Энн смотрела на него, потрясенная такой черствостью, но он повернулся к ней спиной и на фут продвинулся вперед вместе с очередью. Энн обратилась к следующему очереднику, который тоже было двинулся вперед.
      – Нет! – Она порывисто схватила его за руку. – Вы не можете вот так пройти мимо.
      Он посмотрел на нее воспаленными глазами.
      – Миссис, ни черта вам не удастся меня остановить. И перехватить ее место в очереди тоже. Если хотите зарегистрироваться, то передвиньте свою нежную задницу в конец очереди.
      Он впился железными пальцами ей в плечо и грубо оттолкнул назад. От этого неожиданного, сильного толчка Энн упала лицом в грязь.
      Шокированная таким хамством, она с минуту неподвижно лежала на земле, затем поднялась на колени – как раз в тот момент, когда черный жеребец, вскинувшись на дыбы, резко остановился меньше чем в трех футах от нее. Верховой спрыгнул с седла. Ее сердце чуть не выскочило из груди при виде Джексона Стюарта. Он был без пиджака, в одной тонкой хлопчатобумажной рубашке, влажной от пота на рукавах и груди.
      Подойдя к ней, он поднял ее за плечи с такой легкостью, словно она весила не больше пушинки.
      – С вами все в порядке, миссис Морган?
      Поля его низко надвинутой шляпы отбрасывали тень на бронзовое лицо, усиливая глубокую синеву глаз.
      – Я… прекрасно себя чувствую.
      Она неуверенно кивнула, зная, что ее шляпка сбилась набок, а красивое платье испачкано грязью. Когда Энн наклонилась, тщетно пытаясь отряхнуть пыль, то заметила висевшую у него на бедре кобуру. Она была удивлена тем, что он носит оружие. Келл – другое дело, для него пистолет был столь же естествен, как для этой почвы – каменистость. Но Джексон Стюарт!.. Вид его с пистолетом настолько поразил Энн, что она даже не стала указывать на несчастную женщину без сознания, которая лежала в нескольких футах от нее.
      Джексон Стюарт стремительно повернулся к мужчине, оттолкнувшему ее.
      – Полагаю, что вам следовало бы извиниться перед этой леди!
      Его голос прозвучал с такой ледяной решимостью, что Энн даже вздрогнула. Однако тот мужчина, видимо, отупев от раздражения, уставился на нежданного заступника недоуменным взглядом, не подозревая о грозящей ему опасности. Молниеносное движение – и пистолет оказался уже в руке Стюарта, а затем уперся дулом под подбородок разгневанного тупицы. Раздался характерный звук взводимого курка.
      – Я сказал, что вам следовало бы извиниться перед этой леди, мистер!
      Все вокруг замерло, только пыль продолжала крутиться под порывами ветра. Кто-то из очереди выкрикнул:
      – Лучше извинись, Джо! Это ведь сам Джек Стюарт – Стюарт Очко!..
      Что бы это значило? Его имя, оказывается, всем известно и наводит ужас? Кто он? Благородный разбойник? Энн в замешательстве глядела на него во все глаза. Поселенец, запинаясь на каждом слове, сбивчиво извинялся перед нею, но она не видела ни его самого, ни ужаса, написанного на широкоскулом лице.
      – Вот так-то лучше, – Джексон Стюарт широко улыбнулся и мягко спустил взвод курка, затем освободил вспотевшего от напряжения мужчину и молниеносным движеним спрятал пистолет в кобуру.
      Когда он вновь повернулся к Энн, его лицо выражало ласковую почтительность:
      – Мне очень жаль, мэм. Приходится время от времени учить их правилам приличия.
      – Да, я понимаю, – пробормотала она, не находя нужных слов. И вдруг, словно опомнившись, добавила: – Пожалуйста, помогите этой женщине, она приехала издалека… У нее, кажется, солнечный удар… Сначала ее надо перенести в тень, а потом, наверное, позвать доктора, если он, конечно, здесь есть…
      Опустившись на одно колено рядом с лежавшей без сознания женщиной, он подхватил ее под плечи и под колени.
      – Отнесите ее в мой экипаж, – предложила Энн, когда подъехал приставленный к ней ковбой.
      – Простите, миссис Морган. Я не видел, что вы остановились.
