Глава 4

Покамест лучший день в жизни Барнаби

– Святой Алоиз, само собой, – сказала Элинор в тот вечер, когда они с Элистером обсуждали, что делать с образованием Барнаби. – В конце концов, эта школа на нашей улице.

– Я его туда не отправлю, – сказал Элистер. – Почти все дети наших соседей там учатся. О нас будут судачить все в Киррибилли. А если дойдет до «Хлоппота и Нафигга»? На меня там начнут странно посматривать.

– Ну и что ты тогда предлагаешь? – спросила Элинор.

– Как называется та школа в Лавандовой бухте? Она чуть дальше, но…

– Категорически нет, – отрезала Элинор, глядя на мужа так, словно с нею вдруг залопотал кролик. – Туда ходит малыш Данкан, сын Джейн Мэкуори-Хамид. Что она скажет?

– Ну я тогда не знаю, какой у нас выбор, – вздохнул в ответ Элистер. – Можем, наверное, и дальше держать его дома. Зачем ему вообще образование?

– Нужно, разумеется, – ответила Элинор, пролистывая в интернете список сиднейских школ – вдруг какая-то ее удовлетворит. – К прочим его недостаткам нельзя добавлять глупость и невежество. Ну вот смотри – есть, – победно добавила она, разворачивая к мужу лэптоп. – Академия для нежеланных детей «Юный лосось».

– Строили как будто специально для Барнаби, – сказал Элистер, изучая веб-сайт школы. Там весьма подробно излагалось, что эту школы основал бывший начальник женской тюрьмы «Диллвиния» – давать образование тем детям, которых по той или иной причине отвергла обычная школьная система.

– Записаться к ним на прием?

– Посмотреть, что там и как, не повредит. Да и выглядит симпатично, – сказал Элистер, щелкая по фотографиям на мониторе. – Вся эта колючая проволока по верху стены – вероятно, так они рассказывают детям о лагерях военнопленных.

– А само здание, – вторила ему Элинор. – Это же вылитый работный дом из «Оливера Твиста». Дети просто обязаны его обожать!

– Совершенно точно обязаны, – согласился Элистер.

И потому через три дня они оказались лицом к лицу с Хэрриет Хупермен-Холл, директором школы.

– Нельзя сказать, что он отстает в развитии, – сказал Элистер.

– Он на самом деле очень смышленый, – сказала Элинор. – Весьма необычайные книжки читает. Больше всего любит тех писателей, которые уже умерли, – прибавила она, хохотнув, словно никогда раньше не слыхала о подобных причудах.

– И он никогда никому не доставлял никаких хлопот, – сказал Элистер. – Но мы убеждены, что Барнаби только выиграет от… как бы выразиться?.. особого к себе внимания.

Миссис Хупермен-Холл улыбнулась и погладила бородку. Она походила на козла в женском облике, хотя двумя передними зубами смахивала скорее на дромадера. Прежде чем что-то сказать, она провела языком по толстому комковатому слою темно-красной помады, прилипшей к углам ее рта, как строительный раствор к кирпичу, и довольно мерзко повиляла кончиком взад-вперед.

– Элистер и Элинор, – произнесла она. – Или мне вас лучше называть мистер и миссис Бракет? Мы в академии «Юный лосось» давно уже страдаем от этого недопонимания: дескать, ученики у нас труднее, нежели в других школах. Это правда: некоторые не по разу бывали в исправительных учреждениях для малолетних правонарушителей, даже не научившись еще ходить. И да, это правда, – камеры наблюдения установлены у нас во всех классах, а каждая дверь оборудована металло-искателем. Но нет, мы не следуем этой нынешней ахинее, которая требует, чтобы все наши педагоги «одобрялись советом», что бы это ни подразумевало. Значения этого термина я вообще никогда не понимала, а вы?

– Ну, мне кажется, это означает…

– Однако, несмотря на все это, мы гордимся тем, что распахиваем свои двери каждое утро в восемь, а в три часа дня запираем их снова на засов. И хотя в этот восьмичасовой промежуток ничего особо полезного за дверями нашей школы не происходит…

– По-моему, на самом деле это семь часов, – сказал Элистер, у которого цифры всегда хорошо складывались.

