© Д. Григорьев, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Пролог

Кроваво-красное марево растворило в себе первые лучи восходящего солнца. Плотный туман не пускал их за стены древнего города Штетина.

«Не удивлюсь, если это дело рук сестринства!» — думал одинокий путник, подходя к главным воротам столицы Восточной Померании.

Его черный балахон был покрыт дорожной пылью и сливался с серой мглой. За сорок лет сознательной жизни он не помнил такого непроглядного марева. Клубы сырого тумана врывались в Штетин со стороны Балтийского моря и путались под ногами у ранних прохожих. Чуткое ухо путника уловило нервный шепот со стороны поравнявшихся с ним горожан:

— Не лучше ли остаться дома? Не иначе, это проделки сатаны!

Но любопытство и тяга лицезреть сожжение ведьмы брали верх и гнали людей на городскую площадь. Размеренная жизнь древней Померании вот уже несколько дней была взбудоражена известием о поимке Сидонии, прозванной в народе янтарной ведьмой.

«Любопытство погубило кошку!» — вспомнил путник поговорку жены и покосился на говоривших.

— А может, это дочь ведьмы ворожит! Говорят, она колдует почище своей матушки!

— Вряд ли! Она же сбежала в соседние владения к германцам! Ей сейчас не до этого! Целая армия стражников герцога за ней охотится!

«Трудно искать черную кошку в черной комнате, особенно когда ее там нет!» — усмехнулся путник и пониже надвинул капюшон.

— Что-то сегодня меня на кошек потянуло! — нервно прошептал он и резко повернул за угол.

— Кошек потянуло?! — отшатнулась от него девушка, которую он чуть не сбил. — Куда потянуло? — она испуганно огляделась.

— Не куда, а откуда! Из ведьминых чертогов! — нагнал он на нее еще больше страху.

Девушка повернулась и побежала назад.

«Правильно! Нечего тебе на площади делать!»

Человек в черном балахоне шел против нарастающего потока горожан. Его целью был возвышающийся неподалеку холм: «Пусть с него не будет видно деталей, зато вся площадь будет как на ладони!»

Сегодня, как заявил герцог, там свершится возмездие, и ненавистная Сидония наконец-то поплатится за его убиенных сыновей.

«Хочешь рассмешить Бога — поделись с ним своими планами!» — зло подумал путник, глянув в сторону башен замка, где в глубине каменных подземелий держали Сидонию.

Когда он достиг вершины холма, городская площадь была почти полна. Людские ручейки из примыкающих улиц быстро заполняли свободные углы, и вскоре уже негде было яблоку упасть.

«Вы пришли за одним зрелищем, а увидите совсем другое! — человек в черном балахоне возбужденно скинул капюшон. — Эти жадные до зрелищ людишки узнают, кто вершит судьбы мира! Сегодня я впервые нарушу клятву ордена, и пусть братство меня покарает, но я не дам Сидонии умереть!»

Сквозь плотный туман он увидел, как народ расступился, освобождая путь повозке с осужденной. Толпа загудела, как встревоженный улей, и успокоилась лишь тогда, когда ведьму привязали к столбу. Торговцы разной снедью выныривали то здесь, то там, предлагая свой вкусно пахнущий товар, но, к их разочарованию, желающих перекусить находилось немного. Сквозь розовое марево зрители с ужасом смотрели на ведьму в окровавленных одеждах, и последнее, о чем они думали, так это о еде.

Теплый августовский ветер ласкал черные с редкими вкраплениями седины кудри Сидонии. Она с наслаждением подставила изуродованное лицо влажному дыханию моря. Безмятежность едва видимой сквозь дымку водной глади с каждым вдохом передавалась и ей. Она смотрела в туманную даль единственным глазом, и чуть заметная улыбка играла на ее губах. Люди прятались друг за друга. Им казалось, что она насмехается над ними, и от этого им становилось жутко.

Ветер донес до нее тихий вопрос, обращенный стражнику:

— Почему ее не ослепили?

— Наш господин приказал оставить один глаз, — тихо поведал тот и оглянулся на маячившего подле столба герцога. — Он хочет, чтобы вид самой казни преумножил ее страдания.

