Глава 6

Новая работа

– Доченька, ну разве это так важно? Если хочешь, она сейчас уйдет, – устало ответил Николай.

– Нет, пусть останется, – буркнула Алина. Ее отец вышел.

Я подумала, что глупо стоять посреди комнаты, и без приглашения села в одно из мягких кресел.

– Ты хочешь работать со мной из-за денег? Только не говори, что ты любишь инвалидов, это прозвучит глупо, – резко сказала она и уставилась на меня, ожидая ответа. Карие глаза Алины казались огромными. Ее бледное, худое лицо с выдающимися скулами и тонкими губами выражало вызов и отчаяние.

Я готова была расплакаться.

«Зачем я здесь? Куда привела меня судьба? От моей жизни остались одни осколки. Нет! Надо взять себя в руки. Она больна и еще почти ребенок, а ты взрослый человек. Надо быть сильной».

– Нет, Алина, я здесь, потому что скрываюсь от одного опасного человека. Я очень благодарна твоему отцу, что он согласился помочь мне спрятаться.

И я вкратце рассказала про мою работу в дилинговом центре и инцидент с Куропатовым. Когда я рассказывала про сон, в котором он хотел подарить мне квартиру на Крите, Алина рассмеялась. Мне показалось, что лед между нами растаял.

– Да, я бы на твоем месте достала пистолет и убила того типа, я бы с ним не церемонилась, одним мерзавцем меньше – и всем от этого только лучше, – резюмировала Алина мой рассказ.

– А если у него есть мама, которая его очень любит, и она расстроится?

– Не мои проблемы. Ладно, закрыли тему. Лучше скажи мне, ты куришь? – спросила Алина, у которой явно улучшилось настроение. Ее лицо стало спокойным и даже красивым, в нем появилось что-то детское.

– Нет, я лечусь от бесплодия, мне нельзя.

– А я курю итальянские сигары, это такой кайф, дай мне их, они в верхнем ящике компьютерного стола, – сказала Алина.

Я достала золотой портсигар и зажигалку в форме дракона. Мои неловкость и волнение стали меньше, но пока не пропали совсем.

Алина глубоко затянулась и с удовольствием выдохнула струю дыма.

– Твой отец говорил, что ты увлекаешься фотографией. Может быть, покажешь мне снимки? – спросила я, стараясь держаться естественно.

– Ну да, только сначала докурю. Ты знаешь, я никогда не буду ходить, у меня никогда не будет детей, я никогда не буду участвовать в пробеге по центру Москвы. Слишком много никогда, не правда ли? Тебя это слово не пугает?

Я пыталась найти подходящий ответ.

– Ну. Придумай что-нибудь, скажи, что инвалиды такие же люди, как и все, или еще какой-нибудь бред. Хватит молчать! – вдруг закричала Алина и бросила в меня портсигар. Ее лицо при этом странно и уродливо исказилось, она походила на сумасшедшую.

– Так, Алина, – сказала я спокойно. – Я знаю, что ты занимаешься программированием. Я буду исполнять должность твоего секретаря. Давай будем общаться уважительно или я просто повернусь и уеду обратно в Питер. Я не буду отвечать на твои вопросы, которыми ты хочешь поставить меня в тупик. Подумай, что ответ любого другого человека на твой вопрос вряд ли имеет большую ценность, это его мнение и не более того, ты сама должна найти в душе единственное верное для тебя решение.

– Ладно, извини, – смягчилась Алина, – у меня иногда бывают такие приступы ярости. Я все швыряю, три раза пыталась покончить с собой. Знаешь, душу вдруг охватывает как тисками страшный мрак, и уже ничего не радует, я говорю ужасные вещи, ломаю все, что попадется под руку, – у нее в глазах стояли слезы. – А иногда мне очень хорошо на душе, радостно, я просто чувствую себя самым счастливым человеком на земле. Да, ты не поверишь, вроде бы я инвалид, несчастная, так многого лишенная женщина, а такое бывает. А потом опять этот мрак, тоска, они как проклятие, от них никуда не денешься, – грустно добавила она.

– А я очень редко чувствую себя счастливой, почти никогда, – честно призналась я.

– А чего тебе не хватает? Денег?

– Ну вот, опять некорректный вопрос, мы же вроде бы договорились, – печально ответила я. – Мне не хватает радости. Да, звучит, может быть, странно, но ничего из так называемых удовольствий не приносит мне наслаждения. Я не знаю почему.

