Время невиноватых

Как-то, прогуливаясь по славному городу Ростову, я встретил своего наставника, Юрия Васильевича, у которого в конце шестидесятых проходил следственную практику и в кабинете которого впоследствии сам на протяжении трех лет исполнял нелегкие функции следователя прокуратуры. Как водится, зашли ко мне выпить пива, по телевизору показывали какие-то криминально-должностные страсти и в конце успокоили зрителей словами: «Возбуждено уголовное дело!»

Мы переглянулись, потому что хорошо помнили, что это обозначало в наше время. Виновный арестован, у него произведен обыск, изъят и сдан в райком партбилет, наложен арест на имущество, скоро блеснет карающий меч правосудия, который в те годы еще был острым и точным, он не промахивался, не гладил и не пугал. Сейчас же некогда грозная формула не значит практически ничего.

Ну, возбудили дело, так же прекратят, или приостановят, или дадут лет девять, но условно, как бывшему министру юстиции Ковалеву. Некоторые особо громкие дела – бывшего министра обороны Кобеца или и. о. генпрокурора Илюшенко просто незаметно рассосались, как ложная беременность у собаки. Некоторые опасные преступники отделались условными сроками, а некоторым судьи-доброхоты изменили меру пресечения, а попросту – выпустили из тюрьмы, и они благополучно скрылись в неизвестном направлении. Как в известной песне: «Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху, но только в Портленд воротиться нам не придется никогда!»

За прошедшие годы существенно изменились и преступления, и преступники. Нет, расхитители и взяточники, конечно, были. Но они тщательно конспирировались, маскировались, боялись обнаружить неправедное богатство, чтобы не попасть под «расстрельную» статью. Представить, что можно продать за границу несколько вагонов цветных металлов и вырученные деньги положить в заграничный же банк, было просто невозможно! Награбленное тщательно пряталось от посторонних глаз: покупать обычные советские автомобили или строить унылые коробки-дома разрешенной тогда площадью в 60 квадратных метров мог только безумец. Или вышедший на пенсию и продумавший версию про бабушкины бриллианты отчаянный расхититель.

Но если вора или взяточника, разбойника или грабителя хватали за руку, оставалось одно – каяться и признавать вину, надеясь, что суд учтет это и сбросит 2–3 года. Сегодня абсолютно все более-менее значимые фигуранты уголовных дел голову покаянно не опускают и заявляют о своей абсолютной невиновности! Кого-то, дескать, привлекают «по политическому заказу», кого-то «подставили»… Речь не о карманниках и шулерах-наперсточниках, которые, кстати, тоже поголовно отрицают свою вину!

Невиновным и «подставленным» по словам родственников, знакомых и некоторых журналистов оказался «бывший подводник», а на самом деле – пойманный с поличным водитель машины-бомбы, член оргпреступной группировки киллеров Пуманэ.

Очень тепло написала «Комсомольская правда» про троицу сотрудников Домодедово, в нарушение правил отправившую в полеты двух взорвавших самолеты террористок. Родственники характеризуют всех троих чрезвычайно положительно и считают, что те ни в чем не виноваты! Судя по сочувственному тону журналистов, они с этим согласны.

Надо бы еще расспросить родню «шахидок», мы бы узнали о них много хорошего, а заодно и то, что «бедных девочек подставили». Самыми виноватыми оказываются при таком подходе погибшие пассажиры взорванных самолетов!

Чудовищное преступление в Челябинском танковом училище, где от жестоких побоев и гестаповских пыток курсант Андрей Сычев потерял ноги и половые органы. Палача – сержанта Сивякова выгораживают мама с папой и друзья-товарищи: он и добрый был, и животных любил. Только из двух техникумов выгнали этого замечательного мальчика, где он отбирал стипендии у неместных учащихся. Но если Сивяков такой хороший, и училище хорошее, то кто «обстругал» несчастного парня наполовину? И опять хор голосов обвиняет несчастного Андрея Сычева в том, что он сам превратил себя в половину человека, чтобы… уклониться от службы. Говорят это справные розовощекие солдатики, нетрудно догадаться, кто их научил цинично и нагло врать, и какие выводы сделало из происшедшего руководство училища!

Встает вопрос: а что делать? Да хотя бы остановиться и оглянуться!

