Первые контакты со СМИ

Культовость и конспиративность, юридические уловки и хитрости маркетинга – мы учились именно у тех, с кем боролись. Позднее Джулиан даже хотел воспользоваться в наших финансовых операциях маскировочными тактиками швейцарского банка. Вокруг нашей организации мы напускали туман и держали нашу команду в полнейшей тайне – почти как сайентологи. В Швейцарии, в той самой стране, которую мы безжалостно критиковали за дурной закон о банках и за трусливую политику, Джулиан будет просить политического убежища в конце 2010 года, скрываясь от шведского уголовного преследования. Джулиан частично перенял военный сленг, например, о нашем технике он спрашивал, не отправился ли тот в самоволку, употребляя аббревиатуру AWOL (Absent Without Official Leave, то есть «отсутствует без официального разрешения»). А когда мы удаляли из документов по войне в Афганистане имена информаторов из американской армии, то называли это «минимизацией ущерба».

Вскоре мы стали осваивать следующую область – прессу. У СМИ мы учились, как манипулировать общественным мнением.

У нас уже был начальный опыт общения с газетами и радиостанциями, и не только хороший. Мы сделали для себя важный вывод, что в критической ситуации надо отвлекать внимание, вместо того чтобы тратить силы на доказательное опровержение своих слабостей и ошибок. Это слишком трудоемко. Вначале я подробно объяснялся после каждой нашей мелкой оплошности. Но публика быстро забывала. Так что гораздо проще было отмалчиваться и пережидать. А когда появлялись свежие новости, интересовавшие журналистов, то о прошлых ляпах никто уже и не спрашивал.

Журналист из «Тагесцайтунг» как-то поднял вопрос, действительно ли так надежны наши шведские серверы и наша опора на шведское законодательство, выдержат ли они первую проверку на прочность. Все-таки именно это – основа той безопасности, которую мы обещаем нашим источникам. И правда, существовала некая формальная дыра, потенциально грозившая проблемами. Журналист был не единственным, кто отмечал серьезные неполадки в нашей якобы надежной конструкции.

Когда я заговорил об этом с Джулианом, тот резко отмел упреки: «Автор плохо информирован». Чуть позже он написал в «Твиттере»: «Недавняя статья о правовых аспектах защиты информаторов неверна». Проблема таким образом была ликвидирована.

Эта стратегия работала, надо было изображать все максимально сложно, и ты казался неприступным. Я старался рассказывать журналистам о технических деталях по возможности запутанно. Не всем хотелось показывать, как мало они понимают, так что в конце концов люди сдавались. Этим принципом пользуются и терроризм, и бюрократия: они неуязвимы, потому что их противник не понимает, с какой стороны к ним подступиться. Так же устроены, например, и взаимоотношения индустрии с потребителем: если потребитель хочет жаловаться, но не находит ответственное контактное лицо, то глотает свою обиду.

Мы выработали установку: не важно, как реально обстоит дело, но важно, как мы представим его публике. Трудности становятся очевидны, только когда начинаешь с ними разбираться или публично о них заявляешь. Теперь, задним числом, я удивляюсь, насколько долго Джулиан умудрялся игнорировать проблемы.

С течением времени мы выяснили, с какими журналистами надо работать, чтобы привлечь к нашим разоблачениям наибольшее внимание. Мы предпочитали газеты и передачи, которые обращались к широкой и разнообразной публике, потому что читателей более серьезных изданий нам ни в чем не надо было убеждать.

Однако сотрудничество с крупными СМИ протекало не всегда гладко. В конце 2009 года мы опубликовали около 10 тысяч страниц из тайных договоров вокруг фирмы «Толл Коллект». Это было совместное предприятие «Даймлер», «Дойче Телеком» и французской автодорожной фирмы «Кофирут» для сбора новой дорожной пошлины в Германии. В договорах немецкое правительство обещало этим фирмам совершенно иллюзорные 19 % дохода, речь шла о миллиарде евро. Достичь этой суммы было нереально, и в конечном итоге крайними стали бы налогоплательщики. Стороны договора предпочли не предавать документы огласке.

Мы решили для начала предоставить материал двум журналистам, чтобы они его оценили и подготовили. Язык договоров был невероятно сложен, а мы по опыту знали, что непростые темы должны разъясняться через СМИ. Мы можем вывесить документы сенсационного содержания, но от них не будет толка, пока СМИ не адаптируют их для восприятия публики. Мы нашли двух партнеров: журналиста Детлефа Борхерса, специалиста по информационным технологиям, который уже не раз писал про «Толл Коллект» для издательства компьютерной литературы «Хайзе», и Ханса-Мартина Тиллака, известного репортера из журнала «Штерн».

