Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Великая игра (№1) - Прошедшее повелительное

ModernLib.Net / Фэнтези / Дункан Дэйв / Прошедшее повелительное - Чтение (стр. 1)
Автор: Дункан Дэйв
Жанр: Фэнтези
Серия: Великая игра

 

 


Дэйв Дункан

Прошедшее повелительное

Стоите, вижу, вы, как своры гончих,

На травлю рвущиеся. Поднят зверь.

Шекспир. «Генрих V», акт III.

«Вставайте, Ватсон, вставайте! — кричал он. — Игра началась!»

Сэр Артур Конан Дойл. «Убийство в Эбби-Грейндж».

Слушайте все народы и веселитесь все земли! Близок приход уничтожившего Смерть, Освободителя, сына Камерона Кисстера. В семисотое Празднество явится он в Сусс. Нагим и плачущим придет он в мир, и Элиэль омоет его. Она выходит его, оденет и утешит. Возрадуйтесь же и вознесите хвалу, восславьте эту милость и провозгласите избавление ваше, ибо он несет смерть самой Смерти.

Филобинский Завет, 368.

ЗАМЕТКИ ПЕРЕВОДЧИКА (С ДЖОАЛИЙСКОГО)

В джоалийском и родственных ему языках географическое название, как правило, состоит из корня и приставки. Английские эквиваленты (например, Наршленд, Наршвейл, Нарсия и т.п.) не способны передать все оттенки оригинала. Джоалийский язык — единственный, в котором имеется двадцать слов для обозначения проходов через горные перевалы в зависимости от их сложности, зато нет ни одного слова, обозначающего горный хребет.

Флора и фауна Вейлов развивалась независимо от земной, однако эволюция имеет обыкновение заполнять схожие экологические ниши схожими по внешности видами. Форма — следствие функции: жук — он везде жук (почти), птицы откладывают яйца, иначе им было бы тяжело летать, и так далее. Чтобы не перегружать неподготовленного читателя избытком новых названий или сносками с латынью, я позволил себе использовать описательные термины (вроде «плодов-колокольчиков») или присваивать названия по принципу внешнего сходства. Роза есть роза есть, так сказать, роза. Соответствие, впрочем, может быть чисто условным: так, «моа» в данном случае означает вовсе не гигантского страуса, но двуногое млекопитающее.

Время и расстояние даются в привычных единицах.

Транскрипция имен и названий по возможности приближена к оригиналу.

Существительные мужского рода, как правило, начинаются с согласных б,д,г,к,п,т, женского — с гласных а,е,м,о,у,э, среднего — с согласных ф,ж,л,м,н,р,с. Абстрактные понятия склоняются по особым правилам и начинаются с в, ч или а.

Следующие друг за другом гласные произносятся не слитно, но раздельно, словно разделенные дефисом: «Элиэль» звучит как «Эль-и-эль», но никак не «Элель». Сдвоенные гласные означают долгий звук.

Джоалийский язык изобилует беглыми гласными, обозначенными в тексте апострофом. Так, первая гласная в «Д'вард» растянута значительно сильнее, чем в нашем «двор».

БОГИ. ПЯТЬ ВЕЛИКИХ БОЖЕСТВ ПЕНТАТЕОНА

Висек. Прародитель. Обыкновенно считается мужчиной, но также и триадой: Отцом, Матерью и Первоисточником. Висек может упоминаться как в единственном, так и во множественном числе, в формах мужского, женского или среднего рода, практически непереводимых на европейские языки. Свет, Всезнающий, Отец Богов и т.д., может перенимать атрибуты других богов — такие, как мудрость, созидание, справедливость. Поклонение Висеку несет в себе зачатки монотеизма. Везде, кроме Ниола, где расположен его главный храм, Висек кажется слишком далеким и абстрактным, чтобы быть популярным в народе. Его ассоциируют с солнцем, огнем и серебром.

Многочисленные аватары Висека включают в себя Чиола (судьбу) и Вайсета (солнце).


