Выхода нет…

Геракл дремал…

Ему снилось, что он был секундой в одном-единственном дне. Нотой, сорвавшейся со струны, прозвучавшей и исчезнувшей навсегда. Звоном Ладоновой чешуйки. Он был свистящим шепотом Гидры. Он был стуком копыт Артемидиной лани. Он был колокольчиком коровы, глухим нижним «соль» утробы Эриманфского вепря, мелодичным визгом Диомедовых кобыл, пронзительным, едва доступным слуху воплем Стимфалид, гармонической басовой нотой Немейского льва, мычанием Критского быка. Он был громом воды, бегущей через Авгиевы конюшни, он был скулящим плачем собаки и последним вздохом умирающей женщины.

А потом он вновь стал самим собой и метался в собственной плоти, словно это была рубашка, которую он отчаянно пытался с себя сорвать. Он был звуком своей собственной агонии.

Он проснулся весь в поту. Он не мог даже отереть лоб. Мутным взглядом он уставился в звездный простор вселенной и подумал: интересно, а если крикнуть достаточно громко, может быть, кто-то ему ответит.

Ни звука. И все же звук был, и он его ненавидел. Этот звук жужжал, жужжал, жужжал вокруг его головы.

– АТЛАС, – закричал он. – АТЛАС!

И гром прокатился и затих где-то в земных горах.

– Незачем так орать, – сказал Атлас. – Я тебя прекрасно слышу.

Он был тут, высокий, улыбающийся; он стоял прямо перед Гераклом, блаженно свободный от любого бремени. Геракл почувствовал, как его лицо и шея запылали от зависти.

– Ты принес яблоки? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и хладнокровно.

Атлас полез в карман и вытащил три яблока, все еще сияющих странным светом.

– Я отнесу их Эврисфею вместо тебя, – сказал он.

– И слушать не хочу, парень, – отозвался Геракл. – Ты и так уже сделал достаточно.

– Мне вовсе не трудно, – возразил Атлас.

– Ты же не хочешь сказать, что проделаешь весь этот путь туда и обратно, только чтобы передать кому-то там фруктовую посылку?

– Ну, я подумал, что мог бы заодно навестить дочерей, – признался Атлас.

(«Дерьмо собачье, – подумал Геракл. – Эти девки оставят его у себя навсегда».)

– Ты ведь не устал? – спросил Атлас.

– Устал? Нет, парень, мне тут нравится, смена рода деятельности, ну, ты понимаешь, никаких проблем.

– Вот и ладненько, – сказал довольный Атлас. – Тебе еще что-нибудь нужно, прежде чем я уйду?

Геракл занервничал. Если он сейчас примет неправильное решение, Атлас просто уйдет, и только его и видели. Геракл не мог снять с себя мир без посторонней помощи, зато Атлас вполне мог оставить его тут навсегда.

– Раз уж ты спросил, я бы хотел подушечку на голову – слишком уж давит. Чертова Швейцария.

– А что такое со Швейцарией? – заинтересовался Атлас.

– Горы, парень. Они впились мне в шею под черепом. Это может плохо кончиться.

Атлас был добросердечен по натуре и не хотел видеть, как страдает Геракл. Он порылся в сумке и вытащил большой кусок бараньей шкуры, из которого вполне можно было свернуть подушку. Он склонился над Гераклом и попытался пристроить ее ему на шею.

– Маттерхорн, старик…

– Чего?

– Под Маттерхорн ты ее так просто не засунешь. Слушай, подыми-ка мир на секундочку, а я присобачу ее себе на плечи, тогда у нас все получится. Только не раздави яблоки, я тебя умоляю.

Ничего не подозревающий Атлас кивнул и наклонился, чтобы положить драгоценные яблоки на пол мироздания. Потом, слегка крякнув, он скатил мир с Геракла и взвалил себе на голову.

Геракл быстро подхватил яблоки.

– Устраивайся поудобнее, дружище. Я не вернусь, – сказал он.

На мгновение Атлас потерял дар речи. Внимательно изучив радостный оскал Геракла, он осознал, что его подло обманули. Да, мозгов у Геракла не было, но вот хитрости – хоть отбавляй.

Что ему оставалось делать? Ему захотелось свалить вселенную на Геракла, переломать ему все кости, разбить мироздание вдребезги, взорвать время и заставить историю начаться с начала.

– Да ладно тебе, Атлас, – сказал Геракл. – Ты и так неплохо прогулялся.

Медленно, словно чтобы не пролить ни капли молока из чаши, Атлас опустил Космос себе на плечи и согнулся под бременем. Он проделал это с такой легкостью и грацией, с такой почти любовной нежностью, что на мгновение Геракл почувствовал стыд. Он бы с радостью разбил этот мир на кусочки, если бы это могло его освободить. Он понимал, что Атлас мог в любой момент сделать это, но не делал, и он уважал его и ничем не мог помочь.

– Прощай, Атлас, – сказал Геракл. – И спасибо…

Геракл шел прочь в своей львиной шкуре, помахивая палицей из цельного оливкового ствола, с яблоками Гесперид в поясе. Рукой он оттолкнул с дороги парочку звезд и начал растворяться в ткани времени, и Атлас видел, как его прошлое, настоящее и будущее исчезают вместе с ним. Теперь его жизнь не имела ни пределов, ни ограничений. Перед ним было ничто, и разве не этого он давно и так страстно хотел?

