Глава первая

Торт

– А что я такого сказал?

Что такого? Если мужчина задает этот вопрос, будьте уверены, ответ он знает.

Грег произнес это за секунду до того, как перекатился на свою половину кровати. Добавил к своему привычному “уф-ф-ф”, которым заканчивал их любовные игры (при этом он еще непременно жмурился и скалился, точно жизнерадостный пес). Выпалил не раздумывая. Даже паузы тактичной не выдержал.

– Эй, – он чувствительно ткнул Джей локтем в бок, – у меня это впервые. Я только что трахнул бабулю! Йо-хо-хо!

И он расхохотался, чрезвычайно довольный собой. Дескать, ну не крутой ли я мужик!

Судя по радостному гоготанью, Грег видел себя соблазнителем бабушки Красной Шапочки, доброй старушки в седых кудельках и в фартуке с оборочками. Или на худой конец этакой солидной пожилой матроны. Джей представляла себя совершенно иначе. Когда их дочь Имоджин наконец объяснила, откуда в последнее время такая бледность и вечные жалобы, Джей сразу же решила, что станет по-настоящему современной “бабушкой”, как, например, Бьянка Джаггер, Марианна Фэйтфул или шикарная мамаша Виктории Бэкхем[1].

– Я еще не бабуля.

Джей было обидно и совсем не смешно. Она повернулась на другой бок, спиной к Грегу.

– Еще ждать и ждать. Бедная девочка… По ней ничего и не видно.

“Бедная”? С чего бы это? Стоило двадцатилетней Имоджин произнести простые слова: “Я беременна”, как ее моложавая, совершенно не готовая к такому повороту событий мамочка мигом перелетела в следующее поколение. Чуть ближе к концу дороги, по которой идешь всю жизнь. И избавиться от этой мысли не было никакой возможности. Требовалось время, чтобы к ней привыкнуть.

Джей даже задумалась, а прилично ли ей теперь покупать ту розовую прозрачную кофточку с кружевами? Может, надо сказать, что кофточка ей нужна для вечеринки в стиле семидесятых? И может, пора покупать не только диски с панк-роком, но и какую-нибудь классику, дабы разбавить “Клэш” и “Дюран-Дюран”.

– Разве не видно? – Грег взбил подушку, поудобней пристраиваясь к спинке кровати, обитой синей замшей, взял с тумбочки пульт от телевизора и принялся прыгать по каналам в надежде отыскать какой-нибудь матч по крикету. – Я просто имел в виду, что она немножко того… – И он переключился на спортивные страдания: Вест-Индия в очередной раз громила Англию. – Хотя наша девочка всегда была толстушкой. – Он похлопал Джей по заду: – В мамочку пошла.

И Грег снова рассмеялся, не замечая, что Джей это не совсем приятно. Точнее – совсем неприятно.

– Не забывай, что ты и сам станешь дедулей! – мстительно сказала она. – Это палка о двух концах.

Но в глубине души Джей знала, что эта палка (нет в жизни справедливости!) бьет по женщинам гораздо сильнее. У мужчин все проще.

– Да, ты права. – Он улыбнулся, думая о чем-то своем. – А здорово, да? Представляешь: сижу я в парке, греюсь на солнышке и качаю коляску. Нужно будет прикупить малышу такой модный трехколесный агрегат. В общем, сижу это я на скамейке, а вокруг меня – пышнотелые нянюшки, хорошенькие славяночки, которых нанимают гулять с детьми, и скучающие молоденькие мамочки. И все они смотрят на меня и думают… Ну, что они думают?

Как будто она не знает!

– Они думают, что я его папочка! Один из тех пожилых папашек, которые еще ого-го! Что мотор у меня фурычит будь здоров и заправлен под завязку! – И Грег опять захохотал.

– Господи, дай мне силы! – вздохнула Джей и зарылась в пуховое одеяло, безуспешно пытаясь закрыться от мельтешения на экране, но это ее не спасло. Она резко отбросила одеяло. – Ты смотришь или как?

– Угу. – Грег прибавил громкость, и в комнате загрохотали, завизжали болельщики.

Джей зевнула. Она вдруг почувствовала себя жутко усталой. Зря она позволила себе столько шампанского на празднике, который Имоджин и Трис устроили в честь будущего ребенка. Шампанское притупило последние остатки совести, и ее диета рухнула, погребенная под тремя кусками шоколадного торта. И сейчас лакомство камнем лежало в желудке, укоряя Джей в обжорстве, отсутствии дисциплины и нарушении неписаного женского кодекса. Клубника не в счет – это всего лишь ягоды. Но она ведь ни минуты не колебалась, набросившись на этот нежный, рассыпчатый торт с таким пышным сливочным кремом, покрытый таким толстым слоем шоколадно-ореховой глазури. Она нарушила все правила истинной женственности, даже не потрудившись шепнуть: “О нет, мне нельзя…”

И сейчас все эти калории, которых хватило бы лыжнику для трехдневного перехода по снежной равнине, мстили, неумолимо прокладывая путь к жировым отложениям на бедрах. Там они и останутся навсегда, добавляя вялости мышцам и сантиметры бедрам. А тут еще Грег со своими глупостями про бабулю!

Должно быть, есть женщины, размышляла Джей, закрывая глаза и погружаясь в дрему, нет, она просто уверена, что есть такие женщины, которым еще и ласка перепадает после секса. А тут шлепок по заднице, а затем радостный вздох – сначала “тростинка ты моя!”, через годы – “пышечка ты моя!”, а со временем и вовсе “эх, старушка моя!”. Разве этого ждет женщина после занятий любовью?

Хорошо, конечно, что Грег не из тех жалких типов, которые после секса бормочут робкое “спасибо” с таким видом, словно они только что прикоснулись к святыне. И слава богу, он не спрашивает ее с мольбой во взоре: “Ну как, дорогая, тебе было хорошо?” Например, Барбару, ее партнершу по бизнесу, муж изводит подобными вопросами каждую пятницу. Если после стольких лет он сам не видит, плохо дело…

Но как было бы приятно хотя бы изредка полежать, обнявшись, прижавшись друг к другу, нашептывая трогательную чепуху, растягивая чудесное мгновение. С другой стороны, спасибо и на том, что они с Грегом до сих пор время от времени занимаются этим. Из полушутливых намеков подружек (и полных ностальгии чересчур подробных воспоминаний соседки Кэтти) Джей заключила, что далеко не у всех мужей мотор фурычит (как элегантно выразился Грег). У многих моторы давным-давно заглохли.

Есть у Грега и еще один плюс: он не будет обиженно смотреть на нее, если она, вот как сейчас, отчаявшись уснуть, потянется за книгой.

Джей повозилась, устраиваясь поудобнее. По лицу ее скользнул луч отраженного света. Свет, безо всякого сомнения, шел из того места, где огромное окно спальни переходило в необъятную стеклянную крышу. Значит, этот тип опять взялся за свое! Астроном-любитель, живший под самой крышей в доме через дорогу, наблюдал за звездами из домашней обсерватории. При этом он “нечаянно” заглядывал в окна к соседям, которые не позаботились о шторах.

Жалюзи. Нужно купить жалюзи. Как бы не забыть? В этом аквариуме, задрапированном смехотворными кисейными тряпицами, чувствуешь себя как на сцене. Что там Уильям Моррис[2]говорил о дизайне? Что-то вроде того, что каждый предмет в доме должен быть либо красивым, либо функциональным, а лучше – и то и другое. Полупрозрачные занавесочки никак не тянули на функциональную вещь. Не спасал даже их изумительный золотистый цвет и крошечные жемчужины, разбросанные по всей поверхности штор, благодаря чему они напоминали песчаный пляж, где солнце играет на мерцающих морских раковинах. Эти занавески потрясающе выглядели в журнале “Эль Декор”, но чтобы они так же художественно развевались, как на модных фотографиях, нужно иметь личного декоратора, постоянно проживающего в твоем доме.

И уж совершенно нефункциональным приобретением оказался бирманский кот с повышенной активностью и навязчивой идеей. Нарцисс полагал, что на самом верху, за тонкими занавесками, притаилась мышь, которую непременно надо изловить. И очень быстро нежная ткань покрылась скорбно свисающими нитями, похожими на выпавшие волосы. Они качались туда-сюда, напоминая Джей о ее непрактичности: она обставила дом дорогими и причудливыми вещами, забыв, что это жилище, а не музей.

Как обычно, когда перед ней вставала проблема выбора домашней утвари, Джей вспомнила о своей кузине Дельфине. Это имя всегда напоминало ей название туалетной бумаги – дорогой, сиреневого цвета бумаги с золотыми лилиями. Джей представила, что случилось бы, поделись она этой мыслью с Дельфиной и ее мамочкой – тетушкой Уин. Да ничего не случилось бы – они не нашли бы ничего неприличного в таком сравнении. Напротив, оно привело бы их в восторг. Если бы такая бумага существовала, тетушка Уин перевернула бы землю, чтобы ее достать: ведь она так замечательно подошла бы к пурпурно-золотой плитке от Версаче в ее ванной. И все же, бумага там или не бумага, а Джей еще помнила свою детскую зависть, когда тетушка Уин поглаживала белокурую голову своей маленькой дочки, приговаривая: “Прелестное имя для прелестной девочки”. Когда тебя называют простым и древним именем Джейн на том основании, что “у него нет уменьшительного”, а в результате все и каждый сокращают его до одной-единственной буквы, трудно не помечтать о каком-нибудь волшебном имечке вроде Филомена Уиллоу.

Несмотря на то что Дельфина давным-давно перебралась в Австралию, она по-прежнему знала все ответы на все домашние вопросы. Когда Дельфина была замужем первый раз, она удостоилась титула Лучшей Домохозяйки Восточного Лондона. А чего еще можно было ожидать от женщины, которая в детстве копила карманные деньги на египетские хлопковые простыни с ажурной строчкой. Дельфина хранила эти простыни в комоде, точно викторианская невеста. К тому же она получила приз на одном дневном телешоу – за своих куколок, связанных из сеточек из-под апельсинов.

Если бы Дельфина не пребывала сейчас за тридевять земель, она бы с удовольствием указала Джей на ее ошибки – и на неудачно выбранные занавески, и на неудачно выбранного мужа-архитектора, который обожает экспериментировать с собственным домом.

– Дом должен демонстрировать мое мастерство и приманивать потенциальных клиентов, – объяснял Грег, вынашивая планы преобразования их жилища в аквариум.

Дельфина заставила бы Джей составить список производителей штор и сравнить цены, после чего дала бы точные инструкции, что и как покупать. К сожалению, на этом она бы не остановилась. Советы Дельфины неизбежно принимали вид жестких заявлений типа: “Вот что ты должна сделать. Ты обязана…”

Джей вытянула сначала одну ногу, потом другую, надеясь, что это сойдет за физическое упражнение.

Вообще-то Дельфина только разок глянула бы на сверкающее стеклом детище Грега, пришла бы в ужас и тут же принялась выкладывать кирпичные стены вместо обожаемого Грегом стекла (и плевать ей, что его конструкция получила приз). После чего развесила бы на белоснежных карнизах диаметром с крепкое деревце ситцевые занавесочки в золотых розочках и с бахромой.

Джей посмотрела сквозь стеклянную крышу на самолеты, которые скользили по ночному небу в сторону Хитроу, затем отложила книгу и выключила ночник. Правда, темнее от этого не стало: комнату заливал свет от плазменного экрана телевизора и уличных огней. Грег все еще упивался матчем по крикету: уши заботливо заткнуты наушниками, руки непроизвольно подергиваются, весь в игре, рядом со своим защитником, показывая ему, как это делается.

– Собираешься спать? – проорал он. Потом потянулся к ней, взял за руку и гаркнул: – Я тебя люблю.

– Я тебя тоже, – ответила Джей, совершенно не сомневаясь, что он все равно не услышит. Интересно, если бы она вместо этого произнесла: “Убирайся отсюда”, прочитал бы он по ее губам или нет?

“Бабулька”. Нет, вы только подумайте. Она еще припомнит ему эту чертову бабульку!

Глава вторая

Детоксикация

Детоксикация! Эта мысль осенила Джей прошлой ночью перед тем, как они вместе с шоколадным тортом провалились в сон. И едва она проснулась, та же мысль настигла ее, точно кошка мышку. Про “детоксикацию” она частенько читала во время вынужденного безделья – в кресле у парикмахера или в приемной у дантиста, пока тот истязал очередную жертву. А ведь точно, детоксикация – первый шаг. Полное очищение организма перед тем, как он начнет расставаться с излишками веса. Пусть ей и суждено стать “бабулькой”, как выразился Грег, но, черт возьми, она все равно останется шикарной, стройной и привлекательной женщиной. И Грег больше не посмеет шлепать ее по заду, как разжиревшую кобылу, и называть толстушкой. Прочь, проклятые токсины! Пора избавиться от шлаков (только без этих грубых манипуляций с кишечником!) и начать жизнь заново.

