Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жюстина, или Несчастья добродетели

ModernLib.Net / Эротика / Де Сад Донасьен Альфонс Франсуа / Жюстина, или Несчастья добродетели - Чтение (стр. 47)
Автор: Де Сад Донасьен Альфонс Франсуа
Жанр: Эротика

 

 


– Ах, сударь, как бесчеловечны ваши принципы! Но разве рассуждали бы вы подобным образом, если бы не были всю жизнь богаты?

– Несомненно, я бы рассуждал точно так же, Жюстина: благополучие не порождает мировоззрение, оно его только укрепляет, его зерна находятся в нашем сердце, а сердце, каким бы оно ни было, – это дело рук природы.

– А религия, сударь? – возмутилась Жюстина. – А добродетельность и человечность?

– Все это камни преткновения для человека, стремящегося к счастью, – парировал Ролан. – Я смог построить свое счастье и благополучие на руинах всех отвратительных человеческих предрассудков: смеясь над небесными и людскими законами, растаптывая слабые существа, встретившиеся на моем пути, злоупотребляя доверчивостью людей, унижая бедного и угождая богатому – только так я пришел к величественному храму единственного бога, которому поклоняюсь. Почему бы и тебе не последовать моему примеру? Ты не хуже меня видела узкую тропу, ведущую к этому храму. Разве химерические добродетели, которые ты предпочла, утешили тебя за твою жертвенность? Впрочем, уже поздно, несчастная, слишком поздно: теперь оплакивай свои ошибки, страдай и постарайся найти, если только это возможно, в лоне обожаемого тобой призрака то, что ты потеряла, доверившись ему.

При этих словах бессердечный Ролан набросился на Жюстину и еще раз заставил ее послужить гнусным страстям, которые она ненавидела и умом и сердцем. На этот раз она подумала, что он ее задушит. Неожиданно он остановился, не завершив начатого. Это обстоятельство заставило Жюстину вздрогнуть: она увидела в нем знак своего несчастья.

– Напрасно я побеспокоился, – недовольно заявил он, хотя его член дымился от похоти, – по-моему, пришло время покончить с этой швалью.

Он поднялся, вышел и запер за собой дверь. Безумная тревога охватила нашу Жюстину. Тысячи предчувствий осаждали ее, и она даже не могла определить, какое из них сильнее всего терзает ее. Четверть часа спустя темница открылась: это был Ролан; он привел свою сестру, так, впервые глазам Жюстины предстало это прекрасное и кроткое создание. Да, она была прекрасна, в этом смысле она была выше всяких похвал, и конечно была она кроткой, ибо, как и остальные обитательницы замка, если не принимать во внимание ее более привилегированное положение, она рабски служила страстям брата, и он, несмотря на любовь, которую, как говорили, он к ней питал, истязал ее каждый день и это при том, что она была от него беременна.

– Следуйте за мной обе, – коротко приказал он. Они в молчании спустились в роковую пещеру, только там антропофаг объявил твердым и спокойным, но от этого еще более жутким голосом:

– Для вас все кончено. Вы никогда больше не увидите солнца.

Произнеся эти страшные слова, он взял розги, подошел к сестре и в продолжение целых пятнадцати минут осыпал сильнейшими ударами все ее тело, в особенности живот.

– Сколько месяцев твоему зародышу? – заорал взбесившийся монстр.

– Шесть, – ответила нежная и прелестная девушка и упала на колени. – Если твой гнев заставляет тебя уничтожить во мне одной твою сестру, твою любовницу, твоего верного друга, мать твоего ребенка наконец, то сделай это хотя бы после того, как появится на свет несчастный плод нашей любви.

– Клянусь дьяволом, это очень бы меня огорчило, – сказал Ролан. – На свете достаточно одного такого чудовища, как я, и второго земля не потерпит. Кроме того, тебе хорошо известно, что я терпеть не могу потомства, и, оставив ребенка, ты совершила самую большую из своих глупостей: ты сама подписала себе смертный приговор своим собственным семенем, которое породило этот плод.