Эльтиана. Жена. Владычица. Богиня любви, материнства, деторождения, плодородия, сельского хозяйства, путешествий. Ее жрецы одеты в красное; ее символ — перечеркнутый круг, ее главный храм расположен в Рэндоре. Эльтиана — единственная из великих божеств, чье имя носит одна из четырех лун.

В числе ее аватар Оис, богиня горных переходов.


Карзон. Муж. Бог созидания и разрушения, а значит, и войны, силы, отваги, мужества, мора и отмщения, природы и скотоводства. Его жрецы носят зеленые одежды. Символ — молот. Главный храм расположен в Тарге. Его ассоциируют с луной Трумб.

Под именем Зэца он выступает как бог смерти, самый устрашающий из богов. Цвет Зэца — черный, его символ — череп. В числе других аватар: Гарвард (сила), Кен'т (мужество) и Крак'т (землетрясения).


Астина. Дева. Богиня целомудрия, долга, справедливости, покровительница воинов и атлетов. Ее жрецы одеваются в синее, ее символ — пятиконечная звезда. Главное святилище расположено в Джоале. Ее ассоциируют с Иш, голубой луной.

Ее аватары Иилах (атлетика), Ирепит (покаяние), Иш (постоянство и долг) и Урсула (справедливость).


Тион. Юноша. Бог — покровитель искусств, красоты, науки, познания, медицины. Его жрецы облачаются в желтые одежды. Главный храм расположен в Суссе. Изменчивая и непредсказуемая желтая луна Кирб'л связана с его аватарой — богом веселья.

Его аватары: Эмбер'л (драма), Кирб'л (Шутник), Джинуу (отвага), Иела (пение) и Паа (исцеление).

СОСТАВ ТРУППЫ ТРОНГА

Тронг Импресарио Амбрия Импресарио, вторая жена Тронга К'линпор Актер, сын Тронга Эльма Актер, жена К'линпора Утиам Флейтист, дочь Амбрии Гольфрен Флейтист, муж Утиам Ама Актер, двоюродная сестра Амбрии Дольм Актер, муж Амы Пиол Поэт, брат первого мужа Амбрии Гэртол Костюмер, двоюродный брат Тронга Олиммиар Танцовщица, сестра Эльмы Клип Трубач, двоюродный брат Гэртола Элиэль Певица, сирота

УВЕРТЮРА

1

Лето 1914 года выдалось изумительно погожим. Над всей Европой светило яркое солнце — изо дня в день, с безоблачного неба. Отпускники беспечно разъезжали по всему континенту, наслаждаясь зеленью лесов, купаясь в ласковых морских волнах. Они беспрепятственно пересекали границы. Почти никто не замечал грозовых туч, сгустившихся на политическом горизонте. Даже газеты — и те не уделяли этому внимания. Война обрушилась внезапно, как горная лавина, и унесла все прочь.

Второго такого лета уже никогда не будет.


Ближе к концу июня на борт греческого парохода «Гермес», готового к отплытию из Порт-Саида, поднялся джентльмен, которого звали — если верить записи в судовом журнале — Джулиус Крейтон, полковник Джулиус Крейтон. Он был вежлив, непроницаем и таинственен. За все время, что пароход шел через Средиземное море, он никому ничего не рассказал ни о себе, ни о своих занятиях. Несомненно, это был английский аристократ, но дальше этого заключения ни судовые офицеры, ни пассажиры так и не продвинулись. Всех изрядно заинтриговало то, что он сошел с корабля в Черногории, в Каттаро — городке, стоявшем в стороне от дорог. Странный народ эти англичане, решили все. Если бы они могли проследить дальнейший маршрут Джулиуса Крейтона, то удивились бы еще больше.

Джулиус ступил на европейскую землю двадцать восьмого июня. По чистой случайности именно в этот день в Сараево убили эрцгерцога Франца Фердинанда. Это стало началом всемирной катастрофы. От границ Черногории до Сараева не больше пятидесяти миль. Впрочем, я еще раз обращаю внимание читателя на то, что полковник Крейтон не имел абсолютно никакого отношения к этому событию.