– Ладно, ты еще хочешь, чтобы я тебе показала свои фотографии? – перебила меня Алина.

– Хочу.

– Катись сюда. Кресло на колесиках.

Я подъехала к ней.

– Иногда я бываю в Москве, – рассказала Алина, – езжу в каталке по красной площади, по Арбату, но больше наблюдаю за миром из окна машины.

У нее были очень интересные художественные снимки. Много оригинальных портретных фотографий, архитектурных находок. Вот Кремль в лучах заходящего солнца, вот маленькая, одетая в жилет собачка застыла в прыжке через лужу. А вот парень, вроде бы панк-рокер, весь в заклепках, с ирокезом на голове, целует девушку в очках, строгой юбке до колена и туфлях-лодочках, и, судя по выражению лиц, оба совершенно счастливы.

– У тебя прекрасные фотографии, можно было бы сделать персональную выставку, – сказала я.

– Я не хочу, в новостях скажут что-нибудь вроде «девушка-инвалид фотохудожник представила свои работы».

– Тебе так важно, что там кто-то скажет и подумает?

– Не знаю, иногда важно.

Алина легла на диван, на котором до этого сидела с ногами и закурила новую сигару. Она передала мне ноутбук, я расположилась рядом в мягком кресле. Алина хлопком зажгла уютный абажур, люстру я выключила, комната осветилась зеленоватым светом. Негромко играла музыка в стиле кантри. Я закрыла толстые шторы, за окном стемнело, шел дождь, уже был вечер. Мне казалось, что мы обе успокоились и немного привыкли друг к другу.

– Налей мне стаканчик красного вина, там бар в углу, и себе тоже, если хочешь.

Я достала хорошее итальянское вино и налила ей и себе.

– Поставь в плеер фильм ужасов. Хочешь со мной посмотреть? Странно, но ужастики обычно улучшают мне настроение.

– Давай, – согласилась я, – человек, просматривая такие фильмы, борется с подсознательными страхами и справляется с ними. Кошмары, прячущиеся в тайных уголках психики, перекликаются с ужасами, происходящими на экране, и как бы выходят из укрытия, человек может посмотреть им в лицо и ему от этого легче. Уходят скрытая тревога и напряжение.

Мне стало хорошо на душе. Я думала о том, что мне представился не самый плохой способ отдать долг и найти новую работу. После фильма Алина попросила меня помочь ей сесть в каталку. Она оказалась неплохо сложена, несколько шире меня в кости, но у нее были очень худые ноги с атрофированными мышцами. Мое сердце сжалось, когда она с трудом перебиралась с кровати на инвалидную коляску.

Алина поехала в залу на управляемом кресле, я пришла за ней. Мы сели за стол. Нам подала ужин добродушная пожилая женщина. Это был салат «цезарь», не хуже, чем в ресторане, омлет с ветчиной, чай, заварной кофе разных сортов на выбор, французские булочки, все очень вкусно. Чуть позже пришел Николай, он был, видимо, доволен тем, что мы, по крайней мере, не разругались.

– Лариса, мои люди связались с вашим знакомым, Куропатовым, он обещал раз и навсегда оставить вас в покое, через три месяца я выплачу ему ваш долг, это не большая сумма для меня, – потихоньку сказал отец Алины, когда мы отошли к барной стойке за алкоголем.

– Спасибо вам большое, приятно это слышать, – вежливо ответила я.

С одной стороны, я была рада, а с другой – сомневалась, можно ли доверять обещаниям несостоявшегося одиннадцатого криминального авторитета Санкт-Петербурга.

Последовав примеру Николая, я налила себе немного виски, чтобы расслабиться. Мы вернулись к столу.

Потом я искренне рассказала о том, как мне понравились работы Алины. С нами присела выпить чаю женщина, подававшая ужин, Елена Ивановна, она оказалась их родственницей. Николай пересказал забавный случай, который недавно произошел во время переговоров с иностранными партнерами. В общем, атмосфера за столом была почти дружеской и непринужденной. После ужина Алина пошла к себе, сказав, что хочет побыть одна. Я тоже отправилась в свою комнату.