Через «Штерн» мы рассчитывали затронуть широкую публику. Журнал тогда имел семимиллионную аудиторию и хорошо распространялся – номера лежали во всех врачебных практиках, парикмахерских и так далее.

Я встретился с Тиллаком в его офисе в Берлине около станции «Хакеше Маркт». Офис располагался на шестом или седьмом этаже, откуда открывался отличный вид на бурный берлинский центр. Тиллак сидел перед книжными полками, скрестив руки на груди, с нетерпеливым видом. Весь его облик говорил: перед вами – знаменитый журналист! Большинство моих фраз он прерывал, не дослушав: «Да-да». Я достал копию договора по «Толл Коллект».

Хотя Тиллак общался со мной снисходительно, словно со школьником, тут я заметил неподдельный интерес в его глазах. Он пообещал в своей статье отвести WikiLeaks значительное место. «Уверен, мы найдем достойное решение, чтобы отметить роль WL, и вы останетесь довольны», – написал он мне еще раз после встречи.

Мне было важно, чтобы он объяснил принцип работы нашей платформы и вообще смысл нашего проекта. Но когда я ему позже позвонил, чтобы узнать, не требуется ли от меня еще какая-то информация, он отвечал раздраженно и пренебрежительно.

Конечный результат нас очень разочаровал. Из статьи получалось, что по большому счету эту историю раскопал он сам.

Никакой информации про WL не было, и мне потребовалось некоторое время, чтобы отыскать обещанное значительное место: «Договорные бумаги на данный момент переданы сайту WikiLeaks, который специализируется на тайных документах и намерен в ближайшие дни полностью выложить их в Сети». Я разозлился. Хотя что толку переживать из-за Тиллака? Мы просто никогда больше не будем с ним работать.

Уже его ответ на мое недоуменное письмо был исчерпывающим: «Это максимум, чего я мог добиться. Мои начальники спрашивали, зачем вообще упоминать WL. Эти документы имеют иной масштаб, чем некий немецкий фармацевтический концерн[2], и потому о вас пишет не „ВиВо“, а „Штерн“ с продающимся тиражом в миллион экземпляров и с семью миллионами читателей! Всего хорошего, Ханс-Мартин Тиллак».

Впрочем, был у нас и положительный опыт работы с прессой. Например, упомянутая Тиллаком «Ви-Во», то есть «Виртшафтсвохе», всегда сдерживала свои обещания. Также и интернет-версия газеты «Цайт», написавшая о докладе военной полиции по факту бомбардировки двух угнанных автомобилей-цистерн в афганской провинции Кундуз.

Этот доклад о вероятных ошибочных приказах полковника бундесвера Георга Кляйна и попытках их затушевать был предоставлен нескольким изданиям. Но вместо того чтобы полностью открыть документы для общественности, «Бильд», «Шпигель» и «Зюд-дойче Цайтунг» на протяжении недели с наслаждением выдергивали оттуда мелкие цитаты, в то время как «Цайт Онлайн» дала ссылку на полный документ, вывешенный на WikiLeaks, чтобы читатели могли составить собственное мнение.

В дальнейшем так происходило все чаще: мы публиковали документ полностью, однако издания цитировали лишь короткие пассажи, потому что им якобы не хватало места или они боялись юридических последствий, но еще чаще – потому что журналисты не хотели делиться с коллегами эксклюзивным материалом.

Вскоре мы выучили, какие темы привлекают СМИ, а какие оставляют их равнодушными. После двухстраничной статьи про «Толл Коллект» в «Штерне» шел безбрежный репортаж об альтернативных религиях с восхитительным иллюстративным материалом: голые женщины с сигарами.

С этим приходилось мириться. Внимания удостаивались не столько содержательные улики, сколько те, которые можно было долго и незатейливо обсуждать. Так, огромный интерес вызвало содержимое взломанного почтового аккаунта Сары Пэйлин. Никаких откровений в этом разоблачении не было, Пэйлин заслуживала критики лишь за то, что она с частного адреса рассылала рабочие имейлы. В почтовом ящике обнаружились фотографии ее детей. Это СМИ обсуждали долго и подробно.

