Год 1382-й от смерти Мученика,

побережье Северного моря,

Доккенгарм

Ноги сами несут тебя вперед. Быстрее, быстрее, беги, беги, пока можешь. Не можешь, тогда иди, ползи на коленках и животе, катись колесом под горку. Двигайся, если хочешь остаться в живых. Что… Что?!! Треск за спиной, недалеко, ближе, чем думалось!!! Вороний грай, черные точки вверх, взмахивая крыльями, тонкие ветки подлеска ходуном, из стороны в сторону. Быстрее, сколько есть сил, ну же, ну!!! Юбка давно распорота одним ударом ножа посередине и все равно мешается. Хлещет по ногам, норовит загнуться внутрь, запутаться за коленями, сколько ни придерживай ее руками. Красные башмаки из искусно выделанной козлиной кожи скользят, ведь недавно здесь нещадно хлестали тугие струи дождя. Колотится в груди, остро колет в боку, но не остановиться… вперед, вперед!

А сзади нарастает треск, разлетаются под ногами сухие ветви и сучья. Преследователи не скрываются, бегут именно за тобой. Неудержимые в своей жажде и этой погони, и ее финала. Треск идет по пятам, ломится через сухостой и молодой ельник, как сильный и быстрый зверь, который ни за что не отпустит жертву. Он рвется вперед, поводя чутким носом, ловит страх, пот, желание жить… и идет по следам. Неотвратимый и догоняющий.

Корень вяза, такой незаметный, подло и предательски торчит над землей. Носок башмака, длинный, модный, входит как раз под него. Тело само делает рывок вперед, не успевая остановиться. Стопу и чуть выше ее рвет короткий огненный укус боли, земля сильно бьет в колено и выставленные руки. Острый скол небольшого сучка пропарывает кожу на правой ладони, но это не важно, вовсе не так важно! Важнее мокрая после недавнего дождя глина, листья и трава, устилающие пологий склон оврага внизу. Таких здесь не так уж и много, но именно этот оказывается прямо на пути. Тщетно пальцы пытаются ухватиться за что-то, тело сопротивляется, но не может ничего сделать.

Скольжение по шуршащим листьям перерастает в полет. Отрывает от склона, бросает вверх и вперед. Внутри все сжимается, рвется, разлетается в стороны и поджимает к самому горлу. Краткий-краткий миг без веса, без ощущения себя, пока спина с хрустом не встречается с землей. Воздух разом вылетает наружу вместе с то ли криком, то ли хрипом. Темнота.

– Папа, папочка, что я наделала?.. Не верь ему… папа?

Тук-тук-тук… что это? А это собственное сердце стучит и отдается в голове ударами молотка по гвоздям, клювом дятла по коре, падающими по крыше редкими тяжелыми дождевыми каплями. Голова кружится, даже если не встаешь, лежишь на отбитом боку. И яснее ясного, что надо сесть, попробовать сесть! И тут же возвращается боль, подло, неожиданно. И острой своей пастью, гниющими и загнутыми клыкам – цоп за ногу! Господи, как же больно, до слез на глазах больно. Всхлип сам собой выходит промеж губ, тонкий, как скулеж у слепого щенка, оставшегося без мамки. А встать бы, надо бы встать… что это?!! Быстрее, вон туда, в кусты, там темно, там шипы, не увидят, не заметят, жить, Господи, жить-то как хочется. Шорох, шелест, скатываются по склону комья земли, мешаясь с кучками уже сухих листьев, ветками, камнями. Все? Неужели все? Липкими дорожками пот катится по спине, бокам, по животу, груди. Волосы лезут в глаза, и слезы горохом, злые, от отчаяния и слабости. Не хочу, не хочу-нехочунехочунехоч… МАМА!..