Я села за ноутбук, написала Виталику довольно подробное письмо и с грустью поняла, что почти не скучаю по нему. «Зачем было портить человеку жизнь, вступать в отношения? Но ведь я так хотела ребенка, боялась остаться одна. Но это не оправдание. Мне казалось, что я неравнодушна к Виталику, а это была просто взаимная симпатия, плюс чувственное влечение, но не любовь».

Потом я решила набрать телефон Славы. «Нет, я не буду с ним долго говорить, но могут ведь люди, даже расставшись, остаться друзьями. Я просто скажу ему, что попала в неприятную историю, хотя вроде бы все закончилось. И я сейчас в подмосковном поселке, за окном шумят сосны, и я познакомилась с Николаем и Алиной, в каком-то смысле неплохими людьми. И в конце разговора я спрошу: “Тебе хорошо?”».

У нас был такой секрет. Он или я спрашивали друг у друга: «Тебе хорошо?» Было три варианта ответа: «да», «порядок» и «не слишком».

«Да» означало, что все очень хорошо; «порядок» – более или менее, нормально; «не слишком» – есть проблемы, нужна поддержка любимого человека. Слава всегда старался помочь мне, он каждый раз находил нужные слова. Я набрала номер дрожащей рукой – трубку взяла женщина. «Позовите, пожалуйста, Славу». «Кто его спрашивает?» «Коллега». «Не звоните сюда больше, Лариса», – довольно резко сказала она и положила трубку. Я разрыдалась. «Все! Все кончено! Я пытаюсь вернуться в прошлое, но это невозможно. Но как жить без любви? Без того, что являлось лучшей частью моего я? Мне кажется, что удалили кусок моей души и осталась щемящая пустота, которую нечем заполнить. И весь этот мир, чужой и равнодушный, вызывает боль и тоску. И Виталик не может вернуть мне то, чего я лишилась, расставшись со Славой, никто не сможет вернуть, никогда. Я бесконечно одинока». Мне стало совсем плохо, и я спустилась на первый этаж попить чаю. За столом сидел Николай, закрыв лицо руками.

– Вам тоже не спится? – глухо спросил он.

– Да, как видите. У меня большое горе, – я с трудом сдерживала слезы. – Я рассталась с мужчиной, которого любила больше жизни из-за бесплодия, из-за изнасилования. И теперь я не живу, а просто хожу и дышу, как робот, по инерции, мне по большому счету не так уж важно, что со мной происходит, понимаете? – я налила себе кипятку из электрического чайника, стоявшего на столе.

– Лариса, хотите коньяка?

– Да, пожалуй, чуть-чуть.

В зале был выключен свет, горел только камин.

– У вас очень хороший дом, – сказала я.

– Мне кажется, пустота у вас в душе заполнится со временем, – уверенно произнес Николай и взял меня за руку. – Я не знаю, сколько пройдет времени, но когда-нибудь это произойдет.

«Сейчас он попытается меня поцеловать», – почему-то подумала я.

– Вы знаете, Лариса, я так устал от России. Здесь все напоминает о плохом, о моем несчастье. Когда-то мы отдыхали в деревне на Крите. Я хотел бы остаться там навсегда. Трехэтажные игрушечные домики с бассейнами, море, солнце, итальянские сосны, высохшие от зноя черные горы, домашнее вино, оливки, бесконечное забвение. Я иногда думаю, что мы все хотели бы очень многое забыть и для этого мы заглушаем память алкоголем и наркотиками. Но невозможно изгладить из души следы прошлого, это иллюзия. Лариса, там, в монастыре, я молился: «Господи, если после смерти я забуду все, что было в моей жизни, это и будет рай, где бы ни находилась моя душа». Иногда мне кажется, что даже небытие есть блаженство. Но христиане говорят, что Бог уготовил для людей нечто лучшее. Но зачем тогда Он так мучает нас на земле? – Николай закурил.

Мне хотелось как-то утешить его, и я рассказала ему о моем путешествии в студенческие годы. Я долго мечтала об этом, наконец с трудом набрала нужную сумму и отправилась автобусом по Европе. Мне было тогда девятнадцать лет, я пила дешевое пиво, питалась в макдональдсах и была бесконечно счастлива от того, что хожу по европейским столицам. А что еще нужно человеку? Есть что-то такое, что дается бесплатно, но это сложно определить. Может быть, настроение, состояние души, какая-то часть настроения, которая не зависит от ваших социально-экономических перспектив. И это и есть сама суть жизни, нечто чудесное и непостижимое.