Если неизвестный ранее терроризм вырос в привычное явление, а мы отказываемся от смертной казни, то правильно ли это? Если средний срок за убийство – восемь с половиной лет, то адекватно ли преступление и наказание? Если за хищение ста пятидесяти миллионов долларов виновный отбывает четыре года, а за кражу двух кур и нескольких консервных банок – шесть, то справедливо ли правосудие?

Если к ответственности привлекается только один преступник из трех, рэкет является не исключением из правил, а как раз правилом, организованная преступность крепнет, а закон о борьбе с ней не принимается, то верна ли уголовная политика? И такой ли уж замечательный показатель – снижение возбужденных уголовных дел и арестов на фоне разгула криминальной вакханалии? Если совершить преступление легко, а попасть за него в тюрьму трудно, то хорош ли новый УПК? Если на своей территории при огромном численном перевесе армия, внутренние войска и подразделения милиции (которым вообще нечего делать на войне) десять лет не могут покончить с горсткой бандитов в Чечне, то что будет, если, упаси Бог, нагрянут регулярные армии НАТО, имеющие авиацию, артиллерию, космическую разведку, флот и мощные тылы? Или не столь оснащенные, но многочисленные войска Китая, Монголии, Занзибара или других супостатов?

Постановка проблемы предполагает ее разрешение, а замалчивание – верный признак неблагополучия: загнанная вглубь болезнь сама не пройдет. Хотя доктора, скрывающие неприятную правду, бывают в большом почете. До поры, конечно… Невиноватые руководители различных уровней ссылаются на отсутствие хороших и правильных законов, из-за чего они не могут проявить свой дар управленцев и природную гениальность. Но тогда надо их отправить в отставку, до тех пор, пока столь замечательные законы будут приняты!

Кстати, абсолютизация законов столь же характерна для нашего общества, сколь и их неисполнение. В СССР развитие страны определяли внезаконные постановления ЦК КПСС, сейчас наплодили столько законов, что разобраться в них невозможно, да и исполнять их никто не собирается. К тому же, они все нелигитимны! Посмотрите в зал Госдумы, когда идет голосование даже по важнейшим вопросам: если 60–80 депутатов присутствуют в зале, то это уже хорошо. Кворума нет, работать нельзя. А спикер объявляет: «за» – 350! Если это не фальсификация и не должностной подлог, то я не знаю, что это такое! Но виноватых нет.

А заинтересованные лица недавно всенародно объясняли: одни депутаты голосуют за других, и это нормально. И никто сквозь землю не провалился! Ведь избиратели выбрали конкретного Иванова, благодаря своим индивидуальным личностным и социальным качествам, благодаря сугубо индивидуальной программе он получил депутатский статус, зарплату и привилегии! Как же за него может голосовать Петров, выбранный другими избирателями за другие личные качества? И за что отсутствующий Иванов получает зарплату? Когда я работал следователем, то получение денежных средств за невыполненную работу признавалось хищением, виновных отдавали под суд!

Так в «несовершенных» законах ли дело? Либо в моральном климате общества, правовой аномии, бездеятельности соответствующих руководителей и других подобных обстоятельствах, позволяющих виноватым чувствовать себя невиновными?

Нельзя помиловать

– Данил Аркадьевич, вы ведь неслучайно вошли в состав Ростовской комиссии по помилованию?

– Комиссия по помилованию при Президенте РФ, возглавляемая писателем Анатолием Приставкиным, работала много лет и, особенно, в последнее время выступала не как комиссия по помилованию, а, по выражению Анатолия Игнатьевича, в роли органа, исправляющего ошибки карательного правосудия. Свою задачу она видела в том, чтобы миловать всех, кто осужден государством. Такой подход исходит из оценок 1937 года: государство – зло, а люди, которые от него «пострадали», – «жертвы». Хотя применительно к сегодняшним реалиям и к современным уголовным преступникам это совершенно не так.

– А какова ваша позиция в вопросах помилования?

– По моему убеждению, комиссия не должна миловать всех подряд. Во многих странах мира и в СССР помилование даровалось 4–6 % от числа обратившихся. Между тем, ранее действовавшая комиссия помиловала почти три тысячи убийц, более двух тысяч преступников, причинивших тяжкий вред здоровью, 2,5 тысячи грабителей и разбойников, даже 18 похитителей людей и 14 бандитов. Это издевательство над правосудием и плевок в лицо потерпевшим, их родственникам, оперативным работникам, прокурорам и судьям, которые с большим трудом затолкали отпетых негодяев в места лишения свободы.

– Тогда кого же должна миловать комиссия?