Наступил понедельник, идеальный день для начала новой жизни. Ранним утром их гостиная (она же кухня) пуста. Если, конечно, не считать объедков завтрака Рори и Элли. Дети вихрем пронеслись по кухне, опустошили коробку хлопьев и умчались в школу. Джей пролистала бесплатный журнальчик, который чудом не попал в мусорное ведро, и наконец нашла то, что ей нужно. Через несколько минут большая чашка с ромашковым чаем остывала перед ней на большом стеклянном столе. По вкусу, цвету и запаху чай явно напоминал мочу. Не слишком аппетитно, но наверняка очень полезно. Джей где-то вычитала, что во время детоксикации некоторые на самом деле пьют собственную мочу. Мысль эта ей абсолютно не понравилась: ведь моча – это же концентрированные токсины, отвергнутые организмом. Будь моча полезной, уж организм как-нибудь нашел бы ей подходящее применение. Впрочем, не будем зацикливаться на моче, решила Джей, уставясь на горстку виноградин, лежащих на розовеньком блюде, из-за которого Рори в свое время едва не провалил экзамен по прикладному искусству. Кисточка винограда – вот все, что она могла себе позволить. Минимум еды на завтрак – непременное условие для очищения организма.

– Мам? У тебя джем есть? – крикнула Имоджин, поднимаясь по лестнице из квартиры в цокольном этаже.

Джей раздвинула стеклянную дверь-гармошку (чудо архитектурной мысли), и дочь ворвалась в комнату, держа в каждой руке по толстому ломтю поджаренного хлеба. Она облизнула масло, медленно стекавшее по пальцам, измазав при этом щеку. Джей закрыла глаза и с упоением вдохнула аромат горячего хлеба. Какой восхитительный, одуряющий запах! Она решительно помотала головой. Даже пожелай она поддаться искушению, сейчас у нее все равно нет времени. Через полчаса она должна встретить на станции Аню и Катеньку и отвезти их убираться к миссис Райен. А перед этим еще нужно отыскать колесико от пылесоса, которое отвалилось и закатилось под буфет, куда-то за рождественские коробки. Да и бензина в машине наверняка кот наплакал. Значит, надо успеть и на заправку заскочить.

Думая о том, что еще может понадобиться для работы, Джей полезла под раковину за чистыми тряпками. Хорошо хоть здесь ее не преследовали аппетитные запахи. Под раковиной воняло плесенью и хозяйственным мылом.

– Так как насчет джема? – спросила Имоджин.

Джей вынырнула из-под раковины, потная и всклокоченная. И нестерпимо голодная.

– Джем, мама? У нас с Трисом ни капельки не осталось. Мы подумали, может, у тебя есть.

Имоджин стояла посреди комнаты – босиком, в отвисших черных пижамных штанах и синей майке с вышитой стразами надписью: “Подружка сантехника”.

– Надень тапочки, – велела Джей, глядя на босые ноги дочери с облупившимся сиреневым лаком на ногтях. – Простудишься!

– Ну, мам, здесь же пара шагов. Так что, есть или нет?

– Ты о чем? Ах да, джем. Не знаю. Посмотри в холодильнике, в буфете, где хочешь. Я тороплюсь.

– Здорово! Блеск! Премного благодарна! – сварливо пробурчала Имоджин, доставая из холодильника кока-колу. – Я-то надеялась, что, раз у меня скоро будет ребенок, родная мамочка захочет немножко меня побаловать.

– Скоро? Побойся бога, девочка! Еще и месяца не прошло. Подожди, пока…

Тут Джей замолкла. Запах дочкиного завтрака сводил с ума. Ей до смерти захотелось усесться и не спеша просмотреть газету, с чашкой горячего крепкого кофе и ломтем поджаренного хлеба с джемом. Обязательно – с толстым слоем джема с кусочками апельсиновой цедры. Сладость с легким горьковатым привкусом – безграничное, неслыханное блаженство.

Нет, нельзя. В журнале ничего не говорится о том, что токсины можно вывести с помощью тостов, джема и крепкого кофе с ароматом средиземноморского утра. Джей опустилась на стул и с несчастным видом принялась прихлебывать чуть теплый травяной чай. Она пыталась думать о вчерашнем шоколадно-клубничном преступлении, чтобы почувствовать угрызения совести и укрепить волю. Однако при этих сладких воспоминаниях ей захотелось отпихнуть Имоджин от холодильника и посмотреть, не осталось ли там хоть кусочка торта, хоть капельки крема.

– Нашла! – Имоджин вытащила баночку с джемом откуда-то из глубин холодильника, быстро открыла ее и залезла туда ложкой.

– Ты бы посмотрела на срок годности, – посоветовала Джей.

Имоджин прекратила намазывать хлеб и сунула нос в банку.

– Пахнет нормально. Вкусно пахнет. – Она пожала плечами и снова взялась за бутерброд.

Удрученно пережевывая виноградину, Джей мысленно прощалась с продуктами, которые на ближайшие дни должны исчезнуть из ее жизни: молоко, мука, яйца, рыба, мясо, кофе, чай, алкоголь, сахар, пирожные, печенье. Что же остается? Не так много: виноград, яблоки, лимоны и неочищенный рис. О господи… Это не диета, это способ самоубийства. Утешает только, что это ненадолго. Понемногу, постепенно, осторожно она начнет есть “настоящую” (по определению самой Джей) еду. (А почему, собственно, постепенно и осторожно? Что такого ужасного случится с ее желудком, если она быстро и решительно сжует бутерброд с ветчиной?) И через каких-нибудь шесть дней она сможет позволить себе на ужин немного салата из цитрусовых вперемешку с тыквенными семечками.

– У тебя хлеб есть? – Имоджин с грохотом откинула крышку старой глиняной хлебницы, не дожидаясь ответа. – Я хочу еще кусочек.

Она оглянулась на мать, сочувственно посмотрела на жалкие виноградины и на остатки сухого завтрака.

– Может, тебе тоже сделать тост? И сварить нормального кофе?

Джей ткнула себя пальцем в бедро. Палец уперся в теплую плоть, такую мягкую и податливую под хлопчатобумажной тканью любимых старых джинсов. Ее решимость, так же как и ее плоть, легко поддавалась давлению.

– Ну ладно, давай свой тост. Только один. С джемом.

Совсем без еды нельзя, думала Джей, впиваясь зубами в хрустящий тост, наслаждаясь восхитительно тягучим апельсиновым джемом. Впереди тяжелый рабочий день. Когда ты руководишь фирмой по уборке помещений, приходится вертеться как белка в колесе. Почему-то все клиенты считали, что именно понедельник лучше всего подходит для наведения порядка в доме и для выражения неудовольствия по поводу того, кто и как этот порядок наводил. Сначала она должна отвезти девочек к миссис Райен. Потом на очереди Клиент-с-таксой, который желает, чтобы верхний этаж его дома был приведен в божеский вид. Далее нужно наведаться к двум новым клиентам – посмотреть, что и как, и назначить цену за уборку. У нее полным-полно дел. В любом случае, убеждала себя Джей, глупо начинать серьезную детоксикацию на пустой желудок.

Рори попал в переделку. Он почти дословно скатал у Хэла Клега сочинение, которое им задали по французскому. Сочинение было на тему “Как кот провел день”. Этот дурень Хэл сам во всем виноват. Не надо было оставлять сумку в автобусе. Вообще-то Рори его выручил: забрал сумку, оттащил на своем горбу домой, присматривал, чтобы с ней чего не случилось, названивал Хэлу, а потом вдобавок волок сумку в школу (между прочим, в мамином фургончике с позорной надписью “Генеральная уборка”. Еще и стыда натерпелся). Понятно, за все это полагалось хоть какое-то вознаграждение. Неужели Хэл рассчитывал, что Рори не проверит содержимое сумки! Рори хорошенько в ней порылся и нашел несколько крайне полезных для себя вещей: пачку “Мальборо” (не хватало только двух сигарет), новый номер мобильника Саманты Ньютон (ура!), нацарапанный на клочке бумаги в окружении сердечек (и ты туда же, Хэл?), и домашнее задание по французскому.

Рори заглянул в свой дневник. Там было написано – сочинение “Как Жак провел день”[3]. Наверное, что-то перепутал. Во французском Рори не очень силен. (Интересно, как будет по-французски “низкая самооценка”?) Вот он и решил, что прослушал задание. А Хэл отличник. Его специально тащат на все дни открытых дверей, дабы родители будущих учеников полюбовались на это замечательное достижение школы. Что же до французика Жака, то, по мнению Рори, он жуткий недотепа. Рори читал про его тоскливую жизнь в книге “Наши друзья французы”. Жак жил в маленькой деревушке в горах со своими мамa, папa и сестричкой Мари. Он обожал свою псину и футбол. Иногда катался на лыжах и играл на trompette – на трубе то есть. Выдавить из себя хотя бы пятьдесят слов о том, чем мог заниматься этот зануда Жак целый день, было выше человеческих возможностей.

Поэтому Рори сдул сочинение о кошке. Хэл ведь законченный ботаник и записать домашнее задание неправильно просто не мог. Хэл накатал довольно веселый рассказик о кошке по имени Селин, которая загнала в бар мышку и своей возней довела посетителей до исступления: они смотрели финал чемпионата мира, а Селин то и дело запрыгивала на телевизор. Бедному Рори приходилось каждую минуту заглядывать в словарь. А поскольку ему до Хэла было далеко, пришлось слегка сократить и упростить рассказ. Он все-таки не круглый идиот. Его кошку звали Флер – тонкий ход, даже Хэл не придумал своей кошке французской клички. Кошечка Флер погналась за мышкой и вбежала в магазин, где Дэвид Бэкхем примерял кроссовки. Интересно, почему его папа (папа Рори, а не Бэкхема) так развеселился, когда Рори спросил, как будет по-французски “Прада”? Можно подумать, что в шестнадцать лет ты обязан знать все на свете.

Рори решил, что у него получилось отличное сочинение, сдал домашнее задание и забыл о нем. До тех пор пока ему не вернули тетрадь, да еще на глазах у всего класса. Хорошенькое начало недели! Хэл Клег, разумеется, вывернулся, кто бы сомневался! Такой пай-мальчик с честными голубыми глазами.

– Простите, я, наверное, не расслышал, – сказал он – весь сплошная улыбка и раскаяние.

– Ничего страшного, Хэллем, отличное сочинение, с выдумкой и с юмором, – заворковала мисс Лофтхаус над своим любимчиком. – Ну а ты, Рори Календар, что ты нам скажешь?

И вот результат: его оставили после уроков. На два часа. Он с надеждой посмотрел на Саманту Ньютон: может, проявит капельку сочувствия, но Саманта хвасталась своим маникюром перед Шелли Кейн. В довершение ко всему ему все-таки пришлось написать триста слов о том, как Жак провел день. Вот невезуха-то! Интересно, как будет по-французски “занудство”?

Катенька опять не пришла. Встречая Аню на станции, Джей заметила, что та шмыгает носом. Ну, все понятно: Катенька простудилась. Это уже третий раз за месяц. И каждый раз она не удосуживалась предупредить Джей, хотя бы позвонить. Просто не приходила, и все. Ну ладно, у нее проблемы с языком: родной просторечный польский успешно брал верх над английским. Но разве так сложно найти какую-нибудь подружку хотя бы с зачатками английского? Теперь Джей, вместо того чтобы руководить, придется самой брать в руки тряпку. Иначе Аня провозится у миссис Райен вдвое дольше и они не попадут к Клиенту-с-таксой до двенадцати.

А как хорошо все было задумано, размышляла Джей в доме миссис Райен, волоча Генри (так она звала свой пылесос) вверх по лестнице, покрытой ковром. Она – босс! – должна сидеть дома, в кабинете, рядом со спальней Элли, и с важным видом Вести Счета. Ее дело – принимать заказы, нанимать и увольнять персонал, заниматься рекламой, расширять бизнес, руководить, направлять и поощрять. Вместо этого она, пыхтя и потея, отдраивает грязные унитазы клиентов, натянув резиновые перчатки, от которых так чешутся руки. Когда Джей и Кошачья Барбара основали “Генеральную уборку”, вложив серьезный капитал в четыре фургончика, логотип, страховку и расходные материалы, у них и в мыслях не было, что им самим придется мыть полы.

Конечно, они обучали девушек разным бытовым премудростям, чтобы подготовить их к прихотям некоторых капризных клиентов. Они взяли за правило в каждом новом месте первый раз работать вместе со своими девочками-уборщицами, даже самыми надежными и опытными. Во-первых, этим они давали понять клиентам, что к их поручениям относятся самым серьезным образом. Во-вторых, проводили рекогносцировку местности. Потом это помогало давать отпор клиентам с непомерными аппетитами, которые полагали, что, заказывая обычную уборку, они каким-то образом получат генеральную – с выгребанием из всех углов веками копившейся там грязи, с перетряхиванием всех книжек, с мытьем всей имеющейся в доме посуды и аккуратной ее установкой на место, чашечка к чашечке. Но в основном Джей и Барбара должны были осуществлять общее руководство. Так предполагалось вначале. Впрочем, на большее у Барбары времени и не было. Она занималась своими аристократками – бирманскими кошками. Балбес Нарцисс, который поселился у Джей, был отпрыском одной из этих королев. Барбара участвовала во всех кошачьих выставках и без конца пристраивала котят. А перед Джей стояла куча семейных проблем: Моджи и Тристан увлеченно делали детишек, а двое норовистых подростков требовали постоянного и неусыпного внимания. Расслабиться нельзя ни на минуту. И что же она делает? Тащит из дома миссис Райен набитые доверху мусорные пакеты, воняющие рыбой. А Барбара в это время наверняка объясняет двум новеньким девочкам из Бразилии, чем чистящий порошок отличается от воска для полировки мебели. (Кстати, знать это совершенно необходимо, особенно если имеешь дело с обеденным столом из вишневого дерева.) Потом Барбара будет втолковывать девушкам, что гель для мытья посуды вовсе не то средство, которое справится с заляпанной жиром духовкой миссис Лэтимер-Джонс.

