Интересный вопрос. Мы уже рассуждали, как поступить, если придется обнародовать информацию о нас самих. Решили единодушно – надо публиковать и плохие новости. Пресса отреагировала хорошо. Это был честный и последовательный поступок. Никто из жертвователей не жаловался.

Джулиан вел себя порой так, будто его растили не люди, а волки. Если я готовил для нас двоих, то еда не делилась поровну. Кто быстрей ухватит – тому и доставалось больше. Если лежали четыре ломтика колбасы, он съедал три, оставляя мне один, потому что я замешкался. Такое поведение было мне в новинку. Я задумался: может, я чересчур мелочен? Мне приходили в голову мамины фразы вроде: «Можно было, по крайней мере, сначала спросить».

Мы оба любили красное мясо и сырой фарш с луком. Если я был медленнее Джулиана, то потому, что любил сделать бутерброд с хлебом, маслом и колбасой, а Джулиан поглощал продукты в чистом виде, ничего не смешивая. Он ел или только мясо, или сыр, или шоколад, или хлеб. Если ему казалось, что организму не хватает цитрусовых, он съедал подряд несколько лимонов. А такое могло стукнуть ему в голову среди ночи, после голодного дня.

Причем нельзя сказать, будто он не имел никакого представления о хороших манерах. Он бывал очень мил и вежлив, если хотел. Он вел себя любезно с моими гостями, пусть даже незнакомыми ему, провожал их до самой улицы.

А еще Джулиан был параноиком. Тот факт, что мой дом находится под наблюдением, даже не обсуждался. Поэтому нам нельзя было вместе уходить и возвращаться. Какой был в этом смысл? Если кто-то на самом деле задался бы целью следить за моей квартирой, он наверняка бы выяснил, кто там еще живет.

Если мы вместе выбирались в город, то Джулиан настаивал, чтобы мы возвращались по отдельности. Он шел налево, я – направо, и в результате я долго ждал его дома, потому что он всегда терялся. Я никогда не видел человека, который бы так плохо ориентировался. Он заходил в телефонную будку, а когда выходил, то уже не помнил, с какой стороны пришел. Он умудрялся регулярно проходить мимо моей двери. И этот человек стремился к конспирации! Трудно вообразить себе более заметного персонажа, чем Джулиан, когда он, озираясь по сторонам, бегал туда-сюда по улицам до тех пор, пока я не выходил ему на помощь.

Он постоянно искал для себя новый стиль и удачную маскировку. Например, как-то одолжил у меня голубую спортивную куртку с гербом ГДР и солнечные очки «Формула-1», дополнив это коричневой бейсболкой. Про себя я, конечно, посмеивался. В таком виде он выглядел точно как переодетый шпион. Когда я в очередной раз вышел его искать, он появился из-за угла с большой деревянной палетой на правом плече. Это тоже была маскировка. Возможно, его воображение питалось какими-то книжными фантазиями, из которых и сложилось такое фирменное поведение Джулиана Ассанжа.

У Джулиана были довольно непринужденные отношения с правдой. Порой мне казалось, что он проверяет, как далеко можно зайти. Как-то он рассказал мне историю своих белых волос. В четырнадцать лет он смастерил дома в подвале реактор, но перепутал полярность. И с того самого дня у него стали расти белые волосы. Из-за гамма-излучения, ага. Может, ему было любопытно, до каких пор он волен сочинять, когда же я наконец скажу: «Хватит. Не верю». Но я обычно вообще ничего не говорил. Считал, что нельзя общаться с людьми так, как это делает Джулиан.

Джулиан не только постоянно терялся в городе, он еще любил сесть не на тот поезд и уехать в противоположную сторону. Когда он из пункта А в пункт Б летел, ехал или плыл на пароме, то терял в дороге пару квитанций и справок. Ему постоянно «вот-вот» должно было прийти письмо, которое выручило бы его из очередной неприятности: подпись для банковского счета, новая кредитная карта, лицензия на новый контракт. Разумеется, желанное письмо ожидалось «самое позднее – завтра». Когда его спрашивали про обещанное, он на моей памяти ни разу не ответил: «Я не сумел/забыл/прошляпил». Нет, обычно он еще ждал ответа от одного-второго-третьего человека. Поговорка «не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» была придумана для блага Джулиана. Разумеется, если он о чем-то забывал, то никогда не бывал в этом виноват сам. Нет, вина лежала на банках, на работниках аэропорта, на градостроителях, а в крайнем случае – на Госдепартаменте США. Понятно, что не без вмешательства американского МИДа падали со стола чашки в моей висбаденской квартире во время визита Джулиана.