Повелитель Восточной Померании был неспокоен. Он нервно ходил вокруг кучи хвороста и долго разглядывал приговоренную, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки страха. Но, к его разочарованию, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Набирающее силу солнце осветило площадь, и несметная стая солнечных зайчиков запрыгала вокруг Сидонии. Они прискакали со стороны скопления дорогих экипажей, окруженных цепью стражников в надраенных латах. Внутри оцепления, прямо на булыжной мостовой, был сооружен помост для походного трона его светлости. Прибытие его величества Филиппа Джулиуса из Волгаста ожидалось с минуты на минуту.

Благородные подданные восточной окраины его королевства собрались у кареты герцога и вели светские беседы, неумело скрывая возбуждение от предстоящего зрелища. Сидония с отвращением глянула на это скопление благородных дам и кавалеров, у которых от благородства если что и осталось, так только титул. Она узнавала многих из них, несмотря на то, что их лица были скрыты полями модных шляп.

С высоты столба, к которому она была привязана, Сидония первой увидела тех, кого дожидалась свита герцога. На городскую площадь въехал королевский кортеж, разрезая толпу, будто корабль водную гладь.

Толпа заволновалась. Ее волнение передалось и человеку на холме.

«Наступает мой час!» — он залез под балахон и дрожащей рукой достал табакерку.

Его взгляд задержался на вытянутом гегсагоне с шестиконечной звездой внутри. Это был знак ордена рассеивателей заклинаний, или диссипаторов, как они себя называли.

«Возможно, сегодня орден потеряет одного из своих диссипаторов!» — он решительно откинул изящную крышечку.

Взяв щепотку белоснежного порошка, диссипатор стал следить за королем. Вот тот появился из кареты и вознес своё величество на помост, где уже успели водрузить его походный трон.

По толпе пробежал шепот. Наступал волнительный момент.

— Что скажет наш король?! Если он решит помиловать осужденную, то все усилия, потраченные на ранний подъем и борьбу за место поближе к столбу, пойдут коту под хвост!

Появление королевского палача успокоило публику.

— А где же наш палач?! — спросили того же стражника.

Тот колебался.

— Наверное, королевский суд так решил! — предположил кто-то в толпе.

— Вовсе нет! — не выдержал стражник. — Когда наш палач пытал ведьму, та сумела его околдовать, и он выпустил себе кишки!

Филипп Джулиус подошел к трону, и разговоры тут же стихли. Король махнул перчаткой глашатаю.

— Сего дня, девятнадцатого августа 1620 года! — начал глашатай чтение приговора.

Диссипатор поднес щепотку порошка к губам и остановился: «Вдруг не получится?! Что, если этот порошок просто убьет меня? Кто тогда спасет Сидонию? А если не порошок, то братство может расправиться со мной!»

Но одного взгляда на осужденную хватило, чтобы отбросить прочь сомнения. Он глубоко вдохнул и с протяжным выдохом попытался избавиться от черных мыслей.

«Сначала наполни свою душу любовью!» — вспомнил он давние наставления Магистра ордена.

Ему не пришлось долго настраиваться: та, что была привязана к столбу, и была его любовь.

Король еще только опускал свои царственные телеса на походный трон, а первые пылинки магического порошка уже растворялись под языком диссипатора. Рот тут же занемел. Еще мгновение — и было не сглотнуть, а вскоре он уже не чувствовал ни головы, ни тела.

Вдруг дикая боль расколола череп, онемение прошло, и голова превратилась в один пульсирующий сгусток боли. Он застонал и схватился за виски. Его страшно затошнило. Но не содержимое желудка рвалось наружу. Плотные сгустки радужной энергии заклокотали в горле. Сквозь пелену боли он видел, как они расправлялись и, весело переливаясь всеми цветами радуги, неслись в сторону короля.

«В чем вина этой женщины?» — вдруг подумал Филипп, отдаваясь неожиданно нахлынувшему благодушию.

Смягчились и лица его ближайшего окружения. Даже напряжение стражников, удерживавших толпу на почтительном расстоянии, куда-то улетучилось, и стройное кольцо оцепления превратилось в аморфную амебу.

Обессиленный диссипатор осел на землю.

«Слава Всевышнему, что мне не придется испытать эту боль снова!» — его неудержимо клонило в сон.

Однако ожидание возмездия братства заставляло быть начек у.

«Может быть, одиночный выброс останется незамеченным!» — надеялся он, содрогаясь от мысли о возможном наказании.