– Кто осужден явно несправедливо. Конкретный случай: человек украл двух гусей, до этого был условно судим. Его осуждают к четырем годам лишения свободы. Если говорить о социальной справедливости, то бывший министр юстиции РФ Ковалев осужден к 9 годам лишения свободы условно, небезызвестный Козленок, расхитивший 180 миллионов долларов, – к 4 годам реально. И этот, за двух гусей, тоже «парится» 4 года. В этом я вижу несправедливость, и в эту ситуацию надо вмешиваться.

Можно, в принципе, миловать людей, совершивших и тяжкие преступления, но при наличии исключительных обстоятельств.

– Например?

– Убийца, отбывший 8 лет из назначенного 12-летнего срока, при пожаре в колонии, рискуя жизнью, спас сотрудников колонии, материальные ценнности, обгорел, получил инвалидность – его можно помиловать. Такая моя концепция помилования.

– К кому мы должны проявлять милосердие?

– С религиозной точки зрения – ко всем. С человеческой – к потерпевшим, их родственникам. О них никто не думает.

– Когда Приставкин говорит об исправлении ошибок карательных органов, он, скорее, имеет в виду другую сторону медали.

– Приставкина никто не уполномачивал исправлять явные или мнимые ошибки судов. Он не специалист и не способен определить – ошибка это или нет. К тому же, суды вовсе не «карательные» органы: это терминология 30—40-х годов. И их ошибки исправляются в определенном законом порядке судебного контроля и прокурорского надзора. У помилования – совершенно иной механизм, задачи и цели.

– В комиссию по помилованию по идее должны обращаться жертвы, назовем так, следственных «перегибов». Те, кто украл кур, банки с вареньями, о которых упоминает Анатолий Приставкин. Аналогичный пример привели и вы.

– Теоретически он прав, но на практике 76 % помилованных его комиссией совершили тяжкие и особо тяжкие преступления. К тому же, как правило, те, кто украл кур и варенье, не подают прошения. Во всяком случае, из 40 с лишним ходатайств, поступивших в областную комиссию по помилованию, таких не было. Были от людей, совершивших тяжкие преступления: убийц, разбойников, многократно судимых. И только одно – от врача, мошенническим образом собравшего большую сумму денег с пациентов, нуждающихся в сложной операции. Он отбыл более 3 лет из семилетнего срока и просил о снижении меры наказания. Кстати, преступник, убивший сожительницу и осужденный на такой же срок, тоже обратился с ходатайством о снижении приговора. Первый просто похитил деньги, второй – убил человека, а наказания получили одинаковые!

– Чаша весов Фемиды давит на совесть?

– У меня совесть тренированная! В 24 года я уже занимался следствием: проводил обыски, задерживал людей, арестовывал, направлял в суд, они получали меры наказания. Я всю жизнь связан с уголовными делами, преступлениями, преступниками. Для меня работа в комиссии – часть профессиональной деятельности. Я всегда поступал так, как подсказывала совесть. И никаких угрызений по поводу сделанного не испытываю.

– Южный федеральный округ находится в «золотой середине» по числу заключенных. Если посмотреть хотя бы по нашей области – это люди далеко не старые, есть среди них и женщины?

– В ЮФО – 80 тысяч, в Ростовской области – около 22 тысяч осужденных. Исходя из общей статистики преступности, число женщин колеблется от 12 до 16 %. Если иметь в виду возрастную категорию, то те, кто совершают насильственные преступления, – это активные люди до 27–28 лет. В эти годы еще можно сорвать шапку с головы прохожего и перепрыгнуть через забор. В 40 уже трудно с забора прыгать. В этом возрасте совершают больше бытовых и экономических преступлений. После 50 криминальная активность снижается, так же как и активность во всех сферах. Должностные же преступления можно совершать в любом возрасте – чем старше, тем успешнее: больше наработано опыта, связей и возможностей.

– Отбывание наказания в тех условиях, в которых содержатся заключенные, – это выход для исправления преступника?

– Для исправления надо, чтобы в колониях работали гениальные педагоги, психологи и психиатры, воспитатели. Каждый третий заключенный либо с психическими отклонениями, либо с черепно-мозговыми травмами, приводящими к патологии в поведении. Таких людей надо лечить, а потом уже учить и «исправлять». Ничего этого нет. Раньше действовал идеологический лозунг: труд сделал из обезьяны человека. Значит, трудом можно перевоспитать. Человек с утра до вечера работает, он стал от этого лучше, чище и добрее? Вряд ли. Кстати, раньше, когда не было безработицы, убийства совершали в основном те, кто занимался неквалифицированным трудом: такелажники, грузчики, разнорабочие, работники мясокомбинатов, кладбищ и т. п.

