Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Карта роста. Будущее стран БРИК и других развивающихся рынков

ModernLib.Net / Экономика / Джим О'Нил / Карта роста. Будущее стран БРИК и других развивающихся рынков - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Джим О'Нил
Жанр: Экономика

 

 


Джим О’Нил

Карта роста. Будущее стран БРИК и других развивающихся рынков

Введение

Cтремительный рост

Весной 2008 года я подготовил сюрприз для моей жены по случаю двадцать пятой годовщины нашей свадьбы – поход к базовому лагерю Эвереста в Гималаях. Я забронировал поездку на октябрь. За три недели до нашего отъезда Lehman Brothers, четвертый по величине банк США, объявил о банкротстве, положив начало глобальному финансово-экономическому кризису.

В то время я занимал пост главного экономиста лондонского офиса Goldman Sachs, еще одного крупного американского инвестиционного банка. Я был в смятении. Отправляться ли в запланированную поездку, что означало не просто покинуть офис на четырнадцать дней, но и остаться на две недели без какой-либо связи с внешним миром? И это в то время, когда, как казалось с точки зрения финансовой индустрии, мир рушился. После долгих размышлений я решил, что мы должны ехать. Ждать момента, когда в мире вообще не будет никаких кризисов, значит забыть об отпуске навсегда. К тому же мне пора было сделать перерыв. В течение последних недель я работал в режиме нон-стоп, включая выходные. Мое пребывание в офисе не разрешило бы кризис, в то время как отъезд мог предоставить мне возможность поразмышлять и взглянуть на проблему со стороны.

На пути к горе Эверест мы провели ночь в столице Непала Катманду в ожидании опасного перелета в Луклу. В ресторане нашего отеля мы оказались единственными посетителями, поэтому за ужином нам удалось поболтать с метрдотелем. В ходе нашей беседы он упомянул о кредитном кризисе, охватывающем мир. Для нас на Западе кредитный кризис означал внезапную недоступность займов. Но для Непала, где коммерческая деятельность осуществляется в основном за наличные или по бартеру, это не имело особого значения. Что беспокоило нашего разговорчивого метрдотеля, так это непрекращающийся рост цен на энергоносители. Дефолты по субстандартным ипотечным кредитам мало интересовали жителей Катманду, но цены на топливо определенно находились в поле их зрения.

Наш разговор привел меня к мысли, что то же самое интересовало жителей Индии и Китая. Если бы цены на нефть опустились до докризисного уровня, то кризис, который мы все считали «глобальным», был бы вовсе не глобальным, а сугубо западным явлением. Я в долгу перед метрдотелем ресторана в Катманду за рождение этой важной идеи.

Первую остановку на пути к базовому лагерю Эвереста мы совершили в маленьком городке Намче Базар, расположенном на краю плато на высоте около 3800 м над уровнем моря. Местный рынок обслуживает многочисленных туристов и сообщества местных торговцев. Тибетские торговцы ведут своих яков и ослов через высокие опасные горы, чтобы доставить сюда свои товары. Я читал рассказы об этих отважных торговцах, в которые было трудно поверить. Но здесь я своими глазами увидел не только то, как они проходят долгий и трудный маршрут к Намче Базар, но и то, как по пути они обмениваются информацией о ситуации на рынке по мобильным телефонам. Я поразился: они звонили друг другу через китайского мобильного оператора, находясь в Гималаях, в то время как у меня сигнал пропадал во многих частях Великобритании.

В одной из лондонских газет перед самой поездкой я прочитал статью, в которой утверждалось, что глобализация закончена. Но здесь, высоко в Гималаях, перед нами предстал один из главных инструментов современного бизнеса, используемый людьми, которые на первый взгляд казались далекими от цивилизации.

Это стало убедительным свидетельством того, что глобализация жива и здорова. В тот момент я понял, насколько узко мы порой смотрим на вещи.

В 2001 году в рамках серии Goldman Sachs Global Economics я написал исследовательскую статью, в которой рассматривалась взаимосвязь между ведущими экономиками мира и некоторыми крупными странами с развивающимися рынками{1}.

Я предположил тогда, что мировая экономика в ближайшие десятилетия будет развиваться в основном за счет роста четырех густонаселенных и экономически высокоперспективных стран: Бразилии, России, Индии и Китая. Для того чтобы кратко обозначить эти страны, из первых букв их названий я составил аббревиатуру БРИК.

С тех самых пор этот термин в значительной степени определяет направление моей карьеры. Уже тогда я перестал рассматривать упомянутые четыре страны в качестве традиционных развивающихся рынков. Десять лет спустя я испытываю еще большее желание убедить мир в том, что эти страны, наряду с некоторыми другими восходящими экономическими звездами, являются двигателями роста мировой экономики сегодня и в будущем.

Когда в сентябре 2008 года разразился кредитный кризис, многие предполагали, что история стремительного взлета стран БРИК завершена. Временами меня тоже посещали подобные мысли. Фондовые рынки стран БРИК упали сильнее, чем рынки более развитых стран, и казалось, что шрамы на теле мировой торговли могут остаться навсегда. В конечном счете эти опасения оказались совершенно необоснованными. Можно сказать, что наоборот, именно за это время история успеха стран БРИК получила наиболее убедительное подтверждение. Они не только выдержали фундаментальные экономические потрясения, но и укрепили свою мощь.

Моя статья поначалу не вызвала широкого отклика, и ее идеи в то время не казались бесспорными. На основе анализа ВВП в глобальном масштабе я предположил, что доля четырех стран – Бразилии, России, Индии и Китая – в мировом ВВП, которая в то время составляла 8 %, существенно увеличится в последующие 10 лет.

Я отметил, что ВВП Китая уже превышает ВВП Италии, которая прочно обосновалась в «Большой семерке» (G7) – группе экономических супердержав, и что лет через десять Китай начнет обгонять других членов G7. Я прогнозировал, что в течение следующего десятилетия вес стран БРИК, в особенности Китая, в мировом ВВП существенно возрастет. Миру придется обратить на это внимание.

Я составил прогноз, что при благоприятных условиях, которые в то время казались крайне маловероятными, Бразилия может к 2011 году поднять свой ВВП примерно до уровня Италии. Бразилия превзошла Италию в 2010 году, став седьмой по величине экономикой мира с размером ВВП около $2,1 трлн.

Остальные страны БРИК сделали такой же впечатляющий рывок. Так, в первые месяцы 2011 года мы узнали, что экономика Китая обогнала Японию и стала второй по величине в мире. IndiGO, малоизвестная бюджетная авиакомпания из Индии, заказала 180 авиалайнеров А320. В результате, авиапарк этой компании стал составлять две трети от авиапарка уже давно работающей европейской EasyJet. А Россия стала крупнейшим автомобильным рынком Европы.

Все четыре страны БРИК превзошли мои предсказания, сделанные в 2001 году. Оглядываясь назад, можно сказать, что прогнозы, которые в то время могли показаться излишне оптимистичными и даже шокирующими, сейчас представляются довольно консервативными. Совокупный ВВП стран БРИК с 2001 года увеличился в четыре раза – с $3 трлн до $11–12 трлн. Мировая экономика за это время выросла в два раза, и примерно треть этого прироста обеспечили страны БРИК. Совокупный рост ВВП этих стран более чем вдвое превысил рост экономики США, что эквивалентно созданию еще одной Японии и еще одной Германии или пяти таких стран, как Великобритания. И все это за одно десятилетие.

Некоторые наблюдатели считают, что влияние стран БРИК на мировую экономику преувеличено, потому что их рост был в основном обусловлен экспортом в развитые страны, а также увеличением цен на сырье. Экспорт, безусловно, сыграл в свое время важную роль в обеспечении экономического роста в Китае, но после кризиса 2008 года и последующего падения спроса в США и других странах одним этим фактором успех страны объяснить невозможно. Для Индии источником роста на протяжении 10 лет был внутренний спрос. Внутреннее потребление и увеличение расходов на инфраструктуру начинает играть все большую роль в обеспечении экономического роста стран БРИК. Подпитанный кредитами спрос со стороны США, безусловно, сыграл свою роль в развитии стран БРИК, но уже с 2008 года экономики этих стран продолжают набирать обороты, несмотря на проблемы, поразившие американскую экономику.

Как бы мы ни интерпретировали имеющиеся данные, важность БРИК в обеспечении мирового экономического роста не подлежит сомнению. Личное потребление в странах БРИК резко увеличилось. В Китае в период между 2001 и 2010 годами внутренние расходы увеличились на $1,5 трлн, или примерно на размер экономики Великобритании. Увеличение в остальных трех странах было примерно на том же уровне, может быть, даже чуть большим. На страны БРИК сейчас приходится около 20 % объема мировой торговли по сравнению с менее чем 10 % в 2001 году. Торговля между странами БРИК растет гораздо более быстрыми темпами, чем мировая торговля в целом.

Учитывая успехи БРИК, неудивительно, что многие страны в настоящее время соперничают за право называться «новыми БРИК». Когда я общаюсь с друзьями из Индонезии, они указывают на то, что вместо термина БРИК должен использоваться термин БРИКИ. Мексиканские политики заявляли мне, что это понятие должно на самом деле выглядеть как БРИКМ. В Турции хотели бы видеть БРИКТ.

В 2003 году мои коллеги из Goldman Sachs Доминик Уилсон и Рупа Пурушотаман подготовили статью, расширяющую мои прогнозы до 2050 года{2}. Они предположили, что к 2035 году Китай может обогнать США и стать крупнейшей экономикой в мире, а к 2039 году совокупный ВВП стран БРИК превысит суммарный объем экономик стран G7.

Эта статья привлекла много внимания, хотя большинство в то время считало этот прогноз нереальным. Тем не менее наши последующие исследования показывают, что ВВП Китая может достигнуть уровня США уже в 2027 году (или даже раньше). С 2001 года ВВП Китая вырос в четыре раза – с $1,5 трлн до $6 трлн. С экономической точки зрения Китай за 10 лет создал три новых Китая. И вполне вероятно, что совокупный ВВП четырех стран БРИК превысит ВВП США еще до 2020 года.

В 2005 году руководимая мною команда исследователей из Goldman Sachs попыталась определить, кто войдет в группу развивающихся стран, идущих в кильватере БРИК. Группу из одиннадцати стран, в которую вошли Бангладеш, Египет, Индонезия, Иран, Южная Корея, Мексика, Нигерия, Пакистан, Филиппины, Турция и Вьетнам, мы назвали Next Eleven («Следующие 11»), или сокращенно N-11. Хотя мы считаем, что экономика ни одного из членов N-11, скорее всего, не достигнет размеров экономики любой из стран БРИК, мы думаем, что Мексика и Корея способны играть в мировой экономике не менее важную роль, чем БРИК{3}.

Как и в случае с термином БРИК, я был немного удивлен тем, насколько быстро получила широкое признание концепция N-11. Для многих, от инвесторов до политиков, она стала важным инструментом анализа изменений в глобальной экономике. Такие инструменты становятся полезными как никогда, учитывая скорость и масштабы происходящих перемен. Концепции БРИК и N-11 не могут объяснить абсолютно все экономические явления современности, но они помогают понять, что происходит в мировой экономике.

В начале 2011 года я пришел к выводу, что термин «развивающиеся рынки» (emerging markets) больше не может применяться к странам БРИК, а также к четырем странам из группы N-11 – Индонезии, Корее, Мексике и Турции. В настоящее время эти страны имеют прочные позиции по государственному долгу и дефициту бюджета, устойчивые торговые структуры и огромное число людей, неуклонно поднимающихся вверх по лестнице экономического благосостояния. Инвесторам, пытающимся оценить возможности, открывающиеся на новых рынках, а также политикам, стремящимся понять, какие изменения происходят в мире, следует смотреть на эти страны не как на традиционные «развивающиеся рынки». Мне кажется, что термин «растущие рынки» (growth markets) более точен.

Тем не менее популярность любых упрощающих классификаций должна всегда настораживать. В 1977 году, когда я завершал магистерскую диссертацию в области экономики и финансов, мой научный руководитель предложил мне подумать о продолжении учебы в докторантуре. Он сказал, что в Центре энергоэкономических исследований при Университете Суррея можно получить грант. Я решил не упустить эту возможность и не прогадал.

Шел 1979 год. Революция в Иране только что спровоцировала второй нефтяной кризис, поэтому приложение полученных мною знаний в области монетарной экономической теории к группе стран – членов ОПЕК и их инвестициям казалось довольно интересным занятием. Следующие два года я провел, углубляясь в теории, описывающие цены на нефть, картели и международное размещение активов. Я часто шучу с коллегами-экономистами, что, пожалуй, единственное, чему я научился за это время, это тому, как сохранить рассудок. Я проводил дни напролет в компьютерном классе или в библиотеке в попытке найти исчерпывающий ответ на вопрос, как ОПЕК должна инвестировать свой избыточный капитал. Эта работа заставила меня осознать, что экономика – это социальная наука и в ней мало определенности. Зачастую то, что считается общепринятой истиной, на самом деле является не более чем ленивым консенсусом или излишне самоуверенным объяснением чрезмерно сложных явлений.

