1

Юзи – так теперь его звали, Юзи – уже три месяца тихо-мирно жил в Лондоне. Особых эмоций это у него не вызывало. Место как место. Такое же чумазое, порочное и сверкающее, как любой другой город. Главное, что это не Израиль. Не дом. За тем он и приехал. Его прежнее «я» – человек, который был братом среди таких же братьев, – стерлось до смутного воспоминания. А о парне, у которого были жена и ребенок, он почти и не помнил. Теперь он один и живет на съемной хибаре в бедной части Северного Лондона. В мерзкой квартире – он чувствовал, что заслуживает мерзости. А еще это подходящее место для его бизнеса.

Но сегодня вечером ему нужно забыть обо всем. Голос в его голове, в кои-то веки, не ныл. Он сел в автобус, и, пока тот пыхтел в потоке машин, солнце начало гаснуть. Влажный вечер хватал пассажиров за горло, душил их. Юзи не стал садиться, ему не хотелось. Он машинально сделался невидимым, машинально насторожился, повернулся спиной к лестнице и принялся наблюдать за остальными пассажирами. Итак. Три подростка, обкуренные, на заднем сиденье. Мужчина в трех шагах от него, за спиной рюкзак, на костяшках пальцев правой руки мозоли – боксер. За ним парочка карманников, но сегодня вечером они не при деле. Юзи все это видел, хотел он этого или нет. Это, и не только. Он мог бы сообщить вам марки и модели всех мобильных устройств, какие только находились в автобусе. Он мог бы рассказать, у кого из пассажиров проблемы со здоровьем и на что они, скорее всего, жалуются. Он угадал бы национальность, тип темперамента, рост и вес каждого; сказал бы, кто из них его заметил. Он мог бы определить, кто из этих людей расколется под давлением, а кто будет упираться до последнего. Нет, это не экстрасенсорные способности. Это обучение, которое он прошел. Темнота сгущалась, и автомобильный поток со стонами тянулся вперед. Был субботний вечер.

Юзи добрался до Кэмдена. Он ослабел от голода, а из головы не шел секс. Приличные рестораны не для него. Он знал один ларек, где продавали фалафель[1], но фалафеля он не хотел. Ему нужно было что-нибудь английское. Он изучал английскую культуру – а также американскую культуру, канадскую культуру, персидскую культуру, русскую культуру и все остальное, – он знал, кто что ест. Вспомнилось кафе, которое выглядело довольно дешевым. Забегаловка. Он съел яичницу с беконом, жареную картошку и кусочек хлеба. Итого 2 фунта 99 пенсов. Он вышел на улицу и закурил очередную сигарету.

Юзи покрутился там еще какое-то время, дымя сигаретами и чувствуя себя призраком. Он регулярно наведывался в здешние клубы, в те, куда набивались подростки и куда он, сорокалетний, никак не вписывался. С молодежью почему-то было легче; по меньшей мере у него была причина держаться особняком. На улицах это куда сложнее.

Юзи машинально потянулся проверить оружие, но пистолета не оказалось. Просто пустое пространство. Разумеется. Юзи горько усмехнулся про себя; он просто не мог к этому привыкнуть. Он смиренно пожал плечами, щелчком отправил сигарету в сточную канаву и вошел в «Преисподнюю».

Музыка гремела, пробирала грудную клетку. Юзи протолкался к барной стойке. Было людно, подростки – дети в сущности – сбивались группками по углам. Дома все было бы затянуто густым дымом, точно из канистры со слезоточивым газом. Ему так больше нравилось, так он чувствовал себя менее уязвимым. Но в Англии курить запрещалось.

У стойки Юзи быстро выпил два пива и рюмку водки. Потом, схватив за горлышко бутылку «Хайнекена», стал ввинчиваться в мерцающую толпу. Ему нужно было выпустить пар. В центре танцпола зажигала кучка подростков. В углу засели толкачи. Рядом отплясывала публика постарше. У этих гуляк, выписывающих руками арабески, явно имелась престижная работа. «В финансовом секторе», – подумал Юзи. А в нескольких футах от них смущенно топала под музыку большая группа ребят всевозможных национальностей. Возможно, иностранные студенты. На Юзи вдруг накатил страх, как будто должно было случиться нечто ужасное. Что он мог сделать? Он танцевал.

Кто-то толкнул его сзади; по характеру прикосновения он понял, что это случайно. Заиграла новая песня, очередной модный визг. Вот в шести шагах знакомая девушка. Маленькая и худенькая, с негнущимися накладными ресницами. «Венгерка», – подумал Юзи. Несколько вечеров назад у них завязалась пьяная беседа, но он не мог вспомнить имени девушки. Она тогда вешалась на него, и он ее отверг. Но сегодня, в калейдоскопе разноцветной ночи, она казалась другой. Она танцевала скованно, застенчиво, и в этом было что-то неимоверно притягательное. Юзи поймал ее взгляд, и она отвела глаза, потом вспомнила его и улыбнулась. Он подошел ближе и стал танцевать под ритм, в котором билась его грудная клетка.

– Привет, – сказал он, пытаясь перекричать музыку.

Девушка пожала плечами, и он прильнул губами почти к самому ее уху.

– Привет, – повторил Юзи.

– Привет! – крикнула она в ответ и рассмеялась.

– Как тебя зовут? – проорал он. – Не могу вспомнить. Извини.

Девушка проговорила что-то, чего он не понял. Он склонил голову, и она повторила ему на ухо; она не отпрянула, когда он положил руку на ее хрупкую спинку.

– Маришка.

– Как?

– Мэри.

Юзи улыбнулся и отступил. Девушка встретила его взгляд, потом стыдливо опустила глаза. Юзи понял – и удивился. – что обиды на него не держат. В прошлую встречу их тянуло друг к другу, но она была слишком юной, слишком невинной и жалкой. Это было чересчур легко; придя в нелепый восторг от его цинизма и пресыщенности, она раскрыв рот слушала его истории – от начала и до конца выдуманные – о том, как он работает телохранителем русского президента. Никакого азарта охоты.

Юзи мысленно вернулся к байкам, которые травил ей в прошлый раз, силясь восстановить подробности. Телохранитель русского президента – да, точно. Но сколько лет он работает? Восемь? Десять? Он признавался, что у него есть сын? Говорил ей, сколько ему лет? Он теряет форму. Но эта потребность лгать, она инстинктивна. Даже теперь, когда он оставил прошлое позади, ему трудно было говорить правду. Обучение оставило в нем неизгладимый след. Как и было задумано. Неделями напролет его заставляли примерять на себя какую-нибудь маску, фальшивое «я», потом выбрасывали на улицу, а потом арестовывали и допрашивали, с пристрастием; затем сразу же давали новую легенду и снова выпускали в люди, чтобы опять схватить и допрашивать; потом его ждали все новые и новые личины, постоянно, день за днем, пока он не привык отвечать строго по легенде и отстаивать ее даже под пытками. Пока он чуть не забыл, кто он на самом деле. Пока его настоящая личность не утратила всякую ценность.

Мэри, припомнил Юзи, по утрам изучала английский, а днем работала в венгерском кафе в Сохо. Она собиралась поехать на какой-то музыкальный фестиваль, он не мог вспомнить на какой. На самом деле она еще ребенок. Они живут в разных мирах.

Теперь играла новая песня, что-то с мощными басами, удар за ударом по сердцу. У Юзи опять возникло чувство, что случится что-то плохое, но он отмахнулся от него. Жар рождался у него в животе, поднимался к груди, нарастал, и внезапно он захотел эту девочку. Плевать на последствия. Он начал виться вокруг нее, как зверь в брачном танце. Другие студенты посматривали на них, но быстро отворачивались. Мэри улыбалась в сине-розовых огнях, и Юзи поймал себя на том, что улыбается в ответ. Ее невинность причиняла ему физическую боль. Как будто он смотрел в зеркало и видел то, чего в нем самом давно уже не было.

Юзи вспотел. Одна песня перетекала в другую, на танцполе становилось все теснее, и их мало-помалу оттирали от друзей Мэри, которые теперь танцевали плотным кольцом. Юзи толкнули – опять случайно, решил он. Он низко наклонился и заговорил с Мэри:

– Как фестиваль?

Она посмотрела на него, широко распахнув глаза, и улыбнулась. Теперь их тела соприкасались.

– Ты помнишь.

– Конечно, помню.

– На фестивале было здорово.

– Хорошо.

– Тебя зовут… Томми, кажется?

– Точно, Томми.

– Из России?

– Точно. Томислав.

Она рассмеялась и вдруг, посреди вспышек раскрашенного света, показалась Юзи могущественной, как богиня. Ему стало дурно. Некоторое время они продолжали танцевать, и Юзи чувствовал, как кровь то приливает к его шее, то снова отливает.

– Выпьем?! – прокричала Мэри.

Он кивнул. Она взяла его за руку и повела к краю танцпола. «Ягненок, ведущий волка, – думал Юзи, – кролик, ведущий егеря».

Когда они вышли из клуба в черноту ночи, воздух был влажным и спертым. Мэри слегка пошатывало. Она цеплялась за локоть Юзи, и тот поддерживал ее, соскальзывая ладонью с талии на бедро. Он был пьян; его теперь ничто не беспокоило. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Свободной рукой он подкурил сигарету, а девушка чему-то рассмеялась. Она вытащила телефон – с мультяшными наклейками – и принялась набирать сообщение. В оранжевом свете уличных фонарей она выглядела иначе. Кожа была не такой чистой, какой казалась в клубе, на щеках вскочило несколько прыщиков, и она вовсе не была щуплой. Скорее даже пухленькой, и это распаляло Юзи. Она из плоти и крови, он ее трахнет. Она подождала, пока он докурит, и они сели в такси.

– Скажи водителю свой адрес, – проговорил Юзи, – мы едем к тебе.

По дороге он стал целовать ее, чему она нисколько не противилась, а потом начал мять ее грудь, прижиматься к ее бедру, вдыхать ее запах. Она не проронила ни звука, принимая все, не побуждая ни к чему, даже когда он вдавил большой палец ей в промежность. Юзи перестало волновать, где он, что делает и с кем. Есть только он, такси и девочка; никто его не видит и не слышит.

К тому времени, когда они приехали к ней домой, на горизонте начала проклевываться длинная, жирная от влаги серая полоска рассвета. Юзи заплатил водителю и пошел следом за Мэри к дверям. Он не знал, где они находятся, не обращал внимания, он был пьяным, безрассудным. Мэри никак не могла попасть ключом в скважину.

– У меня куриная слепота, – проговорила она, – извини.

«Необычная фраза», – подумал Юзи. Странно, но она его чем-то тронула. Войдя, они быстро миновали катакомбы коридоров. Мэри шикала на него; он держал руку на ее бедре и не думал ее убирать. Вторая рука бессознательно тянулась к отсутствующему револьверу.

Мэри привела его в квартиру-студию, невероятно аккуратную, слегка пахнущую пластиком, как магазин игрушек. Она предложила ему выпить, но он рывком поставил ее на колени и прижал к паху ее лицо. У него было чувство, будто из его мозга вылетел рой насекомых. Закинув голову, он судорожно вздохнул. Девушка молчала, просто стояла на коленях, уткнувшись ему в пах, и не шевелилась. Телефон по-прежнему был у нее в руке. Юзи стянул рубашку и неуклюже повалился на пол, потянув на себя Мэри. Кровать казалась такой опрятной, что он не мог до нее дотронуться. От ковра не исходило никакого неприятного запаха. Он пах синтетикой. Юзи перекатился на живот, прижав девушку своим телом. Ему хотелось, чтобы она стонала, издавала какие-то звуки, реагировала на него. Но нет; она просто принимала все, что бы он ни делал, и это его безумно возбуждало. Мэри скользнула рукой по его плечу и не вздрогнула, нащупав на мышце кисту. Юзи содрал с себя джинсы, но кончил, не успев оседлать ее, и они остались лежать на полу бок о бок, перепачканные белым. Какое-то время тишину нарушали только первые вздохи зарождавшегося дня.

Юзи вспомнилось одно сражение из Ливанской кампании. Его отряд шел в контрнаступление. Пока они приближались к врагу, Юзи чувствовал себя невероятно сильным, он был частью единого мощного целого, состоящего из авиации, артиллерии, танков и хорошо организованных отрядов пехоты. Непобедимого целого. Вместе они ринулись в атаку, паля как сумасшедшие, подавляя врагов, сводя их к редкой вспышке пулеметного огня с одной стороны, кучке редких силуэтов с другой, одинокому грузовику, пытающемуся повернуть обратно. Но потом – внезапно – в какой-то неуловимый момент роли переменились. Юзи огляделся по сторонам и понял, что он один. Ни товарищей, ни самолетов; артиллерия ухала где-то вдалеке. А вокруг были враги. Пулеметный огонь стал массированным, и, словно из ниоткуда, один за другим появлялись бойцы с гранатометами. Юзи испугался за свою жизнь. Он побежал назад, отстреливаясь, пригибаясь к земле, чтобы защитить голову, глаза, подбородок, а пули со свистом пролетали мимо, вспахивали землю у него под ногами. Ни товарищей, ни прикрытия, ни защиты. Так он чувствовал себя сейчас, с девушкой, которой не знал, в какой-то неизвестной лондонской квартире.

– Пойдем в кровать, – тихо проговорила она.

– Мне и здесь хорошо.

Юзи посмотрел на нее, на эту женщину из другого мира, на этого незнакомого человека. Ее груди расплылись, треугольник лобковых волос чернел рядом с его ногой. Ему стало любопытно, где ее родители, есть ли у нее братья и сестры, а еще – чем закончится ее жизнь. Ее прямые накладные ресницы торчали во все стороны, она выглядела нелепо. Ее ладонь прикрывала ему живот. Так она и уснула.

Когда ее дыхание стало глубоким и шумным, Юзи беззвучно поднялся на ноги. Он пошел в ванную и вымылся в окружении незнакомых туалетных принадлежностей, испещренных венгерскими надписями. Запах магазина игрушек чувствовался здесь еще сильнее, возможно, он шел от шампуня или чего-то в этом роде. Юзи долго смотрел на себя в зеркало, изучал седеющие виски, морщины, оставшиеся ему на память о тревогах и потерях, и колючие разводы щетины на щеках и на шее. Ощупал кисту на плече. Снаружи проезжали машины. Казалось, Израиль в миллионе миль отсюда. Желудок жгло и давило, во рту пересохло. Юзи проскользнул обратно в комнату. Девушка перевернулась на живот и обняла себя руками, как ребенок. Должно быть, она порядком напилась, если уснула вот так. Она лежала перед дверью. Юзи подумал было перенести ее на кровать, но побоялся разбудить. Он собрал по комнате свои потные вещи, оделся и тихонько приоткрыл дверь; девушка вздохнула и перевернулась на спину. Но не проснулась. Юзи поцеловал ее с необъяснимой нежностью. Потом выскользнул за дверь, преодолел катакомбы и очутился на улице.

Утро было влажным. У Юзи не возникло ощущения, что он выходит на свежий воздух. Он уже задыхался и вытащил из кармана сигарету. Но не закурил. Его кулаки были сжаты, лицо превратилось в маску. Его до сих пор не покидало чувство страха, и он чуть не повернул обратно, чтобы проверить, жива ли девушка. Картинка перед глазами поплыла; по щекам покатились слезы. Потом засвербело во внутреннем ухе, и Юзи понял, что сейчас услышит голос.

– Доброе утро, Юзи. Как ты? – проговорил тот – как обычно, на иврите.

Юзи показалось, что у него саркастический тон. Ему показалось, будто голос знает, что он только что делал, думал, чувствовал. Но он не был уверен.

– Оставь меня в покое, – отозвался Юзи. – Просто оставь меня в покое на сегодня, ладно?

Голос умолк. Иногда он мог проявлять деликатность.

Небо разбухло и потемнело от влаги. Юзи вытащил телефон – пропущенных звонков нет, сообщений нет, время 7:23. Как же глупо было надеяться, что забвение возможно. Лондон. Еще один день. Юзи увидел автобусную остановку и только направился к ней, как упали первые капли дождя.

2

Юзи проснулся в половине третьего, по его телу гуляли полоски света. В ушах до сих пор звенело от клубной музыки, мучило похмелье. Обошлось без кошмаров – приятный сюрприз. Юзи пошарил по полу рядом с кроватью, нашел сигареты. Выкурив одну, он воткнул ее в ощетинившуюся окурками пепельницу. Потом повернулся на бок и попытался снова уснуть. Но в ухе опять засвербело.

– Юзи, нам надо поговорить.

– Я же просил, оставь меня в покое, – пробормотал он в подушку. – У меня сегодня нет сил с тобой разговаривать.

После паузы голос произнес:

– Хорошо. Я дам тебе передохнуть. Сегодня. Верь в себя.

Коль всегда так говорил. Зуд в ухе постепенно утих, и Юзи облегченно вздохнул. Многие люди слышат такие голоса, он знал, что слышат. Но у него по-другому. Он всегда слышал только один и называл его Коль, что на иврите означало «голос». Коль всегда был женским, очень спокойным, почти гипнотическим, с металлической ноткой. Временами он будто бы делался старше, обычно когда дела принимали серьезный оборот. Иногда голос молчал днями напролет, предоставляя Юзи разбираться самому. А бывало, что Коль не оставлял его круглые сутки, зудел за левым ухом, как торговка рыбой. Он часто сводил Юзи с ума. И всегда старался, чтобы тот ему отвечал.

Но на сегодня Коль пообещал оставить Юзи в покое, и тот воспользуется этим сполна. Он как можно глубже зарылся головой в подушку и позволил мыслям растечься во все стороны. Сна не пришлось долго ждать. Но вместе с ним пришли кошмары. Юзи следовало это предвидеть. Брюссель, блистающий дипломатический Брюссель. Собственная рука вытягивается перед ним, как бледный трезубец. Холодное соприкосновение его ладони с грудью женщины, сильнейший толчок. Ее лицо, перекошенное от запоздалого ужаса, запрокидывающееся назад, когда она летит спиной вперед на дорогу. Ее волосы лентами и кольцами расплескиваются по ночному небу, голова ударяется о лобовое стекло мчащегося «мерседеса»; подброшенное в воздух тело, черная шляпка. Один-единственный вскрик. Его первое убийство для Бюро.