В принципе, информация о Пэйлин была бессодержательна и не особо важна. Однако она отвечала нашему желанию бесцензурно публиковать все поступающие к нам документы. И соответствовала нашей глобальной стратегии: с каждой новой публикацией чуть раздвигать пределы возможного, чуть продвигаться вперед на незнакомую территорию. Тогда в следующий раз мы уже будем стоять там крепко двумя ногами.

Где – частное, а где – общественное? Нам хотелось разжечь споры. И лучше было вести такие дискуссии на основе взломанной почты Пэйлин, чем за счет частных потребителей. Мы были убеждены, что наш проект крепнет, когда мы расширяем границы приемлемого. Мы становились все более дерзкими. Никто не мог нам помешать.

А вот интерес к сведениям о немецком фармацевтическом концерне, опубликованным в ноябре 2009 года, был на удивление мал. Между тем эти следственные документы – одна из моих любимых утечек 2009 года. Они читаются как учебник по шантажу и вдобавок просты и понятны любому.

Представители концерна платили врачам, чтобы те прописывали лекарства именно их фирмы. Мы опубликовали 96-страничное расследование управления полиции и прокуратуры соответствующей федеральной земли. Документы описывали принцип работы фармацевта-представителя. Он предлагал врачу, чтобы тот прописывал пациентам продукцию именно их концерна, обещая за это, например, процент от прибыли. Были и прямые выплаты. Во внутреннем имейле начальница регионального отдела писала: «Если врач хочет денег, звоните мне, мы найдем выход». Другой метод воздействия – бесплатные приглашения врачей на дорогостоящие курсы повышения квалификации.

Расследования были приостановлены, потому что эти действия не привели к имущественному ущербу, а в законодательстве не рассматривается подкуп частнопрактикующего врача. Формальное объяснение было таково: врач не может быть подкуплен, потому что не является ни представителем власти, ни наемным работником.

Я вспоминаю одну интересную встречу после участия в передаче Катрин Бауэрфайнд. Бауэрфайнд начала карьеру с популярной интернет-программы «Эрензенф», а сейчас ведет собственную передачу на телеканале «3sat». Когда съемка закончилась, редактор программы сказала мне, что ей кажутся странными мой оптимизм и мое доверие к телевизионным людям.

Но это правда, я думаю о людях хорошо. Я ответил ей, что, по-моему, люди интересуются информацией, но СМИ, политические деятели и даже собственные начальники считают обывателей глупыми. А если бы их снабжали достаточно полными сведениями, они были бы в состоянии правильно вести себя и принимать верные решения.

Редактор возразила мне, что у нее прямо противоположный опыт. По ее мнению, людей не интересуют сложные взаимосвязи. Когда я потом посмотрел телепрограмму, то задался вопросом, что – причина, а что – следствие. Передача длилась 30 минут. Для WikiLeaks было отведено 10 минут, два других сюжета назывались примерно так: «Стена упала, и весь Берлин танцует под техно» и «Мисс Платнум – настоящая Леди Гага». Я вовсе не считаю, что мир станет лучше, если рассказывать о WL не десять минут, а полчаса. Мне интересно, что первично – плохая программа или плохая публика. Может, для начала надо дать публике возможность требовать лучшую программу.

Иные публикации не вызывали непосредственных вспышек интереса, но давали о себе знать позднее, в долгосрочных исследованиях или в научных статьях для специализированных изданий. К примеру, публикация всех текстовых сообщений, отправленных с мобильных телефонов и пейджеров вокруг 11 сентября 2001 года, то есть незадолго до теракта, разрушившего Всемирный торговый центр, во время его и вскоре после него. Исследователи изучили сообщения на предмет частотности ключевых слов по темам «горе», «страх», «ненависть». И оказалось, что после взрывов выражения агрессии неуклонно множились. Горе и страх остались без изменения. Этим доказывался тезис о том, что насилие ведет к новому насилию.

А нашими публикациями о программе Human Terrain System (буквально – «Человеческий ландшафт») заинтересовались антропологи. В документах описано, как их коллеги помогают американской армии, учат военных понимать и правильно общаться с местным населением, адаптировать американскую пропаганду к особенностям данной страны и культуры.

В научных кругах с восторгом были встречены публикации докладов Научно-исследовательской службы Конгресса (НИСК). У Конгресса США есть собственная научная информационная служба. Каждый депутат имеет право запрашивать там нужную ему информацию. Отчеты службы готовятся с большой тщательностью и отличаются блестящим качеством, а их темы весьма разнообразны: от хлопчатобумажного производства в Мексике до оружия массового уничтожения в Китае.

