Первая… вторая… третья справа. Он остановился и на всякий случай пересчитал их еще раз. Час был предрассветным, когда трудно сказать, что это — очень поздняя ночь или очень раннее утро. Во всяком случае, Эллери мог не беспокоиться о том, что кто-то может увидеть его сейчас в этом полутемном коридоре. Да, вот она, третья дверь справа… И это точно Северная башня. Селеста дала ему точный адрес, и на этот раз Эллери удалось попасть именно туда, куда он стремился. Большая удача.

Сладкая маленькая Селеста. Прелестная дочка садовника. Кто-то должен с ней поговорить, не так ли? Сказать, что она должна выйти за его дорогого братца, за Гаррика, чтобы сделать его жизнь невыносимой. Черт его знает, отчего Эллери так хотелось превратить жизнь Гаррика в кромешный ад, быть может, он надеялся на то, что хотя бы это сможет немного унять его душевную боль — неожиданную и сильную. Свою жизнь Эллери считал конченой, а помолвку с Патрицией — расторгнутой навсегда.

Но кто привел его к краху? Конечно же, Селеста. И теперь Эллери намеревался отплатить ей той же монетой.

Он подумал о том, что всегда был неудачником, и горько усмехнулся.

Эллери повернул дверную ручку, сделав это настолько тихо, насколько ему позволяло его состояние, и проскользнул в темную спальню. С легким щелчком закрыл за собой дверь. Что-что, а прокрадываться в чужие спальни Эллери умел с ранней юности. Даже в самом пьяном виде. Даже с закрытыми глазами.

Он и сейчас прикрыл ненадолго глаза, а когда вновь открыл их, то они стали различать очертания предметов, находящихся в темной комнате. Диваны, столики, кресла. Эллери озадаченно нахмурился. Это оказалась гостиная, примыкавшая к спальне. Спальня с гостиной? Не слишком ли шикарные апартаменты для скромной дочери садовника?

Эллери неслышно прошел по толстому ковру и заглянул в спальню. Она оказалась большой, с удобными креслами, с камином, в котором догорали тлеющие угли, и с кроватью возле окна. Кровать тоже была большой, с низким бархатным балдахином. В дальнем углу спальни тускло горели сальные свечи, зажженные в медном канделябре.

Эллери быстро окинул все это опытным взглядом, поставил свою бутылку на туалетный столик — в подобных ситуациях лучше, когда у тебя развязаны руки, — и на цыпочках подкрался к кровати. Раздвинул полог, склонился над лежащей в кровати женской фигурой… Внезапно из-под одеяла высунулась рука, схватила Эллери за рубашку и рванула так, что тот потерял равновесие и, беспомощно взмахнув руками, ткнулся лицом в край матраса.

— Что тебе нужно в моей комнате?

Эллери удивленно моргнул, сплевывая прилипшую к языку шерстинку.

Это голос Патриции. Или он ослышался?

Эллери осторожно разлепил веки. Да, это точно Патриция, и, судя по всему, она была вне себя от гнева.

— Ведьма, — сказал Эллери, имея при этом в виду Селесту, направившую его в эту спальню.

— Это я — ведьма? — по-своему истолковала его слова Патриция. — И ты смеешь называть меня ведьмой после всего, что наделал сам?

— Я еще ничего не наделал, — пробормотал он, но эти слова явно не успокоили Патрицию.

На ней была белая ночная рубашка с кружевами, и сквозь тонкую ткань просвечивала золотистая нежная кожа.

— Ты ухаживал за мной. Заставил влюбиться в себя. А сам скрыл от меня, что у тебя есть дочь.

— Я так и сказал Трокмортону, что ребенок погубит все дело, — простонал Эллери.

— Не смей так говорить о славной маленькой Кики!

Эллери и не подозревал, что синие глаза Патриции могут быть такими выразительными.

— Она не виновата в том, что ее отец — бабник и бездельник, — добавила она.

— Бессердеч… — начал Эллери.

— И бессердечный, — согласилась Патриция.

— Нет, я хотел сказать, что это ты бессердечная, — пробормотал Эллери, выпутываясь из полога и в глубине души понимая, что Патриция права. — Не хочешь принять Кики.

Грудь Патриции напряглась, и Эллери впервые увидел сквозь ткань ее тугие груди с розовыми сосками.