«Твой организм будет противиться потере белой энергии! — слышал он слова Магистра. — И будет расставаться с ней с великой болью! Но эта боль ничто по сравнению с той, что вызывает сыворотка возмездия!»

Тем временем король расплылся в блаженной улыбке. По толпе пробежал недовольный ропот.

— Неужели он ее помилует!

«Победа!» — ликовал диссипатор.

Монарх с недоумением обвел взглядом зрителей: «Как глуп мой народ! Разве можно казнить эту женщину лишь за то, что разнузданные отпрыски герцога в пьяном угаре перерезали друг друга?!»

Не успел он насладиться своим умом и благородством, как вдруг откуда-то повеяло холодом. Вместе со студеным бризом пришло откровение.

«Но кто, как не эта ведьма подсыпала дурманящее зелье благородным сыновьям моего первого вассала!» — осознал он то, чего не смогли вытянуть из колдуньи пытками.

Благодушие короля как рукой сняло. Его лицо вновь окаменело, в глазах мелькнул хищный огонек.

«Откуда взялся этот вихрь черной энергии?» — не верил глазам диссипатор.

С таким трудом и болью добытые сгустки белой энергии уже не окружали радужной сферой Филиппа Джулиуса. Черный поток разбил ее на тысячи маленьких пузырьков, которые теперь хаотично метались над площадью.

Диссипатор вновь открыл шкатулку. Вдруг сзади раздался свист. Он обернулся. Плечо обожгла резкая боль. Из середины расползающегося кровавого пятна торчала стрела. На ее белом оперенье зловеще чернел знак братства.

— Нет! Только не сейчас! — выкрикнул диссипатор.

От невыносимой боли рука отнялась. Шкатулка выпала и покатилась вниз. Ветер подхватил рассыпанный порошок и развеял по склону.

Диссипатор выдернул стрелу. На наконечнике, смоченном сывороткой возмездия, закипала кровь…

Глава 1. По ту сторону

— Кровь! — испуганно прокричала Ника и резко села в постели. «Только бы муж еще не ушел на работу!»

Электронный будильник в темноте ободряюще высвечивал три шестерки. Ника тряхнула головой и две последние цифры превратились в нули. Сердце бешено колотилось, перед глазами все плыло, и нули снова стали превращаться в шестерки.

На прикроватной тумбе зажглась лампа. Сквозь надвигающуюся пелену она увидела, как муж вскочил, подлетел к кислородному генератору и включил его на полную мощность.

— Так не сильно? — обернулся он к жене.

Она сидела бледная, пытаясь вставить в нос выпавшую канюлю от кислорода. Ее окровавленные ноздри судорожно раздувались, два красных ручейка уже достигли верхней губы. Он помог ей с канюлей и сунул в дрожащие руки носовой платок.

— Мне страшно! — прошептала она.

— Не бойся, сейчас пройдет!

Из-за этого проклятого платка он не сразу понял, что все только начинается. Лишь когда пропитанный кровью платок выпал из ее рук, он увидел, что на подбородок Ники водопадом стекает кровь. Она не успевала откашливать алый поток, и тот искал выхода через нос. Кислородная канюля была полностью залита кровью. Давления генератора уже не хватало, чтобы ее вытолкнуть.

— Я сейчас! — Муж нырнул под кровать и вытащил баллон с чистым кислородом.

Он открыл вентиль на полную мощность. Сильная струя сжатого газа вырвала канюлю из рук, и та заизвивалась змеей, воруя драгоценные секунды. Руки действовали быстрее мысли. Шипящая канюля была поймана и водружена на место.

— Дыши носом! — крик мужа был едва слышен, звон в ушах стремительно нарастал.

— Не могу, — задыхаясь, прошептала она и начала клониться вперед.

Он придержал ее одной рукой, другой схватил с прикроватной тумбы телефон и набрал 911.

— Женщина! Сорок лет! Легочное кровотечение! — по профессиональной привычке отчеканил он.

— Вы кто?

— Муж!

— Как вас называть?

— Дэнис! Пожалуйста, быстрее! — Он почувствовал, как жена задрожала всем телом.

— Адрес?

— Коттеджный городок… — Пока он договаривал адрес, Ника вдруг затихла. Ямки над ключицами резко запали. Она судорожно пыталась вдохнуть и не могла.