– Смилуйся, милый мой Ролан!

– Ну уж нет! Ты умрешь вместе с твоим зародышем, я хочу, чтобы через час здесь не было ни матери, ни ребенка. Но не беспокойся, – продолжал злодей, привязывая свою несчастную сестру к деревянной скамье, широко раздвинув ей ноги и подложив под зад мешок с шерстью, – ни о чем не беспокойся: вырвав дерево с корнем, я тут же посажу взамен другое. Приласкай меня, Жюстина, пока я занимаюсь посадкой.

О Боже, великий и всемогущий! Где найти силы, чтобы описать эту мерзкопакостнейшую сцену? Отвратительный монстр вскрыл скальпелем живот сестры, вырвал оттуда плод, бросил его под ноги и заменил уничтоженный зародыш кипящей спермой, которую исторгла из него Жюстина. Он оставил несчастную женщину, которая еще дышала, и посмотрел на Жюстину.

– Теперь твоя очередь, но я хочу осуществить эту приятную процедуру еще более варварским способом; тяжкий груз благодарности снова давит на мою раскаявшуюся душу, и я должен снять его, снять во что бы то ни стало.

При этом снова начал усиленно мастурбировать.

– Я привяжу тебя к окровавленным останкам моей нежной сестрички и опущу вас обеих в трупную яму. Там без помощи, без пищи в обществе жаб, крыс и ужей ты будешь еще живой утолять голод этих тварей и медленно издыхать в ужасных муках. Тебя тоже будет мучить ужасный голод, и тебе придется жрать привязанный к тебе труп. Ах, шлюха, эта мысль сводит меня с ума, посмотри, в каком состоянии мой член, хотя я только что освободился от спермы. А теперь, Жюстина, я должен еще раз побывать в твоей заднице, прежде чем мы расстанемся навсегда… Какой же прекрасный у тебя зад, плутовка! Как жаль отдавать эти прелести на корм червям! Дай-ка я выпорю его напоследок, издеру его в кровь, чтобы довершить эрекцию.

Его сестра еще дышала, трудно и прерывисто; Ролан положил Жюстину на живот умирающей в такое положение, чтобы промежность одной прижималась к обеим грудям другой. Экзекуция началась; палач одновременно бил по трепещущей груди своей несчастной сестры и по многострадальным ягодицам нашей героини, которую то и дело тыкал лицом в залитые кровью потроха ее подруги по несчастью.

– Ах, шлюха! – рычал он, нанося неистовые удары. – Я хотел бы засунуть тебя в живот моей сестры, зашить его, законопатить тебя там, как в гробу… Однако погоди, я же совсем забыл! Ну это совершенно непростительно с моей стороны, мой ангел! Одна из твоих подруг еще жива в том жутком подвале, а ведь я собирался прикончить вас вместе… Сейчас я ее приведу.

Монстр поспешно вышел, оставив свою страдающую жертву наедине с умирающей женщиной, чьи стоны раздирали сердце Жюстины. Она хотела воспользоваться передышкой, чтобы оказать хоть какую-то помощь сестре хозяина. Увы, было уже поздно, самое полезное, что можно было для нее сделать, – это прикончить ее, но милосердие такого рода было чуждо нежной душе Жюстины. Все ее старания были бесполезны, впрочем, и времени на это уже не было: вернулся Ролан вместе с Делиль.

– Смотри, какой я заботливый, Жюстина, я хочу, чтобы твоя подруга умерла вместе с тобой.

Жестокостям, как обычно, предшествовали грязные ласки. Потом обезумевший злодей взялся за любимое дело: длинной палкой, утыканной на конце гвоздями, он буквально раскрошил обольстительные ягодицы добрейшей хозяйки гостиницы. Затем привязал ее к двум другим, совершил с ней короткий энергичный акт содомии, после чего расположил все три жертвы таким искусным образом, что смог по очереди сношать распоротый живот одной, рот второй и зад третьей. Наконец он всерьез взялся за Делиль; он ее повесил, забрался ей на плечи и стиснул ногами ее шею, чтобы сильнее сжать шейные позвонки.