      В знак уважения ковбой быстрым движением дотронулся до мятых полей шляпы, после чего попытался удержать на месте свою лошадь, которая шарахнулась от колыхавшихся на ветру юбок женщины на руках у Стюарта.
      – Что случилось?
      – Эта дама упала в обморок. Мы везем ее к доктору.
      Джексон Стюарт кивнул на смирно стоявшего черного жеребца, чьи удила лежали на земле.
      – Привяжите мою лошадь к коляске сзади. И если в вашей фляге есть вода, она нам пригодится.
      – Да, сэр.
      Отвязав флягу от седла, он передал ее Энн, затем подвел свою лошадь к жеребцу и поднял удила.
      Энн самостоятельно забралась в экипаж и повернулась к Джексону, помогая ему уложить женщину на сиденье. В руках Энн она казалась бескостной тряпичной куклой. Стюарт быстро вскочил в коляску и избавил Энн от тяжкого груза.
      – Откройте мне флягу, – попросил он.
      Сняв пробку и протянув ему флягу, Энн наблюдала за тем, как он поднес ее к пересохшим и растрескавшимся губам женщины и, слегка наклонив, тонкой струйкой вливал ей в рот теплую воду. Энн с трудом могла поверить, что этот заботливый человек минуту назад приставил дуло к лицу другого. И вообще, если бы не отсутствие пиджака, он вполне мог бы сойти за благообразного джентльмена, к тому же невероятно красивого.
      – Возьмите. – Он вернул Энн флягу, затем развязал желтый шейный платок. – Намочите его. Будем надеяться, это поможет, а заодно оботрем ей лицо.
      Обращенная к ней улыбка и это «оботрем» словно говорили: мы вместе – и на душе у Энн потеплело. Она как-то не подумала о том, что они и в самом деле вдвоем помогают женщине. Она быстро смочила кусок материи, затем осторожно промокнула им лицо пострадавшей.
      Женщина пошевелилась, приходя в сознание то ли от прохладной воды, то ли от того, что была теперь укрыта от солнца крышей коляски.
      – Где… где я? Что случилось? – Она чуть приподняла руку, но глаза были по-прежнему остекленевшими.
      – Тише. Вы упали в обморок, – мягко объяснила Энн, посмотрев на Джексона, который наклонился вперед, отвязал одной рукой вожжи и хлестал лошадей. – Мы везем вас к доктору. Вы поправитесь.
      – Нет, – простонала она, замотав головой из стороны в сторону. – Я не могу. Моя очередь… Она пропадет… Нет, – разрыдалась она, из последних сил пытаясь подняться, чтобы вернуться на прежнее место.
      – Прекратите. Вам нельзя. – Слегка растерявшись от столь неожиданной реакции, Энн попыталась утихомирить женщину, прижав ее к сиденью.
      Та начала сопротивляться, но мгновенно выбилась из сил. Грязными ногтями она вцепилась в платье Энн.
      – Моя земля, – простонала она, ее плечи сотрясались от беззвучных рыданий. – Я почти достигла цели… – Ее голос был настолько слаб, что Энн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его в вое ветра и немыслимом гвалте лагеря. – Уже подходила… моя очередь.
      Энн высвободилась из хватки женщины и сильнее смочила платок, на ухабе расплескав немного воды себе на юбку. Она быстро посмотрела вперед, затем на Джексона.
      – Сколько еще ехать? – Она была дочерью врача, но ей ни разу не доводилось ухаживать за больным. – Она не в себе, сокрушается по поводу того, что потеряла место в очереди на землю. Ей нужны покой и отдых, но я не могу ее в этом убедить. – В голосе Энн слышалось отчаяние, отчасти передавшееся от женщины, а отчасти вызванное ее собственной беспомощностью.
      – Вот. – Он вынул из кармана листок бумаги и протянул его Энн. – Отдайте ей. Это ее успокоит.
      – Что это? – нахмурившись, спросила Энн.
      – Регистрационное свидетельство. Тпру! – Он осадил лошадей перед навесом. – Ведь она стояла в очереди ради него и теперь сможет официально принять участие в субботних гонках. – Он привязал вожжи к коновязи и спрыгнул на землю.
      – Но… – Энн вспомнила постоянно удлинявшуюся вереницу людей под палящим солнцем, – ведь оно ваше.
      Он коротко улыбнулся, вынимая из экипажа еще не пришедшую в себя женщину.
      – Я достану другое.