Многие ученые были бы рады заглянуть в эти досье, оплачиваемые на средства налогоплательщиков. Однако депутат должен согласиться на публикацию досье, а это случается не всегда. Причины бывают разные: во-первых, таким образом можно узнать круг интересов депутата или сам факт его знакомства с данной проблематикой. Или же результаты отчета могут не совпадать с его собственной концепцией. Кстати, утечка подобного рода была у нас по Германии в отношении частных медицинских страховок. Немецкие ученые, которым было поручено исследование, сделали вывод, что частные страховки в Германии вовсе не приносят общественной пользы, как это пропагандируется. Тогда министр по делам экономики и технологий Райнер Брюдерле из СвДП спрятал доклад у себя в кабинете. Оттуда документы попали к нам в руки.

Точно так же опубликованный доклад НИСК может показать, что американскими депутатами были приняты заведомо неверные законы, что их аргументация была ложной. К публикации этих досье долгое время призывал центр «За демократию и технологию», американская правозащитная организация, выступающая за свободный интернет. Мы выложили на нашем сайте тысячи досье. В переводе на деньги налогоплательщиков это больше миллиарда долларов. Спрос был очень велик.

Через некоторое время мы проследили судьбу этих докладов. Мы нашли их, помимо прочего, на правительственных серверах. Так что победа получилась с долей иронии. Нас очень поддерживало понемногу растущее движение Open Data. Кстати, Джон Маккейн, кандидат в президенты от республиканцев и тогдашний противник Обамы, давно уже выступал за открытие всех досье НИСК. Маккейн в то время гораздо активнее, чем Обама, боролся за идею обнародования правительственных документов, хотя позднее Обама прославился инициативой «Открытое правительство» (Open Government).

Нам хотелось помешать журналистам пользоваться нашими материалами без упоминания WikiLeaks. Некоторое время мы подумывали ввести водяные знаки, но это было слишком сложно. Довольно часто случалось, что вскоре после наших публикаций те же самые истории вдруг появлялись в СМИ, но без всякого указания на WL. Когда я задавал соответствующие вопросы, то всегда оказывалось, что документы «получены от кого-то другого» или «давно уже у нас лежали». Все понятно. А вот если бы на наших документах были водяные знаки, журналистов было бы легко вывести на чистую воду. По крайней мере, если затребовать оригиналы их документов, то стало бы очевидно, что они взяты у нас.

Разумеется, нас легко упрекнуть в том, что мы требуем для себя защиты интеллектуальной собственности, которую в других случаях сами же и критикуем. Да, я ношу футболки с логотипом Pirate Bay и выступаю за прогрессивный подход к авторскому праву. Но наши идеи были вызваны не просто любовью к копирайту. Нам было важно, чтобы в сомнительном случае документы снабжались необходимой дополнительной информацией. К тому же мы стремились предотвратить ситуации, когда СМИ приводят ссылку на документ, который без комментария создает ложное впечатление. Именно для этого мы и пишем аннотации и предоставляем иногда доказательства достоверности материала.

Хорошим примером некорректности прямой ссылки служит история с утечкой «Меморандума о взаимопонимании». Так называлось соглашение между кенийским политиком Раила Одинга и местным Форумом национальных мусульманских лидеров. Одинга шел на определенные уступки мусульманскому меньшинству, в том числе обещал выступить в защиту кенийских мусульман, заключенных в Гуантанамо. Барак Обама поддерживал Одинга и о меморандуме знал.

Но существуют две версии меморандума: настоящая и сфальсифицированная. Из фальшивого документа можно сделать вывод, будто Обама поддерживает введение шариата в Кении, что, конечно, абсурдно. Было очень любопытно проследить, какие СМИ на какой из двух документов давали ссылки. Одни старались представить Обаму замаскированным африканским мусульманином и таким образом дискредитировать его во время президентских выборов. Эта версия появилась, к примеру, в «Нью-Йоркере», в «Нью-Йорк Сан» и прочих, в основном консервативных, изданиях. Подлинная версия меморандума была не столь сенсационна, и в ней не говорилось ни слова о введении шариата. Если бы наши документы шли в обязательном комплекте с водяными знаками и комментарием, то мы смогли бы предотвратить их неправильное использование и тем самым манипулирование общественным мнением.