В конце 1970-х и начале 1980-х годов казалось вполне логичным предположить, что цены на нефть будут продолжать расти в очень долгосрочной перспективе. Однако к середине 1980-х они упали. Эта тенденция продолжалась на протяжении большей части следующих двух десятилетий. Консенсус, даже между ведущими экономистами, не позволил правильно оценить чувствительность спроса и предложения к росту цен на нефть. В краткосрочной перспективе поставщики и потребители нефти не особо реагировали на скачки цен. Но в долгосрочной перспективе они оказались гораздо более чувствительными к колебаниям цен, чем привыкли считать экономисты. Позднее в книге я еще вернусь к этому вопросу в контексте огромной потребности Китая в энергоресурсах, а сейчас я упоминаю об этом, чтобы показать, как часто экономисты ошибаются. Ленивый консенсус представляет собой мощную удушающую силу. Выявлять его и бросать ему вызов – это то, чему всем нам следует научиться.

Технологические изменения являются движущей силой нового этапа глобализации. Наши экономические модели не успевают за процессом размывания национальных границ и экстраординарными политическими изменениями последнего времени. После окончания Второй мировой войны Китай и Россия изолировали себя от остального мира, от западных идей и западной экономической политики. Однако сегодня образ жизни и модели потребления 1,3 миллиарда китайцев и 140 миллионов россиян практически не отличаются от западных. Даже с учетом их очень разных политических систем очевидно, что они тоже стремятся к росту личного благосостояния.

Футбольный клуб «Манчестер Юнайтед», за который я болею с детства, как сообщается, имеет 70 миллионов зарегистрированных китайских пользователей на своем сайте. «Макдоналдс» развивает ресторанные сети по всей территории Китая и России. Магазины модной одежды растут как грибы в обеих странах. Французская компания Louis Vuitton переживает взрывной рост в Китае и других странах БРИК. Продажи магазинов Louis Vuitton, расположенных в западных странах, держатся в основном на туристах из этих стран.

Французские студенты могут даже подзаработать, покупая для китайских туристов эксклюзивные сумки в парижском магазине Louis Vuitton в районе Елисейских полей. Глава Louis Vuitton рассказал мне, как работает эта схема. Раньше члены китайских преступных группировок предлагали китайцам полностью оплаченный двухдневный шоп-тур в Париж при условии возвращения в Китай с четырьмя сумками Louis Vuitton, которые они затем продавали с большой наценкой. Когда в Louis Vuitton узнали об этом, был введен лимит – одна сумка в одни руки. Для преодоления этого ограничения китайские туристы выискивают на Елисейских полях людей с подходящим внешним видом и предлагают им по $50 за покупку сумки.

Я считаю, что продуманная политика Китая по активизации своего участия в процессе глобализации путем поощрения прямых иностранных инвестиций и более активного участия в мировой торговле побудила к аналогичным действиям Индию. Экономическому росту может способствовать целый ряд факторов, однако я убежден, что успехи Китая за последние 30 лет наглядно продемонстрировали индийским политикам, что можно существенно повысить уровень жизни более чем миллиарда людей, не жертвуя при этом социальной структурой и культурными особенностями.

Вовлекаясь все сильнее в мировую экономику, страны БРИК стали более восприимчивы и к лучшим макроэкономическим практикам Запада. Неожиданно для многих их политики и ученые стали проявлять повышенный интерес к опыту экономического роста западных стран и использовать их на практике. Например, в Бразилии решение бороться с гиперинфляцией, разорявшей экономику страны на протяжении многих десятилетий, оказалось судьбоносным. Принятие и неукоснительное исполнение антиинфляционных мер помогли направить Бразилию 2000 года на совершенно иной путь по сравнению с Бразилией образца 1960 года.

Подъем и продолжающиеся успехи Бразилии, России, Индии и Китая удивили многих, включая и меня. Это явление, которое уже начало трансформировать жизни миллионов людей в этих странах, вытаскивая их из бедности и кардинально меняя их устремления. Оно начало оказывать влияние и на всех нас. Концепция БРИК, быстрое развитие экономик этих четырех стран и благоприятные перспективы, открывающиеся перед другими подобными им странами, стали важнейшей главой истории нашего поколения.

Глава 1

Рождение концепции БРИК

Cама идея начала зарождаться у меня за два месяца до выхода моей статьи. Я выступал в Нью-Йорке перед Национальной ассоциацией бизнес-экономистов. Встреча проходила в отеле «Мариотт», расположенном во Всемирном торговом центре. В своем выступлении, название которого звучало как «Перспективы доллара», я в основном опирался на свой опыт экономиста, специализирующегося на валютных рынках. Я ни разу не упомянул БРИК. Единственная страна БРИК, которой я уделил тогда достаточно внимания, был Китай. Два дня спустя я вернулся в Лондон, уставший от трехдневной поездки через Атлантику и обратно. В то время я был одним из двух руководителей Департамента глобального экономического анализа Goldman Sachs. Время было послеобеденное, и я принимал участие в видеоконференции с нашими старшими экономистами со всего мира. Это был отличный пример глобализации в действии: удивительное многообразие голосов и мнений, поступавших от наших коллег из Нью-Йорка, Токио и Гонконга, в которое вплетались и голоса представителей нашего лондонского офиса.

Моя голова была занята мыслями о предстоящем уходе моего коллеги и соруководителя департамента Гэвина Дэвиса, одного из самых уважаемых экономистов в мире. Он покинул наше совещание рано, чтобы успеть на последнее собеседование перед вступлением в должность председателя правления BBC. Через некоторое время он вернулся с известием о том, что самолет врезался в башни-близнецы в Нью-Йорке. Будучи не в состоянии оценить в полной мере то, что происходит, мы продолжили наше совещание. Несколько минут спустя наши коллеги из Нью-Йорка поднялись с мест и исчезли с экрана без объяснения причин.

Мы все знаем, что произошло далее в Нижнем Манхэттене. В течение следующих нескольких дней я получал электронные письма от друзей и коллег, с которыми я совсем недавно встречался в Нью-Йорке. Люди, перед которыми я выступал на конференции, люди, которых я едва знал, делились со мной невероятными историями о том, как им удалось вырваться из обстановки террора и хаоса, царившего в то ужасное утро. Некоторые, все еще находясь в состоянии шока и смятения, просили у меня копии презентации, объясняющей мои взгляды на перспективы доллара.

Те же самые технологии, которые дали нам возможность так легко общаться с коллегами со всего мира, могли передавать ужасающие образы разрушений, вызванных террористами. Благодаря прямому телевизионному вещанию мы наблюдали «вживую», как горели и рушились башни Всемирного торгового центра. Это был леденящий душу пример мгновенной передачи информации посредством современных технологий и их способности повергнуть в страх весь мир. Возможности массовых коммуникаций хорошо понимали и террористы.

События 11 сентября высвободили целый поток мыслей, которые формировались у меня в голове на протяжении моей карьеры. Они касались плюсов и минусов глобализации. Я задавался вопросом, существуют ли более эффективные способы осмысления мирового экономического развития, идеи, которые могут стать общепринятыми и выйти за пределы узконационального мышления.

Глобализацию, как мне казалось, стали приравнивать к американизации, что приветствуется далеко не всех уголках мира. И все же выгоды от глобализации как таковой – если не увязывать их с какой-либо отдельной страной, культурой или политической системой – кажутся очевидными. Более открытый обмен товарами, услугами, валютами и даже политическими идеями может привести к повышению благосостояния всех людей, а не только элит.

В течение следующих нескольких недель, когда люди пытались восстановить хоть какое-то подобие нормальной жизни, Гэвин принял предложение занять пост председателя BBC, а мне поручили взять на себя единоличное руководство Департаментом глобального экономического анализа. Это была большая честь для меня, но также и серьезный вызов. Гэвин превратил департамент в исследовательскую структуру мирового уровня. Члены его команды получили признание как виртуозы комплексного и детального анализа крупнейших экономик, в особенности стран – членов G7. Смогу ли я достойно занять его место и сохранить репутацию департамента?

Краткая биографическая справка поможет объяснить причину моих опасений. До прихода в Goldman Sachs в 1995 году я долгие годы был так называемым «грязным экономистом», совмещающим классическую экономическую теорию с хаосом биржевого зала. Моей специализацией были валютные рынки. Я пришел в бизнес в 1982 году после защиты докторской в Университете Суррея. Мне нужна была хорошо оплачиваемая работа, так как за время обучения я накопил изрядные долги, поэтому меня притягивала перспектива работать в деловом центре Лондона, Сити. Поскольку я не был выпускником Оксфорда, Кембриджа или другого престижного университета – а в те дни это значило многое, – традиционные британские клиринговые банки вряд ли обратили бы на меня внимание. Банком, который предложил мне работу, оказался Bank of America. Признаюсь, я был несколько наивен: это название так походило на Bank of England, что я сначала подумал, что это лондонское отделение Федеральной резервной системы США, а не мультинациональная корпорация. Но этот банк дал мне шанс, я был благодарен за это.

В то время в Bank of America все еще ощущалось сильное влияние традиционной экономической теории, порой доходящее до абсурда. Первой страной, которую мне поручили анализировать, была Италия. Каждый месяц я участвовал в телеконференции с экономистами из штаб-квартиры банка в Сан-Франциско, в ходе которой мы обсуждали пятилетние прогнозы по итальянской лире. Валюта была настолько волатильна, что мы часто не знали, как она будет торговаться в течение дня, не говоря уже о более отдаленной перспективе. После нескольких таких встреч я мог с точностью до минуты предугадать, когда кто-нибудь из участников сделает очередной прогноз о скором дефолте Италии. Соотношение ее долга с ВВП в то время было примерно на том же уровне, что и сейчас, – более 100 %. Тот факт, что Италия продолжала ковылять, спотыкаясь, но даже не приближаясь к дефолту, привел меня к мысли о том, что в мире финансов полно людей, считающих себя намного более осведомленными, чем они есть на самом деле.

Вскоре я перешел в лондонское отделение банка Marine Midland, а затем, в 1985 году, был переведен в их офис в Нью-Йорке. Мне очень нравилось в Нью-Йорке. Мне были по душе принципы меритократии, главенствующие здесь. Самым важным было то, на что ты способен и насколько разумно то, что ты говоришь. Моей первой работой в Нью-Йорке стала позиция экономиста биржевого зала. Я находился в центре мира трейдеров, работающих на валютных рынках, и я многому научился у самых пробивных и толковых из них.

Часть моей работы заключалась в ожидании у телекса. Я хватал только что распечатанные новости и принимался интерпретировать их. Если Бундесбанк повысил процентные ставки, чту это означает для валютной пары «доллар – немецкая марка»? Как трейдеры могут использовать эту информацию? Я должен был применять свои теоретические знания на практике, не имея много времени на раздумья, здесь и сейчас.

Наблюдая за объемами и ликвидностью валютных рынков, я пришел к выводу, что они очень похожи на большой глобальный магазин овощей и фруктов. Всем все известно в каждый отдельный момент времени. Нет никакой тайны относительно качества товаров или их справедливой цены. Вы можете торговать парой «евро – доллар» с 20:00 воскресенья до 22:00 пятницы. Другого такого рынка больше нигде нет, и, если вы хотите заработать здесь деньги, вы должны уметь быстро учитывать различные, иногда противоположные взгляды на ситуацию. Вы должны задаваться вопросом, действуют ли другие инвесторы слишком рано или слишком поздно. Нужно постоянно быть начеку, не позволяя ленивому консенсусу усыпить вашу бдительность, потому что любое малейшее изменение на рынке, который настолько огромен и ликвиден и который насыщен информацией, может легко вывести вас из игры.

Иметь постоянный успех на этом рынке довольно сложно. Именно поэтому он привлекает особых людей, готовых рисковать и получать все или ничего. Только такие люди могут, торгуя валютами, не поддаваться мощному групповому мышлению. В связи с этим забежим немного вперед. Весна 2010 года. Обострение европейского кризиса, связанное с ситуацией в Греции. На конференции Goldman Sachs с участием финансовых руководителей корпораций я задаю такой вопрос: «Кто считает, что евро укрепится по отношению к доллару к концу года?» Два человека поднимают руки. Тогда я спрашиваю: «А кто думает, что евро будет слабее?» Все остальные поднимают руки. Разумеется, к концу года евро стал намного сильнее. Такие случаи оказали огромное воздействие на мой образ мыслей как экономиста, пытающегося разобраться в происходящем в мире.