Поднявшись в прохладную и просторную спальню миссис Райен, Джей уселась на кровать, прямо на небесно-голубое покрывало, и надела на трубку пылесоса мягкую щетку. Комната была вылизана, как готовый к приходу гостей номер люкс в отеле “Хилтон”. Гости, впрочем, по наблюдениям Джей, сюда не наведывались. Эта спальня напомнила Джей детскую комнатку ее двоюродной сестры Дельфины, где все ткани были подобраны по цвету: австрийские занавески, небрежно разбросанные подушки с бахромой и стеганое покрывало – все в розовых и голубых розочках. Комната Дельфины была так же безупречна, как эта спальня: одежда развешена по цветам в объемном зеркальном шкафу во всю стену (если дверцы открыть, шкаф освещался изнутри), обувь в нем стояла на наклонных подставках (казалось, будто туфельки спешат вниз, на пушистый кремовый ковер), пояса и шарфики висели на хитроумном приспособлении, которое крутилось, как маленькая карусель.

– Ну разве это не прелестно? – вздыхала тетушка Уин, обращаясь к своей сестре Одри, матери Джей.

Сестры пришли полюбоваться на комнату, откуда только день назад ушли декораторы и где Дельфина наконец смогла живописно разложить свои гребни и щетки с серебряными ручками. Одри окинула комнату взглядом и спросила:

– А где же она хранит книжки?

– Книжки? – Уин удивленно взглянула на сестру, затем указала на странную белую конструкцию у кровати и торжественно объявила: – Вот! Полочка для журналов. Сюда влезут все номера “Вог” за целый год.

Джей ритмично водила щеткой по гладким белым плинтусам и вспоминала свою детскую, которую она делила со старшей сестрой, Эйприл. Мать никогда не приставала к ним с упреками по поводу беспорядка: считалось, что таким образом она проявляет уважение к их личной жизни. Сестрам не хватало места в шкафах и ящиках комода, поэтому комната всегда выглядела как после налета. Маленькие лоскутки ткани – прозрачный тюль, разноцветный шелк, расшитая блестками тафта – выпархивали из комнаты Одри и летали по всему дому. Одри занималась тем, что шила великолепные костюмы для местных балетных училищ, для фигуристов и исполнителей бальных танцев. Стены в комнате Эйприл и Джей были сплошь заклеены плакатами с портретами ангелоподобных рок-музыкантов. Тетрадки, книжки в мягких переплетах и носки валялись на полу вперемешку с грязными тарелками. Столы и стулья были в несколько слоев завалены журналами, косметикой, дисками и бижутерией. Джей приходилось пихать одежду по три штуки враз на одну вешалку. Как же она мечтала о необъятном кремовом ковре Дельфины, о несметном количестве плечиков, обтянутых тканью, с подвешенными к ним кружевными мешочками лаванды. О специальных полочках, на которых лежали стопки девственно белых трусиков.

Джей снова уселась на кровать, чтобы поменять щетки пылесоса, и вытащила из кармана телефон. Может, были какие сообщения? Может, ее рабочий телефон уже разрывается от звонков людей, которые хотят немного подработать? Приближается весна. Студентам нужны деньжата на лето, а спустившимся с гор заядлым лыжникам – на следующий сезон.

– Модж? Что новенького? Кто-нибудь звонил? – Джей совсем не удивилась, что Имоджин торчит у нее на кухне. Дочка с удовольствием пользовалась бесплатным отоплением и посудомоечной машиной, заодно уничтожая содержимое буфетов. Джей представила, как Имоджин сидит на кухне, читает гороскоп в старом номере “Мари Клэр” и пьет четвертую чашку кофе, медленно-медленно настраиваясь на создание очередных нескольких строчек своей выпускной дипломной работы. Она писала о вреде, который наркотики наносят детям младшего школьного возраста.

– Чего-чего? – рассеянно переспросила Имоджин. – Ах да. Тебе раза два звонили по поводу работы. Я все записала и оставила у тебя на столе.

– Спасибо! Слушай-ка, Имоджин. – Джей кое-что пришло в голову. Они с Грегом уже целый день переваривали новость о беременности дочери, но и прочих родственников тоже следовало порадовать. Вот пусть Имоджин этим и займется. – Ты звонила бабушке?

– Не-а, а зачем?

– Нужно ей рассказать. О ребенке.

– А, ну да. Может, ты расскажешь?

– Ну нет, Моджи, это ты уж как-нибудь сама… С меня хватит того раза, когда я сообщила ей, что беременна тобой. Теперь твоя очередь выслушивать лекцию на тему “А что же будет с твоей учебой?!”.

– Но ты же не бросила учебу. Ты получила диплом, и я тоже справлюсь. В университете к этому отнеслись совершенно спокойно, я же тебе говорила.

– Я знаю, знаю. А вот бабушка не знает. Будь умницей – просто позвони ей, и дело с концом. И передай Тристану, чтобы он сказал своим. Вряд ли им понравится, если они узнают обо всем последними.

Почему она должна еще и об этом заботиться? Почему она все должна тащить на своем горбу?

– Ой, чуть не забыла! – воскликнула Имоджин. – Звонила тетя Уин. Представляешь, Дельфина возвращается домой. Из Австралии. Она теперь будет жить здесь.

Как это говорят? Кто там легок на помине? Вот вам прекрасная иллюстрация.

Джей посмотрела на свои руки, сморщенные и покрасневшие от резиновых перчаток. Дельфина фыркнула бы и посоветовала надеть под резиновые перчатки нитяные. И была бы, как всегда, права.

– Мам? Ты слышишь меня? Дельфина опять выходит замуж. Это в ее-то годы! Она уезжает из Австралии и будет жить рядом с нами. Тетя Уин сказала, ты умрешь от счастья!

Глава третья

Шоколадные батончики

– Эта твоя кузина… Вы что, на самом деле были такими неразлучными подружками?

Джей смотрела, как Барбара расчесывает кошку. Та извивалась и норовила вцепиться зубами в расческу. Барбара перехватила животное поудобнее. Кошка вертелась под широкими ладонями Барбары и сердито мяукала. Барбара ласково ее увещевала, ловко удерживая гибкое тельце на коленях и вычесывая короткую шелковистую шерстку.

– …Иначе с чего бы поднимать столько шуму, так ведь? Подумаешь, какая-то родственница вернулась из дальних стран. Вы бы попили с ней чайку у родичей. Она устроилась бы где-нибудь поблизости, и все дела.

Джей вздохнула, уткнувшись в свой бокал с вином. Еще не было и пяти, несколько рановато для выпивки. Но Барбара считала понедельник самым длинным и муторным днем, который просто грех не скрасить капелькой спиртного. И чем раньше, тем лучше. Этим утром, пока Джей, подменяя заболевшую Катеньку, выметала паутину из-под шкафов Клиента-с-таксой, Барбара бок о бок со своими вконец загнанными сотрудниками разгребала завалы после вечеринки, которую устроил восемнадцатилетний клиент в честь своего дня рождения. Разумеется, предупредить их заранее никто и не подумал.

– Просто диву даешься, – жаловалась Барбара. – Они считают, что привести дом в порядок после своры молокососов – это “обычная уборка”, с которой за пару часов шутя справится парочка студентов.

Но Джей думала о своем.

– Я вот о Дельфине… Подружки – не совсем то слово. Она всегда была больше чем просто кузина… – Джей с трудом подыскивала слова. – Начнем с того, что она постоянно была рядом, ходила за мной как тень. Тетушка Уин вбила себе в голову, что я должна заменить Дельфине сестру. Потому, дескать, что та единственный ребенок, а я подходила ей по возрасту. Тетушка всегда повторяла маме: “Лучшие друзья – это твоя семья”. У мамы было свое мнение по этому поводу, но с тетушкой Уин спорить бесполезно: она все равно не слушает.

– В каждой семье одно и то же, – мрачно заявила Барбара. – Мои оболтусы тоже никого не слушают. Они уверены, что знают все на свете.

– Вот-вот, и мои тоже.

Сколько раз она твердила Имоджин о таблетках. В том смысле, что они хороши, если не забываешь принимать их каждый божий день. И что? Имоджин живет как во сне. Спасибо, дышать еще не забывает. Разумеется, она пропустила слова матери мимо ушей.

– Понимаешь, все мое детство прошло под знаком Дельфины. Она… как бы это сказать… добилась всего, что мне не удалось. Мне не удалось, а ей удалось!

Барбара отпустила кошку и пошла к раковине вымыть руки.

– Да ладно тебе. Кто сказал, что ты неудачница? Уж не твоя мама, так это точно. Не тот она человек. Такая всегда спокойная, дружелюбная. Смотрит на тебя и будто думает: ну какая же ты славная! Скажешь, я не права?

Джей потянулась через стол к шоколадным батончикам. А ведь она специально отодвинула их подальше, чтобы не поддаваться искушению. Какие же у нее все-таки бледные, распухшие и шершавые руки! Они все еще попахивали жидкостью для мытья ванн, хотя Джей не поскупилась на душистый гель.

– О господи, ну конечно, права. Мама у нас отличная. Она, правда, почти не обращала на нас внимания, но в общем с ней все было в порядке. Для нее тетушка Уин и ее избалованная Дельфина были постоянным источником развлечения. Да мы все просто помирали со смеху, глядя, как Уин носилась со своей маленькой принцессой. Она, например, каждый вечер укладывала школьную юбку Дельфины в чулок, чтобы плиссировка не помялась. А на ночь смазывала ресницы Дельфины вазелином, чтобы они стали длиннее…

Барбару передернуло, и она расхохоталась.

– Если я чего-нибудь добивалась, – продолжала Джей, – то Дельфине ничего не стоило переплюнуть меня. Все, что было у меня, было и у нее, только лучше. С точки зрения десятилетней девочки, мне до Дельфины было как до неба. У нее имелось все что душе угодно и сколько угодно. От серебряных бальных туфелек на высоком каблуке до пушистой белой шубки из искусственного меха и настоящего пони. – Джей рассмеялась. – Прости, Барбара. Я понимаю, все это звучит так по-детски. Но все это уже в прошлом, кончилось двенадцать лет назад, когда Дельфина уехала в Австралию. Оттуда она уже не могла доставать меня своими поучениями.

– Думаешь, все начнется по новой?

– Надеюсь, нет. Хотя чем черт не шутит. Вообще-то с годами люди меняются, но, думаю, мне придется напрячься, чтобы не наступить на те же грабли. Мы, слава богу, уже не дети. Взрослый человек должен радоваться приезду кузины. Вот я и радуюсь.

Барбара с сомнением покачала головой:

– Сама себя обманываешь. Давай выкладывай, что у тебя на уме.

Джей покосилась на шоколадные батончики.

– Дельфина, по словам тетушки, всегда была “прекрасно сложена”. Ты не поверишь, но я раньше была тощим – кожа до кости – недомерком. Не представляешь, как это унизительно, когда родная тетка окидывает тебя с головы до ног снисходительным взглядом и выдает что-нибудь вроде: “Совсем еще ребенок…” А у тебя грудь плоская как доска. И при этом ты на год старше своей кузины, у которой уже появились приятные округлости и первый лифчик в розовых бутончиках. Наверное, мне было бы легче, если бы мама, так сказать, держала оборону рядом со мной. Но она не обращала ни малейшего внимания на мое ранимое детское самолюбие.

– Все это так, но ты давно уже выросла! – решительно заявила Барбара, подливая Джей вина.

Джей мысленно прибавила еще сто калорий к своему дневному рациону. Пожалуй, это уже чересчур для периода детоксикации. Наверное, у нее была самая короткая в истории диета. На сколько ее хватило? На пять минут? Или на семь?

– Я-то, может, и выросла, но комплексы остались.

– Только не говори мне, что ты хвасталась “округлостями” своих дочек.

Джей рассмеялась:

– Нет, конечно, я не сходила с ума, как Уин. Но пусть кто-нибудь только попробовал заявить, что его отпрыски лучше моих, я бы защищала своих девочек до последнего. Хотела, чтобы они считали себя неотразимыми. По крайней мере, пока были малышками. Да и сейчас, думаю, стоит изредка подкреплять их уверенность в себе. Хотя в последнее время Элли стала такой раздражительной и грубой… Если кто-нибудь скажет, что его тринадцатилетняя дочурка лучше, я, пожалуй, соглашусь махнуться не глядя.

– Короче, ты спишь и видишь, как встретишься наконец с этой твоей Дельфиной. Я лично просто жду не дождусь, – хохотнула Барбара. – Интересно поглядеть на женщину, которая до сих пор приводит тебя в такой трепет.

– Ну спасибо, дорогая. Да, представь себе, мне будет приятно снова с ней увидеться. Только сначала надо покрасить волосы, сбросить килограммов пять и нанять надежный персонал, чтобы мы с тобой могли без зазрения совести сказать: “Мы имеем собственный бизнес”. Пока же все наоборот – это бизнес имеет нас.

Джей взглянула на свой живот и пхнула его кулаком.

– Знаешь, а ведь было времечко, может неделя или даже две, когда меня вполне устраивала фигура – уже не тощая и еще не расплывшаяся. Жаль, я тогда этого не оценила и не приняла мер.

– Все, что тебе нужно, – это грейпфруты, – сказала Барбара, вываливая на тарелку очередную пачку шоколадных батончиков.