В конце декабря 2008 года мы с Джулианом вновь приехали на хакерский конгресс «Хаоса». В отличие от прошлого года, наш доклад был включен в официальную программу и собрал большую аудиторию. Мы поднялись из нашего подвального помещения. На этот раз мы с Джулианом вместе сидели на сцене главного зала. Если в прошлом году мы приманили лишь двадцать человек, то теперь к нам пришли почти девятьсот слушателей. Из динамиков то и дело раздавался (вперемешку со щелчками) безнадежный призыв освободить проходы к пожарным выходам.

Люди столпились на лестницах и в коридорах около конференц-зала. Мы повеселили публику, зачитав жалобу Федеральной разведывательной службы Германии (БНД). Эрнст Урлау, ее тогдашний шеф, за несколько дней до того лично написал нам имейл, причем по-немецки:

Наш ответ был на английском:

Тогда президент тоже перешел на английский:

Подобная реакция всегда была для нас самым лучшим доказательством подлинности документа. Когда к нам поступало угрожающее письмо с требованием срочно удалить с сайта некий документ, то мы вежливо спрашивали, разумеется, чтобы избежать неточностей, может ли истец доказать, что ему принадлежит право на данный документ. Эту переписку мы потом тоже публиковали, в глубине души благодаря противоположную сторону за то, что она добровольно сделала за нас всю работу.

В той утечке речь шла об участи разведслужбы в борьбе с криминалом в Косово. Вдобавок кто-то подсунул нам внутренний документ «Дойче Телеком», где перечислялась пара десятков диапазонов IP-адресов, которыми пользовалась в Сети разведка. Мы позволили себе небольшое развлечение. С помощью программы WikiScanner можно проследить, с каких IP-адресов исправляют те или иные страницы Википедии. С адресов разведслужбы, например, правили заметки о военных самолетах и ядерном оружии, но также статью о самой Федеральной службе.

Самыми забавными были исправления о Гёте-институте. В статье говорилось, что неофициально многие институты по всему миру служили явочными пунктами Федеральной разведслужбы. Предложение переделали в прямо противоположное: «Иностранные филиалы Института имени Гёте не являлись, однако, неофициальными резидентурами разведслужбы». Со временем эта фраза вообще пропала.

С этих IP-адресов контактировали также с одним берлинским эскорт-агентством. Что это было – работа по методу «Венериной западни», как в лучшие времена холодной войны? Или просто кто-то лично себе заказывал услуги?

В нашем докладе не обошлось без накладок – когда Джулиан брал в руки микрофон, он то и дело выдергивал из компьютера видеопровод, так что картинка пропадала. Но публика только улыбалась, а потом долго хлопала двум симпатично-неловким докладчикам.

После докладов я любил развалиться на диване в холле, наблюдая за проходящими мимо людьми. А Джулиан неутомимо ходил повсюду, всегда готовый к тому, что его узнают и заговорят с ним.

Джулиан в гостях

После конгресса в декабре 2008 года Джулиан приехал со мной в Висбаден и жил у меня два месяца. Он всегда так делал. Не имея своего дома, он кантовался по знакомым. Весь его багаж состоял из одного рюкзака, где помимо прочего помещались два ноутбука и куча кабелей для мобильных телефонов (причем единственно нужного там обычно не оказывалось). Он вечно натягивал несколько слоев одежды. Даже когда он сидел в закрытом, теплом помещении, на нем было двое штанов, надетых друг на друга, и несколько пар носков. Я никогда не понимал зачем.

В Берлине мы подхватили «конгрессную эпидемию», как ее называли в клубе. Это волна гриппа, всякий раз распространяющаяся зимой в местах скопления людей, особенно если они дышат одним воздухом в конгресс-центре и пользуются одними и теми же компьютерами. С серыми лицами и забитыми носами мы вернулись 1 января на переполненном скоростном поезде в Висбаден. Добравшись до моей квартиры, мы сразу свалились. Я был не так разбит, поэтому уступил Джулиану кровать, а сам устроился на полу на матрасе.

Джулиан натянул на себя все вещи, которые смог найти, а под конец выудил из рюкзака лыжные штаны. В таком виде он улегся на кровать и завернулся еще в два шерстяных одеяла, чтобы во сне хорошо пропотеть. Через два дня он встал с кровати уже здоровым. Метод оказался эффективен.