— Умница моя, потерпи. Сейчас все пройдет, — успокаивал он ее и себя. — Я мигом!

Он подсунул ей под спину подушку и молнией слетел вниз открывать дверь.

Вернувшись, он с ужасом увидел, как жена в бессильной ярости бьет своим маленьким кулачком по одеялу. Сил у нее хватило ровно на три удара, после чего она обмякла и завалилась вперед. Он подхватил ее, и жестокая действительность обожгла сердце.

— Быстрее! — заорал он в лежавшую на одеяле трубку. — Она уже не дышит!

Кровь больше не хлестала, а тихо вытекала из уголка посиневших губ. Из телефона доносился нервный голос диспетчера:

— Положите ее на спину и поверните голову набок, чтобы кровь не попала в легкие и она не захлебнулась!

— Какое не захлебнулась! — истерически прокричал он. — Кровь идет из самих легких!

В их разговор ворвалась отдаленная сирена приближающейся скорой.

— Дэнис, не вешайте трубку, я буду с вами до приезда парамедиков! — доносился взволнованный голос диспетчера.

Но Дэнис уже не слушал. Он переложил бездыханное тело жены на пол, обхватил ее губы своими и выдохнул что было сил. Бурлящий поток воздуха вырвался из ее носа, раздувая красные пузыри. Поняв ошибку, повторил, зажав ее ноздри пальцами. На этот раз грудная клетка ответила глубоким вдохом.

Минутой позже прибыли парамедики. На залитом кровью ковролине они увидели хрупкую женщину, почти девочку. Ее золотые кудри были рассыпаны по полу, прикрывая расползающееся алое пятно. Склонившийся над ней мужчина делал искусственное дыхание. С его губ часто капала кровь, а он как будто не замечал красную клокочущую пену, которая шапкой поднималась из легких женщины.

— Аппарат для аспирации жидкости, живо! — скомандовал старший по бригаде.

Упирающегося мужчину оттащили от окровавленной жены.

— Как ее зовут?!

— Вироника!

Мужа выставили в коридор и захлопнули дверь.

— Вироника! Вироника! — донеслось из-за двери.

Пациентка не реагировала. Парамедики суетились вокруг погибающей женщины. Чувство тревоги росло с каждой секундой. Ощущение непоправимого вызвало у них не то панику, не то злость. Панцирь бездушия, взращенный ежедневной встречей со смертью, вдруг лопнул. Руки спасателей позабыли годами отработанные движения, а голос старшего по бригаде предательски дрожал.

А Ника ускользающим сознанием чувствовала, что теряет то небольшое количество черной энергии, которую смог накопить ее истерзанный организм. Она излучала ее всем телом, чего раньше никогда не случалось. Кто-то разрезал на ней сорочку, освободив остатки черных сил.

Необычайная легкость окутала ее. Не сказать, чтобы это ощущение было ново для нее. Порой она испытывала нечто подобное и помнила все эти случаи наперечет! Или не все?! Внезапно перед ней открылось то, чего она по малости лет помнить не могла!

Ей было три годика, когда она засыпала под сказку о золотом петушке.

— Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок! — закончила читать мама.

Но в спальне не стало тихо. Какой-то другой убаюкивающий голос с еле уловимым акцентом начал следующую сказку.

B давние-давние времена за морями, за лесами, на острове-тумане жила-была девица неземной красоты. Никто не знал, откуда она появилась, но все души в ней не чаяли. Она ходила из деревни в деревню и помогала своими снадобьями больным и страждущим. Однажды услышала она шум в лесу. И пришла на поляну, где пасся вороной жеребец, а подле него лежал добрый молодец со смертельною раною.

— Поцелуй меня на прощанье, красавица! — молвил он. — Подле такой красоты и помирать сподручнее.

— Поцелую! — отвечала девица. — Только позволь мне сначала испробовать свое снадобье на твоей ране!

И испробовала снадобье и поцеловала его красавица. И затянулась его рана смертельная, и вскочил добрый молодец на коня и увез красну девицу к себе в замок.

И пришло с тех пор в замок счастье. Семья добра молодца разрасталась и крепла. Соседние землевладельцы за бесценок уступали ему свои луга и угодья. Его подросшие сыновья женились на самых богатых невестах и получали неслыханное по тем временам приданое. Все было хорошо да ладно до тех пор, пока добрый молодец не решил породниться с самим королем.

