Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Грешница

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / де Ренье Анри / Грешница - Чтение (стр. 7)
Автор: де Ренье Анри
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


В ней было человек двести каторжан, соединенных попарно и образовывавших длинную вереницу. Воспользовавшись задержкой, несчастные остановились, чтобы немного перевести дух. При виде карет они зашевелились, гремя обручами и железом. Аргузины, кто с палкой, кто с веревкой, расхаживали перед ними с заносчивым и угрожающим видом. Дул резкий ветер, от которого содрогались озябшие под красными казаками тела. Проезжая мимо, мсье де Ла Пэжоди различал угрюмые и злые физиономии, загорелые и бледные лица, наглые и хмурые взгляды. Некоторым колпак придавал зверский и дикий вид. И мсье де Ла Пэжоди рисовал себе на этих усталых и грубых телах укусы ветра и мороза, синяки и волдыри, гной язв, кишение насекомых. Он думал о том, что эта преступная толпа будет идти вот так, перегон за перегоном, день за днем, по мерзлым и грязным дорогам, в ветер и в дождь, голодная, избитая, продрогшая, влача тяжелую цепь, громыхающую звеньями и обручами. А потом те же оковы, что связывают этих людей, прикрепят их к галерной банке, под тем же кнутом и той же палкой. Им придется гнуться над веслом, среди пены и брызг, спать на досках, терпеть морскую качку и солнечный зной, пока какое-нибудь ядро не уложит их, с рукояткой в кулаке и с прикованной к упорке ногой, или пока, выбившись из сил, они не подохнут на работе. И когда они умрут, их спустят на дно, и ничего от них не останется.

Мысль обо всех этих страданиях омрачила настроение мсье де Ла Пэжоди. Конечно, он знал, что эти каторжники не очень-то почтенные люди. Их партия представляла всего только сборище убийц и душегубов. Были среди них, наверное, и дезертиры, и соляные корчемники, и всякие другие преступники, но несмотря на это мсье де Ла Пэжоди невольно чувствовал к ним смутную жалость. Человеческое тело создано не для того, чтобы терпеть эти поношения, чтобы быть терзаемым побоями, снедаемым язвами, пожираемым насекомыми и угнетаемым цепями, а для того, чтобы вкушать удовольствия пищи, ласку воздуха, блага свободы и восторги сладострастия. Под какой же зловещей звездой родились эти люди, чтобы дойти до такого ужасного положения? Разве все мы не носим в себе одни и те же инстинкты и одни и те же склонности, и не по прихоти ли какого-то неведомого влияния, то благотворного, то вредоносного, мы даем им либо честное, либо преступное применение, ведущее нас к вершинам или к бездне? Какие таинственные случайности возносят нас к первым или свергают во вторую? Почему этот каторжник, что гребет на своей банке, с заткнутым ртом, обливаясь потом и питаясь черными бобами, не кавалер де Моморон, который, откормленный вкусными блюдами, укрытый под тентом, горделиво чванится на ахтер-кастеле своей галеры? Кто это так распорядился? И почему он, мсье де Ла Пэжоди, не мсье де Сегиран, нежничающий в глубине своей кареты с приятной Мадленой д'Амбинье? Почему мсье де Сегиран не мсье де Ла Пэжоди, один сидящий в своем экипаже и предающийся довольно унылым, хоть и философическим размышлениям о произволе, властвующем над человеческими судьбами и направляющем наши чувства и наши страсти сообразно с такими видами и по таким путям, которые нам почти совершенно чужды?

Мсье де Ла Пэжоди не имел обыкновения задерживаться на меланхолических раздумиях. По природе своей он был подвижен и легок, переменчив в мыслях и быстро отвлекался от тех, что проносились в его уме. А потому вид футляра с флейтой, сброшенного с сиденья толчком, сразу вывел его из задумчивости.

Он бережно поднял кожаный чехол и вынул инструмент. Осторожно и умело он поднес дульце к губам; его щеки надулись воздухом, пальцы легли на отверстия, и из благозвучной трубки раздался живой и пляшущий напев, наполнивший всю внутренность кареты своей радостной мелодией, меж тем как лошади бодро бежали по мощеной дороге, нагоняя время, упущенное при заминке с тележками и при встрече с каторжанами его величества.