– Гляди, Жюстина, – говорил он, изо всех сил массируя себе член, – с тобой будет то же самое, если только меня не прельстит мысль закопать тебя живьем. Эта смерть ужасна… Я готов кончить, стоит только мне представить твои страдания.

С такими словами он схватил несчастную Жюстину, крепко привязал ее к двум трупам и обвязал всю группу толстой веревкой. Открыл яму для трупов, спустил туда лампу и приготовился опустить следом три связанных трупа.

– Пора, Жюстина, – заявил он, не переставая мастурбировать, – пора нам распрощаться навсегда… да, навсегда, мы больше не увидимся. Пожинай теперь плоды твоей добродетельности, глупая дева, и подумай, не лучше ли было бы тебе вообще не помогать мне, когда ты меня встретила, чем давать палачу повод предать тебя ужаснейшей из смертей.

И он спустил груз в яму; почувствовав, что связанные жертвы коснулись дна, распутник сбросил сперму на их головы и сопроводил последний порыв своей ярости грязными ругательствами. На этом все закончилось, камень снова закрыл яму.

Бедная наша Жюстина! Несчастнейшая из смертных! Вот ты и угодила живьем в обитель смерти, привязанная между двух трупов и сама мертвее мертвых, которые тебя окружают!

– Боже всесильный и справедливый! – Так заговорила она, осознав весь ужас своего положения. – Есть ли на свете хоть одно существо, которое бы страдало так же, как я? Боже правый, умоляю, не оставляй меня, дай мне силы уберечься от отчаяния, на которое обрекает твою рабу жестокая судьба. Все, что ты делаешь, имеет свою цель, и я не требую объяснить мне твои декреты, потому что знаю, что они непостижимы так же, как ты сам, но скажи, в чем я провинилась, чтобы со мной поступали подобным образом? Но если не хочешь, не надо: я подчинюсь твоей воле, пусть она свершится, ведь я, быть может, была орудием порока, заслуживающего кары. Я оставляю тебе, Господи, свое тело, измученное болью, истощенное слезами нищеты и отчаяния, но дай устремиться к тебе моей душе, по-прежнему такой же чистой, как в первый день, когда ты мне подарил ее, и пусть твои утешающие руки примут в свои объятия несчастную, которая только для тебя и жила!

Яма была освещена тусклой лампой, и Жюстина воспользовалась этим неверным светом, чтобы освободиться от пут; женщины, между которыми ее привязали, были уже мертвы, и это облегчило ее труды: она скоро освободилась. Первым ее порывом было возблагодарить за это Всевышнего. Затем она бросила полный ужаса взгляд на обстановку, которая ее окружала, и она не смогла даже сосчитать трупы, которыми было завалено дно этой преисподней, но ей показалось, что она узнала среди них женщин, работавших когда-то вместе с ней. Очевидно, последняя, как и сама Жюстина, попала сюда полная жизни и умерла от мук голода. Она стояла прямо, прислонившись к стенке, и держала в руках череп, в котором несчастная думала найти скудную пищу, которой требовал властный закон природы…

– О Господи Боже ты мой! Вот, стало быть, каким будет мой конец! – вскричала Жюстина. – Вот какие муки меня ожидают, вот каким ужасом закончится моя печальная жизнь!

Она провела уже часов пятнадцать в этом отвратительном месте, где недостаток воздуха и зловоние, подавляя в ней всякую способность сопротивляться, до сих пор мешали ей испытывать какую-либо потребность. Лампа давно погасла; сидя между двух свежих трупов, бедняжка покорно ждала, когда Всевышний соблаговолит призвать ее к себе, и ее мысли, как нетрудно представить, были столь же мрачны, как ее положение. И вдруг она услышала шум… Она прислушалась: это не было обманом слуха. Вверху открывались двери…

– Здесь ничего нет, – послышались далекие голоса, которые она с трудом различала.