В 1988 году я перешел в Swiss Bank Corporation (SBC) для работы на рынках акций и инструментов с фиксированной доходностью. Через год я возглавил глобальную исследовательскую сеть банка, узнавая по пути много нового о рынке акций. Я понял, что помимо управления людьми моя работа в качестве главы исследовательского подразделения заключается в формулировке нескольких интересных финансовых идей для дальнейшего их распространения как внутри, так и за пределами банка. Мне было предложено задуматься над возможностями роста рынка облигаций, которые содействовали бы укреплению Европейского сообщества (как в то время назывался Европейский союз), наверное, потому, что со мной бок о бок работали коллеги из стран континентальной Европы, которые были одержимы идеей создания Европейского валютного союза (ЕВС).

В то время введение единой европейской валюты было только в планах. Но я твердо верил, что этот процесс остановить уже невозможно и что местные европейские рынки облигаций рано или поздно начнут адаптироваться к новым реалиям. На самом деле возможность покупки облигаций, номинированных в этой пока еще не введенной в обращение единой валюте, существовала уже с 1981 года. То, что позднее стало называться евро, в то время было известно как ЭКЮ (англ. European Currency Unit, ECU). В 1990 году я создал модель для анализа операций с облигациями, номинированными в ЭКЮ. Несмотря на ее простоту, благодаря этой модели SBC смог завоевать репутацию надежного игрока на этом рынке.

Создание ЕВС оказалось хорошим тренингом – оно научило меня рассматривать всю картину в целом. После работы в Marine Midland я уже знал достаточно много об основных европейских валютах. Многие трейдеры, с которыми я был знаком, специализировались всего на нескольких парах, например «иена – лира». Итальянская валюта была очень волатильной, что означало широкие возможности как для убытков, так и для больших прибылей, и поэтому многие трейдеры пролили немало горьких слез, когда этому пришел конец. Приход евро заставил всех участников валютных рынков искать новые возможности, попытаться взглянуть на мир по-новому.

Так уж совпало, что в 1990 году, в тот самый год, когда я разработал модель для анализа облигаций, номинированных в ЭКЮ, я впервые посетил Китай, где с тех самых пор бываю как минимум раз в год. Во время моих первых поездок я общался в основном с людьми, ответственными за управление валютными резервами в Банке Китая (некоторые из них стали моими хорошими друзьями). Тогда я не понимал, что эти первые визиты в Китай готовят почву для идей, которые впоследствии сыграют определяющую роль в моей карьере.

В начале 1990-х я присоединился к растущему числу экономистов, которые считали, что доллар будет ослабевать. Я полагал, что доллар начнет резко снижаться по отношению к японской иене. Я не думал, что США смогут справиться с проблемами платежного баланса без существенного обесценивания доллара, и оказался прав. Видимо, именно этот случай сделал меня достаточно широко известным в мире инвестиционного бизнеса и хедж-фондов. К середине 1990-х годов я перешел в Goldman Sachs в качестве партнера. В тот период я был в постоянном поиске новых идей и способов доказать, что я по праву занимаю место в команде лучших экономистов банковской сферы.

Я продолжал регулярно ездить в Китай и смог воочию наблюдать за происходящими там изменениями. Однако событием, которое фундаментально изменило мой взгляд на Китай, стал экономический кризис 1997 года, в ходе которого обвалились множество азиатских валют. Основной его причиной многие считают чрезмерный объем заимствований некоторыми азиатскими странами, но, на мой взгляд, не менее важным фактором являлось ослабление иены, начавшееся в середине 1995 года. В то время стало очевидно, что восстановление японской экономики затягивается. Сохранение в Японии низких процентных ставок привело к дальнейшему ослаблению иены в течение 1996 и 1997 годов. Для многих азиатских стран, валюты которых были привязаны к доллару США, это представляло серьезную проблему. В период с 1973 по 1995 год японская валюта укрепилась с уровня 400 иен за доллар до 80 иен за доллар. Многие в Азии были уверены в том, что иена будет укрепляться и дальше. Когда же в 1995 году она начала слабеть, азиатские страны и корпорации, имеющие огромные долги в долларах, оказались в уязвимом положении. Пока иена росла, их долги находились под контролем. В некотором смысле они даже снижались, поскольку их можно было выплачивать иенами, получаемыми от экспорта товаров в Японию. В момент, когда курс иены стал падать, стоимость обслуживания долларовых долгов начала расти. Кроме того, поскольку доллар укреплялся по отношению к иене, цены на экспортируемые из стран долларовой зоны товары также увеличивались, и, как следствие, эти страны становились менее привлекательными для японских инвесторов. Начиная с тайского бата, азиатские валюты стали обрушиваться одна за другой.

Если бы события развивались по сценариям прошлых лет, кризис, распространившись на остальные азиатские страны, в итоге привел бы к полному хаосу в Китае. Вместо этого китайские власти продемонстрировали невиданную прежде осведомленность и проницательность. Они решили, что для того, чтобы пресечь дальнейшее развитие кризиса, недостаточно локальных мер – нужно действовать глобально.

Поскольку источником проблемы были отношения между долларом и иеной, китайцы позвонили в Белый дом с просьбой вмешаться в ситуацию. Они даже пригрозили девальвировать свою валюту, юань, если американцы будут мешкать, что могло привести к еще большему обострению кризиса. Поддержка иены шла вразрез с официальной политикой, проводимой США в пользу сильного доллара. Но президент Клинтон и министр финансов Боб Рубин прислушались и начали скупать японскую валюту. Это сработало. Кризис был остановлен, а Китай продемонстрировал свою экономическую компетентность и растущие политические «мускулы». Некоторые ставят под сомнение значимость вмешательства США и указывают на другие факторы усиления иены, выпустившие пар из азиатского кризиса. Но, по моему убеждению, китайцы сыграли важную роль и убедили американцев принять их позицию. Лично я был впечатлен.

Эти события заставили меня задуматься над тем, как меняется структура мировой экономики и что эти изменения означают в контексте вопросов развития и политики. Как экономист, специализирующийся на валютных рынках, я привык думать, что страны «Большой пятерки» (G5) и «Большой семерки» (G7) играли определяющую роль в глобальной экономической политике{4}.

В 1985 году страны «Большой пятерки» – США, Япония, Франция, ФРГ и Великобритания – собрались в Plaza Hotel в Нью-Йорке для подписания соглашения о вмешательстве в валютные рынки с целью ослабления доллара по отношению к иене и немецкой марке. На следующей встрече в 1987 году, которая состоялась в Лувре, к этим пяти странам прибавились Канада и Италия, и «Большая пятерка» стала «Большой семеркой». Целью парижской встречи была попытка остановить падение доллара, вызванное самими же участниками двумя годами ранее. Эти два события оказали большое влияние на мою карьеру и мои взгляды на рынки и экономическую политику. Мировая экономическая политика того времени формировалась небольшой группой людей из нескольких стран, собирающихся в роскошных отелях и знаменитых музеях. Одной из заповедей, которых я придерживался при анализе валютных рынков, стало «никогда не игнорируй G7». Эти люди казались такими могущественными, и если они очень хотели чего-либо, они обычно этого добивались.

Для меня казалось очевидным, что к моменту создания ЕВС – слияния нескольких валют в одну – «Большая семерка» уже себя изжила. Если Германия, Франция и Италия теперь имеют единую валюту и общую монетарную политику, какой смысл в участии всех трех стран во встречах G7? Одного представителя было бы достаточно. Кроме того, тенденции экономического роста конца 1990-х и тот факт, что Китай сумел выстоять в азиатский валютный кризис, подтверждали предположение о том, что вскоре после 2000 года Китай обгонит Италию по объему ВВП, а затем сравняется по размеру экономики с Францией, Великобританией и Германией.

Необходимость реформы G7 была очевидна уже тогда, поэтому трудно понять, почему США признали это только в 2008 году, когда по инициативе американцев начали предприниматься попытки оживить «Большую двадцатку» (G20) – формально существовавшую, но бездействовавшую группу из 19 стран и ЕС. Возрождение G20 стало первым реальным шагом на пути реформ{5}.

Что особенно заинтересовало меня в Бразилии, России, Индии и Китае в 2001 году, так это их стремление покончить с прошлым и стать более значимыми на мировой арене. Глобализация продолжалась, и они хотели участвовать в этом процессе. Не последнюю роль сыграл интернет, позволяющий компаниям передавать все большее число процессов на аутсорсинг в более «дешевые» части мира. Преимущества Китая в этом плане являются очевидными, учитывая его размеры и то, с каким энтузиазмом его лидеры приняли капитализм (или, по крайней мере, его основные принципы). Кроме того, чем чаще я посещал эти страны и встречался с крупными чиновниками и их подчиненными, тем яснее я осознавал, что они информированы о происходящем в мире не меньше меня. Если вся многомиллиардная армия жителей этих стран получит доступ к западным технологиям и удобствам, то их прогресс будет колоссален.

Существовали и другие уникальные экономические факторы, определившие особый статус стран БРИК как заслуживающих более пристального внимания. Демографические показатели и распространенность английского языка в Индии открыли для этой страны большие возможности по использованию интернета и способствовали настоящему буму в сфере аутсорсинговых услуг. Индия – это еще одна страна более чем с миллиардным населением, стремящаяся принять участие в глобализации и обеспечить выход своих продуктов и трудовых ресурсов на мировой рынок. По моему мнению, глобализация открыла совершенно новую эру в истории Индии. Толковые индийские бизнесмены могут проложить международному бизнесу дорогу в свою страну и открыть Индию остальному миру.

Россия получила приглашение присоединиться к G7 в 1997 году в качестве поощрения и стимула к созданию свободного рынка и развитию демократии после падения коммунистического режима. К 2001 году лидеры G7 в некотором смысле поставили на России крест. К разочарованию Запада, политика пришедшего на смену Борису Ельцину Владимира Путина замедлила движение России на пути к капитализму. Такие настроения являются источником скептического отношения к России некоторых западных наблюдателей. Как я покажу далее, Россия по-прежнему способна генерировать мощные экономические возможности, которые были замечены членами G7 в 1990-х годах, однако стиль происходящих в этой стране процессов может несколько отличаться от стиля, ожидавшегося лидерами «Большой семерки» в момент ее превращения в «Большую восьмерку».

Выбор Китая, Индии и России был очевиден, но мне казалось, что я что-то упускаю, поэтому я обратил свой взор на другие части мира. Взглянув на Латинскую Америку, которую я не рассматривал прежде детально, я обратил внимание на две страны с большим населением: Бразилию и Мексику. Бразилия казалась более вероятным кандидатом, потому что эта страна, подобно Китаю времен азиатского кризиса, продемонстрировала миру свое взвешенное экономическое поведение. В то же самое время Аргентина отказалась от жесткой привязки своей валюты к доллару и объявила дефолт, присоединившись к остальной части континента, переживавшей серьезные экономические трудности.

Бразилия же начала двигаться в правильном направлении, но это произошло не сразу. Эта страна встала на демократический путь еще в 1960-х годах, но ей никак не удавалось достигнуть стабильности, необходимой для обеспечения устойчивого экономического развития. Проблемы коррупции и неэффективности управления носили системный характер. Повседневная жизнь обычных людей была осложнена невозможностью предугадать, сколько будет стоить завтра тот или иной товар или услуга. Один из бразильских экономистов Goldman Sachs вспоминал, что, когда он был подростком, ежедневная инфляция была примерно на уровне нынешней ежегодной инфляции. На протяжении моей карьеры у Бразилии было четыре разные валюты, что является отражением царившего в стране экономического хаоса. Только за 1990-е годы Бразилия пережила три финансовых кризиса. В течение многих лет богатые бразильцы выводили свои деньги в Швейцарию так быстро, как могли, прежде чем они потеряют всякую ценность.

Все изменилось в конце 1990-х годов, когда новая команда во главе с президентом Фернандо Кардозо приступила к реализации политики по борьбе с инфляцией и финансовому оздоровлению страны. Я убежден, что снижение инфляции играет важнейшую роль в обеспечении устойчивого роста любой экономики. Люди должны знать, чту они смогут купить завтра на свои деньги. Если они не доверяют ценам, то они не будут откладывать деньги и делать что-либо для улучшения своего будущего. Ни один политик не может всерьез говорить об экономическом росте, не давая людям уверенности в том, что их сбережения не обесценятся в будущем. Если бы меня попросили дать только один совет стране, желающей достичь успехов развитых стран мира, я бы порекомендовал бороться с инфляцией и удерживать ее на низком уровне. У Бразилии шанс появился в 1999 году после очередного экономического кризиса. Политические лидеры отправили бразильскую валюту в свободное плавание, допустив ее резкое снижение, и назначили главой центрального банка Арминио Фрагу, большого поклонника таргетирования инфляции. Сдерживание инфляции было поставлено во главу макроэкономической политики, что продемонстрировало политическую волю бразильских лидеров и их желание покончить с гиперинфляцией двух предыдущих десятилетий и дать стране шанс реализовать свой потенциал.