Думаю, лишение свободы не дает ни исправления, ни перевоспитания.

– Получается, «места не столь отдаленные» лишь стимулируют преступника к совершенствованию криминальных навыков?

– Иногда да. Иногда колония, пережитые страдания вырабатывают у некоторых стереотип запретов на противоправное поведение в силу боязни вновь попасть в этот жестокий мир. С другой стороны, лишение свободы физически снижает возможности совершения преступлений. Если преступник «отсидел» 15 лет, он подрастерял здоровье, «сломался» психологически, утратил решимость, растерял друзей на воле. Но у нас страна гуманная, и долго обычно не сидят. Средний срок наказания за убийство – около 8 лет! А есть еще условные освобождения, амнистии, помилования, наконец. У осужденного пять судимостей за тяжкие преступления, и он в очередной раз обращается за помилованием.

При правильном законодательстве и правосудии он не может быть столько раз судим. 15 лет за разбой, 20 за увечье – вот жизнь и прошла в тюрьме. А у нас он успевает совершить и кражи, и разбои, и грабежи, и убийства, и изнасилования. Следствием такой «гуманности» являются новые потерпевшие, новые страдания, слезы, кровь невинных людей.

– От чего же вести отсчет шкалы наказаний?

– Убийство – запредельное преступление. Во многих странах оно карается смертной казнью. Можно установить, что за причинение тяжкого вреда здоровью положено 30 лет тюрьмы. Тогда за разбой логично давать срок от 20 до 25 лет, а за грабеж – 15–20.

А когда за убийство дают 7,5 лет, каким же будет срок за увечья, изнасилование, за грабеж? Полтора-два, три-четыре года? Девальвация шкалы наказаний не способствует превенции.

– Данил Аркадьевич, что, на ваш взгляд, движет людьми, совершающими преступления?

– В первую очередь, возможность эффективно добиться цели и остаться безнаказанным. Во-вторых, новомодные стандарты, в силу которых соблюдение законов считается уделом лохов. А вот мы, мол, крутые пацаны, и нам на законы плевать. И, в-третьих (а может, именно это и следует считать первым), отсутствие сдерживающих личностных качеств у виновного.

Само общество и государство создали такую ситуацию. К этому можно добавить неадекватные меры воздействия – ослабление санкций, стремление защитить людей, по которым плачет наказание. Когда освободили известного бандита Япончика, в ходатайстве о его помиловании были подписи уважаемых людей. Их попросили, они подписали. И Япончик стал российским «крестным отцом», чувствовал себя у нас вполне вольготно. Потом уехал в США, а американцы его «упаковали». Когда отбыл срок, его депортировали в Россию, отдали под суд за давнее убийство двух человек. И… опять оправдали!

Через некоторое время история повторилась в Швейцарии с Михасем. Затем с украинским премьером Лазаренко. И т. д. и т. п.

Мне думается, что сейчас наши преступники не будут стремиться за границу, да и многие должностные лица, бизнесмены – тоже[3]. Оказывается, в России гораздо безопаснее, чем «за бугром». Вот и получается, что мы у себя создали криминальный анклав, в котором преступники чувствуют себя вольготно. И отношение к нарушениям закона у нас терпимее, и наказания «гуманнее»[4].

– Вот мы с вами и договорились… Что делать в таких случаях, все знают. Вопрос в другом: с чего начать?

– Один из сотрудников МВД на этот счет высказал, на мой взгляд, гениальное предложение. Как он считает, в борьбе с преступностью необходимы: государственная воля, желающая бороться с преступностью, законы, позволяющие исполнить эту государственную волю, кадровый состав, желающий исполнять эти законы.

Вот и все! Больше ничего не надо.

– И кто должен проявить эту государственную волю?

– Этот вопрос уже не ко мне.

Политика – дело грязное

– Суммарный тираж ваших изданий зашкаливает за пятнадцать миллионов экземпляров. Популярность на зависть любому политику. К вам никто не обращался в период избирательных кампаний с просьбой помочь собрать подписи?

– Думаю, надо быть полным идиотом, чтобы обратиться ко мне с такой просьбой. А вот предложение избираться в Госдуму было. Шесть часов я пробыл «кандидатом в кандидаты» в депутаты.