– Вы ошибаетесь! – закричала она что было сил. – В этой яме умирает несчастная жертва, сжальтесь же над ней, вытащите ее как можно скорее! Она вот-вот умрет…

Вверху наступила тишина. Жюстина снова закричала. Отвалился камень, закрывавший яму, наша пленница опять подала голос и вскочила, размахивая руками.

– Ради всего святого, вытащите меня отсюда!

– Что такое! Никак это Жюстина? – раздался женский голос.

– Это она, надо избавить ее от смерти, на которую обрек ее наш господин.

– Он больше не властвует здесь, – ответил тот же голос, и Жюстина узнала одну из своих подруг-пленниц, – небо избавило нас от него… Теперь мы вместе будем радоваться счастью, которое на нас свалилось!

Сверху опустилась лестница, и Жюстина поднялась в страшный будуар Ролана. Она как будто заново народилась на свет, снова увидев пещеру, спускаясь в которую всегда считала себя далеко-далеко от остального мира. Подруга заключила ее в объятия, двое мужчин, бывших с ней, рассказали, что Ролан наконец уехал и вместо него распоряжался другой человек, Дельвиль, мягкий и сострадательный, который первым делом решил положить конец всем ужасам своего предшественника. По распоряжению этого честного человека обшарили все закоулки замка, благодаря его доброте и его стараниям все успокоилось и устроилось в этой обители, где, как сказал Дельвиль, совершается слишком много серьезных преступлений, чтобы без надобности сопровождать их бессмысленными жестокостями, которые бросают в дрожь природу.

Жюстина поднялась в замок, полная радостных надежд. О ней позаботились, ей промыли и перевязали раны, попросили ее рассказать о последних злоключениях; она все рассказала без утайки, и в тот же вечер ее, вместе с подругами, поселили в удобных комнатах, где они должны были заниматься только чеканкой монет – ремесло, без сомнения, менее обременительное, чем прежний каторжный труд, за которое они наравне с остальными получали хорошее вознаграждение и добрую пищу.

Через два месяца Дельвиль, заменивший Ролана, сообщил обитателям замка о счастливом прибытии своего коллеги в Венецию. Он прекрасно устроился там, обеспечил себе огромное состояние и преспокойно наслаждался покоем и счастьем, о котором может мечтать любой смертный. Однако не такая судьба ожидала его заместителя. Несмотря на свою профессию, Дельвиль, к своему несчастью, был честный и порядочный человек, и разве этого было недостаточно, чтобы погубить его в скором будущем?

Однажды, когда в доме все было тихо и спокойно, когда под руководством доброго господина работа, пусть даже и преступная, шла своим чередом и даже весело, когда несчастная Жюстина, успокоившись совершенно, думала о том, как уйти от этих людей, неожиданно затрещали ворота, через рвы попрыгали вооруженные люди, и в замок, обитатели которого даже не успели оказать сопротивление, ворвались несколько десятков всадников конной полиции. Пришлось сдаться – другого выхода не было. Всех мошенников, как диких зверей, заковали в цепи, привязали к лошадям и препроводили в Гренобль.

– Итак, – сказала себе Жюстина, входя вместе со всеми в город, – выходит, эшафот ждет меня в этом месте, где я имела глупость надеяться встретить счастье! Как же вы обманчивы, наши предчувствия!