Джей с превеликим трудом превозмогла желание взять еще один. А Барбара, которую природа наградила стройностью кинозвезды, цапнула сразу две конфеты.

– Грейпфруты? Это еще зачем?

Джей все не могла избавиться от мыслей о первом своем лифчике нулевого размера. Она представила, как запихивает пахучую фруктовину в этот пустой на три четверти лифчик. На самом деле она набивала его салфетками. Поэтому после уроков физкультуры неслась в раздевалку пулей, чтобы натянуть школьную форму без свидетелей.

– Перед каждой едой нужно съедать половинку грейпфрута. Я про это читала, – авторитетно объяснила Барбара. – В нем полным-полно ферментов, которые сжигают жир.

– Думаешь? Но ведь то же самое говорят об овощном супе. И об ананасах. Ерунда все это. К тому же в ананасах сахара хоть отбавляй.

– Но ты же ничего не теряешь. Просто ешь три раза в день грейпфрут, поменьше налегай на углеводы и алкоголь да побольше пей воды. В конце концов, грейпфруты не так действуют на нервы окружающим, как овощной суп.

– Ну ладно, уговорила. Куплю парочку по дороге. А пока можно я взгляну на котят?

Барбара расплылась в улыбке.

– Ага, вот ты и попалась, – поддразнила она Джей. – Я же тебе говорила, когда ты забирала Нарцисса, чтобы взяла ему подружку. Бирманские кошки не любят одиночества. Пойдем посмотрим. Их, кстати, пора выпускать. Им нужно общество, а мои мальчишки как раз скоро вернутся из школы.

Барбара открыла дверь, и Джей прошла за ней в старый гараж, где Барбара устроила роскошное жилье для своих чемпионов и их потомства.

– У них шерстка уже настоящего цвета. Два – лиловых, два – голубых, а один – темный, как шоколадка.

Барбара взяла котенка, который карабкался по бархатной обивке старого кресла. Орехового цвета кошка, дремавшая на диванной подушке, вопросительно взглянула на Барбару и вновь прикрыла глаза. Ее детеныш был в безопасности.

– Ой, а этот почти розовый! – умилилась Джей, поглаживая кожаный носик крошечного существа.

– Будущая чемпионка. Лиловый окрас. Эту я себе оставлю – дам Незабудке отдохнуть от котят. А назову ее… Люпин!

Джей взяла другого котенка, перевернула его на спинку и пощекотала круглый животик. Раздалось громкое урчание. Даже странно, что такой маленький зверек так оглушительно мурлыкал.

– Потрясающие котятки. Как только у тебя хватает духу с ними расставаться?

– Я пытаюсь думать о деньгах. Ну, о той толике, которая остается после регистрации, спаривания, кормления и прививок. На самом деле я работаю не корысти ради. Это любовь с первого взгляда, – улыбнулась Барбара.

Она сгребла котят в охапку и понесла на кухню. Мама-кошка трусила вслед за ней, мяукая что-то успокоительное своим несмышленышам.

– Ну, давайте, пушистики, разбегайтесь, пора в большой мир. Подумай только, Джей, в следующем году ты точно так же будешь выгуливать ребеночка Имоджин.

– Мм-да. Как говорится, снова здорово. Опять стирка-уборка-готовка. Чудненько, – пробормотала Джей.

Элли ходила с Ташей по магазину, едва за ней поспевая. Таша шныряла между вешалок, как дикий зверь в лесу. Она вертела головой направо-налево, длинные светлые волосы, затянутые в хвост, мотались из стороны в сторону. Быстрым и цепким взглядом она пробегала по товарам, мысленно сортируя их по принципу “надо – не надо”. Элли шла за Ташей по пятам, уставясь в пол, изо всех сил стараясь не смотреть в левый угол, где, она знала, находилась камера наблюдения. Она запросто могла, проходя мимо, взять и вежливо улыбнуться прямо в камеру (с нее бы сталось). И скорее всего это закончилось бы ее портретом в криминальной хронике или в рубрике “Знакомые лица”, с помощью которой местная газета пыталась бороться с детским воровством.

А Таше было наплевать на камеры наблюдения. “Воплощенное бесстыдство” – так назвала Ташу их классная руководительница, миссис Биллингтон. Подразумевалось, что это станет жутким нагоняем и уроком для всех, но каким-то образом только добавило Таше блеску. Таше все было до чертиков. Она неслась по жизни, не обращая ни малейшего внимания на ежедневные выговоры за невыученные уроки и за сигареты, за розовые босоножки на высоченной платформе и за вечно отсутствующую спортивную форму. Так хотелось на нее походить. Быть такой же хладнокровной, с такими же пухлыми, сексуальными губами. И улыбаться, как она – на все тридцать два зуба. Перед Ташиной улыбкой никто не мог устоять. Даже мистер Редмонд, учитель математики. Каждый раз, выгоняя Ташу из класса за невыполненное домашнее задание, он покрывался багровым румянцем. А Таша ухмылялась и выплывала из класса, оттопырив задницу, как кошка Барбары во время течки.

А с другой стороны, быть такой, как Таша, не хотелось. Она врала, лазала по чужим карманам. Меняла друзей как перчатки. И еще она воровала. Если бы за воровство ставили оценки, уж не сомневайтесь, Таша получила бы высший балл. Собственно говоря, этим они сейчас и занимались. Сразу после уроков, даже не сняв школьной формы. Тырили вещи из магазина. Таше хотелось топик и еще красные браслеты к новому платью, которое она на прошлой неделе стащила из дорогого магазина. (Или врала, что стащила. Кто знает, может, это мама купила ей то платье.) Итак, Таша вышла на охоту и прихватила с собой Элли, которая случайно подвернулась ей под руку – перед уходом из школы она одолжила Таше свой блеск для губ.

Честно говоря, Элли ничего не нравилось на этой пестрой свалке. Все эти цепочки, колечки, помада, лак для ногтей, грубое кусачее белье – все было дешевым и безвкусным. Из-за них не стоило так рисковать. Это все подошло бы разве что девятилетним девчонкам – они бы вырядились и считали, что похожи на Барби. Даже водись у Элли деньги, она не потратила бы их на подобную ерунду. Если бы ее спросили, чего ей хочется, ну, скажем, на Рождество или на день рождения, она попросила бы одну вещицу, о которой давно мечтала, – мягкую, уютную пижамку. В такой пижаме хочется забраться в постель с хорошей книжкой (например, “В краю лесов”[4]) и забыть про все: про школу, Ташу, про других девчонок и драчливых мальчишек и про то, как трудно не выглядеть белой вороной. Элли казалось, что в школе она каждый день притворяется, пытается выдать себя за кого-то другого. Ведь если ты хоть капельку отличаешься от остальных, приходится как-то изворачиваться. Обычно ты не понимаешь, что в тебе такого особенного, пока кто-нибудь не начнет тыкать в тебя пальцем. После двух с лишним лет в школе Элли очень четко поняла, что хорошо и что плохо для нормального подростка.

Первое – плохо быть маленького роста, слишком маленькой для своих тринадцати лет. Ростом Элли пошла в маму. Она в классе самая маленькая, и фигура у нее еще детская. Но (слава тебе господи) она довольно симпатичная – у нее длинные блестящие каштановые волосы и красивый рот с приподнятыми уголками. Из-за этого кажется, будто Элли всегда улыбается, даже когда ей не до смеха.

Чтобы быть правильным тринадцатилетним подростком, нужно выглядеть достаточно взрослой, чтобы тебя пускали в бары, опытной, как будто у тебя было столько секса, что он тебе уже надоел (хотя дальше слов дело ни у кого еще не заходило), и нужно, чтобы месячные у тебя были чуть ли не с начальной школы. У Элли они еще даже не начались. Поэтому она всегда носила в рюкзачке парочку “тампаксов” и время от времени роняла их на пол в классе.

Второе – у тебя должна быть неблагополучная семья, чтобы можно было громко жаловаться. Лучше всего жить с одинокой, выбивающейся из сил матерью, которую мерзавцы мужчины обманывают и, может быть, даже иногда поколачивают. Отчим-извращенец тоже вполне подойдет. У Элли же были любящие папа и мама. Хорошо хоть ее мама разъезжала в фургончике с надписью “Генеральная уборка”, так что Элли всегда могла сказать, что ее мама – простая уборщица, а вовсе не владелец компании. Их семейные доходы вполне могли сойти за средние, хотя огромный дом, почти особняк, в котором они жили, вызывал некоторые подозрения у одноклассников. На первом этаже у них мало комнат. Только уютная гостиная-кухня – необъятная, с диваном, огромными стеклянными дверями. Она такой получилась потому, что папа снес практически все перегородки. Кухня выглядела стильной и немножко сумасшедшей из-за непонятных стеклянных вставок, которые придумал папа и понатыкал в самых неожиданных местах.

Сестрицей Имоджин тоже можно теперь козырять, ведь она залетела в двадцать лет, да еще от кого! От водопроводчика! Не обязательно же всем рассказывать, что Имоджин живет себе припеваючи у них в цокольном этаже (правда, у нее нет денег, так она же студентка). А Тристан-водопроводчик, между прочим, окончил Итон.

– Ну, чё скажешь? – Таша вертелась перед зеркалом, приложив к груди хищно изогнутый алый лифчик на серебряных бретельках.

Элли улыбнулась, ненавидя себя за постоянное желание говорить и делать людям приятное:

– Вроде ничего. Только выглядит как-то…

Таша прищурилась, ожидая, что Элли ляпнет что-нибудь, в очередной раз доказывающее, что она задавака, сентиментальная дурочка и вообще другая.

– Мне кажется, его из-под топика видно будет, – заторопилась Элли. – Кружева то есть. Они очень широкие.

– Да? Может быть. – Таша повесила лифчик обратно на вешалку и стала неторопливо рыться в нижнем белье. – А как тебе этот? Ну-ка, примерь.

Она протянула Элли сиреневый лифчик с монументальными чашечками, размера на три больше, чем Элли могла себе позволить. Элли небрежно рассмеялась, стараясь не краснеть:

– Ага, сейчас. Вот будет сюрприз для того, кто захочет меня пощупать. Ткнет пальцем – а там пусто.

Это была самозащита. Смейся над собой, пока этого не сделали другие. Таким вещам быстро учишься.

– Ладно, гребем отсюда, надоело.

Таша неожиданно рванула к выходу, к боковой двери. Удивленная Элли поспешила вслед за ней.

– А как же… Я думала, ты хочешь… – зашептала она Таше, когда они скрылись за углом, метрах в ста от магазина.

Таша ухмыльнулась, быстро оглянулась в сторону магазина и поволокла Элли на крыльцо ближайшего кафе. Здесь она стащила с Элли ее школьный рюкзак и открыла молнию. Элли смотрела, разинув рот, – в ее собственном рюкзаке оказалась куча вещей: браслеты, сережки, еще какая-то бижутерия… Все с бирочками и ценниками. Из-под задачника выглядывал тот самый алый лифчик, флакончики с лаком для ногтей позванивали, как монетки в копилке. Вместо тошнотворного ужаса (ее ведь запросто могли поймать!) Элли почувствовала необъяснимый восторг. Она заглянула в хитрые серые глаза Таши:

– Как ты это сделала? Я ничего не заметила.

Таша вытащила добычу и запихала в собственную сумку.

– Да знаю я, что ты не заметила. В этом-то и фишка. Ты ведь у нас невинный птенчик, Дюймовочка. – Таша потрепала Элли по щеке, как несмышленого младенца. – Тебя никто никогда не заподозрит. Если кто и следил в камеру, то за мной. – Она усмехнулась и протянула Элли флакончик с пунцовым лаком: – Вот, держи. Тебе этот цвет больше идет. Ну, до завтра.

Элли, застыв, смотрела, как Таша идет к станции. С ней происходило что-то странное. Она должна была чувствовать обиду и смятение: ведь ее же использовали. Но вместо этого ее лихорадило от возбуждения. И еще ее обуревало некое более сильное чувство. Единственное определение, которое она смогла подобрать для этого чувства, было – “любовь”. Тем не менее, подойдя к автобусной остановке, она вытащила блестящий флакончик и, оглянувшись украдкой по сторонам, выбросила его в урну рядом с “Макдоналдсом”.

Глава четвертая

Грейпфруты

Джей вела машину и выговаривала Имоджин:

– Почему мне приходится тащить тебя к бабушке на веревке? Ты давно должна была сделать это сама.

Они ехали к Одри порадовать ее вестью, что скоро она станет прабабушкой.

Имоджин вяло оправдывалась:

– Да некогда мне. Куча домашней работы. И вообще, чего ты суетишься? Я и сама бы прекрасно съездила, не маленькая.

А вот с этим Джей могла бы поспорить.

Имоджин закинула ноги на приборную панель, оставив на ней грязные следы. Шнурков в кроссовках не было, зато на них красовались наклейки с портретом ее любимого певца (бесплатное приложение к баночкам с йогуртом). Джей живо представила себе, как Имоджин, сосредоточенно высунув язык, прилепляет эти картинки. Хоть не вырядилась в любимую майку “Подружка сантехника”, и то спасибо. Уж Одри не упустила бы случая съязвить: “Да уж, подружились так подружились!”

Что за мать получится из Имоджин? Как она со всем справится? Она же сама еще спит крепко, как ребенок, – по утрам не добудишься. Как она будет вставать по несколько раз за ночь – то кормить, то пеленать, то укачивать?

– Детка, твой живот растет с такой скоростью, что у бабушки есть все шансы узнать о ребенке из газет. Тристан уже сказал своим, так что нечестно держать бабушку в неведении.