— Это ты не хочешь ее принимать, — ответила Патриция, прикрывая грудь руками.

Один сосок скрылся из вида — какая жалость!

— Я пес поганый, — проскулил Эллери.

— Да, — согласилась Патриция. — Только не сравнивай себя с датским догом или английским пойнтером, они лучше тебя.

Столь глубокое раскаяние смягчило бы сердце любой другой женщины, но Патриция оказалась исключением из правил.

— Если сравнивать тебя с собакой, так скорее всего с пуделем, — продолжала Патриция. — Знаешь, это такие мелкие завитые твари, которые постоянно гадят на ковре.

— Но-но! — воскликнул Эллери.

— И когда же, интересно, ты собирался рассказать мне о том, что у тебя есть дочь? После свадьбы?

— Я вообще не думал рассказывать тебе о ней. Надеялся, что ты ничего не узнаешь. Если хочешь, мы можем оставить ее здесь с… — Еще не договорив до конца, Эллери успел осознать свою ошибку.

— Ты собирался бросить свою дочь у родственников?! — ужаснулась Патриция. — Ты совсем не любишь Кики?

— Кики? — впервые в жизни Эллери Трокмортон говорил с прекрасной женщиной, сидя в ее спальне среди ночи, о чем-то ином, кроме любви. Нет, если семейная жизнь подразумевает вот это, он ни за что не пойдет под венец.

Эллери уставился на Патрицию. Нельзя сказать, чтобы он не любил Кики. Конечно, любил… Когда вспоминал о том, что она существует на белом свете. Когда при виде ее не ощущал себя старым и никому не нужным человеком. Когда учил Кики скакать через веревку или лепить пирожки из грязи.

— Я люблю Кики, — раздраженно сказал Эллери. — Я просто не знаю, что с ней делать.

— Тебе самому нужен наставник, — вздохнула Патриция. — Скажи, неужели ты не помнишь, что делал с тобой твой отец?

Он начал припоминать, чем занимался с ним его отец, хотя это было нелегкой задачей — мало того, что голова Эллери была затуманена вином, но его еще постоянно сбивала с мысли грудь Патриции.

— Мне всегда хотелось, чтобы он отправил меня путешествовать — как Гаррика, — но он умер прежде, чем я подрос.

— Значит, ты должен показать мир Кики. Мне кажется, что ей это понравится, особенно если учесть, что она свободно говорит по-французски.

— Какая же ты наивная, — сказал Эллери и вполз поглубже на кровать. — Куда же я могу поехать со своей незаконнорожденной дочерью? Кто нас примет?

— Я приму.

Да, она примет, в это Эллери готов был поверить безо всяких оговорок. А еще Эллери готов был поверить — и тоже безо всяких оговорок — в то, что может полюбить эту прекрасную темноволосую женщину. Полюбить, несмотря на ее острый язычок, на ее понятия о добре и зле. Да и отец у нее — очень богатый человек. Прийти к такому решению для Эллери было легче оттого, что Патриция сейчас практически лежала на спине — такая близкая, теплая, желанная. Он протянул руку и сказал, кладя ее на бедро Патриции:

— Но ты, конечно, не только наивная. Ты еще очень добрая и красивая.

Эллери осторожно скользнул ладонью дальше, туда, где сходятся бедра, но Патриция перехватила его за запястье.

— Откуда тебе это известно? Ведь с тех пор, как я приехала сюда на нашу помолвку, ты ни разу даже не взглянул в мою сторону и отдал все свое внимание другой — Селесте!

Он, конечно, мог бы вырваться на свободу, но вступать в борьбу с женщиной? Это пошло. Вместо этого Эллери надулся и сказал:

— Можно подумать, что ей это было неприятно!

— Почему же? Она хотела тебя. Все женщины хотят тебя, но свою руку ты предложил мне. Или твое слово ничего не значит?

«Она все равно не поверит, если я буду убеждать ее, что все случилось не по моей вине и не по моей воле», — подумал Эллери и решил испробовать другой путь.

— Я в отчаянии, — сказал он.

— В отчаянии? Отчего?

— Оттого, что не могу добиться тебя.

— А ты и не пытался меня добиться.

