Он на свой манер и был гигантом и не очень-то беспокоился о тех, кто получает удары, о тех, кого его соотечественник Уилфрид Нор называл бесчисленным быдлом.
      Конечно, у Черчилля не сходит с языка слово "демократия". Но он понимает ее по-американски, в том смысле, который успокаивает одновременно и пастыря, и стадо: "Вы-де можете стать и волками и властелинами". Разве это не демократия, когда можешь избавиться от своей грязной шкуры, уйти от своей мерзкой профессии? Разве не демократия, когда какой-нибудь ловкач может стать Рокфеллером, мойщик посуды из ресторана - Дюпон-де-Немуром, а судомойка - Гретой Гарбо? Это, конечно, демократия, когда каждый человек имеет возможность мечтать: "И я могу когда-нибудь стать господином Уинстоном Черчиллем..." Нет, такая демократия лжива, к ней нельзя стремиться. Демократия - это мир, где не будет грязной шкуры и грязной профессии, где вообще не будет шкуры или профессии, которая не позволяла бы человеку принимать участие в жизни наравне с другими и лишала бы человека его доли счастья.
      "Дэйли мэйл" писала о Черчилле: "Если он и дальше будет нестись таким аллюром, в тридцать лет ему будет мало парламента, а в сорок - и всей Англии". Однако не столько он вырос, сколько его мир стал узок. Это было следствием упадка Британской империи. Вот уже двенадцать лет Черчилль ищет поле деятельности по своим гигантским масштабам. Сначала он подумывал о франко-британском кондоминиуме, затем об объединении всей Европы, теперь задумал англо-американский кондоминиум. У него иногда появлялись враги, например Гитлер, но его единственным постоянным врагом всегда был социализм.
      Однако в 1942 году он приезжал в Москву заключить временный союз. В своем гомеровском стиле он нам сообщает: "Я думал о деле, которое привело меня в это зловещее и мрачное большевистское государство; в свое время, когда оно только родилось, я всеми силами пытался его удушить. До появления Гитлера я считал это государство заклятым врагом свободы и цивилизации. В чем теперь мой долг? Что следует сказать его руководителям? Генерал Уэвелл, склонный к литературному творчеству, выразил это в поэме. Каждая строфа. ее заканчивалась словами: "Второму фронту в 1942 году не бывать..."
      Когда читаешь объемистые мемуары Уинстона Черчилля, кажется, что слушаешь рассказ избранника судьбы, одного из принцев крови, которые могут сказать: "Англия - это я, моя каста, мои предки, мои подданные..."
      Во всей написанной Черчиллем истории нет и намека на социальные и экономические проблемы. Он состряпал эту историю на свой вкус, руководствуясь лишь своей интуицией. Диалектика здесь служит только оправданию собственных чувств и собственной интуиции. С точки зрения Черчилля, мир существует для принцев крови, империй и войн. Он настолько убежден в этом, что и других мерит своей меркой. Сталин, Рузвельт и даже Гитлер - в его глазах тоже избранники судьбы, преобразующие мир по своему вкусу и хлопочущие о своей славе. Перед ними он любит красоваться с саблей в зубах, и бог его благословляет. Однако верующие должны быть поражены, видя, как бог то и дело меняет национальность: он то немец, то англичанин, то американец, то испанец. А дети божьи с проклятьями на устах и атомной бомбой в руках творят дела его именем, совершая тем самым величайшее богохульство. Но бог Черчилля - весьма индивидуальный бог. Черчилль любит его, как покровителя, который наделил его всеми благами. У его бога лицо Киплинга и британский характер. Было бы не удивительно, если бы в жилах его текла кровь герцогов Мальборо.
      На одном из поворотов своего жизненного пути Черчилль встретил еще одного избранника судьбы. По его словам, он шепнул ему на ухо в июне 1940 года: "Здравствуй, избранник судьбы", а тот и не дрогнул. Это предвидение все же кажется сомнительным. Думается, премьер-министр не сразу узнал избранника судьбы и еще долго искал его, поскольку вовсе не был уверен в правильности своего выбора.
      Под рукой оказался генерал Спирс, личный друг Черчилля, доставивший его самолетом на родной остров, над которым нависла опасность. Генерал этот говорил на том же историческом языке (языке гигантов) и тянул воз в ту же сторону, что и Черчилль. Казалось, он относился с энтузиазмом к знаменитой декларации о единстве Соединенного королевства Великобритании и Французской республики, которую Черчилль предлагал, как он теперь утверждает, без энтузиазма.