Процесс над фальшивомонетчиками состоялся очень быстро, всех приговорили к повешению. Когда судьи увидели клеймо на плече Жюстины, они даже не дали себе труда допросить ее и уже собирались вынести ей тот же приговор, что и остальным, когда ей удалось, наконец, привлечь внимание знаменитого судейского чиновника, гордости местного правосудия, человека неподкупного, уважаемого гражданина, просвещенного философа, чья мудрость и беспристрастность навсегда прославят его имя, которое будет выбито золотыми буквами в храме Фемиды. Он выслушал ее и, убедившись в искренности несчастной девушки и в правдивости ее потрясающих злоключений, призвал суд более скрупулезно рассмотреть ее дело. Господин С. сам выступил адвокатом Жюстины. Жалобы бедняжки были приняты во внимание, показания фальшивомонетчиков еще больше вдохновили того, кто защищал томящуюся в цепях добродетель, и нашу героиню единодушно признали невинной жертвой, сняли с нее обвинения, предоставив тем самым полную свободу распоряжаться своей судьбой. Ее покровитель организовал в ее пользу сбор пожертвований, который принес ей более пятидесяти луидоров. Наконец-то в глазах Жюстины забрезжил рассвет счастья, она уже предвкушала окончание своих несчастий, небо казалось благосклонным на ее счет, когда Провидению вдруг пришло в голову показать ей, что его намерения в ее отношении остаются прежними и что ей еще предстоит увидеть исполнение своих химерических мечтаний, в которых только-только начинал разбираться ее обманутый ум.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Неожиданная встреча. – Философская диссертация. – Новый покровитель. – Все рушится из-за чудовищных интриг одной известной нам дамы. – Необычная страсть могущественного человека. – Отъезд из Гренобля

Выйдя из тюрьмы, Жюстина поселилась в довольно приличной гостинице напротив моста Изер, в предместьях города. По совету господина С. она намеревалась какое-то время пожить здесь и попробовать найти работу, а если не удастся, вернуться в Лион; в последнем случае адвокат обещал снабдить ее рекомендательными письмами. На второй день, когда она обедала за так называемым общим столом для гостей, она заметила, что на нее пристально смотрит крупная дама, очень импозантная, которую все называли баронессой. Присмотревшись к ней, Жюстина как будто узнала ее, и обе одновременно двинулись навстречу друг другу, как люди, которые не могут вспомнить, где и когда они встречались.

Баронесса отвела Жюстину в сторону и начала разговор первой:

– Я не ошиблась, мадемуазель? Не та ли вы девушка, которую я десять лет назад встретила в Консьержери, и не узнаете ли вы мадам Дюбуа?

Мало обрадовавшись этой встрече, Жюстина тем не менее ответила утвердительно со всей вежливостью, но поскольку она имела дело с самой ловкой авантюристкой во Франции, ускользнуть ей не было никакой возможности. Баронесса рассказала, что она с сочувствием следила за ее судьбой, и если бы Жюстину не освободили, она наверняка бы предприняла самые серьезные меры для ее спасения, тем более, что у нее в друзьях числится немало видных судейских чиновников.

Будучи, как всегда, доверчивой и слабой, Жюстина дала увести себя в комнату этой женщины и рассказала ей все свои злоключения.

– Милая подружка, – ответила Дюбуа, выслушав ее, – я захотела встретиться с тобой только затем, чтобы сказать, что моя жизнь сложилась совсем не так, как твоя. У меня есть состояние, и ты можешь располагать им. Посмотри, – продолжала она, открывая шкатулки, полные золота и бриллиантов, – вот плоды моей ловкости; если бы я, как и ты, курила фимиам добродетели, меня бы уже давно посадили в тюрьму или повесили.

– О мадам, – сказала Жюстина, – если всему этому богатству вы обязаны только преступлением, Провидение, которое всегда справедливо, не позволит вам долго наслаждаться им.

– Какое заблуждение! – горячо возразила Дюбуа. – Напрасно ты думаешь, будто твое фантастическое провидение постоянно благоволит к добродетели, и пусть тебя не обманет на сей счет краткий миг твоего благополучия. Для природы совершенно безразлично, будет ли, скажем, Поль проповедовать зло, а Пьер – добро. Для этой все уравновешивающей природы важно лишь равенство того и другого, и злодейство, так же как и добродетель, абсолютно для нее безразлично. Выслушай меня, Жюстина, выслушай меня внимательно, – продолжала мошенница, – ты умная девушка, и я хочу наконец переубедить тебя.