И пришла тогда к ним большая печаль. Появилась на острове-тумане Чернявка, что была чернее самой Шамаханской царицы! Да что там Шамаханской царицы, чернее самой ночи!

Одним ненастным вечером постучалась Чернявка к настоятелю монастыря, что ведал родословной короля.

— Какая-то черноликая особа просит у вас аудиенции! — доложил удивленный послушник.

— Проси! — поторопил его священник.

Кардинал давно рассказывал о привезенных из-за морей чернокожих красавицах. Но где кардинал и где настоятель монастыря!

— Вы правильно сделали, ваше преосвященство, что решили меня выслушать, — молвила Чернявка.

— Я всегда все правильно делаю! — резко ответил тот. — И не тебе судить о моих решениях!

Его праведный гнев разбился о тяжелый взгляд Чернявки, и необъяснимое беспокойство перевернуло нутро.

— Великая беда нависла над тобой, служитель Господа нашего! — страшным голосом продолжала Чернявка. — Дьявольское семя вот-вот проникнет в кровь нашего короля! Тогда тебя, мой толстячок, по животику не погладят!

Последние слова немного отогрели застывшего от страха священника.

— Продолжай! — он сдвинулся на край кресла и уперся только что помянутым брюшком в резной стол.

— Ветвь древнейшего колдовского рода пытается вплестись в непорочное древо королевской семьи! Да хранит Бог нашего короля!

— Кто?! — хотел приподняться священник, но зацепился брюхом за край стола и остался сидеть.

— Их прошение лежит перед тобой, мой повелитель!

Настоятель откинулся обратно в массивное кресло и посмотрел на свиток, что лежал на столе.

— Откуда ты знаешь об этом прошении?!

Но некому было отвечать на его вопрос. Чернявка исчезла!

— Пошлите за моим лучшим соглядатаем! — прокричал он. — Сейчас же!

Не дожидаясь утра, ищейки настоятеля во главе с соглядатаем отправились в процветающий замок.

Три дня и три ночи соглядатай сидел в придорожном трактире и ждал известий от своих ищеек. Но никто из них так и не появился на пороге кабачка. Подбодрившись кувшином красненького, он сам отправился в замок. В голове шумело от выпитого, и он не сразу понял, о чем судачили шедшие навстречу торговки.

— Сегодня у ворот замка снова нашли мертвого человека!

— Говорят, что он, как и двое других, был ищейкой нашего настоятеля!

— Да нет! Все они полюбовники черной вдовы. Накануне смерти всех их видели с Чернявкой!

— Чего уши развесил! — прикрикнула одна из торговок на застывшего посреди дороги соглядатая и отодвинула его своим необъятным бюстом.

— Как выглядели те трое несчастных? — попытался он остановить торговок, но те даже ухом не повели.

— Твои ищейки не поверили мне и хотели во всем разобраться сами! Может быть, ты будешь благоразумнее? — вдруг раздалось за его спиной.

Соглядатай оглянулся, и сердце тут же оборвалось. Перед ним стояла Чернявка. Она была закутана в балахон, который оставлял лишь узкую щель для глаз.

«Черная вдова!» — обомлел он.

— Сделаешь, как велю, и будешь жить!

Неизвестно откуда набежавший ветерок колыхнул полы балахона. Под ним блеснул длинный клинок.

«Боится запачкаться кровью!» — с ужасом подумал соглядатай, заметив черную перчатку на руке, державшей клинок.

Потеряв от страха рассудок, он даже не понял, что это сама рука была черна как деготь…

Докладывая настоятелю о своем геройском расследовании, предводитель ищеек снова вздрогнул, вспомнив холодный блеск клинка.

— Мать семейства замка несет в себе неисчерпаемую магическую силу. Эта колдовская мощь будет до скончания веков пребывать и преумножаться в их потомках! — с дрожью в голосе передавал он слова черной вдовы. — Каждая новорожденная из этого бесовского гнезда таит в себе опасность для нашего богоугодного уклада жизни! И дьявольская сила их будет расти и преумножаться из поколения в поколение!

Напуганный настоятель призвал под свои знамена отборных охотников на ведьм из Эссекса и отправил их в дьявольский замок.