      Собственно, Черчилль предпочел бы иметь в своем распоряжении двух-трех более видных политиков или генералов, тем более что для других стран он держал в кармане королеву, короля, премьер-министра, к которым еще должны были присоединиться другие короли и другие министры, чтобы послужить украшению его венца. Но ни Манделл, ни генерала Жоржа не оказалось под рукой, - пришлось довольствоваться генералом де Голлем.
      Спустя несколько недель после прибытия последнего 7 августа 1940 года Черчилль ему писал: "Дорогой генерал, Вы любезно изложили свои соображения относительно организации, использования и условий службы французских добровольческих вооруженных сил, формируемых в настоящее время под Вашим руководством. Правительство Соединенного королевства признает Вас вождем всех свободных французов, которые независимо от своего местонахождения примкнули к Вам для борьбы за дело союзников.
      Посылаю Вам меморандум, который, если Вы его одобрите, явится соглашением между нами относительно организации, использования и условий службы этих сил".
      В этом меморандуме, подписанном Черчиллем, наряду с прочими пунктами содержались три памятные короткие фразы: "...Генерал де Голль формирует французские вооруженные силы, состоящие из добровольцев...
      ...Эти вооруженные силы никогда не обратят свое оружие против Франции...
      ...Генерал де Голль, являющийся Верховным главнокомандующим французских вооруженных сил, настоящим заявляет, что подчиняется общим директивам британского командования..."
      Эти строки, которым Черчилль и де Голль придавали каждый свой смысл, вызвали обострение отношений между ними и нетерпимость друг к другу. "Франция - это я", - говорил один из них. "Нет, вы не Франция, - отвечал другой, - вы только военачальник, находящийся вместе со своими войсками в нашем распоряжении". В своих мемуарах Черчилль пишет: "Я дал ему ясно понять, что мы сломим его, если он будет упорствовать". Они все время схватывались, как Агамемнон и Ахилл. На протяжении четырех лет отношения между Черчиллем и де Голлем носили глубоко личный характер, поэтому они отнюдь не выражали отношений между народами, которые представляли эти деятели. Для одного из них отношения эти чересчур часто заключались в стремлении сбросить с себя опеку меморандума, для другого - в стремлении утвердить ее.
      Впрочем, у обоих было нечто общее: каждый из них считал себя повелителем бурь и крестоносцем. Но один вел свою войну, а другой был лишь гостем. Он был вдали от своего народа и не сумел использовать самый большой из представлявшихся ему шансов - французское Сопротивление, - чтобы пожинать плоды, которые оно могло принести; для этого были необходимы взаимное доверие и взаимная поддержка.
      Оба деятеля обладали совершенно различными темпераментами: де Голль высокий, мрачный, высокомерный, склонный к аскетизму, Черчилль - маленький, круглый, шумный и жизнерадостный актер, жестокий и вместе с тем великодушный эпикуреец. Они оба консерваторы, но один из знатного рода, другой - мелкопоместный дворянин, влюбленный в традицию, из которой не умел извлечь ничего живого, один - крупный военный деятель, творивший историю, другой, провозгласив 18 июня 1940 года несравненный текст обращения к французам, застыл в напыщенной лубочной позе.
      Когда я сравниваю их портреты, один представляется мне младенцем, который дрыгает ножками и с криком тянет ручки, чтобы схватить весь мир. Я вижу, как он сует сигары в руки друзей и недругов, которых хочет обезвредить или обворожить. Я вижу, как другой вскидывает брови, словно навсегда разочаровался в жалкой природе человека, и слышу, как в ответ на слова своего товарища по Сен-Сиру: "Мух не приманивают уксусом" - он произносит: "Что до меня, то я их приманиваю дерьмом..."
      Однако один из них, несмотря на свои семьдесят семь лет, любит жизнь, если не людей, все еще остается незаурядной, хотя и анахронической личностью и до сих пор не выдохся, тогда как другой так и не обрел своего дыхания и надсаживает грудь историческими реминисценциями.
      * * *
      Черчилль вернулся из Америки. Он как бы взял реванш за свой уход с политической арены. Он снова может раздвинуть пальцы наподобие латинского V - первой буквы слова "Victoria". Но о какой победе может идти речь?