– Как это было? И каковы впечатления?

– Какой был год, не помню, тогда я писал «Оперативный псевдоним». Как раз был в отпуске, работаю ночью, встаю поздно. Утром лежу, сплю. И вдруг телефонный звонок. От товарища – депутата Госдумы. Поразила отменная слышимость: аппаратура у них особая, что ли? Товарищ говорит: «Депутат Ш. от Ростовской области ушел на государственную службу. Не хочешь баллотироваться на его место? Ты человек известный, за тебя народ проголосует. Наше движение – „Наш дом – Россия“ тебя поддержит».

Хорошее предложение, правда? Особенно для человека, лежащего в постели и никогда не помышлявшего о политических высотах. Но прикинул: что я теряю? Ничего. А опыт можно приобрести бесценный, для писателя это очень важно. «Давай, говорю, попробую…» Через полчаса звонит ответсекретарь регионального отделения НДР и начинает меня как бы разубеждать: мол, все это очень сложно, у вас и денег-то таких нет, и вообще – знаете, какие у вас соперники? Чувствую, что сажусь в казино за стол, а правил игры не понимаю. Но удар надо держать. Отвечаю в таком стиле: мне по барабану, кто мои соперники, и денег мне никаких не надо, я и так выиграю! Против моего имени никто не устоит! И сажусь к компьютеру, продолжаю работать. Через пару часов звонит товарищ-журналист и спрашивает: что за ерунда, по городу пошли слухи, что ты собрался в политику и прешь как танк, тебя не остановить! Я ему со смехом объясняю, что к чему. Но чувствую – дерьмом завоняло. А я ведь еще и к берегу политическому не подошел! А к концу дня опять звонок из Госдумы, товарищ извиняется: обстановка изменилась, министр М. ушел в отставку, его направили баллотироваться от Ростовской области. Я испытал облегчение. A M., кстати, не прошел: голосов не набрал.

– Вас интересует политика? В какой мере?

– Раньше интересовала. Сессии Верховного Совета РСФСР смотрел, как редкие в то время голливудские боевики. А сейчас уже все ясно: политика важна для политиков, их окружения, короче, для тех, кто с нее кормится. А у меня другие источники дохода.

– Верите ли вы в программные обещания?

– Еще со времен следственной работы я стал очень избирательно верить. И если на улице кто-то предложит мне поделить найденные им деньги, я пройду мимо. К тому же мне обещания не нужны, мой принцип: не надо мне помогать, я прошу только, чтобы мне не мешали.

– Не пытались ли вас привлечь на свою сторону представители какой-либо партии?

– Несколько раз приглашали поучаствовать в массовках, выступить на митингах. Понятно, что я отказывался.

– Может ли быть политик честным и искренним?

– Вряд ли. Тогда его никто не изберет. Да и поддерживать никто не станет.

– Как вы относитесь к политическому детективу? Не собираетесь ли попробовать себя в этом жанре?

– «Пешка в большой игре», «Акция прикрытия», «Основная операция» – это и есть политические триллеры.

– В ваших будущих романах есть место политикам, или они вам не интересны?

– Политики – часть жизни, потому они фигурируют как в уже написанных книгах, так будут в будущих.

– Может ли в России прийти к власти представитель криминального мира?

– Вряд ли стоит адресовывать этот вопрос в будущее. В газетах много раз перечислялись депутаты с криминальной окраской: их десятки.

– Будет ли когда-нибудь раскрыто убийство Кеннеди?

– Это вопрос из серии: кто убил Пушкина (Лермонтова, Есенина)? Убийство Кеннеди давно раскрыто, его совершил Ли Харви Освальд. Все остальное – досужие домыслы и спекуляции. В стране, где медицинская комиссия осматривает пенис действующего Президента, или на всю страну смакуется исполненный им минет, сфальсифицировать заключение комиссии Уоррена, конечно же, было невозможно.

– А какие из убийств (Листьева, Старовойтовой и др.), объявленных у нас политическими, можно действительно отнести к таковым? Есть ли у нас вообще чисто политические преступления?

– Один осведомленный человек из криминального мира как-то сказал мне: убивают только за деньги. Думаю, так оно и есть. Попытка выдать обычную бытовуху – убийство генерала Рохлина за некий политический заговор – тоже дилетантская спекуляция.

Ювенальная юстиция – это миф!

