. То же самое касается мышей, портящих овощи в погребе. А вот пауков я не убиваю – выношу на улицу, есть такая возможность.

Как часто мы убиваем живые существа? Многие не вдумываются в этот вопрос, по крайней мере, оставляют его за скобками, вне зоны своего внимания. Некоторые вдумываются и даже борются с этими убийствами, к примеру, те же цзен-буддисты или европейские вегетарианцы. Их борьба со злом приносит им массу положительных эмоций, они чувствуют себя героями, чуть ли не ангелами божьими. На самом деле это всё не более чем простая гордыня и удовлетворение чувства собственной важности.

Представьте себе почти идиллическую картинку. Монах в рыжем балахоне с тщательно выбритой головой идет по зеленому лугу в сторону причудливого храма и думает о том, как бы устроить мир совсем без насилия и убийств. Красиво, идиллично. Но вопрос, сколько насекомых и пауков он убьет ногами, пока дойдет до своего храма? Тысячи? ну, уж сотни-то точно! А как раз это делать ему запрещает его религия. И как ему быть? Летать по воздуху?

Картинка менее идиллическая: семья вегетарианцев едет из Москвы на дачу. С собой взяли только хлеб, овощи и воду. Приехали, радуются своему прекрасному огороду и саду, где растет их пища, позволяющая никого не убивать. Но они не обращают никакого внимания на то, что лобовое стекло их машины залеплено останками комаров, мух, а на радиаторе прилипли перья какой-то мелкой птички. Ерунда, издержки, не ходить же пешком из-за этого. А удобрения? пестициды и гербициды?

Вся наша жизнедеятельность связана с убийством тех или иных живых существ. Это же понятно? Но тогда не нужно быть ханжой и делать вид героя-победителя зла. Так устроен мир. Мы не можем не убивать!

Я далек от того, чтобы кого-нибудь осуждать, но все эти потуги мне кажутся глупыми. А искать границу дозволенного еще глупее. Скажем, человека убивать нельзя, а животное можно? Нет, это плохо! И животных нельзя убивать, можно только комаров и мух – они противные… ну, еще змей там…

Представляете себе, конец апреля, солнечный день, подмосковная дорога. Асфальт местами в жирных мокрых пятнах. Что это? Это лягушки. У них каждую весну появляется непреодолимое желание переселиться в другую канаву, на той стороне дороги. Опасное путешествие. Я в таких местах сбавляю скорость и объезжаю живых еще путешественников, а вы? Некоторые давят их нарочно – это видно по расположению пятен – они не только в машинной колее – и на средине и ближе к обочине. Этим людям видимо нравится шлепок под колесом и выезжают на средину дороги, чтобы достать лягушонка, уже проскочившего опасную зону.

А я вот не хочу убивать напрасно. Во всяком случае, стараюсь этого не делать. С некоторых пор у меня появилась убежденность, что все живые существа так же одушевлены как и мы. В прямом смысле «как мы», а не в образном, как это понимает большинство. Так это или нет?

В этом я и хочу разобраться.

9. Родом из детства

Говорят, что детям свойственно жестокое обращение с животными. Я, наверное, счастливое исключение, помню только один случай из детства, когда был бессмысленно жесток. Но и на тот случай у меня есть оправдание – я не сам это придумал, а спопугайничал.

Я уже говорил как-то, что возле нашей школы какое-то время оставался кусочек речки Таракановки не взятый в трубу. Еще один отрезочек той же речки проходил по поверхности между старым ЦСКА и Ходынским аэродромом. От нашего дома нужно было пройти по 3-й Песчаной улице до стадиона, свернуть влево и через лес тропинка приводила куда нужно. В этом месте ни с одной стороны не были видны городские дома. Прямо по ходу возникало перед вами бескрайнее поле аэродрома, позади и справа, сколько хватало глаз, шла кромка березового леса, а слева появлялась речка. Она непонятно возникала прямо из земли и исчезла в никуда, под землю. Сказочное было место. С мальчишками из двора мы очень любили туда ходить.