– Это же твоя мама, – с раздражением возразила Имоджин. – Вот сама бы ей и сказала.

– Она расстроится, если это сделаю я, а не ты.

– Но она поднимет столько шуму, начнет приставать со всякой ерундой.

Да, это точно. Одри как пить дать начнет приставать. Будет пичкать любимую внученьку крепкими, не укусишь, лепешками и жиденьким чаем. За время, оставшееся до родов, скупит все журналы для будущих мам и вручит их Имоджин с такой помпой, будто это невесть какая драгоценность. Одри была никудышной матерью, но, став бабушкой, проявила неожиданное рвение. На прошлое Рождество она сшила Элли белое бархатное пальто с капюшоном, на алой подкладке, с отделкой ядовито-розового цвета. Хорошо еще Элли как воспитанный ребенок нашла в себе силы притвориться, будто она в восторге от подарка. Да она и была бы в восторге, получи обновку лет шесть назад, когда, помнится, стояла на столе и распевала рождественскую “Зимнюю сказку”.

– Бабушка хочет как лучше, – слабо возразила Джей. – Вот увидишь, она только обрадуется.

И Джей потихоньку скрестила пальцы, надеясь, что так оно и будет.

Как все люди старшего поколения, Одри предпочитала, чтобы события, знаменующие человеческую жизнь, шли своим чередом. Когда Джей еще студенткой университета забеременела, Одри, конечно, стояла за нее горой. Хотя, надо признать, это была скорее реакция на злорадное сочувствие тетушки Уин: “Ах, бедная девочка попала в беду!” Но как только дверь за теткой захлопнулась, мать задала Джей хорошую взбучку. И только после этого занялась приятными хлопотами – выбором ткани для свадебного платья. И платье у Джей было шикарное: нежнейший шифон переливался всеми оттенками синего, а фасону позавидовала бы сама Стелла Маккартни.

Одноэтажный домик с верандой, в котором жила Одри, примыкал к дому ее сестры Уин. Обе сестры потеряли мужей, но все равно решили жить порознь: у них были слишком разные взгляды на ведение домашнего хозяйства. Поразмыслив, они поселились по соседству, что, при достаточной самостоятельности, оставляло приятную возможность вдоволь ворчать и ссориться друг с другом. Живя в одиночестве, Одри не считала нужным сосредоточить шитье в одной комнате. Она прекрасно чувствовала себя среди кочующих по всему дому обрезков ткани, прозрачных выкроек и мотков ниток. Рулоны шифона, шелка, лайкры и тюля валялись повсюду. Одри не выбрасывала ни единого лоскутка – вдруг для отделки костюма или для украшения прически срочно понадобится какая-нибудь розовая ленточка. На каждой двери висели сметанные комбинезоны, трико, костюмы зверей, сшитые из обрезков меха, и пышные бальные наряды. Обрывки ниток тянулись за Одри по всему дому. Они забивались во все щели, так что даже пылесос Генри не мог с ними справиться. Когда Уин приходила в гости, она неизменно ворчала: “Каждая вещь должна иметь свое место” – и с недовольным видом вытаскивала из сахарницы блестки. Вернувшись домой, Уин подолгу чистилась в прихожей, чтобы ни одна пылинка не проникла в ее безупречную квартиру.

Все свои хозяйственные таланты Одри направила на оформление сада, в то время как Уин без долгих размышлений засыпала половину участка мелким гравием – чтобы сразу услышать подкрадывающихся жуликов. (“Чем жить в постоянном ожидании грабителей, лучше сразу повеситься”, – заявила Одри.) Кое-где сад Уин оживляли кособокие гипсовые статуи пуделей и уродливо подстриженные декоративные кусты. Одри же разводила пышные вечнозеленые растения, а при виде тюльпанов и гладиолусов, которыми пестрели клумбы, сам Алан Титчмарш[5] разрыдался бы от умиления.

– Осторожно, булавки, – предупредила Одри, открывая дверь. – С утра вожусь с четырьмя балетными пачками. Этот кошмарный тюль!.. Такой скользкий, такой непослушный! Чаю хотите? Пойдемте на кухню. А то в гостиной у меня недоделанный лев.

И Одри повела их на кухню.

– О нет, – тихонько простонала Имоджин, – только не чай. – И громко добавила: – Бабуля, мне не наливай, я только что пила.

Одри на ходу слегка повернулась – взглянуть на внучку:

– Это почему еще? Что за новости? Опять какая-нибудь диета?

Имоджин замялась.

– Да нет, вовсе не диета. – Она расчистила стулья от выкроек и вязанья и уселась к старому круглому столу из соснового дерева.

– Сейчас все девочки помешались на диетах. То одна, то другая. В моей юности мы ели что дают и говорили “спасибо”. – Одри достала из буфета печенье и вафли. – Правда, тогда еды было гораздо меньше. Нам и в голову не приходило привередничать и жевать чипсы вместо нормальной еды.

Одри с грохотом водрузила на стол пузатый коричневый чайник и расставила чашки. На одной из них был выпуклый профиль королевы и золоченые буковки “Серебряный юбилей 1977”. Как и следовало ожидать, Одри проигнорировала возражения Имоджин. И вот уже Моджи вертит в руках чашку с назидательной надписью “Защита для выживания” и логотипом кампании по ядерному разоружению.

Как только сохранилась вся эта нелепая посудная разносортица? Прошлым летом Джей сделала очередную попытку навести хоть какой-то порядок на кухне матери, где обычно царил хаос. Она подарила Одри дюжину больших красивых чашек ручной работы, расписанных изысканными колокольчиками. Между прочим, из девонского фарфора! И что же? Меньше чем за год эти чашки исчезли одна за другой. Их роняли на пол, разбивали в посудомоечной машине. Рори швырял их в раковину так, что, казалось, треснут не только чашки, но и сама раковина. Говорят, нержавейка очень прочный материал, но неуклюжему Рори ничего не стоило оставить вмятину и в ней.

Не успела Одри налить чай в чашку, призывавшую разоружиться, как дверь распахнулась и в комнату вкатилась тетушка Уин, отдуваясь и тряся подбородками. Одним заученным движением она выхватила чашку из буфета, смахнула со стула журналы и плюхнулась к столу.

– Я увидела твою машину, – заявила она Джей, – и решила поздороваться.

– Ты просто унюхала, что мы тут чай пьем, – пробормотала Одри.

Но Уин не обратила на нее внимания. Она просто подпрыгивала на месте от нетерпения, торопясь вывалить свои новости. Тетушка лучезарно улыбнулась Джей:

– Ты ведь приехала обсудить наши события? Чудесно, не правда ли? Ты наверняка в восторге. Я так и знала, что ты будешь вне себя от радости.

Имоджин уставилась на нее:

– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?

– Дельфина, конечно, а кто еще? Она мне звонила.

Уин сунула руку в необъятную черную сумку, с которой никогда не расставалась.

– У меня с собой ее письмо. Дельфина обожает писать письма. У нее такой изящный почерк и такие изумительные описания. Пейзажи…

– Вы говорите о разном. – Джей предостерегающе взглянула на Имоджин.

Уин между тем рылась в сумке в поисках очков. Наконец сдалась и протянула Джей конверт. (Нежно-розовый листок с блестками, на подкладке из светло-зеленой папиросной бумаги. Совершенно в духе Дельфины.)

– Ну, читай же!

Но не успела Джей и рот открыть, как Уин сама начала пересказывать содержание письма:

– Она пишет, что будет жить рядом с Кингстоном, прямо на набережной, в одном из этих чудесных новых домов. Грег, кажется, что-то там строил. Ага, пентхаус. – Уин выговорила это слово с восторженным придыханием, будто молитву читала. – Она поселится неподалеку, рядом со своей бедной старенькой мамочкой.

Одри скорчила физиономию, и Джей с трудом подавила смешок.

– А ее новый жених! – Уин отхлебнула чаю, поморщилась и, не глядя, протянула руку за сахарницей. – Он пилот!

Она сделала многозначительную паузу, чтобы слушатели могли в должной мере оценить очередной неслыханный успех Дельфины. Слово “пилот” явно было из той же молитвы, что и “пентхаус”.

Уин похлопала Джей по руке:

– Джей, дорогуша. Жених Дельфины постоянно в разъездах. Она пишет, что было бы неплохо, если бы к ее приезду ты навела чистоту в их квартире. Ты ведь как раз этим занимаешься? Уборкой, да?

Джей потеряла дар речи, но все-таки смогла выдавить:

– В общем, да, мы убираемся… То есть мои служащие, девушки, которых я нанимаю…

Одри оборвала ее:

– Джей, немедленно перестань мямлить. Нечего тут стесняться. Уборка – прекрасное занятие, ничем не хуже других.

Имоджин, разглядывая забитую всякой всячиной кухню, захрустела шоколадным рулетом. Крошки так и посыпались.

– Кто сказал, что это плохое занятие? – Уин энергично замотала головой, ее подбородки заколыхались. – Просто забавно, что так вышло. Ты – такая умная, образованная и все такое…

Джей задержала дыхание и начала считать про себя.

– Опять же, диплом у тебя. Дельфина вот даже среднюю школу не закончила и ничуть не переживает.

– А как же я? – не выдержала Имоджин. Она встала, выплеснула чай в раковину и налила себе воды из-под крана. – Как насчет моих новостей? Это кому-нибудь интересно?

– Ну-ну, золотце, давай выкладывай, что там у тебя стряслось. Ты наконец обручилась с этим славным мальчиком? Такой культурный и вежливый юноша.

– Уин, заткнешься ты когда-нибудь или нет? Дай и другим хоть слово сказать, – не выдержала Одри.

Имоджин засмеялась:

– Обручилась? Фу, как это старомодно. И неинтересно. Хотя от какого-нибудь такого стильного кольца я бы не отказалась. Нет, вовсе нет. Я беременна. Ты будешь пратеткой, а бабуля станет прабабушкой.

Воцарилась тишина. Сестры переглянулись. Судя по всему, многообещающее “пра” их в восторг не привело.

– А когда же свадьба? – спросили они хором.

Имоджин выглядела озадаченной, словно ее спросили о каком-то древнем, полузабытом ритуале.

– Полагаю, они еще не задумывались о браке, – вступилась Джей. – Они еще слишком молоды.

И тут же поняла свою ошибку.

Уин поджала губы:

– Молодые, молодые, а ребеночка сделать сумели…

– Все будет в порядке. У них есть квартира внизу, а мы все им поможем.

Если у Джей и были какие-то сомнения, делиться ими с Уин она не собиралась. А сомнения у нее были. Кто будет сидеть с ребенком, когда Моджи закончит университет и пойдет работать? А как насчет… Да что толку сейчас гадать? У них еще куча времени, чтобы все хорошенько обдумать. Вернее, у Моджи с Тристаном полно времени, чтобы все хорошенько обдумать.

– Вот и чудесно. Ребенок – это всегда радость, – решительно заявила Одри. И крепко обняла Имоджин.

– Когда Джей попала в беду и забеременела маленькой Имоджин, – напомнила Уин, – ты говорила то же самое. Но она хотя бы заставила Грега поступить как порядочный человек.

Уин налила себе еще чаю и окинула Имоджин сочувственным взглядом.

– Я куплю шерсти. Ребенку нужно приданое, а вы, современные девочки, не умеете даже спицы в руках держать. Куплю лимонной шерсти. Не важно, кто там у тебя – мальчик или девочка, лимонный цвет всем подойдет.

Грейпфруты. Кухня была завалена грейпфрутами. Одни лежали вперемешку с апельсинами в старой корзине для фруктов. Казалось, они прячутся от соковыжималки, которая так и норовит вывернуть наизнанку их сочную мякоть. Другие, как в засаде, сидели в холодильнике, потеряв от холода аромат. Ждали своей очереди, чтобы присоединиться к апельсинам и лимонам в корзинке. Пузатые оранжевые шары, похожие на маленькие солнышки, выстроились на хлебной доске. Они лениво перекатывались с боку на бок и иногда падали на пол. Рори картинно поддавал их ногой, воображая себя Уэйном Руни[6]. Джей уже тошнило от одного вида грейпфрутов. Зато меньше чем за неделю она сбросила полтора килограмма. Ей ужасно хотелось перед кем-нибудь похвастаться, пройтись этак, покачивая бедрами, и сказать что-нибудь вроде: “Как тебе мой зад в этих джинсах?”

Но у нее хватало ума не нарываться на насмешки. Они ей совсем ни к чему.

– Мам, ты скоро совсем пожелтеешь, – высказал свое мнение Рори, когда Джей перед ужином разрезала очередной грейпфрут. – Станешь как горчица.

Джей слабо улыбнулась и впилась в грейпфрут, чувствуя, как зубы сводит от холодного горьковатого сока. Эти грейпфруты оказались удивительно липкой штукой. Их сок был такой кислый, но после него пальцы липли, будто Джей окунула их в сахарный сироп. Со второго дня Джей стала есть грейпфруты тайком. Грейпфруты по утрам – еще куда ни шло. За завтраком или даже вместо завтрака они вполне сходили за обычную еду, но за обедом или ужином выглядели вызывающе. Было в этом что-то неприличное: все люди как люди, а она сидит и в одиночку (как горький пьяница) диетически питается. Как должны воспринимать это дело окружающие? То ли она лекарство принимает, то ли пыль в глаза пускает.