В половине четвертого Юзи опять проснулся, и на этот раз встал с постели. Где-то играла музыка, он слышал, как она пробивалась сквозь половицы. Он взял из холодильника клубничный мусс, содрал крышку и принялся ложка за ложкой отправлять его в рот. Потом включил свои два телевизора; их приходилось использовать в паре, потому что один не показывал картинку, а на другом не было звука. Юзи раздвинул занавески и выглянул в летний день, почесывая чумную голову. У разбитой автобусной остановки стайка детей играла в футбол куском асфальта. Юзи снова задернул занавески и раскурил следующую сигарету. Поддавшись импульсу, он оперся ступней о ножку кофейного столика со стеклянной крышкой и надавил; тяжелый, слишком тяжелый для обычного стола. Хорошо. Его «слик» на месте.

В ванной Юзи открутил душевую лейку и постучал ею о раковину, потом поскреб ее ложкой. Он читал, что в грязных душах заводятся микроорганизмы, которые, попадая в дыхательные пути, могут разрушать легкие. Отчистив лейку, Юзи бросил окурок в унитаз и принял холодный душ. Потом заполз в свою одежку, как улитка в ракушку, и стряхнул влагу с волос.

В квартире было жарко. Эта жара чем-то напомнила ему о летних днях его юности. О том лете, когда он, четырнадцатилетний, завоевал национальный приз по стрельбе среди юниоров, выбив 197 из 200 старой винтовкой-штуцером. Родители рассказывали об этом каждому встречному; этому завидовал весь «Гдудей ноар иври», Батальон еврейской молодежи. «Начало блестящей карьеры», – с горечью подумал Юзи.

Перед глазами всплыло убийство, брюссельская ночь; Юзи прогнал картинку. Он подумал о венгерской девочке. Узнает ли он ее, если когда-нибудь увидит снова? У него болела голова. На кухне он проглотил аспирин без воды, но потом, обнаружив, что капсула до сих пор дерет ему пищевод, наполнил стакан и выпил. Внутри как будто пылала печь, и вода превращалась в пар. Юзи опять наполнил стакан и взял ключ из кишевшего муравьями ящика. Он был ненасытен, его душа алкала. Позабыв стакан на столешнице, Юзи выбрел из кухни, отпер свободную комнату и вошел.

Комнату наполняло неподвижное благоухающее облако, а окна были затемнены. Юзи слышал, как гудят приборы. Когда глаза привыкли к сумраку, в нем вырисовалась дюжина деревянных конструкций, похожих на платяные шкафы со стенками из белых простыней, прикрепленных кнопками. Гофрированные шланги, лениво скручиваясь в петли, тянулись к окну. Юзи осторожно открыл один из шкафов, и оттуда, выбелив ему лицо, полился ослепительный свет. Он протянул руку.

Растения, укрытые между отражающими серебряными листами, зеленели вовсю. Юзи внимательно осмотрел листья, помял и покрутил их между пальцев: белые волоски стали приобретать красновато-коричневый оттенок. Совсем скоро можно будет собирать урожай. Корни растений опутывали гальку, через которую механический насос качал химический раствор. Гидропонная культивация. Сложная, но эффективная и не требующая почвы. Юзи провел несколько минут, переходя от шкафа к шкафу, будто служитель зоопарка. Он проверял датчики температуры и влажности, потом вытяжные вентиляторы и насосы. Принеся из спальни какие-то химикаты, он пополнил пластиковый резервуар в углу комнаты и убедился, что таймер работает как надо. Наконец он открыл сушильный шкаф в углу, достал оттуда подносы, разделил горстку сушеных «шишек» на несколько коробков и разложил их по пакетикам. Окинув напоследок комнату взглядом, он вышел и запер за собой дверь.

Юзи прыснул на себя одеколоном, натянул джинсы и льняной пиджак, выключил телевизоры и вышел на улицу, перекинув через плечо рюкзак с урожаем. Сегодня его ждет богатая пожива. Одна сделка, одна тысяча фунтов. Но сначала надо что-то решить с этим сукиным сыном Авнери. Юзи проверил телефон, и на экране, впервые за несколько дней, увидел сообщение. В нем говорилось: «Встреча 4. ОК?» Юзи нехотя ответил: «ОК».

3

Когда он приехал в кафе на Примроуз-Хилл, Илан Авнери ждал его, сидя за столиком в углу и обхватив ладонями стакан с латте. Юзи терпеть не мог, когда латте подавали в стакане. Того, кто придумал наливать латте в стакан, нужно пристрелить. Юзи нервничал. Опасно приходить на место встречи не первым. Во время серьезных операций, если ты приезжал, а связной уже ждал, следовало линять. Запрещалось даже выходить в туалет и оставлять связного за столиком, ведь кто знает, что он может натворить в твое отсутствие. Однако Юзи поборол инстинктивный страх. Это же Авнери, напомнил он себе, всего лишь Авнери. Тот еще подонок, конечно; но один из немногих, кому, в разумных пределах, можно доверять.

Юзи знал, что под мышками и по спине у него расползаются темные пятна. Ему было все равно. Он мимоходом, по-товарищески обнял Авнери, сел и вынул пачку сигарет.

– Эх, братец. Никак не расстанешься со старой одеждой, – сказал Авнери (он почему-то говорил по-французски), зажимая между пальцев полу его пиджака. – Ты неисправимый параноик.

Юзи отдернул пиджак. В низы бортов были вшиты маленькие свинцовые грузики, благодаря которым при резком повороте пиджак распахивался, и оружие можно было вытащить одним движением. Много лет назад они оба оттачивали это движение на тренировках: повернулся – выхватил, повернулся – выхватил, повернулся – выхватил.

– Этот пиджак меня вполне устраивает, – ответил Юзи, тоже переходя на французский. – Ты сам не захотел говорить по телефону. Вечно тебе явку подавай.

– Явку? Ты даже от жаргона до сих пор не отучился, братишка. Для тебя все закончилось, понимаешь? Ты ушел. И должен теперь с этим распрощаться.

– Нельзя распрощаться с самим собой. Ты это знаешь.

– Можно, Адам. Можно распрощаться со своим прошлым.

– Юзи. Зови меня Юзи.

– Ты стесняешься имени, которое дала тебе мать?

– Пошел ты.

– Послушай, мы не можем больше играть в наши игры. Это реальная жизнь.

Наступила пауза, во время которой оба с отработанной непринужденностью машинально изучали зал.

– Ты хорошо выглядишь, Авнери.

– И хорошо живу. Хотелось бы сказать то же самое о тебе.

– Так скажи, – раздраженно буркнул Юзи.

– Твой французский, как всегда, превосходен.

– Да, спасибо.

– Я решил, что французский отлично подойдет для сегодняшнего дня. Творческий язык.

Юзи пожал плечами и постучал пальцами по пачке сигарет. У Авнери зазвонил айфон.

– Сколько можно баловаться игрушками? – проговорил Юзи. – Вечно у тебя «Эппл» такой, «Эппл» сякой. Всегда последняя модель.

– Я заказал тебе двойной эспрессо, – сказал Авнери.

– Нет зажигалки?

– Мы в Англии, помнишь?

– Черт.

Юзи, распаренный и злой, отложил сигареты. Официантка принесла ему кофе. Серьезная, красивая девушка с карандашом за ухом. Юзи представил ее в военной форме; она бросила на него взгляд и отвернулась. Он размешал кусок сахара и выпил всю чашку залпом. Кофе обжег язык, и ему это понравилось. Успокоившись, Юзи повернулся к своему собеседнику.

У Илана Авнери были габариты и манеры десантника. Его крупный нос, лошадиные зубы и довольно узкое лицо придавали ему обманчиво дружелюбный вид. Они с Юзи пришли в Бюро вместе; каждые три года набирали по пятнадцать человек, если удавалось подыскать достаточное количество хороших кандидатов (на каждого из пятнадцати приходилось по пять тысяч забракованных). Семеро их однокашников по той или иной причине провалили выпускные экзамены; двоих распределили в Шиклут аналитиками прослушивания; двое, Юзи и Авнери, стали «катса», оперативными офицерами; и ходили слухи, что Голдинг, самый религиозный из группы, стал «кидоном» – профессиональным убийцей.

– Мы братья, Адам, – сказал Авнери. – Переходи работать ко мне. У меня сейчас свой бизнес.

– Ты что, перестал ворошить дерьмо для лондонской резидентуры?

– Разумеется, нет. Но там больше геморроя, чем денег, а у меня долги. Так что я завел открытый бизнес.

– Открытый, – язвительно повторил Юзи. – Сколько лет тебя знаю, у тебя всегда все шито-крыто.

– А ты? По-прежнему зарабатываешь на том, на чем я думаю? – спросил Авнери.

– Мало что меняется, – сказал Юзи, – даже когда все по-другому.

– Ты мелкая сошка, Адам. Ты стал мелкой сошкой.

– А мне сейчас большего и не надо. Скромный заработок. Ничего крупного.

– Я тебя потрушу немного.

– Тридцать фунтов за коробок.

– Хорош заливать. – Авнери поскреб длинной ложечкой по дну стакана и отправил в рот пенку. – Ты же не возьмешь с меня денег, братишка.

Юзи почесал в затылке и пожал плечами.

– Неудивительно, что ты до сих пор носишь пиджак с грузиками, – небрежным тоном проговорил Авнери. – Я серьезно. Переходи ко мне работать.

– У меня уже есть постоянная работа, – сказал Юзи.

– И кто же ты?

– Оперативный сотрудник службы безопасности.

– Охранник?

– Оперативный сотрудник службы безопасности.

– А на самом деле? – подозрительно спросил Авнери.

– Говорю тебе, это не прикрытие. Обычная работа.

– Чушь собачья. Кого ты охраняешь?

– Школы, синагоги, – устало проговорил Юзи. – Все в таком духе.

– Я же говорю, охранник.

– Я же говорю, оперативный сотрудник службы безопасности.

– Берешь от жизни лучшее, – фыркнул Авнери, допивая кофе и откидываясь на спинку стула. – Не хочу видеть тебя в таком жалком состоянии, Адам.

– А я вообще не хочу тебя видеть, – сказал Юзи, разгрызая кубик сахара.

– Ты как лошадь, – сказал Авнери. – Хрустишь сахаром, как лошадь.

Они умолкли. Юзи взял свою чашку, увидел, что она пустая, и поставил на место. Нервозность не проходила, ему нужно было выкурить сигарету. «Ну же, Авнери, – думал он, – хватит разговоров о погоде». Но Авнери еще не созрел.

– Как та девушка? – спросил Юзи, просто чтобы не молчать.

– Она свое дело знает, – ответил Авнери. – А ты? Есть с кем расслабиться?

– Не особо, – отозвался Юзи.

– Нужно тебе кого-нибудь подкинуть. У меня полно знакомых девчонок.

– Сводник ты, сводник.

– Официантка, например. Только не говори, что не заметил ее, – с похотливой хрипотцой проговорил Авнери. – Она этим славится. И тебе отсосет. Нужно всего-навсего подойти и положить член ей в рот.

– Катись ты, Авнери, – сказал Юзи, – ты просто хочешь увидеть, как мне его откусят. Выйду покурю. Оставайся здесь, если хочешь.

Юзи поднялся с кресла и вышел из кафе, не обращая внимания на реплики Авнери. Оказавшись на улице, он ощутил ни с того ни с сего подкатившую волну гнева. Что бы там Авнери ни собирался ему сказать, почему нельзя просто взять и все выложить? Ходит вокруг да около. Юзи никак не мог вытащить сигарету из пачки. Он был в ярости, ему хотелось как следует выругаться. Вот дерьмо. С Авнери по-другому не бывает. Юзи знал, что встречаться с ним – ошибка. Но как это ни странно, он жаждал этого гнева, этих обид и ненависти. Они напоминали ему о доме.

Он курил сигарету, и его ярость утихала. В ухе опять начало зудеть, и Юзи раздосадованно провел ладонью по лицу.

– Юзи.

– Чего тебе? Где же твое обещание оставить меня на сегодня в покое? – пробормотал он, пытаясь не производить впечатления человека, разговаривающего с самим собой.

– Думаю, нам надо обсудить это дело с Авнери.

В этот раз голос был старше. Юзи уже давненько не слышал его таким.

– Слушай, я сам разберусь, ладно? Я не ребенок. Без тебя обойдусь.

– Я твой друг, Юзи.

– Я в тебе не нуждаюсь. Не сегодня.

Голос умолк.

– Хорошо, – сказал он наконец.

– Вот и отлично, мать твою.

– Верь в себя.

– Ага, обязательно.

Юзи помотал головой, как будто хотел избавиться даже от воспоминания о Коле. Через окно кафе было видно, как Авнери разговаривает с официанткой, жестикулируя, будто изображает арбуз. Мимо прошла группа подростков. Они выглядели потешно: до невозможности узкие джинсы, асимметричные прически, очки «Рей Бен». Они дети. В Англии все дети. Никто не знает, какова реальная жизнь. Юзи докурил сигарету и, собравшись с духом, опять вошел в кафе. Авнери элегантно спровадил официантку и повернулся к нему.

– Лучше? – проговорил Авнери.

Юзи пожал плечами:

– Не хуже.

– Я больше не заказывал тебе эспрессо.

– Я этого и не ждал.

На этот раз Юзи позволил молчанию затянуться.

– Ладно, – сказал наконец Авнери, – тахлес, к делу.

Еврейское слово резануло по ушам, выскочив из ряда французских, и Юзи нервно окинул взглядом кафе.

– Расслабься, – сказал Авнери на иврите, – все в порядке. Та девушка не простая официантка. Здесь мы в безопасности. Даже если за тобой кто-то и следит, он не слышит, о чем мы сейчас говорим.

– Ты пытаешься вынести мне мозги.

– Дело вот в чем, – проговорил Авнери, отмахиваясь от Юзи. – Мне представляется, что мы с тобой в одной лодке.

– Неужели? Что ж это за представление такое?

– Ты всегда витал в облаках, мать твою, был единственным идеалистом из всех, кого я знал в Бюро. А я, я как все – хочу денег. Потому-то нам всегда так хорошо работалось вместе. Но сейчас нас обоих, можно сказать, послали на фиг. Остальное не важно.

Юзи нахмурился.

– Я ушел из-за коррупции, – сказал он. – А тебя понизили, потому что ты наехал не на того парня. Это не значит, что мы в одной лодке.

– Детали, детали, – весело проговорил Авнери. – Суть в том, что мы с тобой можем вместе срубить бабок. И в то же время сделать доброе дело.

– Доброе дело?

– У меня к тебе предложение.

Юзи понял, что ему уже нужна следующая сигарета. Авнери тоже это заметил; он подозвал официантку и заказал для Юзи еще один эспрессо. Они молчали, пока не принесли кофе. Потом, когда Юзи принялся отхлебывать из чашки, Авнери снова заговорил.

– Суть в том, – сказал он, – что меня опустили. Понизили до «боделя» – до курьера, мать твою, – дали работу, на которую только новичков из армии бросают. Меня, «катса», с моим-то опытом. Я посмешище. Это унизительно.

– А ты чего хотел? – просто спросил Юзи. – Использовал оборудование и персональные базы Бюро, чтобы шантажировать завсегдатаев Тель-Баруха[2]. Ужасная глупость.

– Откуда мне было знать, что тот парень окажется офицером Шабака?

– Не в этом суть.

– Да, братишка, вовсе не в этом. А хочешь знать в чем? Да вот в чем. Я с Бюро расстанусь, но перед этим у меня есть возможность огрести хорошую сумму. Восемьдесят миллионов долларов, брат. Восемьдесят миллионов. И я беру тебя в долю. Шестьдесят на сорок.

– Я слушаю.

– Дома дело идет к выборам.

– Разумеется.

– У меня есть друзья в оппозиции. Они хотят, чтобы я… помог им победить.

– У тебя есть друзья среди левых политиков?

– Левые, правые, мне все равно. Продажные ублюдки, все до единого. Театр абсурда, и вся страна в нем играет. Я, знаешь ли, просто подключаюсь к системе. Подключаюсь к системе. – Авнери ухмыльнулся.

Юзи поднял брови:

– Продолжай.

– Так вот, они предлагают нам восемьдесят миллионов долларов. Мы поделим их шестьдесят на сорок. Моя задача все устроить. Всю работу буду делать я. А тебе нужно всего-навсего слить информацию в «Викиликс».

– Какую информацию?

– Об операции «Корица».

– Ни за что.

– Дослушай до конца. Если об операции «Корица» заговорят в новостях, премьер-министру устроят импичмент быстрее, чем самому Ричарду Никсону. Правые провалят выборы, левых изберут. Мы получим свои восемьдесят миллионов долларов. Конец.

Юзи покачал головой:

– Ты правда думал, что я на это соглашусь? Ты идиот, Авнери. Я что, похож на самоубийцу?

Авнери прижал его руку ладонью.

– Послушай меня. Премьер использовал Бюро – использовал тебя – в своих целях. Я знаю, тебя это бесит, и не зря. Сейчас настало время выровнять баланс. Хочешь изменить ход истории? Хочешь поспособствовать установлению мира? Хочешь стать богатым, сказочно богатым сукиным сыном? Вот тебе способ.

– Поспособствовать установлению мира? – повторил Юзи. – Выдать сверхсекретную информацию значит поспособствовать установлению мира?

– Избавиться от нынешнего правительства значит поспособствовать установлению мира. Для тебя, по крайней мере, это так. Поддержать тех, кто стоит за мир. Разве не этого ты теперь хочешь? С твоими-то левыми принципами.

– Я не лезу в политику. Я не левый. Я просто солдат, который знает: когда премьер использует секретные службы для того, чтобы убивать оппонентов, пора сваливать. Я тебе не крестоносец какой-нибудь. Плевать я хотел на правительство.

Авнери поморщился.

– Давай посмотрим шире, – сказал он. – Ты хочешь, чтобы правительство бомбило Иран?

– А ты как думаешь? Конечно, я не хочу, чтобы бомбили Иран.

– Так вот. Планы атаки уже составлены, братец.

– Что?

– Я тебе говорю. Операция «Дождь в пустыне». Дерзкий удар с воздуха, призванный уничтожить предполагаемые ядерные разработки Ирана, – точечный и без лишнего шума, не такой мощный, чтобы разжечь войну. По крайней мере, на это надеется премьер. Избиратели будут в восторге. Пресловутая цель, ночной налет авиации, и вот вам пожалуйста: победа на выборах для наших друзей в правительстве.