В то же время Джулиан умел быть невероятно сосредоточенным, я никогда больше не видел таких людей. Он мог целыми днями сидеть неподвижно, словно слившись с компьютером воедино. Поздно вечером я шел спать, а этот стройный Будда все еще сидел на диване. Я на следующий день просыпался – он сидел в спортивной кофте с капюшоном перед компьютером в той же самой позе. Я вечером опять ложился спать – Джулиан по-прежнему не двигался.

Его невозможно было отвлечь от работы, он был словно в трансе, пока программировал, писал, читал – и еще не знаю что делал. Максимум один раз за все время неожиданно вскакивал и проделывал несколько чудных упражнений вроде кунг-фу. В прессе это иногда представляли так, будто у Джулиана черный пояс по всем возможным боевым искусствам. На самом деле это был только способ разминки, не больше двадцати секунд.

Джулиан сосредоточенно работал несколько дней подряд, а потом резко засыпал. Он ложился на кровать в той же одежде: штаны, носки, капюшон, натягивал одеяло – и все, его нет. Просыпаясь, он так же моментально возвращался к действительности. Вскакивал на ноги и обычно врезался во что-нибудь. В комнате у меня стоял тренажер, и я сбился со счета, сколько раз Джулиан прямо с матраса налетал на металлическую стойку. Когда раздавался чудовищный грохот, я понимал: о, вот и Джулиан проснулся!

Запомнилась мне и еще одна его забавная особенность. Ему нравилось носить одежду, отражавшую его состояние на данный момент. И наоборот: правильно подобранная одежда помогала ему достичь желаемого настроения.

– Даниэль, мне нужен пиджак. У тебя есть?

– Ты куда-то собрался?

– Мне нужно сегодня написать важное официальное заявление.

– ???

И пусть он до этого все время сидел за кухонным столом в спортивной куртке и бейсболке – сейчас требовалось срочно раздобыть ему пиджак, чтобы он сел писать текст для прессы. Пиджак он носил весь день и с серьезным лицом оттачивал формулировки. Лег спать он, разумеется, все в том же пиджаке.

За те два месяца, что он у меня жил, я познакомился с человеком, совершенно непохожим на моих приятелей. А я привык к нетривиальным людям. С одной стороны, Джулиан был совершенно невыносимым, а с другой – невероятно милым и располагающим к себе.

У меня было чувство, что некая важная составляющая в его жизни когда-то кардинально испортилась. Он мог бы стать потрясающим человеком, и я был рад, что у меня такой друг, в котором горит огонь. Он отстаивал свои идеи и принципы, он желал изменить мир к лучшему. Он бросался в дело и работал, не обращая внимания на чужие мнения. В чем-то я пытался подражать его жизненной установке. Но все-таки у него была и другая сторона, и чем дальше, тем сильнее она им завладевала.

Друзья спрашивали, как я мог так долго его выдерживать. Но я считаю, что у каждого свои странности и ни с кем не бывает легко. И уж особенно хакерская тусовка богата на незаурядных персонажей, некоторые даже склонны к аутизму. Думаю, из-за своего опыта я стал чрезвычайно терпимым и часто прощаю людям их неадекватность. Поэтому я так долго общался с Джулианом – дольше, чем многие.

Семнадцатого февраля 2009 года меня пригласили в гости на передачу в подкаст «Кюхенрадио». И Джулиан разослал нашим сторонникам объявление:

«Даниэль Шмитт на берлинском „Койченрадио“: двухчасовое видео– и аудиоинтервью нашего немецкого корреспондента Даниэля Шмитта в эфире уважаемой берлинской радиостанции „Кюхенрадио“ сегодня в 21:00».