В условиях такой неопределенности включение Бразилии в группу стран БРИК в 2001 году было достаточно смелым поступком с моей стороны. Не могу также не упомянуть, что другой причиной, пожалуй, не столь серьезной, по которой я добавил букву «Б» в аббревиатуру БРИК, стал тот факт, что Бразилия открыла миру самых ярких звезд футбола, ярым поклонником которого я являюсь.

Когда, наконец, наступило время придумать название для новой экономической категории стран, меня осенило, что, взяв четыре первые буквы от их имен, я могу составить аббревиатуру БРИК, очень созвучную их роли. Ведь эти страны, совокупное население которых насчитывает около 2,8 миллиарда человек, и в самом деле имеют все шансы стать «кирпичиками»[1], из которых будет строиться современная мировая экономика. Таким образом, события 11 сентября собрали мои разрозненные наблюдения в единую картину. И если бы я мог что-либо изменить в нашем мире, я бы отказался от единственно «правильных» путей и «правильных» лидирующих наций в пользу мира, в котором мы все могли бы сосуществовать, следуя общепринятым международным правилам поведения. Мне кажется, такой мир был бы лучше и безопаснее.

Глобализация не обязательно должна быть синонимом американизации. Каждая нация способна выбрать собственный путь, базирующийся на ее уникальных особенностях. Даже сегодня встречаются американцы, которые убеждены, что, если позволить Китаю вырасти до размеров Соединенных Штатов, это поставит под угрозу все то, что символизирует собой Америка. В 2001 году такое отношение было типичным. Я хотел изменить такое мышление и помочь людям взглянуть на глобализацию как на взаимовыгодный процесс. Это то, что было заложено в основу моей статьи 2001 года, и именно это определяет мои взгляды и сегодня. Далее я расскажу, как эти четыре страны превзошли все прогнозы, в том числе мои собственные, как их успехи вдохновили другие развивающиеся страны принимать более активное участие в глобальной экономике, как они помогают восстанавливать экономическое здоровье Запада после кризиса 2008 года и почему они будут играть решающую роль в обеспечении лучшего экономического будущего для всех нас.

Глава 2

Из развивающихся – в развитые

Поразительно, как много изменений произошло всего за 10 лет и как мало изменений претерпела исходная концепция БРИК. В анализе мировой экономики из всего многообразия факторов я всегда фокусировался на преимуществах увеличения численности и производительности трудовых ресурсов. Этот подход, который был сформулирован в моей первой работе, опубликованной в 2001 году, был впоследствии доработан моими коллегами и мною, но основные его постулаты остались неизменными.

Страны БРИК превзошли наши самые оптимистичные ожидания, что заставило нас три раза пересматривать прогнозы на период до 2050 года. За 10 лет, прошедших с момента выхода моей первой работы, совокупный ВВП стран БРИК вырос в четыре раза – с $3 трлн почти до $12 трлн. Вероятно, мне следовало быть еще смелее в оценках. И хотя я в силу экономического образования всегда осознавал важность демографии и производительности труда, мне не сразу удалось в полной мере оценить критическую важность этих на первый взгляд «простых» факторов. В этой главе я более подробно рассмотрю эти факторы и ту роль, которую они играют в повышении значимости стран БРИК.

Сила демографии

Я не единственный, кто не уделял должного внимания демографическим факторам. В европейских деловых и политических кругах мне часто приходилось слышать, как люди с завистью говорят об экономическом росте в США по сравнению с Европой или удивляются прогрессу Индии и Китая. Во многом этот рост объясняется демографией. Простой анализ наиболее надежных оценок долгосрочных демографических тенденций, в особенности по трудоспособному населению, является основным аргументом в пользу потенциала стран БРИК.

Население стран БРИК в совокупности составляет почти три миллиарда человек, а это практически половина населения земного шара. Поэтому нас не должна удивлять уверенность многих людей в том, что экономики этих стран могут стать крупнейшими. Логично предположить, что самые густонаселенные страны должны иметь самые крупные экономики. Конечно, для того чтобы уровень жизни людей в этих странах был столь же высоким, как в развитых странах, их экономики должны быть достаточно крупными и успешными. Покойный Ангус Мэдисон, признанный специалист по истории экономического роста и развития, в свое время отмечал, что две самые населенные страны – Индия и Китай – в прошлом занимали гораздо большую долю в мировом ВВП. В своей первопроходческой работе, посвященной анализу экономической истории, Мэдисон показал, что в период с X по XV век Китай занимал доминирующие позиции в мире как по размеру экономики, так и по благосостоянию населения{6}. До этого на протяжении столетий ведущей экономикой мира являлась Индия. Были времена, когда на эти две страны приходилось более 50 % мирового ВВП.

Возможно ли повторение истории? Я считаю, что да.

Безусловно, страны БРИК очень разные. И не все из них обязательно ждет успех. Индия и Китай – страны с огромным населением, каждая из которых в отдельности превышает население США более чем в четыре раза. Если население Китая и Индии будет столь же производительным, как в Америке, то экономики этих стран могут в четыре раза превысить размер экономики США. Население Бразилии и России намного меньше, около 180 и 140 миллионов соответственно. Но все же это больше, чем в любой стране Европы и в Японии с ее 125-миллионным населением. При определенных условиях эти экономики также могут стать крупнейшими.

Когда я в середине 1970-х годов изучал экономику и географию в университете, население США насчитывало 200 миллионов человек. Сегодня оно выросло до 300 миллионов. Этот факт сам по себе во многом объясняет более высокие темпы экономического роста в США по сравнению с Европой. Чем больше трудоспособного населения, тем выше темпы роста, если только этому не препятствует крайне низкая производительность труда (что имеет место во многих развивающихся странах). Чем больше население страны, тем выше производство товаров и услуг и тем больше людей, получающих зарплату и доходы, которые лежат в основе потребления. Это довольно простая экономическая истина, которую не стоит упускать из внимания, рассматривая страны БРИК.

Сила производительности труда

Еще один источник экономического роста – производительность труда. Чем больше группа работающих может производить в заданных условиях, тем быстрее растет экономика. Если работники в развитых странах уже достаточно высокопроизводительны в силу использования передовых технологий, наличия более развитой инфраструктуры и системы здравоохранения, то работники в менее развитых странах имеют гораздо больший потенциал для роста.

Возможности для роста производительности труда в развивающихся странах гораздо шире, чем в развитых. Экономическая теория зачастую усложняет этот факт, но на самом деле все очень просто. Страны с молодыми и растущими трудовыми ресурсами, которые становятся все более эффективными, будут иметь самые высокие показатели прироста реального ВВП. Основной причиной превышения темпов экономического роста в США по сравнению с Европой в период с 1980 по 2010 год является то, что численность работающих увеличивалась в США быстрее и американские работники больше времени проводили на рабочем месте. Американцы не были настолько уж более производительными, просто их было больше и они дольше работали. На мой взгляд, в странах БРИК аналогичные тенденции могут принять еще более выраженный характер.

В своей первой работе, вышедшей в 2001 году, с помощью простой экстраполяции я показал, что при любых условиях совокупный ВВП четырех стран БРИК к 2010 году составит более высокую долю мирового ВВП. Я представил четыре различных сценария предстоящего десятилетия, согласно которым доля совокупного ВВП стран БРИК должна была увеличиться до уровня от 9 до 14 % мирового объема. Мне казалось тогда, что при любом сценарии эти страны станут играть более заметную роль в мировой экономике и политике. В действительности это было столь очевидным, что я удивлялся, почему никто другой не обращает на это внимания.

Я нахожу забавным тот факт, что простую логику, на которой базируется концепция БРИК, многие люди считают такой глубокой. На самом деле все очень просто. Четыре большие страны становятся все более производительными и начинают взаимодействовать с остальным миром таким образом, как это не делалось прежде. Если они продолжат в том же духе, их экономики будут расти.

Мои коллеги Доминик Уилсон и Рупа Пурушотаман расширили мой анализ в своей статье, опубликованной в 2003 году, и сделали концепцию БРИК действительно популярной. В этой работе, озаглавленной «Мечтая со странами БРИК: путь к 2050 году», они наглядно сравнили экономические прогнозы по странам БРИК на 2050 год с положением тех стран, которые в наше время принято считать экономическими супердержавами. В частности, они предположили, что к 2025 году совокупный размер экономик стран БРИК составит в долларовом исчислении не менее половины размера экономик стран, входящих в группу G6 («Большую шестерку», в состав которой входят Франция, США, Великобритания, ФРГ, Италия и Япония), а менее чем через 40 лет – превзойдет G6. Из нынешних членов G6 только США и Япония смогут оказаться в числе шести крупнейших экономик в 2050 году (в долларовом исчислении). Взгляды моих коллег на изменение мирового экономического порядка вызвали большой интерес.

Они представили простую диаграмму с прогнозом положения крупнейших экономик в 2050 году: на первом месте располагался Китай, за ним по порядку следовали США, Индия, Япония, Бразилия, Россия, Великобритания, Германия, Франция, а затем Италия. Диаграмма скачивалась с сайта Goldman Sachs в 10 раз чаще, чем любой другой документ. Она начала появляться во многих корпоративных презентациях и сыграла большую роль в дальнейшей судьбе авторов, повысив профессиональную репутацию Доминика и сделав Рупу настоящей звездой в Индии. Это также положило начало моему превращению из простого валютного трейдера в человека, находящегося в эпицентре увлекательной дискуссии о мировой экономике и ее дальнейшем развитии.

Авторы статьи разделили рост ВВП на три компонента: рост занятости, который во многом зависит от численности населения трудоспособного возраста; рост основных фондов, или накопленный капитал, который может быть направлен на инвестиции; технический прогресс как показатель роста производительности. Важный фактор, определяющий рост номинального ВВП, выраженного в долларах США, – изменение валютного курса в реальном (с поправкой на инфляцию) выражении. Для прогнозов по курсам валют я использую здесь модель динамического равновесия обменного курса (Goldman Sachs Dynamic Equilibrium Exchange Rate, GSDEER), разработанную мной в 1995 году и хорошо объясняющую укрепление иены в 1980-х и 1990-х годах. В упрощенном виде модель предполагает, что сила валюты отражает ее относительную покупательную способность и относительную производительность экономики. Рост производительности может стать одним из определяющих факторов процветания стран БРИК в будущем. Сегодня же индиец со средним доходом не может позволить себе тот же уровень жизни, который доступен среднему американцу. С дальнейшим развитием Индии эти различия будут стираться, и в конечном счете индийские работники смогут покупать на свои рупии примерно такое же количество товаров и услуг, как и их собратья в США.

При формулировке долгосрочных прогнозов до 2050 года мы не просто брали прошлые значения и экстраполировали их на будущее. Мы попытались создать динамическую модель, отражающую изменения в этих странах по мере их развития. В части демографических характеристик мы использовали долгосрочные прогнозы ООН в отношении возрастной структуры и численности трудоспособного населения. Это, в свою очередь, позволило нам спрогнозировать количество людей с доходами, которые позволят им приобретать товары и услуги, покупать недвижимость и поддерживать малоимущих и людей нетрудоспособного возраста. Согласно полученной модели, каждая из стран БРИК будет развиваться по собственному сценарию. Прогноз для России достаточно мрачен в части демографии. Старение населения и низкая рождаемость в этой стране напоминают ситуацию в Японии и Италии. Прогноз по Китаю в настоящее время представляется на уровне развитых европейских стран. Прогнозы по Бразилии и особенно по Индии выглядят весьма обнадеживающими, и к 2050 году численность их трудоспособного населения позволит им расти более быстрыми темпами, чем Китаю и России.

Некоторые наблюдатели часто указывают на слабые стороны демографического профиля Китая и России и, добавив к этому негибкость их политических систем, легко заключают, что у этих стран нет шансов на светлое экономическое будущее. Они упускают из виду некоторые простые, но довольно важные факторы, о чем подробно будет рассказано в следующей главе. И Китай, и Россия претерпели огромные политические изменения за последние 30 лет. Отход этих стран от жестких принципов коммунистической системы открыл для них новые возможности участия в глобализирующейся экономике. Кроме того, в случае с Китаем следует учитывать не только размер его населения, но и изменения в образе жизни, в частности высокий уровень миграции в города. Наблюдаемый нами процесс урбанизации в Китае, беспрецедентный по своим масштабам, обеспечивает стимулы для экономического роста, сопоставимые с промышленной революцией в Великобритании.