– Но… иранской угрозы как таковой не существует.

– Мы с тобой это знаем. Иранская ядерная программа не что иное, как бумажный тигр. Американцы нанесли ей серьезный урон той кибер-атакой прошлой зимой – пройдут годы, прежде чем Иран хотя бы подумает о превращении урана в желтый кек. Но нашему любимому правительству нет до этого никакого дела, особенно накануне выборов.

– Дьявол. Ты уверен в своем источнике?

– Железно. Это момент истины, братец. Война стучится в двери.

– Послушать тебя, Авнери, так тебе не все равно.

– Я же говорю, я хочу денег. А вот тебе не все равно, братишка. Я знаю, что не все равно.

– И?..

– Если ты расскажешь об операции «Корица», разразится скандал. Операцию «Дождь в пустыне» свернут. ГБУ-28 поотдыхают на складе еще несколько лет, вместо того чтобы упасть на Иран уже в этом году. И все благодаря тебе. Плюс ты станешь богатым человеком. Я об этом упоминал?

Юзи провел ладонью по лицу и допил кофе.

– Бюро уничтожит меня.

– Не уничтожит.

– Почему нет?

– Ты поступишь как я. Возьмешь чертовы деньги и сбежишь.

– Они найдут меня.

– Не найдут. Я позабочусь, чтобы не нашли. У меня по-прежнему есть доступ к центральной системе Бюро, не забывай. У меня по-прежнему есть кони. У тебя они тоже есть, если уж на то пошло.

– Все мои кони сгинули. Или меня кинули. Им пришлось это сделать, чтобы не испортить себе карьеру.

– Чепуха. Ротем до сих пор на тебя работает. И Московиц.

– Не заливай.

– Да ладно тебе, брат. Ты до сих пор жив, свободен, ты в Англии. Думаешь, свершилось чудо? Думаешь, Бюро оттаяло? Нет, это из-за твоих коней.

– Возможно, – сказал Юзи. – Но если я поговорю с «Викиликс», мне конец. И никакие кони не помогут. У Бюро крышу сорвет. Они найдут меня, и на этом все. Конец. Расправа над Вануну[3] покажется мне пустяком.

– У меня сильные кони, Адам. Они защитят нас обоих.

– Кто у тебя?

– Не важно, кто у меня.

– Ты ведь, конечно, не ждешь, что я буду слепо тебе доверять.

– Брось. Мы с тобой опытные ребята. Мы знаем, что делаем. Мы можем просто исчезнуть. Начать заново. Ты ведь именно этого хочешь, верно? Тебе всего сорок, ты молодой парень. У тебя вся жизнь впереди.

Юзи надул щеки и медленно выдохнул.

– Даже если сам шеф твой конь, – проговорил он, – мне конец. Премьер лично меня достанет.

Авнери придвинулся ближе.

– Тебе не привыкать к опасностям, – сказал он. – Ты не боишься бороться за то, что считаешь правильным. В твоих силах изменить ход истории. Разве можно от такого отказаться?

Наступила пауза.

– У тебя все схвачено, да? – проговорил Юзи.

– Разумеется, – отозвался Авнери. – Я профессионал. С «Викиликс» порядок. Как только будешь готов, я назначу время встречи. Когда все зафиксируют и подготовят к публикации, мы ставим подпись и садимся в первый самолет. К тому времени, как эфир взорвется новостью, мы будем попивать элитное вино в Париже. С новыми именами и совершенно новой жизнью.

– В Париже?

– Или в любом другом месте на твой выбор. Если хочешь, можем разделиться, без вопросов.

– Паспорта?

– Об этом я позаботился. Канадские.

– Паспорта высшего класса?

– Разумеется.

– Когда нам заплатят?

– Как только ты поговоришь с «Викиликс».

– Наличными?

– Депозитами на банковских счетах в Лихтенштейне. Мы проследим, чтобы деньги перечислили, а потом дадим «Викиликс» отмашку на публикацию.

– Я бы не хотел уезжать в Париж. Я бы просто залег на дно в Лондоне. Занимался бы дальше своими делами.

– Как угодно. Это же твои похороны.

– А если я откажусь?

Авнери отпихнул в сторону пустой стакан и положил кулаки на стол.

– Послушай, Адам, – сказал он. – Вот что я пытаюсь тебе объяснить. Мы в одной лодке. Тебя поимели на операции «Корица», а меня поимели, когда я пытался немного подзаработать. Днем ты сидишь перед синагогой и ковыряешься у себя в заднице, а ночью продаешь отбросам коноплю. Я был «катса» высшего класса, а теперь существую как призрак. Что нам с тобой терять? В наших силах поставить на уши весь этот прогнивший шарик. Ты героем можешь стать, настоящим, мать твою, героем – очистить израильскую политику. А я? Я могут стать богатым.

– Что же это за герой такой, которому потом до конца дней жить в изгнании? До конца дней оглядываться через плечо?

– Давай придумаем этому название. Профессионалы мы или нет? Операция «Смена режима». Нравится? Мне кажется, в этом есть доля иронии.

– Операция «Смена режима», – с сомнением повторил Юзи.

– Подумай об этом. Дай знать, если согласен.

Внезапно, как будто опаздывая на встречу, Авнери вскочил на ноги, похлопал Юзи по плечу и вышел из кафе. Юзи посидел за столиком несколько минут, капля за каплей наливаясь гневом. Он ненавидел Авнери, Бюро, несправедливость всего этого. Он вышел из кафе и зашагал по улице прочь.

4

Погода стояла до невозможности влажная, и все вокруг находилось в мерзком летаргическом ступоре. Тихо закипая, Юзи направился в сторону Кэмдена, стараясь отгородиться от Авнери как можно большим количеством метров. Он чувствовал, что его взгляд поблескивает холодным огнем – всякий, кто перехватывал его, отворачивался, и это было хорошо. Он впечатывал ноги в раскаленный тротуар, как робот, как монстр, но ему казалось, будто он вообще не двигается. На улицах было тихо и удушающе жарко, так жарко, что у него кипела кровь. Ему надоело чувствовать себя расходным материалом, пешкой, цепным псом, его тошнило от этого. Годами он пропитывался тьмой мира теней, где все дозволено, где единственная мораль – это безопасность Израиля и унижение его недругов. Где важно только то, что всегда есть битва, в которой надо сражаться. Он отдал Бюро все – тело, ум, открытую жизнь, даже брак, – но обнаружил, что они хотят получить – на самом деле хотят получить – его душу. И теперь, когда он сбежал, его заставили мучиться вопросом: а может, несмотря на все его усилия, Бюро уже ее заполучило?

Когда Юзи добрался до Кэмдена, он жутко вспотел и хотел пить. К этому времени гнев почти схлынул, оставив в Юзи ощущение опустошенности, усталости и несвежести. Он купил несколько банок лагера и нашел тихое местечко у канала, в кустах. Там он раскурил косяк и стал наблюдать, как мимо лениво течет вода.

Постепенно мир стал казаться не таким паршивым. Дым вытекал изо рта, как слезоточивый газ, и Юзи какое-то время сидел в этом облаке. Потом он лег на спину, на выгоревшую траву, и поднял глаза к сероватому, клубящемуся небу. Впервые за много месяцев он поймал себя на том, что думает о Ноаме. Сколько ему сейчас? Юзи не мог вспомнить. Даже прикинуть. Впрочем, это понятно. Мальчик только назывался его сыном, между ними не было настоящей связи. Интересно, у него все такие же белокурые волосы или они потемнели со временем? Интересно, он еще ходит в школу? Юзи попытался сообразить, в каком возрасте дети оканчивают школу. В шестнадцать? В восемнадцать? Что-то вроде того. Он думал о том, появился ли у мальчика новый отец. Он уже давно не был дома.

Юзи крепко присосался к косяку и позволил пахучему дыму осесть на самое дно легких. Потом задержал дыхание, чувствуя, как голова начинает кружиться, а ноги становятся легче воздуха. Он был одинок, насколько вообще можно быть одиноким, и он чувствовал это. Родители? Умерли. Жена? Какая она ему жена. Братья и сестры? Не считать же Рои, этого сукина сына. Да, сукина сына, не иначе. Юзи понимал, что его жизнь безрадостна, он один на всем белом свете. Не будь он под кайфом, он, наверное, плакал бы. С другой стороны, не будь он под кайфом, ему бы ни за что не пришли в голову такие мысли. «Плевать, – подумал он. – Плюнуть и растереть». Он улыбнулся.

Так было не всегда. Поначалу, когда Юзи служил в регулярной армии, его пристрастие к травке ничем не привлекало к себе внимания. Большинство людей покуривало. Даже когда его отобрали в спецназ ВМС, побаловаться после, скажем, трудной операции или долгого дежурства не возбранялось. Но для Бюро это было неприемлемо. Юзи недоумевал, почему нельзя иногда словить легкий кайф, он же не наркоман. Такую привычку, возражали ему, могут использовать против него; нарушение законов компрометирует оперативника. В конце концов Юзи пришлось признать, что они правы. Его конторе не нужны скандалы. Тем более что за год до этого рядовой гражданин засек парочку новобранцев за подкладыванием макета бомбы под машину; он поднял тревогу, и о методах обучения, которыми пользовалось Бюро, растрезвонили во всех газетах. Не слишком хорошо для имиджа организации, признал Юзи. Поэтому он согласился и первые шесть месяцев держал слово. Теперь, конечно, это не имело никакого значения.

Когда Юзи скурил половину косяка, он услышал, что кто-то идет к нему по тропинке. Он резко сел, и у него помутилось в голове. Прежде чем он успел подняться на ноги, на фоне неба вырисовался силуэт. Женщина, красивая, но красивая по-старомодному, как актриса из черно-белого фильма, одетая в летние хлопковые брюки в обтяжку и черную рубашку с открытым воротом. В ореоле солнечных лучей она казалась тенью. Она увидела у него в руках косяк и замедлила шаг. Юзи лежал прямо поперек тропинки.

– Гуляешь сама по себе? – спросил Юзи.

– Меня ждут друзья, – настороженно ответила женщина. – Можно пройти?

Грудной голос, уверенная, неторопливая манера речи и акцент, который Юзи моментально определил как американский, Восточное побережье. Что-то в ее интонации подсказало Юзи: если он захочет, она останется. Он откинулся спиной на сухую траву и кивнул на место рядом с собой.

– Сделай со мной пару затяжек. Мне не помешает компания, а опасности я не представляю – слишком обкурился.

– Но я тебя не знаю.

Сказав это, женщина не сделала попытки пройти мимо, и тогда Юзи понял, что она от него никуда не денется.

– Я тоже тебя не знаю, – сказал он. – Кому какое дело?

– Возьмешь с меня деньги за это?

– Это ты должна брать с меня деньги.

– Ты же под кайфом, верно? – проговорила женщина, едва заметно улыбаясь и склоняя голову набок. Ее красновато-каштановые волосы падали на плечо, глаза горели цветом полуночи.

– Спаси меня от меня самого, – сказал Юзи, – это мощная дурь. Или иди дальше, к своим друзьям. Мне все равно.

Женщина пожала плечами и села. Она почему-то казалась ему знакомой. Юзи понимал, что это безрассудно, но ему было плевать. Смерть – самое страшное, что может случиться, ну и что? В любом случае, как напомнил ему Авнери, он уже не участвует в операциях. Юзи сделал затяжку и передал косяк новой знакомой. Дым струился между его пальцев и исчезал в сером небе.

– Спасибо, – сказала женщина, опираясь на локоть и глубоко, со знанием дела, затягиваясь косяком. Она слегка подвинулась, устраиваясь поудобнее, и Юзи заметил часы с бриллиантами у нее на запястье, а в пыли у ее ног сумку «Версаче». Он удивился, что такой женщине вздумалось посидеть рядом с ним на траве, как подростку.

– Вставляет.

Она еще раз глубоко вдохнула и передала косяк обратно.

– У тебя есть на продажу?

Юзи покачал головой. У него онемел рот, но ему было по барабану.

– Откуда ты? – спросила женщина.

Юзи собирался сказать – Россия, Франция или Канада, но его на это не хватило.

– Израиль, – ответил он.

– Ух ты, – сказала женщина, откашливаясь в слабо сжатый кулак.

Юзи показалось, что на ее лице мелькнуло странное выражение, которому он не мог подобрать названия; но, возможно, это его паранойя; может, ему даже привиделось.

– Я была там всего месяц назад, – проговорила женщина. – Откуда именно?

– Тель-Авив, – лаконично ответил Юзи. – Что ты там делала?

– Навещала родственников.

– У тебя родственники в Израиле?

– Типа того. Знаешь, не очень близкие родственники.

– Ты еврейка?

– Наполовину.

– На правильную половину?

– Ненавижу этот вопрос. На правильную.

Наступила пауза, и Юзи услышал шум, вечные приливы и отливы автомобильного рокота, которые он замечал, только когда был под кайфом. Крики птиц время от времени. Без всякой на то причины Юзи улыбнулся. Эта женщина явно была из богатой семьи или вышла замуж за богатого мужчину. И ей хотелось бунтовать.

– Меня зовут Даниилом, – мечтательно проговорил Юзи.

– Тогда я лев[4], – отозвалась женщина. – Ева. Хорошая дурь. Откуда берешь?

– То там, то сям, – ответил Юзи, – знаешь, как оно бывает.

– Как теперь это называют? Это ведь какая-то новая травка, да?

– Хрен его знает. Я курю ее, а не любовью с ней занимаюсь.

Повисла пауза.

– Ну же, – опять взялась за него Ева, – скажи, где ты берешь дурь. Или ты свою выращиваешь?

– Просто кури, если хочешь курить, – сказал Юзи.

Она фыркнула и потянула косяк губами, закрыв глаза, как будто лежала в горячей ванне.

– Мне просто нравится эта хреновина, – сказала она, почти про себя. – Я хочу купить горы такой травки. Я хочу каждую ночь отправляться с ней в постель.

– Слушай, – сказал Юзи, поднимаясь на локте и недобро поглядывая на женщину; на него вдруг накатила злость. – Ты из полиции?

– Я что, похожа на полицейского?

– Тогда кури и получай удовольствие, – сказал Юзи. – Мне не нравится, как ты разговариваешь. Ты задаешь слишком много вопросов.

– Не напрягайся так, ладно? – сказала женщина. – Я просто спрашиваю.

Какое-то время они курили молча. Юзи уносило, и ему было по барабану. Он был готов умереть.

– Я думаю, ты торговец, – вдруг сказала Ева. – Я думаю, ты толкаешь эту дурь.

Юзи докурил косяк и выбросил дымящийся окурок в канал. Потом медленно сел и попытался собраться с мыслями. Какую-то секунду он не смог вспомнить, где находится. Потом его посетила мысль, что он где-то на операции, может быть, в Москве или в Бейруте. Потом в голове прояснилось, и он посмотрел на часы. Без двадцати семь.

– Слушай, мне пора, – медленно проговорил он.

Женщина ничего не ответила. Мир слегка накренился, когда Юзи встал на ноги, но он выровнялся и побрел вдоль бечевника.

5

– Ты правильно себя повел, – проговорил невесть откуда взявшийся Коль – теперь уже более молодой его вариант. – Ты правильно себя повел с той женщиной.

Зуда не было. Почему не было зуда?

– Сколько раз тебе повторять? – отозвался Юзи. – Оставь меня в покое.

– Верь, – сказал Коль.

– Я не хочу больше тебя сегодня слышать, ладно? Я серьезно. Весь день.

– Верь в себя.

В городе не стало прохладнее, только людей на улицах прибавилось. В воздухе висел какой-то запах, возможно, от костра или барбекю. Юзи казалось, что люди странно на него смотрят, сторонятся его. Выхлопы автобусов вились вокруг его лодыжек, а он шагал по Хай-стрит в сторону рынка Инвернесс. Когда солнце пробивалось сквозь прожаренные облака, свет становился невыносимо ярким, и Юзи опомниться не успел, как купил у уличного торговца солнечные очки. Теперь Кэмден потускнел, и Юзи так больше нравилось. В голове клубился приятный туман, и Юзи наслаждался своими новыми сумерками. Он вел себя легкомысленно, он знал это, и если сегодня ночью он попадет в передрягу, то винить сможет только себя. Распродавать целый рюкзак наркоты под кайфом – любительский подход. Но, если верить Скрипуну, это надежные люди.

Скрипун был единственным человеком в Англии, кого Юзи знал и не пытался активно избегать. По меньшей мере это не входило у него в привычку. Они встретились на следующий день после приезда Юзи. Юзи постучал к нему в дверь и попросил одолжить яйцо. Обычное дело: один сосед просит другого одолжить яйцо. Помимо этого Юзи хотел посплетничать о жителях дома. Он не мог позволить себе такую роскошь, как неприятности с соседями; впервые в жизни у него не было в запасе оперативных апартаментов.

Скрипун был ганцем-альбиносом, тощим и невысоким, с непомерной копной ванильных дредов, грозившей перевесить все его хлипкое тельце. Он носил солнечные очки, чтобы защитить чувствительные глаза от слепящего солнца, и его жилистое строение вкупе с необычной манерой двигаться делали его похожим на марионетку. Говорил он тихо и шепеляво, и поначалу трудно было уловить связь между ним и его кличкой. Однако стоило узнать Скрипуна получше, и причина, по которой его так прозвали, становилась предельно ясной. Его смех.

– Яйца? – переспросил Скрипун. – Какого хрена. Это такой прикол, да?

– Я только что вселился, – ответил Юзи, – мне нужны яйца. Даже одно яйцо. Одно яйцо.

Скрипун бровью не повел.

– Ну да, – сказал он, – я знаю каждого засранца, который переезжает в этот дом. И съезжает с него. Всех до единого. Как тебя звать?

– Томислав. Можешь звать меня Томми.

– Ты ведь не хренов поляк, а?

– Русский. – Юзи сделал паузу и принюхался. – Травка?

Скрипун начал закрывать дверь, бормоча что-то нечленораздельное. Юзи вставил руку в проем.

– Отвали, – сказал Скрипун, – или полицию вызову.

– Не волнуйся ты так, – сказал Юзи. – Слушай, мне просто нужно яйцо. Одно яйцо. И все.