Не помню, кто из старших мальчишек придумал надувать лягушек.

Во время весенних миграций поймать лягушку совершенно не проблема. Игра состояла в том, чтобы соломинкой надуть лягушку через зад и отпустить в воду. Это получался шарик с ножками. Ни плыть, ни, тем более, нырнуть этот шарик не мог, только беспомощно кувыркался на воде. Ребятам было очень смешно. Я тоже надул одну лягушку и бросил в воду. Наверное, тоже смеялся вместе с остальными, но сейчас вспоминать это не то чтобы стыдно, неприятно.

На самом деле, мне кажется, что дети вовсе не склонны издеваться над животными – они делают это в стаде, в компании других мальчишек, чтобы порисоваться друг перед другом. Может не все, но подавляющее большинство.

Почему, например, собаки бегут за кошками и загоняют их на деревья? И что будет, если кошка не побежит от собаки? Никогда не видели? А ничего не будет. Они оба замирают на месте, принюхиваются и внимательнейшим образом разглядывают друг друга, а потом спокойно расходятся в разные стороны. Примерно то же происходит с маленькими детьми, когда они сами по себе сталкиваются с этим чудным, непонятным животным миром. Они застывают на месте, приоткрывают рот и внимательно смотрят на это чудо.

В первой книге я вспоминал свои первые встречи с этими чудесными созданиями: со злым котёнком в коридоре нашей коммуналки, с большими рогатыми жуками и шершнями на даче детского сада. Забыл только упомянуть, что на этой же даче я однажды поймал и так же долго рассматривал маленькую змейку. И вот что интересно никто из них меня не кусал и даже не проявлял никакой враждебности ко мне, совсем еще маленькому ребенку. Чудо оно и есть чудо. Может быть, они понимали, что они просто напросто искренне мне интересны и больше ничего? Что я не представляю для них никакой угрозы? Может, им тоже было интересно на меня посмотреть и себя показать?

Я говорил, что первый мой детский сад располагался рядом с «Уголком Дурова». Это замечательнейшее по своей доброте место существует и теперь. Там хранятся традиции старого доброго звериного цирка. Правда, я там не был очень давно, только иногда вижу телерепортажи оттуда. Может это и к лучшему – не разрушается впечатление детства.

При входе там стоял слон. Родители сажали нас к нему на согнутый хобот, и он качал нас на хоботе, как на качелях. Внутри маленького зданьица начиналось представление, из которого почему-то больше всего запоминается паровозик с вагончиками и его суетливые пассажиры – белые мыши и крысы.

Кстати, в девяностые годы моей дочери подарили белую крысу. Никогда не думал, что общение с крысой может доставлять столько удовольствия. Самое чудное у крыс это лапки, голые, пятипалые они очень похожи на человеческие руки. Схожесть животных с людьми всегда больше всего поражает воображение. Ну, ладно обезьяна, а тут крыса!

В те годы, приходя вечером домой с работы, я ужинал на кухне, а потом заваливался на диван у телевизора. Тут же из-под дивана выбиралась крыса, садилась рядом с моей головой и начинала что-то рассказывать. Это было так чудно и весело – она сидела, вытянувшись вверх, что-то пищала и жестикулировала руками. Я не говорю «лапами», потому что это действительно руки. Нужно было внимательно смотреть на неё и кивать, потому что иначе, если я её недостаточно выслушал, она забиралась ко мне на плечо, оттягивала рукой мочку и прямо в ухо начинала своё «ти-ти тирли-ти-ти». Только убедившись, что донесла до меня всю информацию за день, она опять скрывалась под диваном, где было её основное убежище от ревнивого Кинга и склад пищевых запасов.

Вообще-то она жила в аквариуме. Я для неё достал этот старый аквариум с антресолей, где он пылился бог знает сколько лет, отчистил и собрал, но под диваном ей было лучше. Оказывается, крысы живут совсем недолго. Слёз было на похоронах под окном!