– Хотя в этот восьмичасовой промежуток ничего особо полезного за дверями нашей школы не происходит, – стояла на своем миссис Хупермен-Холл, – мы, по крайней мере, не даем вашим детям путаться у вас под ногами. А ведь именно этого, будем честны, вы и хотите. Мы здесь горой стоим за необычность, – продолжала она с большой душой. – Что с того, что ваш малыш Барнаби летает? Какая разница? У нас учится шестилетний ребенок, который прыгает, как кенгуру. Еще один совершил вооруженное ограбление винного магазина и отказывается сообщать, куда спрятал добычу. Третий бегло говорит по-французски. Мы разве ставим все это им в упрек? Нет, не ставим.

Элистера и Элинор это более чем устроило, и вскоре они уже выходили из школы, стараясь не замечать, что на стенах лохматятся обои, все ковры прожжены сигаретами, а переполненные корзины для мусора явно пожароопасны.

Всю свою короткую жизнь Барнаби почти не общался с другими детьми – ну, за исключением Генри и Мелани, конечно, – а потому, ясное дело, всю первую неделю в академии для нежеланных детей «Юный лосось» очень волновался. К счастью, посадили его с другим новеньким – Лиэмом Макгонагаллом. Его прапрапрадеда в XIX веке одним из первых уголовников отправили в Австралию из Англии, куда, в свою очередь, экспортировали из Ирландии за то, что он пописал на статую короля Георга IV. Как и Барнаби, Лиэма пугала мысль о том, что весь день придется сидеть в классе с совершенно незнакомыми детьми; ему тоже не удавалось заводить себе друзей – руки у него заканчивались запястьями, а там, где следовало быть ладошкам с пальцами, располагались аккуратные стальные крючья. Всех прочих детей в классе они приводили в ужас, а вот Барнаби даже глазом не моргнул. Вообще-то в самое первое утро, когда они только познакомились, он бы просто взял и пожал Лиэму правый крюк, да и каждое утро потом так бы с ним здоровался, только не получалось: миссис Хупермен-Холл всегда забирала его у самых дверей школы и доводила до места, где привязывала его к стулу крепкой веревкой на несколько очень сложных узлов.

– Это авария была? – спросил Барнаби у Лиэма, когда они подружились достаточно, чтобы задавать друг другу личные вопросы; случилось это всего через пару часов. – Где ты руки потерял, то есть?

– Нет, я так родился, – ответил Лиэм. – Всякое бывает. Вон у некоторых мозга нет. – Он показал на мальчика по имени Дэннис Ликтон, который был выше всех остальных в классе и беседовал с собственными ботинками. – У некоторых – стиля, – продолжал он, поглядев на нервного субъекта по имени Джордж Рафтери – тот ходил в Робин-Гудовой шапочке. – А у меня вот нет рук. Пробовал с фальшивыми ходить, но так и не привык. С крюками удобнее. Крюками я все могу. Только в носу не поковыряешься.

– Очень блестят, – сказал Барнаби, любуясь, как на них играет свет.

– Это потому, что я их чищу каждое утро перед выходом из дома, – сказал Лиэм, довольный, что Барнаби это заметил. – Мне нравится хорошо выглядеть. Да я и не знал ничего другого, поэтому мне все равно. Жалко только, что в баскетбол не поиграешь, а у меня бы здорово получалось.

– Я б тоже блестяще играл, – сказал Барнаби. – Там же ничего делать не надо – взлетел с мячом и бросай себе в корзину. Только очки считай.

– А ты всегда летал?

– Как только родился.

– Вот молодец! – сказал Лиэм Макгонагалл. Тут-то они и стали друзьями. Это ведь на самом деле очень просто.

Шли недели, а распорядок жизни не менялся. Барнаби приводили в академию «Юный лосось» перед самым выстрелом стартового пистолета, тут же привязывали к стулу и оставляли так на весь день, а он изо всех сил старался не расстраиваться, когда его дразнили другие мальчишки. И все это время крепла их счастливая дружба с Лиэмом.