Шаги практически не слышны. Мягкие сапоги на толстой кожаной подошве без каблука останавливаются перед ее глазами. Даже не сапоги, так, что-то похожее на высокие и очень толстые чулки, с завязками крест-накрест по голени и икре. Выпушка на отворотах сверху, шерсть густая, серая с темными крапинками. Сапоги все в грязи, жирной, черной и липкой. И еще одни подходят чуть сбоку, останавливаются, лениво переминаются, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Их хозяева молчат, дышат спокойно, практически не сбиваясь. Первый садится. Протягивает руку, обтянутую кожаным наручем, с торчащими по предплечью до самого локтя острыми шипами. Боль в ноге отступает перед тем, как рука вытягивает вверх ее голову. Резко, до крика, до жгуче настоящего ощущения срывания кожи с волосами.

Взгляд сталкивается со взглядом. Страх, боль и дрожь против ледяной уверенности, злобы и насмешки. Совсем молоденькая, испуганная, одинокая девушка и варгер, один из тех, кто приходит незваным. Вымазанное вытопленным жиром с белой глиной и сажей лицо, стянутые в пучок длинные волосы, запах въевшейся крови и страдания. Безумие в выкаченных белках, криво дергающиеся в постоянной ярости темные губы. Человек-зверь, страх предгорий, смерть на двух ногах. Он смотрит в ее глаза, скалится, показывая черненые и подпиленные зубы, тянет голову к себе. Дрожь, миг до осязания друг друга, крик. Зубы впиваются в губы, прокусывают, рвут. Стоящие рядом двое других варгеров довольно смеются. Но все это недолго. Конец близок.

Жизнь цепляется за все, что возможно. Жизнь не хочет уходить за просто так. Пальцы с обломанными ногтями вонзаются в мокрую грязь, стараются оттащить тело от страшной черной фигуры, но тщетно. Стремительный бег, готовое разорваться сердце, все осталось позади, все бесполезно.

Сапог вминает в черную жижу тканые серебром полы бархатного казакина. Обтянутая грубой кожей перчатки ладонь оттягивает, медленно, чуть ли не сладострастно, волосы вниз. Лицо поднимается, тянется острым подбородком вверх, открывает белую чуть прозрачную кожу на шее. Бьется тоненькая синяя жилка, скулит, плачет девчонка, так желавшая жить. Варгер вытягивает из-за голенища сапога чуть изогнутое темное лезвие. Длинный боевой нож с роговой рукоятью, выглянувшее в разрыв темных туч солнце играет на металле. Ниже, ниже… первое, покачивающееся движение вбок, назад. Всхлипывание, бульканье, хрип выходящего воздуха. И, наконец-то, тишина. Чуть позже, неслышно и мягко, в овраг выходит маленький грязный лисенок. Втягивает черной горошиной носа воздух, долго, настороженно.

Запах, легко ощутимый. Сладковатый до одурения, мерзкий до тошноты. Не должно быть такого, нет, ни за что… но – есть. Почему? Потому что люди не могут по-другому. Они тоже иногда становятся зверями. Тяжелый, приторный, сбивающий с ног запах. Кровь, лисенок, это кровь. Не бойся, она такая же, как кровь у птиц или маленьких зайчат. Ешь, лисенок, ешь. Нечего бояться. Людей здесь нет. А нелюди уже ушли.

1

Серо-зеленая, со льдисто поблескивающей кромкой волна набегала и ударяла по утесу. Разлеталась в шипящие злые клочья, разбивалась и уходила. И вновь, упрямая, несгибаемая, пыталась разнести по камешку острый выступ скалы. Ее упорство и желание победить внушали уважение стоявшему на краю утеса человеку. Пахло солью, свежей и ядреной, море шумело, а ветер шел вместе с волной, стараясь сбить его с ног.

Куртка-штормовка из плотной и толстой парусины помогала. По случаю приобретенная на рынке у молчаливого калеки моряка, сейчас она оказалась весьма кстати. Торчать здесь, и в городе, и на утесе, ему пришлось долго. Городок был небольшой, весь пропахший рыбой, сырой, вяленой, соленой и копченой, табаком, водорослями и моряками. Устраивало все, кроме последнего.