IV

Приезд новой мадам де Сегиран вызвал, как нетрудно себе представить, большое любопытство среди эксских дам. Необычность женитьбы мсье де Сегирана развязала языки. Каждый высказывал свое мнение. Одни видели в этом доказательство крайнего безрассудства, другие усматривали признак исключительной мудрости. Можно ли при выборе жены погрешить чрезмерной осторожностью, взвешивая всякого рода обстоятельства, от которых зависят прочность и приятность брачного союза? С другой стороны, не приводит ли самая тщательная предусмотрительность нередко к последствиям настолько противоположным своей цели, что бывает проще всего положиться на случай, в особенности когда случай принимается, как это сделал мсье де Сегиран, за выражение высшей воли, которой мы должны доверять и подчиняться? Это различие взглядов создало в Эксе две партии, которые, хоть им и не удавалось убедить друг друга, спорили, тем не менее, без конца, объединяясь, впрочем, в общем желании узнать, какова же, в конце концов, эта супруга, которую мсье де Сегиран унаследовал по странному завещанию маркизы де Бериси, приняв ее руку так, как если бы сам Господь надел им обручальные кольца. А потому все были весьма разочарованы, когда узнали, что молодожены, пробыв несколько часов в сегирановском доме, у старой мадам де Сегиран, снова уехали, даже не распрягая лошадей, и отправились в Кармейран, где они решили замкнуться в уединении, оправдываемом их свежим трауром и их законным желанием безраздельно принадлежать друг другу, вдали от надоедливых посетителей и непрошеных гостей. Последствием такого решения явилось то, что пришлось прибегнуть к мсье де Ла Пэжоди, дабы получить некоторые сведения об этой мадам де Сегиран, которая, по-видимому, относилась к замужеству весьма серьезно, раз она собиралась предаваться ему в таком строгом заточении. Все зависело от того, окажется ли мсье де Сегиран способен удержать ее в нем надолго и не почувствует ли эта пленница супружеской любви желания в один прекрасный день иметь у себя перед глазами другие физиономии, а не только – приятнейшее, разумеется, но все же единственное – лицо мсье де Сегирана

Насчет этого мсье де Ла Пэжоди отказывался строить какие бы то ни было предположения, но в остальном он охотно отвечал на задаваемые ему вопросы. К сожалению, было довольно трудно извлечь что-либо определенное из ответов мсье де Ла Пэжоди, ибо таковые зависели от его настроения, а оно было шаловливым. Мсье де Ла Пэжоди весьма забавляло сбивать с толку любопытных дам и мужчин, рисуя им столь непохожие друг на друга портреты мадам де Сегиран, что было нелегко составить о ней отчетливое представление. То Мадлена де Сегиран оказывалась, по словам мсье де Ла Пэжоди, чрезвычайно красивой особой, то он ее описывал, как самую заурядную. Иногда он давал понять, что только молодость сообщает ей некоторую привлекательность или даже что она и вовсе лишена таковой. То он утверждал, что она – высокого роста и стройна; то изображал ее приземистой и чуть ли не кривобокой. Она бывала то брюнеткой, то блондинкой, то рыжей, с глазами то голубыми, то черными, то серыми. И такую же противоречивость мсье де Ла Пэжоди вносил в оценку характера мадам де Сегиран. Он называл ее, поочередно, высокомерной, доброй, хитрой, резкой, мстительной, гордой, смиренной, терпеливой, а когда ему указывали, что ему следовало бы согласовать между собой столь несходные суждения, то он смеялся в лицо вопрошающим и советовал им удостовериться самолично в том, что их так сильно занимает.