      Он стоял, держа на руках безжизненное тело. Энн только сейчас закупорила флягу и выбралась из экипажа, сражаясь с многочисленными юбками и не замечая протянутой руки спешившегося ковбоя-телохранителя. Когда она приблизилась к Стюарту, ее обтянутая перчаткой рука все еще сжимала драгоценный клочок бумаги.
      – Каким образом? Не будете же вы стоять в этой очереди?
      Его взгляд скользнул по лицу Энн – она беспокоилась за него. Обрадовавшись, он хотел было заставить ее поволноваться подольше, но передумал.
      – В этом нет нужды: если есть деньги, то свидетельство можно купить. Вы удивитесь, узнав, сколько людей из этой очереди продают свои свидетельства, а потом снова становятся в хвост.
      – Зачем? – Она не могла представить себе мучительного выстаивания в очереди.
      – Чтобы заработать.
      Он внес женщину под навес и уложил на свободную койку. Продолжая протестующе бормотать, та попыталась подняться, но он ласково уложил ее обратно и, взяв клочок бумаги у Энн, вложил ей в руку.
      – Вот ваше свидетельство.
      Женщина с трудом сосредоточила на нем взгляд. Из-под слоя грязи на ее лице проступило облегчение – ей больше не надо было бороться.
      – Спасибо, – прошептала она, сотрясаясь от рыданий. Слез у нее уже не осталось.
      – Я положу его к вам в сумочку.
      Он ослабил ремешок, стягивавший запястье женщины, сунул свидетельство внутрь и вложил ридикюль ей в руку. Крепко прижав сумочку к груди, она закрыла глаза.
      Какой-то человек в рубашке с закатанными рукавами и в клетчатой жилетке, туго натянутой на круглом животе, подошел к койке, отирая пот с обрамленных бакенбардами щек. Он равнодушно взглянул на женщину.
      – Солнечный удар, – буркнул он и посмотрел на Энн со Стюартом. – Родственники?
      – Нет, – ответила Энн. – Думаю, она здесь одна.
      – Очередная одиночка. – Он устало поморщился. – Им приходится труднее всех. Люди забыли о благородстве после первого же дня. Теперь каждый – или каждая – думает только о себе. – Он провел намокшим от пота носовым платком под воротником рубашки. – Ее имя?
      – Не знаю, – призналась Энн с оттенком грусти.
      Он вздохнул и тряхнул головой, в его кривой усмешке было что-то скорбно-циничное.
      – Неизвестный мужчина уже умер сегодня от солнечного удара. Мы до сих пор пытаемся отыскать кого-нибудь, кто бы знал его имя. – Тут он, похоже, оживился. – Что ж, вы свое дело сделали. Теперь мой черед помочь ей по мере сил. Хотя особо тут не разбежишься. Я один. Никого больше не осталось. Все хотят участвовать в гонках и получить свой надел – или погибнуть.
      Нащупав пульс женщины, он вынул из жилетного кармана золотые часы и открыл их. Энн онемела от такого равнодушия. Где же сострадание, участие? Неужели эти знойные прерии высосали их из него так же, как из тех, кто стоит в очереди?
      – Он прав, миссис Морган. Вы больше ничего не сможете для нее сделать. – Джексон Стюарт легонько сжал ее локоть, давая понять, что надо идти.
      Она покорно вышла из-под навеса, затем, миновав поддерживавшие его опоры, остановилась, не покидая тени. На нее налетел вихрь, горячий, как печной жар. Мимо брели поселенцы – головы опущены, плечи пригнуты от ветра, лица покрыты слоем пыли.
      – Какие странные люди, – проговорила она полушепотом. – Половину из тех, кого я видела в очереди, следовало бы тоже доставить в лазарет. Как они могут выносить подобные условия?
      – Говорят, на канзасской границе, в Арканзас-Сити, еще хуже. Там в два, а то и в три раза больше поселенцев. Только за один день пятьдесят человек потеряли сознание от перегрева, шестеро из них умерли до наступления темноты.
      – Почему? – Она повернулась к нему. – Почему они на это идут?
      Он задумчиво оглядел лагерь. Затем посмотрел на нее.