Он довольно быстро продвигался на северо-восток, перемещаясь преимущественно верхом по глухим сельским районам, и в конце концов оказался в предместьях Белграда. Там, в фургоне, стоявшем в густом лесу, он удостоился беседы с цыганским вожаком.

Чуть позже его могли видеть в гостях у графа, потомка древнего дворянского рода, владельца живописного замка в Трансильвании. В Вене он встретился с несколькими людьми, в том числе и с женщиной, известной как самая изощренная куртизанка в Австрии, чье тело не имело равных в Европе. Впрочем, суть их встречи не имела никакого отношения к ее профессии.

К пятнадцатому июля он достиг Санкт-Петербурга. Хотя столицу Российской Империи сотрясали забастовки рабочих, ему удалось несколько часов провести за беседой с монахом, известным как своею святостью, так и своими политическими связями.

Два дня он провел в пещере в Шварцвальде. И двадцать третьего, когда Австрия предъявила Сербии ультиматум, полковник Крейтон прибыл в Париж. Город гудел, возбужденный скандалом с Кайо, однако это не помешало полковнику встретиться с двумя художниками и одним издателем газеты. На ночном марсельском поезде он выехал в европейскую штаб-квартиру Иностранного легиона. Большую часть дня он провел в тамошней церкви, вслед за чем вернулся в столицу.

Двадцать восьмого июля, когда Австрия объявила войну Сербии, он взял билет в купейный вагон поезда, отправляющегося паромом в Лондон — невероятное достижение, учитывая царившую на Северном вокзале панику.

По прибытии в Англию он исчез.

2

Эдвард Экзетер прибыл из Лондона в Грейфрайерз в четыре часа пятнадцать минут пополудни. В субботу, в самый разгар лета маленькая станция была почти пуста. В Париже царила паника, да и в Лондоне поезда, следующие из столицы на море, брались чуть ли не штурмом. В Грейфрайерз стояла обыкновенная сельская тишь.

С чемоданом в руке он вышел из станционного здания. На дороге его ждал боджлевский «роллс», за рулем которого восседал Волынка собственной персоной.

— Чертовски славно с твоей стороны подхватить меня тут, Боджли, — сказал Эдвард, забираясь в машину.

— Рад видеть тебя, старина, — ответил Волынка. — Не против прокатиться немного? — Он только что не сиял от гордости: ну как же, разрешили вести «роллс»!

Вот так Тимоти Боджли отвез Эдварда Экзетера к себе в Грейфрайерз-Грейндж — отвез несколько кружным путем, но все же постаравшись не опоздать к обеду. Эдвард поблагодарил миссис Боджли за то, что та согласилась приютить его, прибывшего так внезапно. Собственно, он сам напросился в гости, но воспоминание об этом было для него слишком болезненным. Миссис Боджли убеждала его, что в этом доме ему рады всегда.

Потом следовал провал. Так бывает.

Он совершенно не помнил, что происходило на протяжении следующего часа. Какие-то обрывочные воспоминания о самом обеде — разрозненные страницы потерянной книги. Самым ярким воспоминанием было его огорчение от того, что на нем блейзер и шерстяные брюки. Он чувствовал себя, как бродячий пес, угодивший в питомник породистых собак. Один из его чемоданов украли в Париже, а купить себе что-нибудь пристойное из вечерней одежды в Лондоне он просто не успел. К тому же у него не было английских денег, а банки по субботам не работали.

Девять или десять лиц за столом ему запомнились смутно. Родителей Волынки он, разумеется, знал хорошо: мать — большую, громогласную миссис Боджли и отца — седеющего генерала с белоснежными усами на красном лице. Был еще майор Как-его-там, типичный колониальный вояка. Была вдова, леди Как-ее-там-еще, и викарий. И еще какие-то люди. Обрывки разговора о неизбежности войны… Майор пространно объяснял, как французы и русские словно жернова разотрут бошей в порошок. Все соглашались, что война закончится к Рождеству.