Во-первых, любезная моя подруга, сама добродетель не приведет человека к счастью, так как она, подобно пороку, представляет собой лишь один из способов существования в этом мире. Следовательно, речь идет вовсе не о том, чтобы выбрать для себя тот или иной способ, а о том, чтобы шагать по проторенной дороге, и всегда неправ тот, кто отклоняется от нее. Будь мир абсолютно добродетельным, я бы порекомендовала тебе добродетель, потому что с ней были бы связаны все вознаграждения и, в конце концов, счастье; в развратном мире, разумеется, надо выбирать порок. Тот, кто не идет общим путем, непременно терпит поражение: он сталкивается со всем, что его окружает, и непременно должен погибнуть. Напрасно законы пытаются восстановить порядок и вернуть людей в лоно добродетели: слишком несовершенные, чтобы предпринимать такие усилия, и слишком слабые, чтобы преуспеть, наши законы могут заставить человечество на короткое время свернуть со столбовой дороги, но не в силах принудить сойти с нее.

– Допустим, я, по своей слабости, приму ваши ужасные максимы, мадам, – ответила Жюстина, – но как вы изгоните из моего сердца угрызения совести, которые они будут постоянно порождать?

– Угрызение – это чистейшая химера, – продолжала Дюбуа. – Это, милая Жюстина, всего лишь писклявый, глупый и трусливый голосок человеческой души, с которым совсем не трудно справиться.

– С ним справиться! Возможно ли это?

– Нет ничего проще. Человек раскаивается только тогда, когда не в состоянии заниматься делом: стоит лишь без конца совершать поступки, которые вызывают у вас угрызения, и вы легко от них избавитесь; противопоставьте им факел страстей и всесильные законы интереса, и вы тотчас подавите их. Повторяю, милая девочка: ни разу раскаяния не кололи меня своими шипами на этом пути, который я, смею думать, счастливо преодолела. Но даже, если непредвиденный поворот судьбы сбросит меня в пропасть, я не стану каяться: я, быть может, буду жаловаться на мешавших мне людей или на собственную неловкость, но совесть моя будет спокойна.

– Пусть так, – ответила упрямая Жюстина, – но давайте порассуждаем, мадам, исходя из ваших же принципов. По какому праву вы полагаете, что моя совесть будет столь же непоколебима, как ваша, если она не привыкла с детства бороться с предрассудками? Как вы хотите, чтобы мой разум, имеющий совершенно иную организацию, нежели ваш, принял вашу систему? Вы допускаете, что в природе существует равновесие добра и зла, что, следовательно, должно быть на свете определенное число людей, которые проповедуют добро, и других, предающихся злу. Стало быть, мое стремление к добру предусмотрено в природе, так почему вы требуете, чтобы я отступила от своего предназначения? Как вы говорите, вы нашли счастье на вашем пути, так почему я также не могла найти его на той же дороге, по которой иду? Кстати, напрасно вы думаете, что бдительные законы надолго оставят в покое того, кто их нарушает; вы только что видели убедительный тому пример: из пятнадцати негодяев, среди которых я жила, спасся только один, остальные четырнадцать нашли позорную смерть.

– Так вот что ты называешь несчастьем! – подхватила Дюбуа. – Но что значит этот позор для того, у кого нет никаких принципов? Когда человек преступил все запреты, когда честь для него является предрассудком, репутация – безделицей, религия – химерой, смерть – полным исчезновением, ему все равно как умереть: на эшафоте или в своей постели. На земле есть два рода негодяев, Жюстина: те, кого богатое состояние и власть гарантируют от такого трагического конца, и другие, которым его не избежать, если они попадутся. Этим, рожденным в бедности, не остается ничего иного, если у них есть мозги, – кроме как сделаться богатыми, чего бы это ни стоило. Если это им удастся, они должны быть счастливы, если они погибают, им не в чем раскаиваться, поскольку нечего терять. Следовательно, законы – ничто для злодеев, поскольку они настигают только неудачников, которым не надо бояться их, так как меч правосудия – единственное спасение и прибежище для них.