Элли бросила на Джей неодобрительный взгляд и проворчала:

– Твоя диета может плохо на мне отразиться. Я очень впечатлительна. У меня может появиться какое-нибудь желудочное расстройство.

Грег рассмеялся и ответил дочери:

– В твоих устах “диета” звучит так, будто это преступление. Посмотрим, как ты будешь выглядеть в мамином возрасте. Может, будешь за обе щеки наворачивать что-нибудь еще более противное?

Элли нахмурилась, бровки сошлись на переносице. Грег, поглощенный починкой магнитолы Рори, не обратил на это внимания. А Элли так грозно хмурила брови, что Джей даже подумала, не стоит ли ее предупредить: дескать, будешь часто хмуриться, к семнадцати годам сморщишься как старушка…

У Элли такое маленькое личико. Глаза и рот казались на нем слишком большими, будто принадлежали другому человеку. И все ее гримаски и нахмуренности тоже были ей не по размеру, великоваты – словно на детское личико примеряли выражения лица взрослого человека. Зато когда Элли по-настоящему радовалась, она была восхитительна. От удовольствия ее лицо просто сияло. Обычно она выглядела довольно задумчивой, однако уголки ее рта всегда жизнерадостно загибались вверх.

Иногда, в моменты беспричинной паники, которая время от времени охватывает всех матерей, Джей казалось, что ее крошка Элли – приманка для любого маньяка. Она была слишком хрупкой для своего возраста, сексуальной, сама того не зная, и очень хорошенькой – без всяких ухищрений со своей стороны. Словом – мечта педофила. Все Эллины одноклассницы и подружки были значительно выше ее и крупнее. Когда дочь приводила домой кого-нибудь из них (в этом году она дружила с нескладехой Сиреной), Джей с трудом подавляла в себе желание разговаривать с этими оформившимися девицами как со взрослыми. В то же время она старалась не обращаться с Элли как с ребенком. Элли выглядела второклашкой, но у нее наверняка уже имелись вполне взрослые мысли и собственный опыт, с которым следовало считаться. Джей отлично помнила, каково это, быть маленькой: тебя не пускают на фильмы “до шестнадцати”, по дороге в школу ты украдкой поглядываешь на мальчишек, но они даже не смотрят в твою сторону. Трудно казаться взрослой, когда носишь брючки с ярлычком “для детей 11–12 лет”.

Понять, что на самом деле творится в голове у Элли, было трудно. Она не любила делиться своими мыслями. Правда, в последнее время она выглядела такой довольной, словно что-то ее радовало.

– Элли что-то замышляет, – сказала Джей Грегу, когда они вечером улеглись в кровать. Над ними раскинулось вечернее небо с самолетами, звездами и неутомимым телескопом соседа-астронома.

– Очень может быть, – ответил Грег. – Ей пора заводить секреты. Может, у нее появился мальчик, как ты считаешь?

– Вряд ли. Все-таки еще рановато. Даже если бы она выглядела постарше.

– Тебе виднее. Хотя есть такие девахи, что в тринадцать дадут фору двадцатитрехлетним.

– У нее вся жизнь впереди. Все еще успеет. Она пока даже не думает о косметике и нарядах. Точь-в-точь как я в ее возрасте. Я тоже в тринадцать лет носила хвостик и была совершеннейшим ребенком. Мальчишки и косметика для меня не существовали.

Джей задумалась о своем детстве. Было время, когда она после уроков часами торчала на пыльном заднем дворе школы верховой езды миссис Ален, облокотившись о забор и терпеливо дожидаясь, когда Дельфина даст ей прокатиться на своем толстеньком маленьком пони. Эта упитанная избалованная лошадка со светлой пышной гривкой, как у девушки из рекламы шампуней, принадлежала Дельфине и была могущественным оружием в ее руках. Джей обладала только черной ласковой кошкой, в присутствии которой Дельфина демонстративно чихала, страдальчески наморщив нос. А Дельфине, когда той было всего одиннадцать лет, Санта-Клаус подарил то, о чем мечтает каждая девочка: потрясающий комплект для ухода за пони. Там была попона с монограммой, набор щеток и сказочная, поскрипывающая желтой кожей сбруя. Такому королевскому подарку позавидовал бы даже святой.

Годы спустя, когда Джей подарила пятилетней Имоджин игрушечный набор “Мой любимый пони” – с крошечными розовыми щеточками, гребешками и скребницами, с розетками и бантиками, – она испытала приступ ностальгической зависти, вспомнив живую игрушку Дельфины. Одри, мать Джей, считала покупку пони ненужной тратой денег, уверяла, что это забава на пять минут, а через пару недель животное будет забыто и заброшено. Его оставят пастись в одиночестве в поле, и в результате несчастная лошадка станет толстой и раздражительной.

Прошло несколько месяцев, и Дельфина приобрела над Джей чудовищную власть.

Уин разрешила Дельфине оставаться на конюшне сколько ей захочется, но только под присмотром Джей как старшей по возрасту. Взамен Джей позволялось разок прокатиться на Паутинке. Это не ущемляло прав Дельфины. Она была единственным ребенком, и Паутинка принадлежала только ей. Только она решала, кто может сидеть в блестящем кожаном седле, а кто – нет. Это ощущение власти нравилось ей гораздо больше, чем сам бедный пони. Она часами скакала кругами по песчаной арене, нахлестывая пони, перескакивая через барьеры и испуская пронзительные вопли.

– Противный, тупой осел! – орала она каждый раз, когда теряла стремя или не могла взять барьер.

При этом она искоса поглядывала на Джей и коварно улыбалась, видя, что та изнемогает от желания сесть в седло. Джей всегда получала разрешение покататься. Но не более двадцати минут. Потом Дельфине надоедало ждать, она начинала ворчать и тянула Джей домой. На самом деле она просто боялась, что миссис Ален заметит, что она болтается без дела, и приставит ее к работе.

Совершенно неожиданно для себя самой Джей вдруг выпалила:

– Вообще-то я была неплохой наездницей.

– Ты о чем? О лошадях? Или о мотоциклах? – заинтересовался Грег.

Для него лошади были не более чем декоративной частью сельского пейзажа, и смотреть на них стоило с безопасного расстояния. Мотоциклы – другое дело. Это предмет мечтаний. Грег твердо знал, что, когда его настигнет кризис среднего возраста (мужской климакс), в первую очередь он купит сверкающий инкрустированный “харлей”. Главное, успеть это сделать, пока еще способен залезть на мотоцикл.

Джей рассмеялась:

– О лошадях. Ты что, думал, я ездила на мотоциклах, а тебе не рассказала?

– А что? Даже после двадцати лет совместной жизни нельзя узнать о человеке всего. А это было бы захватывающее зрелище. Крошка Джей в соломенной шляпке на резинке, с развевающейся юбочкой летит в школу на маленькой “веспе”.

– Жаль тебя разочаровывать. Но я даже на велосипеде не каталась, не говоря уж о мотоциклах. Никогда не понимала своих школьных подружек, которые катили домой на великах: холодно, дождь, машины обдают грязной водой с головы до ног… А ведь спокойненько можно было доехать в душном, перегретом и переполненном автобусе.

Грег подкатился к ней поближе, засунул руку под одеяло и погладил ее по животу.

– Узнаю тебя, – пробормотал он, уткнувшись ей в шею. – Ты всегда найдешь местечко поуютнее.

Джей не знала, что и сказать. По сути, он намекнул, что она толстая и ленивая. Ну, толстая (скорее, полненькая) – с этим еще можно согласиться (хотя она ведь работает над собой). Но ленивая? Это уж, извините, нет.

Завтра еще один день в компании Генри, думала Джей, поглаживая спину Грега чуть сморщенными от использования чистящего порошка пальцами. Жаль, что Генри – это всего лишь пылесос.

Глава пятая

Кофе с молоком

(две ложки сахара)

Моросил мелкий дождик. Элли стояла на автобусной остановке, держась подальше от брата. Вообще-то они с Рори прекрасно ладили. Несмотря даже на то, что Рори глубоко и нерушимо верил, что Пятьдесят Центов – величайший из музыкантов[7]. Когда передавали его хит “Темнота”, Рори врубал такую громкость, что у всех незаинтересованных барабанные перепонки чуть не лопались. Тем не менее в школу они ездили порознь. Не то чтобы вам запрещается сидеть в автобусе рядышком с братом, нет. Вы просто этого не делаете. И точка. Рори втиснулся на лавочку под козырек автобусной остановки, довольно нахально отодвинув пожилую женщину на костылях с такой объемистой сумкой, что в нее запросто могли поместиться несколько человеческих голов. Господи, что за чушь! Рори выглядит слишком несчастным, даже для восьми часов утра. Из конца очереди Элли видела, как Рори старался поплотнее обхватить себя руками. Его трясло, и он был бледен как лист бумаги. Хотя, может, просто замерз на мартовском ветру? А еще он ерзал на месте. В детстве, когда Рори начинал себя так вести, это означало, что его скоро стошнит. Элли всегда понимала это раньше, чем сам Рори. Элли запаниковала. Надо срочно подойти к нему и убедиться, что с его желудком все в порядке, пока нет автобуса. Вот тогда уже точно будет поздно.

Элли пролезла к началу очереди и дернула брата за рукав:

– Рори, с тобой…

– Крошка Элли, привет! Как делишки?

Рядом с ними откуда ни возьмись появилась Таша. В боевой раскраске, со сверкающими золотистыми тенями на веках, благоухая дешевыми духами из супермаркета.

– Это твой братец, да?

Таша откинула назад школьную сумку и выпрямилась, демонстрируя грудь, четко обозначившуюся под блестящей кожаной курточкой с капюшоном. Наверное, нацепила тот самый алый лифчик. Таша ухмылялась своей неотразимой улыбкой, ухитряясь при этом методично работать челюстями – во рту у нее мелькала ярко-розовая жвачка.

Рори уставился себе под ноги, держась руками за голову. Его колени неуклюже торчали вверх.

Нет, только не это, взмолилась Элли про себя. Только бы Рори не стошнило прямо на модные тупоносые ботиночки Таши. Они, должно быть, стоили ей кучи денег. Если, конечно, Таша их не стащила. К ботиночкам Таша надела черные колготки с красивым узором ромбиками. Шикарные колготки. Они тоже не заслуживали того, чтобы Рори на них вывернуло.

Рори посмотрел на подружек мутным взглядом, что-то невнятно пробормотал и неожиданно припустил по дороге по направлению к дому.

– Чего это с ним? У меня что, изо рта воняет? – Таша уставилась на убегающего Рори, который свернул в аллею и вскоре скрылся из виду.

Значит, Элли угадала. Его действительно мутило. Наверное, сейчас он прислонился к забору Одбина и его выворачивает наизнанку на загаженный собаками газон и дорожку, засыпанную обрывками оберточной бумаги. Таше об этом лучше не говорить, иначе завтра над Рори будет потешаться вся школа.

– Наверное, забыл что-нибудь дома. Может, мозги, – нашлась Элли. – Если, конечно, они у него вообще есть. А ты как здесь оказалась? Ты же живешь с той стороны моста. И это не твоя остановка.

– Меня отец подвозил. И вдруг я увидела тебя и решила: дай-ка подойду поздороваюсь. Ты не против? – И она подхватила Элли под руку.

Элли почувствовала ее крепкую хватку даже сквозь свитер и стеганую куртку. Значит, Таша оказалась здесь не случайно, она действительно захотела встретиться с ней.

На дороге появилась еще одна девочка в школьной форме. Она торопилась изо всех сил, чтобы успеть на приближающийся автобус. Это была Аманда Харрисон, подружка Элли, с которой она обычно сидела и в автобусе, и на уроках, и за обедом в столовой. Элли поняла, что ей предстоит сделать выбор. Но, когда они все столпились у входа в автобус, Элли обреченно поняла и другое: никакого выбора у нее нет. Таша плюхнулась на двойное сиденье и похлопала рядом с собой наманикюренной ручкой (розовый лак и серебряные сердечки на каждом ноготке).

Аманда, конечно, классная девчонка. Элли она действительно очень нравилась. Но бывают моменты, когда к жизни хочется добавить чуточку опасности.

У Дельфины аккуратный, прямой почерк с остроконечными буковками. Джей рассматривала подписанный ее рукой бледно-сиреневый конверт. В таких обычно посылают поздравительные открытки, а не деловые записки со списком поручений.

– Потрясающее нахальство, – проворчала Джей, глядя на Тристана.

Трис поднялся к ним, чтобы проверить подтекающий кран в ванной комнате. Прошло уже двадцать минут, а дальше кухни он не продвинулся. Прежде он решил выпить чаю, объяснив, что ни один сантехник не принимается за дело без хорошей порции горячительного. Хорошо еще, что мы не платим ему по часам, думала Джей, просматривая инструкции Дельфины.

– Послушай-ка, Трис, что она тут пишет, – сказала Джей, дочитав наконец список до конца. – Она хочет, чтобы я пригласила этого ее Чарльза к нам, прежде чем начну наводить порядок у него дома. “Устрой ему нечто вроде семейного праздника. Введи его в семью”. Да-а…

Неудивительно, что Дельфина не стала звонить, а послала обычное письмо (электронную почту Дельфина так и не освоила). Она прекрасно понимала, что с письменными инструкциями никто не станет спорить. Письмо не швырнешь, как телефонную трубку.