Мы проговорили полночи. Немного успокоившись, я ушла и заснула.

На следующий день я проснулась поздно. С Алиной мы встретились за завтраком. Она была не накрашена, в шелковом халате и явно не в очень хорошем настроении.

– Хочешь, я расскажу тебе о принципах работы «рынка Форекс»? – спросила я. Мне хотелось ее заинтересовать и развлечь. – Некоторые называют его международным лохотроном. Но я считаю, что это не так, мы найдем компанию, которая входит в американскую ассоциацию добросовестных брокерских компаний.

– Ну, хорошо, покажи мне, – лениво ответила она.

Мы прошли в ее комнату. Алину заинтересовала торговля на рынке. Мы долго осваивали принципы торговли на демонстрационном счете, нашли брокера, входящего в вышеупомянутую добросовестную ассоциацию. Потом перевели деньги с ее банковского вклада, открыли торговый счет на минимальную сумму и сразу вошли в реальную сделку, риск был небольшим, и Алина особенно не волновалась, она будто играла в детскую игру. Мы увлеклись и просидели несколько часов в торговой программе. Вечером мы смотрели гангстерский боевик и заказали с доставкой на дом две очень острые пиццы с мексиканским соусом.

Вообще наша жизнь протекала с одной стороны однообразно, а с другой – достаточно интересно для человека, который никогда не жил и не работал в коттедже в Подмосковье. Несколько часов в день, когда у нее не было слишком тяжелых приступов плохого настроения, Алина занималась программированием и слушала интерактивные лекции. По вечерам мы смотрели фильмы, пили вино, моя подопечная курила сигары, несколько раз мы выезжали с водителем в город. Неслись по кольцевой, стояли часами в пробках, я возила Алину по старым улочкам в центре Москвы. Фонари и подсветка причудливо смотрелись в дымке мокрого снега, пробуждая отрывочные воспоминания и неясные мечты. Москва пугала огромным количеством новой информации и впечатлений, мне казалось, что я многого не поняла, упустила что-то важное в современной жизни и этого уже, возможно, не исправить. И поэтому становилось грустно и немного страшно. Но в глубине души проглядывал робкий лучик надежды на то, что у меня еще есть шанс. У Алины была очень удобная управляемая коляска, она всегда возила с собой фотоаппарат, иногда мы заезжали в кафе и рестораны.

Меня очень расстраивали приступы плохого настроения, которые случались у моей новой подруги практически каждый день и продолжались от пяти минут до нескольких часов. Ей становилось плохо, она расстраивалась и далеко не всегда могла точно сказать, из-за чего. Ее лицо искажалось гримасой непереносимого страдания, недовольства и тоски, ничто не радовало, она грубо разговаривала и даже бросала предметы. Иногда эта агрессия проходила сама собой, но чаще мучила долгое время. Наконец, я попробовала придумать способ, как помочь ей.

Я попросила ее в такие моменты рассказывать абсолютно все мрачные и несвязные мысли, приходившие ей в голову.

– Это ненормальные мысли, Лариса, я больна, зачем я буду нести всякий бред?

– Никакой это не бред, но даже бред чем-то обусловлен. Если лично тебя эти мысли волнуют, значит, они возникли в твоей голове вследствие стечения обстоятельств в твоей собственной жизни или информации об окружающем мире и даже просто из-за особенностей работы твоего мозга, созданного Господом Богом. Получается, это часть твоей реальности, в которой можно и нужно разобраться.

Алина действительно была очень одиноким человеком. У нее был узкий круг общения, с Николаем они не были особенно близки и часто ссорились и, хотя они любили друг друга, общение причиняло им взаимную боль. Ее друзьями были пара знакомых из ассоциации инвалидов, к тому же несколько виртуальных приятелей, с которыми она переписывалась в периоды хорошего настроения.

Со всеми психологами Алина поссорилась, несмотря на большие деньги, которые платил им Николай. Я видела, как ей приятно, что кто-то слушает ее. Слава называл меня чутким и отзывчивым человеком. Не знаю, так ли это было, но мне действительно хотелось помочь несчастной девушке.

Алина долго говорила, что с ней происходит и о чем она думает. Сначала она явно испытывала неловкость, но постепенно стала более откровенна. Когда ей было больше нечего сказать, я высказывала свои соображения.