— Да тут же никого нет! — Истребители ведьм бродили по безлюдному замку.

Глазницы пустых бойниц пристально следили за непрошеными гостями и источали невидимые волны губительных флюидов. Сила их была столь велика, что ни один из охотников на ведьм не дожил до рассвета. Не избежал незавидной участи и соглядатай. Объятия черной вдовы были столь страстны и столь сильны, что наутро его нашли в собственной постели с выпученными глазами и посиневшим лицом.

Чернявку же потом видели ночью на берегу моря. Она бежала вслед за уплывающим галеоном и рассыпала проклятья, творя в воздухе непонятные знаки.

Несправедливый конец сказочного сна так разозлил маленькую Нику, что она выплеснула всю свою злость на виновницу бегства красной девицы и добра молодца. И Чернявка вдруг испарилась так же быстро, как и Шамаханская царица в сказке о золотом петушке. К удивлению Ники, вместе с Чернявкой исчезла и тяжесть в груди!

«Так вот, оказывается, когда я впервые ощутила необъяснимую легкость во всем теле! — удивилась Ника, лежа в луже темнеющей на глазах крови. — А я-то думала, что первый раз это случилось, когда мама возила меня в санаторий!»

Тогда к ним привязался какой-то кавказец по имени Гоги и не давал маме прохода. Чтобы не встречаться с назойливым поклонником, они искали другие пути к морю. Новые маршруты были длиннее прямого спуска, и маленькая Ника приходила на пляж выжатая как лимон. Раньше она подпрыгивала от нетерпения и рвалась в море еще до того, как мама успевала расстелить покрывало. Теперь же, не дожидаясь подстилки, она плюхалась на гальку и долго сидела, как налетавшаяся за день чайка, с тоской глядя на зовущие барашки волн.

Несмотря на их с мамой старания, спрятаться от назойливого аборигена было невозможно.

— Ну что, красавица, идешь со мной в ресторан? — заводил он одну и ту же песню, каждый раз появляясь на их пути.

И вот однажды выдохшаяся от долгого перехода Ника не выдержала. Увидев в очередной раз Гоги, она отпустила мамину руку и, пыхтя как паровоз, двинулась на него. Набросившись на опешившего мужчину, девочка принялась дубасить маленькими кулачками по его надутому животу и приговаривать:

— Отстань от нас, дядька, у нас в Ленинграде есть папа и сестричка, ты нам вовсе не нужен!

После этого Нику как подменили. На щеках появился румянец, вернулся аппетит, и до конца санаторного лечения она летала как на крыльях.

Совсем другое настроение было у Гоги. В тот вечер он не пошел на охоту за жадными до курортных романов девицами. В расстроенных чувствах он плелся домой по знакомой горной тропинке. Из головы не шла противная девчонка, которая все время путалась под ногами и мешала охмурять ленинградскую красавицу. Ему даже показалось, что в клубах висевшего над ущельем тумана сверкнули ее рассерженные глаза.

— Оставь свою мамашу себе! — зло отмахнулся он от парившего в воздухе видения.

И тут, себе на беду, он заметил, что девочка вовсе не парит над пропастью, а сидит на руках у грациозной длинноволосой брюнетки. Стройная фигура женщины теперь отчетливо проступала сквозь вечерний туман. На ее тонкой благородной шее красовались изумительной красоты янтарные бусы. Злость у Гоги как рукой сняло. В его масленых глазках загорелся похотливый огонек.

— Девушка, ты так прекрасна! Зачем ты такая хмурая?! Пойдем ко мне, я тебя развеселю! Выпьем вина, послушаем музыку, потанцуем! Позабудешь грусть-печаль!

Горячие слова Гоги, похоже, подействовали на женщину. Она поставила девочку на землю, и та, весело припрыгивая, убежала вниз по тропинке. Томный взгляд черноволосой красавицы манил к себе. На душе у местного донжуана расцвело. Он потянулся к очередной добыче, но рука провалилась в пустоту, а нога не нашла опоры…

До конца отпуска Гоги больше никому не надоедал.

— Ты у меня лучше всякого отворотного зелья! — шутила мама с Никой.

Они даже представить не могли, что навязчивый ухажер еще долго не будет радовать своим присутствием курортный городок.