И позже, когда дамы оставили мужчин беседовать за портвейном и сигарами, разговор опять зашел о войне, о том, что давно пора преподать немцам хороший урок, о том, в какой род войск запишутся Эдвард Экзетер и Тимоти Боджли, о том, как им повезло, что они так молоды и могут служить в армии.

Вечер завершился пением патриотических песен у рояля, вслед за чем все разошлись — рано, ибо утром генералу предстояло выступать в церкви.

Еще позже Эдвард сидел, развалясь, в кресле, у окна, а Волынка в халате поверх пижамы — на диване они болтали, как в старые добрые времена. В последнее время Волынка зачитывался «Затерянным миром» Конан Дойла. И сейчас он взахлеб рассказывал Эдварду о книге — обещал одолжить сразу, как дочитает сам. Они ностальгически вспоминали школьные деньки, не без удивления заметив, что всего неделю назад покидали стены Фэллоу без особого сожаления. Потом вернулись к военной теме, и в голосе Волынки зазвучала горечь.

— Добровольцем? Куда мне, старина. Медики забракуют. — Даже эти слова давались ему с трудом: из груди у него вырывались хрипы, как у умирающей кошки. Волынка страдал астмой, он даже до середины крикетной площадки не мог добежать, не посинев, хотя силой не уступал многим. Да, шансов попасть на войну у него не было никаких, а Эдвард не знал, как утешить его, и только мямлил что-то насчет возможности работы в разведке.

Волынка передернул плечами, пытаясь скрыть досаду.

— Слушай, ты не против устроить набег на кухню — как в старые добрые времена?

Должно быть, Эдвард согласился, хотя совершенно не помнил этого. Возможно, они надеялись, что обычная мальчишеская шалость поможет им справиться с ощущением нереальности. Ощущением, так внезапно вторгшимся в их жизни. Из строго упорядоченной, почти монастырской дисциплины закрытой школы их выбросило в мир, стоящий на грани безумия.

Кухня располагалась в самой старой части Грейндж, большой каменной пристройке, гулкой, заставленной старой мебелью и полной беспокойных, неожиданных теней. На этом для Эдварда Экзетера реальность закончилась.

Все, что случилось потом, напоминало смазанные фотографии в газетах или рисунки в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Какая-то женщина кричала, и крики ее эхом отдавались от каменных сводов. Глаза у нее были дикие, и волосы ниспадали тяжелыми кудрями. Там был нож. Там была кровь — фарфоровая миска, в которую лилась кровь. Он смутно помнил, что кто-то барабанил в дверь, пытаясь войти, и что сам он отбивался деревянным стулом от маньяка с окровавленным ножом. Потом была отчаянная боль в ноге.

Потом — тьма и кошмар.

3

До рассвета оставался час, не больше. Ветер — пережиток недавней зимы — гнал по небу облака, то открывая, то закрывая луны, отчего узкие улочки то становились черными, как угольный погреб, то вновь делались такими светлыми, что можно было читать вывески, со скрипом раскачивающиеся на ветру. Над крышами из пластин сланца, над дымовыми трубами белыми зубами сверкали ледяные вершины Наршволла, на которых тут и там темнели черные языки теней.

Скрежет драконьих когтей по булыжной мостовой означал, что ночной страж завершает очередной круг по спящему городу. Страж верхом на драконе медленно ехал по Торной Дороге. Работу стража нельзя было назвать ни слишком прибыльной, ни слишком престижной. В эту ночь ее можно было назвать чертовски холодной, и мысли стража касались главным образом теплой кровати с теплой женой, ждущих его с рассветом. На нем были шлем из железа и кожи и стальная кираса, надетая поверх одного слоя меховой одежды и двух слоев шерстяной. Он поочередно грел руки, перекладывая фонарь из одной в другую. Этой ночью в Нарше он рисковал скорее отморозить пальцы, чем столкнуться с какой-то другой опасностью.