      – Ради того, чтобы получить кусок земли и назвать его своей собственностью, почему же еще? – Уголки его рта опустились в печальной полуулыбке. – Вы бы видели их ночью, вокруг костров, когда, склонившись над картами Чероки-Стрипа, они изучают каждую излучину реки или ручейка, выбирая себе участок. Они прослеживают маршрут и запоминают окрестный рельеф, чтобы не ошибиться, когда начнутся гонки… разумеется, если их не опередит кто-то другой. Они только об этом толкуют и думают, только это и придает им силы.
      – Но почему?
      Она вспомнила женщину, которую он только что отнес в лазарет, – грязная, ободранная, чуть живая от жары, она, не помня себя, рвалась обратно в очередь. Ей было наплевать на свой неряшливый вид, на пыль и пот, въевшиеся в лицо, на мучительное многочасовое стояние в очереди под палящим солнцем, покуда ей светил этот дурацкий клочок бумаги.
      – Почему это для них так важно?
      Он смерил ее долгим, пристальным взглядом, затем снова перевел его на окутанный облаком пыли пейзаж.
      – Перед вами проигравшие, миссис Морган, проигравшие и нищие. Бывшие рабы с Юга, солдаты Конфедерации, вернувшиеся к выжженным домам, жертвы реконструкции и те, кому не досталось или кто опоздал к раздаче богатых западных земель – Айовы, Канзаса и Миссури. Для них это единственный шанс – единственное место, где мужчина или женщина могут обзавестись собственностью в сто шестьдесят акров по цене всего лишь доллар за акр – в зависимости от месторасположения. Мальчик на побегушках, учительница и подмастерье – все хотят завладеть землей. Эта территория наводнена проигравшими. Им больше некуда податься, и они это знают. Если они не урвут свой клочок сейчас, то скорее всего не смогут уже никогда. Вот почему они так отчаянно цепляются за эту возможность, за свои свидетельства. – Он помолчал. – Хотя это место не для малодушных.
      – Да, – рассеянно согласилась она, признавая собственное малодушие.
      Поначалу она такой не была. Выходя замуж за Келла, Энн, подобно этим людям, была преисполнена энтузиазма начать новую жизнь на границе, думая, что она будет сплошным долгим приключением.
      – Но они не представляют себе, каково здесь жить. Не представляют всего одиночества, однообразия и примитивности этого существования, – заявила она, тоскуя в душе по той жизни, которую оставила в Канзас-Сити.
      Джексона Стюарта не удивили скрытые в ее голосе нотки неудовлетворенности и отчаяния. С первого взгляда на нее он понял, что она несчастна и часто чувствует себя одинокой. А тот интерес – вернее, любопытство, – который она проявила к нему у входа в гатринскую гостиницу, лишь подтверждал его догадку. Женщина, довольная жизнью, могла бросить на него восхищенный взгляд, но никогда бы не выказала любопытства. Более того, в ее глазах не было бы такой тоски по общению.
      Итак, хозяйка Морганс-Уока была глубоко несчастна и одинока. Что сулило весьма богатые возможности.
      – А вы почему здесь? – Энн видела, что он не такой, как другие. Его отношение к происходящему было слишком сдержанным и отстраненным. – Неужели вы тоже добиваетесь земли?
      – Наверное, меня привлекает азарт. Высокие ставки.
      В этих гонках приз достанется самому быстрому, самому сообразительному и самому удачливому. Для того чтобы заполучить особо лакомые кусочки, например пригородные участки, не обойтись без быстрого коня, головы на плечах и госпожи удачи.
      Однако он умолчал о том, что чуть ли не каждый из потенциальных фермеров захватил с собой все свои сбережения и что мешок в его седельной сумке вмещает около двух тысяч долларов, которыми ему удалось разжиться во время дружеского перебрасывания в картишки.
      – Так, значит, вот чего вы хотите? Пригородный участок?
      – Да.
      – И что вы с ним будете делать?
      – Скорее всего продам кому-нибудь, кто опоздал к началу записи на гонки – с выгодой, разумеется.
      – И не будете на нем строиться?
      – Нет.
      – А чем вы вообще занимаетесь, мистер Стюарт? – Склонив набок голову, она с любопытством на него смотрела. – Там, в очереди, кто-то назвал вас Стюарт Очко.
      – Я профессиональный игрок в «двадцать одно», миссис Морган, игра, известная больше под названием «очко»… Отсюда и прозвище.
      – Понятно, – пробормотала она.