Некоторые отважились на это и вернулись посрамленными. Мадам де Сегиран они так и не видели. К ним выходил только мсье де Сегиран, а мадам де Сегиран приводила, чтобы не показываться, разные предлоги. Но если посетители и возвращались из Кармейрана, не получив того, зачем они ездили, то зато они чрезвычайно много рассказывали о том, какое в замке царит оживление благодаря всякого рода рабочим и мастерам. Действительно, мсье де Сегиран предпринял там большие переделки. Всюду меняли обои, красили обшивку, обновляли комнаты. Все необходимое для этих устройств мсье де Сегиран доставал из Экса, Тулона, Марселя и даже из Парижа. Кармейран населила многочисленная прислуга. Наследство мадам де Бериси позволяло эти расходы, и, совершая их, мсье де Сегиран исходил из того, что ему придется сократиться, когда семейные тяготы возложат на него заботу о будущем.

Ибо мсье де Сегиран не оставлял намерения дать своему дому прочное и обильное потомство и истребить злостные инсинуации мсье д'Эскандо Маленького. Консультация, которую он имел в Париже у знаменитого мсье Дагрене, внушала ему в этом отношении полную уверенность. Разве не заявил ему мсье Дагрене, что мадмуазель д'Амбинье способна зачинать, а он – производить? Таким образом, природа не могла отказать ему в том, что ей предписано Богом, и мсье де Сегиран полагался на эту согласованность, чьи последствия должны были рано или поздно сказаться. Что же касается срока, когда надлежало совершиться самому событию, то это надо было предоставить провидению. Оно одно властно надо всем, даже над самым тайным, а есть ли что-нибудь более тайное, нежели счастливое совпадение, благодаря которому оплодотворяется и полнеет чрево женщины? И мсье де Сегиран решил ждать неуклонного прихода того часа, когда небо благословит его союз с мадмуазель д'Амбинье, и в то же время делать все необходимое, дабы этот союз явился настолько частым и настолько тесным, чтобы у него не было недостатка в случаях понести плод.

А потому, немедленно по своем водворении в Кармейране, мсье де Сегиран начал по мере сил доставлять природе эти случаи, которые и имел в виду знаменитый мсье Дагрене. Мсье де Сегиран выказал себя усерднейшим и исправнейшим из супругов, и в этом отношении мадмуазель д'Амбинье выпал не худший удел, нежели покойной мадмуазель д'Эскандо. Тем не менее, после первого года супружества мсье и мадам де Сегиран все еще не приходилось выбирать крестных отцов и матерей. Мсье де Сегирана такая медлительность отнюдь не тревожила, настолько он доверял суждению мсье Дагрене. Ему было даже довольно приятно пользоваться юными прелестями своей жены без того, чтобы что-либо их отяжеляло и уродовало, ибо, если жажда отцовства толкала его к брачному ложу, то и сила темперамента влекла его туда не менее. Мсье де Сегиран был наделен здоровой телесной мощью, и ему было тягостно во время своего вдовства оставлять ее без применения, ибо он не желал расточать ее в случайных похождениях, где она служит лишь наслаждению и ведет к греху. Впрочем, это воздержание пошло ему на благо, ибо Бог вознаградил его, ниспослав ему, путями, быть может, на посторонний взгляд странными, подругу, которой он мог таким образом подарить весь свой законный пыл.