Но вот почему это ничто было тяжелым, как пустота?

Он посмотрел назад и на какое-то мгновение потерял из виду вселенную, которую держал на спине. Вместо нее там был он сам, чудовищный и тяжелый; маленький Атлас, отчаянно пытающийся удержать на спине огромного, словно мир, Атласа.

А потом видение пропало.

Сквозь

Геракл отнес яблоки Эврисфею.

Радостный, что покончил с этим бакалейным подвигом, он отправился на юг и основал на пути стовратные Фивы, которые нарек в честь своего родного города.

В честь там или нет, место рождения или не место рождения, а Геракл вскоре устал от городской жизни. Бросив свои роскошные одеяния и полночные пиры, он как следует выбил свою львиную шкуру (уже местами траченную молью) и пустился в путь, который в конце концов привел его к подножью Кавказских гор. Там, живьем прикованный к скале, Прометей коротал вечность, никто уже не помнил, с каких пор.

Геракл понял, что где-то поблизости находится Прометеева тюрьма, когда в бледном сиянии утра увидал над головою нарезающую круги тварь, видом смахивающую на грифа. Каждое утро она с завидной пунктуальностью являлась терзать его печень, которая за ночь отрастала вновь, чтобы титан вечно нес наказание за кражу огня у богов.

Не желая, чтобы его увидели, Геракл спрятался за скальным выступом и молча смотрел, как тварь подлетала все ближе и ближе, как ее крючковатый клюв принялся царапать и рвать бледную плоть Прометеева живота.

Лицо титана исказилось, будто в агонии, но изо рта не вырвалось ни звука. Спина Прометея судорожно вжалась в скалу, когда птица разорвала ему брюшные мышцы и засунула голову вместе с шеей в живот, чтобы достать печень. Копаясь во внутренностях, гриф хлопал огромными крыльями, чтобы сохранить равновесие, и танцевал, впиваясь когтями в бедренные кости жертвы.

Печень уже наполовину свисала из истекающей и булькающей кровью раны; гриф ухватил ее поудобнее клювом и яростно рванул. Прометей издал вопль. Хищник взмыл в небеса со свисающей из клюва печенью, роняя капли крови и ошметки плоти на холодные скалы.

Прометей потерял сознание.

Геракл выбрался из укрытия и поднес мех с водой к его запекшимся губам. Прометей пришел в себя и поблагодарил его. Геракл из жалости прикрыл его рану от слепящих лучей солнца и полчищ мух, от которых тот страдал все светлое время суток.

Титан спросил Геракла, не видал ли тот его брата Атласа, и в его памяти неожиданно всплыло видение той бесконечной нежности, с которой Атлас вновь взвалил на себя невероятное бремя мира. Герой ласково отер лоб страдальца и пообещал ему в тот же день пообщаться с Зевсом на тему прекращения наказания.

Умиленный собственной добротой, он ушел, оставив Прометею мех с водой с засунутой в него соломинкой для питья.

Когда Гераклу было чего-нибудь нужно, он обычно начинал с истошного вопля: «ЗЕВС! ОТЕЦ ЗЕВС!» Вот и сейчас его голос прокатился по горам, вызывая небольшие лавины и ледниковые оползни.

Зевс как раз был с Герой, наслаждаясь интимностью момента на золотой кушетке, и Гера, изящно приподняв одну бровь и улыбаясь про себя, оттягивала момент кульминации.

Геракл начинал сердиться. Когда криков оказывалось недостаточно, он пускал в ход палицу, поэтому он взбежал на вершину самой высокой горы и, невзирая на безжалостно пылавшее солнце, принялся долбиться в небо.

Боги почувствовали толчки, и кое-кто даже поинтересовался, не собираются ли гиганты во второй раз штурмовать Олимп. Выяснять причину шума послали, как всегда, Гермеса. Увидев Геракла, методично пытающегося расколоть пополам небесный свод, он так испугался, что согласился доставить царственного смутьяна во дворец тучегонителя.

Зевс ни о чем не подозревал, пока Геракл пинком не распахнул дверь спальни и не обнаружил отца на мачехе. Гера повернула к нему свое прекрасное лицо и выдала один из тех ядовитых взглядов, которые Геракл так ненавидел. Его член исполнил серию па, достойных кенгуру.

1

От слова «Гадес», или «Аид», – названия подземного царства в греческой мифологии; в отечественной классификации – т. н. катархейский (догеологический) этап эволюции Земли (ок. 4,5–3,8 млрд лет назад). – Здесь и далее примеч. перев.

2

Кембрий – ок. 570–450 млн лет назад, первый период палеозойской эры в геологической истории Земли.

3

Силур – ок. 445–410 млн лет назад, третий период палеозоя.

4

Триас – ок. 225–220 млн лет назад, юра – ок. 195–145 млн лет назад; периоды мезозойской эры.

5

Джекпот – самый большой выигрыш, банк.

6

С мифологической точки зрения здесь автор допускает художественную неточность. Титаны были детьми Урана (неба) и Геи (Земли).

7

Вымышленное имя, от лат. parsimonius – «бережливый».