Нарш — тихое место, но когда-то в незапамятные времена отцы города ввели комендантский час, так что кому-то приходилось поддерживать его. Иногда комендантский час нарушали любовные парочки, воровато крадущиеся в ночи. Но чаще всего за всю ночь стражу не встречалось ни души. Все злоумышленники наверняка попрятались еще задолго до его приближения, заслышав шаги дракона и завидев свет фонаря. Разумеется, комендантский час распространялся только на пешеходов. Тех, кто ездил верхом на драконах или в каретах, это не касалось, и уж тем более это не касалось отцов города или их друзей.

Царап, царап — скрежетали когти. Ветер хлопал ставнями и завывал в дымоходах. Непроглядная тьма в очередной раз окутала Торную Дорогу, только неверный свет фонаря падал на двери и проваливался в зияющие отверстия проулков. В просвете облаков мелькнула и снова пропала четвертая луна, Эльтиана, кроваво-красная звезда на востоке. Страж пробормотал про себя молитву — обычную молитву Владычице. Он просил Владычицу больше не давать прибавление в его и без того немалое семейство. Они и так с трудом существовали на его мизерное жалованье.

Затем из-за туч вышел Трумб — точнее, не вышел, а словно выпрыгнул из засады, — и его полумесяц осветил город, заиграв на шпилях храма Владычицы. Он выхватил из темноты двойную цепочку людей, бредущих по улице прямо перед стражем. На мгновение страж лишился дара речи, потом бросил своему дракону короткое «Варч!».

Скорее всего дракона это тоже изрядно удивило, ибо он привык передвигаться по ночным улицам неспешным «зайбом». И другого шага от него не требовали вот уже много лет. Немного помедлив, словно припоминая все, чему его учили в его драконьей юности, он послушно убыстрил шаг, и ночной страж Нарша обрушился на нарушителей закона.

Их было около дюжины, и они следовали по росту — от высокой пары во главе процессии до замыкавшего ее ребенка. Каждый нес на спине большой мешок. Страж обогнал процессию, осветив всех по очереди фонарем. По виду путников он заключил, что они нездешние, ибо только некоторые были одеты в обычные для Нарша меха. Все остальные дрожали, сгибаясь под ударами ветра. Чужаки! Нарушители комендантского часа!

Выкрикивая команды, страж развернул дракона и остановил его перед парой, возглавлявшей процессию. Те тоже остановились. Некоторые с облегчением опустили на землю свои мешки и подняли на него глаза. Он воззрился на них сверху вниз со строгостью, подобающей представителю закона.

Сам представитель закона, однако, не внушал того ужаса, на который рассчитывал. Дракон был так себе — чешуя давно уже потеряла блеск в тех местах, где о нее терлись стремена, да и седло сползло вперед так, что страж сидел криво, лишившись возможности удобно опираться о вьючную пластину.

Дракон, деликатно пофыркивая, разглядывал нарушителей с не меньшим интересом, чем страж. Несмотря на устрашающий вид, мало найдется животных, превосходящих кротостью драконов, и большинство людей хорошо знают это. Страж не представлял себе, что делать с таким количеством нарушителей, причем половина из которых — женщины.

— Хо! — произнес он. И подумав, добавил: — Кто такие?

Главным, судя по всему, являлся высокий мужчина в развевающемся плаще; его белоснежная борода живописно трепетала на ветру. Когда он, кланяясь, сорвал шапку, под ней обнаружилась аккуратная лысина в обрамлении курчавых седых волос. Вся его фигура внушала уважение. Голос оказался звучным, как колокол.

— Я Тронг Импресарио, а это — члены труппы, носящей мое имя: певцы, музыканты, актеры. Мы бродячие артисты, которые служат Покровителю Искусств.

По внешности их скорее можно было назвать простыми бродягами, но страж припомнил, что два дня назад видел афишу, извещавшую о представлении за Стригальней.

— Вы ходите по городу до рассвета, а это запрещено!

Тронг — или как его там — повернулся к востоку и театрально простер руки:

— Воззри, о господин! Робкие лучи рассвета уже окрашивают небо на горизонте, гоня прочь ночную мглу! — Он говорил с джоалийским произношением, хотя это никоим образом не объясняло, как он ухитряется видеть горизонт сквозь двухэтажный каменный дом.