Этот пыл мсье де Сегирана и черпаемые в нем наслаждения позволили бы ему ждать без особого нетерпения последствий, которые не преминули бы возыметь, если бы не вмешалась старая мадам де Сегиран с разговорами, хоть и не совпадавшими с теми, какие вел мсье д'Эскандо Маленький, но все же взволновавшими мсье де Сегирана. Пора бы, все-таки, ее сыну решиться сделать ее бабушкой, ибо она чувствует, что старится и не хотела бы покинуть этот свет, не увидав, на кого будут похожи ее внуки. Конечно, она была бы рада хотя бы поносить их на руках, но ей было бы очень приятно видеть их вышедшими из пеленок и резвящимися вокруг нее. И если мсье де Сегиран хочет доставить ей это счастье, ему надо поторопиться и перестать увиливать. Тут старая мадам де Сегиран ссылалась на свое слабеющее здоровье. По ее словам, она с каждым днем все острее ощущала старческие недуги; у нее портилось зрение, тяжелели ноги, пропадала память. Она уже с трудом различала карты и плохо запоминала число выброшенных очков. Она путала истории, которые ей рассказывали, а звуки флейты маленького Ла Пэжоди долетали до ее ушей далекими и заглушёнными. Словом, она требовала, чтобы мсье де Сегиран сделал ее бабушкой как можно скорее. После таких бесед мсье де Сегиран выходил от своей матери с вытянутым лицом и отправлялся рассказать о них жене. Возвращаясь из своих поездок в Экс, он часто заставал ее гуляющей в саду, ибо мадам де Сегиран любила бродить по его аллеям. Ей нравились их стройное расположение и ровный песок, по которому можно было идти, не следя за тем, куда ступаешь, что позволяло ей, во время таких прогулок, не прерывать нити своих размышлений. Так мадам де Сегиран походила до самых глухих боскетов и там предавалась долгим думам. Иной раз, если день бывал ясный, она проводила его целиком в сельском уединении, ибо выше всякого общества мадам де Сегиран ставила свое собственное, делая свекрови лишь необходимые визиты, равно как и городским дамам, которым, в конце концов, пришлось-таки показаться. Мадам де Сегиран взяла на себя эту повинность, но ни с кем из них не завязала отношений, предпочитая отшельническую жизнь в Кармейране тем развлечениям, которые в нее могло бы внести общество какой-нибудь мадам де Листома, мадам де Брегансон или всякой другой дамы или же которые она могла бы найти у них. Пустым разговорам, которые ведутся на собраниях и ассамблеях, мадам де Сегиран предпочитала шелест листвы, пение птиц, лепет фонтанов и даже тишину комнат, где мсье де Сегиран заставал ее, возвращаясь, снова за каким-нибудь рукоделием или серьезным чтением.

Мадам де Сегиран сохранила и в замужестве любовь к благочестивым и богословским книгам, которыми она питала ум в ту пору, когда жила у мадам де Бериси. Основательные познания в вопросах вероучения и склонность к одиночеству не мешали мадам де Сегиран выказывать душевную веселость и всю прелесть своего возраста. Отдав должное обычным раздумьям, она охотно распределяла свое время в угоду мужу и являла ему самое открытое и самое приветливое лицо. Мадам де Сегиран была не прочь развлечься чем угодно и с удовольствием соглашалась на увеселения, которые ей предлагал мсье де Сегиран. Она вносила в них увлечение, приводившее его в восторг, и даже некоторую страстность, которая оживляла затевавшиеся ими игры. Игра в бирюльки пользовалась особым расположением мсье де Сегирана. Он проявлял в ней большую ловкость и отлично умел вытягивать фигурки из их запутанной груды. Его пример побуждал мадам де Сегиран к соревнованию, и ее стремление выиграть бывало так же сильно, как и явное огорчение, которое она выказывала при проигрыше. Наблюдатель более внимательный, нежели мсье де Сегиран, заключил бы на основании этих признаков, что его жена, под видимостью благоразумия и умеренности, быть может, таит в себе, сама того не зная, силы характера, способные к довольно неожиданным движениям. Но мсье де Сегирану не было свойственно обнаруживать что-либо сокровенное как в других, так и в себе. Он раз и навсегда составил известное представление о Мадлене д'Амбинье и перенес его без изменений на Мадлену де Сегиран, ибо не сталкивался ни с чем таким, что могло бы заставить его переменить свое мнение. Выходя за него замуж, Мадлена де Сегиран приняла тот образ жизни, который он ей предлагал и который на глазах у мсье де Сегирана продолжался в счастливом и мирном однообразии. Единственное событие, которое он заранее учитывал, было то самое, которого он ждал с уверенностью и которое подготовлял неукоснительно.