Эллери опустил голову на матрас и принялся думать. Как понять слова Патриции? Быть может, это не только обещание простить ему все, но и приглашение к дальнейшим действиям? Стянуть с Патриции ночную рубашку? Но ждет ли она от него именно этого? Эх, знать бы наверняка…

— Я хочу попытаться сделать это сейчас, — сказал Эллери, прикинув, что, даже если Патриция ударит его, он просто откинется на мягкий матрас.

Но ничего не произошло, Патриция только отпустила руку Эллери.

Он осторожно поднял голову.

Она лежала, откинувшись на подушках, — соблазнительная, прекрасная, близкая.

— Я жду, — сказала Патриция и облизнула свои полные чувственные губы.

Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Эллери замер в ожидании, а Патриция тем временем стянула с себя простыню, провела руками по своему телу, обтянутому тонким шелком, и спросила:

— Так ты не хочешь меня?

— Хочу. Очень хочу. — Эллери старался держать себя в руках. Соблазнять женщин нужно осторожно, аккуратно, а уж Патрицию тем более — ведь она жалеет его и собирается выйти за него замуж. Эллери осторожно вполз на кровать и склонился над головой Патриции, запрокинутой на подушки. — Ты собираешься выйти за меня? — проникновенно спросил он.

Она не ответила.

— Да или нет?

Он взял в ладонь руку Патриции. Она посмотрела в глаза Эллери, а затем перенесла его руку к себе на грудь.

Несмотря на весь свой опыт, Эллери не мог припомнить, чтобы когда-нибудь ему доводилось испытывать такое возбуждение. Эта девушка — девственница! — сама положила его руку себе на… боже, какие у нее соски!

— Патриция, — негромко простонал Эллери, Нежно припадая к ее губам.

Целоваться она совершенно не умела.

Ну ничего, этому он ее быстро научит.

И Эллери принялся ласкать кончиками пальцев лицо, уши, шею Патриции, ее грудь. Вскоре дыхание Патриции стало глубоким, и она принялась негромко стонать. Что и говорить, в своем деле Эллери был настоящим виртуозом.

Он осторожно расстегнул верхнюю пуговку на ее ночной рубашке. Теперь Эллери чувствовал себя уверенно, словно капитан, ведущий свое судно в хорошо знакомую гавань. Он обнажил одну грудь Патриции, припал губами к ее соску, и…

И в ту же секунду оказался на полу, сильно приложившись задним местом и ничего не понимая. Когда же ему наконец удалось перевести дыхание, он спросил:

— Какого?..

Патриция посмотрела на него, перегнувшись через край кровати.

— Это было прекрасно. Но пока довольно.

Довольно? Всего несколько поцелуев, и этого ей довольно? Должно быть, он совсем разучился обращаться с женщинами. Перед глазами Эллери оказался расстегнутый край ночной рубашки Патриции, в котором виднелась ее грудь. Щеки Патриции раскраснелись, отчего ее лицо стало еще прекраснее.

Эллери склонил голову набок и принялся решать новую загадку — почему это вдруг Патриция из серенькой уточки превратилась в настоящую красавицу?

«Да потому что я люблю ее», — прогремело в голове Эллери, и он задохнулся от этой мысли еще сильнее, чем от падения на пол.

Он лег на спину, а Патриция сползла ближе к краю кровати и потрогала его за грудь.

— Ты жив, Эллери?

Он поймал ее пальцы и поцеловал.

— Я чувствую себя хорошо, просто великолепно.

— Не ударился, когда я скинула тебя с кровати?

— Совсем напротив.

— А головой ты не ударился? — насторожилась Патриция.

— Смотря в каком смысле.

Патриция освободила свои пальцы и скрылась в глубине кровати.

Эллери зажмурил глаза и представил себя счастливым мужем.

— Эллери.

Он открыл глаза. Патриция вновь свесилась с кровати, уронив почти до пола свои растрепавшиеся темные локоны.

— Да, моя дорогая?

— Тебе нравится Селеста?

Этот вопрос нужно было обойти как можно осторожнее.

— Она очень красивая, милая, но мне нет до нее дела. Меня интересуешь только ты.

— Это хорошо, потому что Трокмортон влюблен в Селесту.

«Не сошла ли она, часом, с ума? — подумал Эллери. — Впрочем, нет, не похоже».

Просто она рассмотрела то, что он и сам должен был бы увидеть, если бы только не стремился с таким упорством идти наперекор судьбе.