– Так вы считаете, мадам, – спросила Жюстина, – что в другом мире небесный суд не ожидает того, кого преступление не устрашило на земле?

– Я считаю, – ответила страшная женщина, – что если бы существовал Бог, на земле было бы меньше зла. Я думаю, если зло торжествует, 'значит либо оно предписано этим Богом, тогда он – настоящий варвар, либо он не в силах помешать ему, тогда он – слабое существо и в обоих случаях существо отвратительное, чью молнию и чьи законы мы должны презирать. Скажи, Жюстина, разве атеизм не лучше этих обеих крайностей? Не гораздо ли разумнее вообще не верить в бога, нежели принимать его настолько опасным, настолько мерзким и противоречащим здравому смыслу и разуму? Нет, дьявол меня побери…

И эта женщина-монстр вскочила с разъяренным видом и стала изрыгать из себя поток богохульных ругательств, одно грязнее другого, от которых набожная Жюстина затряслась и собралась уйти.

– Подожди! – крикнула Дюбуа, удерживая ее. – Подожди, девочка! Если я не могу подействовать на твой разум, дай же мне обратиться к твоему сердцу. Ты нужна мне, не отказывай мне в помощи. Вот тысяча луидоров: они будут твоими, как только дело будет сделано.

Осторожная Жюстина, сразу забыв обо всем, кроме своего добролюбия, быстро спросила, о чем идет речь, чтобы предупредить, если окажется возможным, преступление, замышляемое этой фурией.

– Дело вот в чем, – ответила Дюбуа – ты обратила внимание на того молодого негоцианта, который обедает здесь уже дня три или четыре?

– Его зовут Дюбрей?

– Точно.

– Ну и что дальше?

– Он в тебя влюблен, он сам признался мне: твой скромный и кроткий вид его покорил; ему нравится твоя доброта, твоя добродетельность сводит его с ума. В шкатулке возле кровати этот романтик хранит восемьсот тысяч франков в золоте и в ценных бумагах. Позволь мне сказать ему, что ты согласна его выслушать – какая тебе разница, что из этого получится? Я посоветую ему пригласить тебя на загородную прогулку, я постараюсь его убедить, что это поможет ему завоевать твое сердце. Ты будешь развлекать его и задержишь как можно дольше. А за это время я его обчищу, но скрываться не буду: его сокровища будут далеко отсюда, в Пьемонте, а мы останемся здесь, в Гренобле, как ни в чем не бывало. Мы сумеем убедить его в нашей непричастности и даже поможем ему в поисках украденного. Потом объявим об отъезде, это его не насторожит, ты отправишься со мной и на границе Франции получишь свою тысячу луидоров.

– Я согласна, мадам, – сказала Жюстина, решившись предупредить молодого человека о предстоявшей краже. – Только если Дюбрей действительно в меня влюблен, – продолжала она, чтобы обмануть злодейку, – почему бы мне не рассказать ему обо всем и не получить от него больше, чем предлагаете вы?

– Браво! – заметила Дюбуа. – Да ты способнейшая ученица! Я начинаю думать, что небо дало тебе больше способностей к злодейству, чем мне. В таком случае возьми вот это, – сказала она и быстро написала чек на двойную сумму, – попробуй теперь отказаться!

– Я беру его, мадам, – заявила Жюстина, – но только считайте, что вы соблазнили меня благодаря моей слабости и бедности.

– Я хотела отнести это на счет твоего ума, – ответила Дюбуа, – но тебе хочется обвинить твое несчастье: ну что же, пусть будет по-твоему. Главное – послужи мне, и ты не пожалеешь.