— Прости нас, если мы преступили закон! — воззвала спутница Тронга. Она почти не уступала ему ростом. Голос ее отдавал стальными нотками и казался еще более мощным. Распознать произношение было сложнее; единственное, что можно было сказать с полной уверенностью, — это то, что она родом не из Наршвейла. — «Рассвет» есть понятие растяжимое. Мы ведь нездешние, так что незнакомы с вашими законами.

Страж не понимал, зачем нужно тратить деньги на то, чтобы слушать, как пришлые оборванцы читают стихи или даже поют. Нет, это не для Нарша. Впрочем, если кого и интересуют такие штуки — так это городских богачей. И их жен, конечно. Поэтому он решил не связываться с бродягами, чтобы не навлечь на себя немилость знати.

— Куда вы и зачем? — спросил он скорее для того, чтобы выиграть время.

— Мы держим путь в храм, — величаво пророкотал Тронг, — совершить жертвоприношение. Нас ожидает нелегкий путь на Празднества святого Тиона в Сусс. Без покровительства богини Оис нам не одолеть опасный перевал Рилипасс.

Ах! В свое время страж и сам участвовал в Празднествах Тиона. Он состязался в кулачных боях до тех пор, пока лицо его не превратилось в лепешку. Да, и на этом его боевые подвиги закончились. Куда еще могут стремиться бродячие актеры в это время года? И кто в здравом уме осмелится проехать на мамонтах через Рилипасс, не принеся жертву в храме? Нельзя гневить богиню перевалов Оис!

Страж бросил быстрый взгляд на небо и снова увидел красную луну, смотревшую вниз через маленький просвет в облаках. Оис была аватарой Владычицы, Эльтианы, имя которой носила эта красная луна. Эльтиана смотрела на стража — какое он примет решение? Она может рассердиться, если он помешает паломникам почтить ее аватару. Лучше уж не связываться с этими бродягами — пусть себе идут куда хотят.

— Вы бы хоть утра дождались!

— Но нам безотлагательно нужно в Сусс, — быстро заговорила женщина. — Ты же знаешь, что это не обычное празднество. Оно проводится в Суссе в семисотый раз, и не мы одни спешим одолеть перевал. Очередь на мамонтов велика, как никогда. Наше нетерпение происходит единственно из благочестия, о страж.

Действительно, за последние несколько недель через Нарш прошло необычно много людей, спешивших на Празднества. Правда, его жена утверждала, что артистов, атлетов и калек не больше обычного, а вот жрецов и жриц — видимо-невидимо.

— Ступайте с миром, — объявил страж, убирая дракона с дороги. — Но в следующий раз будьте уважительнее к закону.

Странники взвалили мешки на плечи и молча побрели дальше.

Трумб спрятался в тучи, и на улице снова стало темно. Последнее, что увидел страж, прежде чем бродячие актеры скрылись за углом, — это маленькую девочку. Согнувшаяся под тяжестью мешка, она заметно хромала. Ну, эта-то зачем так рвется на Празднества, страж догадывался.

АКТ ПЕРВЫЙ. ТРАГЕДИЯ

4

Убийство!

Нельзя сказать, чтобы убийства шли сплошной чередой, но и на отсутствие их жаловаться не приходилось.

Кэррутерс с семьей отдыхал в Харрогите, Робинсон отправился в поход по Шотландии, у Харди был перелом шейки бедра, а Ньюлендз угодил в больницу с острым приступом аппендицита. Из этого следовало, что мистеру Маггинзу Лизердейлу придется управляться в лавочке одному. Из этого следовало, что инспектор Лизердейл — за шесть месяцев до выхода на пенсию, вот бедолага!

— будет вкалывать за начальника отдела, заместителя начальника отдела и группу инспекторов, не получая за это ни на полпенни больше.