Последнее часто давало повод сломать пару-тройку ребер, свернуть нос или выбить челюсть особо назойливо задиристому морскому волку. Прогулки по берегу помогали отдыхать. Но вроде бы ожидание закончилось, сегодня наконец либо будет разговор и все разъяснится, либо ему предстоит уехать. Ветер дунул сильнее, пробившись через ткань и заставив привычное к непогоде тело вздрогнуть.

Освальд запахнул куртку плотнее, натянул капюшон и затянул тесемки. Оглянулся в сторону серой полосы городской стены. На дороге, ведущей сюда, к морю, никого не было. Становилось неинтересно. Скоро неделю здесь, среди рыбных запахов и сладкого вереска, у этого утеса. Хотя в полученном письме время встречи оговаривалось точно по сегодняшний день. Ну, ждать осталось недолго и ничего не помешает затянуть подпруги отдохнувшего Серого и убраться отсюда. Несомненно, будет обидно за семь впустую потраченных дней и десяток серебряных монет. Но и такое бывает, хотя и не слишком часто. Конь, смирно стоявший неподалеку, поднял голову. Втянул ноздрями воздух и тихонько заржал. Со стороны холмов, идущих по-над обрывом берега, ехали четверо. Это настораживало. В письме и в последующих устных комментариях не было ничего настораживающего. Но, кто знает, все возможно в этой жизни. Что-что, а врагов у Освальда, охотника за головами, хватало. Даже с избытком, если хорошенько вспомнить.

Охотник за головами покачал головой собственным мыслям и спокойно двинулся в сторону своего коня. Откинул чепрак, закрывающий длинный кожаный чехол ольстры[1]. В кобуре, чуть отсвечивая ореховым ложем с плечевым упором, находился арбалет. Извлеченный, он показался бы немного странным на вид любому опытному стрелку. Плечи стального лука, соединенные сложным шарниром посередине, были плотно прижаты к ложу. Сплетенная из кожи и волос тетива прикрыта сверху покатой пластиной, и под ней же, вполовину длины оружия, находился металлический цилиндр. В круглых, сквозных отверстиях, виднелись пятки шести толстых стрел-болтов.

Освальд отжал на себя небольшой стержень, сильно дернув за чуть закругленное ушко. Щелкнуло, плечи самого лука разошлись в стороны, натягивая тетиву. Второй щелчок сказал о надежном стопоре, связавшем две металлические полосы в дугу. Ладонь надежно легла на фигурно вырезанный низ ложа. Вторая потянула на себя изогнутый рычаг, уходивший основанием в паз у изгиба плечевого упора. Цилиндр мягко провернулся, выталкивая стрелу вверх, и проушина одного из болтов легла прямо на тетиву.

– Так-то надежнее, да, Серый? – охотник погладил коня по шелковой шерсти. – Посмотрим, кто это у нас там, и двинем домой. А то дождь скоро…

Конь, по вполне понятным причинам, не ответил, но Освальду этого и не требовалось. Встал боком к приближающимся всадникам, держа оружие наготове.

Те подъезжали, спокойно и неторопливо. Хотя нет, один, в щегольском красном плаще, стараясь выбраться вперед, горячил коня. Но ехавшие по бокам двое, с ног до головы в сером, не позволяли ему перейти на рысь. Впереди троицы, повернув голову назад и что-то говоря, ехал главный. Это было видно сразу. По манере сидеть в седле, по движению головы, по взмаху руки, которым остановил спутников. Ясно… вот он и разговор. Охотник чуть опустил арбалет и откинул капюшон, открывая лицо. Всмотрелся в подъезжающего всадника.