Между тем время шло, а мсье де Сегиран все еще не приносил своей матери известия, с которым та ему советовала поторопиться. Подходил к концу уже второй год их супружества, а еще и пеленок не начинали готовить. При этой мысли настроение мсье де Сегирана иной раз омрачалось, но он поспешно отгонял прочь докучную заботу и, чтобы от нее отвлечься, предлагал жене или сыграть в бирюльки, или пройтись по саду, а то приглашал ее потешиться силками или приманной дудкой, к каковой забаве был весьма привержен, почему мадам де Сегиран, из любезности, от нее и не отказывалась. Но еще более ценил мсье де Сегиран ловлю сетью.

Чтобы попасть туда, где она производилась, надо было выйти из замкового сада и дойти до расположенной неподалеку поляны. Края ее были обсажены всякого рода деревцами, и две крытые дорожки шли вдоль этой заросли, состоящей из боярышника, дерена, бузины, ежевики, бирючины, крушины, мастиковых и фисташковых деревьев, то есть всех растений, годных для приманки таких птиц, как ортолан, рыжая и cepaя славка, дрозд, перепел, красная куропатка. Дорожки эти сходились у беседки, площадью около двенадцати квадратных футов. Здесь возвышались две двадцатипятифутовые мачты, выкрашенные в зеленый цвет и снабженные блоками, а между ними была натянута зеленая шелковая сеть с карманами. И для мсье де Сегирана было великим удовольствием смотреть, как птицы, спугнутые с окрестных кустов, взлетают и кидаются в тенета, из которых уже не могут выбраться.

Так ловили певчих дроздов, чечеток, пестрых щевриц, коим мсье де Сегиран вел точный счет, возвращаясь к нему по нескольку раз в день, если только не пускался в бесконечные рассуждения о покупке шелковых тенет и о мерах, которые необходимо принимать для их сохранности, как-то остерегаться сильных ветров, могущих их порвать, и красить сеть заново, когда она вылиняет от солнца. Мадам де Сегиран слушала эти речи с таким серьезным вниманием, что иной раз они ей снились ночью. И тогда во сне ей казалось, будто она, словно одна из этих птиц, бьет крыльями и застревает в сетях, расставленных на ее пути изобретательной хитростью людей, и она просыпалась, с сердцем, взволнованным этим сновидением, смысл которого ей не удавалось разгадать.

* * *

Тотчас же по возвращении своем из Парижа мсье де Ла Пэжоди привел в исполнение свои черные замыслы против мадам де Галлеран-Варад, если и не отведя ее, как он грозился, домой под звуки флейты, то все же, без применения столь крайних мер, попросив ее весьма учтиво и весьма твердо не приходить к нему больше в турвовский особняк, как она это любила делать, и не рассчитывать больше на то, что он станет дарить ей наслаждения, которые перестал испытывать сам. Но, в противоположность мадам де Листома, мадам де Брегансон и некоторым иным, примирившимся, скрепя сердце, с разлукой, мадам де Галлеран-Варад, принимая отставку, громко выражала отчаяние, в которое ее повергала любовная утрата, понесенная ею в лице мсье де Ла Пэжоди. Мадам де Галлеран-Варад плакала, кричала, бушевала и старалась всеми способами удержать неверного; но мсье де Ла Пэжоди предоставил ей плакать, кричать, бушевать и остался неумолим. Конечно, он был благодарен мадам де Галлеран-Варад за оказанные ему милости, но просил ее еще об одной, последней, а именно – не обращать больше на него внимания, не потому, чтобы он не признавал ее прелести и красоты, а потому, что он сохранил о них столь живое воспоминание, что ничего не желал к нему добавлять.