К этому можно было бы добавить угрозу гражданской войны в Ирландии и настоящую войну, готовую уже разразиться в Европе. Боши и русские вцепились друг другу в глотку, а лягушатники объявили мобилизацию, результатом чего явились официальные распоряжения немедленно сообщать о любой подозрительной активности, будь то беспорядки или демонстрации. Половина личного состава находилась в отпуске.

И вот вам убийство — первое в графстве за двадцать лет. Не какая-нибудь там пьяная драка в кабаке, переросшая в поножовщину. Не какая-то уличная ссора из-за женщины, куда там! Для бедняги Маггинза Лизердейла это было бы слишком примитивно. Нет, собственный сын старшего констебля убит в собственном доме старшего констебля, отчего Старик, разумеется, на две трети выведен из строя.

Как вам это понравится?!

Всемирный потоп, да и только!


На церкви Святого Георгия как раз зазвонили колокола, когда длинный автомобиль с урчанием ворвался в Бишопс-Уоллоп. Откинувшись на кожаные подушки, положив котелок на коленку, Лизердейл слушал этот звон со странным ощущением нереальности. Его вытащили из постели посреди ночи, и глаза теперь слипались сами собой. Стыд, да и только. Староват он для настоящего сыщика.

Несмотря на то что было еще рано, солнце уже пекло вовсю: погожий выходной, погожее лето. Война, убийство, безумие — а колокола Бишопс-Уоллоп звонят, как обычно. Они звонили так и много лет назад, когда Лизердейл еще мальчишкой проводил каникулы в деревне у деда с бабкой, в домике с высокой черепичной крышей и потолками, даже тогда казавшимися ему слишком низкими. Колокол-тенор в те дни немного фальшивил; фальшивил он и сейчас. Вполне возможно, так было и во времена Ричарда Львиное Сердце.

Колокола звонили даже тогда, когда машина пронеслась по Стернбриджскому мосту. Инспектор подумал, что бы сказал его дед на это чудо. Или его отец, если уж на то пошло. Разодетые в воскресные костюмы люди тянулись на утреннюю службу точно так же, как поколения их предков. Собаки облаяли нарушителя спокойствия и сочли свои старания вполне успешными — машина убыстрила ход и, миновав деревню, начала подъем на холм. По длинной, обсаженной березами и каштанами аллее они помчались со скоростью сорок миль в час.

Свод из летней листвы мелькал над головой; казалось, машина несется по зеленому туннелю. Всю свою жизнь инспектор ездил на работу на велосипеде, в форме. На велосипеде он слышал дроздов и дятлов, видел бабочек, порхавших в живых изгородях. Лизердейл попросил шофера опустить черный кожаный верх — ему хотелось хотя бы ощущать на лице ветер с ароматами клевера и тимофеевки. Август в Англии! Полускошенные луга были пусты. Пасшиеся в низинах лошади лениво отмахивались хвостами от мух. Куда бы он ни посмотрел, подернутый дымкой горизонт украшали шпили и башенки церквей. Когда-то он мог назвать их все по памяти, да и сейчас, возможно, смог бы — Святого Петра в Баттон-Бент, Святого Олбена в Крэнли. Романские, готические, ампирные. Вот уже тысячу лет каждый англичанин живет на расстоянии пешей прогулки от церкви.

Он вытащил из кармашка часы и тут же сообразил — колокола уже сказали ему время. Должно быть, Элси сейчас выходит из церкви Святого Уилфрида. Да, рано он сегодня начал работу.

Впрочем, эта поездка — пустая трата времени. Труп есть, убийца есть… Дело из разряда «открыл-закрыл». Возможно, мотивы убийства покажутся всяким умникам не слишком убедительными, но ему, полицейскому, хорошо знакома изнанка жизни. Такое могло случиться даже в маленькой сонной Грейфрайерз, где убежавшая лошадь становится темой разговоров на месяц. Такое случается, просто об этом редко говорят. Идея поездки в Фэллоу целиком принадлежала миссис Боджли, а Старик сейчас готов согласиться на все что угодно. Так что Лизердейлу дали покататься в «роллс-ройсе». Он зевнул.