Мужчина был явно немолод, но до старости ему еще очень далеко. Седина пробивалась в аккуратно подстриженных усах и бородке, морщины виднелись даже в непогоду. Он остановил коня, легко спрыгнул и пошел в сторону охотника, разведя в сторону полы длинного теплого плаща, показав, что не прячет никакого оружия, кроме видимого широкого «кабаньего» меча на левом боку. Освальд кивнул, не убирая арбалета, лишь положив его на сгиб локтя.

– Доброго вечера. – Голос у подъехавшего был гулкий, чуть рокочущий. – Долго пришлось ждать?

– Мне хватило. – Освальд с интересом смотрел на него. – Письмо?..

– Да, его отправил я. – Мужчина остановился рядом, чуть нервно похлопывая по голенищу сапога стеком. Положил руку на отделанное серебром навершие меча. – Рад, что встретились.

– Возможно. – Освальд пожал плечами. – Пока никак не могу разделить вашей радости. Вы знаете, кто я такой, я же ничего не знаю о вас. Кроме того что некоторые ваши друзья могут быть очень настойчивыми и упорными в своих поисках. Остальное мне пока не сообщали… Даже имени.

– Меня зовут… ну, скажем, Гайер, – мужчина говорил ровно и спокойно. – Этого достаточно?

– Зависит от того, о чем пойдет речь. – Охотник также спокойно смотрел прямо ему в глаза. Тот моргнул, видимо, растерявшись. К этому Освальд привык давно. Лет десять назад за разноцветные глаза могли потащить на костер, сейчас нравы смягчились. – Зачем вы меня искали, причем так заинтересованно и с такими на удивление убедительными методами заманивания?

– Я хочу, охотник, чтобы вы нашли для меня одного человека… вернее, одну женщину.

– Преступница? Убийца? Воровка? Должница? Ваша пропавшая родственница? – Освальд смотрел на лицо собеседника, терпеливо ожидая малейшей зацепки, если тому вздумается лгать.

– Нет, не первое и не второе. – Мужчина отрицательно покачал головой.

– Вы не ошиблись? – Охотник внимательнее посмотрел на «Гайера». Взгляд был колкий, неприязненный. Разговор шел негромко, но двое «серых» все же двинулись вперед. Мужчина оглянулся, те остановились.

– В чем именно я ошибся? – Он выдержал взгляд Освальда.

– Вы не просите меня найти ни одну из указанных мною особ. То есть какая-то женщина не является воровкой, укравшей у вас фамильную ценность, или родственницей, задолжавшей вам и попутно убившей несколько щенков вашей любимой борзой. Следовательно, она не сделала ничего, за что я мог бы отыскать и привезти ее к вам. А поисками наложниц либо невест не занимаюсь, людьми не торгую, к сводничеству склонности не имею. Увольте, не мой профиль, знаете ли, герре Гайер. Так что либо вы ошиблись, ища меня и моих услуг, либо нет. В первом случае – я незамедлительно уеду, не требуя компенсации за потраченное впустую время. Во втором, если таковой и есть, вы мне все и полностью расскажете. Иначе я покину ваше общество еще быстрее и предварительно потребую платы. Выбор за вами.

– А ты, однако, нахал… – протянул собеседник. – Дерзкий, зарывающийся нахал и хам. Правду мне про тебя говорили, не врали ни капли. Не боишься так разговаривать со мной?

– Разве я должен бояться? – Освальд усмехнулся. Так, как он умел усмехаться в нужных случаях, благо таких было в достатке, да и тренировался в совершенствовании своей усмешки охотник за головами постоянно.

Очень часто от этой усмешки у спорщика или кого-либо угрожающего всеми карами, земными и небесными, пропадало всякое желание продолжать подобное занятие. Глаза охотника, что зеленый, что голубой, в такие моменты становились прозрачными, как горный хрусталь. И через них, казалось, можно было заглянуть в его мысли. Неожиданно собеседнику, решившему угрозами либо криком доказать собственную правоту, открывалось многое. В первую очередь то, что перед ним стоит человек, во многом отличающийся от него самого. И если бы за полученное умение убивать выдавали дипломы на гладком пергаменте и с печатью на шелковом шнурке, то у этого парня печать явно была бы красной. Как положено отличнику обучения.