      – Сомневаюсь, миссис Морган. Игрок обречен на одиночество. Хотя в этом есть и свои преимущества – я исколесил всю страну вдоль и поперек. Сент-Луис, Сан-Франциско, Новый Орлеан, Нью-Йорк… Я везде побывал – останавливался в лучших отелях, ужинал в самых дорогих ресторанах, курил иностранные сигары и пил тончайшие вина. Бриллиантовые булавки, костюмы от сент-луисского портного и даже конь, самый быстроногий в округе. – Он кивнул в сторону черного жеребца, привязанного к коляске и нетерпеливо бьющего копытом. – Но все эти радости жизни бессмысленны, если ты вынужден наслаждаться ими в одиночку.
      – Я… я уже такое слышала. – Она попыталась скрыть от него, до какой степени все это созвучно ее переживаниям.
      – Волею судеб, мне невероятно везет в картах, но я не ведаю, что такое любовь женщины.
      – В это трудно поверить, мистер Стюарт. Простите мне мою нескромность, но вы красивы. И я не сомневаюсь, что могли бы покорить любую женщину.
      – К сожалению, когда я встречаю женщину, которую мог бы полюбить, она уже принадлежит другому.
 
       …Когда он это произнес, то смотрел мне прямо в глаза. Я была так взволнована, что, признаюсь, не нашлась, что ответить. И хотя он не сказал прямо, что эта женщина – я, это было ясно. При сложившихся обстоятельствах мне ничего не оставалось, как удалиться. Остаться означало бы, что я его поощряю. Однако это не так. В конце концов, я замужняя женщина. Но мне было приятно, что незнакомый мужчина мог мною увлечься. Наверно, я ужасно тщеславна, но это правда.
 
       16 сентября 1893 года.
       Случилось невероятное. Келл достал билеты в один из пассажирских вагонов. Наконец-то я увижу начало великих гонок. Последнее время было столько противоречивых слухов – то поезда подадут, то не подадут, то подадут, но только для поселенцев со свидетельствами, – что я уже начала сомневаться, увижу ли что-либо вообще. Какое бы это было разочарование – провести целую неделю в Гатри, заразиться лихорадкой предстоящих гонок за землю и не увидеть этого исторического момента.
       Теперь я спокойна. К сожалению, Келлу не удалось заказать частный вагон. Почему-то они запрещены. Я подозреваю, что власти опасаются, как бы владельцы частных вагонов не заработали на продаже билетов поселенцам, лишив железнодорожную компанию прибыли. Как бы то ни было, мы едем. Интересно, увижу ли я Джексона Стюарта?
      Защищенная от напора других любопытных живой стеной из полудюжины ковбоев с ранчо, Энн сидела на самом краешке кресла, глядя в открытое окно поезда. По ее убеждению, ничто в анналах истории не могло сравниться с представшим перед ней зрелищем. Крытые телеги, легкие повозки, двуколки, коляски, верховые и несколько отчаянных голов на своих двоих стояли неровной колонной, насколько хватал глаз. При этом они так жались друг к другу, что между ними нельзя было протиснуться.
      Да и в поезде – в три локомотива и сорок два вагона – нечем было дышать, не говоря уже о том, чтобы повернуться. Вагоны для скота были в буквальном смысле слова набиты до отказа будущими поселенцами, которые висели на дощатых стенках и заполняли крыши. Через два окна от Энн какой-то человек уцепился за подоконник, уперевшись ногами в перекладину.
      При одном воспоминании о бешеной давке, когда поселенцам было разрешено занять вагоны, она содрогнулась. Это было настоящее стихийное бедствие – все толкались, работали локтями, хватались за что попало, сбивали других с ног и наступали на них в жестоком пренебрежении к возрасту и полу. А несчастные железнодорожники и представители власти ничего не могли поделать, кроме как стоять в стороне – или быть раздавленными.
      Сейчас, когда солнце неумолимо ползло вверх, все ждали. Вдоль нескончаемой вереницы на страже порядка до назначенного часа стояли солдаты кавалерии США. Хотя минувшей ночью в кавалеристах было мало толку – сотни так называемых скороходов под покровом темноты проскользнули мимо патрулей, чтобы успеть к самым лакомым участкам прежде других.
      – Вот-вот начнется, да, Келл?
      Она крепче сжала его пальцы, не в состоянии оторваться от зрелища за окном. Все это скопище народу безмолвствовало – в напряженном молчании чувствовалось, как тела и сердца замерли перед рывком. Энн непроизвольно задержала дыхание.