Скрипун перестал давить на дверь и внимательно посмотрел на Юзи.

– Постой-ка, – проговорил он, неуверенно расплываясь в улыбке. – Тебя на хавку пробило, да? Ты обдолбился? А?

Вопреки самому себе Юзи широко улыбнулся. И тогда он впервые услышал, как смеется Скрипун. Это было похоже на щенячий лай.

– Заходи, чувак, – сказал Скрипун, – чувствуй себя как дома, лады? Будут тебе яйца.

– Спасибо, – ответил Юзи, переступая порог и попадая в полумрак, – я готовлю шакшуку[5]. Хочу шакшуку. Ты когда-нибудь пробовал шакшуку?

К приходу Юзи рынок на Инвернесс-стрит закрылся, оставив дорогу непривычно пустой и заброшенной. Сточные канавы были завалены мусором. Юзи не спеша зашагал по булыжнику, пересекая улицу по диагонали. Он помотал головой, чтобы вытряхнуть из нее туман. Было жарко, и кроссовки липли к тротуару. Трава в рюкзаке казалась неестественно тяжелой, как это всегда бывало перед продажей. Бары и рестораны пустовали, но выглядели как на картинке, готовясь к вечеру и новому наплыву посетителей. Юзи снял очки и попытался собраться. Долгие годы он был частью бесчисленных ответственных операций «без права на ошибку», операций, исход которых всегда имел решающее значение. А теперь он нервничал. Его жизни ничто не угрожало, это была прямая продажа, но он нервничал. Чтобы успокоиться, он зажег сигарету, но не докурил и до половины, потому что ему не терпелось попасть на встречу. Бросив окурок в канаву, Юзи шагнул к «Синему павлину».

Когда он переступил порог кафе, к нему подошла девушка в фартуке. Она была очень милой, и он улыбнулся ей. Ему показалось, что она напоминает ему женщину, которую он знал когда-то давно. Она говорила с польским акцентом, и в приливе хмельной щедрости Юзи захотелось купить ей выпивку, купить ей дом и сделать ей предложение. Он опять взял себя в руки и спросил по-русски, здесь ли Анджей. Девушка спросила: вы Томислав Кащеев? Юзи кивнул, и тогда она посмотрела на него по-другому, как будто он был учителем или полицейским. Он заказал скотч. Потом девушка провела его наверх, в служебную комнату.

Казалось, воздуха там вообще не было, и в какой-то миг Юзи решил, что сейчас вырубится. Он был обезвожен. Он повернулся к девушке, чтобы попросить воды, но та исчезла. Комната была квадратной и полутемной. Окна не пропускали ни капли света, стены были затянуты плотной красной тканью. На заднем плане играла выбивавшаяся из общей обстановки музыка – «Металлика». За столом сидело трое мужчин, их стаканы с янтарным пивом сгрудились в центре вокруг свечи. Двое вальяжно откинулись на спинки кресел, а третий – знакомый Скрипуна, Анджей, – сидел подавшись вперед и скрестив на животе руки. Их было плохо видно из-за теней; комнату освещали только свечи. Заметив Юзи, они впились в него пристальным взглядом. Потом жестом подозвали его к себе, и он сел за стол.

– Специальная доставка, – сказал он по-русски.

– Отлично, – на том же языке, но с сильным польским акцентом отозвался Анджей. – Превосходный сервис. Отлично.

– Вечеринка, да? – спросил Юзи, не выпуская из рук рюкзака. – У кого-то день рождения?

– Да, – ответил Анджей, – у одной из моих подружек.

Все засмеялись и выпили.

Юзи зажег сигарету, и никто ничего не сказал. Закончилась одна песня «Металлики», и началась другая. Потом Анджей точно так же закурил и выпустил струю дыма через плечо Юзи. Все рассмеялись. Юзи тайком оценивал их. Хорошо одеты, но чересчур уж старательно. Нет шика. Не уверены в себе. Юзи знал, что дилетанты бывают опаснее профессионалов; от этих людей можно ждать чего угодно. Они в дружелюбном расположении духа, но явно хотят что-то доказать.

– Итак, Томислав, мой друг, – с улыбкой проговорил Анджей. – Давай посмотрим товар.

– Положи деньги на стол, – сказал Юзи.

– Открой сумку, – парировал Анджей.

Юзи опустил руку в рюкзак и достал косяк. Потом бросил его на стол и откинулся на спинку кресла:

– К чему такая спешка? Курните. Бесплатный пробник.

Это как будто разрядило атмосферу. Анджей отложил сигарету и подкурил косяк. Поляки стали передавать его по кругу.

– Не буду тебе врать, Томислав, – улыбнулся Анджей, – хорошей дури ты нам принес. Хорошей, очень хорошей дури.

По-видимому, кроме него, никто не говорил.

– Да, – сказал Юзи, – ваша вечеринка пройдет на ура.

Остальные настороженно на него посмотрели, а Анджей извлек на свет толстый конверт.

Увидев его, Юзи вынул из сумки пакет с травой и положил на стол, не убирая рук. Он испытал странное облегчение, освободив рюкзак. Анджей попытался взять пакет, но Юзи держал крепко.

– Сначала я пересчитаю деньги, – сказал он. – Уверен, ты меня понимаешь, Анджей.

Анджей поджал губы и изобразил косяком приглашающий жест, оставляя в воздухе петли дыма. Потом он хорошо затянулся и подчеркнуто глубоко выдохнул. Остальные засмеялись. Юзи слышал, как у него в кармане звонит телефон. Не обращая внимания, он потянулся к конверту свободной рукой. Возился с ним долго. «Какой же ты лох, – думал Юзи, – долбаный лох. Совсем потерял форму».

– Ну же, не будь таким подозрительным, – сказал Анджей на цветистом русском. – Ты здесь среди друзей, Томислав.

Юзи отпустил пакет с травкой и принялся быстро пересчитывать деньги. Голова плохо соображала, и ему пришлось начать заново. Когда он поднял голову, Анджей держал пакет в руках.

– Здесь только девятьсот, – сказал Юзи, – мы договаривались о тысяче.

– Сотней больше, сотней меньше, – вальяжно бросил Анджей. – У нас намечаются долгосрочные отношения. Не стоит мелочиться. В следующий раз мы заплатим тебе больше. Когда достигнем полного взаимопонимания.

Его товарищи рассмеялись.

– Уговор был о штуке, – сказал Юзи, понимая, что это проверка: если дать слабину сейчас, они будут обдирать его до конца дней. – Либо штука, либо сделка не состоится.

– Ты и этим деньгам должен быть рад, – сказал Анджей, – тысяча это слишком много. Сам знаешь, за эту сумму в степи можно купить стадо коров. Два стада.

Поляки опять засмеялись.

– Не парь меня, – сказал Юзи, – я бизнесом занимаюсь.

– Это всего-навсего сотня фунтов.

– Мне все равно. Не парь меня.

– Не будь придурком, Томислав Кащеев.

Одним движением Юзи выхватил пакет и, вскочив, попятился к двери. Поляки тоже встали. Один из них сплюнул. Юзи бросил на пол деньги и кинулся к ресторану. Теперь там было больше людей, и, вылетая на улицу, он чуть не сбил с ног официантку. Сердце колотилось, и он не мог отделаться от ощущения, что ему нужен еще один косяк. В глубине души он упивался адреналином. Давненько у него не случалось такой встряски.

За углом уже ждали поляки. Они спустились по черной лестнице и перехватили его. Уроды, подумал Юзи. Он вернул им деньги, но этого оказалось недостаточно. Они зашагали к нему в лучах кровавого солнца, которое начинало гаснуть за домами.

– Томислав, – с улыбкой позвал Анджей, – зачем ты так?

Юзи почувствовал, как прежняя холодность растеклась по телу, загорелась во взгляде, и в следующий миг он уже был в состоянии полнейшей боевой готовности. Он вышел на середину дороги, выманивая поляков туда, где они хорошо просматривались. Перед его мысленным взглядом была бутафорская улица пятнадцатилетней давности и деревянные человечки, которые выскакивали ему навстречу в качестве мишеней; старые навыки сами собой всплывали в памяти, и это означало опасность. Снайперы на крышах не сидят, конечно, с чего им там быть? Странно было чувствовать себя безоружным, ножа и того нет. Безрассудно. Прикрытия нет, разумеется, нет. Улицы почему-то совсем опустели. Юзи приготовился умереть. Рубашка липла к телу, а глаза, как у зверя, отслеживали каждое движение врагов. Поляки разошлись веером, Анджей шагал прямо на Юзи, а двое закрывали фланги. По тому, как они двигались, с какой наглостью вышагивали, было ясно, что они дилетанты. Но на их стороне было численное превосходство, а Юзи тормозил из-за травки и вообще потерял форму. Какие-то прохожие остановились в сотне ярдов от них и глазели.

– Не глупи, друг, – обратился к нему Анджей, – почему ты глупишь?

Юзи бросил взгляд влево и тут же метнулся вправо, направляясь к зазору между двумя машинами. Один из людей Анджея попытался схватить его. Юзи дернул его за запястье и хорошо приложил в висок. Падая, поляк ухватился за Юзи, и, пока тот освобождался, что-то резануло его по ноге. Юзи пнул поляка так, что тот шлепнулся о припаркованную машину, скрючился, и из его руки что-то выпало. Юзи повернулся, чтобы бежать, но было поздно. Его блокировали: Анджей с одной стороны, его второй сообщник с другой. И оба держали по ножу-бабочке.

– Ты глупишь, мой русский друг, – улыбаясь, проговорил Анджей, – посмотри на свою ногу. – Юзи опустил глаза. Порезанная брючина свободно болталась, а на бедре под ней зияла кровавая рана. – Видишь? Бизнес есть бизнес.

Юзи не чувствовал боли, но вид собственной крови привел его в ярость. Как глупо – подставиться под нож ради сотни фунтов, подставиться таким дилетантам. Он потерял сноровку. Но все-таки он удерживал ярость в четких границах, контролировал ее, как в былые времена. Помощник Анджея посмотрел в сторону, и в это мгновение Юзи прыгнул на него, заломил ему руку с ножом и боднул его в нос, на отлично выполнив один из приемов крав-маги. Поляк отшатнулся и неожиданным рывком освободился от хватки. Потом кинулся на Юзи, и тот, едва успев увернуться, послал противника прямиком в стену. Однако нож задел плечо, и там зазияла еще одна рана. Эту Юзи почувствовал. Острая боль, как от пореза бумагой. Боль в ноге он теперь тоже ощущал.

– Твоя жизнь вот-вот оборвется здесь, вдали от дома, – проговорил Анджей. – Спроси себя, стоит ли оно того. Умереть за два стада коров в России.

Его человек стоял, тяжело дыша, и держал нож на уровне горла. Второй уже начинал очухиваться и подниматься на ноги.

– Отдай мне сумку, – сказал Анджей, – или мы возьмем ее у тебя, когда ты будешь истекать кровью, как свинья.

Вдруг между двумя припаркованными машинами возникла фигура. Женщина; изящная и немного отчужденная, как актриса из старого фильма, чересчур эффектная, чтобы быть обычной прохожей. Она посмотрела на Юзи, кивнула.

– О’кей, – медленно произнесла она с американским акцентом, – довольно.

Она скользнула рукой в сумочку «Версаче», и в ладони у нее блеснул пистолет. Юзи сразу его узнал; американский «таурус» 22-го калибра, короткоствольный, барабан на девять патронов, оптимальная проникающая способность. Идеальное оружие для женщины; компактное, элегантное и мощное. И держала она его уверенно, как профессионал.

– Бросайте оружие, – сказала Ева. – И проваливайте. Два раза повторять не буду.

Только теперь Юзи заметил пятерых мужчин, сгруппировавшихся у нее за спиной.

По лицу Анджея пробежало странное выражение – страха, смешанного с восхищением. Он метнул на Юзи взгляд, пробравший того до костей. Казалось, прошла вечность, но Анджей все-таки бросил нож и исчез. Сообщники последовали его примеру. Ева, не опуская пистолета, медленно пошла за ними; ее люди тоже куда-то делись. Юзи понял, что это его шанс – у него были какие-то доли секунды, – и пустился бежать. Он сомневался, что Ева будет его преследовать, ему было все равно, кто она и чего хочет. Смерть была близка, и древний инстинкт гнал его прочь. Он летел со всех ног, резко поворачивая на виражах, а вдали уже завывали полицейские сирены.

6

Пятнадцать лет назад, когда Бюро впервые вышло на контакт с Юзи – Адамом, как его звали тогда, – оно выбрало очень подходящий момент. Его родителей ровно год как не было в живых, и ураган, пронесшийся по его жизни после их гибели, уже утих, оставив после себя пустырь. Внутри Адама все обрушилось; обрушилось за долю секунды, которая потребовалась террористу-смертнику в 23-м автобусе, чтобы дернуть за шнур пояса.

Тот телефонный звонок был подобен падению самолета в океан. Мягкий голос в трубке сообщил лишь главные детали, и он сразу понял. Он ушел под воду. Голос шелестел, как прибой. Ему как будто дали под дых, и он очутился на полу, а трубка болталась на проводе у него перед лицом; он чувствовал, что тонет, что его уносит отливом. Он служил в Шайетет-13, самом элитном подразделении военно-морских сил Израиля, известном психологической устойчивостью личного состава; он умел действовать при таком уровне боевого стресса и страха, который других солдат вогнал бы в ступор. Обучение длилось двадцать месяцев. Но к этому его не подготовили. В течение следующего года он научился приспосабливаться, функционировать в состоянии опустошения, быть может, даже эффективнее, чем раньше. Но он так больше и не всплывал на поверхность.

Когда он рос в ничем не примечательном пригороде Тель-Авива, где летом было невыносимо жарко, а зима глумилась над рассчитанными на солнцепек домами, океан всегда был рядом. Адам почти каждый день ходил на берег с одноклассниками; они устраивали барбекю, знакомились с девушками, играли на гитарах, дурачились на волнах, а по пятницам собирались вечером на скале вместе с сотнями других детей и били в барабаны – этот стук походил на биение их общего сердца. Как-то так получилось, что его родители были во всем: в скалах, в небе, в океане. Отец, коренастый, убеленный сединой офицер спецназа, получивший боевые шрамы в 67-м и проблемы со слухом после бомбежек 73-го, научил его плавать и ловить рыбу; по вечерам они играли в пляжный футбол и пили пиво. Мать… да, его мать. Художница, которая рисовала морские пейзажи.

Это было все равно как услышать, что ты больше никогда не увидишь океана.

Адам вернулся в Атлит – секретную базу военно-морского спецназа на укрепленном острове в Средиземном море – на следующее же утро. Но командир отослал его, заставил взять недельный отпуск по семейным обстоятельствам и обратиться к военному психиатру. Как раз в это время, когда дни и ночи сливались для него в бесконечные круги бессонницы, двух человек из его отряда – нет, двух его друзей, его братьев – убили при исполнении операции на побережье Ливана, смешав их кровь с галькой и морской пеной.

Нехама поддерживала его с первой минуты. Она любила его родителей и старалась прятать свое горе, чтобы помочь ему бороться со своим. Возможно, именно тогда между ними прошла трещина. Нехама обратилась ради него в скалу, а он опускался на дно океана, и обратного пути уже не было и не могло быть. С каждым тяжелым месяцем они отдалялись друг от друга; они спали, отвернувшись в разные стороны, они больше не могли смотреть друг другу в глаза. Проявления любви между ними стали редкими и неискренними. Он закрылся от нее, от девушки, которую любил с детства. Он продолжал погружаться, продолжал тонуть, и, когда она протягивала ему руку, через каменный панцирь, через толщу воды, расстояние было непреодолимым.

Поэтому, когда год спустя командир Юзи – Адама – отвел его в сторонку и приказал явиться на военную базу Шалишут, что на окраине Рамат-Гана, причем так, чтобы ни одна живая душа не узнала, чутье подсказало Адаму, что грядут перемены, в которых он нуждался. В которых нуждалась Нехама. Он запер свой М-4 в шкафчике – автомат был слишком тяжелым и громоздким, к тому же при нем оставался «глок» – и, изнывая от влажности, царившей в начале лета, и изнурительной жары, поймал один автобус, потом другой и прибыл в Шалишут точно в назначенное время.

Адама встретил молодой солдат, который провел его к ничем не примечательной двери в глубинах цоколя. Прежде чем постучать, солдат попросил Адама сдать оружие; Адам отказался, но солдат был непреклонен, и в конечном итоге Адам вытащил пистолет и отдал его, рукоятью вперед. Он всегда нервничал, если оставался без оружия. Но, в конце концов, это была военная база. Солдат постучал и открыл перед Адамом дверь, как будто тот был какой-нибудь важной персоной. Потом закрыл дверь за его спиной.

Войдя в комнату, Адам машинально отдал честь, но, к своему удивлению, увидел мужчину средних лет, одетого в гражданское; рубашка с открытым воротом, брюки из полиэстера – он чем-то напоминал кибуцника. Другой мужчина молча сидел за столом, поглядывая на Адама сквозь очки и делая пометки.

– Добро пожаловать, полковник, – сказал первый.

– Спасибо, сэр, – не к месту ответил Адам.

– Сожалею о ваших родителях.

– Прошел год, сэр.

– Год не такой уж долгий срок.

– Смотря для кого.

Мужчина улыбнулся и жестом пригласил Адама сесть.

– Судя по вашему досье, вы быстро продвигаетесь по карьерной лестнице, полковник. Вы хорошо служите своей стране. Верно?

– Шайетет-13 не турбаза, сэр, – сказал Адам, внезапно раздражаясь.

– Разумеется, – ответил мужчина. – Но я хочу рассказать вам, как вы можете служить своей стране еще лучше. Вы открыты для предложений?

– Кто вы?

– Меня зовут Игаль.

– Откуда? Национальная разведка? Шабак?

Мужчина отмахнулся от его вопросов, как от дыма.

– Итак, – сказал он. – Вы открыты для предложений?

– Возможно, сэр, – сказал Адам.

– А Нехама?

– Моя жена Нехама?

– Кто же еще?

– При чем тут моя жена?

– Она открыта для предложений?

– Каких предложений?

Мужчина – Игаль – вздохнул.