– Ну, тебе нравится в новой школе? – спросил однажды вечером Элистер, задрав голову к потолку. Семья доедала пирог с ревенем, над которым Элинор трудилась весь день, – он был почти, но не вполне, съедобен.

– Нет, там ужасно, – ответил Барнаби. – Воняет гнилыми фруктами, другие дети гадко относятся ко мне, и нас ничему по-настоящему не учат. Сегодня мы целый час изучали королей и королев Новой Зеландии, учились сажать картофельные деревья, а еще нам рассказывали, что столица Италии – Юпитер.

– На самом деле это же Барселона, правда? – уточнил Элистер, у которого цифры-то вполне могли складываться хорошо, но с географией, можно сказать, не сложилось. (Из Австралии он никогда не выезжал, конечно полагая, что обычным людям смотреть мир ни к чему. Вообще-то он не был нигде, кроме штата Новый Южный Уэльс. Да и дальше Сиднея никуда не ездил.)

– Потом миссис Хупермен-Холл сказала, что хочет устроить читательский клуб, и спросила, что мы предлагаем в нем почитать. Я предложил «Человека в железной маске», а она ответила, что нет, такие книги для нее слишком сложны и она не сможет спать по ночам, если у нее голова забита теориями заговора. Поэтому я вместо нее предложил «Бобби Брюстера – кондуктора автобуса»[5], а она сказала, что хочет читать только книжки про вампиров, потому что все они оригинальны и стимулируют.

– Что такое «стимулируют»? – спросила Мелани, задрав голову. Генри фыркнул в ревень, а Капитан У. Э. Джонз обреченно закрыл ушами морду.

– Мелани! – ужаснувшись, рявкнула Элинор. – Забудь такое слово. Я не потерплю, чтобы в этом доме кого-нибудь стимулировали, ты меня слышишь? Это ненормально.

– Меня вот никогда в жизни не стимулировали, – добавил Элистер. – А мне уже за сорок.

– Терпеть не могу эту школу, – пробормотал Барнаби. – Я там только с одним мальчиком дружу. У него руки – крюки.

– Отлично, – заметил Генри.

– Ничего отличного, – упрямо сказала Элинор, качая головой: мол, чего еще ждать от школы, в которую приняли ее сына. – Это ненормально, вот это как. Но все равно я рада, что ты там счастлив.

– Ничего я там не счастлив, – сказал Барнаби. – Я же только что сказал.

– Это мило, дорогой.

Но, как выяснилось, его учебе в академии «Юный лосось» все равно суждено было резко прекратиться. В следующую среду запах гнили, засаленные потолки, переполненные мусорные корзины, сигаретные ожоги на ковре, помада миссис Хупермен-Холл и клочья обоев – все это объединилось, и сам собой в углу длинного коридора начался пожар. Коридор этот делил самых новеньких учеников, еще на испытательном сроке, и тех, кто учился здесь пожизненно. Огонь ручейками побежал по ветхим коврам и породил много мелких костерков, облизал двери, прополз под ними, а оказавшись в классе Барнаби, быстро вскарабкался по стенам. Пищу себе он находил повсюду и с каждым поворотом становился все сильнее. Через несколько минут миссис Хупермен-Холл и все дети уже кричали и выламывали из окон древние стальные прутья, прыгали на крышу и съезжали вниз по водосточным трубам.

А Барнаби по-прежнему сидел, привязанный к стулу. Никто и не подумал его спасать.

– На помощь! – кричал он, дергая за веревки, но чем больше он дергал, тем туже затягивались узлы. – Помогите мне кто-нибудь!

Языки пламени росли, а одну стену класса огонь съел уже совсем. Барнаби закашлялся – у него в горле застревал дым, душил его, а из глаз лились слезы.

– На помощь! – снова крикнул он, но уже чуть слышно. Наверное, это последние слова, которые он произнесет в жизни, – он погибнет здесь, в огне, и никогда больше не увидит ни Элистера, ни Элинор, ни Генри, ни Мелани, ни Капитана У. Э. Джонза. Он еще раз сильно дернул за веревки на запястьях и щиколотках, но они по-прежнему не хотели развязываться. Опустив голову, Барнаби понял, что освободиться у него никак не получится и придется вытерпеть следующие несколько ужасных минут со всем мужеством, что он только сумеет в себе найти. Даже если бы теперь кто-то вернулся за ним, узлы затянулись так туго, что никаким человеческим рукам распутать их не под силу.