Он улыбнулся Патриции. Именно эта женщина; как ни странно, оказалась судьбой Эллери — прекрасной судьбой.

— Трокмортон влюблен в Селесту? Ну и черт с ним!

— Не богохульствуй, — предупредила его Патриция и снова исчезла за краем кровати.

Эллери почувствовал неудобство. Он сидел возле кровати Патриции, словно пес, с которым она недавно его сравнила.

— Ты собираешься выйти за меня? — Спросил Эллери, карабкаясь назад на кровать.

Ответа не последовало.

— Ты нужна мне, Патриция. Я пропаду без тебя, без твоей красоты, мудрости и доброты.

Она посмотрела на него сверху, сидя на матрасе, подогнув под себя одну ногу. Ночная рубашка задралась, открывая взору Эллери крепкую лодыжку. Затем Патриция приподняла ногу и уперлась босой ступней в грудь Эллери.

— Мне не нужен мужчина, который может пропасть без меня. Я хочу видеть тебя таким, каким всегда себе представляла, — сильным, умным, честным. Поэтому вопрос ставится иначе — готовы ли вы, Эллери Трокмортон, стать человеком, за которого я согласилась бы выйти замуж?

Подол ночной рубашки задрался почти до самого бедра. Еще немного, и глазам Эллери открылись бы райские врата. Он облизнул пересохшие губы и пробормотал:

— Если ты…

— Ты понял мой вопрос? — перебила его Патриция.

— Отчасти, — сделал новую попытку Эллери. — Да, я могу быть сильным, умным и честным. Это все?

Патриция кивнула головой.

— Ты уверена? Ничего не станешь добавлять задним числом?

Она отвела ногу.

Он перехватил ее и вновь прижал к своей груди.

— Без тебя моя жизнь потеряет смысл, — быстро сказал Эллери.

Патриция сидела, глубоко задумавшись.

— Если хочешь, я уеду из дома и докажу, что могу быть именно таким человеком, — сказал Эллери. — Но лучше, если бы мы уехали вместе.

— В путешествие?

На этот раз ему удалось прочитать мысли Патриции.

— После медового месяца возьмем Кики и поедем по свету.

— Хмм…

— Что ты скажешь о Центральной Азии?

— Очень заманчиво.

— Я люблю тебя, — с отчаянием сказал он.

— Полагаю, ты говорил это всем своим женщинам, — строго заметила Патриция.

— Ну… да. Но теперь я люблю только тебя.

— И чтобы больше не пить, — сказала Патриция.

— Ни капли, — легкомысленно пообещал Эллери.

— И никаких женщин, кроме меня.

— Никаких. Ни одной. Клянусь.

— Иначе у тебя не будет больше детей.

«Как это понимать? Она не станет спать со мной, если у меня появится другая женщина? Или возьмет в руки острый нож и…»

— Никогда в жизни даже не взгляну на другую женщину, кроме тебя, — поспешил заверить свою невесту Эллери.

— Эллери, — осуждающе протянула Патриция.

— Постараюсь не смотреть, — поправился он. Патриция глубоко вздохнула и торжественно произнесла:

— Хорошо. Я выйду за тебя замуж. У Эллери перехватило дыхание.

— Спасибо, — выдохнул он. — Это большая честь для меня.

Он сказал это совершенно искренне, охотно вверяя свою судьбу в руки этой женщины, зная, что рядом с ней у него не возникнет никаких житейских проблем. Неизвестно, будет ли он при этом по-настоящему счастлив, но…

Но он любит эту женщину!

А сейчас…

Эллери нежно погладил ногу Патриции — от лодыжки до колена — и сказал:

— Ты не могла бы немного переменить позу?

— Вот так? — Она убрала левую ногу с груди Эллери, но только затем, чтобы забросить ее ему на плечо, а правое колено выставила перед собой.

Аи да Патриция! Эллери и предположить не мог, что она окажется такой… игривой!

Теперь оставалось лишь уложить Патрицию на спину.

— Чуть ближе, — прошептал Эллери. — Просто чуть…

— Не можешь дотянуться? — спросила Патриция.

— Д-да… — Его пальцы хватали воздух и ничего, кроме… воздуха.

Патриция резко подобрала ноги и скрылась под одеялом.

— Ничего другого не будет, — сказала она. — Во всяком случае, до брачной ночи.