      Восстановление находящейся в упадке империи, которая уже не отвечает насущным требованиям людей? Крестовый поход, чтобы остановить время, как Иисус Навив остановил солнце? Неужели он не ведает и не понимает, что миллионы людей не теряют надежды, что "для вечного величия - этой благородной традиции Британских островов", которую он, как ему мнится, воплощает, Черчилль изберет все же более скромный путь - путь мира.
      Закрывая книгу мемуаров Черчилля, в которой талантливо перемешаны легенда и истина, трудно сказать лучше, чем сказал один критик, желая охарактеризовать Черчилля как человека: "У него античное, дохристианское чувство величия. Его голос звучит, как крик дикаря, как крик большой птицы, которая может летать лишь в бурю. К нему не подойдешь с обычной меркой добра и зла. Задаешься вопросом, место ли такому человеку в мире без войн или хотя бы в мире, ищущем успокоения. Стоит истории влезть в домашние туфли - и он станет анахронизмом. Выразим надежду, что у него нет будущего в наше время"{33}.
      Выразим надежду. Выразим надежду, что он станет анахронизмом. Мы вовсе не требуем, чтобы история влезла в домашние туфли. Пусть только поменяет каску и меч на орало, на перо поэта, на кельму каменщика. И когда это произойдет, мы согласимся во имя прошлого воздвигнуть Уинстону Черчиллю какие угодно памятники.
      Приложения
      Приложение А
      Факсимиле первой страницы протокола совещания, состоявшегося 27 января 1944 г. (См. иллюстрации)
      Приложение Б
      Карга районов подпольной борьбы во Франции (См. иллюстрации)
      Приложение В
      В марте месяце в своем рапорте генералу де Голлю генерал д'Астье, наш военный представитель в Лондоне, который, как предполагалось, контролировал деятельность БСРА, высказывал об этой организации следующее суждение: "БСРА было укомплектовано неспециализированными кадрами, хотя эта работа требует опыта, который накапливается весьма медленно и обходится подчас очень дорого.
      Это обстоятельство определяет степень затруднений и заслуг БСРА и объясняет недочеты в его деятельности.
      БСРА строилось под сенью британских разведывательных служб, от которых тесно зависело. Организация развивалась рывками, без заранее продуманного плана.
      Предоставленное самому себе и долгое время недосягаемое для контроля командования, БСРА привыкло принимать решения, касающиеся его деятельности во Франции, по собственному усмотрению.
      Британские разведывательные службы всячески поощряли эту тенденцию, поскольку вышеупомянутая деятельность организации оказывалась в полной зависимости от них.
      Покончив с ролью технического исполнителя, БСРА занялось очень широким кругом проблем, решение которых, ввиду его некомпетентности, должно было привести к тяжелым ошибкам: инциденты с маки Глиерского плато и заводами Берлие - лишь самые свежие примеры, подтверждающие сказанное. Сопротивление поэтому испытывает законную тревогу, ибо его безопасность и эффективность его действий могут оказаться под угрозой как рае накануне решающих операций. Пора рассеять эти опасения и ограничить деятельность БСРА функциями исполнителя".
      Приложение Г
      Факсимиле письма Рене Мейера (См. иллюстрации)
      Приложение Д
      Полковник де Шевинье относился к Сопротивлению с пренебрежением и неприязнью. Привожу выдержки из телеграмм, которые мне посылал Жорж Борис: "У меня состоялась долгая беседа с Жозефом из ФТП, бывшим инспектором, a ныне начальником ФФИ партизанского округа M (Бретань). Я встретил также Манюэля (заместителя начальника БСРА), возвратившегося из Бретани. От беседы с ними у меня осталось впечатление, что между Сопротивлением и военными существуют весьма натянутые отношения. Полковник де Шевинье, кажется, сделал все, чтобы восстановить против себя Сопротивление. Жозеф привез несколько вполне конкретных жалоб. Генерал Кёниг успокоил его, заверив, что все они будут рассмотрены. Поведение полковника де Шевинъе по отношению к Сопротивлению наводит на мысль, что он никогда в него не верил. На все ответственные посты он назначает офицеров старой армии, которые не принимали никакого участия в Сопротивлении, спокойно сидя на своих местах, и которых народ презрительно прозвал "нафталином", намекая на их мундиры, извлеченные из сундуков. Полковник де Шевинье пытается восстановить старые военные трибуналы для осуществления суда над предателями. Он хочет поставить ФФИ под контроль жандармов и, по существу, преследует цель полностью распустить ФФИ, как таковые. Он заявил Жозефу, что, как только оккупированная территория освобождается, ФФИ перестают существовать. Манюэлю же он заявил без обиняков: "Сопротивление мне осточертело".