У меня комок подступает к горлу, когда я сегодня это читаю. Я иногда забываю, какое же у нас было славное время. Он написал «уважаемой радиостанции», а ведь «Кюхенрадио» – всего лишь подкаст для нескольких фриков-технарей. До сих пор бывают моменты, когда я задаюсь вопросом, неужели все должно было так кончиться. Неужели мы не могли остаться друзьями, неужели всему виной этот потрясающий успех WikiLeaks, все эти деньги, внимание, международное давление, которые на нас свалились.

«Койченрадио» – это типичный Джулиан. Он не запоминал слова на иностранных языках. Вместо «Шпигель» он постоянно говорил «Шпайгель», даже когда этот немецкий журнал уже несколько месяцев был одним из наших основных партнеров.

Когда я ехал на такси в берлинский район Ной-кёльн к журналисту Филипу Банзе, мне позвонила мама. Моя бабушка умерла. Мы ожидали этого со дня на день. А я даже не съездил в Райнгау, чтобы еще раз ее увидеть. Я знаю, бабушка гордилась мной и моей борьбой за справедливость в мире. И все-таки мне ужасно стыдно, что я не смог отказаться от передачи, чтобы по-человечески попрощаться с ней. Вся семья, кроме меня одного, всю неделю сидела у ее кровати. А у меня была встреча в Берлине, такая важная.

На тот момент мы считали, что надо использовать любую возможность, чтобы сделать WikiLeaks знаменитым. Нам срочно требовались пожертвования, мы радовались, когда получали новые документы. Все остальное отодвигалось на второй план. Очень далеко.

В первый раз меня серьезно задели слова Джулиана, когда мы обсуждали поездку на Всемирный социальный форум в Бразилии в начале 2009 года. Один мой приятель хотел поехать с нами. Я рассказал об этом Джулиану, хотя сам был против. Этот парень не имел ничего общего с нашим проектом, к тому же мы не в отпуск собирались, а хотели там работать и налаживать контакты. Но Джулиан сразу загорелся: «Конечно, пусть едет с нами!» Мол, он не откажется, чтобы кто-нибудь носил его багаж. Тут я впервые задумался: кто же, интересно, сейчас играет для него роль носильщика? И понял, что кроме меня никого рядом нет.

Задним числом я осознаю: Джулиану часто казалось, будто я под него прогибаюсь. А я-то думал, что веду себя дружелюбно и внимательно. Наверное, он считал меня более слабым человеком, чем я есть.

Может, дело в том, что я по натуре оптимист и всегда предпочитаю заниматься конкретными делами, а не тратить время на критику. Наша дружба дала трещину в тот момент, когда Джулиан решил, что я ему больше не подчиняюсь. Когда я заговорил о конкретных проблемах (потому что эти проблемы действительно были, а не потому что я изменил свое отношение к нему), Джулиан сказал, что меня надо держать в узде.

В начале 2010 года его тон радикально поменялся. Вплоть до того, что он пообещал меня «из-под земли достать и убить», если я вдруг ошибусь. Со мной так никто никогда не разговаривал. Пусть он даже ужасно боялся сбоев, но это все равно не оправдание. Я только спросил, все ли у него дома, а потом усмехнулся и махнул рукой. Да и что тут скажешь.

Я не помню за собой серьезных промашек. Однажды я забыл сделать резервную копию центрального сервера. А когда он сломался, Джулиан заявил: «WL жив только потому, что я тебе не доверял!»

У него самого была копия, с которой мы без проблем заново стартовали. Думаю, он сделал ее не только для надежности, но именно из-за недоверия ко всем и ко мне в том числе. На этом сервере хранилась также наша электронная переписка.

Абсурдность ситуации состояла в том, что это как раз он постоянно что-то терял или забывал. А теперь упрекал в этом меня. Для его собственных неудач всегда находилось изящное объяснение. По возможности даже героическое. Когда в июне 2009 года он должен был получить премию «Международной амнистии», то появился в Лондоне на три часа позже. Премию нам дали за утечку о тайных заказных убийствах, совершенных кенийской полицией: были убиты более 1700 человек и почти 6500 человек – похищены. Это раскрыли и подробно описали два кенийских правозащитника из Фонда Оскара.

Сноски

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.