Герре «Гайер», или кто там был на самом деле мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, не относился к подобным собеседникам. Об этом свидетельствовали уверенные движения и голос, привыкший приказывать. Но намек, сделанный охотником, он понял правильно.

– Хорошо, – он тоже усмехнулся. Хищно, растянув жесткие губы в тонкой, закрывающей зубы улыбке. – Ты не ошибся и приехал вовремя, куда и к кому нужно. Хочешь знать, кого тебе предстоит найти? Узнаешь.

– Великолепно. – Освальду не приходилось выбирать среди способов заработка на жизнь. Умел охотник очень немногое в отличие от большинства обычных людей. Пока, кроме явственно показываемого ему чувства превосходства, ничего необычного в их разговоре не было. Такое с ним тоже случалось, и не один раз.

– Это травница. Очень талантливая знахарка, которая нужна мне.

– В чем сложность найти ее самому?

– Она не хочет, чтобы ее нашли мои люди. Они и не могут этого сделать, сколько ни пытались. Отводит глаза, путает следы… какая разница? Не могут справиться, и все тут. Что прикажешь мне делать, Освальд, если не нанять такого отъявленного сукина сына, как ты? Поговаривают, что ты и твои друзья можете найти человека хоть на краю света.

– Многое и многие говорят не о том, что есть на самом деле. – Охотник нахмурился. Дело принимало не совсем тот оборот, который ему хотелось. – Она колдунья?

– А кто может сказать это точно, охотник? – «Гайер» еще раз усмехнулся. На этот раз криво. Запахнул меховой воротник плаща, зябко повел плечами. – У нас, в Доккенгарме, не принято громко болтать об этом. Позови морского черта или помяни тролля, так они и придут. У нас здесь ведьм и колдунов все еще сжигают время от времени.

Освальд пожал плечами. Ветер поднимался все сильнее, заметно холодало.

– Что поделать, жестокие провинциальные нравы… этим никого не удивишь. Я должен привезти ее живой, правильно понимаю?

– Абсолютно, и, как говорится, в целости и сохранности.

– Мне понадобятся все известные сведения и слухи о ней. И я хочу знать, как эта женщина выглядит.

– А где она находится, тебе знать не надо?

– У вас есть какие-либо ее вещи? – охотник вопросительно посмотрел на нанимателя, не обратив внимания на сарказм. – Лучше всего волосы или обрезки ногтей.

– Есть что-то в ее бывшей комнате. – «Гайер» кхекнул в кулак, сгорбился, глубоко и надолго закашлялся. Сплюнул на ладонь, посмотрел. Морщинки у краев губ дернулись, брезгливо и негодующе. Больше Освальду не нужно было ничего знать про его мотивы. Все стало ясно с одного взгляда.

Да, травница точно ему необходима, этому местному вельможе, которому оставалось жить не так уж и много. Если не поможет чудо… или талант неизвестной пока охотнику женщины. Осталось решить лишь два вопроса.

– Есть еще кое-что…

– Слушаю тебя. – Куда только делись самоуверенность и гордость? Достаточно было увидеть кровь, выхаркиваемую легкими, чтобы сбить с себя самого гонор и спесь.

– Ваше настоящее имя и сумма. А она…

Охотник назвал цифру. «Гайер» удивился. Освальд не знал из-за чего, но тот удивился. Чему? Он понимал, к кому обратился, искал охотника упорно и долго. Стоило ожидать чего-то подобного.

Моральные принципы Освальда до сих пор не мучили. Его воспитали таким, какой он есть сейчас. Травница, сбежавший преступник, грабитель, обманутый муж… все едино. Хорошо, что наниматель понимал разницу между охотником за головами и наемным убийцей. Свои услуги Освальд давно научился оценивать, пропорционально затрачиваемым усилиям и результату. А тот редко оказывался плохим.