В тот же вечер Жюстина, увлеченная своим планом, начала оказывать Дюбрею знаки внимания. И очень скоро она убедилась в его чувствах. Она никогда не была в столь сложном положении: разумеется, у нее и в мыслях не было участвовать в предполагаемом преступлении, даже если бы речь шла о вознаграждении в тысячу раз большем, но для нее было невозможно выдать эту женщину, ей была невыносима сама мысль о том, чтобы погубить человека, который дал ей свободу десять лет тому назад, она хотела бы найти какое-то средство помешать преступлению без того, чтобы покарать его, и будь на месте Дюбуа любая другая женщина, Жюстина наверняка бы осуществила свое намерение. И вот к чему привели усилия нашей героини, которая не подозревала, что коварство этого исчадия ада не только разрушит все ее благородные планы, но и накажет ее самое за то, что она их придумала.

В назначенный для прогулки день Дюбуа пригласила Дюбрея и Жюстину отобедать в своей комнате. После трапезы молодые люди вышли поторопить коляску, которую для них закладывали. Дюбуа осталась у себя, и Жюстина оказалась наедине со своим поклонником.

– Сударь, – тихо и торопливо заговорила она, – внимательно выслушайте меня, ничему не удивляйтесь и исполните все, что я вам скажу… У вас есть надежный человек в гостинице?

– Да, это мой партнер, на которого я могу положиться как на себя самого.

– Прекрасно, сударь! Велите ему ни на минуту не покидать вашу комнату, пока мы будем отсутствовать.

– Но ключ от комнаты у меня… И что означает такая предосторожность?

– Это много серьезнее, чем вы думаете; сделайте так, как я сказала, умоляю вас, или я никуда с вами не поеду. Женщина, с которой мы сейчас обедали, – мошенница, она устроила эту прогулку только затем, чтобы отправить нас с вами подальше и преспокойно обокрасть вас. Спешите, сударь, она наблюдает за нами, она очень опасна; скорее отдайте ключ вашему другу, пусть он сидит у вас в комнате и не выходит, пока мы не вернемся. Остальное я объясню вам в коляске.

Дюбрей послушался Жюстину; он крепко сжал ее руку в знак благодарности, побежал сделать необходимые распоряжения и вскоре вернулся. Коляска тронулась; по дороге Жюстина раскрыла ему заговор, рассказала о своих злоключениях, о злополучных обстоятельствах, при которых она познакомилась с бесчестной Дюбуа. Дюбрей, человек порядочный и отзывчивый, высказал самую глубокую признательность за оказанную услугу; он заинтересовался несчастьями Жюстины и предложил ей руку и сердце, чтобы вознаградить ее за все пережитое.

– Я буду счастлив исправить несправедливости судьбы по отношению к вам, мадемуазель, – сказал он. – Я сам себе хозяин и ни от кого не завишу; я направляюсь в Женеву, чтобы вложить в тамошний банк большие средства, которые сохранило ваше своевременное вмешательство, и вы поедете со мной. Там мы поженимся, если вы пожелаете, мадемуазель, если же у вас есть какие-то сомнения, вы возьмете мое имя прямо здесь, во Франции.

Такое предложение слишком польстило Жюстине, чтобы она могла отвергнуть его, но ей не хотелось принять его, пока Дюбрей все как следует не обдумает, чтобы потом не раскаиваться. Он отдал должное ее благородству и не стал настаивать… Ах, несчастная душа! Почему ни одно добродетельное намерение не могло родиться в твоем сердце без того, чтобы не ввергнуть тебя в новые беды?

Продолжая беседовать, они отъехали от города почти на два лье и собирались остановиться и подышать свежим воздухом на берегу Изера, когда Дюбрею вдруг стало плохо… У него начался сильнейший приступ рвоты… Коляска помчалась назад в Гренобль. Дюбрей был в таком тяжелом состоянии, что его пришлось на руках занести в комнату. Друг его был потрясен. Вызвали врача. И о Боже праведный! Обнаружилось, что несчастный юноша отравлен. Перепуганная Жюстина поспешила к Дюбуа.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52