Фэллоу? Ему приходилось несколько раз проезжать мимо ворот, правда, внутри он не бывал ни разу. Не его участок. Да и ведомство не его — какое он имеет отношение к учебным заведениям для юных джентльменов? Фабрика снобов. Иногда мальчики из Фэллоу показывались в Грейфрайерз — в выходные дни, с родителями, похожие друг на друга как две капли воды в строгой школьной форме, шляпах и галстуках. Даже голоса у них были одинаковые — безупречное произношение и манеры под стать китайскому мандарину.

Он уже успел поговорить о Фэллоу с полицейским врачом, но ответ был именно такой, как он и ожидал. Весьма уважаемая школа, сказал Уоткинс. Конечно, не Итон или Харроу. Во второй десятке, зато, возможно, лучшая во второй десятке. В тесных отношениях с министерством по делам колоний. Выпускает тех, кому предстоит управлять империей. Можно сказать, специализируется на этом. Выпускников Фэллоу можно встретить где угодно, в любой из колоний. На руководящих постах, разумеется. Бремя белого человека, пальма с пинией и прочая чушь.

Милейшая миссис Боджли и представить себе не могла, что мальчик из Фэллоу может превратиться в жестокого убийцу. Или ее столь же безупречный сын — в жертву.

Но Лизердейл мог. Стыдно! Очень, очень стыдно!

5

Небо уже начинало светлеть, когда труппа Тронга добралась наконец до храма. Они так и шли вереницей по росту. Процессию возглавляла монументальная фигура Тронга Импресарио, рядом с ним шествовала не менее живописная Амбрия. Последней плелась маленькая Элиэль Певица. Ветер все не стихал, швыряя по узкому ущелью улицы пригоршни снега.

Согнувшись под тяжестью мешка, Элиэль тащилась за Клипом и Олиммиар. Она терпеть не могла Наршвейл. Из всех стран, которые труппа обходила из года в год, эта была самая противная. В Наршвейле было холодно, и свинцовое небо, казалось, в любой момент готово разродиться снегопадом. В самом же Нарше на улицах постоянно воняло гарью. Нарсиане обогревали углем свои уродливые каменные дома с крышами из пластин черного сланца. От жителей города тоже воняло, наверное, потому, что они никогда не стирали свою одежду. Одежду из шерсти ламы не постираешь, она не просохнет до следующей зимы.

В особенности же она не любила храм и его богиню Оис, хотя таких вещей не произносят вслух. Возможно, и Амбрия чувствовала что-то похожее, поскольку всегда говорила Элиэль, чтобы та подождала снаружи. Если старая грымза считала, будто Элиэль не знает, что творится внутри, она глубоко заблуждалась. В деревеньках, где выступала труппа, всем иногда приходилось спать в одной комнате. Элиэль прекрасно знала, что бывает в темноте и под одеялом. Утиам и Гольфрен часто занимались этим, ведь они поженились меньше чем год назад. К'линпор Актер и Эльма тоже делали это, и Дольм Актер с Амой тоже, пусть и не так часто. Даже Тронг и Амбрия занимались этим иногда. Все притворялись, будто ничего не слышат, но стоило одной паре заняться этим, как она тут же распаляла остальных.

Все они были женаты и занимались этим, потому что им хотелось и, должно быть, нравилось заниматься этим. То, что происходило в храме Оис, — совсем другое дело. Тут были замешаны деньги, и хотя считалось, что это посвящается богине, никто из других известных Элиэль богов и богинь не требовал таких жертв. Ее часто интересовало, что думают по этому поводу сами жрицы. Она даже спросила Утиам как-то раз, не за этим ли их мужчины каждый год ходят в храм. Утиам возмутилась и ответила, что нет, разумеется. Тронг Импресарио никогда не позволит им этого, даже холостякам.

— Ты хочешь сказать, это нехорошо? — с самым невинным видом спросила Элиэль.

— Ну конечно, нет! — заявила Утиам: негоже обсуждать то, что угодно богам. Впрочем, она сильно покраснела и постаралась поскорее сменить тему разговора.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27