Сегодняшний наниматель мог оплатить ровно столько, сколько было необходимо. Это казалось очевидным, а при желании мог бы заплатить и больше. Что касается его имени, то удивляться не стоило. Охотнику часто было наплевать на саму цель, но не на того, кто ее заказывает. Хотя ответ на этот вопрос охотник уже знал. Неделя, проведенная в еле видневшемся в сумерках городе, не прошла даром. Освальд узнал многое про любую значимую персону в округе. И кто стоял перед ним, понял сразу. Но хотел услышать подтверждение от самого заказчика. Это было его правом.

– Меня действительно зовут Гайером. – Мужчина кашлянул. Нервно дернулась щека. Но кашель не перешел в страшный грудной. – Гайер фон Эксеншиерна-Блеэдхольм. Я барон малой марки Ротгайлс, маршал и кавалер ордена золотого Льва. Хозяин этих мест… который не может найти одну-единственную женщину. Я согласен на твои условия, охотник. Когда ты примешься за дело?

Освальд повернулся в сторону рокочущего под утесом моря. Поднял вверх арбалет, который ни разу не опустил вниз во время разговора. Снял с зацепа болт, спустил тетиву, загудевшую о металл. Рычагом развел плечи, сложив их по бокам ложа. Вставил болт в свободную ячейку и повернулся к маршалу, кавалеру, барону и так далее:

– Сегодня. После того как поужинаю. Мои вещи всегда со мной, и овес для коня в саквах[2] – тоже. У вас хороший повар, герре Эксеншиерна?

2

Огонь жарко потрескивал в камине. Отблески бегали по тяжелым, шитым потемневшими от времени золотыми и серебряными нитями гербовым знаменам. Полотнища висели по стенам, рядом с паноплиями[3], составленными со вкусом и умением. Освальд, отхлебнув густого, сладко пахнущего ячменем и хмелем свежего пива, откинулся на резную спинку массивного стула. Окинул взглядом интерьер зала, прикидывая, что здесь откуда.

Что-что, а жизнь у предков маршала была насыщенной и интересной. Вот, например, тот шлем, висящий на стене напротив. Странноватой формы, с полной металлической маской искуснейшей работы, точно привезен с востока. Острый шпиль наверху, легкая полосатая ткань, скрученная в тугой толстый жгут и идущая по всей окружности шлема. Маска злобно смотрела на охотника провалами узких щелей-глазниц, скалилась металлом решетки на месте рта. И ведь верно, точно с востока. За ним, плотно сидевшим на незаметном крюке, пересекались очень старая цагра еще без стремени и выщербленный бастард, времен первых Походов на освобождение родины Мученика от язычников. И так по всему фрагменту стены, освещенному несколькими факелами и свечами, торчавшими в массивных серебряных шандалах, висело оружие. Путь семьи Эксеншиерна по реке времени и территориям сопредельных, и не только, государств прослеживался четко.

Хозяин сидел напротив, задумчиво поглаживая большую серую кошку. Кошка, весьма смахивающая на рысь, нежилась и громко тарахтела, ласкаясь к теплой руке. Герре Эксеншиерна поглаживал шелковистые брыла, щекотал ее под вытянутым подбородком. Темные, почти черные губы его любимицы иногда растягивались в подобии улыбки, показывая длинные белые зубы. Вооружена кошка была основательно.

Животное щурило от удовольствия желтые глаза с длинными узкими зрачками, не отводя взгляда от охотника. Подрагивающие усы, чуткий нос и стоящие торчком уши с кисточками сами собой говорили про недоверие к неизвестному человеку. Хороший ход, который Освальд не мог не оценить по достоинству. Это оружие, всегда находящееся под рукой хозяина замка, было куда лучше любого из острых предметов на стене.

– Как вам кухня? – Гайер отпил из стеклянного, оправленного в потемневшее серебро бокала на длинной ножке. В отличие от гостя хозяин предпочитал вино пиву.