      Пьер Блок из министерства внутренних дел ответил Жоржу Борису: "Вашу телеграмму получил. В отсутствие д'Астье я показал ее некоторым членам правительства. Как и вы, они полагают, что необходимо как можно скорее положить конец деятельности полковника де Шевинъе. Де Мантон, в частности, считает, что надо настаивать, чтобы генерал Кёниг поскорее убрал полковника де Шевинье".
      Приложение Е
      Факсимиле пяти пунктов генерала де Голля. (См. иллюстрации)
      Примечания
      {1}Подпольная кличка д'Астье.
      {2}БСРА (Bureau Central de Renseignements et d'Action) - Центральное бюро разведки и действия.
      {3}Subversives operations Executive - Оперативный отдел инверсионной службы.
      {4}Э. д'Астье, Семь раз по семь дней, Издательство иностранной литературы, 1961.
      {5}Э. д'Астье, Семь раз по семь дней.
      {6}См. приложение А.
      {7}Операции по уничтожению установок для запуска ФАУ-1, ФАУ-2.
      {8}Совместные франко-англо-американские бомбардировки в тылу противника. (так в книге - OCR.)
      {9}См. приложение Б.
      {10}Отчет о совещании в министерстве экономической войт" 28 января 1944 года.
      {11}То есть д'Астье. - Прим. перев.
      {12}Отчет о беседе между Черчиллем и д'Астье в среду 2 февраля 1944 года.
      {13}Не пользуйтесь обстоятельствами... это неблагородно (англ.).
      {14}Выдержка из отчета о заседании 9 февраля 1944 года в министерстве экономической войны.
      {15}Клеант - Жак Бэнжан, деголлевский представитель во Франции, захваченный и убитый немцами в мае 1944 года.
      {16}Мерлен - одна из подпольных кличек д'Астье
      {17}САП и БОА - службы приема сбрасываемого на парашютах снаряжения и людей БСРА во Франции.
      {18}ДЖСС (Direction General des Services Secrets) - Главное управление секретных служб.
      {19}См. приложение В.
      {20}См. приложение Г, подлинник письма г-на Рене Мейера.
      {21}В рапорте Сустеля о Лионском партизанском округе за апрель 1944 года я нахожу следующую фразу: "Благодаря офицерам и инструкциям, присланным из Алжира, с потайными складами покончено. Все снаряжение со складов, устроенных начальником САП-Р2 (службы приема сбрасываемого на парашютах снабжения 2-го партизанского округа), распределено либо в настоящий момент распределяется".
      {22}Имеется в виду Уинстон Черчилль.
      {23}См. приложение Д.
      {24}Comite Francais de Liberation National - Французский национальный комитет освобождения.
      {25}Телеграмма д'Астье де Голлю от 3 апреля 1944 года.
      {26}Сброшенным на парашютах в марте снаряжением (600 тонн) было вооружено 30 тысяч человек. Если принять во внимание результаты предыдущих месяцев и потери во время боев, то, по расчетам разведки, общее количество снаряжения, сброшенного во Францию до конца марта, позволяло вооружить около 40 тысяч человек.
      {27}Supreme Headquarters Allied Expeditionffary Forces - ставка Верховного командования.
      {28}ФФИ (Forces francaises de l'Interieur) - Французские внутренние вооруженные силы.
      {29}Телеграмма генерала де Голля генералу Кёнигу: "Вслед за комиссаром внутренних дел настаиваю, чтобы ставка признала военный характер ФФИ и их полное соответствие нормам международного права".
      {30}См. приложение Е, факсимиле этого текста.
      {31}Телеграмма Бориса а'Астье от 13 августа 1944 года.
      {32}Из книги личного секретаря премьер-министра Филиса Мойра "Неизвестный Черчилль".
      {33}Статья Эрика Вейля в журнале "Критик".