«Как я оказался на дне ущелья?! — думал он, лежа в травматологии. — Ведь все тропинки знаю как свои пять пальцев!..»

«Не натворила ли я дел с этим Гоги?! — думала Ника, когда одним дождливым вечером его образ неожиданно всплыл в ее памяти.

Случилось это в летние каникулы на даче. Ливень разогнал веселую детвору по домам, и Ника вместе со старшей сестрой Яной слушали мамины рассказы о ее нелегком послевоенном детстве.

Во время войны мамины родители погибли, и осиротевшую Эмму отправили жить к родной тетке в небольшой поселок под Ленинградом. У тетки жил кот, и девочка всем сердцем привязалась к нему. Тот платил тем же и ходил за ней по пятам. Все любили этого худосочного прохвоста и при случае подкармливали, чем могли. Все, кроме самой зажиточной по тем временам соседки. Не проходило и дня, чтобы она не орала через забор:

— Вот же паразит! Опять распугал всех моих кур. Да этот шелудивый гаденыш хуже фашиста! Кто мне теперь заплатит за яйца, которые мои несушки недодали из-за него!

— А нечего выпускать своих глупых кур на улицу! — защищала всеобщего любимца маленькая Эмма. — Держите их у себя в огороде, так никто их гонять и не будет!

И вот однажды кот пропал. Ребята облазили весь поселок, и все без толку. Они уже потеряли всякую надежду, как вдруг среди ночи Эмма услышала приглушенное мяуканье. Она вскочила с кровати и, как была, в одной сорочке побежала на улицу.

Звук доносился из-за соседкиного забора. Худенькая девчушка легко перепорхнула через ограду и упала прямо в куст смородины. Не обращая внимания на царапины, она понеслась на звук. Спотыкаясь в темноте, Эмма наконец добралась до высохшего колодца в дальнем углу двора. Сорвав с него крышку, она увидела в глубине два огонька кошачьих глаз. Девочка заметалась вокруг в поисках какой-нибудь палки. Тусклый отблеск скрытой за тучами луны был плохим подспорьем. Зато ее сорочка белым пятном светилась в ночи.

Со стороны соседского дома послышался скрип двери. Не замечая приближающейся угрозы, Эмма судорожно шарила руками в траве. Наконец под руку попалась сломанная жердь.

— Тебя-то мне и надо! — она сунула ее в колодец.

Кот вцепился в спасительную палку, и та резко потяжелела. От неожиданности Эмма чуть не выпустила ее из рук. Занозы впились в ладони, но она еще крепче сжала жердь.

— Кис-кис-кис! — ласково позвала девочка.

— Я тебе дам кис-кис-кис! — прогремело над головой. — Нашла-таки своего паршивца!

А «паршивец» уже сидел у нее на руках и радостно мурлыкал. Тут словно огромная оса впилась Эмме в ухо. Разгневанная соседка дотащила их до калитки и вытолкала на улицу.

— Чтоб вам пусто было! — неслись вслед истерические крики.

— Чтоб все твои куры передохли! — зло бросила Эмма, трогая саднящее ухо.

Кот потерся головой о щеку своей спасительницы и ткнулся холодным носом в ее горящее ухо.

— Уже прошло! — засмеялась она от щекотки.

А соседке было не до смеха. Среди ее кур начался мор. И хоть ветеринар объяснил это птичьей чумкой, жиличку из Ленинграда стали побаиваться.

— Так вот почему кошки в нашем доме не переводятся! — улыбнулась Яна и игриво толкнула сестренку в бок.

Ника ничего не ответила. Она никак не могла прийти в себя от услышанного.

«А не наслала ли я какую-нибудь чумку и на того Гоги?» — с неспокойным сердцем подумала она.

В тот вечер на даче ее так и подмывало спросить у мамы, не помнит ли она необычной легкости после перебранки с соседкой. Но так и не решилась.

Сейчас она, конечно же, не побоялась бы спросить. Но мама была далеко, да и губы перестали слушаться и, похоже, не только губы…

Она неподвижно лежала на полу спальни. Какие-то люди в униформе суетились вокруг нее и встревоженно говорили на знакомом, но почему-то малопонятном языке. Ее любимые собачки забились в угол и полными отчаяния глазами наблюдали за происходящим.

«Ну что, мои рыжики? Напугала вас хозяйка?» — мысленно обратилась она к ним.