Когда мадам де Галлеран-Варад убедилась в невозможности изменить решение, принятое в отношении нее мсье де Ла Пэжоди, она оставила сетования и заменила их обильными поношениями и коварными наветами, изображая мсье де Ла Пэжоди последним из негодяев, способным на всякие злодейства, из коих наименьшим являлась неблагодарность, достоверно изобличавшая порочность его души и низость сердца. И какую неосторожность выказало городское общество, принимая в свою среду этого дрянного дворянчика без роду и племени, о котором никто ничего не знает и который явился, в один прекрасный день, из Конта, совсем налегке, не имея при себе ничего более ценного, чем эта флейта, на которой он играет, правда, очень хорошо, но не настолько, как об этом раскричали эта старая дура мадам де Сегиран и этот дурак мсье де Турв! Последнему было особенно непростительно прийти от него в такой восторг, чтобы поселить у себя в доме и перезнакомить со всем городом, который он смущал своими нравами и развращал своими речами. К тому же, мсье де Ла Пэжоди вольнодумец и атеист, глумящийся над всем, что есть самого святого и чтимого, произносящий ужаснейшие хулы и не боящийся поносить имя Божие, кичась своим неверием. Люди тысячу раз слышали, как он вел себя безбожником и нечестивцем, да он и не скрывает, что он таков на самом деле, и при этом проявляет дерзость, несомненно объясняемую его близостью с сатаной, которому он приносит поклонение, в каковом отказывает истинному нашему владыке. Дьявол в явной дружбе с мсье де Ла Пэжоди: мадам де Галлеран-Варад приводила тому немало доказательств, из коих наименьшими были могущественная и пагубная власть, которую он имел над женщинами, и жгучий пламень объятий, в которые он их заключал. Разве не очевидно, что он применяет к ним какое-то злотворное волшебство, если самые порядочные забывают священнейший свой долг, чему она сама являет наглядный пример, равно как и эта маленькая мадам де Лореллан, которою он ее заменил и которая в свою очередь увидит, что значит слушать такого Ла Пэжоди! Разве не ясно, что мсье де Ла Пэжоди владеет искусством приворотных зелий и порч и знает всякого рода чародейства, делающие его полным господином над телом самых целомудренных женщин, в которых он зажигает пожирающее пламя сладострастия? Эти и еще многие другие речи мадам де Галлеран-Варад переходили из уст в уста и кое-где встречали сочувствие; но этот маленький бунт быстро бы рассеялся, если бы мсье де Ла Пэжоди потрудился доказать смехотворную неосновательность подобных обвинений, поскольку они касались его предполагаемых сношений с нечистым. Что он повеса и вольнодумец, это не подлежало сомнению; можно быть и тем, и другим, не давая все же повода к обвинениям в чертовщине, каковые против него выдвигала мадам де Галлеран-Варад в своем раздражении покинутой любовницы. Но мсье де Ла Пэжоди только посмеялся над этими благоглупостями, далекий от мысли, чтобы ими когда-либо могли воспользоваться в ущерб ему. Вместо того чтобы обезвредить то, что в них могло быть опасного, он позабавился тем, что в них было смешного, и не побоялся придать им правдоподобие опрометчивым поступком, на который дал себя увлечь.

Случилось как раз так, что толпа бродяг, взявшихся неведомо откуда и известных под именем цыган, расположилась табором неподалеку от города. Караван этот состоял из двух десятков мужчин и женщин со смуглыми лицами и горящими глазами, одетых в яркие лохмотья и разукрашенных мишурой и блестками. Они промышляли разными ремеслами, продавали вещи собственного изделия, торговали лекарственными снадобьями, предсказывали будущее и исполняли танцы, сопровождая их звуками диковинных инструментов. Вид у них был странный и образ жизни тоже. Они путешествовали в больших крытых повозках, запряженных мохногривыми лошадьми. Эти повозки служили им жильем. Они образовывали из них как бы лагерь, где варили пищу на ветру, в больших котлах, подвешенных над кострами. В сборище их было что-то фантастическое, и им сопутствовала дурная молва о кражах, обманах и колдовстве. Говорили, что их женщины,– в старости черные и ссохшиеся, а в молодости причудливые и красивые,– ходят на шабаш, Тем не менее, вид этих цыган, какой бы плохой славой ни пользовался их кочующий табор, возбудил любопытство городских жителей. Вокруг них толпились, покупая у них лекарства или слушая гадание, а также глядя на их пляски, в которых дикость не исключала грации. Провансальцы любят звук галубета и тамбурина, и музыка этих цыган им нравилась. Маркиз де Турв проявил себя большим любителем и почти ежедневно ходил ее слушать в обществе мсье де Ла Пэжоди, который также ею не гнушался. Иногда мсье де Ла Пэжоди приносил с собой флейту и, забавы ради, испытывал ее чары на этих смуглых чужеземцах. Они не оставались к ним безучастны и, отложив свои дикарские инструменты, слушали нежные и верные звуки которыми их угощал мсье де Ла Пэжоди. Так завязалась своего рода дружба между цыганами и мсье де Ла Пэжоди, которого это, по-видимому, весьма забавляло.