Различия в прогнозах по странам БРИК объясняются разницей в их демографической ситуации. Характеристики и численность трудоспособного населения этих стран будут меняться с течением времени, и вместе с этим будут происходить изменения и в темпах их экономического роста. Добавив к этим прогнозам наши предположения относительно роста производительности труда, мы получили подекадные параметры темпов роста каждой страны. Ни одной стране БРИК не требуется поддерживать темпы роста на уровне последнего десятилетия, чтобы в совокупности превысить общий размер экономик стран G7. Даже при самых скромных оценках роста ВВП каждой из этих стран суммарно они достигнут размеров экономики США еще до 2020 года. С 2000 по 2010 год экономика Китая росла более чем на 10 % в год. Вряд ли это удастся повторить в последующие годы, но даже при уровне роста «всего лишь» 7–8 % в год Китай догонит США к 2027 году.

В странах, где население старше и, соответственно, рождаемость ниже, темпы роста реального ВВП, как правило, самые низкие. Эти демографические тенденции будут только усиливаться в Японии и во многих странах континентальной Европы. В ближайшие несколько десятилетий старение населения в большинстве стран G7 обострит многие социальные проблемы, что потребует значительных перемен: снижения размеров пенсий, увеличения продолжительности рабочего дня и повышения пенсионного возраста. Глобальный кредитный кризис 2008 года и его последствия, в частности ослабление финансового положения этих стран, подчеркнули острую необходимость таких изменений. МВФ опубликовал ряд интересных работ, посвященных этим проблемам, особенно во многих странах, входящих в G20. По сравнению с расходами на пенсионное обеспечение и здравоохранение те средства, которые были потрачены правительствами в попытке приостановить посткризисный экономический спад, не выглядят столь внушительными. Несомненно, такого рода проблемы в конечном счете встанут и перед странами БРИК, но вряд ли это произойдет в ближайшем будущем, и это еще один аргумент в пользу их потенциала роста.

Безусловно, существуют различия между странами БРИК. В Бразилии, Китае и Индии, по нашим оценкам, растущие трудовые ресурсы сыграют важную роль в обеспечении роста в отличие от России, где численность трудоспособного населения будет снижаться.

График из статьи моих коллег, вышедшей в 2003 году (график 1), изображает рост ВВП в виде автомобильных гонок, с указанием времени, когда страны БРИК догонят своих оппонентов (представленных в виде гоночных автомобилей) как по отдельности, так и все вместе.

Китай, по нашим прогнозам, в скором будущем обгонит Германию, затем Японию, а к 2039 году – США. Индия в течение следующих 30 лет станет третьей по величине экономикой мира. К 2050 году из всех стран G6 только США и Япония сохранят свое место среди шести крупнейших экономик мира. Остальными четырьмя гигантами станут страны БРИК. Уже к 2040 году совокупный ВВП стран БРИК превысит объем ВВП стран G6. Такая перспектива делает абсурдным сложившийся мировой экономический и социальный порядок.

Учитывая, что страны БРИК превзошли результаты, представленные на этом графике, можно предположить, что либо мы использовали неподходящие автомобили, либо залили мало бензина.


График 1. Когда страны БРИК догонят страны G6 по ВВП (в долларовом исчислении)

Источник: Dominic Wilson… October 2003. Dominic Wilson and Roopa Purushothaman. Dreaming with BRICs: The Path to 2050, Goldman Sachs Global Economics, Paper No. 99, October 2003


Безусловно, многие из обозначенных нами тенденций могли проявляться и в прошлом, поэтому мы решили обратить свой взор в прошлое. Если подобный анализ проводился когда-либо в прошлом, то исследователи могли прийти к аналогичным заключениям. Мы задались вопросом: как выглядело будущее в 1960-м? Чтобы ответить на него, мы использовали нашу методику для построения ретроспективных прогнозов роста ВВП одиннадцати развитых и развивающихся стран (США, Великобритании, Германии, Франции, Италии, Японии, Бразилии, Аргентины, Индии, Кореи и Гонконга) на 40 лет вперед начиная с 1960 года. Мы были удовлетворены тем, что обнаружили. В целом темпы роста, предсказанные моделью, оказались достаточно близки к тому, что произошло в действительности. Модель оказалась очень точной в отношении большей части развитых стран. В таких странах, как Индия, Бразилия и Аргентина, где действия правительств препятствовали развитию, рост оказался переоценен, тогда как в Корее, Гонконге и Японии – недооценен. Страны с лучшими демографическими показателями и растущей производительностью труда оказались в числе лидеров. Менее успешные страны имели преимущества, предоставляемые большим населением, но не сумели существенно повысить производительность.

Рассмотрение вопроса с этого угла расширило масштабы проводимого нами анализа, заставив обратить внимание на причины и условия роста. Почему некоторым странам удалось повысить производительность труда, в то время как другим нет? Для того чтобы страны БРИК могли идти путем, который мы описали в наших прогнозах, им следует обеспечить следующие ключевые условия: стабильную макроэкономическую среду, обеспеченную разумной макроэкономической политикой, которая нацелена на удержание инфляции на низком уровне, и поддержание здорового состояния государственных финансов, сильные и стабильные политические институты, открытость для торговли и прямых иностранных инвестиций, использование современных технологий и, наконец, высокий уровень образования.

К уязвимым местам нашей модели можно отнести следующие параметры: темпы роста производительности, уровень инвестиций и демографические характеристики стран БРИК. Мы признаем, что такие долгосрочные прогнозы всегда сопряжены с разного рода рисками, например, с непродуманной политикой или неудачным стечением обстоятельств, которые могут увести их далеко от реальности. Но в любом случае эти прогнозы позволили нам сделать некоторые важные выводы. Мы увидели радикальные изменения структуры мировой экономики в будущем, с ростом в странах БРИК, компенсирующим старение населения и замедление роста в развитых странах. Мы смогли определить грядущие изменения в инвестиционных стратегиях, связанные с возрастающим спросом на инвестиции и появлением больших объемов свободных денежных средств в странах БРИК, что серьезно повлияет на рынки капитала во всем мире. Мы заключили, что потребление, растущее по мере увеличения доходов, приведет к экономическому буму во многих отраслях в результате изменения структуры потребления, что, в свою очередь, вызовет изменения в товарном спросе. Транснациональные корпорации смогут получить значительные доходы от роста числа потребителей в странах БРИК, но перед ними встанет новый стратегический выбор: куда инвестировать – в страны с наибольшим номинальным объемом ВВП или в страны с наибольшим ВВП на душу населения? Как они ответят на этот извечный вопрос: самые крупные или самые богатые? Кроме того, следует учитывать и региональные последствия, когда соседи по региону начнут искать выгоды от экономического роста стран БРИК и их возрастающего геополитического влияния.

Пожалуй, наиболее емко прогнозируемые нами колоссальные изменения были выражены вопросом, поставленным в конце статьи моих коллег: готовы ли вы к переменам?

Оценка условий экономического роста

В 2005 году Доминик, Рупа, я и еще одна наша коллега, Анна Ступницкая, в рамках новой совместной работы по странам БРИК усовершенствовали методологию оценки потенциала и перспектив экономического роста этих стран, введя дополнительное измерение, которое получило название «оценка условий роста» (Growth Environment Score, GES). Для конструирования индекса GES мы в основном использовали данные Всемирного банка (World Development Indicators Database), разработав десятибалльную систему оценки стран по тринадцати категориям. Ни одна система ранжирования, подобная нашей, не может быть идеальной, но, как мы полагали, новый индекс представлял собой достаточно обоснованный способ предсказания шансов страны достичь уровня доходов развитых стран.

Экономисты считают, что высокая производительность труда имеет решающее значение для обеспечения устойчивого роста и повышения благосостояния. Однако определить, что именно приводит к увеличению производительности, задача не из легких. Если бы все было просто, то экономический рост был бы более предсказуемым, достижимым и устойчивым, а многие страны, развитые и развивающиеся, могли бы достичь таких же экономических успехов, как США.


Индекс GES (GES Index)


Индекс GES состоит из тринадцати переменных: пяти макроэкономических и восьми микроэкономических (см. табл.). Мы просто усредняем значения по этим переменным, не присваивая ни одной из них большего веса, чем другим. Для большей точности нам, возможно, следовало бы оценить влияние каждой переменной на производительность и, исходя из этого, построить систему показателей с весовыми коэффициентами (насколько это отразится на конечных значениях индекса – вопрос открытый).

Пожалуй, уровень образования – наиболее важная переменная, влияющая на производительность труда. В рамках нашего индекса мы сначала использовали простой критерий уровня образования: среднее число лет обучения в школе. С 2007 года мы стали применять более точный показатель – долю детей школьного возраста, которые учатся в средней школе. Мы выбрали его, поскольку он показался нам простым, сопоставимым и надежным. Он был доступен по многим странам и выглядел достаточно обоснованным предиктором экономического успеха. Среди стран БРИК Бразилия, Китай и Россия выглядят лучше с точки зрения доступа к базовому образованию, чем Индия.

С уровнем образования связан другой критерий – использование технологий, также приводящее к большему росту производительности. В рамках нашего индекса мы оцениваем использование мобильных телефонов, персональных компьютеров и интернета по отдельности. Они все одинаково важны, но для развивающихся стран использование мобильных телефонов может быть наиболее существенным фактором. По оценкам Всемирного банка, в развивающихся странах каждые 10 % увеличения распространенности мобильных телефонов приводят к росту ВВП на душу населения на 0,7 %. Мобильный банкинг, например, позволяет некоторым странам перескакивать целые этапы в своем развитии, например создание розничной банковской системы с разветвленной сетью филиалов и отделений.

Государственное управление – еще один важный фактор роста производительности. Правительство формирует среду, создает систему поддержки роста и нужные стимулы. У стран, лидеры которых не справляются с задачами по изменению среды, как правило, ниже производительность и темпы роста. Стабильность, доверие к власти, верховенство закона и отсутствие коррупции также являются важными условиями обеспечения экономического роста.

Не меньшую роль играют макроэкономические факторы. Низкий и стабильный уровень инфляции имеет решающее значение для производительности, так как в условиях неопределенности компании неохотно идут на риск и не строят долгосрочных планов. Страны, правительства которых сохраняют свои расходы на приемлемом уровне и не влезают в большие долги, также представляются способными обеспечить высокий и устойчивый уровень производительности. На экономический рост влияет и степень участия страны в международной торговле.

Согласно классической теории экономического развития, по мере развития стран их производительность постепенно достигает уровня развитых стран. С помощью международных потоков капитала, в особенности прямых иностранных инвестиций, развивающиеся страны готовы перенимать передовой опыт и вводить более высокие стандарты, характерные для развитых стран. Их способность быть производительными, таким образом, увеличивается. Конечно, этот процесс может происходить с разной скоростью, в зависимости от многих факторов. Чтобы оценить эту скорость, мы и создали Индекс GES, варьирующийся в диапазоне от 1 до 10 баллов. Чем выше балл, тем более производительной является страна. На наш взгляд, попытка строить прогнозы без использования таких социальных индикаторов представляет собой сугубо умозрительные рассуждения.

В 2005 году индекс GES Китая являлся самым высоким среди стран БРИК. Затем следовали Россия, Бразилия и Индия. В частности, Китай занимал лучшие позиции по макроэкономической стабильности, открытости для торговли и уровню образования, но уступал в таких категориях, как борьба с коррупцией и использование технологий. Бразилия была слабее в части образования и дефицита государственного бюджета, но лучше с точки зрения политической стабильности и продолжительности жизни. В числе основных недостатков России – политическая нестабильность, коррупция и инфляция. Индия преуспела в обеспечении верховенства закона, тогда как уровень образования, использование технологий, состояние бюджета и степень открытости оставляли желать лучшего. К 2010 году значения индекса распределились следующим образом: на первом месте – Бразилия (5,5), следом – Китай (5,4), Россия (4,8) и в конце – Индия (4,0). Всем странам БРИК необходимо улучшить свои показатели, иначе им будет сложно реализовать свой потенциал. Хорошим ориентиром служит Южная Корея со значением индекса 7,6 балла в 2010 году. Это выше, чем у всех стран G7, за исключением Канады. Я уверен, что, если в течение 10–20 лет каждой из стран БРИК удастся достичь таких результатов, потенциал развития их экономик станет гораздо выше, а они сами – намного богаче. Индекс GES оказался чрезвычайно полезным инструментом измерения, и сейчас мы вычисляем его для 180 стран.


График 2. Все страны БРИК превзошли прогнозируемый рост

Источник: Goldman Sachs Global ECS Research


Индекс также сыграл важную роль в выявлении группы стран N-11, как мы их обозначили в 2005 году, о чем я подробнее расскажу в следующей главе.