Я жил в висбаденском пригороде Вестэнд. Это такая местность, где, привязывая велосипед во дворе, лучше пользоваться замком помощнее. Несомненным преимуществом было то, что телефонных магазинов там больше, чем продуктовых, и легко купить дешевые мобильные и сим-карты.

У меня была полуподвальная квартира, примерно на полметра ниже тротуара, окна выходили на улицу. Джулиан поначалу очень нервничал из-за того, что прохожие могли к нам заглядывать. Тогда мы опустили жалюзи из полупрозрачной желтоватой бумаги, на которые я прикрепил тибетский флаг. Падающий в окна солнечный свет рассеивался, становясь приглушенно-теплым. Солнце секонд-хенд. Мне нравилось.

Когда грипп был побежден, настали мирные рабочие дни. Мы сидели в гостиной с ноутбуками: я – за письменным столом в углу у окна, а Джулиан – рядом на диване, с компьютером на коленях. Обычно он кутался в свой оливковый пуховик, порой даже натягивал капюшон или заматывал ноги пледом.

Меня несколько тревожила судьба моего дивана. Это был коричневый велюровый красавец фирмы «Рольф Бенц», который я спас в родительском доме от помойки. Джулиан облюбовал себе этот диван. Причем он ел почти все руками, даже паштет, и привык вытирать руки о штаны. Дивану уже перевалило за тридцать, он был старше меня. Но я боялся, что Джулиан прикончит его за пару недель.

Джулиан стремился достичь такого уровня, чтобы работать на компьютере вслепую. Это выглядело как медитативная практика. Когда он отвечал на имейлы, то исступленно барабанил по клавишам, не глядя в монитор. Все поля, которые надо заполнять, стояли перед его внутренним взором, он переключался по шаблону с помощью горячих клавиш.

Надо учитывать, что наше общение со внешним миром осложнялось из-за многочисленных механизмов анонимизации и безопасности. Имейлы отправлялись не с наших ноутбуков, а с удаленного компьютера, и эта замедленность страшно нервировала. Когда ты что-то печатал, слова появлялись на экране с большим опозданием. Тем не менее Джулиан желал работать стремительно и вслепую. «Работа без оптического контакта – это одна из форм совершенства, это победа над временем», – объяснил он мне однажды. Он справлялся со своим заданием быстрее, чем его компьютер.

Нам уже приходили пожертвования на наш счет в PayPal, и мы периодически благодарили людей. Мы писали им, как важна нам их поддержка и что они вкладывают деньги в свободу информации. Мы по очереди сочиняли эти письма, и вот настал черед Джулиана.

Итак, он сидел на моем диване, завернувшись в два одеяла, и писал. Он ритмично бил, стучал и щелкал по клавишам неподалеку от меня, пока наконец его ария не оборвалась тихим «Черт дери!». Джулиан допустил ошибку. Письмо предназначалось для многих получателей, и потому надо было поставить их в «скрытую копию», чтобы люди не видели адресов других жертвователей. Именно здесь Джулиан ошибся. Но почта уже была отослана.

Так в феврале 2009 года появилась первая и единственная наша собственная утечка. Ответы на подобное изъявление благодарности не заставили себя ждать.

«Будьте добры впредь использовать для имейлов подобного типа опцию „скрытая копия“, или Blind Carbon Copy (BCC)…» Или: «Если в ваши планы не входила утечка 106 адресов людей, которые вас поддерживают, то я посоветовал бы пользоваться BCC». Кто-то предлагал: «Если вам пока не знакома разница, не стесняйтесь спросить у меня, я с удовольствием проведу для вас мастер-класс».

Джулиан написал извинение. Джулиан? Нет, Джей Лим, наш правовой эксперт из отдела пожертвований (WikiLeaks Donor Relations).

Случай любит подшучивать над людьми. Среди жертвователей, которых мы благодарили в тот раз, был некий Адриан Ламо – довольно известный экс-хакер, позднее способствовавший аресту нашего предполагаемого информатора Брэдли Мэннинга.

«Смотри, вот поганец!» – воскликнул Джулиан, проверяя почту.

Я заглянул в наш ящик. Там лежал новый «секретный документ». Кто-то переслал нам список наших собственных дарителей в качестве официальной утечки, снабдив его довольно неприятным комментарием. Обычно мы не знаем наши источники. Но Ламо потом сам признался, что это он воспользовался нашей ошибкой. Как ни крути, надо было это вывешивать.