Как я уже сказал, некоторые из цыганок были довольно хороши собой, а одна и совсем красива. Она была очень молода, и безупречность тела соединялась у нее с грациозной причудливостью лица. Ее сверкающие и бархатистые глаза озаряли смуглую кожу, на которой выделялся пурпурный рот, украшенный ослепительно белыми зубами. Она танцевала лучше всех, и ее страстные движения возбуждали живые желания. Нельзя было видеть, как она изгибает стан и движет руками, не чувствуя волнения и не будучи уязвленным жалом вожделения. А мсье де Ла Пэжоди был не таков, чтобы оставаться равнодушным к этой дочери гитан, тем более что она, по-видимому, его заметила и ей нравилось, что он на нее смотрит. Эта игра не ускользнула от внимания мсье де Ларсфига, который был ее свидетелем и который, несмотря на свою молодость и неопытность, умел уже зорко наблюдать за всем, что происходило вокруг. Вскоре он достаточно присмотрелся к цыганке и мсье де Ла Пэжоди, чтобы быть уверенным, что между ними завязалась интрига, и чтобы не сомневаться, что мсье де Ла Пэжоди сумеет привести ее к должному концу. И все-таки мсье де Ларсфиг мне в этом признался, он никак не мог предположить того, что вслед за тем случилось.

И в самом деле настала пора, когда цыгане должны были сняться табором, потому что они никогда долго не задерживаются на одном месте. Распродав свои снадобья и мелкие изделия собственного производства, они идут заниматься своим ремеслом дальше, и мсье де Ларсфиг уже посмеивался исподтишка над близким разочарованием мсье де Ла Пэжоди, чья цыганская любовь подходила к концу, ибо приближалось время, когда эти бродячие толпы, наводняющие наши провансские земли, имеют обыкновение, следуя древнему обычаю, отправляться на богомолье к церкви святых мэрий Морских, на Камарге, поклониться мощам благочестивых жен, пришедших из святой земли возвестить нам христианскую веру и из коих одна, по преданию, была их племени, что не мешает им, как говорят, после этого поклонения угодницам божьим, выказывать себя бесовскими угодниками, занимаясь всякого рода чародейством и посещая места, где справляется шабаш. Но мьсе де Ларсфиг еще плохо знал мсье де Ла Пэжоди, полагая, что он может так просто дать себя в обиду, не изобретя какой-нибудь уловки, дабы продлить наслаждение, которое он вкушал с этой дочерью больших дорог, пренебрегая тем, какое ему более чем охотно предложили бы, наряду с мадам де Лореллан, достойнейшие городские дамы, в том числе и мадам де Галлеран-Варад, которая, несмотря на свои крики и неистовства, только о том и мечтала, чтобы вернуть неверного.

Но мсье де Ла Пэжоди думал иначе и доказал, что он не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свою прихоть и довести ее до конца, ибо в тот день, когда цыганские повозки тронулись в путь, направляясь к святым Мариям, эксские обыватели, собравшись на лугу, дабы присутствовать при этом зрелище, с изумлением увидели мсье де Ла Пэжоди, в лучшем своем наряде и с флейтой в руке, удобно усевшимся на одной из повозок, рядом с красивой черноволосой девушкой, нежно склонившейся к нему на плечо,– мсье де Ла Пэжоди, который, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия, уезжал куда глаза глядят, по провансским дорогам, в компании танцоров, музыкантов, гадателей и знахарей.