– Итак, – говорила я, – не думаю, что Николай доволен тем, что ты нездорова и всегда будешь жить в этом доме. Во-первых, это не факт, что ты никогда отсюда не уедешь. Ты не самая несчастная из всех людей и я думаю, что тебя может полюбить мужчина и совсем необязательно из-за денег, просто надо подождать. Ведь людей чаще всего любят не за что-то, а вопреки. А ты умный, интересный и очень талантливый человек. Когда ты смотришь на президента по телевизору и думаешь не о том, что он говорит, а о том, что ты никогда не будешь на его месте, потому что он здоров, а ты больна, ничего странного в этом нет. Ты бы удивилась, узнав, сколько женщин время от времени завидуют английской королеве. И разве это значит, что они плохие или ненормальные? Да, здоровье – это очень большое благо, но поверь мне, многие люди сказали бы, что деньги важнее. Нам всегда хочется иметь то, чего у нас нет. А то, что ты иногда ненавидишь весь мир и населяющих его двуногих тварей, это абсолютно нормально, поверь мне, это самые заурядные эмоции, которые иногда посещают всех нас. В том, что тебя мучают приступы тоски, ты также не одинока, поверь мне, это удел почти всех живущих. И мудрость в том, чтобы найти способ смягчить ее, в том, чтобы суметь пережить эти тяжелые минуты и потом снова увидеть свет.

Мне казалось, что я озвучиваю заезженные, общеизвестные истины. Но ничего умнее я придумать не могла. Да и важно было не то, что я говорила, а то, что я слушала Алину, старалась ее понять. Несколько раз мы попробовали это «упражнение», моей собеседнице после этого явно становилось лучше. Ее настроение часто беспричинно портилось, и мы занимались «искренней беседой», как я ее назвала, от одного до трех и более раз в день. Найти какую-то одну причину смены ее настроения далеко не всегда представлялось возможным, это был комплекс факторов. Но все-таки ей становилось легче просто от того, что кто-то выслушал ее.

Прошло около недели, и мы в каком-то смысле подружились. У нас появился определенный распорядок дня: Алина вставала где-то от десяти утра до двенадцати, мы встречались за завтраком, затем смотрели ситуацию на «рынке Форекс», экономические новости, проверяли результаты вчерашних сделок и ставили новые. Потом она рассказывала мне о своем настроении, до обеда к ней приходил специалист по массажу и лечебной гимнастике и, если она была в состоянии, то после этого часа два-три занималась программированием и учебой. Затем следовал поздний обед в четыре-пять часов и вечер отдыха. Мы смотрели фильмы, пили вино, заказывали на дом блюда итальянской, китайской, французской и мексиканской кухни. Моя подруга курила сигары, общалась в интернете, если у нее не было депрессии, мы проводили «искреннюю беседу», иногда ездили с шофером в Москву и окрестности, катались по городу, делали фотографии.

На самом деле Алина очень комплексовала по поводу своей болезни, из-за этого она почти не посещала театры, кино и какие-либо другие общественные мероприятия, хотя технически это было возможно. Мне было жаль ее, и я пробовала ее переубедить, но она очень раздражалась, и я оставила эти попытки. Но, несмотря на свою нелюбовь ко всему светскому, иногда она просила меня зайти в кафе или ресторан. Посещение современных заведений общепита было частью ее образа жизни, она даже была готова терпеть любопытные взгляды и расстраивалась, когда не было технической возможности заехать перекусить на инвалидной коляске. Алина любила пробовать новые блюда, оценивать дизайн заведения и часто фантазировала о том, как бы она оформила собственный ресторан.

Я чувствовала, что стала нужна Алине. Меня радовало то, что я даже в каком-то смысле смогла ей помочь. Николай был явно доволен, что дочери лучше. Видимо, для моего полного счастья он как-то сказал, что у него есть связи в ФСБ и он попробует сделать так, чтобы бизнес Куропатова передали в хорошие руки и изолировали неудавшегося инвестора «рынка Форекс» от общества. Но по тону Николая мне показалось, что он говорит неправду. Иногда я вспоминала мой последний разговор с Василием Петровичем, когда он клятвенно утверждал, что достанет меня из-под земли и в красках описывал, что сделает после этого с моей бренной телесной оболочкой, употребляя непарламентские выражения.