– Данил Аркадьевич, в последнее время много говорят и пишут о ювенальной юстиции, даже создали специальные ювенальные суды. Что вы думаете по этому поводу?

– На данный момент в России не существует ювенальной юстиции вследствие того, что она не предусмотрена ни уголовным, ни уголовно-процессуальным законодательством. Хотя так и называют эксперименты со специализированным правосудием в отношении несовершеннолетних, которые проводятся в некоторых регионах. Но специализация подобного рода была всегда: в 1972 году я работал следователем прокуратуры, расследуя все дела несовершеннолетних, в районном суде имелся специализированный судья, к процессу привлекались педагоги, но ювенальной юстицией это не называлось, а несовершеннолетние преступники получали достаточно суровые меры наказания. А все сегодняшние разговоры о ювенальной юстиции сводятся к бесконечной «гуманизации» наказания, по существу, к безнаказанности преступников. Есть люди, которые играют в эту игру, ездят в загранкомандировки, с энтузиазмом отчитываются. На опыте Канады и Швейцарии все хорошо и здорово. Но есть простая истина: ничего не делается просто так. Девушка не может стать мисс мира, и 14-летний не может попасть в тюрьму ни с того ни с сего. Он должен убить двоих и сжечь дом. Тогда мне его не жалко.

Ведь что такое ювенальная юстиция? На Западе, с которого мы стараемся брать пример, это вовсе не всепрощение. Да, когда 14—15-летний подросток украдет банку кока-колы, действительно начинает работать так называемое восстановительное правосудие: на несовершеннолетнего не надевают наручники, с ним работают психолог и социолог. Но когда в США 16-летний подросток совершил убийство, было принято решение судить его, как взрослого, в результате убийцу приговорили к смертной казни. Затем были многолетние апелляции, их неспешное рассмотрение, потом ходатайства о помиловании. Когда под решением об исполнении наказания поставили последнюю подпись, ему уже исполнилось 29 лет. За это время преступник вроде бы перевоспитался, всячески помогал администрации тюрьмы, молился Богу. Но убитая им семья не воскресла. Америка разделилась на два лагеря: одни считали, что приговор надо привести в исполнение, другие протестовали против этого. В итоге его казнили. Я не берусь судить: правильно это или нет, но то, что этот случай свидетельствует о могуществе государственной правоохранительной машины и о неотвратимости наказания, – это бесспорно.

Мы же пытаемся играть в гуманность, не видя или не желая видеть, по отношению к кому мы проявляем эту гуманность. Преступность несовершеннолетних – это вообще отдельная тема. Думаю, мало кто на самом деле представляет, что это такое – подростковая преступность. Вот, говорят, это же дети, колония их испортит… Но это голос дилетантов.

Специалисты знают, что несовершеннолетние отличаются немотивированной жестокостью, они насаждают в своей среде «законы» преступного мира куда более рьяно, чем взрослые, садистски издеваются над слабыми и беззащитными. Почитайте «Одлян или Воздух свободы» Леонида Габышева – волосы дыбом встанут!

У нас пасторальный мальчик, укравший в 12 лет банку кока-колы, это тот виртуальный образ, которым размахивают правозащитники. В России такой мальчик никогда в поле зрения юстиции не попадет. Потому что показатели преступности среди несовершеннолетних в нашей стране еще более значимы, чем показатели общей преступности. И та проблема, с которой безуспешно борются поколения министров внутренних дел, а именно, укрывательство преступлений – она еще более очевидна, когда речь идет о подростках. Если несовершеннолетний украл кошелек у папы или мамы, то состав преступления отсутствует, и никто его в суд не потянет. Ларек обворовал – дело не возбуждают. У нас под суд попадают, как правило, «отпетые». Около 60 % воспитанников «детских» колоний совершили тяжкие и особо тяжкие преступления. Остальные 40 % сидят за то, что удалось доказать.

Например, группа подростков несколько месяцев (а бывает и лет) бесчинствует в районе: грабят, избивают, воруют, совершают изнасилования… Потерпевшие не заявляют о случившемся, полученная органами внутренних дел информация не находит процессуального подтверждения. Но на очередной краже преступники попались с поличным и осуждены за одно или два преступления. И хотя на самом деле они совершили 50 краж, 20 грабежей и разбоев и представляют повышенную общественную опасность, при желании можно посчитать их невинными, случайно оступившимися овечками. Но откуда берется такое желание? Чаще всего оно вытекает из некомпетентности.