За период с 2001 по 2010 год темпы роста экономик стран БРИК превзошли наши самые оптимистичные ожидания. Более того, произошло существенное повышение благосостояния граждан, в результате чего сотни миллионов людей вышли из состояния бедности. ВВП на душу населения, лучший показатель индивидуального благосостояния, вырос в три раза (по странам БРИК в целом).

Китай, который начал этот период в качестве крупнейшей экономики БРИК, сохранил свое лидерство. Еще одним крупным сюрпризом стала Бразилия, по крайней мере в монетарном выражении. Ее включение в состав стран БРИК было не бесспорным, но к 2010 году она обогнала Италию и стала седьмой по величине экономикой в мире с ВВП на уровне $2,1 трлн. Ранее я не мог даже предположить, что Бразилия сможет столь быстро дорасти до таких размеров. Согласно нашему графику с автомобилями, это должно было произойти только к 2020 году. Индия и Россия также превзошли наши прогнозы по росту как номинального, так и реального ВВП.

Некоторые критики утверждают, что оценка роста стран БРИК завышена, что это результат уникального стечения обстоятельств, которые не повторятся в будущем: растущего объема экспорта, сырьевого бума и беспрецедентного спроса со стороны США. Однако если, отбросив экспорт, взглянуть на ситуацию не с позиции ВВП, а с точки зрения спроса, рост стран БРИК становится еще более впечатляющим. Без сомнения, экспорт Китая значительно увеличился за последнее десятилетие, но это только часть общей картины. Более существенный факт – рост личного потребления. Даже весьма консервативные официальные китайские данные свидетельствуют о том, что в период с 2001 по 2011 год личное потребление выросло на $1,5 трлн, что в экономическом смысле эквивалентно созданию еще одной Великобритании. Китай перестал быть простым источником дешевой рабочей силы. Китайцы начинают все больше зарабатывать и, как следствие, потреблять.

Роль стран БРИК в мировой торговле также увеличивается быстрее, чем мы предполагали, и, без сомнения, гораздо быстрее темпов роста международной торговли в целом. Торговый оборот между странами БРИК резко увеличился, в основном за счет поставок сырья из России и Бразилии в Индию и Китай. Похоже, что эта картина сохранится и в последующие десятилетия, что вызовет необходимость изменения валютной политики этих стран. Лидеры стран БРИК уже начали поиск альтернативы использованию доллара США в качестве основной торговой валюты.


График 3. Крупнейшие экономики в 2010 году

Источник: International Monetary Fund, World Economic Outlook 2010


Страны БРИК, в особенности Китай и Бразилия, становятся настоящими магнитами, притягивающими прямые иностранные инвестиции. Кроме того, они накапливают огромные запасы валютных резервов. В середине 2011 года объем валютных резервов одного только Китая составил более $3 трлн, или около 50 % китайского ВВП. Это значительно больше, чем в любой другой стране мира.


График 4. Крупнейшие экономики в 2050 году[2]

Источник: Dominic Wilson and Roopa Purushothaman, Dreaming with BRICs: The Path to 2050’, Goldman Sachs Global Economics Paper No. 99, October, 2003


Графики, представленные выше, позволяют получить общее представление о том, в какой степени страны БРИК превзошли наши ожидания и насколько более весомой стала их роль в мировой экономике. Но было бы неверным полагать, что истории их роста были одинаковыми. Каждая из стран идет своим путем, движимая собственными амбициями, открывая собственные возможности и сталкиваясь с уникальными проблемами, подвергаясь на каждом шагу нападкам тех, кто боится этого подъема или не понимает его смысла.

Глава 3

БРИК: Бразилия, Россия, Индия, Китай

С тех пор как я впервые написал о БРИК, многие люди предлагали мне изменить аббревиатуру – некоторые в шутку, но многие всерьез. Например, мне предлагали заменить BRIC на CRIB[3], поскольку экономики этих стран все еще пребывали в экономическом младенчестве. Или исключить одну из букв, в частности R или B, которые «не заслуживают» членства в группе. Включение Индии и Китая почти всегда было вне сомнений, правда, в периоды серьезных экономических потрясений меня порой одолевали сомнения, станет ли когда-нибудь мое видение реальностью. Иногда я даже опасался, что в одно прекрасное утро меня разбудит звонок из Комиссии США по ценным бумагам и биржам (SEC) с претензией по поводу моего прогноза, что Китай станет самой крупной экономикой в мире. Но такова реальность больших и долгосрочных прогнозов. Возникновение препятствий просто неизбежно на этом длинном пути.

Разработанные нами модели учитывают различия в темпах роста отдельных стран БРИК, поскольку все они находятся на разных стадиях развития. Уровень ВВП является, как ни крути, поверхностной цифрой, которая может скрывать многие аспекты экономического роста, в частности его качество. Многие сравнивают Китай 2011 года с Японией начала 1990-х, и на первый взгляд действительно проглядывается некоторое сходство.

В то время многие люди были убеждены, что это просто вопрос времени – когда Япония обгонит Америку и станет крупнейшей экономикой в мире. Вместо этого японский финансовый пузырь лопнул. Цены на недвижимость резко упали. Низкая рождаемость в сочетании с жесткой иммиграционной политикой привела к стагнации численности населения. Возможности для дальнейшего роста оказались исчерпаны.

Сегодня, когда мы наблюдаем рост стоимости китайских активов, слышны разговоры о том, что Китай скоро опередит США и станет крупнейшей экономикой мира. Но в отличие от Японии 1990-х годов Китаю предстоит проделать еще очень многое. Урбанизация завершена в лучшем случае лишь наполовину. Сотни миллионов людей все еще не затронуты экономическими преобразованиями и не пополнили ряды обеспеченных потребителей. Для более корректного сравнения Китай надо сопоставлять с Японией 1960-х или 1970-х годов, когда у последней был большой потенциал для повышения производительности. Поверхностное сравнение может привести некоторых наблюдателей к аналогии между Японией 1990 года и Китаем 2011 года, но если копнуть глубже, то обнаружатся существенные различия.

Китаю и остальным странам БРИК еще предстоит пройти длинный путь, прежде чем они придут к зрелым и неторопливым темпам роста западных стран – около 2,5 % в год. Согласно нашим моделям, средний темп роста Китая в период до 2050 года составит 5,5 %, причем в последнем десятилетии он снизится до 3,5 %. Мы знаем, что по мере развития стран и стабилизации численности их населения темпы роста естественным образом замедляются. Страны БРИК не станут исключением, но это произойдет только спустя много лет.

Совокупные показатели роста – это всего лишь одна обобщенная характеристика. Чтобы получить полное представление о том, что же происходит в странах БРИК, необходимо рассмотреть каждую страну в отдельности, что я и собираюсь сделать далее в этой главе.

Бразилия

Первый раз я посетил Бразилию в 2003 году, чтобы выступить с речью о странах БРИК. Перед началом выступления человек, пригласивший меня, шепнул мне на ухо: «Признайтесь, вы включили в список Бразилию только для того, чтобы получить благозвучную аббревиатуру». Даже сами бразильцы в то время не могли поверить, что их давняя экономическая мечта сможет когда-нибудь стать реальностью.

Поскольку оценка будущего этой страны показалась мне заниженной, вернувшись из этой поездки, я решил купить некоторое количество бразильских реалов. Я продал их примерно через три месяца, но это было ошибкой, потому что за последующие шесть лет реал стал невероятно сильной валютой. Если бы я сказал валютным трейдерам, с которыми я работал в 1980-х, что бразильский реал через пару десятилетий станет одной из самых сильных валют, они бы подняли меня на смех. Но в итоге произошло именно это.

Бразилия сегодня – самая привлекательная страна БРИК для прямых иностранных инвестиций. Меня постоянно приглашают выступать на конференциях в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро. Различные инвесторы, от глобальных фондов прямых инвестиций до хедж-фондов, сражаются за приобретение бразильских активов. Во время моих поездок в Токио в последние годы представители розничных банков постоянно рассказывают, что консервативные японские домохозяйки весьма взволнованы перспективами инвестиций в реал. И эта ситуация сохраняется уже в течение нескольких лет. Некоторое время назад я встречался с главой одного из банков ЮАР, который сказал мне, что он рассматривает возможность инвестирования в один из бразильских банков. Весь мир с интересом наблюдает за экономическими преобразованиями в Бразилии, прошедшей путь от страны с поистине безумными темпами инфляции до общепризнанной потенциальной латиноамериканской супердержавы XXI века.

Подобно тому как Китай доказал свою зрелость во время азиатского кризиса 1997 года, Бразилия показала свой характер в период кризиса 2008 года. Если бы Бразилия попала в подобный шторм в прошлом, то почти наверняка она обнаружила бы себя в самом его эпицентре и ее валюта, процентные ставки и уровень инфляции дали бы сильнейший крен. Но на этот раз страна не поддалась кризису. Вместо этого бразильцы уменьшили процентные ставки, удержались на плаву, а затем быстро и легко восстановились. Стабильная политика, проводимая в течение предыдущего десятилетия, позволила лидерам страны успешно реализовать программы по стимулированию экономического роста, в то время как другие страны оказались загнанными в угол. Это просто немыслимый результат для крупной развивающейся экономики и уж тем более для Бразилии. Экономический бум в Бразилии в 2008–2009 годах, когда практически весь мир переживал не лучшие времена, удивил многих, добавив пылу и страсти в «романтические отношения» рынков с этой страной.

Однако за популярность приходится платить. Сегодня я серьезно опасаюсь того, что Бразилия может подхватить так называемую «голландскую болезнь». Из-за сырьевого богатства страны и высоких процентных ставок валюта могла укрепиться слишком быстро, что в итоге негативно скажется на производственном секторе экономики. Многие бразильские инвесторы, которые посещают мой офис в Лондоне, говорят мне, что Лондон достаточно дешев. Такое услышишь нечасто, однако это отражает ситуацию с быстрым укреплением реала. К середине 2011 года бразильская валюта стала самой переоцененной из стран БРИК. В долгосрочной перспективе я по-прежнему крайне оптимистичен в отношении Бразилии, и последние успехи страны после десятилетий экономической несостоятельности дают основания для больших надежд. Но в краткосрочной перспективе укрепление реала может создать проблемы.

Как я уже говорил, решение о включении Бразилии в группу стран БРИК было далеко не само собой разумеющимся. Я не искал именно латиноамериканского компаньона для трех других стран, но Бразилия, с населением более 180 миллионов человек и с запуском политики по таргетированию инфляции, действительно выделялась на фоне других. Многие были настроены скептически, в том числе сами бразильцы, а некоторые даже просили меня не включать страну в список. В нашей статье 2003 года, в которой мы делаем долгосрочный прогноз по странам БРИК, Бразилии посвящен большой раздел с обоснованием причин, по которым эта страна рассматривается отдельно от России, Индии и Китая.

Бразильский экономист Goldman Sachs Пауло Леме разделяет обеспокоенность многих. И у него есть довольно веские исторические причины для этого. Бразилия и раньше считалась страной «светлого будущего», но оно почему-то все не наступало. Ее обширная территория, богатая природными ресурсами, предполагала незаурядный экономический потенциал. На протяжении большей части ХХ века она была одной из самых быстрорастущих стран в мире, привлекая миллионы иммигрантов. В 1950-е годы иностранные инвестиции начали литься в страну рекой, и многие транснациональные корпорации открыли здесь свои представительства. В 1960-е годы казалось, что в скором времени Бразилия и Аргентина станут крупнейшими экономиками мира. Инфляция и неэффективное, крайне централизованное управление убили эту мечту. Бразилия погрязла в перманентном экономическом и политическом кризисе, чередуя периоды демократии и военной диктатуры. За мощным экономическим ростом следовали резкие спады. Сменяющие друг друга правительства хвастались высоким уровнем иностранных инвестиций и успехами футбольной сборной, часто говоря о своей стране в превосходной степени. В Бразилии самый длинный мост и самая большая ГЭС в мире. Но это хвастовство не могло скрыть тот факт, что стране так и не удается достичь стабильности, столь важной для обеспечения экономического прогресса. Рост Бразилии был непостоянным и распределялся неравномерно. Условия жизни в сельской местности и в бедных городских районах были пятном на репутации страны. Бразильские города погрязли в насилии. Своего рода дно было достигнуто в Сан-Паулу в 1997-м, когда за год произошло 8092 убийства, или в среднем около одного убийства в час. На моей памяти в Бразилии функционировали четыре разные валюты, что является отражением экономического хаоса, царившего в стране. Проблемы коррупции и неэффективности управления носили системный характер. Гиперинфляция превратила повседневные покупки в настоящий кошмар, а сбережения были просто бессмысленны.