– Попытайтесь расслабиться, полковник, – медленно, словно ребенку, сказал он. – Хотите кофе? Сигарету?

Адам покачал головой, хотя нуждался и в том и в другом. Наступила пауза. Он подумывал встать и уйти, но не сделал этого. Человек в углу что-то писал карандашом, и скрип разносился по всей комнате.

– Компьютер выдал ваше имя, – сказал Игаль. – Ваше досье отвечает нашим критериям. Вас выбрали из пятнадцати тысяч возможных кандидатов. – Он посмотрел на собеседника, как будто хотел определить, как на того подействовала последняя реплика, и продолжал: – Наша главная цель защищать евреев по всему миру, – сказал он. – Мы как семья, и мы думаем, что вы можете влиться в эту семью. Разумеется, если вы заинтересуетесь, это будет только начало. Вам нужно будет пройти наши тесты и тому подобное. Мало кто доходит до конца.

– Ясное дело, – отозвался Адам, не умея скрыть привычной иронии.

Игаль бросил на него колючий взгляд и продолжил:

– Подготовка будет проходить в Израиле, но вы не сможете жить дома. Каждые три недели вам будут давать отпуск, чтобы увидеться с семьей. Если – если – вы успешно сдадите все тесты и пройдете подготовку, вам, возможно, придется работать за границей. Родственники не будут ездить с вами. Вы будете видеть их раз в два месяца.

– Сколько времени мы сможем проводить вместе?

– Выходные. Иногда дольше.

– Оплата?

– Немного больше, чем вы получаете сейчас.

– Насколько больше?

– Немного больше, полковник.

Новая порция скрипа от человека в углу.

– Итак, ответьте мне, – проговорил Игаль, аккуратно, параллельно кромке, кладя ручку на стол, – исходя из того, что я вам пока рассказал, вам интересно?

– Исходя из того, что вы мне пока рассказали? Возможно, сэр.

– Хорошо.

Внезапно за стенами комнаты послышались крики, мужские голоса. Адам глянул на Игаля, потом на человека в углу; их глаза были прикованы к двери за его спиной. Проследив за их взглядами, он повернулся, дверь распахнулась, и его сбросили с кресла на пол. Все происходило как в замедленной съемке, Адам видел четкую картинку, прорисованную до малейших подробностей. Возможно, пришло его время; если так, ему все равно. Прогремели выстрелы, и перед глазами Адама мелькнул Игаль, привставший за столом, вздрагивающий от ударов пуль, попадающих ему в грудь. Три человека в масках кружились, как танцоры, треща пистолетами-пулеметами «кольт». Адам повернулся и увидел, как человек в углу тоже получил пулю в грудь и осел в кресле. Стройный силуэт, черная лыжная маска, изящные руки – женские руки – навели пистолет на Адама; он перекатился на бок и вскочил на колени, нащупывая свой «глок». Кобура была пуста. Женщина приблизилась, и Адама больно пнули в стену. У него не было шансов. Голова ударилась о кирпич, и его оглушило. Нападавшие исчезли, так же внезапно, как появились.

Комната плыла перед глазами, потом резкость вернулась. Адам кое-как поднялся на ноги и, зовя на помощь медиков, бросился к Игалю. Тот полусидел-полустоял, опираясь о стол; на груди у него распускались мелкие бутоны крови.

– Игаль, – сказал Адам, – сядьте. Придавите рану.

Игаль выпрямился и посмотрел Адаму в глаза.

– Закройте дверь и присядьте, полковник, – недрогнувшим голосом сказал он.

– Вас ранили, Игаль, слушайте меня. У вас шок.

Ни слова не говоря, Игаль снял белую рубашку кибуцника. Под ней обнаружилась бледно-голубая футболка без единой капли крови.

– Закройте дверь и присядьте, – повторил он.

Адам перевел взгляд на человека в углу. Тот тоже снимал окровавленную рубашку и поднимал блокнот с карандашом. Ошарашенный, Адам захлопнул дверь и сел.

– Я задам вам несколько вопросов, – сказал Игаль. – Сколько было нападавших?

– Это шутка?

– Сколько здесь было людей?

Адам потер глаза ладонями. Он не мог вспомнить, все смешалось, ему нужно было подумать. Его пробивал пот, и все тело дергало от адреналина.

– Я жду ответа, – гаркнул Игаль. – Сколько человек? Во что они были одеты? Какое оружие использовали? Сколько выстрелов сделал каждый? Они что-нибудь говорили друг другу? Ну же, ну. Ладно, пишите в блокноте. У вас шестьдесят секунд, пока я сделаю себе кофе.

Он вышел из комнаты через боковую дверь, а человек в углу с непроницаемым видом продолжил записывать, время от времени поглядывая на Адама. Адам сжал на столе кулаки, мысленно возвращаясь к атаке, прокручивая ее в замедленном режиме, отмечая каждую деталь. Двое мужчин, одна женщина, черные лыжные маски, боевые комбинезоны. Один в черном бронежилете. Двое с «микроузи», один с М-16. Сказать, сколько выстрелов они сделали, невозможно; их оружие было выставлено на полуавтоматический режим; хотя, если подумать, каждый из нападавших выпустил по две очереди, одну в Игаля, другую в человека в углу. Говорили они что-нибудь друг другу? Говорили? Адам отложил ручку и посмотрел вверх, заново переживая весь эпизод, не обращая внимания на пульсирующую боль в голове. Из соседней комнаты донесся звук закипающего чайника. Нужно торопиться. Нападавшие определенно что-то кричали, но что? Что это было? Он мысленно расслабился. Да… В памяти всплывает слово. Слово «обман».

Следом за запахом растворимого кофе в комнате появился Игаль. Он посмотрел на листок Адама, но в лице его не дрогнул ни единый мускул. Зажав губами сигарету, он прикурил от зажигалки «Зиппо».

– Обман? – проговорил он, выпуская дым через нос. – Вы уверены?

– Да, – сказал Адам, – все верно.

– Женщина? Среди них была женщина? Вы с ума сошли?

– Я видел ее собственными глазами.

– Возможно, вы ошиблись.

– Ошибки нет.

Игаль передал бумагу мужчине в углу, тот внимательно ее прочел и закивал.

– Поздравляю, полковник, – сказал вдруг Игаль, – вы прошли первую стадию. Теперь вы должны принять важное решение. С этой минуты пути к отступлению закрываются. Это тяжелая и опасная работа, в основном за границей. Подумайте об этом. Если вам неинтересно, так и скажите, и мы никогда больше вас не побеспокоим. Если вы заинтересованы – серьезно заинтересованы, – приходите завтра по адресу, указанному на этой карточке. Восемь ноль-ноль. Не опаздывайте. После каждого этапа тестов мы будем звонить вам и сообщать результаты. Прошли тест успешно – мы объясняем подробности нового этапа. Провалились – разговор окончен. Второго шанса не будет. О’кей?

– Один вопрос, – сказал Адам, поднимаясь, чтобы уходить, – из какой вы организации?

Игаль смерил его холодным взглядом и затянулся сигаретой.

– Восемь ноль-ноль, – сказал он. – Если вы серьезно настроены.

С этими словами он покинул комнату. Следом вышел его коллега. Адаму отдали его «глок» и выпроводили из комплекса Шалишут на палящий солнцепек. Только на обратном пути на базу Атлит, сидя в автобусе и прикрывая глаза от слепящих лучей, Адам заметил, что волосы у него на затылке схватились коркой крови.

7

Казалось, прошла вечность – мучительная вечность, – прежде чем Юзи ввалился в дверь своей квартиры. Боль от ножевых ран была острой и беспрестанной. Даже теперь, шатаясь и дрожа от потери крови, слабея с каждой минутой, с трудом соображая, Юзи проклинал себя за глупость. Даже если он до смерти истечет кровью, унижение будет хуже самих ран. Юзи побрел по квартире, оставляя правой ногой кровавые отпечатки на ковре, и нащупал стол. Тот был тяжелым. Слик на месте. Юзи тяжело опустился на диван.

– Юзи, – сказал Коль.

– Я… я в порядке.

– Ты знаешь, я ничего не могу сделать.

– А я ничего и не жду. Чего ждать от голоса в голове?

– Ты теряешь кровь?

– Я позвоню сайану.

– Нельзя.

– А что мне еще делать? Ехать в больницу и отвечать на все вопросы? Истечь кровью, как курица? А теперь убирайся из моей головы – а то я начинаю думать, что у меня крыша поехала.

– Не забывай, кто ты, Юзи.

– Ага. Не волнуйся, и верить буду.

– Я с тобой. Верь.

Стиснув зубы, Юзи наложил самодельные жгуты на руку и ногу, взял телефон и набрал лондонский номер. Была полночь. Телефон долго звонил, прежде чем кто-то взял трубку.

– Алло? – неразборчиво пробормотали на другом конце.

– Роджер Купер вызывает Джона Джексона, – слабо проговорил Юзи.

Последовала пауза. Слышно было, как заспанная женщина задает вопросы. Потом наконец прозвучал ответ:

– Здесь нет никого с таким именем.

Положили трубку.

Следуя процедуре, Юзи по памяти набрал другой номер, мобильный, и подождал, пока ему ответят.

– Что я должен делать? – послышался тот же голос.

– Ваксман. Ты один? – спросил Юзи.

– Меня никто не слышит.

– Хорошо. Я сброшу тебе адрес. Быстро езжай сюда. Возьми четвертую отрицательную кровь.

– Сколько?

– Все, что есть.

– В машине «скорой помощи»?

– Да.

– На это мне потребуется полчаса.

– Двадцать минут.

Юзи повесил трубку.

Морщась от боли, но не издавая ни звука, он отправил Ваксману сообщение. Потом дотащился до кухни, размешал несколько ложек сахара в стакане воды и влил в себя. Его главной задачей было до приезда Ваксмана оставаться в сознании. Юзи сел за кухонный стол и положил голову на руки.

Когда сахар попал в кровоток и головокружение отступило, им начала овладевать знакомая смесь страха и гнева. Ох и задаст он Скрипуну. Что он себе думает? Он ведь божился, что это будет безопасная прямая продажа. Или он ловушку ему строил? И еще надо разобраться с… с… Мысль оборвалась. Голова соскользнула с ладоней, но тут же рывком вернулась обратно. Мозг отключался. Времени оставалось немного. Пиджак и штанина затвердели от засохшей крови; жгуты сдерживали ток, но они не были идеальными. Ваксман скоро будет здесь. Нужно просто продержаться.

Юзи опять поднялся на ноги и заковылял в гостиную. Ваксман был надежным сайаном и хорошим врачом, но часто нервничал, когда приходилось работать с Бюро. Если Юзи отключится и не сможет открыть входную дверь, не факт, что Ваксман ее взломает. Не исключено, что ему просто не хватит физических сил ее выбить. Юзи выдвинул защелку, оставил дверь приоткрытой и лег на ковер рядом со столиком, со сликом.

Ему нельзя было вызывать сайанов, и он понимал это. Если в Бюро узнают, они могут потерять терпение. Но у него не было выбора. Он до сих пор помнил телефонные номера и пароли десятков сайанов, это был последний ресурс, которым он мог воспользоваться в экстренной ситуации. Их было много, и они были разными: врачи, маклеры, художники-оформители, банкиры, юристы, бизнесмены, компьютерщики, работники местных советов, даже мусорщики. Все евреи. На них держалась работа Бюро. Если нужна была машина, комната, магазин, бизнес, тайник с деньгами – или медицинская помощь, – одного телефонного звонка сайану обычно было достаточно. Вопросов никто не задавал. Во многих случаях их использовали, чтобы, скажем так, внести в жизнь оперативников элемент роскоши. Но Юзи теперь не был оперативником. Он был изгоем. Комната начала затягиваться туманом и отдаляться. Юзи оперся на локти, дожидаясь помощи.

Странная штука – это превращение уважаемого морского спецназовца в изгоя, истекающего кровью на полу обшарпанной квартиры в Северном Лондоне. И заняло-то оно всего каких-то пятнадцать лет. За это время Бюро выдернуло его из его мира, забрало у него жизненную силу, а его самого выплюнуло. Раньше он был другим. Он прошел бесчисленное количество боев, он знал ужасы военной жизни, но все равно верил, что Государство Израиль находится в руках праведников. Он доверял вышестоящим офицерам и политикам, которые ими руководили. Ошибки случались время от времени, конечно, случались; в конце концов это война. Но по большому счету сомнений у него не было. Он по-прежнему находился под влиянием пьянящей смеси идеализма и тестостерона, бело-голубого эго. То был экзоскелет, который выстоял, даже когда все внутри обрушилось после смерти родителей; только благодаря этому друзьям и товарищам казалось, что они по-прежнему его знают. Это было единственным, за что он мог цепляться, и именно к этому Бюро присосалось и тянуло из него, пока он не стал – почти не стал – такой же бессердечной рептилией, как все остальные. Пока его чаша не переполнилась.

Соблазнило его, в первую очередь, особое отношение. Он явился на следующий этап тестов. Как он мог не прийти? Он уже чувствовал себя особенным, одним на пятнадцать тысяч. Само здание, офисный центр «Хадар Дафна» на бульваре Царя Саула в Тель-Авиве, ничем не выделялось. Здание внутри здания: металлоискатели, стеклянные стены, безликие столы, лифты. Но с той минуты, как начались самые первые тесты, самые первые медицинские осмотры, обстановка создалась ни с чем не сравнимая. Обычно сотни солдат кочевали от стола к столу, их обмеряли, осматривали, делали им уколы. А теперь был только он – только он. Ему приходилось одному шагать по коридору, переходить из комнаты в комнату. В каждом кабинете был доктор: или физиотерапевт, или оптик, и каждый уделял ему исключительное внимание. Они не торопились. Они были скрупулезны и, по всей видимости, в высшей степени компетентны. Стояла жутковатая тишина; даже уличный шум не просачивался сквозь окна. Он, конечно, чувствовал себя неуверенно. Но в то же время он чувствовал себя королем.

После медосмотра было трехчасовое собеседование с психологом, на котором Адам отвечал на бесконечные вопросы. Посчитали бы вы убийство ради своей страны неправильным? Верите ли вы, что свобода важна? Существует ли что-нибудь важнее? Назовите самое плохое из того, что с вами делали родители. Месть, по-вашему, оправданна? По шкале от одного до десяти, насколько вы честны с вашей женой? У вас есть друзья-арабы? Испытывали вы когда-нибудь гомосексуальные импульсы? Вы доверяете чутью? Сожалеете ли вы о чем-нибудь, что совершили за время военной службы? Считаете ли вы, что некоторые приказы не следует выполнять? Хорошо ли вы спите ночью? Как вы относитесь к заказным убийствам? Как часто вы тренируетесь? Помните ли вы последний раз, когда стреляли из оружия в бою? Какие были ощущения? Чем бы вы не пожертвовали ради своей страны? Вы уважаете ислам? Вы едите свинину и бекон? Едите? Его поразило внимание к деталям. Он был особенным – с ним обращались как с драгоценностью.

Новость Нехамы он тоже узнал от Бюро. Тогда он понял, что с женой у них все кончено, а с Бюро все только начинается. Игаль рассказал ему между делом, в машине, когда вез его отдохнуть перед официальным приемом в организацию. Он прошел все предварительные тесты, на протяжении четырех месяцев два раза в неделю встречался со связным по имени Арон. Он посещал смотры выходного дня в загородном клубе, где ему приходилось часами вращаться в обществе других кандидатов, поддерживать свою легенду и пытаться подкопаться под них. Он следил за людьми на улицах Тель-Авива, его арестовывали и допрашивали. Его раздевали, завязывали ему глаза и окатывали холодной водой, снова и снова, но он ни разу не вышел из образа. Наконец ему позвонили: вы приняты. Пятница, шесть тридцать. За вами приедет машина. Возьмите одежду на разные случаи, чтобы хватило до вечера понедельника. И повесили трубку.

Так он очутился в белом «мерседесе», который вез его в неизвестном направлении в первых лучах рассвета. Он сидел на заднем сиденье, а Игаль на переднем пассажирском; Адам не видел его с того самого первого собеседования. За рулем был психолог, человек с блокнотом. Никто ничего не говорил. Потом, минут через двадцать, когда небо еще розовело, молчание нарушил Игаль.

– Мазаль тов, мой друг, – обратился он к Адаму.

– С чем?

– А ты как думаешь?

– С тем, что прошел тесты?

– Да, конечно. Тебя приняли. Но ты еще можешь провалиться на тренировках, не забывай.

– Обидно будет.

– Неужели? В любом случае, мазаль тов. Я вижу, ты будешь хорошим отцом.

– Прошу прощения?

– И снова мазаль тов.

Игаль отвернулся и посмотрел на дорогу.

– Кажется, вы знаете что-то, чего не знаю я, – сказал Адам.

– Уже нет, – бросил через плечо Игаль.

Адам попытался отмахнуться от этой информации, как от очередной части подготовки, очередного психологического трюка. Но чем дальше уносила его машина, тем явственнее он ощущал, как глубоко внутри него что-то ноет. У Нехамы были поликистозные яичники. Шансы забеременеть стремились к нулю. Она бы не скрыла от него такой новости, верно?

Адам вытащил телефон, нашел номер жены и почти нажал «вызвать». Но заколебался; закусив губу, он отправил ей сообщение. К удивлению Адама, ответ пришел быстро. «Поговорим, когда вернешься».

Эмоции захлестнули его. Но он уже несколько месяцев добивался своей цели, бил в одну точку; он прошел процесс вербовки, и теперь его ничто не остановит. Машина прибыла в пункт назначения. Когда Адам открыл дверцу и вышел из салона на выбеленную солнцем гальку, ему пришлось призвать на помощь всю свою подготовку, чтобы навести порядок в мыслях и чувствах. Он подставил лицо новому солнцу, позволяя лучам стягивать кожу. И внезапно почувствовал, что ум работает как часы, четко и ясно. Его ничто не пошатнет. Он готов ко всему.

– Даниил? Даниил?

Юзи открыл глаза. В первые секунды поле зрения было затянуто дымкой из мерцающих искр. Он поморгал, и она постепенно рассеялась.

– Ваксман? – спросил Юзи.

– Не пытайтесь шевелиться, Даниил. Вы потеряли много крови.

– Где я?

– В Ха-2.

– Ха-2?

– Машина «скорой помощи» «Хатзола-2».