Именно поэтому ему очень повезло: у того единственного человека, который вернулся помочь Барнаби, руки были вовсе не человеческие. Вместо рук у него были замечательные крючья.

– Не двигайся, Барнаби, – крикнул Лиэм Макгонагалл. Он тоже кашлял и щурился от дыма, но старался не спускать глаз с веревок, а кончиками крючьев расплетал узлы, будто пинцетом. – Не дергай больше – так мне только труднее.

Барнаби послушался – и вскоре почувствовал, что его левой лодыжке стало гораздо свободней. А еще через секунду и вся нога освободилась. Потом – следующий узел, на правой ноге. За ним – левая рука, и тут же – правая. Лиэму все удалось: он развязал узлы.

– Ох, только не это, – сказал он, уцепившись крючьями за лодыжки Барнаби, поскольку его друг тут же направился к потолку, который уже превратился в оранжевое море огня. – Залезай мне на спину, Барнаби, и держись крепче.

Барнаби опять сделал, как ему велели, и оба мальчика добрались до окна, выпрыгнули и соскользнули вниз по водосточному желобу. О землю они стукнулись так, что не удержались на ногах оба, и Барнаби чуть не улетел опять. Только Лиэм был очень проворен – успел крепко схватить друга.

– Ну вот с ней и всё, – сказал Барнаби, глядя, как в пламени рушится ветхое здание.

– Они ее больше не смогут открыть, – сказал Лиэм.

Мальчики переглянулись и широко улыбнулись друг другу. Вероятно, то был покамест лучший день в жизни Барнаби Бракета.

Глава 5

Волшебник на мосту

Две недели спустя Барнаби лежал, привязанный к дивану в гостиной, и читал «Похищенного» Роберта Льюиса Стивенсона. В комнату вошла Элинор, за собой она тащила тяжелую посылку. На ней висела бирка: «Барнаби от Элинор Бракет (миссис)».

– Это мне? – спросил Барнаби, удивленно поглядев на маму.

– Да, это особый подарок, – ответила она. – Тебе понравится, честное слово.

Барнаби развернул обертку и увидел новенький рюкзак. Для него он был великоват, по бокам висели две крепкие лямки.

– Это для школы, – сказала Элинор. Она уже отчаялась найти для сына такую школу, о которой бы не слыхал никто из ее знакомых, и с неохотой все-таки выбрала местную начальную.

– Но у меня уже есть портфель, – сказал Барнаби.

– Да, но в нем ты носишь учебники. А этот новый… – объяснила Элинор. – В общем, попробуй его надеть и увидишь, зачем он.

Барнаби протянул руку, но, к своему удивлению, понял, что не может оторвать рюкзак от пола.

– Такой тяжелый, – сказал он. – Будто набит камнями.

– Не бери в голову, – сказала Элинор, а Капитан У. Э. Джонз забрел в комнату проверить, как там у хозяина дела. – Надевай – и все, ладно? Я хочу посмотреть, работает или нет.

Барнаби с трудом поднял рюкзак, и в итоге ему удалось накинуть лямку на левое плечо. Он чуть не упал, но и правую руку как-то исхитрился просунуть. Равновесие восстановилось. Ноги его несколько секунд повисели над землей, и он чуть подлетел кверху, но рюкзак был слишком тяжелый, и Барнаби снова опустился на пол. Ботинки с удовлетворительным стуком топнули по ковру.

Капитан У. Э. Джонз разочарованно гавкнул.

– Получилось! – воскликнула Элинор, радостно хлопнув в ладоши. – Я попросила в мэрии мешков с песком – сказала, что боюсь наводнения. В рюкзак положила два, чтобы уравнять твой вес. Идеально, правда?

– Но я же не смогу с ним ходить, – возмутился Барнаби. – Очень больно.

– Ох, не будь таким капризным.