Трис три раза ополоснул чайник кипятком над раковиной, потом очень аккуратно отмерил четыре чайные ложки чая “Твайнингс Даржлинг”. Интересно, как он ведет себя, когда чинит краны в других домах? Морщится, когда хозяйки предлагают ему заваренные дешевые чайные пакетики? (В домах, где Джей делала уборку, она видела такой чай рядышком с банками растворимого кофе и мешком сахарного песку.) Похоже, Тристан прекрасно сойдется с Дельфиной. Они будут часами обсуждать достоинства тонкого костяного фарфора и абсолютную непригодность дважды вскипяченной воды.

– Вы же устраиваете классные вечеринки. Точно – круто будет. – Трис осторожно положил серебряное ситечко, доставшееся Джей от прабабушки, на розовую фарфоровую чашечку.

Эта чашка и блюдце были сделаны из такого тонкого фарфора, что даже просвечивали. Они были куплены совершенно случайно на школьной распродаже. Уин нашла их в груде барахла, перевернула блюдце и воскликнула: “Ух ты, настоящая старина!”

Зная слабость Тристана к изысканным вещицам, Джей тогда купила и торжественно преподнесла ему чашечку с блюдечком. Нет, все-таки уму непостижимо, что (помимо секса и изготовления детишек) связывает Тристана и ее неряху дочку.

– Ну да, ты прав. У нас бывает весело.

Джей вспомнила, как на прошлое Рождество они запускали петарды и подожгли соседский забор. Старушки из дома престарелых на их улице выползли в своих халатах погреться у огня и напропалую кокетничали с пожарными, отпуская дерзкие замечания по поводу длины их шлангов.

– Все, что от меня требуется, – это заглянуть к этому Чарльзу на квартиру, назначить цену за генеральную уборку и прислать к нему девочек-уборщиц. Я не предполагала, что “уборка” включает в себя и светский раут. В конце концов, пусть Дельфина сама знакомит своего Чарльза с семьей.

– Ну так скажите ей об этом, – наивно предложил Трис. – Скиньте письмо по электронке или позвоните. Нет, мол, сестрица, не могу, и все!

Джей уставилась на письмо.

– Придется позвонить. Она не пользуется электронной почтой. Но ты просто не знаешь Дельфину. У нее всегда очень разумные доводы, почему все должно быть сделано именно так, как она желает. Наверняка заявит, что если я познакомлю Уин с Чарльзом, то спасу ее семейную жизнь. Вот послушай, что она тут пишет. “Это уже третий муж, которого я привожу к маме. Если мы будем одни, она непременно что-нибудь ляпнет. И тогда Чарльз подумает, что у его невесты куча спятивших родственников”. Надеюсь, меня она не имеет в виду. И дальше: “Пожалуйста, Джей, выручи меня. Будет чудесно, если мама как следует оденется и будет вести себя так, будто это ее первый будущий зять, а не третий”. И так далее и тому подобное.

Трис сделал большой глоток своего прекрасного чая, прикрыв глаза от удовольствия, как кот Нарцисс, откушавший рыбки.

– Нет, ты можешь себе представить, она пишет: “Имей в виду, что у Чарльза аллергия на копченого лосося”. – Джей невесело рассмеялась. – Инструкции, инструкции, инструкции. В этом вся Дельфина. Она родилась слишком поздно. Ей бы жить в Древнем Риме и повелевать отрядом рабов. Странно, что она не прислала мне список бутербродов и схему сервировки стола.

– Да, судя по всему, она… она… – Тристан подыскивал слова, тщательно ополаскивая чашку горячей водой.

– Любит, когда все вокруг нее пляшут, – подсказала Джей. – Так и есть. Можешь в этом не сомневаться. Но я уже выросла. И могу дать ей отпор.

Трис недоверчиво приподнял бровь – ту, в которой носил золотой винтик.

Но Джей не сдавалась:

– По крайней мере, попытаюсь. Ну, мне пора. Мои уборщицы, кажется, взбунтовались. Пока, Трис, удачи тебе с краном.

Рори полегчало. Но он все равно решил не ходить в школу. Вообще-то учителя должны быть ему даже благодарны. Вряд ли они обрадовались бы, начнись у него рвота прямо на уроке. Пусть скажут спасибо, что он не притащился в школу и не заблевал им весь пол. Тогда бы урокам точно пришел звездец.

Рори мирно посидел часок в парке, выкурил пару сигарет, выпил кока-колы и послонялся около пруда, наблюдая за утками. Спаривание пернатых вызвало у него живейший интерес. Процесс показался ему довольно садистским. Самец хватал самку клювом за шею и держал ее голову под водой, пока сам делал свое черное дело. Потом он ее отпускал, бедная самочка приходила в себя и чистила перышки, а селезень с ликующим кряканьем кружил над прудом. Этот наглец напомнил Рори парней в школе, чуваков вроде Бена Пикарда или Алана Симмонсона. Если в выходные они встречались с девчонками, то в понедельник утром заявлялись в школу самодовольные – дальше некуда. Многозначительные улыбочки приглашали всех окружающих догадаться, чем это они занимались. А некоторые бахвалы так прямо и заявляли:

– Знаешь Келли из пятого класса, фигуристую такую, с сиськами?

И вываливали все подробности первому встречному-поперечному.

А Рори пока было нечем хвастаться. Помимо тисканья на вечеринках да странных ощущений внизу живота, гордиться было нечем. Ничего общего с подвигами Бена и Алана. Но все равно он не стал бы трубить об этом на каждом углу. Он будет держать язык за зубами. Тогда, обмениваясь сплетнями, девчонки станут вздыхать:

– О-о-о, Рори, он просто прелесть!

Он не будет таким, как эти придурки, которые разве что не поднимают на школьный флагшток трусики завоеванной ими девчонки. Девчонки смогут ему доверять. Ведь он не бросается за каждой юбкой и не треплется на каждом углу о своих победах. Кстати, поступая как порядочный человек, можно заманить больше девчонок. “Никакого цинизма”. Рори ухмыльнулся и плюхнулся на мокрую скамейку. Рядом с ним парочка ворон увлеченно опустошала урну.

Ему опять стало хуже. Наверное, это все-таки тот бутерброд. Надо внимательнее смотреть, чего ешь. Может, масло прогоркло или хлеб заплесневел. Мать предупреждала, что за хлеб не отвечает, поскольку сейчас она его не ест. Вот чертовы диеты! Или это все-таки джем? Иногда в глубине холодильника он находил такую тухлятину, будто кто-то специально выращивал там пенициллин. Большая часть холодильника была забита едой Имоджин: ее любимый мед, черничный джем, соленые огурцы. У нее же есть свой собственный холодильник на первом этаже. Почему бы ей не хранить всю эту отраву там? Будем надеяться, когда родится ребенок, она будет более аккуратной с едой, иначе сопляк долго не протянет.

Рори схватился за живот и лег. Может, кишки перестанут так зверски болеть, если он устроит их поудобнее? Две старые сплетницы из тех, что вечно торчат в парке, зашушукались и неодобрительно посмотрели на него. Ну и мымры, оделись “для прогулки на свежем воздухе”: вязаные шапочки и клетчатые шотландские шарфы. И точно в такие же шмотки нарядили своих собачонок. Когда-то псины, наверное, были белыми, но со временем стали желтыми, как снег, на который кто-то помочился. Рори стало совсем худо. Если бы старые перечницы знали, как ему плохо, они бы пожалели его, потрепали по голове, сказали что-нибудь утешительное. Хорошо бы оказаться дома, в теплой постели, и громко жаловаться на свои болячки. Боль становилась все острее. Теперь живот скручивало постоянно, а не приступами, как раньше. Что бы он ни съел на завтрак, нужно немедленно вытащить из холодильника эту гадость и выбросить. Иначе отравится вся семья, у них дома объявят карантин, и все будут шарахаться от них как от прокаженных. И их покажут в местных телевизионных новостях.

Старушки обошли пруд и вновь приблизились к лавочке. Внезапно они натянули поводки и сморщились. На их лицах было написано такое отвращение, будто он был запойным пьяницей. Да ладно, он же не специально, он же не знал, что именно сейчас его вырвет.

Как хорошо, когда в семье появляется человек, который умеет что-то делать руками, думала Джей по дороге к миссис Калдвел, самой привередливой клиентке, которая постоянно изводила их своими жалобами. Как здорово, что Имоджин влюбилась в Тристана-сантехника, а не в биржевого брокера, который разбирался бы исключительно в мировом кофейном рынке. Когда Рори и Элли придет пора задуматься о профессии, она настойчиво посоветует им плюнуть на сидячую работу в конторе и выбрать слесарное дело или электротехнику. Тогда у них никогда не будет недостатка в работе, поскольку в округе живут сплошь образованные и безрукие личности. В местном колледже даже есть специальный курс под названием “Измени окружающий мир”. За последние несколько лет его студенты построили целый жилой дом и обнесли красивым забором парковку для машин. Если спросить умненьких деток, кем они хотят стать, когда вырастут, большинство непременно ответит: “Юристами”. При этом они совершенно не представляют, что их ожидает. Элементарная неисправность в стиральной машине обернется для них неразрешимой проблемой. И все потому, что их не научили работать руками. И вообще, сколько в стране нужно юристов?

Увлеченная своими мыслями, Джей не заметила, как переехала через мост и оказалась в районе Комон. Ей предстояло выяснить, почему абсолютно все девушки отказываются работать у миссис Калдвел.

Шины зашуршали по гравию – машина свернула на аллею, которая вела к роскошному дому в псевдогеоргианском стиле. Джей припарковалась рядом с “вольво” Барбары. Та еще не успела снять наклейку “Осторожно! В машине кошки”. Наклейка красовалась на заднем стекле с прошлых выходных, когда в западном районе Лондона проходила выставка бирманских кошек. Рядом стоял грузовичок мойщика окон. К дому была приставлена лестница, и Джей слышала скрип щеток по стеклу.

Тоже нужная профессия, взяла она себе на заметку. Интересно, сколько домовладельцев рискнут залезть на высоченные лестницы, чтобы вымыть окна в своем доме? У Грега голова кружится даже на табурете. А если ему по работе предстоит обходить строительные участки и забираться на леса, он сначала выпивает полбутылки успокоительного.

Уладить дела с миссис Калдвел было важно по двум причинам. Во-первых, миссис Калдвел состоит в разных клубах и постоянно вращается в местном обществе. Так что, если она начнет распускать нехорошие слухи о “Генеральной уборке”, это может плохо сказаться на бизнесе. В районе несколько мелких компаний занимались “уборкой по вызову”, клиенты делились друг с другом информацией и в соответствии с полученными рекомендациями обращались то к одним, то к другим. Рядовые уборщицы поступали точно так же и мигрировали из одной компании в другую. Иногда клиент менял компанию на том основании, что уборщица, дескать, плохо вытирает пыль. При этом он вполне мог снова получить ту же самую девушку, только в переднике с логотипом конкурента.

Не успела Джей выйти из машины, как дверь дома распахнулась. На пороге стояла миссис Калдвел.

– Проходите, пожалуйста.

Джей в замешательстве обнаружила, что миссис Калдвел одета так же, как и она сама: черные брюки и бежевый шерстяной кардиган. Правда, кардиган миссис Калдвел был из кашемира, а ее собственный – из овечьей шерсти. И брючки миссис Калдвел были от “Джозефа”, а не из универмага “Маркс и Спенсер”. И еще они были на два размера меньше.

Дурацкие грейпфруты, никакого от них толку, злобно подумала Джей и улыбнулась миссис Калдвел. Она постаралась, чтобы улыбка вышла одновременно деловой и ободряющей. Но миссис Калдвел в ответ только поджала губы.

– Пройдемте на кухню. Ваша коллега уже там.

Сквозь окно Джей увидела Барбару, которая сидела за длинным дубовым столом, рядом со стопкой сложенной одежды. Чувствовала она себя явно неуютно.

Джей проследовала за кашемировым кардиганом на кухню, где стояла мебель из вишневого дерева, отполированная до нестерпимого блеска. Если это дело рук Моники из “Генеральной уборки”, то вряд ли ее можно обвинить в халатности. Барбара приветствовала подругу слабой и непонятной улыбкой. Джей понадеялась, что эта улыбка не означает “совершенно чокнутая баба”. Она до сих пор содрогалась при воспоминании об одной клиентке, которая в день рождения своей собаки испекла для нее пирог с требухой и предложила кусочек девушке-уборщице.

– У нас проблемы, – заявила миссис Калдвел, почти силой усаживая Джей на стул рядом с Барбарой и оглядывая их сверху, точно строгая классная дама парочку злостных прогульщиков.

Миссис Калдвел явно решила без лишних церемоний сразу перейти к сути дела, хотя Джей не стала бы возражать против чашечки кофе. С печеньем, от которого она бы целомудренно отказалась.

– Белье!

– Белье, – повторила Барбара, наклоняясь вперед с самым внимательным видом.

– Белье! – выкрикнула еще громче миссис Калдвел.

О боже, мы проторчим здесь весь день, уныло подумала Джей, борясь с искушением взглянуть на часы. В кармане завибрировал телефон. Вдруг это звонит новый клиент? Тогда они могли бы с облегчением отказаться от миссис Калдвел. Может, ей удастся выскользнуть в туалет (налево, под лестницу)? Стены туалета были украшены ящичками с угрюмыми чучелами форели – добычей мистера Калдвела. Раз в две недели их нужно было снимать и протирать стекла.