– Вы меня куда-то отвезли?

– Нет, я просто перенес вас сюда для оказания помощи. Мы припаркованы под вашей квартирой.

– Как вы умудрились меня спустить?

– Это было нелегко.

– Черт.

Юзи мутило, голова раскалывалась, а боль от ран была почти невыносимой. Но, к его облегчению, теперь это была неопасная боль. Он инстинктивно чувствовал, что важнейшие функции восстановлены, что он не лишится жизни. Пока нет.

– Симпатичная машинка, – сказал он, вымучивая саркастическую улыбку. Он лежал на спине, пристегнутый к узкой койке; повсюду вокруг было медицинское оборудование.

– Она стоит восемьдесят тысяч фунтов, – сказал Ваксман.

– Частная «скорая помощь» для общины. Богатые евреи, да?

– Щедрые евреи. «Хатзола» – благотворительная организация, Даниил.

– Я это и хотел сказать.

Юзи заметил, что Ваксман нервно поглядывает на часы. Вид у него, как всегда, был перепуганный. Вот что Бюро делает со своими сайанами.

– Можно тебя кое о чем попросить? – спросил Юзи.

– Конечно.

– У меня в кармане должна быть пачка сигарет. Подкури мне одну.

В глазах Ваксмана мелькнула тревога.

– Сигарету? – переспросил он.

– У тебя что, проблемы со слухом? Сигарету, сигарету, – отрывисто сказал Юзи.

Ваксман, явно не уверенный в себе, повиновался. Юзи глубоко вдохнул, закашлялся и выпустил вертикальную струю дыма к потолку машины.

– Я открою дверь, – пробормотал Ваксман.

– Не трогай дверь, – сказал Юзи. – Угробишь нас обоих.

Врач побледнел как мел, а Юзи расплылся в улыбке.

– Расслабься, брат, расслабься, – сказал он. – Выкури сигаретку.

Ваксман отказался и остался стоять перед Юзи, не зная, куда себя деть.

– Итак, – поморщившись, нарушил неловкое молчание Юзи, – расскажи мне, что к чему.

– Вам очень повезло, Даниил, – сказал Ваксман, радуясь возможности вернуться к привычной роли врача. – Оба раза лезвие прошло мимо артерий. Вы потеряли кровь, но я делаю вам переливание. Раны я зашил. В больнице было бы лучше, но на нет и суда нет.

Юзи проследил взглядом за трубкой, ведущей от его руки вверх, к пакету с кровью.

– Сколько мне еще тут лежать?

– Минимум полчаса.

– Двадцать минут. Я же с сигаретами.

Ваксман замялся.

– Меня уволят, если станет известно, что я позволил пациенту курить в машине «скорой помощи».

– Ну уволят. И что? Мы заберем тебя и твою семью прямо в Израиль. Ваше место все равно там.

– Возможно. Но мои дети ходят в школу, мы с женой строим карьеру…

– Но ведь меня здесь не было, верно?

– Да.

– Ну вот.

Юзи высосал из сигареты последние угольки жизни.

– Будь любезен, передай мне пепельницу.

Ваксман огляделся по сторонам и протянул Юзи одноразовый картонный лоток. Юзи затушил окурок и какое-то время лежал молча. Ваксман сел на складной стул.

– И много ты на нас работаешь в последнее время? – спросил Юзи.

– Делаю кое-что. Последний раз выезжал, кажется, в прошлом месяце.

– Что-то серьезное?

– Не особо.

На том беседа заглохла, и они молчали, пока не опустел пакет с кровью. Потом Ваксман вытащил иглу и помог Юзи встать на ноги. Тот чувствовал себя странно: голова кружилась, но в теле ощущалась сила. Ваксман сунул ему в руку пузырек обезболивающих и пачку чистых бинтов.

– Швы сниму через три недели, – сказал Ваксман.

– Я сам это сделаю, – ответил Юзи, выходя из машины в лучи рассвета. – Будем надеяться, что я тебе больше не позвоню.

Ваксман впервые улыбнулся, открыто радуясь тому, что его миссия выполнена. Юзи захлестнуло безрассудство. «Пошли они, – думал он. – Муха, кусающая слона. Пошли они».

– Ты хорошо поработал, – небрежно бросил он. – Пятьсот тысяч фунтов хорошо звучит?

У Ваксмана отпала челюсть.

– Мне никогда раньше не платили. Я пожертвую эти деньги нуждающимся. Ну, большую часть.

– Хорошо. Кто твой связной в лондонской резидентуре?

– Арик.

– Поговори с Ариком, и он переведет сумму. Знаешь пароль?

– Да, но мне предписано пользоваться им только в экстренных ситуациях.

– Воспользуйся им сейчас. Скажи Арику, что я разрешил.

– Хорошо.

– И еще, Ваксман…

– Да, Даниил?

– Не трать все сразу.

С этими словами Юзи захлопнул дверь «скорой помощи» и пошел к себе в квартиру.

8

Анальгетики лишь частично снимали боль, и Юзи знал, что не сможет уснуть, а потому решил не пытаться. Сквозь щель в занавесках он проследил, как скрылась за поворотом «скорая» Ваксмана. В ванной он поскреб ложкой лейку душа и вымылся настолько тщательно, насколько мог, чтобы не намочить повязок. Потом скрутил себе косяк и сел перед двумя телевизорами. Легкая рука марихуаны приласкала его раны, увела его в приятную отстраненность от мира. Он почти не заметил, как в ухе начало зудеть.

– Нагло ты с ним, – сказал Коль, – с Ваксманом.

Голос, как всегда, звучал невозмутимо и бесстрастно.

– Может, вернемся к установившемуся порядку? – пробормотал Юзи. – Ты появляешься только ночью.

– Я Коль. Я появляюсь, когда пожелаю.

– Ты в курсе, что ты бессердечная тварь? – поинтересовался Юзи.

Коль умолк. Юзи посмотрел на экран, щурясь от ароматного дыма. Дневная жара начинала добираться до его квартиры; он открыл окно и вернулся на диван. Медленно, но уверенно его веки тяжелели, а мысли разбредались. Фотография Рама Шалева – которой пестрели первые страницы газет, когда тот пал жертвой операции «Корица», – появилась перед его мысленным взглядом. Рам, снятый у себя в саду, в окружении двоих детей и жены, улыбался. Деревья на заднем плане, ярко-голубое небо, белая рубашка с пристегнутым на пуговицы воротничком. Юзи пытался не задерживаться на этом образе. Он знал, что будет только хуже. В конце концов лицо Шалева сменилось воспоминаниями о «скорой помощи», приятными воспоминаниями, как будто в ней было уютно. Как в утробе.

Ни с того ни с сего выскочили картины убийства, его второго убийства для Бюро. Две тысячи седьмой год, под Бейрутом. Ливан тогда отстраивался после войны две тысячи шестого. Через всю столицу протягивали сеть дорог и мостов; Юзи, выступая в роли строителя-подрядчика, подкупал местных рабочих, чтобы те вмуровывали в строящиеся объекты бомбы. Маленькие, начиненные под завязку бомбы израильского производства в герметичных пластиковых футлярах, которые можно было подложить в мосты и автомагистрали, а через несколько лет или даже десятилетий привести в действие дистанционно, нажатием кнопки. В случае новой войны они давали Израилю большое преимущество. Но это была опасная работа. Мало того что строителей могли поймать с поличным, но и доверять им до конца было нельзя. Разумеется, им хорошо платили. Но операцию состряпали в спешке, и Юзи не хватило времени наладить с этими людьми прочную связь; в результате их отношения всегда отравляло подозрение.

В частности, было замечено, что один из строителей – Валид Халед, старый жилистый трудяга с глазами побитого пса, – снял на мобильный телефон место, где спрятали бомбу. Рисковать было нельзя. В Израиль отправили запрос об убийстве, и премьер-министр одобрил его через несколько часов; на срочном закрытом заседании суд признал эту меру неизбежной. Да вот одна закавыка: все «кидоны» – подразделения наемных убийц – выполняли операции в других странах. Их работа ложилась на плечи Юзи. Он ненавидел такие задания, но выбор был невелик. Если Халед доложит властям или додумается продать информацию, Бюро будет скомпрометировано, а Юзи почти наверняка лишится жизни. Конечно, существовала вероятность, что у Халеда нет никакого умысла. Но выбирать не приходилось.

Для фирменного удара случай был неподходящий. О типичной для Бюро дерзкой атаке посреди бела дня – опустошительном граде пуль дум-дум на глазах у прохожих и завершающем выстреле в висок – не могло быть и речи. Операция и так проводилась на довольно зыбкой почве. Поэтому Юзи вооружился газетой и бутылкой водки и договорился о встрече с Халедом.

Времени даром он не терял. Как только рабочий подъехал на своей пыльной колымаге, Юзи скользнул в салон и силой надел на водителя маску с десфлюраном. Халед сопротивлялся, но эффект неожиданности сработал против него. Его ногти оцарапали Юзи щеку, только и всего. Уложив бесчувственного Халеда на заднее сиденье, Юзи ехал вдоль побережья на север, пока не нашел обособленный утес, выходивший к Средиземному морю. Он перетащил рабочего на водительское кресло, свернул газету трубкой – то была ливанская «Дейли стар», у него на пальцах осталась типографская краска, он почему-то запомнил это – и влил через эту трубку в горло Халеду полбутылки водки. Водки, которую, как ему было известно, Халед тайком попивал. Водки, которая легко горит. Оставшуюся половину Юзи разлил по передним сиденьям, бросил туда спичку и подождал, пока займется. Когда пламя разгорелось, он столкнул машину с утеса. Потом он долго добирался автостопом до ближайшего городка, а там сел на поезд до Бейрута.

Теперь, когда Юзи начала одолевать дрема, в памяти всплыло именно это убийство. Шершавая бумага газеты в его пальцах, болтающаяся голова рабочего, водка, проступающая на рубашке темными пятнами, точно пот; огромное черное средиземноморское небо и океан цвета индиго; треск и хлопки языков пламени, расцветавших в машине; жара; долгое, как в замедленной съемке, падение машины на камни; прибой внизу. Чувство, которое он испытал. Внутренний голос – слушать который он не мог себе позволить, – спрашивающий, не было ли другого выхода.

Его разбудил громкий сигнал дверного звонка.

– Томми? Это Скрипун. Открывай, я чую, что ты здесь. Открой, а не то я как дуну…

Юзи рывком распахнул дверь.

– Просто зашел повидаться, братан. Узнать, как жизнь. Банкуешь? Продажа прошла нормально?

Юзи схватил Скрипуна за бицепсы и втащил в квартиру. Тот изумленно мотал головой, так что его молочно-белые дреды качались из стороны в сторону монолитной копной.

– Эй, приятель, чё за хрень? Чё за хрень?

– Чё за хрень? – повторил Юзи, толкая Скрипуна на диван. – Вот чё за хрень. – Он показал повязки на руке и ноге. – Это сделал твой друг Анджей. А ты ведь вроде говорил, что он надежный.

– Чего? Томми, ты шутишь. Приколоться решил, да?

– Это что, похоже на прикол?

– Вот так дерьмо, – произнес Скрипун. – Что случилось, чувак?

– Этот урод пытался заплатить мне меньше. На их стороне было численное преимущество. И ножи.

– Твою мать. Как думаешь, он теперь за мной придет?

– Мне по сараю.

– Анджея в последнее время колбасит, – сказал Скрипун. – Я знал, что его колбасит. Надо было предупредить тебя.

– Почему его колбасит?

– У него была пара терок с русскими. Знаешь их, да? Либерти.

– Либерти?

– Ага. Либерти. Американская штучка.

Юзи не подал виду, что Скрипун завладел его вниманием. Начав скручивать косяк, он небрежным тоном переспросил:

– Американская штучка?

– Ты ведь о ней слышал, да? Американка, которая заправляет русской бандой. Недавно объявилась, насколько я знаю. Крутая мадам. На ней не только травка и экстези: крэк, герыч, весь набор. Ей только попадись, она по полной программе отымеет.

– Американка, которая заправляет русской бандой? – сказал Юзи, делая вид, что подтормаживает, и зажег косяк.

– Точняк, – отозвался Скрипун. – По ходу, она знает, с какой стороны к ним подъезжать. Беспощадная, как акула. Новенькая, короче. А у русских с поляками, сам знаешь.

Он изобразил грибовидное облако и рассмеялся своим скрипучим смехом.

Юзи протянул ему косяк и закрыл глаза. Боль притупилась до саднящей пульсации, бьющей по нервной системе мерным ритмом. Скрипун затягивался, пока не приговорил половину косяка. Юзи недоставало энергии, чтобы попросить его обратно. Наконец, бросив оставшуюся половину тлеть в пепельнице, Скрипун отправился на кухню и вернулся с двумя клубничными муссами и двумя блюдцами.

– Не сейчас, Скрипун. Не сейчас. Меня подрезали, – сказал Юзи, прикрывая глаза ладонями, чтобы не видеть муссов.

– Не будь мямлей, Томми. Давай. Пудинговые войны.

Скрипун содрал крышки с обеих банок и опрокинул содержимое на блюдца. Получились две дрожащие розовые пирамидки.

– Я не буду, – сказал Юзи.

– А вот и будешь, – отрезал Скрипун. Он поставил муссы на стол, блюдце к блюдцу, склонился над одним из них, слегка приоткрыв рот, и застыл в дюйме от скользкой поверхности. Он вопросительно посмотрел на Юзи. Тот неохотно принял похожую позицию над муссом.

– На счет три, – сказал Скрипун. Он трижды стукнул по столу, и соперники громко хлюпнули. Пудинги исчезли как по волшебству.

– Ха, – с набитым ртом выкрикнул Скрипун, – твоего немного осталось!

Юзи посмотрел на блюдце, чувствуя легкую тошноту. Скрипун был прав.

– Черт, – сказал Юзи.

– Еще одно очко в мою пользу, – торжествовал Скрипун, демонстрируя собственную чистую тарелку. – Теперь я отстаю от тебя всего на два.

– Я же говорил, я нездоров. Меня, черт дери, подрезали. Твои друзья.

– Отговорки не принимаются.

Прилив энергии у Скрипуна закончился, и он опять плюхнулся на диван.

Голова Юзи упала на грудь. Он снова стоял на краю утеса под Бейрутом и смотрел, как огонь пожирает машину у подножия, а ветер высвистывал из него мысли. Скрипун поднялся и вышел, оставив его спать.

9

– Черт, парень. Что стряслось? – спросил Авнери по-французски, когда Юзи открыл дверь квартиры.

– У меня нет сил, – ответил Юзи на иврите. – Давай просто говорить на нашем родном языке, как нормальные люди, ладно?

– Ладно, ладно, – уже на иврите отозвался Авнери. – Так кому ты насолил?

Юзи захлопнул дверь и запер ее на два замка. Потом, слегка прихрамывая, пошел на кухню.

– У тебя нашествие вредителей, – сказал Авнери, принимая из рук Юзи кофе и кивая на столешницу, по которой до самого окна протянулась муравьиная дорожка. – Это что, вши?

Ни слова не говоря, Юзи взял тряпку и смахнул насекомых в их насекомьи тартарары. Движение заставило его слегка поморщиться.

– Паршиво выглядит, – сказал Авнери, – твое плечо.

– Ваксман его залатал.

– Ваксман, который сайан?

– Ваксман, который сайан.

– Со «скорой помощью»?

– Со «скорой помощью».

– Ах ты наглый сучонок, – сказал Авнери. – Ты бы лучше не высовывался. Бюро возьмет тебя за яйца.

Они закурили. У Авнери забренчал телефон. Он подождал, пока тот отзвонит и затихнет.

– Ты слышал о Либерти? – спросил Юзи.

– Либерти?

– Либерти. Американка, которая заправляет русской наркобандой. Ты должен знать. Ты уже достаточно давно работаешь в Лондоне.

– Ах да, Либерти. Теперь припоминаю.

– Я так и думал. Кто она, церэушница?

– Была когда-то. Ее зовут Ева Клюгман. Служила офицером тайных операций ЦРУ в Ираке и Афганистане; потом, когда родила ребенка, ушла в отставку. Год спустя ее муж и ребенок погибли в автокатастрофе. Ее понесло, она вышла за русского наркоторговца, промышлявшего в Лондоне. Потом его тоже убили, и она взяла банду в свои руки.

– Я наткнулся на нее прошлой ночью, – сказал Юзи.

– У нее тяжелая рука. Слухи ходят довольно устрашающие.

– Можешь достать мне ее досье? Из Бюро?

– Я точно так же не могу этого сделать, как и ты, Адам. Сам знаешь.

– Не вешай лапшу. А как же все те кони, о которых ты треплешься? Ты в лондонской резидентуре. Ты можешь достать мне досье.

– Кони не всесильны. И вообще, что ты хочешь узнать? Это она с тобой сделала?

– Не мели чушь. Это поляки. Мелкая шайка. Всего три человека.

– Ты теряешь хватку, Адам.

– Ножом достаточно попасть всего раз.

– До сих пор не попадали. А теперь тебя подрезали дважды.

Повисла пауза. Юзи гадал, когда Авнери заговорит об операции «Смена режима». Но тот молчал.

– Мне нужно, чтобы ты подсобил мне кое с чем, – сказал Юзи.

– Я так и знал.

– Я не могу просто сидеть и ничего не делать. Это погубит мой бизнес.

– Так это из-за бизнеса?

– Я должен что-то сделать, чтобы остановить это прямо сейчас. Показать, что меня нельзя кидать. Иначе они все этим займутся. Я отправлюсь на тот свет к концу года.

– Почему бы тебе не бросить все к чертям? Переходи работать ко мне.

– Это должно быть настоящее, жесткое возмездие. Чтоб неповадно было. Чтобы больше такого не случалось.

– Мне бы пригодился такой, как ты.

– Авнери, я не хочу на тебя работать.

– Тебе нужна стабильная работа, Адам. Что-нибудь упорядоченное. Бросай все это.

– Я же говорил, у меня есть постоянная работа. Я оперативный сотрудник службы безопасности.

– Это слишком похоже на Бюро. С точки зрения психологии.

– Ты что, терапевт долбаный?

– Да ладно тебе.

Авнери докурил сигарету и перевел внимание на кофе.

– Так что, поможешь или нет? – спустя некоторое время спросил Юзи.