Барнаби очень хотелось угодить маме, и он послушался, но далось это нелегко. Первую неделю все плечи у него были в синяках от такой тяжести, но со временем окрепли, и Барнаби уже почти не замечал веса. Он подрастал с каждым месяцем, Элинор клала в рюкзак все больше песка – и муки начинались сызнова. Однако странное дело – всякий раз, когда Барнаби приходилось вот так вот оставаться на земле, у него немножко болели уши.

В классе его за щиколотки приковывали к стулу наручниками, а руки и все тело у него оставались свободны – вдруг к ним на урок зайдет с официальным визитом премьер-министр или кто-нибудь из сестер Миноуг[6]. Школа, как Элистер и Элинор, не очень стремилась выделяться.

Грустно Барнаби было только от того, что в эту же школу не отправили его друга Лиэма Макгонагалла. Вся семья переехала в Индию, где его папе предложили работу – разрабатывать компьютерные приложения, и связь друг с другом они потеряли. Как иногда бывает даже у самых близких друзей.

Прошел год, за ним – еще, потом два сразу. Барнаби исполнилось восемь. Он по-прежнему спал на нижней койке в комнате Генри, а в книжном шкафу ему выделили самую верхнюю полку, чтобы он держал на ней свою библиотеку. Книг у него становилось все больше, и это было очень разумно: он теперь мог парить под потолком сколько душе угодно и расставлять их сколько влезет. Все тома «Трех мушкетеров» – в один угол, свое драгоценное собрание книг про сирот – «Оливера Твиста», «Правила сидроварни»[7], «Джейн Эйр» – в другой, чтоб всегда были под рукой.

У Барнаби Бракета была особая тяга к сироткам.

А потом, одним ясным февральским утром, его учитель мистер Пелфорд объявил ученикам, что они едут на особую экскурсию.

– Самая знаменитая достопримечательность Сиднея? – спросил он, оглядывая класс и ожидая лес рук, который так и не вырос. – Кэтрин Флауэрз?

– Вестфилдский торговый центр? – ответила та, пожав плечами.

– Не смеши меня, – рявкнул мистер Пелфорд. – Глупая девчонка. Маркус Фут, самая знаменитая достопримечательность Сиднея, пожалуйста?

– Оперный театр, – ответил мальчик, который однажды ходил туда смотреть спектакль и с тех пор мечтал сыграть великого шекспировского героя на большой сцене. Желательно такого, чтоб в трико и с саблей. Маркус Фут был мальчик замечательный во многих отношениях и считал, что нет ничего лучше в жизни, чем скакать по сцене в трико, размахивая саблей.

– Да, но я не его имел в виду, – сказал мистер Пелфорд. – А что я имел в виду? Ну давайте, еще кто-нибудь? У кого в голове есть мозги.

– Великая китайская стена, – высказался Ричард Лестрэндж.

– Ниагарский водопад, – сказала Эмили Пайпер.

– Биг-Бен, – крикнули близняшки Миклсон, Эми и Эйми.

– Ради всего святого, дети, – всплеснул руками учитель. – Это, конечно же, мост через гавань. Потрясающее достижение инженерного искусства, на котором, помимо всего прочего, я вынужден добавить, некто Джина Люэллин одним дождливым июльским днем около семи лет назад согласилась стать второй миссис Дэйвид Пелфорд.

Дети посмотрели на учителя отчасти скептически: маловероятно, чтобы мистер Пелфорд сумел убедить хотя бы одну женщину стать его женой, а уж двух – и подавно.

– А самое занимательное, – продолжал меж тем он, – я договорился, чтобы мы сегодня залезли на его вершину, как делают все туристы. Да, и даже ты, Стивен Хебден. Я ни слова не желаю слышать о том, что у тебя хронически кружится голова.

Довольные тем, что им предстоит заняться чем-то другим, а не уроками, дети вышли к поджидавшему их автобусу. Всю короткую поездку до моста Барнаби с потолка смотрел, как его одноклассники читают комиксы, изучают, что у них в носовых платках, или слушают свои «айподы». Ему очень хотелось сесть к ним – на то свободное место, которое принадлежит ему по праву.