– У вас замечательные повара, герре Гайер. – Освальд одобрительно кивнул, приканчивая толстую, с поджаренной до идеального состояния корочкой, отбивную. Привозной овощ батат, запеченный с чесночно-сливочным соусом, оказался как раз кстати. Мясной сок, мастерски спрятанный внутри, казалось бы, сухого куска, был великолепен, не говоря про ровно отделяющиеся друг от друга нежнейшие волокна. – Благодарю за приглашение и удовольствие от прекрасной кухни.

– Было бы за что. – Эксеншиерна кашлянул. – Повара у меня действительно знатные. Привез их из Лиможана, когда был там в последнем походе. Не очень сильно хотели ехать, представляете себе?

Представить себе такое Освальд мог… но с трудом. Во время последнего конфликта между Лиможаном и Абиссой Доккенгармская марка приняла сторону вторых. Абисса всегда платила больше и, главное, в срок, в отличие от любых своих противников. Что делали наемная доккенгармская пехота и рейтары в захваченных землях, Освальду довелось видеть. Города и деревни северяне грабили и уничтожали неспешно, вдумчиво и обстоятельно, так же как все, за что брались. Участь тонких гурманов поваров, как думалось охотнику, была куда более завидной. Умирать в серебряных рудниках Абиссы или носить на себе землю со склонов вулканов на поля Айсбергена было бы намного хуже. Оттуда не возвращались. Так что действительно странным казалось нежелание оказаться в прислуге доккенгармского аристократа.

– Да, Освальд, я вас не познакомил… возраст, знаете ли. – Хозяин кивком показал на нервно жующего юношу на противоположном конце стола. – Мой воспитанник, сын боевого товарища, Юргест. Мальчик мне как родной, растет у меня с десяти лет. Он считал, что встреча с вами может оказаться опасной для меня, перенервничал. Вот и ведет себя столь невоспитанно. Не так ли, Юргест?

– Именно так, отец. – Юноша не оторвался от непрожаренного куска говядины, лишь кивнул. Мясо с кровью охотник не любил, а уж то, как ел Юргест, чавкая и жадно, делало эту прихоть еще более непривлекательной. – Но, думаю, герре Освальду это не очень интересно.

Охотник даже и не подумал отвечать. Что-что, а отношение к нему юнца точно не его дело. Может считать и полагать все, что его душе угодно, да и ладно. Пора приниматься за работу, не все же сидеть за столом. Терпение Эксеншиерне не занимать, но играть с ним было бы глупым решением.

– Вы говорили про комнату женщины, я хотел бы осмотреть ее. И услышать все про сам побег, возможные причины, а также поиски, которые вы предпринимали.

– Пойдемте. Эй, кто-нибудь! – герре Гайер стукнул кулаком по столу. В дверях тут же возник лакей, в синей с золотым ливрее, цветов дома. – Приготовь несколько подсвечников в комнате ведь… э-э-э, травницы, зажги их и возвращайся с фонарем, посветишь. Дождь идет? Хорошо, принеси плащи мне и гостю.

– Она жила отдельно, как, впрочем, и полагается уважающей себя ведьме? – Освальд посмотрел на хозяина.

– Она жила в башне, на самом верху. – Эксеншиерна потрепал кошку за мощный загривок. Кошка щелкнула клыками и довольно мурлыкнула. По мнению Освальда, далеко не каждая пастушья овчарка могла так громко рыкнуть. – Башня примыкает… примыкала к основному зданию. Это ведь бывшая крепость, охотник, мой фамильный замок, дом моих предков… Он же и родовая крепость. В башню вела галерея, еще две недели назад. Накануне той ночи была целой, без шатающихся опорных столбов или гнилых балок. Королевский инженер осматривал ее полгода назад, кое-что подкрепили, где тот сказал. И разом вдруг рухнула целая половина галереи, просто обвалилась той ночью.