– Ты еще не рассказал, что собираешься делать.

Ни слова не говоря, Юзи пошел обратно в гостиную и жестом позвал за собой Авнери. Там он задернул шторы. Он потел, затылок жутко чесался, а киста на плече болела.

– Ладно, Авнери, – сказал Юзи, и на этом слова у него закончились. Поэтому он присел на пол и начал отделять верхний слой дерева от крышки кофейного столика.

– Только не говори, – сказал Авнери, – что ты до сих пор устраиваешь слики.

– А ты разве нет? – отозвался Юзи, не поднимая головы.

– Да это же в самом деле слик, – проговорил Авнери. – Глазам не верю. Ты до сих пор этим занимаешься.

Панель отошла, и Юзи отложил ее в сторону. В столе обнаружилась полость, а в ней завернутые в ткань предметы.

– Смотреть больно, – сказал Авнери. – Тебе нужно двигаться дальше, Адам. Честное слово, смотреть больно.

Но отворачиваться он не стал.

Точными движениями Юзи развернул первый предмет. Девятимиллиметровая «беретта-92», сталь, и только сталь, фирменное оружие Бюро. Следом шел девятимиллиметровый «глок-17», такого типа, как тот, что Юзи носил в Шайетет-13, легкий, прочный и убойный. После них на свет было извлечено несколько коробок с патронами.

– Как в старые добрые времена, – сказал Авнери. Он запустил руку в слик и извлек маленький рюкзак. – У тебя тут полный набор, да? Полный набор.

Юзи сел на диван; в каждой руке у него было по пистолету, на губах играла полуулыбка. Он наблюдал, как Авнери опускает руку в сумку и достает предмет за предметом. Спичечная коробка, наполненная замазкой для снятия слепков с ключей. Фальшивые номерные знаки. Разнообразные подслушивающие устройства. Миниатюрные камеры. Кинжал.

– Все на месте, – сказал Авнери, качая головой. – Ты все собрал.

Юзи протянул ему «глок».

– «Беретту», – сказал Авнери, – дай мне «беретту».

Юзи поменял пистолет, и Авнери с усмешкой прицелился в пустое пространство. Потом замер, взвешивая оружие на ладони, как золотой слиток.

– Не помню, когда в последний раз держал такую штуку в руках. Интересно, что стало с моей?

– Думаю, ты ее продал, – сухо сказал Юзи.

Авнери посмотрел ему в глаза.

– Слушай, я не буду никого убивать, если ты об этом собрался попросить, – сказал он.

– Никаких убийств, – ответил Юзи. – Я не кретин. Говорю тебе, их просто нужно пугануть.

Авнери сел рядом с ним на диван. Какое-то время оба молчали, глядя на пистолеты в руках, погружаясь в воспоминания, которые те вызывали к жизни.

– Ты думал о нашем разговоре? – внезапно спросил Авнери.

– О каком разговоре?

– Операция «Смена режима». Ты в деле?

– Не знаю. Меня тут ножами кромсали, было немного не до того.

– Это важный разговор, Адам.

– А почему это мы вдруг его завели? – с неожиданным раздражением спросил Юзи. – У тебя одно на уме.

– Слушай, Адам. Я сделаю тебе предложение.

– Ну-ка, ну-ка.

– Я окажу тебе услугу, если ты окажешь услугу мне. От тебя требуется согласиться на операцию «Смена режима».

– Что-нибудь еще?

– Только это. Ты соглашаешься, а я помогаю тебе с твоей польской проблемой.

– Ты серьезно?

– А что?

– Если я поменяю ход истории, ты поможешь мне поставить на место парочку поляков?

– Именно.

– Ты уникум, Авнери.

– Тебе еще деньги полагаются.

– Деньги, – проговорил Юзи, как будто хотел распробовать это слово. – Деньги.

Он зажег следующую сигарету и протянул гостю пачку.

– Ладно, – сказал он наконец, – что мне терять? Я и так по уши в дерьме, верно?

– Верно, – чуть поторопился поддакнуть Авнери. – Так что, договорились?

– Почти договорились, – сказал Юзи. – То, чего ты требуешь, не шутка. Поэтому я попрошу сделать для меня еще пару вещей.

– Каких?

– Во-первых, достань мне досье на Либерти.

Юзи наблюдал за реакцией Авнери и прочел по его лицу, что ему это под силу.

– Во-вторых? – проговорил Авнери, разглядывая ноготь.

– Во-вторых, мы делимся пятьдесят на пятьдесят. А не шестьдесят на сорок.

Авнери напряженно улыбнулся.

– Что-нибудь еще?

– Да, еще кое-что. Прекрати называть меня Адамом. Я Юзи, понял? Отныне ты будешь звать меня Юзи. Соглашаешься на все это, и мы договорились.

10

Вечер. Лондон обретал неряшливую живость в лучах медно-красного солнца, когда Юзи покинул квартиру и вышел на улицу. Авнери ждал в белом фургоне; его локоть, торчащий из открытого окна, напоминал кусок освежеванной бычьей туши. Уже сейчас Юзи потел. На нем был новый пиджак, в который он сегодня днем вшил новые грузики. На плече он нес небольшой рюкзак.

– Ты рано, – сказал Юзи.

– Руки чешутся, – отозвался Авнери, – засиделся без дела.

– А ты по-другому запел. Вчера брюзжал, как старая бабка.

Авнери завел мотор и начал сдавать назад, за угол и в узкий переулок.

– Это верно. Мы должны были лучше подготовиться, – сказал он, глядя через плечо и регулируя под себя руль. – Ни тебе слежки нормальной, ни разведки. Даже запасного плана и того нет.

– Расслабься, Авнери, – сказал Юзи. – Запасной план нам не понадобится. Это же плевое дело, проще не придумаешь.

– Ножом достаточно попасть всего раз. В твоем случае – два раза.

– Пошел ты.

Юзи зажег две сигареты и передал одну Авнери.

– Послушай, – сказал он, – на идеальную операцию нужно время, которого у нас нет. Я должен показать, что меня нельзя кидать. К тому же они нас не ждут.

– Это почему?

– Я поручил Ваксману порасспрашивать там об убийстве. От имени Управления уголовного розыска.

– Шутишь.

– Серьезно. Они думают, что я покойник.

– И Ваксман сделал это для тебя?

– Он сделал это не для меня, а для родины.

Авнери рассмеялся:

– Вот стервец, ты же стервец, Адам.

– Юзи.

– О, извини, Юзи.

– Ваксман по моему указанию сообщил им, что за баром ведется наблюдение и на всякое отклонение от привычного порядка будут обращать внимание. Так что они не побегут. Сегодня мы до них доберемся.

По-прежнему усмехаясь, Авнери остановил фургон в тени переулка. Юзи убедился, что вокруг никого нет, после чего открыл рюкзак и протянул Авнери оружие.

– Уступаешь мне «беретту»? – спросил Авнери, проверяя обойму и засовывая ее за пояс.

– Я больше люблю «глок», – сказал Юзи. – Он компактнее и легче.

– Не умеешь ты жить красиво.

Они докуривали сигареты. В переулке по-прежнему никого не было. Юзи выскочил наружу и установил на фургон фальшивые номерные знаки. Потом Авнери дал по газам, подключил свой айпод к аудиосистеме фургона и добавил громкости. Юзи мгновенно узнал «Хадаг нахаш», самую популярную – и левоориентированную – хип-хоп-группу Израиля. В Бюро жаловали Саблиминала, рэпера правого толка, известного по альбому «Свет от Сиона». Слушать «Хадаг нахаш» было равносильно предательству. Юзи вернулся в машину и запустил агрессивный трек на полную мощность. Авнери доехал до конца переулка и вывернул на дорогу. У Юзи начало зудеть в ухе, и он решил, что сейчас объявится Коль. Но потом зуд прекратился. Голос уже давненько не давал о себе знать. «Подольше бы так», – подумал Юзи. Кивая в ритм и зажимая нервы в кулак, они двинулись в сторону Кэмдена.

Когда приехали, Авнери вырубил музыку и припарковал фургон в тени за «Синим павлином». Воздух загустел от выхлопных газов и жары, над головой кружила туча птиц. Солнце почти потухло.

– Все, – сказал Авнери, – вперед на мины.

Он достал из кармана небольшой тюбик и открутил крышку, под которой обнаружилось прозрачное, клеевидное вещество.

– Нет, – сказал Юзи, – ни за что. Я к этой дряни и близко не подойду.

– Ты чего? – спросил Авнери, поочередно поднося пальцы к горлышку тюбика.

– У меня от нее раздражение, сам знаешь. Кожа чешется – кошмар.

– Значит, оставишь везде свои пальчики?

– Ну, перчатки надену.

– Перчатки в баре? Посреди лета?

– Никто их не заметит, я уж постараюсь.

– А ты брал перчатки?

– Их должен был принести ты.

– Я взял вместо них эту штуку. Забыл, что у тебя нежная кожа.

– Давай сюда, – буркнул Юзи и принялся наносить вещество. Несколько минут они сидели молча, ничего не касаясь, ожидая, пока высохнут кончики пальцев.

Юзи вышел из фургона и прислушался. Глухой стук басов, доносившийся из бара. Шум машин. Завывание мотоцикла вдалеке. Ничего подозрительного.

Из тыльной стены здания смотрело несколько квадратных окон, а к крыше поднимался черный зигзаг пожарной лестницы. Юзи, слегка прихрамывая, поднялся по лестнице до уровня окон второго этажа. Тут он снова прислушался; музыка все смазывала, никаких других звуков нельзя было разобрать. Окно было затемнено, как и в прошлый его визит. Пальцы уже начинали чесаться. Юзи пошарил в рюкзаке и выудил оттуда крошечную камеру на липучках. Он прижал ее к стеклу и повернул линзами в комнату. Затем спустился в фургон.

На айфоне Авнери не было видно ничего, кроме черноты оконного стекла. Он нажал какие-то кнопки, и в камере появилась комната. Постепенно из зеленого тумана проступили такие же зеленые, но все же различимые очертания. На своем обычном месте за столом сидел Анджей, а двое его сотоварищей развалились на диванах. Вокруг них вились девушки с напитками и косяками.

– Это объект? – спросил Авнери.

Юзи кивнул. Внезапно ему стало чуть ли не жаль их, этих мелких гангстеров из Польши. Но бизнес есть бизнес. Юзи надел бейсболку и очки в металлической оправе. Потом, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида, отлепил от листа вощеной бумаги усы и козлиную бородку и приклеил их на лицо. Не говоря ни слова, Юзи и Авнери вышли из фургона.

В «Синем павлине» было шумно и тесно от наплыва посетителей. Маскировка Юзи была простой, но эффективной; его не узнавали. Они с Авнери пробрались к бару и заказали две пинты «Старопрамена». Потом, за столиком в углу, они сидели, пили и ждали. Юзи тер пальцы о джинсы.

– Как же хочется курить, – сказал он, – чертова страна.

– Ты должен быть благодарен, – отозвался Авнери, – тебя от тебя же и спасают.

Они выпили.

– Ну же, ну, – проговорил Юзи с нетерпением, которое никак не вязалось с его небрежной позой. – Чего они ждут?

– Расслабься, – сказал Авнери. – Ты и впрямь хватку потерял, а? – Он достал айфон. – Все в порядке, – успокоил он, – наши друзья никуда не уходят.

Юзи бросил взгляд на танцпол, и вдруг, без предупреждения, из памяти вынырнуло убийство – его третье убийство для Бюро. На сей раз простое. Один из ключевых деятелей ХАМАС, выполняя миссию по закупке оружия, неожиданно отклонился от намеченного маршрута и оказался в одном отеле с Юзи, в Париже. Грех было упускать такой случай. Юзи сняли с другого задания и бросили на это. Отдан был приказ об убийстве. И теперь, глядя на танцпол, Юзи опять ощутил тяжесть винтовки в руках. Опять, сквозь призму стакана, увидел лицо человека, которому предстояло умереть. Тот шел по мосту Согласия, улыбался и говорил, как говорили у него на родине. Крестик прицела остановился на его лице. Раз. И живой человек превратился в труп. Его соизволением, соизволением Бюро. Как просто плодить духов.

– Допивай, – сказал Авнери, – уже скоро.

Наконец барменша сделала музыку громче. Именно этого ждали Юзи с Авнери: прикрытия. Авнери, лицо которого снизу подсвечивал айфон, пристально посмотрел на Юзи и протянул ему телефон. Вот он, Анджей, на экране. Вот два его прихвостня, усаживаются за стол. Анджей выпроваживает девиц; мужчинам пора заняться делом.

Авнери достал из внутреннего кармана нечто похожее на пузырек глазных капель и быстрым движением брызнул по струйке в полупустые пивные бокалы. Пиво чуть-чуть пошипело и затихло. Юзи с Авнери поднялись из-за стола и пошли к бару. Девушки, которые были в верхней комнате и на экране айфона, вынырнули из полумрака и направились к танцполу. В следующую секунду, когда все смотрели в другую сторону, Юзи и Авнери проскользнули на лестницу.

Коридор был узким, пришлось подниматься гуськом. Стоял удушливый запах пива и марихуаны. Юзи шел следом за Авнери, стиснув зубы и крепко сжав пивной бокал. Звук собственных шагов, усиленный эхом замкнутого пространства, казался ему оглушительным, хотя музыка гремела на всю. Они подошли к двери. Авнери громко постучал, и дверь слегка приоткрылась. Он тут же запустил руку в щель и выплеснул пиво в лицо человеку за дверью. Раздался первобытный вой. Авнери вломился в комнату, выхватывая на ходу «беретту». Юзи вошел следом, вытащил «глок» и хлестнул пивом по глазам двоих мужчин, поднимавшихся из-за стола. Те тоже взвыли и рухнули на пол, впиваясь пальцами в лица, как будто пытаясь содрать прилипшую к ним паутину. Сам Анджей, ослепленный пивом, заметался по комнате, точно разъяренный бык, размахивая руками и вопя; Юзи отскочил в сторону и нанес ему сильный удар рукоятью «глока». Анджей неуклюже упал, издав странный кашляющий звук. Юзи поставил ногу ему на затылок и вдавил горящим лицом в пол.

Авнери подпер дверную ручку креслом, чтобы ее заклинило. Быстро, профессионально, наставив на поляков пистолеты, Авнери и Юзи обыскали их, отобрали и выложили на стол ножи. Потом сунули им в рот кляпы и связали руки пластиковыми шнурами. Потом, схватив Анджея за волосы, Юзи снял маскировку: сорвал бороду и усы, швырнул на пол бейсболку с очками.

– Помнишь меня? – спросил он по-русски. – О, я забыл, ты же сейчас плохо видишь. Не волнуйся, зрение скоро к тебе вернется.

Анджей что-то пробулькал. Его глаза и кожа были красными от разбавленного кислотой пива. Юзи заехал ему по лицу и оставил стонущего и скулящего на полу.

– Я твой русский хозяин. Меня нельзя разводить. Я хочу, чтобы ты это запомнил.

Анджей лихорадочно замотал головой, но Юзи отвернулся. Из его глаз струился холод, внутри бушевал огонь.

Авнери вышел из комнаты, и Юзи снова забаррикадировал за ним дверь. Потом вернулся к троим полякам, которые полусидели, привалившись к красной стене, как тряпичные куклы. Юзи поднял пистолет. Три пары красных, почти не видящих глаз вытаращились на него.

– У меня в руке пушка, – сказал он, – и мне нужны мишени.

Один обделался, потом второй. Но не Анджей. Пока нет.

Юзи достал из рюкзака несколько мотков коричневой упаковочной ленты. Эту технику он подсмотрел в Ливане у отрядов христианской милиции, но необходимости ее применять до сих пор не возникало. До сих пор. Юзи начал с Анджея, обхватив лентой одну из его лодыжек. Поляк отчаянно брыкался, и Юзи ударил его в пах, поморщившись от боли в плече. Пока Анджей корчился, Юзи скрутил вместе его лодыжки. Потом обмотал ступни и стал подниматься вверх по ногам, слой за слоем, делая из поляка мумию. Анджей пытался сопротивляться, но его сковывала боль, и было уже слишком поздно. Юзи поднимался все выше и выше, передавая моток из руки в руку под телом, пока не добрался до шеи. Коричневая лента закрыла подбородок и рот. Потом нос, глаза, волосы. Юзи надорвал ленту вокруг ноздрей, чтобы Анджей не задохнулся. Поляк превратился в глянцевый сверток, поблескивающий в сумраке, как полированное дерево, и время от времени брыкающийся, как зверь в силке. Юзи отступил на шаг и посмотрел на двух других мужчин. Оба походили на заблудившихся детей; их красные от кислоты лица блестели. Юзи взял следующий моток ленты.

У Юзи и Авнери ушло порядком времени на то, чтобы вытащить все три «свертка» из окна, спустить их по пожарной лестнице и погрузить в фургон. Мешало недомогание Юзи; его раны как будто стали глубже в присутствии людей, которые их нанесли. В конце концов напарники все-таки выволокли поляков из здания и в четыре руки сложили свертки в кузове фургона. Поляки не шумели, если не считать редких сдавленных бормотаний. Потом Авнери нажал на газ, и они стали пробираться по ночным дорогам в направлении М-1.

– Чистая работа, – по-русски сказал Авнери, все еще полный адреналина. Он запрокинул голову и расхохотался.

– Она еще не доделана, – отозвался на том же языке Юзи, – как тебе известно.

Он полез в рюкзак, достал диск и вставил его в проигрыватель.

– Что это? – спросил Авнери, когда по салону разлилась пронзительная классическая музыка.

– Милий Балакирев, – сказал Юзи, – самый русский из всех русских композиторов. – Он усилил звук. – Немного умственной музыки для нашего польского груза.

На развязке Стэплс-Конер фургон, среди тысяч, десятков тысяч, миллионов машин, прополз под мрачной сетью освещенных снизу вверх эстакад и, не приглушая музыки, заехал на ночную мойку машин. Длинные цилиндры мягко опустились на капот, взобрались вверх по лобовому стеклу, залили фургон ручейками пены. Юзи и Авнери зажгли сигареты и выдыхали через нос жгуты дыма. Вода покрыла фальшивые номерные знаки на переднем и заднем бампере. В результате контакта с мылом верхний слой потрескался. Отдельные фрагменты начали отслаиваться, размываться и постепенно растворяться, открывая второй набор номерных знаков, новый обман. Цикл очистки завершился. Авнери выехал из автомойки и вывернул обратно на дорогу. Юзи посмотрел в зеркало заднего вида, по сторонам; все тихо. Но он чувствовал, что что-то не так. Это чувство не покидало его весь вечер. За ними следили.