С 1950 года средние темпы экономического роста Бразилии составляли 5,3 % в год, но в период с 1995 по 2005 год произошло замедление до 2,9 %. Это было следствием болезненных экономических преобразований, которые изменили судьбу Бразилии. Только в течение 1990-х годов Бразилия пережила три финансовых кризиса. Но группа ключевых политиков и экономистов, в частности президент Фернандо Энрике Кардозо, вступивший в должность в середине 1990-х, определили гиперинфляцию как проклятие Бразилии и стали решительно с ней бороться. После десятилетий зависимости от внешнего финансирования Бразилия, наконец, начала принимать серьезные меры по стабилизации собственной валюты. Жесткая политика правительства по сокращению расходов привела к снижению инвестиций в инфраструктуру и уменьшила основные фонды страны. В итоге инфляция была взята под контроль. Но результаты макроэкономической стабилизации в виде более высокого роста проявились не сразу. В 2003 году мы отмечали, что Бразилии все еще необходимо совершить множество важных реформ: сделать более открытой торговлю, сократить отношение долга к ВВП, открыть рынки ссудного капитала для частного сектора, а также повысить нормы инвестиций и сбережений. Мы опасались, что без этих мер страна будет по-прежнему отставать от остальных членов БРИК. Как мы писали в 2003 году, наши надежды в отношении Бразилии «могут оказаться слишком оптимистичными без серьезных структурных реформ».

Все остальное в Бразилии чрезвычайно привлекательно: ее культура, ресурсы, спортивные достижения. Она всегда оставалась страной, в которую легко влюбиться. Как только экономика заработала в полную силу, мир заключил ее в свои объятия. Рост экономической мощи Бразилии оказался гораздо более стремительным, чем мы изначально предполагали в 2001 и 2003 годах, по крайней мере в долларовом выражении. Несмотря на то что это произошло во многом благодаря значительному укреплению реала по отношению к доллару и другим валютам, нельзя не признать, что ускорение темпов роста экономики также сыграло свою роль. К концу 2010 года размер экономики Бразилии достиг $2,1 трлн. Это произошло гораздо раньше, чем мы ожидали. В своих прогнозах на период до 2050 года мы заложили некоторое укрепление валют стран БРИК, но не до такой степени. В 2011 году реал продолжает оставаться переоцененным, и эта ситуация чревата определенными рисками, в частности, увеличением стоимости экспорта, столь важного для экономики любой страны, а также резким и непредсказуемым снижением курса реала. Для сохранения устойчивости роста Бразилии тенденцию к укреплению в ближайшие годы, вероятно, надо будет развернуть в другую сторону.

Снова возвращаясь к ситуации на макроуровне, следует заметить, что основные экономические показатели Бразилии являются впечатляющими. Страна имеет пятое по численности население в мире, причем оно достаточно молодое и продолжает расти. Как показал опыт США, растущее молодое население является залогом процветания и быстрого экономического роста. Как показывают наши прогнозы на период до 2050 года, экономика Бразилии имеет все шансы приблизиться к уровню $10 трлн, что примерно в пять раз больше, чем сейчас. В относительном масштабе Бразилия может догнать Германию и Японию, хотя и маловероятно, что она когда-либо сравняется с США или Китаем. Сегодня Бразилия – вторая по величине экономика БРИК, но вполне вероятно, что в ближайшие 10 лет она уступит это место Индии по той простой причине, что индийцев значительно больше. Если Бразилия сможет продолжить движение по пути, начатому 10–15 лет назад, то у нее есть все шансы показать подлинный рост ВВП и в полной мере реализовать свой экономический потенциал.

Трансформация политической культуры стала еще одним важным аспектом изменений, происходящих в Бразилии. Многие люди были обеспокоены тем, что Луис Игнасио Лула да Силва, глава Трудовой партии, ставший президентом в 2003 году, может повернуть вспять экономическую политику своих предшественников. Многим он казался фанатиком с крайне левыми взглядами, который популистскими мерами, ожидаемыми от него его сторонниками, разрушит экономические достижения президента Кардозо. В какой-то степени я разделял эти опасения, но президент Лула да Силва сделал две вещи, которые меня успокоили. Он пообещал продолжить политику таргетирования инфляции, а потом воплотил свое обещание в виде новой Программы ускорения роста. И, несмотря на то что инициатора реализации этой политики Арминио Фрагу на посту главы Бразильского центрального банка заменил Энрике Мейреллес, этих шагов было достаточно, чтобы развеять мои опасения. Оглядываясь назад, можно сказать, что президент Лула да Силва является одним из лучших политиков стран G20 первого десятилетия XXI века. Ему удалось убедить низшие слои населения Бразилии, что западная политика будет полезна для них. Какие бы сложности ни несла в себе политика таргетирования инфляции с точки зрения финансовой дисциплины, это лучше, чем не знать цены денег, лежащих в твоем кармане. Лула да Силва вырос в бедной семье, поэтому он понимал, насколько разрушительными могут быть гиперинфляция и отсутствие финансовой стабильности. Он стал убежденным сторонником мер, необходимых для обеспечения роста развивающейся экономики.

В сентябре 2010 года еженедельник Financial Times в рубрике «Завтрак с FT» опубликовал интервью с бывшим президентом Фернандо Энрике Кардозо, взятое в ресторане в Сан-Паулу{7}. Меня попросили написать небольшой комментарий к интервью, в котором я собирался провести параллели между политическим наследием Кардозо и деятельностью президента Лулы да Силвы. Я написал, что мало что может доставить мне большее удовольствие, чем следующие две вещи: лежать на пляже в Ипанеме, потягивая кайпиринью, и слушать споры между двумя президентами. Хотя они очень разные люди, Лулу да Силву можно назвать последователем Кардозо. Кардозо обеспечил ему платформу для успеха, и Лула оказался достаточно сметлив для того, чтобы сохранить бульшую часть того, что он унаследовал от своего предшественника, предоставив при этом многим бразильцам возможность воспользоваться преимуществами стабильности и подняться вверх по лестнице экономического благосостояния. Его подход помог бразильским политикам завоевать доверие, столь необходимое для продолжения стабилизационной политики. Как сказал Кардозо в своем интервью: «Я запустил реформы, а Лула поймал эту волну».

В 2010 году политическая мантия Лулы перешла к Дилме Руссеф. Ее основной задачей является создание условий для повышения потенциала экономического роста страны. В 2011 году индекс GES (оценка условий роста) Бразилии был самым высоким среди стран БРИК. Однако существует опасность того, что экономический успех страны может, словами Кардозо, «анестезировать» Бразилию настолько, что она забудет о необходимости активного продолжения реформ. В Бразилии сейчас расположены штаб-квартиры гигантских корпораций, например, Petrobras, которая в сентябре 2010 года объявила о крупнейшем в мире размещении акций на $67 млрд для финансирования разработки одного из самых крупных в мире месторождений нефти. И в то же время в 2010 году Бразилия заняла только 127-е место из 183 стран в ежегодном рейтинге Всемирного банка под названием Doing Business, оценивающем инвестиционный и бизнес-климат. Страна все еще нуждается в проведении реформ в различных сферах, от налогообложения до инфраструктуры. Бразилии потребуются новые крупномасштабные программы по улучшению качества медицинского обеспечения и образования, а также по расширению использования современной техники и технологий. Несмотря на все успехи, индекс GES Бразилии все еще на два балла ниже, чем у Южной Кореи, что, пожалуй, является знаком того, сколько еще предстоит сделать Бразилии, чтобы стать поистине развитой экономикой.

Рано или поздно Бразилия столкнется с необходимостью ограничить расходы, выросшие в ходе противостояния финансовому кризису, повысить свою роль в международной торговле и расширить инвестиции в частный сектор. Несмотря на впечатляющий рост прямых иностранных инвестиций, Бразилия все еще остается недостаточно открытой для мировой торговли. Правительство должно стимулировать бразильские компании к активному налаживанию международных связей. Стимулирование инвестиций частного сектора будет трудной задачей, поскольку уровни процентных ставок остаются чрезвычайно высокими, несмотря на продолжительную и успешную борьбу с инфляцией. Может быть, жители Бразилии все еще сомневаются в долгосрочности низкой инфляции, а может, виной всему высокие государственные расходы, «вытесняющие» собой частные инвестиции. Вопрос о причинах остается открытым, но в любом случае уменьшение посткризисных государственных расходов приведет к снижению процентных ставок и замедлит укрепление реала.

Как я уже отмечал, сила бразильской валюты – это еще одна серьезная проблема. Я полагаю, что основная причина ее укрепления – относительно высокий уровень процентных ставок, особенно в условиях отсутствия интересных возможностей для инвестирования в доходные ценные бумаги на большинстве других крупных рынков. Если даже консервативные японские домохозяйки покупают реалы, что говорить о других инвесторах. Но могут существовать и иные причины укрепления бразильской валюты. Возможно, сильный реал – это отражение стремления деловых людей во всем мире инвестировать в страну, которую в прошлом они просто игнорировали. Единственный способ проверить, так ли это, – снижение процентных ставок. Вполне возможно, что в Бразилии они находятся на должном уровне, в то время как в других странах они слишком низкие. Согласно этой теории, ставки по всему миру в итоге вырастут, что нивелирует разницу между Бразилией и остальными странами. В любом случае высокие процентные ставки не смогли остановить экономический взлет Бразилии в последние годы и не должны рассматриваться в качестве непреодолимого препятствия на пути дальнейшего роста.

Но самое главное, что, по моему мнению, может сделать госпожа Русеф на посту президента, – это обеспечить независимость центрального банка и позволить ему принимать меры по поддержанию низкого уровня инфляции, которые он посчитает нужными. Это основа экономического возрождения страны, основа ее членства в клубе стран БРИК. Низкая и стабильная инфляция дает каждому бразильцу возможность планировать свое будущее. Возможность строить планы на будущее является ключевым, но, к сожалению, недостаточно признанным фактором устойчивого роста. В середине 2011 года средний доход на душу населения в Бразилии составил около $10 тыс., резко повысившись за прошедшее десятилетие. Десятки миллионов бразильцев выбрались из нищеты. К 2050 году Бразилия может учетверить этот показатель, достигнув уровня благосостояния наиболее развитых стран. Это не только сделает Бразилию одной из самых богатых «развивающихся экономик» (термин, становящийся все более и более неуместным), но и в итоге превратит ее из страны недостижимого «завтра» в страну стабильного «сегодня».

В 2010 году мэр Рио-де-Жанейро Эдуардо Паес посетил меня в моем офисе в Лондоне. Поскольку Рио будет принимать Олимпиаду в 2016 году, спустя четыре года после Олимпиады в Лондоне 2012 года, мэр хотел ознакомиться с лондонским опытом подготовки к этому событию. Он пригласил меня приехать в Рио и выступить на конференции, посвященной странам БРИК. Предлагаемая дата выступления мне не подходила, но он оказался человеком не только харизматичным, но и очень настойчивым. Он сказал: «Что если мы проведем конференцию во время празднования карнавала?» Как оказалось, карнавал очень удачно приходился на период нашего с женой отпуска.

Хотя моя поездка в Рио была в первую очередь деловой, мы запланировали время и для отдыха. Естественно, наша культурно-развлекательная программа включила посещение игры на Маракане, центральном футбольном стадионе города. Кроме того, я посетил одну из крупнейших фавел – бедных районов Рио, которые многими воспринимаются как беспросветные трущобы. Когда я был в Рио в первый раз в 2003 году, мне рассказывали бесконечные истории о городской преступности и бедности, о кражах и насилии, царящих на улицах Копакабаны. Мне всегда хотелось посмотреть, как выглядит жизнь в фавелах, так что посещение крупнейшей из них в Рио стало уникальным опытом. Я был удивлен, насколько организованной и нормальной казалась ее жизнь. По сравнению с городскими трущобами Индии здесь все выглядело не так уж плохо.

Это был очень жаркий день, и в какой-то момент мы остановились в крохотном баре. По соседству с ним я заметил туристическое агентство. В его окнах виднелась реклама авиарейсов, как местных, так и международных. Поговорив об этом с местными жителями, я понял, что присутствие офиса туристического агентства в столь бедном районе – еще одно проявление экономического прогресса страны. Конечно, это была всего лишь одна фавела, которую к тому же мы посетили в дневное время, и по Рио нельзя судить обо всей Бразилии. Но в целом эта поездка значительно повлияла на мое восприятие страны, добавив немного текстуры к сухим экономическим данным.

Я уезжал в восторге от многообразия и терпимости бразильского народа. Я никогда серьезно не задумывался о том, что Бразилия – это настоящий плавильный котел, населенный очень непохожими людьми, людьми с разным цветом кожи, разного происхождения и национальности, мирно и счастливо сосуществующими друг с другом.