«Но что лучше всего,– добавлял мсье де Ларсфиг,– так это то, что, проезжая поблизости от Кармейранского замка, мсье де Ла Пэжоди, сидя на своей повозке, встретил мсье и мадам де Сегиран, возвращавшихся с птичьей ловли, и без малейшего смущения горячо приветствовал их голосом и жестами, как будто нет ничего естественнее, когда нас зовет любовь и увлекает страсть, чем путешествовать вот так, рядом с молодой цыганкой и с самой странной свитой, какую только можно придумать для дворянина, который, казалось, был создан для посещения альковов, а не для похождений под открытым небом. Но мсье де Ла Пэжоди был мсье де Ла Пэжоди,– философически заключал мсье де Ларсфиг,– а у этой черномазой были такие чудесные глаза!»

* * *

Как только об этом цыганском побеге мсье де Ла Пэжоди стало известно в Эксе, языки заработали, и язык мадам де Галлеран-Варад больше всех. По ее словам, мсье де Ла Пэжоди был попросту похищен дьяволом в образе арапки, и это было лишь справедливым возмездием за его кощунства и нечестие. Его останки найдут на каком-нибудь распутье, где по сухой и опаленной траве видно, что там прошел нечистый, и где в пыли будут обнаружены следы раздвоенных копыт! Что же касается старой мадам де Сегиран, то она расхохоталась, когда ей сообщили о бегстве ее маленького Ла Пэжоди. Вот это значит действительно любить женщин – уехать на телеге, в компании бродяг, с темно-бурой особой, у которой кольца в ушах и на щиколотках. Ах, что бы ее сыну Моморону поступать так же, вместо того чтобы водиться с этим маленьким Паламедом д'Эскандо, которого он увез с собой на галеру и с которым милуется на виду у всех и ко всеобщему соблазну! Ла Пэжоди, тот хоть сообразуется с законом естества. Впрочем, такого рода фантазии быстротечны, и недолго ждать, пока Ла Пэжоди вернется домой. С ним еще дело не кончено. Эксским мужьям рано трубить победу, и если Ла Пэжоди отправился на шабаш, то он им, наверное, принесет оттуда козлиные рога!

Но предсказания старой мадам де Сегиран сбылись не так-то скоро, ибо мсье де Ла Пэжоди отлучился не на шутку, и никто не знал, что с ним сталось. Мсье де Ларсфигу, который, по врожденному любопытству, навел о мсье де Ла Пэжоди справки, было, однако же, известно, что кочующего повесу видели в разных местах провинции и даже за ее пределами, все так же в обществе молодой цыганки и как бы в составе табора, к коему она принадлежала.

Пока мсье де Ла Пэжоди колесил по дорогам в необычном экипаже, в котором его видели мсье и мадам де Сегиран, возвращаясь с птичьей ловли, они не раз вспоминали об этой странной встрече, и мсье де Сегиран охотно заводил о ней речь, между тем как мадам де Сегиран слушала его с несколько задумчивым видом. Мсье де Сегиран усматривал в побеге мсье де Ла Пэжоди пример смятения, в которое повергают человеческое сердце любовные страсти. Ибо разве не плотское вожделение толкнуло мсье де Ла Пэжоди на столь сумасбродный поступок, способный лишить его уважения окружающих? Но вполне ли ответствен мсье де Ла Пэжоди за свои порывы? Мсье де Сегиран, склонный быть снисходительным к мсье де Ла Пэжоди, несмотря на разность их характеров, находил для него извинение в том пламени, которое природа примешала к его крови. Она создала мсье де Ла Пэжоди маленьким, но сильным, и влила ему в жилы малообычный жар и столь живую и пылкую любовь к женщинам, что эта склонность увлекает его за пределы, в которых она терпима у других. Чтобы бороться с этим влечением, мсье де Ла Пэжоди нужны были бы свойства, которых у него нет. Таковых он не почерпнет ни в нравственности, ни в религии. А потому ничто не обуздывает его страстей, за каковые он рано или поздно получит кару, ожидающую его на том свете, даже если он ее и избегнет в этом мире, что еще не доказано. И мсье де Сегиран никогда не заканчивал этих речей, не похвалив себя в глубине души за то, что он огражден от подобных безумств.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15