      – Да, остались считанные мгновенья, – подтвердил Келл.
      Ровно в полдень восемь миллионов акров земли, известной под названием Чероки-Стрип, или Чероки-Аутлет, будут предоставлены в распоряжение поселенцев. По сообщению утренних газет, Чероки-Стрип будут оспаривать более ста тысяч претендентов, собравшихся в нескольких пунктах вдоль северных и южных границ.
      В этой сверхъестественной тишине казалось, что ее сердце колотится громче, чем лениво пыхтит паровоз. То здесь, то там нетерпеливо ударял копытом или беспокойно покусывал удила конь. Любой шум, который в другое время потонул бы в гвалте этой многотысячной толпы, сейчас казался необычно громким, действуя на и без того натянутые нервы. Энн еще раз оглядела длинную цепь, уверенная, что где-то здесь стоит Джексон Стюарт, но где?
      На расстоянии примерно ста ярдов показался круп лошади, затем она рванулась вперед, нарушив шеренгу, – яркое солнце играло на ее черной, взмокшей от пота шее. Верховой в черной шляпе и с кобурой на боку – как и большинство других всадников, без труда вернул нетерпеливое животное обратно. И хотя Энн увидела его лишь мельком, она не сомневалась – это Джексон Стюарт. Она наклонилась ближе к окну, пытаясь разглядеть его.
      Как только раздались первые звуки горна – певучие и сильные, – вдоль всей колонны резко и отрывисто прогрохотали ружейные залпы. В ту же секунду нестройная колонна взорвалась, устремившись вперед бурлящей лавой. Гром тысяч копыт, грохот колес, громыханье телег, визг паровозных свистков, ржание испуганных лошадей, вопли, крики, проклятия и гиканье поселенцев – все смешалось в один ужасающий рев. Оглушительный и безумный, он прокатился над землей с устрашающей яростью и неслыханной мощью. Красная пыль, взметнувшись гигантским облаком, окутала обезумевшую орду, оставлявшую после себя опрокинутые телеги, упавших лошадей и распростертых всадников.
      Энн смотрела во все глаза, парализованная и видом и звуками происходившего. На какое-то мгновение ей почудилось, что все заметено красным песком. Но тут из адского облака рваной шеренгой вырвалась группа верховых и помчалась вперед быстрее ветра. И один из них… Да, одни из них был Джексон Стюарт. Сковывавший ее страх уступил место внезапному облегчению. Он был невредим. Более того, он скакал впереди, рассекая прерию верхом на быстроногом черном жеребце.
      Все новые телеги и верховые возникали из оседающего облака пыли, веером растекались по пустынной равнине; чудовищный рев несметной толпы постепенно стихал, и теперь слышался только грохот колес и копыт, перекрываемый громким пыхтением паровоза. За спиной у Энн раздались голоса – потрясенные зрители делились впечатлениями.
      – Это мечты несутся по прерии – сколько же их! – пробормотал Крис.
      – Однако до захода солнца погибнут не одни только мечты, – мрачно и холодно отозвался Келл.
      С Джексоном Стюартом этого не случится. Он скакал там, впереди, ведя, за собой остальных. Он добьется своего. У других, может, и не получится, но не у него. Опьяневшая от возбуждения, Энн отстранилась от окна и повернулась к мужу.
      – Это потрясающе, Келл. Просто потрясающе. Незабываемое зрелище! Впечатление, которое я бы не променяла ни за какие сокровища.
      То, что она видела риск и страсти с безопасного расстояния, не мешало ей чувствовать свою причастность к этому событию – ведь она воочию видела, слышала и испытывала жару и ветер, учащенное сердцебиение и волнение, сокрушительный рев толпы и отчаянное стремление к победе.
      – В таком случае я рад, что взял тебя с собой. – У него на лице заиграла одна из его слабых редких улыбок. – Завтра мы отправимся домой, в Морганс-Уок, и для разнообразия насладимся покоем и тишиной.
 
       Он смотрел на меня с такой любовью, что я устыдилась своего, пускай даже и минутного, нежелания возвращаться. Что со мной? Я страстно хочу вновь увидеть сына и взять его на руки, но меня пугает мысль о том, что мне вновь предстоит день за днем проводить в этом доме.

22