– Белье! – Миссис Калдвел ткнула пальцем с квадратным ногтем и сапфировым кольцом в стопку вещей. – Ваши девушки не обращают внимания на мои пожелания. Я и записки им оставляла, и беседовала с ними. Все без толку. Я даже сама показывала им, как надо делать. Но им хоть кол на голове теши…

Барбара и Джей открыли было рты, но миссис Калдвел их опередила:

– Хоть кол теши! Возьмем, например, рубашки…

Барбара встала на защиту персонала:

– Мы учили их правильной последовательности. Сначала воротнички, потом манжеты, рукава и, наконец, спина. – Ее голос был твердым, как накрахмаленное белье.

– Я в этом не сомневаюсь. Но потом они их вешают.

– Ну да, конечно. Как им сказано.

– Но я хочу, чтобы они складывали рубашки. Хочу, чтобы они выглядели как новенькие, как из магазина. Вы должны вбить им это в голову. Рубашки, блузки и пижамы.

– Это займет кучу времени, – коварно заявила Джей. Что следовало понимать так: потратив время на эту ерунду, девушки не успеют сделать все остальное.

– Хорошо, хорошо, мы поговорим с девочками. Если это все… – Барбара поднялась, но миссис Калдвел усадила ее обратно.

За окном мойщик стекол громыхал лестницей. Джей услышала, как он выплеснул грязную воду. Джей понадеялась, что он не забрызгал коврик у двери. Иначе беднягу тоже ждет головомойка.

– Это еще не все! – Миссис Калдвел извлекла из стопки белья какую-то вещичку. – Нижнее белье, – провозгласила она, размахивая ажурными голубыми трусиками с розовыми цветочками и кружевами, – его нужно складывать втрое. Вот так!

В дверь постучались. Вошел мойщик окон. Он покрутил головой, расплылся в улыбке и дружелюбно подмигнул Джей. Миссис Калдвел повернулась к нему, все еще держа в руках трусики.

– Дело сделано, хозяйка. С тебя тридцать фунтов. Бельишко у тебя – высший класс! – Он плотоядно ухмыльнулся. – Но мы с тобой сегодняшний денек пропустим, если ты не возражаешь, конечно…

– По-моему, все прошло удачно. Что скажешь? – спросила Барбара, когда они с Джей направились в “Старбакс” выпить вожделенный кофе и отметить свое избавление.

Джей помешала свой кофе с молоком (два сахара) и рассмеялась:

– Эта зануда достала меня своими придирками. Правда, это ведь у нее с головой не все в порядке? А не мы с тобой беспомощные недотепы?

– Да она просто рехнулась! Однажды сделала Монике выговор за то, что та неправильно скручивает шнур от утюга. Господи боже мой, женщина, живи спокойно! Некоторые бабы просто… – Барбара покачала головой.

– Из некоторых так и хочется душу вытрясти, – с чувством добавила Джей.

– Ага! Растереть в порошок и собрать пылесосом. Однажды мне приснилось, что хозяин таксы высох, превратился в пыль и его засосало в пылесос. Такая мерзость! Только никому не говори.

– Обещаю! Это останется между нами. Ну, чем займемся? Что-то мне не улыбается идти домой и считать, сколько нам в следующем месяце потребуется флаконов с “Мистером Мускулом”. Боюсь, мне в голову полезут всякие идиотские мысли. Например, почему это средство не называется “Мисс” или, в крайнем случае, “Миссис Мускул”. Надеюсь, ты не собираешься прямо сейчас спасать своих кисок от блох или глистов? Может, займемся самолечением – рванем по магазинам?

– У меня есть часа два. Давай только не за шмотками, а за косметикой. Купим какие-нибудь потрясные тени для глаз, чтобы миссис Калдвел упала в обморок, когда в следующий раз решит устроить нам выволочку.

Они побродили по центру города и наконец очутились в благоухающем, залитом светом отделе парфюмерии крупного универмага.

Джей закрыла глаза и принюхалась.

– Мм… Чую возможность потрясти кошельком. Мне срочно нужен новый блеск для губ. Это не прихоть, а настоятельная потребность.

Она перепробовала несколько оттенков на тыльной стороне руки, пока та не стала похожа на палитру. Это напомнило Джей, как она в прошлом году красила спальню Элли. Нет, все-таки какая глупость выкладывать просто сумасшедшие деньги за маленький тюбик с липкой жирной краской. С другой стороны, понятно, почему женщины относятся к косметике с таким благоговением. За эти деньги ты просто обязана на нее молиться. С этой мыслью она направилась к кассе.

Барбара удовлетворилась модными духами и дымчато-серым карандашом для век.

– Хоть какое-то разнообразие, – поделилась она. – Вечно покупаю коричневые тона, потом прихожу домой и понимаю, что снова выбрала тени в цвет своих кошек. Бред какой-то.

По дороге к парковке Джей размышляла вслух:

– Самое чудесное в косметике то, что от нее не толстеешь, не пьянеешь и не беременеешь. Идеальный грех – без побочных эффектов.

И тут Барбара неожиданно заявила:

– Если бы ты… Нет, не лично ты. Я говорю в общем. Если бы ты… ладно, если бы кто-нибудь вступил в общество “Анонимных обжор”, ну что-то вроде “Анонимных алкоголиков”, он бы обратился за поддержкой к какой-нибудь Высшей силе или нет?

– Никогда об этом не задумывалась, – ответила Джей. – Может, и обратился. Я точно знаю, что у меня какая-то неправильная Высшая сила. У нее веселая душа и такой, знаешь, характер – “живи сам и дай жить другим”. Она любит выпить и потусоваться с друзьями. Еще она любит шоколад и никогда даже не пытается запретить мне его есть. “Давай, – шепчет мне моя Высшая сила, – съешь пончик. Чуток того, что тебе хочется, не может повредить”. В общем, Высшая сила играет против меня, когда речь идет о диете.

Барбара остановилась у витрины нового магазина. Здесь были выставлены всевозможные витамины и целый набор диетических препаратов: порошков, таблеток, напитков. Все они предназначались для выведения токсинов и очищения организма. Витрину украшали фотографии девушек в бикини, играющих в пляжный волейбол. На их стройные фигурки невозможно было смотреть без зависти. Джей и Барбара зашли в магазин. Их встретила умиротворяющая тихая музыка. Казалось, здесь разместилась обширная выставка игрушек для взрослых: разноцветные тонеры для укрепления мышц живота, спортивные кольца, утяжелители для рук, тренажеры с эластичными лентами. Все они обещали подарить вам новое тело, были готовы укрепить и так растянуть ваши мышцы, что их пришлось бы складывать вдвое, чтобы запихать под кожу.

– На эти игрушки можно всю жизнь потратить. – Барбара взяла эластичную ленту, наступила на один конец и с силой потянула за другой. Зловредная лента выскочила из-под ноги и с такой силой шлепнула бедную Барбару, что та полетела прямо на штабеля красиво разложенных картонных коробок. Коробки рассыпались по всему полу.

Джей, покатываясь со смеху, принялась собирать коробки.

– Смотри, вот это да! Это же целлюлитный пластырь.

– Они продают пластырь для целлюлита? – не разобрала Барбара. Она схватила одну из коробок. – Ага, понятно. Ты шлепаешь его на себя, и он избавляет тебя от целлюлита.

– Я, пожалуй, возьму парочку. Надо попробовать, что это такое. Хуже не будет.

– Двадцать пять фунтов! Хорошо хоть ты не собираешься бросить курить с помощью пластыря – пришлось бы заклеить себя с головы до ног.

– И хорошо, что сейчас не лето, – согласилась Джей, вытаскивая из кошелька кредитку. – Я бы купила крем для загара и в результате выглядела бы как леопард-альбинос.

Телефон зазвонил, как раз когда они выходили из магазина. Уставившись на незнакомый номер, она взмолилась:

– Пожалуйста, только никаких недовольных клиентов!

Звонили из больницы. Просили ее не волноваться.

– Ну почему они всегда так говорят? – простонала Джей, закончив разговор. – Как это – не волнуйтесь, когда твой ребенок в больнице!

С Рори что-то стряслось. Мне срочно нужно к нему. Они сказали, что, “по-видимому, ничего серьезного”. И понимай как хочешь, что означает “ничего серьезного”. О господи… Где же, черт возьми, эта машина?

– За углом, рядом с баром “Крикет”. Давай, Джей, держись. – Барбара крепко обняла Джей. – Пожалуйста, позвони мне попозже и расскажи, как он. Передавай малышу привет. Я попрошу свою Высшую силу замолвить за него словечко.

Глава шестая

Пластырь

Джей наблюдала за Грегом из душного приемного покоя. Больница находилась сразу за магазином местной “Лиги друзей больницы”, где продавалась удивительная коллекция искусно связанных ночных кофточек пастельных тонов. Грег неторопливо направлялся к хирургическому отделению небрежной походкой старого хиппи. Он шел прямо через парковочную площадку, не обращая внимания на машины. А ведь одна из них могла резко дать задний ход и мигом превратить его в пациента. Ну как можно быть таким беспечным. Посетители больниц больше заняты собственными мыслями, чем дорогой и пешеходами. Одни поглощены свалившейся на них бедой, другие радуются рождению малыша. Кто-то вздыхает от облегчения, что опасная операция уже позади, а кто-то, как она, спешит сюда в страхе за больного ребенка.

– Аппендицит. Кто бы мог подумать? Вроде сейчас этим не болеют. Бедный старина Рори. – Грег говорил довольно бодро.

Вместе с ним сквозь автоматические двери в покой ворвался порыв холодного воздуха.

Вы посмотрите, как он спокоен! Как будто Рори просто обжегся крапивой. А сам-то прошлым летом, подцепив обычный грибок, кричал, что у него “гангрена”.

Воздух на улице был свежим и чистым. Джей захотелось распахнуть двери настежь и впустить в больничные покои мир здоровых людей. В приемной было жарко до отупения. Джей казалось, что у нее стягивает кожу, словно из нее испаряется вся влага, включая лосьон “Клиник”, опробованный сегодня утром. Казалось, что журналы, сложенные стопкой на низком столике, рассыплются в труху, стоит к ним прикоснуться. Комната была забита травмированными. Одни прикладывали к ранам бинты и пластыри, другие, с бледными лицами, пребывали в полуобморочном состоянии. Кто-то нянчил руку в самодельной повязке, кто-то пытался пристроить поудобнее голую распухшую ногу.

“Начало приема через два часа”, – извещала надпись на электронной табличке. Никто не протестовал, не ворчал. Часом больше, часом меньше – здесь никто не торопился. Это не субботний вечер после футбольного матча или концерта, когда ты стоишь в толпе, сдавленный со всех сторон, и мечтаешь вырваться на волю.

В воздухе остро пахло антисептиком и лимоном. Этот запах забивал тяжелый больничный дух. Почему в больницах всегда так пахнет? Нет, решила Джей, об этом лучше не думать.

– Рори там. – Джей показала на ряд небольших палат, полускрытых занавесками. – Сейчас его осматривают, потом повезут в операционную. Ему, по-моему, даже лекарств никаких не дают.

Грег хмыкнул:

– Вот и хорошо. В его возрасте чем дальше от этого удовольствия, тем лучше. Не хочу, чтобы ему понравилось.

– Грег! Будь серьезнее, пожалуйста. Мальчику больно. К тому же это может быть опасно. Что, если вдруг перитонит…

– А, Пери! Мы с ним встречались на одной вечеринке… Прости. – Грег сделал над собой усилие. Он мягко погладил Джей по шее. – Просто реакция в виде дурацких шуток… Ты его видела? Он…

Грег замолчал и со страдальческой гримасой проводил глазами нянечку, которая вышла из палаты с судном в руках.

– Что за прелестное местечко эти больницы. – Грег отвернулся, его передернуло.

Джей отвела мужа к стульям у регистратуры, подальше от толпы пациентов и искушения завязать с кем-нибудь из них увлекательную беседу на тему “у кого что болит”, после чего можно будет дружно покритиковать министерство здравоохранения. Грег это обожает.

– Давай подождем здесь. Сейчас кто-нибудь выйдет и расскажет нам, что там с Рори. Может, мы сможем его увидеть до того, как его повезут удалять эту штуку.

– А вдруг ему захочется его оставить?

– Оставить? Ты что, спятил? Аппендицит нужно срочно удалять.

– Я имею в виду – сохранить в какой-нибудь банке. Помнишь, в детстве, когда вырезали аппендицит, его потом выдавали в банке со спиртом. Можно было отнести домой.

– Надеюсь, ему ничего такого не захочется.

Джей представила себе комнату Рори. Ковер в ней напоминал слоеный пирог. Собственно, самого ковра давно не было видно из-под журналов, компакт-дисков, одежды, тренажеров и учебников. Во время прошлых летних каникул в куче его спортивных костюмов под кроватью был найден скелет мыши, некогда убитой Нарциссом.

1

Бьянка Джаггер – первая жена солиста легендарной “Роллинг стоунз” Мика Джаггера, известна своим эпатажным поведением; Марианна Фэйтфул – знаменитая британская рок-певица; Виктория Бэкхем – одна из пяти участниц поп-группы “Спайс герлз”. – Здесь и далее примеч. ред.

2

Английский художник и декоратор XIX века, основоположник дизайна в современном понимании этого слова.

3

По-французски слова “Жак” и “кот” звучат похоже.

4

Роман Томаса Гарди.

5

Ведущий популярных телепрограмм, посвященных растениям и садоводству.

6

Футболист, восходящая звезда английской сборной.

7

Имеется в виду известный рэпер Кертис Джексон по прозвищу Пятьдесят Центов.