11

Адам вышел из белого «мерседеса» на обесцвеченную солнцем гальку, и его глазам впервые предстала летняя резиденция премьер-министра. Теперь он точно знал, с кем имеет дело, и это лишь усиливало напряжение. Здесь базировалась только одна организация. Все это знали. Ее название было легендарным. В этом массивном побеленном здании, выстроенном на холме и окруженном всевозможной роскошью, обосновалась самая знаменитая и самая устрашающая разведывательная служба мира. И Адама только что в нее приняли.

Залитый слепящим солнечным светом, он оглянулся по сторонам. Несколько «мерседесов», как две капли воды похожих на их машину, парковались рядом, образуя веер, и из каждой появлялся новый завербованный в сопровождении своих вербовщиков. Их проводили мимо постов охраны, через металлоискатели, мимо сканеров сетчатки, мимо новых постов, после чего они попадали в атриум того, что, как им предстояло узнать позднее, называлось Мидраша – Академия.

Как ее описать? Внутри царила тишина, почти как в храме. Все было белым – стены, потолок, ступени. Пол из светлого мрамора. Наверх спиралью поднималась лестница, которая по задумке архитектора как будто висела в воздухе. За стеклянной стеной открывался внутренний сад, утопающий в смоковницах, финиковых пальмах и эвкалиптах. По обе стороны тянулись длинные коридоры. Стены украшали аэроснимки земли израильской, каждый не меньше двух метров в высоту. А на самом видном месте, над главным входом, золотом по камню был высечен девиз Бюро: «Путем обмана веди войну».

Новых рекрутов провели в просторную классную комнату, облицованную авантюриновым стеклом. Все расселись по местам. Процесс испытания сделал их настороженными, готовыми ко всему; они не смели заговорить. Вербовщики сидели по периметру комнаты и доверительно перешептывались. Потом разговоры внезапно стихли, и все поднялись на ноги. Адам повернулся и увидел похожего на медведя мужчину, который вышагивал к месту учителя, как будто собирался заняться чем-то в высшей степени практическим, починкой машины например. Следом шла хорошо одетая женщина, по прикидкам Юзи, лет сорока. Она несла себя так, будто в ее власти было покорить любой, даже самый страшный хаос, причем с легкостью. Мужчина тяжело оперся о кафедру, а женщина остановилась позади него, прикрываясь кожаной папкой, как нагрудником. Все сели, и Адам почувствовал, как его охватила неприязнь, какую он обычно питал к синагогам, а потом отчаяние.

– Добро пожаловать, рекруты, – проговорил мужчина. – Я директор Мидраши, Эзра Орен. Поздравляю всех с успешным прохождением тестов. Теоретически вы теперь члены организации, которую мы называем Бюро. У нее есть настоящее имя, и оно хорошо известно. Сейчас я назову это имя, но больше вы никогда не услышите его ни от меня, ни от других членов Бюро. Теперь вы работаете на Моссад – Институт разведки и специальных операций. Знайте это, цените это – и забудьте об этом.

Адаму показалось, что всю его кровь вылили из тела, а вены набили льдом, который потом выкачали и заменили кипящей водой. Ему хотелось двигаться, бежать, молотить кулаками, но он не мог. Моссад. Он знал, конечно, все знали. Но теперь это подтвердилось. И этого никто у него не отнимет.

– Каждого из вас выбрали из тысяч других кандидатов, – продолжал Орен, – потому что у вас есть сырье, которое нам необходимо. Теперь нам нужно выковать из вас разведчиков. Могу пообещать, что не все из вас пройдут курс подготовки до конца. В прошлом у нас бывали группы, в которых ни один человек не доходил до финиша. Мы предпочтем отсеять всех, чем допустить, чтобы в Бюро работал хотя бы один недостаточно квалифицированный человек. Мы семья, и мы полагаемся друг на друга, чтобы выжить и чтобы защищать евреев по всему миру. Поэтому у нас нет квот. Если вы хотите быть частью лучшей из существующих разведывательных служб – лучшей из существующих семей, – вам тоже надо быть лучшими.

Адам словно бы раздвоился. Одна его часть смотрела на происходящее с иронией. Но другая – большая – купалась в жаркой волне, бегущей по венам.

– Игра, в которую вы вступаете, опасна, – продолжал Орен. – Отныне ваша жизнь перестает быть высшей ценностью. Существует множество более важных вещей. – Он обвел рекрутов холодным взглядом. – Вы должны безоговорочно доверять инструкторам. Они оперативники, а не профессиональные преподаватели; после занятий с вами они вернутся к практике. Вы для них не студенты, а будущие партнеры, будущие коллеги. Исключение составляю только я: уже тридцать лет, как я работаю в Бюро, и в Европе почти не осталось мест, в которых мне было бы безопасно появляться. Поэтому я приглядываю за вами, дети. Пока что.

Он сделал паузу, неуклюже сложил пальцы домиком и опять навалился на кафедру.

– Одним словом, наши методы основаны на опыте, а не на теоретических учебниках и правилах, – сказал он. – Вот что мы вам предлагаем. А лично от себя добавлю, что байка о моей службе в Шабаке – будто бы я на пробном допросе вырвал человеку глазное яблоко – не соответствует действительности.

Он выпрямился и, потирая подбородок, бросил взгляд на женщину, стоявшую у него за спиной. Его лицо было неподвижной, каменной маской. Женщина выступила вперед.

– Михаль Бар-Тов, директор отдела внутренней безопасности, – сказала она, поприветствовав рекрутов едва заметным кивком. – Вы слышали, чего от нас ждать. Взамен мы хотим получить от вас всю вашу жизнь. Отныне вы должны открывать нам все – абсолютно все. Новых друзей можно заводить только с нашего предварительного согласия. Вы должны принести нам свои паспорта и документы, а также документы ваших ближайших родных, чтобы мы хранили их здесь. Когда люди будут спрашивать о вашей новой работе, отвечайте, что служите в Министерстве обороны и не можете об этом рассказывать. Чем бы вы ни занимались, не прикидывайтесь, будто работаете в банке или детском саду. Это лишь подхлестнет любопытство.

По классу прокатилась волна смешков, но Бар-Тов погасила ее одним взглядом.

– Каждые три месяца вас будут в обязательном порядке проверять на детекторе лжи.

– Нет, не в обязательном, – возразил Орен. – У вас, дети, есть право отказаться от детектора. Тем самым вы дадите мне право пристрелить вас.

В наступившей тишине слышно было только, как кто-то прочищает горло.

– И наконец, – сказала Бар-Тов, – вам категорически запрещается говорить о работе по телефону или дома, а также в любой другой несанкционированной ситуации. Всякий, кто будет это делать, понесет суровое наказание. Не спрашивайте, как я об этом узнаю. Я директор отдела внутренней безопасности. Я обо всем узнаю.

Она сделала паузу и обвела глазами комнату, пристально изучая каждое лицо, каждую складку на нем, каждое движение века, каждое шарканье ноги. Адам тайком оглянулся по сторонам. Другие рекруты выглядели суровыми, явно закаленными в бою, и хитрыми – каждый на свой манер. Но ни один не смел даже пошевелиться, не то что заговорить.

– Дети, – сказал Орен, выпрямляясь во весь рост, – наслаждайтесь последними минутами слепоты. Сегодня мы начнем открывать вам глаза.

Оставшуюся часть утра посвятили разнообразным ознакомительным мероприятиям. Рекруты молчаливой колонной прошли зал технологий, отдел прослушивания, библиотеку паспортов и документов, склад оружия и зону отдыха. Их будут готовить по пяти направлениям: сбор разведданных, протокол обмена данными, общая военная подготовка, скрытые и секретные технологии и тайные операции. И Адаму, подобно остальным рекрутам, не терпелось ко всему этому приступить.

Долго ждать не пришлось. После шикарного обеда в столовой премьер-министра, где меню составляли из модных блюд лучших ресторанов мира – оперативники Бюро должны были чувствовать себя комфортно в подобной обстановке, и таким трапезам предстояло сделаться частью их подготовки, – им приказали сдать удостоверения личности и группами по три человека повезли в Тель-Авив на первую тренировку. Адама снова отдали под начало Игалю, который на обратном пути в город был таким же молчаливым, как и по дороге из него. Самая жаркая часть дня уступила место знойной духоте предвечерья, когда кажется, что тепло исходит от всего – от шоссе, от мостовых, от машин. Мерный гул «мерседеса» начал вводить Адама в сомнамбулическое состояние. В паху зудело, но он не смел почесаться. Машину вел психолог; Адам остановил взгляд на его макушке и, когда та поплыла перед глазами, сонно кивнул.

Но мысли о Нехаме, все-таки его Нехаме, не дали ему окончательно впасть в забытье. Собиралась ли она сказать ему, что беременна? Планировала ли она от него уйти? Или боялась того, что он может сказать или сделать? На душе скребли кошки, и он решил проверить телефон: ничего. Тупая безжизненность инструмента, которым не пользуются. Адам выключил его.

В конце концов психолог припарковался где-то в районе Ха-Ракевет, к северо-западу от развязки Ла-Гардия. Они вышли из машины, и Адам, следом за психологом и Игалем, зашагал по улицам, чувствуя себя голым и уязвимым без удостоверения личности. Если его поймают, могут быть неприятности, особенно учитывая, что он военный. Они добрались до Яд-Харуцим, улицы, известной своими кафе и барами. Купив по стакану кофе, они остановились на углу, в тени, на жаре.

Наконец Игаль заговорил.

– Посмотри вон туда, – сказал он, показывая на бронзовое солнце. – Видишь того полицейского через дорогу? Слушай задание. Узнай, как его имя и фамилия. Узнай, откуда он родом. Посиди с ним в машине и выпей воды. Потом возвращайся.

– Что мне делать, если он попросит предъявить удостоверение?

– Оно у тебя есть?

– Нет, мне сказали его сдать.

– Тогда какого ответа ты от меня ждешь? Придумай легенду и придерживайся ее.

– Меня арестуют.

– Придерживайся своей легенды. У тебя семь минут.

Адам допил кофе, смял бумажный стакан и бросил его в мусорную корзину. Потом как можно более небрежным шагом перешел раскаленную дорогу. Полицейский стоял, прислонившись к своей патрульной машине, и наблюдал за дорогой.

Будучи почти на целую голову выше Адама, он производил грозное впечатление. Он почему-то напомнил Адаму легендарного Голема, истукана, которого в семнадцатом веке оживил и связал клятвой защищать евреев таинственный раввин. Ладонь полицейского лежала на рукояти пистолета, как будто он был готов им воспользоваться; в солнечных очках отражался его значок, его патрульная машина и улица. Новичок, подумал Адам. Так поглаживают оружие только новички. Пока Адам приближался к полицейскому, тот смотрел на него, чувствуя, что с ним хотят заговорить. Офицер был нервным и неопытным, вероятно, он только что пришел из армии. С такими непросто.

– Здравствуйте, офицер, – сказал Адам, искусно подражая тягучей американской речи. – Вы говорите по-английски?

– Немного, – неуверенно и с сильным акцентом ответил полицейский; Адам явно застал его врасплох.

– Я хотел задать вам вопрос, – сказал Адам. – Могу я задать вам вопрос?

Полицейский сдержанно кивнул.

– Я кинорежиссер, – продолжал Адам. – Из Америки. Понимаете? Снимаю картины.

Офицер выглядел смущенным.

– Картины?

– Да, ну, знаете, фильмы. «Терминатор»? «Крепкий орешек»? «Бэтмен»?

– О’кей, – без тени улыбки сказал офицер. – И что?

– Я снимаю фильм, действие которого происходит в Тель-Авиве, и мне нужно, чтобы в нем сыграл полицейский.

– Полицейский?

– Да, как вы. Повернетесь боком?

Поколебавшись немного, офицер продемонстрировал профиль. И тогда Адам понял, что полицейский у него в руках.

– Да, вы бы идеально смотрелись в кадре, – сказал он. – Как вас зовут?

– Как меня зовут?

– Да.

– Яаков Риф.

– Откуда вы?

– Я?

– Да, откуда вы родом?

– Из Гиватаима.

– У вас есть номер, по которому я мог бы связаться с вашими вышестоящими офицерами и спросить у них разрешения, Риф?

До такого уровня английского офицер не дотягивал, и ему потребовалось время, чтобы переварить услышанное. Драгоценные минуты шли, но Адам не мог рисковать; один неверный ход мог все испортить. Наконец офицер достал листок бумаги и, приложив его к машине, записал номер. Адам решил брать быка за рога.

– Мы платим по тысяче долларов в месяц, – сказал он. – Понимаю, это немного, но речь идет о небольшой роли. Как вы на это смотрите?

Когда с помощью повторений и жестов офицер понял, о чем говорит Адам, он закивал, как школьник. Его рука впервые за весь разговор отпустила пистолет. Теперь или никогда.

– Эта машина, – проговорил Адам, – вы умеете быстро на ней ездить?

Офицер кивнул.

– У вас хорошо с быстрой ездой?

Еще один кивок. И на сей раз слабая улыбка. Адам походил вокруг машины, разглядывая ее под разными углами через сложенный из пальцев «объектив».

– Вы хотеть, я садиться в машину? – спросил офицер.

У Адама замерло сердце. Он равнодушно пожал плечами.

– О’кей, – сказал он.

Дальше было просто. Офицер позировал за рулем. Адам попросил показать вид с переднего сиденья, и полицейский любезно предложил ему сесть рядом. В салоне так сильно пахло елочкой-отдушкой, что кашель, которым зашелся Адам, был притворным лишь отчасти. Как бы там ни было, офицер вскоре предложил ему воды.

Адам с опаской глянул на часы. Ровно семь минут. Он поймал взгляд Игаля, ожидавшего на другой стороне улицы, и поднял стакан в знак приветствия.

Люди существуют, чтобы их использовали, понял Адам. Вовсе не обязательно иметь пистолет, чтобы получать от них, что тебе нужно. Нащупай брешь – деньги, секс, месть, гордыня, – и они твои. Целиком и полностью. Он чувствовал себя сверхчеловеком. И притом борцом за свободу, демократию, благо народа. Он чувствовал себя особенным.

12

– Жду не дождусь, когда мы поимеем Бюро, – сказал Авнери, – этих паскуд.

Они сидели в фургоне, припаркованном в тени под разбитым уличным фонарем на стоянке «Теско».

– Все они выродки, это верно, – сказал Юзи, почесывая пальцы, – но стоит ли оно того?

– Стоит чего?

– Жизни в подполье. В бегах.

– Что, хвост поджал?

– При чем тут хвост?

– Слушай, Юзи, ты уже согласился на операцию «Смена режима». Если ты собираешься меня кинуть, так и скажи. Я могу прямо сейчас умыть руки.

– Не заводись, Авнери. Конечно, я все сделаю.

– Значит, и думать забудь об этом.

– Хорошо, хорошо. Доверься мне.

– Я доверяю тебе точно так же, как ты доверяешь мне, – сказал Авнери.

Оба улыбнулись, и Юзи прочистил горло. На дворе уже стояла нудная, жаркая ночь.

– Тебе не кажется, что стоит проведать наших поляков? – спросил Юзи. – Они уже почти час как затихли.

– Что-то тебя на сантименты потянуло, – сказал Авнери. – Ну, загляни к ним, если хочется.

Юзи фыркнул и откинулся на спинку сиденья. Какое-то время он всматривался в темноту за окном. Потом вылез из машины и подошел к кузову. Как только он собрался открыть дверь, послышался голос:

– Юзи.

Опять в ухе не было зуда.

– Чего тебе надо? Я занят.

– Сейчас ночь. Мы условились разговаривать по ночам.

– Если говорить не о чем, можно и помолчать, – вполголоса сказал Юзи, настороженно оглядываясь по сторонам.

– Но нам есть о чем поговорить. Много о чем.

– Не сомневаюсь. Но сейчас я занят, о’кей? Я на операции.

– На операции? На какой операции? Ты не рассказывал мне ни о какой операции.

– Я не должен тебе обо всем рассказывать. Ты мне не мать. Это личная операция, к тебе она никакого отношения не имеет. Я с тобой когда-нибудь с ума сойду. Свихнусь.

Наступила тишина, и Юзи решил, что Коль ушел. Но потом, едва он потянулся к ручке двери, голос опять заговорил.

– Верь в себя, Юзи, – спокойно произнес он.

Юзи покачал головой и вздохнул. В боковом зеркале виднелось удивленное лицо Авнери. Тот явно не понимал, что происходит. Юзи показал жестом, что все в порядке. Потом – несмело – открыл дверь фургона.

В полумраке, словно неотесанные колоды, валялись три пленника. Тишина стояла как в склепе. У Юзи чесались пальцы, он выругался. Забравшись внутрь, он закрыл дверь и присел на корточки между свертками, подсвечивая себе зажигалкой. Несмотря на жару, по коже пробирал мороз. Юзи не мог объяснить, откуда этот ужас; в прошлом его бы такое не зацепило. Прежде чем что-то предпринимать, он прикурил от зажигалки сигарету и глубоко затянулся. Один из мужчин закашлял и глухо простонал. По меньшей мере он жив. Остальные двое лежали абсолютно тихо, как трупы.

1

Фалaфель – арабское блюдо, жаренные во фритюре шарики из нута и пряностей.

2

Тель-Барух – злачный район в Тель-Авиве, аналог амстердамского квартала красных фонарей.

3

Вануну Мордэхай – израильский техник-ядерщик, в 1986 г. передал британской прессе информацию о ядерной программе Израиля. Был похищен агентами Моссада в Риме и отправлен в Израиль, где за «предательство и шпионаж» его приговорили к 18 годам заключения, из которых 11 лет он провел в строгой изоляции.

4

Библейский пророк Даниил был брошен в яму ко львам на растерзание (при мидянах и персах), но оба раза был чудесным образом спасен.

5

Шакшука – на иврите означает «все вперемешку», особая яичница с помидорами, луком, перцем и специями.