Мэр Рио-де-Жанейро Эдуардо Паес и его команда планируют превратить Рио в один из главных городов южного полушария, конкурента Сиднея и Кейптауна и соперника больших городов Латинской Америки, таких как Буэнос-Айрес. Это серьезная задача. Но, учитывая естественную красоту города, если они смогут снизить уровень преступности и улучшить инфраструктуру, в частности расширить аэропорт и другие городские объекты, эта фантастическая цель представляется вполне достижимой. Этому могут способствовать такие события, как чемпионат мира по футболу в 2014 году и летние Олимпийские игры в 2016-м. Это позволит еще раз продемонстрировать сильные стороны Бразилии и даст толчок к дальнейшим улучшениям. Именно таким образом подошли китайцы к проведению Олимпийских игр в Пекине в 2008 году. Как минимум эти спортивные события должны улучшить ситуацию с отелями в Рио. В настоящее время на всем протяжении шестнадцатикилометровой линии пляжей Копакабаны и Ипанемы имеются только два пятизвездочных отеля. Сравните это с Майами, где роскошные отели занимают почти всю береговую линию.

Когда мой бразильский коллега шепнул мне на ухо в 2003 году, что Бразилия была включена в БРИК только для того, чтобы улучшить звучание аббревиатуры, я в полной мере осознал, насколько низкими были оценки перспектив развития страны. Даже малейшее улучшение могло бы повергнуть всех в удивление. Но за последние несколько лет Бразилия по-настоящему изумила многих людей, и, хотя серьезные препятствия на пути ее дальнейшего развития все еще остаются, потенциал Бразилии выглядит многообещающим.

Россия

Людей, настроенных столь же оптимистично в отношении России, найти трудно. Многие даже считают, что она должна быть исключена из списка стран БРИК. Но я не разделяю эту точку зрения. Сторонники исключения России утверждают, что она недостойна статуса БРИК, поскольку ее демографическая ситуация неблагоприятна, она чрезмерно зависима от сырьевого экспорта и имеет плохую репутацию в сфере государственного управления и судебной системы. Я часто получаю электронные письма с объяснениями, почему БРИК должна быть переименована в БИК.

Обычно я отвечаю на эту критику следующим образом. Да, у России есть серьезные проблемы, но она способна достичь более высокого уровня ВВП на душу населения, чем другие страны БРИК, и даже выше, чем остальные европейские страны. Если России удастся в полной мере реализовать свой потенциал, то, помимо очевидных экономических последствий, это приведет к целому ряду интересных и неоднозначных политических и социальных перемен для ЕС и всего мира. Если соседство европейских стран с более богатой Россией не приведет к конфликтам, Россия может быть даже принята в ЕС.

В основе нынешних проблем России лежит ее демографическая ситуация. По широко распространенному мнению, экономическое будущее России находится под вопросом из-за возможности резкого сокращения численности населения, связанного с высоким уровнем смертности. Именно поэтому столь велико сомнение в том, что Россию следует рассматривать в том же контексте, что и Китай, Индию или даже Бразилию. О низкой продолжительности жизни в России ходят разные слухи. Один российский ученый рассказывал мне, что около 60 % всех российских мужчин старше 40 лет умирают от злоупотребления алкоголем. Правда это или вымысел, но это становится почвой для возникновения предубеждений в отношении жизни в России. Во время многочисленных дискуссий о России, в которых я принимал участие, один факт всегда привлекал повышенное внимание: средняя продолжительность жизни российских мужчин составляет всего 59 лет. Это на 20 лет меньше, чем в США. На конференции БРИК в Лондоне в мае 2010 года у меня состоялась беседа с первым вице-премьером Игорем Шуваловым, который сказал мне, что в результате крупных политических инициатив по сокращению потребления некачественного алкоголя, в частности водки, средняя продолжительность жизни мужчин возросла почти до 65 лет. Когда я обсуждал это с разными исследователями, они ставили под сомнение степень улучшения, но соглашались, что продолжительность жизни увеличивается. Грамотное налогообложение, ограничивающее потребление некачественной водки, было отмечено ими как главная причина изменений.

Улучшение демографической ситуации, несомненно, находится на повестке дня российских лидеров. В 2006 году, будучи еще президентом, нынешний премьер-министр Владимир Путин назвал демографию «самой острой проблемой России сегодняшнего дня», а демографическую ситуацию охарактеризовал как критическую{8}. Население страны уменьшается со времен распада Советского Союза как следствие эмиграции, роста смертности и падения рождаемости. Внесло лепту и распространение ВИЧ. В 2004 году в России приходилось только 10,4 рождения на каждые 16 смертей. По всей России редко можно было увидеть семью, имеющую более одного ребенка. Ученые и исследователи, экономисты и социологи продолжают спорить о причинах сложившейся ситуации. Некоторые утверждают, что всему виной исчезновение советской системы социального обеспечения и ее замена более анархическим свободным рынком. Один исследователь пишет, что причиной российского кризиса является не какое-то одно или несколько заболеваний, а совокупность факторов. Это не только инфекционные заболевания, но и алкоголизм, наркомания, самоубийства, травматизм, недопустимо высокий уровень сердечно-сосудистых заболеваний, отчужденность мужчин и женщин, снижение сплоченности семей, падение фертильности, загрязнение окружающей среды и плохое питание{9}. Каковы бы ни были причины, если Россия не примет меры по борьбе с этими проблемами, численность ее населения к 2050 году может упасть ниже 100 миллионов. Путин предложил ряд субсидий и финансовых стимулов для повышения рождаемости в России, в том числе увеличение пособия на ребенка (выплачиваемого в течение восемнадцати месяцев) до $53 в месяц за первого ребенка и около $107 за второго, более длительные периоды отпуска по беременности. Кроме того, дополнительные средства будут вложены в систему медицинского ухода в период беременности, родильные дома и детские сады. Всем родителям, которые заводят второго ребенка, была обещана одноразовая финансовая помощь в размере $10 тыс. Все эти меры направлены на борьбу со снижением численности населения, которое в настоящее время уменьшается на 700 тыс. человек в год.

В 2007 году правительство заявило, что были достигнуты некоторые успехи{10}. Министр здравоохранения сообщил, что за год число семей с двумя детьми увеличилось на 8 %. Некоторые российские методы стимулирования рождаемости могут показаться забавными для иностранных наблюдателей. Так, недалеко от Москвы был возведен памятник материнству. А в Ульяновске в 2007 году организовали День зачатия, когда работникам было предложено пойти домой и заняться сексом. Призы, в том числе полноприводные автомобили, были обещаны тем, кто родит на следующий год в День России, 12 июня.

В апреле 2011 года премьер-министр Путин вернулся к данному вопросу, пообещав направить более $50 млрд на достижение цели увеличения рождаемости в России на 30 % к 2015 году. Предварительные результаты национальной переписи, проведенной в 2010 году, показали, что с 2002 года население России сократилось на 2,2 миллиона и составляет чуть менее 143 миллионов человек. Когда я озвучил принимаемые Россией меры моим коллегам из Goldman Sachs, они восприняли их, как это обычно бывает в отношении России, с большим скептицизмом. Примечательно, что Клеменс Графе, экономист Goldman Sachs по России, не относится к числу таких скептиков. Он считает, что повышение рождаемости на 25 % к 2015 году вполне достижимо, учитывая, что она уже выросла на 20 % по сравнению с уровнем 2006 года.

Если Россия сможет преодолеть этот демографический спад, ее экономические перспективы значительно улучшатся. Наши прогнозы на 2050 год станут выглядеть слишком пессимистичными, на удивление приверженцев ленивого консенсуса.

Исходя из наших консервативных демографических предположений, ВВП России к 2050 году может вырасти до $7 трлн, что примерно в четыре раза выше сегодняшнего уровня. Если население России перестанет снижаться, то ее экономика к 2050 году довольно легко достигнет уровня Бразилии (около $10 трлн).

Для достижения уровня, который мы наметили в 2003 году, ей нужно расти «всего лишь» на 3 % в год. Этот факт не принимается в расчет предсказателями мрачного будущего России. В бешеных темпах роста нет необходимости, просто нужно избегать кризисов. Если Россия будет придерживаться этих ориентиров, то к 2017 году она по ВВП сможет обогнать Италию, а в период с 2020 до 2030 года обойдет Францию, Великобританию и в конечном счете Германию. Это довольно сложно представить сегодня, но через 25 лет, начиная отсчет с 2011 года, экономика Россия может стать сильнее, чем экономика Германии.

Тем не менее сохраняется высокая степень антипатии по отношению к России, и в целом понятно, почему поверхностные наблюдения могут приводить к такой точке зрения. Размышляя о странах БРИК, в частности о России и Китае, я часто задумываюсь о том, какие правительства наилучшим образом подходят для обеспечения экономического роста на различных этапах эволюции стран. На Западе к бывшему президенту Горбачеву относятся как к герою, положившему конец коммунизму в Советском Союзе. Но в России он считается слабым лидером. Между тем Путин воспринимается многими в России сильным и решительным. Его авторитарные методы общество оценивает как необходимые для того, чтобы Россия стала сильной.

Один мой друг из России сказал однажды, что мне нужно понимать две вещи о российском политическом лидерстве. Во-первых, многие инструменты советского государства все еще живы и вызывают искушение использовать их снова. Те, кому за сорок, хорошо помнят советские времена, в том числе систему обеспечения правопорядка. Во-вторых, если Россия будет двигаться к западной модели демократического общества, ей придется делать три шага вперед, а затем два назад. Темп изменений может стать слишком быстрым для российского народа, поэтому время от времени неизбежен обратный ход. История этой страны настолько хаотична и нестабильна, что она просто не может игнорироваться, особенно в отношении стремительных изменений. С Россией следует обращаться бережно, принимая во внимание ее прошлое. Ее нельзя насильно заталкивать в неопределенное будущее, как это было при Ельцине. Подход Путина и Медведева отражает эту необходимость.

Тем не менее западные инвесторы часто не в состоянии принять все это во внимание. Они видят только политический регресс. В 1997 году Россия вошла в состав G8. Лидеры стран G7 решили, что Россия при президенте Ельцине сможет быстро превратиться в демократию западного образца и приобрести все соответствующие этому атрибуты. Казалось, что ее 140-миллионное население, недавно освободившееся от десятилетий коммунизма, всеми силами стремится реализовать свой экономический потенциал. Однако к 2001 году среди западных политиков появилось беспокойство по поводу готовности России присоединиться к капиталистическому сообществу. Преемник Ельцина Путин приостановил некоторые из наиболее радикальных мер по формированию свободной рыночной экономики. Его авторитарный стиль напоминал возврат к царской власти. С тех пор это беспокойство только усилилось.

Сноски

1

От англ. brick – кирпич. Прим. пер.

2

График в оригинале содержит ошибку – перепутаны подписи столбиков США и Китай; в соответствии с первоисточником и логикой повествования Китай идет на первом месте, затем следуют США. Прим. пер.

3

От англ. crib – колыбель. Прим. пер.

Примечания

1

Jim O’Neill, ‘Building Better Global Economic BRICs’, Goldman Sachs Global Economics Paper No. 66, November 2001.

2

Dominic Wilson and Roopa Purushothaman, ‘Dreaming with BRICs: The Path to 2050’, Goldman Sachs Global Economics Paper No. 99, October 2003.

3

Jim O’Neill, Dominic Wilson, Roopa Purushothaman and Anna Stupnytska, ‘How Solid are the BRICs?’, Goldman Sachs Global Economics Paper No. 134, December 2005.

4

«Большая пятерка» (The Group of Five, или G5) – это неформальное объединение, созданное после нефтяного кризиса 1973 года и включавшее министров финансов пяти стран с наибольшим уровнем ВВП на душу населения: США, Японии, Франции, ФРГ и Великобритании. После присоединения Италии в 1975 году группа получила название «Большая шестерка» (G6). Через год после этого, после присоединения Канады, – «Большая семерка» (G7). Присоединение России расширило группу до текущего формата – «Большой восьмерки» (G8).

5

«Большая двадцатка» (G20) включает следующие страны (помимо Европейского союза как единого участника): Австралия, Аргентина, Бразилия, Великобритания, Германия, Индия, Индонезия, Италия, Канада, Китай, Южная Корея, Мексика, Россия, Саудовская Аравия, США, Турция, Франция, ЮАР, Япония.

6

Angus Maddison, The World Economy: Historical Statistics, OECD Development Centre, 2004.

7

Jonathan Wheatley, ‘Lunch with the FT: Fernando Henrique Cardoso’, Financial Times, 24 September 2010.

8

C. J. Chivers, ‘Putin Calls for Steps to End Drop in Population’, New York Times, 10 May 2006.

9

Murray Feshbach, Russia’s Health and Demographic Crises: Policy Implications and Consequences, Chemical & Biological Arms Control Institute, 2003.

10

Michael Schwirtz, ‘Russia Cites Progress on Fertility’, New York Times, 19 July 2007.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4