А аквариум этот купил мой отец в тот год, когда мы переехали из центра на Сокол – места в квартире стало гораздо больше, нужно же было его задействовать. К аквариуму была подсветка, кормушка и еще какие-то приспособления. На дне лежали раковины, привезенные родителями из Гурзуфа. Из рыб в аквариуме плавали какие-то гупёшки и барбусы – ромбовидные полосатые рыбки. В один из выходных дней отец привез предел мечтаний тогдашнего юного аквариумиста – двух больших красных меченосцев. С них начался закат нашего увлечения рыбками. На следующий день меченосцы плавали кверху брюшками. Вскоре к ним присоединились барбусы. Дольше всех держались гупёшки, но и их не миновала чаша сия. Аквариум разобрали, сложили в мешок вместе с раковинами и прочим и убрали на антресоли. До появления крысы он только однажды еще выглядывал на свет божий, переезжая на антресоли в Бескудниково.

В московских квартирах у нас вообще с животными была напряженка – не было животных, даже рыбы долго не продержались. Ну, если не считать домашними животными клопов. Клопы переехали с нами на новую квартиру из М. Кисельного переулка в старом диване с валиками.

Поскольку на этом диване ночевал я, то больше всех мучили они именно меня. Не сказать, чтобы я их особенно чувствовал, но утром на простыне появлялись кровавые пятна и родители принимали меры. У нас был пузырек с темной жидкостью имевшей запах керосина. Отец говорил, что дело пахнет керосином и поливал щели дивана этой штукой под названием «дезинсекталь» через одеколонную пшикалку.

Клопы на некоторое время исчезали, но появлялись опять. Совсем они пропали только тогда, когда диван вынесли на помойку, заменив его на кресло-кровать.

Где я еще мог в Москве познакомиться с животными? Если только в зоопарке. Да, это было любимое место воскресных прогулок нашей семьи, одно из любимых, но московский зоопарк мне всё-таки не нравится. Там какая-то душная обстановка. Не знаю, с чем это связано, но звери кажутся недовольными. Зверей там жалко.

Почему-то в питерском зоосаде гораздо веселее. Мне кажется зверям там лучше даже, чем в Нью-Джерси, где они живут практически на свободе.

Одним словом, про зоопарк мне говорить не хочется.

10. «Свои» животные

Первые «свои» животные у меня появились в Туле.

На самом деле, понятие «свои» для живых существ весьма относительно. Вот, например, что говорит по этому поводу Лев Толстой от имени пегого мерина Холстомера:

«…для меня совершенно было темно тогда, что такое значили слова: СВОЕГО, его жеребенка, из которых я видел, что люди предполагали какую-то связь между мною и конюшим. В чем состояла эта связь, я никак не мог понять тогда. Только гораздо уже после, когда меня отделили от других лошадей, я понял, что это значило. Тогда же я никак не мог понять, что такое значило то, что меня называли собственностью человека. Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода.

Есть люди, которые землю называют своею, а никогда не видали этой земли и никогда по ней не проходили. Есть люди, которые других людей называют своими, а никогда не видали этих людей; и все отношение их к этим людям состоит в том, что они делают им зло. Есть люди, которые женщин называют своими женщинами или женами, а женщины эти живут с другими мужчинами. И люди стремятся в жизни не к тому, чтобы делать то, что они считают хорошим, а к тому, чтобы называть как можно больше вещей своими. Я убежден теперь, что в этом-то и состоит существенное различие людей от нас. И потому, не говоря уже о других наших преимуществах перед людьми, мы уже по одному этому смело можем сказать, что стоим в лестнице живых существ выше, чем люди: деятельность людей – по крайней мере, тех, с которыми я был в сношениях, руководима словами, наша же – делом… Это открытие сильно поразило меня и вместе с теми мыслями и суждениями, которые вызывала в людях моя пегая масть, и с задумчивостью, вызванною во мне изменою моей матери, заставило меня сделаться тем серьезным и глубокомысленным мерином, которым я есмь.»